Текст книги "Король (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

– В «Роллс-Ройсе»? Очень мило. Ты можешь его оплатить?

– Моя сестра, Элизабет, организовала эту поездку. Она бы поехала сама, но я бы предпочел, чтобы наш отец винил во всем меня, а не ее. Ради ее же блага, надеюсь он никогда не узнает.

– Что ты делаешь? – спросил Кинсли, когда Сорен потянулся к своему потрепанному кожаному портфелю. Он достал папку и красную ручку.

– Проверяю домашние задания.

– Тогда я точно буду спать. – Он не мог придумать ничего более скучного, чем смотреть, как Сорен оценивает домашнее задание по испанскому языку в течение следующих пяти часов. Тем не менее, он бы сделал это, если думал, что сможет получить секс от этой сделки. К сожалению, порка и секс с Кингсли, похоже, не входили в повестку дня Сорена сегодня.

Кингсли вытянул ноги и свернул свою куртку, как подушку. Но, прежде чем он устроился, Сорен схватил его за воротник рубашки.

Он застыл, его тело замерло, каждая частичка.

– Не там, – сказал Сорен. Он потянул Кингсли и устроил на своих коленях. – Спи здесь. Мне нужен стол.

– Ты серьезно?

– Как никогда, – ответил Сорен, его тон был сухим и легким, что гораздо больше нервировало, чем, когда тот был угрожающим. Кингсли застонал и перевернулся на живот, предоставляя Сорену спину в качестве стола. Он положил куртку под голову и попытался расположиться как можно удобнее.

Тихий рокот двигателя машины и ранний час в конечном итоге погрузили его в глубокий и расслабляющий сон, несмотря на борьбу его грудной клетки и бедер Сорена и царапинами ручки по спине. Если бы он мог признаться себе, ему нравилось изображать стол для Сорена. Сорен всегда использовал его в постели. Быть использованным вне постели было приятным изменением в рутине.

Когда он проснулся, солнце уже взошло, и бледный зимний солнечный свет заливал машину сквозь тонированные стекла.

– Мы уже приехали? – спросил Кингсли. Он не знал точно, сколько проспал, но чувствовал, что прошло уже несколько часов.

– Почти, – ответил Сорен. И тогда Кингсли понял, что ладонь Сорена находилась на его пояснице под рубашкой. Некоторое время, пока он спал, Сорен закончил работать, но вместо того, чтобы разбудить Кингсли и приказать ему подвинуться, он позволил ему спать. И теперь Кингсли ощущал кончики пальцев на своей пояснице. Он не двигался, не хотел двигаться. Он боялся, если пошевелится, Сорен перестанет так к нему прикасаться. Сорен мог быть нежным и был нежным с ним, но только после того, как выпорет его и оттрахает. Сегодня утром его не били и не трахали, и все же Сорен нежно ласкал спину Кингсли под рубашкой, скользил вдоль его позвоночника вверх к шее и снова вниз. Он провел пальцем по краю грудной клетки Кингсли, по бокам живота, по чувствительной коже между лопатками.

– Что ты делаешь? – спросил Кингсли.

– Прикасаюсь к твоей спине.

– Почему? – Спросил он. Pourquoi?

– Потому что могу. Я могу сделать с тобой все, что захочу. Разве не так?

– Все, что угодно, – ответил Кингсли, испуская глубокий выдох удовольствия. – Могу я задать глупый вопрос?

– Ты только что это сделал.

Кингсли усмехнулся, и услышал, как Сорен вздохнул с притворным отвращением.

– Задавай свой вопрос.

– Тебе нравится мое тело? – Кингсли краснел до, во время и после того, как задал этот вопрос.

– Не в данный момент.

– Не нравится? – Кингсли был раздавлен.

– Недостаточно синяков на мой взгляд.

Кингсли улыбнулся на его ответ.

– Ты можешь внести любые улучшения в мое тело, если хочешь. Рубцы... синяки... порезы... ожоги...

– Ты пытаешься соблазнить меня.

– Всегда. Это работает?

– Может быть, – ответил Сорен, скользя вниз пальцем по спине Кингсли. Он вздрогнул от этого прикосновения. – Нравится? – спросил он. Он звучал почти удивленным.

– Oui, beaucoup. – Кингсли перешел на французский. – Мне нравится удовольствие так же сильно, как и боль.

– Ты хочешь, чтобы я чувствовал то же самое? – спросил Сорен.

– Pas du tout. Я могу найти любую девушку, которая сможет доставить мне удовольствие. Но кто подарит мне боль, кроме тебя?

Сорен тихо рассмеялся. Кингсли нравилось смешить Сорена. Кингсли выдумал теорию, по которой человеческая эволюция вела к Сорену, и когда он смеялся, мир понимал, что проделал отличную работу.

– Перевернись, – приказал Сорен, и Кингсли моментально подчинился. Теперь Сорен дразнил его спереди, его живот и грудь. Кончиками пальцев Сорен легонько прикасался к ребрам Кингсли, пересчитывая их вверх по левой стороне и вниз по правой. К тому времени, как он насчитал двадцать четыре, Кингсли был полностью тверд.

– И это тоже нравится? – спросил Сорен и задрал рубашку Кингсли до подмышек. Кингсли помог ему и полностью снял ее.

– Каждую секунду. А тебе?

Сорен помолчал. Знак того, что он глубоко задумался, взвешивая свои слова.

– Интересно наблюдать, как ты реагируешь на разные типы прикосновений.

– Могу я к тебе прикоснуться? – спросил Кингсли. – Пожалуйста?

– Если ты настаиваешь. Хотя я не получу от этого удовольствия, так что не понимаю, почему ты так настаиваешь.

Кингсли услышал веселье в голосе Сорена. Он любил акцентировать многочисленные недостатки Кингсли – для Сорена Кингсли был пустой тратой времени. Он был слишком французом, не католиком, слишком сексуально-помешанным, недостаточно прилежным, недостаточно покорным, и, безусловно, ниже Сорена во всех смыслах – физически, морально и онтологически. Учитывая, что Сорен говорил подобные жестокие пустяки, когда они были наедине друг с другом, целуясь, лаская и трахая, Кингсли гадал действительно ли Сорен имел в виду их. Иногда у Кингсли возникало отчетливое ощущение, что он нравится Сорену. Он оплатил путешествие Мари-Лауры в Америку. Если это была не любовь, или, по крайней мере, влечение, тогда что это было?

– Тебе это может не понравиться, – ответил Кингсли. – Но я попробую.

Кингсли сел рядом с Сореном, лицом к нему. Сорен повернул голову и молча смотрел на него. Несомненно, Сорен ждал, что Кингсли прикоснется к одной из интимных частей его тела. Что Кингсли и сделал.

Он протянул руку и коснулся лица Сорена. От шока или удивления, Сорен отпрянул на дюйм. Кингсли подождал, снова протянул руку и прижал кончики пальцев к его щеке.

– Ты слишком бледный, – сказал Кингсли. – Каждый раз, когда я прикасаюсь к тебе, мне кажется, что твоя кожа будет холодной, как камень.

– В Мэне непросто загореть, – ответил Сорен. – Еще какие-нибудь жалобы на мою внешность?

– Твои ресницы слишком темные. – Кингсли провел подушечкой большого пальца по кончикам ресниц Сорена. – Из-за них мне трудно сконцентрироваться, когда я рядом с тобой.

– Я не приму мои ресницы в качестве оправдания за твое плохое поведение.

– Тогда тебе придется и дальше наказывать меня за него.

– Я намерен это сделать.

Кингсли наклонился вперед, обернул руки вокруг плеч Сорена и поцеловал его. Сорен ответил на поцелуй с удивительной нежностью и лаской. Обычно поцелуи Сорена оставляли синяки, которые Кингсли любил. Но и этот ему тоже нравился, руки Сорена на его обнаженной спине, и соединенные губы, их переплетающиеся языки... А потом, поскольку поцелуй был слишком идеальным, Кингсли испортил его смехом.

Сорен отстранился и уставился на него.

– Прости, – сказал Кингсли. – Никогда не думал...

– Никогда не думал о чем? – спросил Сорен.

– Никогда не думал, что буду целоваться с тобой на заднем сиденье машины. Мы можем сходить в кино сегодня вечером?

Сорен пристально смотрел на него.

– Оденься.

– Не останавливайся. Мы почти добрались до второй базы, – ответил Кингсли, продолжая смеяться. Он даже не переставал смеяться, когда Сорен толкнул его на пол машины.

– Мы должны остановиться, – сказал Сорен, из его глаз исчезло веселье. – Мы приехали.

Кингсли вскарабкался на сиденье и натянул футболку и жакет. Он провел рукой по волосам и поправил одежду.

– Что собираешься делать? – Кингсли заметил, как плотно сжался рот Сорена, как напряглась его челюсть.

– Молиться, чтобы Бог дал возможность говорить, – ответил он. – Надеюсь, она здесь.

– Разве Элизабет не сказала, что новая жена должна быть дома?

– Я говорил не о жене. Я говорил о сестре, ребенке. Клэр.

– Ты говорил ей три, oui? Она не младенцем, она дошкольник.

– Когда ты стал экспертом в развитии детей?

– Я не эксперт, но даже я знаю разницу между младенцем и дошкольником. – Фыркнул Кингсли, и Сорен прищурился на него. Может, в конце концов, его сегодня выпорят.

– Как твоя сестра узнала о новой жене?

– Ее мать наняла кого-то присматривать за активами отца. Элизабет держала меня в курсе. Мы знали, что он женился. До недавнего времени мы не знали, что у него родился еще один ребенок.

– Зачем ему держать это в тайне?

– Потому что он знает, что мы с Элизабет могли бы сделать нечто подобное.

Машина свернула на длинную, усаженную деревьями дорогу, и впереди показался большой особняк в английском стиле.

– И это все? – спросил Кингсли.

Сорен тупо уставился в окно, затем кивнул головой.

– Это замок, – продолжил Кингсли. – Ты вырос в замке.

– Это дом.

– Это чертовски огромный дом. – Великолепный, захватывающий дух, великолепный и внушительный. В отличие от Сорена.

– Я ненавижу его.

Кингсли вздохнул. Сорен рассказывал ему о жизни в этом доме.

– Я не виню тебя, mon ami.

Машина катилась по длинной подъездной дороге. Кингсли ощутил напряжение Сорена, как только они приблизились к дому.

– Что я могу сделать? – спросил Кингсли. – Чтобы помочь тебе, я имею в виду.

– Оставайся в машине. Если мне понадобится, чтобы ты подтвердил мою личность, я приду за тобой.

Машина остановилась в конце подъездной дорожки. Водитель вышел из машины и открыл дверь для Сорена. Поток холодного воздуха ударил в лицо Кингсли. Скоро пойдет снег. Кингсли надеялся на снег. Тогда он и Сорен снимут номер в отеле, может останутся там на несколько дней...

– Эй, – обратился Кингсли, и Сорен повернулся. – Могу я познакомиться с твоей сестрой?

– Клэр еще нет и трех лет. Если хочешь пофлиртовать с моей сестрой, нам стоит поехать к Элизабет.

– Я не собирался флиртовать, – ответил Кингсли, оскорбленный тем, что Сорен считал, будто секс был его единственным интересом в жизни. Самым большим, безусловно, но не единственным. – Я люблю детей.

Сорен прищурился и указал на сиденье машины.

– Жди, – сказал Сорен, будто это Кингсли был дошкольником.

Водитель вернулся в машину. Кингсли вышел из машины и стоял на холодном осеннем ветру. Длинное пальто Сорена обвивалось вокруг его ног, пока он шел к дому. Его голова была высоко поднята, глаза каменными, но при этом он выглядел как осужденный, идущий на собственную казнь.

Он позвонил в дверь, и та открылась. На пороге стояла женщина. Отцу Сорена сейчас должно было быть за пятьдесят, но эта женщина выглядела едва ли на тридцать. Молодая и красивая, темноволосая и стройная. Как называют таких женщин? Трофейная жена? Где-то он слышал это выражение. Юная девушка выходит за мужчину гораздо старше ее из-за денег. Будет ли ее вообще волновать, что ее муж изнасиловал свою вторую дочь? Или она считала, что риск оправдан жизнью в таком богатстве?

Кем бы она ни была, как бы ее ни звали, казалось, она была готова выслушать Сорена. Она не пригласила его войти, но и не захлопнула дверь перед его носом. Кто мог захлопнуть дверь перед таким лицом? Это все равно что плюнуть на Давида Микеланджело.

В дверях показалось маленькое личико. Маленькая девочка с кудрявыми волосами и чем-то в руке – плюшевой игрушкой? Она посмотрела на маму, и женщина положила ладонь на ее макушку. Кингсли не знал, что заставило его ослушаться приказа Сорена, но, не раздумывая, он подошел к дому и встал позади Сорена на крыльце.

– Ох, это мой друг, Кингсли, – сказал Сорен женщине. – Я взял его, чтобы он подтвердил, что я тот, за кого себя выдаю. Знаю, то, что я вам говорю...

– Я поняла кто вы, как только увидела вас, – ответила она дрожащим голосом. – Вы такой же, как он.

Кингсли ощутил, как Сорен внутренне содрогнулся от такого сравнения.

– Простите, – добавила она. – Я имею в виду... вы внешне похожи на него. Вот и все. Я вижу, что вы его сын. Я Аннабелль. – Она робко улыбнулась Кингсли.

– А это Клэр, моя сестра, – сказал Сорен, кивая на маленькую девочку, которая огромными от невинного любопытства глазами рассматривала трех человек, толпившихся на крыльце,

– Она немного стеснительная по началу, – ответила Аннабель. – Но как только она начнет говорить, ее уже не остановить.

– Похоже на тебя, Кингсли, – ответил Сорен. – Кингсли?

Кингсли проигнорировал его и присел на корточки.

– Мне нравится твой единорог, – сказал он, постучав по рогу фиолетового животного, в которого она вцепилась. – Как ее зовут?

– Клэр.

– Это же твое имя.

– Я назвала ее в честь себя, – ответила Клэр тихим, гордым тоном.

– Мне стоит... я сейчас же пойду собирать наши чемоданы, – сказала Аннабель. Она взяла девочку на руки. – Ты не против подержать свою сестру, пока я буду собираться?

– Я... – Начал Сорен и остановился. Кингсли никогда не думал, что услышит, как Сорен нервно заикается. – Я никогда не был с маленькими детьми. Боюсь, я сделаю ей больно.

– Я возьму ее, – ответил Кингсли, и Аннабель передала Клэр ему. Она изворачивалась на его руках, пока не нашла удобную позу.

– Пожалуйста, входите. Оба.

Сорен и Аннабель исчезли наверху, собирая чемоданы и разговаривая, пока Кингсли играл с Клэр. Все, что он делал заставляло ее хохотать, особенно когда он обращался к ней на английском, а к единорогу на французском. Ей также нравилось, когда он изображал, как скачает единорог на ее макушке. Она выхватила его у него из рук и напала на него. Он притворился мертвым, из-за чего она захихикала.

Клэр выступала в роли гида для Кингсли. Она указывала на все, что могло заинтересовать его, на камин, балки, кресла, портрет ее отца. Кингсли взглянул на фотографию – черно-белое изображение мужчины царственного вида в форме офицера британской армии. Сорен был так похож на мужчину на фотографии, что Кингсли не сразу смог отвести взгляд. Та же сильная челюсть и нос, те же напряженные глаза, та же благородная и аристократическая осанка. И все же, несмотря на все сходства, Кингсли знал, что душа этого мужчины и Сорена не могли быть более разными. Отец жил, уничтожая свою старшую дочь, а сын пытался помешать этому произойти с младшей.

Не прошло и десяти минут, как Сорен и мать Клэр загружали чемоданы в ее машину. Он слышал, как она говорила, что поедет к родителям, а Сорен ответил одним словом – к адвокату. Что бы она ни делала, куда бы ни пошла, первым делом ей нужно было позвонить адвокату.

Когда пришло время уезжать, единственному, кому Клэр позволила надеть на нее пальто и ботинки, был Кингсли. Сорен наблюдал, как он завязывает ее крошечные шнурки и застегивает пальто. Ему пришлось пять раз сказать ей, чтобы она перестала шевелить пальцами, чтобы он мог надеть ей на руки варежки. Наконец она была одета и в тепле, он поднял ее на руки и отнес в машину, Сорен и Аннабель следовали за ними.

Аннабель придержала дверь, и Кингсли посадил Клэр в детское кресло, пристегивая ее. Он убедился, что рядом с ней было ее одеяло и единорог, прежде чем на прощание щелкнул ее по носу.

– Спасибо, – сказала Аннабель. Ее лицо было мертвецки бледным. Казалось, она вот—вот расплачется или, что еще хуже, ее стошнит. Он не мог винить ее за это. Если бы кто-то появился у него на пороге и сказал, что тот, кого он любил, был педофилом-насильником, у него тоже были бы проблемы с удержанием завтрака. Она дала Сорену номер телефона, Кингсли догадался что это был номер ее родителей, куда она сбежит с дочкой. Сорен пообещал оставаться на связи, и попросил написать ему в школу и рассказать о сестре. Аннабель пообещала, что так и будет, а потом поклялась ему всем сердцем, что сделает все, чтобы его отец никогда не узнал, что он пришел к ней.

– Он хотел сына, и был более чем разочарован, когда я родила девочку. Он был... – Аннабель остановилась и в панике отвела взгляд.

– Ты беременна? – спросил Сорен, но это был не тот вопрос, который подросток задал бы замужней женщине за тридцать. Но он спросил уверенно, и уважая его уверенность она ответила.

– Нет, – ответила она. – Я солгала и сказала ему, что больше не принимаю противозачаточные. Я не готова к еще одному. Но он очень хочет сына.

– Я внебрачный ребенок, которого он признал, – ответил Сорен. – Он предпочитает настоящих.

– Я больше не собираюсь рожать ему детей.

– Он захочет знать почему ты ушла от него. Пожалуйста, не упоминай имя Элизабет. Если тебе придется назвать кого-то, назови меня.

– Нет, – в панике вмешался Кингсли. – Не делай того.

– Кинг, это не...

– Моя забота, – ответил Кингсли, заранее зная, что скажет Сорен. – Ты говорил, что твой отец сломал тебе руку, когда тебе было одиннадцать. Я не хочу, чтобы он причинял тебе боль.

– Я не скажу ему, – поклялась Аннабель. – Я не стану подвергать тебя опасности. Я твой должник... за всё.

– Береги мою сестру. Это все, о чем я прошу.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала Сорена в щеку.

– Ты всегда можешь навестить свою сестру, – сказала она. – Всегда. И ты тоже, – обратилась она к Кингсли. – Думаю, Клэр влюблена в тебя.

– Значит, он больше никогда ее не увидит, – ответил Сорен. – Я ее старший брат. Ей запрещено влюбляться. Особенно в него.

– Не обращай на него внимание. Меня она может называть дядя Кингсли, – ответил он.

Аннабель рассмеялась, испуганным, хрупким смехом. Она положила ладонь на грудь Сорена, поверх его сердца. – Спасибо, – прошептала она, затем села в машину и уехала.

– Какие проблемы мне грозят за то, что вышел из машины без разрешения? – спросил Кингсли.

– Никакие, – ответил Сорен, и Кингсли был дико разочарован. – Поехали. К ночи можем вернуться в школу.

Кингсли последовал за ним к машине. Водитель открыл для них дверь. Когда они снова оказались наедине, Кингсли сказал, – Или...

– Или что? – спросил Сорен.

– Или мы могли бы найти отель и хоть раз потрахаться на настоящей кровати.

– Мы не на свидании. А я гадал, куда же делся настоящий Кингсли.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он и сел внутрь. Сорен последовал за ним. Они ехали по трассе, когда Сорен ответил.

– Когда ты был с Клэр, я не был уверен, был ли ты тем самым Кингсли, которого я знаю и едва терплю.

– Почему? Потому что я люблю детей?

– Ты был хорошим с ней.

– Дети – это весело, – ответил он. Что тут еще скажешь?

– Я никогда не думал, что ты можешь любить детей.

– Ну... я люблю. И что?

– Ничего, – ответил Сорен, усмехаясь про себя. – Совсем ничего.

– Я знаю, что ты считаешь меня каким-то извращенцем, – сказал Кингсли. – Но веришь мне или нет, я человек. Да, я люблю детей. Возможно, я однажды захочу их. У меня не так много родственников. Если я захочу семью, придется заводить собственную. Иногда у меня возникают мысли, которые не имеют ничего общего с сексом. Я не просто твоя игрушка, знаешь ли. У меня есть чувства и...

Его страстная речь "у меня есть чувства" резко прервалась, когда Сорен резко схватил его за волосы на затылке и прижался к его губам в жестком поцелуе. Кингсли почти отстранился, чтобы закончить свою тираду, прежде чем понял, что хочет поцелуя гораздо больше, чем ссоры.

Кингсли ответил на поцелуй с такой же и еще большей страстью. Сорен сдернул с Кингсли куртку и бросил ее на пол. Кингсли стянул с себя рубашку и лег на спину на сидение. Он на всю жизнь запомнит ощущение кожаной обивки под своей обнаженной спиной.

– Ты когда-нибудь занимался сексом на заднем сидении «Роллс-Ройса»? – спросил Кингсли, пытаясь не разорвать в спешке рубашку Сорена. Он хотел ощутить кожу Сорена на своей коже немедленно.

– Нет, – ответил Сорен. – Но задай мне этот же вопрос еще раз через час.

Прежде чем Кингсли успел ответить, Сорен схватил его запястья, придавил их над головой Кингсли и снова поцеловал его, глубже, медленнее, но не менее страстно. Кингсли застонал, и Сорен закрыл ладонью его рот.

– Тихо, – прошептал Сорен на ухо Кингсли. – Мы не одни, иначе заткну тебе рот, пока ты не задохнешься, если придется. Понял?

Кингсли кивнул под рукой Сорена. Занавеска и перегородка отделяли их от водителя. Он не видел их, но, если они будут достаточно громкими, он услышит их. Он нарушил приказ Сорена оставаться в машине, он кричал на него и пререкался. На этот раз он будет прилежным.

Хорошим.

Сорен снова поцеловал его. Кингсли старался свести звуки удовольствия к минимуму, даже когда Сорен просунул руку между их телами, расстегнул молнию на брюках Кингсли, и резко схватил его. Каждая мышца в животе Кингсли напряглась. Он резко втянул воздух от шокирующего удовольствия. Ему потребовалось все самообладание, чтобы не застонать вслух.

– Нравится? – спросил Сорен.

– Боже, да, очень, – ответил Кингсли, приподнимая бедра навстречу руке Сорена. Он говорил на французском и английском. Он мог потерять контроль не только над своими языковыми навыками, если Сорен не перестанет так прикасаться к нему.

– Думаю тебе это очень нравится. – Сорен опустился на колени и посмотрел на Кингсли.

– Нет. Не нравится. Мне это нравится ровно настолько, насколько ты хочешь, чтобы мне нравилось.

– Ты жалок, когда возбужден.

– Я так жалок сейчас.

– На пол, на колени, – приказал Сорен и Кингсли подчинился. Он отвернулся от Сорена и уперся руками на противоположное сидение. Быть здесь было хорошо, стоять на коленях перед Сореном. Прошло слишком много времени с тех пор, как Сорен причинял боль. Когда он думал об этом, не было смысла чувствовать себя самым сильным и свободным, стоя на коленях и принимая боль. Но что он думал или что ощущал не имело значения. Им не нужно было оправдываться за свершенное перед кем-то, кроме себя самих. Они теряли сон из-за того, что делали, а не из-за совести.

Они не спали только потому, что нашли более интересное занятие.

Позади себя Кингсли услышал движение, звук кожи и метала. Сорен снял ремень и Кингсли приготовился к удару. Но Сорен обернул его вокруг шеи Кингсли. Он застыл, когда ремень прижался к его горлу. Осторожно, словно ремень был поводком, Сорен притянул Кингсли к себе, пока тот не сел, выпрямившись и упершись голой спиной в колени Серена.

– Я давно хотел сделать это с тобой, – сказал Сорен, нашептывая слова Кингсли на ухо. – Только чтобы заткнуть тебя.

И он потуже затянул ремень. Кингсли резко вдохнул, но не смог выдохнуть, не сейчас.

– Нравится? – Руки Сорена обвились вокруг кожаного ремня. Кингсли бы ответил да, если бы мог. – Докажи.

Дрожащими руками, Кингсли гладил себя, пока Сорен наблюдал за ним из-за плеча. Он не мог вспомнить, когда чувствовал такое удовольствие от собственных ласк. У него закружилась голова. Он ощущал легкость и эйфорию. Его член был очень твердым и невероятно чувствительным. Даже с ремнем вокруг шеи ему удавалось издавать беззвучные стоны.

По мере того, как он приближался к обмороку, у него была вспышка совершенного осознания. Он готов был кончить в «Роллс-Ройсе», пока мужчина, которого он любил всем сердцем и душой, и телом, держал в своих руках его жизнь. И все было так как должно было быть, в руках Сорена находилась власть над жизнью и смертью. Родители Кингсли назвали его в честь королей, но именно Сорен должен был править всем миром. Сорен был королем Кингсли. Сорену нужно было собственное королевство. Кингсли мог ему его подарить, построить его. Мир опасностей, тайн, секса, боли. Он не знал, как или когда, но однажды он это сделает, подарит Сорену собственное королевство.

– Кончай, – приказал Сорен Кингсли на ухо. Кингсли кончил жестко, так сильно, что увидел свет, звезды и солнце ночью, и если он не перестанет кончать, то умрет от нескончаемого удовольствия.

Кингсли рухнул не сидение. Он находился на грани сознания, колебался между светом и темнотой. И в этих сумерках мира, между жизнью и смертью, он ощутил, как руки Сорена обнимают его, как губы Сорена ласкают его плечо, как руки Сорена опускают брюки до колен... и затем он ощутил холодные влажные пальцы на себе и внутри себя. Затем Сорен наполнил его, прижимая расслабленное тело Кингсли к своей груди, и бесконечно входя и выходя из него. И затем пошли слова, прекрасные слова, но на датском, и Кингсли понятия не имел, что Сорен говорил ему, только то, что ему нужно было услышать.

Сорен кончил в него, его руки поверх рук Кингсли, их пальцы переплетены так же крепко, как и их тела. Кинсгсли обмяк в руках Сорена, и они остались лежать на полу "Роллс-Ройса", пока оба не вспомнили, как дышать.

Когда все закончилось, и он был слаб, опустошен и слишком уставшим, чтобы двигаться, Сорен помог ему одеться. Кингсли должно быть, угодил ему, потому что Сорен позволил ему свернуться калачиком у его ног и положить голову на колени, и оставаться в таком положении до конца путешествия. Руки Сорена дрожали еще тридцать минут после. Когда Кингсли спросил его, почему, Сорен ответил: – Я не знал, смогу ли остановиться вовремя.

– Ты остановился. Я в порядке. Более чем, – ответил Кинсли, опьяненный счастьем и удовлетворением.

– Я мог убить тебя.

– Убей, если хочешь, – ответил Кингсли, улыбаясь ему. – Я умру счастливым.

Сорен закрыл глаза и положил руку на макушку Кингсли. Это ощущалось как благословение.

– Когда-нибудь я сделаю для тебя кое-что, – выдохнул Кингсли.

– Ты все делаешь для меня. – Сорен запустил пальцы в волосы Кингсли и потянул.

– Я хочу построить для тебя замок.

Сорен усмехнулся, и Кингсли тоже, хотя не понимал, в чем тут шутка.

– Я сыт замками по горло, Кингсли, – ответил Сорен. – Что мне нужно, так это подземелье.

***

Сэм рассмеялся в объятиях Кингсли.

– Над чем ты смеешься? – спросил он, щелкая ее по носу.

– Так вот откуда все? – спросила Сэм. – Клуб? Твое королевство? Ты строишь для Сорена самое большое подземелье в мире?

– Он это заслужил, – ответил Кингсли. – Его отец был богат, как Бог, и Сорен рисковал навлечь на себя его гнев, рисковал быть отрезанным от наследства, рассказав новой жене за какого монстра та вышла замуж. И ему было наплевать. Я никогда в жизни не встречал никого похожего на него. И надеюсь, никогда не встречу.

Сэм снова рассмеялась и положила руку ему на грудь. Она тяжело выдохнула.

Тяжело?

– Я помню тот день, словно он был вчера. Это должна быть ночь открытия нашего клуба. Тринадцатое ноября – мы успеем вовремя.

Но Сэм, казалось, не была заинтересован в разговоре о клубе прямо сейчас.

– Ты и Сорен трахались на заднем сидении «Роллс-Ройса». – Вздохнула Сэм. – Это самая сексуальная история, которую я когда-либо слышала.

– У меня есть истории и получше, – ответил Кингсли. – Когда-нибудь я тебе их расскажу.

– Они тоже об эротическом удушении, но действие происходит на заднем сидении автомобиля?

– Как бы ты ни назвала, это опасно. Это был последний раз, когда он душил меня. Когда он женился на моей сестре, это положило конец нашим свиданиям. Она не знала о нас. Но сейчас она мертва, и я думал он может приходить сюда... я надеялся, то есть...

– Ты надеялся продолжить с того места, на котором вы остановились?

– Да. Но он влюблен в другую женщину.

– Кого?

– В девушку из его церкви.

– Девушку, ради помощи которой ты подкупил кое-кого?

– Прежде чем ты возненавидишь его еще больше, тебе стоит знать, что он и пальцем не прикоснулся к ней.

– Мне плевать, трогал он ее или нет, если только он не отправит ее в какой-нибудь переориентированный лагерь, если их застукают вместе, как это сделала жена пастора с Фейт.

– Если их застукают, они переедут в Данию, – ответил Кингсли. – Думаю, у него уже есть такой план.

– Ты поедешь с ними?

– Однажды я пытался учить датский. И бросил. Русский проще, если тебе это о чем-то говорит.

– Хорошо, – ответила Сэм. – Тогда тебе лучше остаться здесь, со мной.

Она прижалась бедром к его ноге, и он почувствовал тепло, исходящее от ее тела.

Тепло?

– Должна сказать, мысль о том, как ты играешь с маленькой девочкой и ее единорогом? Так поразительно мило. Мои яичники хотят обнять тебя.

Кингсли рассмеялся.

– Я люблю детей, – ответил он. Не то, чтобы они когда-нибудь у него были. Женщины, как правило, хотят брака и обязательств вместе со своими детьми, чего он не мог никому дать. И все же, надежда оставалась.

– Ты потрясающий. – Сэм провела рукой по его груди и поцеловала в плечо. – Я все еще не могу поверить, что ты ревновал, потому что увидел, как я целуюсь с кем-то, кого ты принял за мужчину. Очаровательно.

– Я убивал людей. Это не очаровательно.

– Очаровательный. И очень красивый, – ответила она, проведя пальцами по его волосам.

– Сэм, ты флиртуешь со мной.

– Разве? Это очень странно для лесбиянок иметь дело с мужчиной.

– Ты та, кто ты есть, – ответил Кингсли. – И я никогда не стану пытаться изменить тебя. Но если тебе когда-либо захочется поиграть со мной, я приму за честь.

Кингсли перекатился на бок. Сэм лежала в дюйме от него. У нее были полные сочные губы, ямочка на нижней губе и в глазах безошибочно читалось возбуждение. Сделал ли это он сам или та история, которую он ей рассказал, его не волновало. Она была по-мальчишески красива и блестяща, и он должен был прикоснуться к ней.

И он прикоснулся к ней.

Не желая ее напугать, он прикоснулся только пальцами к ее губам.

– Я не привыкла к тому, что мужчины хотят меня, – ответила она. – Не такие, как ты. Мужчины, которые могут получить любую женщину, какую захотят.

– Привыкай.

– Это история очень возбудила меня.

– Хочешь поиграть в моем «Роллс-Ройсе»? – подразнил он. – Я принесу ремень.

Сэм захихикала, прекрасный звук, девчачий и невинный. Она сгребла простынь в кулак и подняла ее, прикрывая нижнюю часть лица словно вуалью.

– Не прячься от меня, – сказал он, опуская простынь.

– Я прячусь от себя, – ответила она. – И от этого.

Она посмотрела вниз с многозначительным блеском в глазах. Видеть Сэм в его постели, в его рубашке, лежащей на его груди, вдыхающей его воздух и слушающей обнажающий его душу рассказ, возбудило его почти до боли.

– Я и близко не подпущу его, – ответил он.

– Пообещай, – сказала она, выглядывая над своей вуалью.

– Обещаю. Он заставляет тебя нервничать?

Сэм опустила простынь и маску притворной скромности.

– У меня двое братьев. Пенисы меня не пугают и не впечатляют. У меня дома их целая коллекция. Парочка из них даже больше твоего.

– Я не выиграю с тобой.

– Но и не проиграешь, – ответила она, уже серьезно. – Причина, по которой я не боюсь твоего большого обнаженного тела... я доверяю тебе.

– Что ты доверяешь мне сделать?

– Ты прикоснешься ко мне? Так же как он трогал тебя в машине?

– Я бы хотел прикоснуться, – ответил Кингсли.

– Только руками, – предупредила она.

– Другие части тела буду держать при себе.

Сэм помедлила, прежде чем перевернуться на живот. Кингсли запустил руку под ее, его, рубашку и пощекотал ее.