Текст книги "Король (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Кингсли сосредоточился на ее лице, пока она двигалась. Прелестная женщина лет тридцати с небольшим, с властным видом, гордым выражением лица и безжалостным взглядом. В этом отношении она очень напоминала ему Сорена.
– Maîtresse, когда Вы начали доминировать? – поинтересовался он, желая узнать, что еще общего было между ней и Сореном.
– Я накажу тебя за то, что заговорил без разрешения.
– Что Вы и должны сделать.
– Но отвечая на твой вопрос, – начала она, встав перед ним, – Мне было восемь, когда я начала командовать всеми соседскими мальчиками в округе, пятнадцать – когда я связала своего первого парня, и девятнадцать, когда появился первый клиент. Это был профессор по химии в колледже.
– Тогда Вы, должны быть, хорошо разбираетесь в химии?
– Я собиралась быть с тобой ласковой, – ответила Госпожа Фелиция. – Но из-за этой шутки, боюсь, теперь мне придется тебя уничтожить.
Сердце Кингсли поскакало галопом в груди. Эрекционное кольцо сделало его твердым. Угроза боли сделала еще тверже.
– Хорошо.
Госпожа Фелиция наклонилась и достала из длинной кожаной сумки два комплекта кожаных манжет.
– У тебя не было секса две недели? – переспросила она.
– Две самых длинных недели в моей жизни.
– Я оставлю на каждом дюйме твоего тела синяки, стоящие этих двух недель. Они будут так долго заживать, что у тебя будут два варианта. Или ты не сможешь заниматься сексом еще две недели, пока они не пройдут, или ты можешь приходить ко мне каждый день и удовлетворять меня, пока они будут заживать. И затем, если будешь хорошо умолять, я дам тебе больше.
Две недели в качестве собственности Госпожи Фелиции? Сейчас июнь, не так ли? Неужели Рождество наступило слишком рано?
– Я выберу второй вариант, – ответил он.
Госпожа Фелиция шагнула вперед и грубо схватила его за правое предплечье, заставляя его прижать ладонь к ее груди. Она обвернула манжет вокруг запястья и застегнула его.
Она отпустила его правую руку и надела второй манжет на левую. Из сумки она достала длинный металлический зажим. Она приказала ему поднять обе руки. Как только те оказались в воздухе, она приковала оба его запястья к верхней балке кровати. Стоя прикованным, он ничего не мог сделать, кроме как ждать, не двигаясь, и желать ее.
Госпожа Фелиция стояла теперь так близко к нему, что он мог сосчитать ее ресницы. Под правым глазом у нее была крошечная родинка. Ему очень хотелось поцеловать ее. Он жаждал поцеловать ее, ощутить вкус ее полных губ, ее кожи, ее тела внутри и снаружи.
– Хочешь поцеловать меня, не так ли? – спросила она.
– Очень, Maîtresse.
– Твой рот должен заслужить это. – Она подняла стек и сунула ему в зубы. Он закусил его и держал на месте. – Сначала я разрисую переднюю часть твоего тела. А ты должен держать стек во рту все время, и тогда я тебя поцелую.
Он кивнул и еще крепче сжал зубами стек. Какой бы садистской ни была эта задача, он оценил предупредительность. Со стеком во рту, у него не будет соблазна закричать. И меньше всего ему хотелось, чтобы кто-нибудь в доме знал, чем он сейчас занимается. Ему нужно было, чтобы этот город боялся его. Если его увидят таким – связанным, обнаженным, уязвимым, для них он навсегда останется таким.
Из своей сумки она достала трость, два фута длиной, ротанговую.
Она высоко подняла руки. Быстрым и жестким взмахом она нанесла удар по предплечью Кингсли в двух дюймах от манжеты. Она не шутила. Она намеревалась украсить все его тело синяками от запястий до лодыжек.
Она двигалась вниз по его правой руке, нанося удары через равные промежутки, сначала на дюйм, потом ниже, потом еще ниже. Боль удивляла его каждый раз. Острая, жалящая и глубокая... Он знал, что у него на несколько дней сохранятся рубцы от трости и синяки, по крайней мере, на неделю, если не больше.
От правой руки она перешла на левую, нанося контролируемые, но жестокие удары. Сорен никогда не порол или бил по этой части его тела, по гладкой коже от локтя до подмышки. Но одной ночью он порезал его, короткие неглубокие надрезы лезвием бритвы на внутренней стороне плеча и внутренней стороне бедер. И после они трахались, лицом к лицу, грудь к груди... это был один из немногих случаев, когда Сорен не связал его перед сексом. Кингсли вспомнил, как обнял Сорена за плечи и обернул ноги вокруг его спины.
Кровь покрывала их обоих. Когда все закончилось, даже на лице Сорена появилась полоска крови. Он выглядел диким, как животное с багровой полосой на щеке, а позади него пылал камин – волк в пещере, не испугавшийся огня. В тот жаркий, сокровенный час, когда были видны только его зрачки, его волосы были скользкими и влажными от пота, Сорен казался ему не то животным, не то демоном или Богом. Кингсли было все равно, кто именно, пока он мог поклоняться у алтаря окровавленному существу, которое принесло его в жертву.
– Ты любишь боль, не так ли? – спросила Госпожа Фелиция, низким чувственным голосом. И так как у него во рту был стек, он не мог ответить словами. Его прерывистое дыхание и эрекция, несомненно, сказали ей все, что ей нужно было знать. – Это заметно. Ты теряешь себя в боли.
Он запрокинул голову назад и закрыл глаза, когда она провела ладонью по рубцам на руках, возобновляя боль.
– Тогда теряйся, – разрешила Госпожа Фелиция. – Иди туда, куда боль хочет забрать тебя, в твой разум, в прошлое, в твои самые темные мечты. Иди так далеко, как нужно. Я приду за тобой, найду и приведу обратно.
Если бы он мог говорить, он бы поблагодарил ее. Это были именно те слова, которые он больше всего хотел услышать, особенно сейчас, когда она работала над его грудью, ударяя по рубцовой ткани, оставленной пулевыми ранениями. Она не боялась вреда, причиненному ему другими людьми, и за это он мог целовать ее ноги, если бы мог дотянуться до них.
Он закрыл глаза и позволил себе упасть в воронку боли. Она обжигала. Он горел. Все пылало. И он шел сквозь огонь, босиком и не обращая внимания на пламя. Путь огня вел его в прошлое, к первой ночи с Сореном. Когда он прошел сквозь пламя, ему снова было шестнадцать, и он бежал по лесу подальше от школы. Он слышал, как под ногами ломаются ветки, хруст листвы, глухие удары его стоп по обнаженной земле. И Сорен был позади него, догонял. Почему он бежал? Одиннадцать лет он задавал себе этот вопрос. Да, он бежал от страха. Когда он посмотрел в глаза Сорена, он понял, что будет дальше. Но то, что намеревался сделать Сорен, было именно тем, чего хотел Кингсли.
Почему он бежал?
Он бежал ради удовольствия быть преследуемым. Сорен так сильно хотел его, что побежал за ним даже по минному полю острых осколков, резких спусков, хватаясь за ветви деревьев и разрывая колючки. Но поэтому ли он бежал? Истинная причина?
Пламя подхватило полуправду и сожгло их дотла.
И затем Кингсли вспомнил кое-что, что он забыл после той самой ночи. Он вывернулся из объятий Сорена и снова встал. Но однажды он остановился, развернулся и улыбнулся Сорену. Иди и возьми меня, говорила эта улыбка.
Сорен пришел и взял его.
– Где ты? – прошептала ему не ухо Госпожа Фелиция. Она вытащила стек у него изо рта. – Расскажи, где ты в своих мыслях.
– В лесу, – ответил Кингсли. – Мне шестнадцать. И я бегу, и не знаю почему.
– Ты знаешь.
– Он гонится за мной.
– Кто?
– Парень, которого я люблю.
– Садист.
– Да.
– Если ты его любишь, почему убегаешь?
– Я хочу, чтобы он поймал меня.
– Он догонял тебе прежде?
– Нет... ночь в лесу была нашей первой.
– Ты хотел этого?
– Больше всего на свете, – ответил он, говоря от чистого сердца. – Так почему же я бежал?
– Потому что ты бежал не от него. Ты бежал от себя. От настоящего себя.
Слова проникли ему в душу.
– Да, – выдохнул он.
– Хороший мальчик... – ответила Госпожа Фелиция, обхватив его эрекцию обеими ладонями и поглаживая его. – А теперь, беги ко мне.
Он медленно открыл глаза. Потребовалось несколько секунд, чтобы туман прошлого полностью рассеялся. Он улыбнулся.
Когда он посмотрел вниз, то увидел, что вся передняя часть его тела стала красной. На груди были рубцы, рубцы на боках, рубцы на бедрах и животе. Сотни рубцов украшали его ноги словно его царапал тигр. Госпожа Фелиция были безжалостна. Его кожа пульсировала от ран, нанесенных ею. Неудивительно, что она могла приказывать миллиардерам целовать ее ноги. Такая боль стоила любых денег.
Накрыв его щеки ладонями, она наклонила его голову так, чтобы они смотрели друг другу в глаза. Долгое время она только и делала, что смотрела ему в глаза, заставляя его смотреть на нее. В ее глазах он увидел власть и силу, разум и сострадание. Сострадание? К чему? К его мукам? Да. Он видел это. Но к каким мукам? К боли, которую она причиняла ему? Или ко всей остальной боли, которую она ощутила внутри него? Неважно, почему он нес ее так, важно, что она была. Когда она поцеловала его, он ощутил настоящую нежность, привязанность. Она целовала мастерски, ее губы дразнили его, ее язык ласкал его язык. Она принуждала к страсти. Она распаляла ее. Она прикусила его нижнюю губу, и проступила капля крови. Он ощутил медный вкус и проглотил ее.
– Я никогда не целую своих клиентов, – прошептала она ему в губы. – Я никогда не трахаю их. Но ты не мой клиент.
– Кто же я? – спросил он.
– Сегодня, – ответила она, – ты мой.
И сегодня он принадлежал ей.
Глава 23
Госпожа Фелиция отстегнула его манжеты и развернула так, чтобы он стоял к ней спиной. Она нагнула его и пристегнула манжеты к изножью кровати. И снова заткнула ему рот стеком. И затем обрушилось еще больше боли. Трость хлестала его по бедрам. Флоггер полосовал его спину. Плеть лупила от плеч до колен.
Он посмотрел на часы перед тем, как она начала свою сессию. И посмотрел на них снова, когда она закончила. Она порола его целый час, час, который пролетел как несколько секунд. Его легкие горели от тяжелого дыхания во время порки. Когда Госпожа Фелиция прикоснулась к его пояснице, он вздрогнул. Его кожа была такой израненной, что даже легчайшие прикосновения жгли.
Она усмехнулась на его вздрагивание, несомненно он наслаждался болью. Любой истинный садист насладился бы. Она поцеловала его в шею, над выемкой над плечом, и отстегнула манжеты от изножья кровати.
Госпожа Фелиция снова вытащила стек из его рта. – Хочешь воды?
– Пожалуйста.
Она принесла ему воды в винном бокале, но, когда он потянулся за ним, покачала головой.
– На колени.
Он опустился на колени, и Госпожа Фелиция обхватила рукой его затылок. Она поднесла бокал к его губам и предложила ему выпить. Его мужская гордость ненавидела его детскую зависимость, несмотря на то, что его жажда сдаться и подчиниться вспыхнула, когда с ним обращались как с собакой у милостивого хозяина.
Вода остудила его пылающий язык, хотя и не помогла облегчить боль, от которой страдало все его тело. Госпожа Фелиция убрала бокал от его губ, отставила в сторону и вернулась к Кингу. Она запустила пальцы в его длинные волосы на затылке и позволила ему прижаться головой к ее животу.
– Я не встречала никого, кто так же прекрасно принимал боль, как ты, – сказала она, массируя его шею. – Ты доставил мне больше удовольствия, чем я могу выразить словами.
– Спасибо, Maîtresse. – Наконец он смог довериться своему голосу.
– И у моих ног никогда не стоял такой красивый мужчина. Ты настоящий подарок.
Он закрыл глаза. Именно в этих словах нуждалась его душа. Однажды Сорен прошептал ему похожие слова. Это было подобно глотку самого изысканного красного вина и поиски такого же вкуса в каждом следующем выпитом бокале.
– Merci, – прошептал он. Она погладила его по щеке. Той же рукой, которая причиняла боль, она успокаивала его. Домина потянулась к своим волосам, и из пучка возле уха достала розу.
– Это роза Фелиция, – ответила она, щекоча его губы и щеки лепестками. – Прекрасная, не так ли?
– Да, но не так прекрасна, как вы.
– А что может быть? – спросила она, высокомерно, как и любой другой знакомый ему доминант, включая себя. – Все розы обманчивы, ты знаешь это. Бутоны такие красивые, что всех тянет к ним. Если ты попытаешься сорвать один и не будешь осторожным...
Она повернула розу и позволила короткому шипу царапнуть по его щеке. Один шип царапнул его, но не повредил кожу.
– Если хочешь лепестки, – продолжила она, лаская лепестками его губы, – ты должен вынести шипы.
Она отошла от него, потянулась к сумке и вытащила сверток из бархата винного цвета. Она положила его на край кровати, развернула ткань и собрала его содержимое в ладонь. Взмахнув рукой, она посыпала чем-то его покрывало.
– Иди ко мне, – сказала она и поманила его рукой. Он встал, и подошел к ней, и увидел, что она сделала с его кроватью.
Тысяча шипов роз, острых и блестящих, были рассыпаны по его простыням.
– Ложись на спину, – сказала она. – Конечно, если ты хочешь меня.
Он хотел ее. Он забрался на постель и ощутил укусы шипов на коленях и ладонях. Он лег поперек кровати, морщась, когда они впивались в его покрытую синяками и ссадинами кожу. Как только он улегся на простыни, госпожа Фелиция подняла руку к шее и сняла свое черное кружевное колье. Она нагнулась и сняла сапоги. Она сняла юбку и затем корсет. После чулки с подвязками. И наконец оставшись обнаженной перед ним, она распустила волосы.
И теперь поползла к нему.
– Шипы, – предупредил он нее, когда ее рука прикоснулась к постели.
– Ты когда-нибудь встречал розу, которая боялась собственных шипов?
Она опустилась на колени рядом с ним и взяла его запястья в свои руки, прижимая их к кровати возле его головы. Сострадание исчезло, сменившись страстью.
– Поцелуй меня внутри, – сказала она ему в губы, прежде чем сесть на его лицо. Он обхватил ее за талию. Ее кожа была такой теплой и мягкой. Она подтолкнула бедра вперед, чтобы прижаться клитором к его губам. Он облизывал и целовал его, всасывал между губами и дразнил кончиком языка. Госпожа Фелиция издала легчайший звук наслаждения. Он притянул ее ближе к своему рту. Он пробовал ее жар и хотел еще больше его, мужчина схватил ее за бедра и заставил ее двигаться, открывая ее ртом, лаская каждую частичку ее лепестков, больших и малых, выискивая ее центр, пока она стонала и извивалась на нем. Она накрыла его руки своими и сжала пальцы, пока кончала. Из нее потекла влага и покрыла его губы и подбородок, и он упивался ее соками. Кингсли никак не мог ею насытиться.
Когда ее дрожь прекратилась, она откинулась на его грудь и потянулась к столику у кровати. Он знал, что она ищет презерватив, но он воспользовался шансом и обхватил губами сосок и всосал его. Он кружил по ореоле языком и еще глубже втянул ее грудь в свой рот. Две недели... Казалось, будто целый год в его постели не было женского тела. Он должен попробовать ее всю.
Она позволила ему целовать ее грудь, предлагая его рту сначала правый, и затем левый сосок. Пока он посасывал их, его ладони скользили вверх и вниз по ее гладкой спине. Она была стройной, но с изгибами, высокой и гибкой, как цветок, но под ее кожей чувствовалась сила.
Наконец она отстранилась, опустилась по его телу, убрала кольцо с члена и натянула презерватив по его каменной эрекции. Она снова его оседлала. Мужчина наблюдал как она обхватила его и направила в себя. Она принимала его медленно, погружая в себя дюйм за дюймом. Ее оргазм был недавним, и ее лоно было тугим после него. Он ощутил тугое сопротивление, как его размер проникает между ее узких внутренних стеночек. Ему нравилось ощущать ее, смотреть, как она морщится от того, как ее тело сопротивляется принять его целиком. Она наклонила бедра вперед и приняла всю его длину. Экстаз, раскаленный добела и ослепляющий, пронзал его, пока она двигалась на нем, объезжала, каждый толчок ее бедер принимал его все глубже и глубже. Она оперлась на его грудь, прикрывая шрамы ладонью. Ее глаза были закрыты, и он наблюдал, как она двигалась на нем. Ее волосы разметались по плечам, ее груди поднимались и опадали с каждым вздохом. Она кончила снова, и он ощутил, как ее лоно сжималось вокруг него.
Он тоже хотел кончить, но не сейчас. Пока еще нет.
Госпожа Фелиция поднялась и поползла к изголовью. Она положила руки на изголовье и раздвинула бедра в приглашении. Других инструкций ему не требовалось. Он проник в нее сзади один резким движением и обернул руку вокруг ее талии. Второй рукой он ухватился за изголовье для равновесия. Затем он позволил себе утонуть в собственной потребности, вколачиваясь в нее со всем неудовлетворенным желанием и страстью. Его бедра бились о ее мягкую округлую попку, его член пронзал и вбивался в нее. Он смотрел, как исчезает в ее лоне, которое с каждым разом становится все влажнее и влажнее. Она не протестовала, не приказывала замедлиться и остановиться. Нравилось ей или нет, казалось, ей это было не важно. Он заслужил эту привилегию трахать ее так сильно, как он того желал.
Кровь пульсировала. Он вколачивался в нее без жалости. Она принимала его без жалоб. Его оргазм болезненно нарастал в спине и бедрах. Он был тверд так долго, слишком долго. Его толчки стали дикими, более отчаянными, более болезненными. И когда он понял, что ни один из них не сможет принять больше, он кончил, кончил и кончил, рука так сильно сжала ее плечо, что завтра она сможет с ним наравне похвастаться синяками.
Он вышел из тела Госпожи Фелиции и снова лег на спину. Он знал, что шипы все еще были там, но больше их не чувствовал.
Она забралась на него сверху и зажала между пальцами локон его волос. Она подняла его и поцеловала кончик.
– Тебе шестнадцать, – сказала она. – Ты позволил парню быть внутри тебя.
Кингсли прошептал «да».
– Ты позволишь мне быть внутри тебя. – Это был не вопрос. И тем не менее он прошептал свое согласие.
Она встала с кровати и достала свою портупею, а он перекатился на живот. С тех пор, как он вернулся из госпиталя, он никому не позволял быть внутри него. Осознание того, что его изнасиловали таким способом, пока он был без сознания, заставляло его бояться допускать кого-либо, чтобы он не вспомнил то, что хотел забыть. Но Госпожа Фелиция причиняла такую боль, которую он хотел, и сегодня он ни в чем не мог ей отказать.
Она хорошо его подготовила, и он не почувствовал ничего, кроме удовольствия, когда она вошла в него. Он закрыл глаза и получал не только фаллос, которым она проникала, но и утешение ее прикосновений, а также слова, которые она нашептывала его сердцу.
Красивый... шептала она ему на ухо. Храбрый... мужественный... сильный… могущественный... и сотню других слов, стягивающих его раны.
Длинный список удерживал его с ней. Он не возвращался в прошлое, не покидал ее или постель. И когда он вскоре кончил, они оба были приятно удивлены. Она даже засмеялась, и поцеловала его в щеку, и назвала его своей новой любимой шлюшкой.
Он попросил ее остаться на ночь, и она согласилась. Кингсли поклонялся ее телу всю ночь напролет, трахая ее на спине, на боку и в душе. Он дарил ей оргазм за оргазмом руками, ртом, членом и игрушками, которые хранил под кроватью. Он подчинялся каждому ее приказу, исполнял каждую прихоть и гордился тем, с какой готовностью ее тело отвечало ему.
После того, как они вымотали друг друга играми и сексом, Фелиция втерла теплое масло в каждый дюйм его тела. Он уже много лет не чувствовал себя таким насыщенным. Не после Сорена.
– Вы – мастерский садист, – удовлетворенно выдохнул Кингсли.
– Merci beaucoup, – ответила она, с притворным французским акцентом. Кингсли усмехнулся.
– Вы вышли на пенсию только чтобы трахнуть меня?
– Трахнуть тебя... и трахнуть его, выйдя на пенсию, чтобы работать в твоем клубе.
– Его? Или его? – Кингсли сразу понял, кто «он» – миллиардер, чей развод заключил Госпожу Фелицию в тюрьму на два месяца. – Он ревнивый тип?
– Очень. И ему ненавистна идея о том, что я с кем-то еще, хотя я больше не хочу его видеть. Но знаешь, что говорят: «фурия в аду ничто в сравнении с брошенной женщиной». – Она легонько провела пальцем по рубцам, которые оставила на его груди. – Как видишь.
– Самка всегда смертоноснее самца.
– Всегда? – спросила Фелиция.
Кингсли сел на кровати, озарение ударило его как стек Фелиции по спине.
– Всегда, – повторил он. Он повернулся и поцеловал ее. – Я должен идти. С вашего позволения, Maîtresse.
– Скажи, куда собираешься, и я подумаю.
– Кое-кто угрожал мне, и я знаю, кто.
– Ты собираешься уничтожить его?
– Ее, – ответил Кингсли.
Госпожа Фелиция улыбнулась.
– Ты придешь ко мне сегодня вечером?
– Я буду у вас, в вас и на вас, если прикажете.
– Разрешение получено.
Кингсли выбрался из постели и оделся.
Пятью минутами позже он выходил через главную дверь своего дома.
Двадцатью минутами позже он стоял перед другой дверью. Он постучал и принялся ждать.
Фиби Диксон открыла дверь. Увидев его, она попыталась захлопнуть ее перед его носом. Кингсли остановил дверь рукой.
Кингсли улыбнулся ей, и она испуганно отступила на шаг.
– Нам нужно поговорить.
Глава 24
– Мне нечего тебе сказать. – Фиби впилась в него взглядом, когда он вошел в дом и закрыл за собой дверь. – Если понадобится, я вызову полицию.
– И что именно ты им скажешь?
– Что ты вломился в мой дом.
– Звони. Я расскажу, где ты прячешь все свои наркотики от мужа.
– Ублюдок, чего ты хочешь?
– Хочу знать, почему ты угрожаешь мне этой пленкой?
– Какой пленкой? О чем ты говоришь? – спросила она, дрожь в ее голосе выдала ее вину.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем идет речь. Я знаю, что это ты. Мне не нужно признание. Только хочу знать, почему.
– Я должна сказать тебе, почему? Ты не знаешь?
– Хотел бы я сказать, что знаю. В последнюю нашу встречу я дал тебе именно то, что ты хотела.
– А потом ты бросил меня, не сказав ни слова, – ответила она. – Ни единого гребаного слова.
– Так вот как ты меня наказываешь? Угрожая мне и моим друзьям?
– Я не посылала кассету. Я просто... дала ее кое-кому.
– Кому?
– Не знаю.
Кингсли шумно выдохнул.
– Фиби, я очень занятой человек. Мы можем весь день играть в кошки-мышки или же пропустить ту часть, где ты прикидываешься тупой и перейти к той, где ты говоришь мне правду, чтобы мы оба продолжили жить своими жизнями.
Фиби скрестила руки на груди.
– В эту игру могут играть двое, – напомнил он ей. – Может, мне отправить кое-какую запись знакомому журналисту? Запись того, как твой муж берет взятку?
Она вздернула подбородок, но продолжала молчать.
– Я также могу рассказать своему другу из полиции, у кого ты покупаешь наркотики, и тогда тебе придется искать нового поставщика.
– Я не знаю его имени, – наконец ответила она. – Он пришел к Роберту и спросил о тебе. Я подслушала их разговор. Роберт выгнал его, но мужчина оставил свой номер телефона.
– И ты позвонила ему?
– Ты заставил свою гребаную секретаршу позвонить и отшить меня. Секретаршу. Ты что, не мог сам снять трубку и позвонить?
– Это твоя месть за то, что я не позвонил? Страшно представить, что ты сделаешь, если кто-то действительно заденет твои несчастные чувства.
– Я не разговариваю с секретаршами.
– А следовало бы. Они одни из самых лучших людей. А теперь рассказывай все о том мужчине, который хотел получить информацию обо мне.
– Я же сказала, что не знаю его имени.
– На кого он работает?
– Это мне тоже неизвестно. Он только сказал, что ты раздражаешь его работодателя.
– На кого он работает?
– Я не знаю.
– Ты должна хоть что-то знать.
Она покачала головой и поднесла руки к вискам.
– Он сказал... Я не знаю. Что-то о здании. «Все это дерьмо из-за сраного здания» – его слова.
– Видишь? Это было не так уж и сложно. – Кингсли выгнул брови и поддел пальцем ее подбородок.
Фиби скрестила руки на груди и сердито посмотрела на него.
– Я не знаю кого ты выбесил, но они разговаривают со всеми, кого ты знаешь. Кто-то сломается.
– Кто-то уже это сделал, – ответил он с холодной улыбкой. – А теперь ты будешь хорошей девочкой и перестанешь доставлять мне неприятности?
– Мне не понравилось разговаривать с твоей секретаршей.
– Прими мои искренние извинения. Этого больше не повторится.
– Хорошо. Спасибо. – Она подошла к нему и положила руки ему на грудь. – Итак... если я прощаю тебя, а ты прощаешь меня, может быть, мы сможем окончательно помириться в моей спальне?
Он нежно взял ее за запястья и поцеловал тыльную сторону каждой руки.
– Я скорее сяду в тюрьму в обвинении сексуального насилия, чем проведу еще одну секунду в твоем обществе.
Фиби дала ему пощечину.
Кингсли рассмеялся.
– Если бы я знал, что у тебя есть эта сторона... – ответил он. – Нет, я все равно больше не хочу тебя трахать.
Он развернулся, вышел из ее дома и пошел пешком к своему. Ему нужна была Сэм и сейчас же. Возможно, Фиби и кричала, что одержала над ним какую-то победу, но Кингсли смотрел на это иначе.
Если Фуллер напустил кого-то на Кингсли, знал, кто его друзья, знал, с кем у него есть связи, знал, с кем он трахается... это означало, что они напали на след. Кингсли напугал Фуллера, а Фуллер отбивался. Они с Сэм должны приступить к работе прямо сейчас, копая как можно глубже. Один из них – либо он, либо Сэм – приблизился к истине. Сейчас не время отступать. Они вдвоем противостояли Фуллеру и его огромной армии христианских фундаменталистов. Ему нравилось это неравенство.
Оставалось надеяться, что Сэм провела ночь в его доме. Она обещала, что будет его камердинером, надевая на него сапоги. На всякий случай, если она уже встала, он отправился на ее поиски.
На втором этаже он услышал ее голос и последовал за ним в спальню. Дверь была приоткрыта, и мужчина заглянул внутрь.
И тут он увидел, как Сэм целует кого-то. Она была одета. Человек, которого она целовала, был одет. Но простыни были смяты, что говорило о дикой ночи. И в этом не должно было быть ничего такого. Его не должно было волновать, что они целуются. Он не должен был этого видеть, но это не имело значения. Но это имело значение. И он смотрел и не мог отвести взгляд. Хотя смотреть было больно. Боже, как больно было на это смотреть.
Потому что Сэм целовала мужчину. И этим мужчиной был не он.
Глава 25
Июль
Солнце село на час раньше, но в городе все еще тлела летняя жара. Кингсли неохотно покинул коттедж Фелиции в Бедфорде. Дом с двумя спальнями был скрыт за завесой деревьев и предоставлял некое уединение, которое могли купить только деньги. За последний месяц он стал для Кингсли вторым домом, когда он и Фелиция владели телами друг друга днем и ночью. Но как бы ни были хороши их извращения и секс, Кингсли знал, что главная причина, по которой он остался с ней, это его желание избежать встречи с Сэм. Но Фелиции пришлось оставить его и отправиться в Лондон к клиенту, Блейз уехала в Вашингтон, и Кингсли понимал, что вечно прятаться не сможет.
Вернувшись в свой особняк, он обнаружил Сэм в кабинете, сидящей за его столом со стопкой счетов. Она оторвалась от работы и улыбнулась ему.
– Посмотрите, какую кису к нам занесло, – сказала она. – Хорошо провел ночь? И день? И неделю? И месяц?
– Перенеси мою встречу с Анитой, – ответил он.
Сэм уставилась на него.
– Опять? Ты уже второй раз переносишь. Не знаю никого, кто бы отменил массаж. То есть… это ведь массаж.
– Перенеси, – повторил мужчина. Он не должен был ей ничего объяснять, вообще ничего. – Я иду спать. И ты тоже должна идти домой.
– Как только закончу с этим.
– Завтра ты меня не увидишь, – ответил он, выходя из кабинета.
– Уже привыкла к этому, – ответила девушка полушепотом.
Кингсли обернулся в дверях.
– Хочешь мне что-то сказать? – спросил он, стараясь держать голос ровным.
Сэм откинулась на спинку кресла.
– Я сказала, что привыкла не видеть тебя. Ты был призраком в течение последнего месяца, что было бы прекрасно, если бы ты был занят и счастлив. Но ты не выглядишь счастливым, и что-то мне подсказывает, что ты избегаешь меня. Немного проблематично быть ассистентом, когда ассистировать некому.
– Сейчас мне не нужна помощь.
– Тебе не нужна помощь? Ты планируешь открыть С и М королевство до конца года, и у нас пока нет здания для него. У нас до сих пор нет планов реконструкции. У нас даже гребаного названия нет. И ты хочешь сказать, что тебе не нужна помощь?
– А что это за «нас»? – спросил он. – Этой мой клуб, а не твой. Здесь нет никакого «мы».
– Твой клуб не будет существовать, если ты не начнешь работать над ним.
– Я буду делать что захочу и когда захочу. Я не должен оправдываться перед собой. Перед тобой или кем-либо еще.
Он ушел в свою спальню. Ему стоило уволить ее. Почему он не уволил ее? У него были на то все причины. Нет, у него не было ни одной причины увольнять ее, поэтому он и не сделал этого. Она рассказала ему успокаивающую сказку, когда пообещала, что если и попробует быть с мужчиной, то выберет его. Сколько раз он вешал такую же соблазнительную лапшу женщинам на уши? Ты была самой лучшей любовницей… самая красивая женщина, с которой я был... если бы я мог остаться с тобой, я бы остался... У него не было причин так злиться месяц спустя. И все же он злился.
Оставшись один в спальне, он разделся и забрался в постель. Ему было ненавистно спать в одиночестве, но его истощение было сильнее. У него все тело изнывало от недосыпа. Он искал убежища в боли, которую причиняла ему Фелиция, от боли, которую причинила ему Сэм. Что было сильнее всего – больнее лжи Сэм и хуже, чем эротическая жестокость Фелиции – был тот ужасающий факт, что Сорен был прав. Кингсли ничего не знал о Сэм. Он слишком быстро доверился ей. И теперь сожалел об этом.
Он заснул в ту же секунду, как его голова коснулась подушки, но жуткие сны отравляли его отдых. В одном сне он был пленником в своей собственной постели, и та горела вокруг него. В другом какой-то безликий враг запер Сорена в лабиринте тюрьмы, и у Кингсли было шестьдесят секунд, чтобы найти его и спасти, прежде чем его застрелят. Сон изменился в последний раз, теперь он был заключенным, и рядом с ним стоял человек с цепью в руке. Он обернул цепь вокруг горла Кингсли, затягивая ее до тех пор, пока тот не смог говорить, не смог бороться, не смог дышать.
Он проснулся от кашля, который сковал его легкие и живот. Он хватал ртом воздух и не мог им насытится. Наконец приступ кашля закончился, и на трясущихся ногах мужчина выбрался из постели. Часы показывали, что сейчас была полночь. Он проспал полтора часа, но сны были такими яркими и жестокими, что ему казалось будто он проспал несколько дней. Образы преследовали его, даже когда он натягивал брюки. Он попытался отогнать их другими мыслями, но паника не покидала. Он чуть было не позвонил Сорену, чтобы удостовериться, что сон о заключении Сорена и его неминуемой смерти был всего лишь сном.
Алкоголь. Вот что ему нужно. После встречи с Фелицией он выпивал не больше двух бокалов вина в день. Он был пьян ее телом и ее болью в течение месяца. Но сейчас он должен выпить, а еще лучше напиться.
