Текст книги "Король (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Тиффани Райз
«Король»
Серия: Грешники (книга 6)
Автор: Тиффани Райз
Название на русском: Король
Серия: Грешники_6
Перевод: Skalapendra
Сверка: helenaposad
Бета-коррект: lildru
Редактор: Amelie_Holman
Оформление:
Eva_Ber, Skalapendra
Аннотация
Коварство. Секс. Чистая энергия. Только эта несвятая троица может возвести его на законное место правителя Манхэттенским миром извращений.
Кингсли Эдж выдающийся, красивый и невероятно искушенный в постели славится своими подвигами на Верхнем Ист-Сайде. Ни один плотский акт и наркотическая смесь не могут избавить его от разрушающей сердечной боли; на это способен только Сорен – единственный, кого он любил без ограничений и сожалений. Мужчину, которого он не сможет никогда заполучить, но в руках которого Кингсли возрождается, достигая еще больших вершин греха.
План Кингсли по открытию наилучшего БДСМ-клуба, игровой площадки для избранных Нью-Йорка, становится его одержимостью. Его опыт в доминировании не впечатляет только одного человека, и этот человек хочет его остановить. Загадочный преподобный Фуллер не успокоится, пока мечта Кингсли не будет уничтожена. Линии сражения определены, и каждый из противников готов биться за свою священную миссию.
– Мечтают все: но не одинаково. Те, кто по ночам грезит на пыльных чердаках своего ума, просыпаются днем и обнаруживают, что все это было тщетно; но те, кто мечтает днем, опасные люди, ибо они могут проживать свою мечту с открытыми глазами, воплощая ее.
Лоуренс Аравийский
Глава 1
Где-то в Лондоне
2013
Сегодня Кингсли Эдж изображал Бога, надеясь, что настоящий Бог, если тот существовал, не будет возражать.
Он велел водителю высадить его за несколько кварталов до места назначения. Теплый воздух, поздний апрельский дождь и немного английской магии окутали извилистые улочки мягким белым туманом, и Кингсли хотел насладиться им. На нем было длинное пальто и на плече кожаная сумка. Было поздно, и, хотя город еще не спал, он приглушил свой голос. Единственные звуки исходили от подошв его ботинок, эхом отдаваясь от мокрого и блестящего тротуара, и отдаленного шума городского движения.
Подойдя к двери, он без колебаний постучал.
Через несколько мгновений та открылась.
Они молча смотрели друг на друга целых пять секунд, прежде чем один из них заговорил. Кингсли взял на себя смелость нарушить тишину.
– Я последний человек, которого ты ожидала увидеть, oui? – спросил Кингсли, ожидая шока и молчания, но совсем не того, что произошло дальше.
Он не ожидал, что Грейс Истон выйдет на крыльцо в своем мягком сером халате и босой, чтобы обнять его.
– Если бы я знал, как на валлийском будет «привет», то приехал бы раньше, – ответил Кингсли. Грейс отстранилась и улыбнулась ему, ее бирюзовые глаза нежно сияли.
– Тебе здесь всегда рады. – Голос Грейс был мягким, акцент – легким и музыкальным. Она взяла его за руку и потянула в дом. – Всегда.
Всегда... милое слово. Ему было сложно верить таким словам, как «всегда», «навсегда», «все». Теперь, в сорок восемь, он прожил достаточно долго, чтобы увидеть оба конца своей жизни. «Всегда». Все-таки в этом что-то было.
– Закари спит, – прошептала Грейс, пока забирала у Кинга плащ, вешала его и проводила в уютную гостиную. – Каждое утро он встает в пять, поэтому ложится спать рано. Я сама предпочитаю поздние часы.
– Ты сова?
– Да, но нам это не мешает, – с улыбкой произнесла она. – Я могу закончить свою работу после того, как Закари и Фион засыпают. Хочешь чаю? Я поставлю чайник. Или что-нибудь покрепче?
– Я принес кое-что покрепче, – сказал француз.
Он расстегнул свою сумку и предложил ей бутылку вина. Она изучила этикетку.
– Розанелла Сира, – прочитала она. – Никогда не слышала.
– С винодельни моего сына. Лучший Сира, который я когда-либо пробовал.
– Не то чтобы ты был предвзят, – подмигнув, заметила Грейс. Она ушла на кухню взять бокалы и штопор, а Кингсли осмотрелся. Закари и Грейс Истон жили в небольшом двухэтажном кирпичном доме, который был одним из множества в ряду таких же узких строений. Район был старый, немного потрепанный, но безопасный и чистый, судя по тому, что ему было видно. Внутри дома стояла атмосфера тихой жизни. Здесь жили интеллигентные образованные люди. И один очень особенный ребенок.
– Я не помешал? – поинтересовался Кингсли, когда Грейс вернулась с бокалами. Он взял у нее штопор и открыл бутылку. Грейс разожгла огонь в камине и включила настольную лампу. Мягкий свет. Кингсли тут же почувствовал себя спокойно.
– Все может подождать, – заверила она, и Кингсли заметил стопку бумаг на бледно-зеленой софе. Он сел в кресло напротив и закинул ногу на ногу. Грейс свернулась в клубок, прижав ноги к груди, ее обнаженные ступни выглядывали из-под халата. Ее длинные рыжие волосы были собраны в свободный и элегантный пучок на затылке. В мягком освещении комнаты она излучала нежную красоту. Проницательность, веснушки и все остальное. Как он раньше не замечал, какая она красивая? Безусловно, единственный раз, когда они были в компании друг друга, Кинг был, мягко говоря, занят.
– Ты проверяешь домашку? – спросил Кингсли.
– Нет, я все еще в декретном отпуске, – ответил она. На столе рядом с ней стояла радионяня. – Это корректура к моей книге. Ничего увлекательного. Только поэзия. – Девушка подняла распечатанную страницу, на которой было написано «Крыша Новенн[1]».
– Ты снова пишешь? – задал вопрос Кигсли. Он вспомнил из ее досье, что в начале двухтысячных она опубликовала несколько сборников стихов.
– Да, – сказала Грейс, застенчиво улыбаясь. – Не знаю, в чем дело... как только я забеременела Фионом, во мне появилось столько творческой энергии. Я не могла перестать писать. Закари думал, я спятила. Хотя он редактор, а не писатель. Он думает, все писатели немного безумны.
– Должен с ним согласиться, – ответил Кингсли. – Прими поздравления по поводу публикации.
Она сложила страницы и закрыла ручку. – Спасибо, Кинг. Но я не верю, что ты пересек океан только ради разговора о моей поэзии.
– Даже если это было вдохновлено нашим общим другом? – спросил Кингсли.
– Даже так, – призналась она без стыда. Хорошо. Вероятно, Кингсли презирал ее, если бы у нее были какие-либо сожаления, стыд за случившееся. Но она вошла в их мир с открытым сердцем, открытым разумом и вернулась из него с благословением внутри. – Через несколько месяцев я вернусь в школу и пытаюсь не думать о том, что придется оставить Фиона.
– После выпуска он преподавал в нашей школе. Ты знала?
Она крепко держала бокал на кофейном столике, пока Кингсли разливал вино.
– Рассказывал. Говорил, ему это нравилось. Не ожидала этого от него.
Кингсли взял фотографию в рамке на столике между ними – черно-белая фотография новорожденного ребенка, спящего на белой подушке.
– Единственное, что можно сказать о нем с уверенностью, – произнес Кингсли, повернув фотографию к Грейс, – он полон сюрпризов.
Она красиво покраснела и тихо усмехнулась, Кинг не мог сдержаться и не рассмеяться.
– Ты поэтому тут? Проверяешь вместо него Фиона?
– Нет, – ответил Кингсли. – Хотя он мне никогда не простит, если я не навещу его, будучи здесь. – Кингу очень хотелось увидеть мальчика, но он на собственном горьком опыте узнал, что не стоить будить спящего ребенка.
– Я из любопытства спрашиваю, почему ты здесь. Тебе не нужна причина, чтобы навестить нас. Предполагаю, остальные хорошо поживают? – спросила Грейс. – Джульетта? Твоя дочка? Нора?
– Джульетта и Селеста прекрасны, как всегда, – подтвердил он. – Но Нора, она недавно потеряла мать. Кажется, месяц назад.
– Я и понятия не имела. Закари ни словом не обмолвился.
– Она никому не говорила. Исчезла на две недели.
– Нора, – вздохнула Грейс и покачала головой. – Что ж, если бы она вела себя как нормальный человек, это была бы не Нора, не так ли?
– Да. Не была бы. – Кингсли усмехнулся. – Но она и ее мать... у них были сложные отношения.
– Из-за него?
– Ее мать ненавидела его. И я использую слово «ненавидела» не в легкой форме, – ответил Кингсли. – Думаю, для Норы пройти через это одной было искупительной жертвой перед матерью. И она не могла рассказать ему. Однажды она уже убегала к матери, и он следовал за ней, как цербер.
– Этого я не знала. Но могу представить какой он... настойчивый, когда она обеспокоена?
– Можно и так сказать. – Кингсли сделал глоток вина. – У нее с матерью были незавершенные дела.
– Тогда это наихудший сценарий. Если ты близок с родителями, то скорбишь, когда они уходят. Если нет отношений – нет и скорби. Если хочешь быть ближе, но не можешь...
– Она очень тяжело всё перенесла, – продолжил Кингсли, хорошо зная Нору, чтобы сказать это искренне.
– Я позвоню ей завтра, – сказала Грейс. – Может, она приедет к нам на несколько дней. Ей понравится нянчиться с Фионом. И они с Заком будут спорить, что всякая печаль будет забыта, обещаю.
Кингсли хотел рассмеяться. Только Грейс Истон могла позвонить женщине, которая переспала, и не один раз, с ее мужем, выразить соболезнования в связи с утратой матери и затем пригласить ту погостить у Грейс, ее мужа и новорожденного мальчика, отцом которого был любовник Норы.
Понимала ли Грейс, какой необыкновенно странной женщиной она была?
Но опять же, не Кингу ее судить.
– Кроме этого, у нас все хорошо. У него тоже, – добавил Кинг, спасая Грейс от унижения спрашивать о нем.
– Хорошо, – ответила Грейс с улыбкой. – Я и не думала... Он самый простой человек в мире, с которым можно поговорить... и самый нечитаемый человек. Меня поражает то, что Нора была с ним двадцать лет, это безумно, как и она сама. Закари был моим профессором, когда мы влюбились, и я думала, что сойду с ума, пытаясь скрыть этот секрет от друзей, семьи и университета. А быть со священником двадцать лет...
– Никто не удивлен больше меня тому, что они до сих пор вместе. Их здравомыслие под вопросом, но нельзя подвергать сомнению их любовь. Больше нет. И ей с ним было не просто, а она… Мне не нужно рассказывать тебе о Норе, не так ли?
Грейс широко улыбнулась.
– Нет, – согласилась она. – Не нужно. – Она сделала глоток Сира, и ее глаза округлились от удовольствия.
– Твой сын настоящий винодел. Вино чудесное.
– Я же говорил, – произнес Кингсли, делая глоток из своего бокала. Сира был хорош, потрясающий урожай, крепость и выдержка. Несмотря на то, как сильно Кингсли любил этот вкус, он понял, что иногда ему трудно его пить. Ком гордости в горле мешал глотать.
– Закари был впечатлен Нико, когда они познакомились. Сколько ему? Двадцать пять, а он уже владеет и управляет собственной винодельней?
– Я думаю о том, каким я был в двадцать пять, что я делал со своей жизнью, и не могу поверить, что он мой.
– Я могу в это поверить, – сказала Грейс, любезно улыбнувшись.
– Я не буду держать тебя всю ночь, показывая фотографии моих детей, – ответил Кингсли. У него были фотографии и Нико, и Селесты, и он был в шаге от того, чтобы вытащить их. – Я здесь всего на несколько часов до самолета. И пришел не просто так.
– Мне стоит волноваться? – уточнила Грейс.
– Non, pas du tout, – ответил Кингсли и махнул рукой. – Прости. Французское вино пробуждает мой французский.
– Я немного говорю, – заметила она. – Ты еще не потерял меня.
– Bon, – сказал он и прервался для еще одного глотка. – Мне нужно кое-что рассказать. Историю. И сказать, почему я тебе ее рассказываю, смогу только после окончания повествования.
– Понимаю... – протянула она, хотя Кингсли знал, что это не так. – Могу я спросить, о чем история?
Кингсли потянулся к внутреннему нагрудному карману жакета. Оттуда он достал свежий белый конверт, толстый от документов внутри и запечатанный воском. На воске был оттиск, похожий на восьмерку внутри круга. Кингсли положил его на столик между своим бокалом и бокалом Грейс.
– История об этом, – объяснил Кингсли, кивая в сторону конверта. – Я могу рассказать длинную версию, правдивую, или короткую, более милую версию. Мне нравятся обе. Но решать тебе.
– Длинную версию, конечно же, – с легкостью выбрала она. – Расскажи мне все, что я должна знать, даже если думаешь, что я не захочу это слышать.
– Всё... опасное слово. – Кинг откинулся на спинку кресла, а Грейс наклонилась вперед. Она смотрела на него с детской любознательностью. – Но если ты настаиваешь. Чем больше ты знаешь о нас, тем лучше будет, если...
Он не закончил предложением, ему не нужно было, потому что он увидел понимание в глазах Грейс. Она знала концовку незаконченного им предложения, и ее кивок уберег его от боли произношения слов, которые никто еще не осмеливался произнести вслух.
Если Фион пойдет в отца...
– История началась двадцать лет назад, – приступил к рассказу Кингсли, вызывая в воображении воспоминания, которые пытался похоронить. Но он похоронил их заживо, и они остались живы. – И происходит она на Манхеттене. И хотя ты еще не знаешь, зачем я тебе это говорю, Грейс, обещаю, ты не пожалеешь, что выслушала меня.
– Я ни о чем не жалею, – ответила она.
Кинг поправил фотографию ее маленького сына. Нет, никто из них ни о чем не жалел. Даже Кингсли.
– Шел дождь, – начал Кингсли. – И это было в марте. Тогда у меня было все – деньги, власть, любые женщины и мужчины в моей постели, которых только можно пожелать. И сказать, что я был в плохом настроении, это ничего не сказать. Мне было двадцать восемь, и я не желал отмечать тридцатилетие. На самом деле, я надеялся не дожить до тридцати.
– Что случилось?
Кингсли вздохнул, глотнул вина и на мгновение замолчал, чтобы подобрать слова. Жаль, что Норы здесь не было. Рассказывание историй было ее суперспособностью, а не его. Но только он мог рассказать эту историю, и поэтому начал.
– Случился Сорен.
Глава 2
Где-то на Манхэттене, 1993
Март
– Чем травишься? – спросил бармен, и Кингсли ответил: – Блондинками.
Бармен, Дюк, рассмеялся, наполовину усмехнулся, указывая на сцену.
– Две платиновые блондинки вон там.
Кингсли посмотрел на двух девушек, Холли и Айви, обнаженных до самых коленей, которыми зацепились за пилоны. Мужчины сидели вплотную к сцене и молча смотрели, уставившись только на танцовщиц. Долларовые купюры шелестели между их дергающихся пальцев.
– Сегодня я не в настроении для этого. – Кингсли отвернулся от сцены.
– Что? – переспросил Дюк. – Как ты можешь быть не в настроении для этого? Они слишком горячие? Слишком сексуальные?
Кингсли протянул руку за барную стойку и схватил бутылку бурбона.
– Слишком женственные.
– Не смотри на меня, – попросил Дюк, поднимая обе руки.
– Я и не смотрю, честно. – Так и было. Кое-кто другой попался ему на глаза. Но куда же он подевался?
– Сегодня слишком тихо, – заметил Кингсли Дюку. Обычно по пятницам в «Мёбиусе» яблоку не куда упасть. Сегодня присутствовала только половина завсегдатаев. – Что происходит?
– Ты зашел с черного входа? – спросил Дюк и открыл бутылку для Кингсли.
– Конечно.
– Какая-то церковь снаружи стоит с плакатами.
– Плакатами?
– Да. Протестующие. «Секс распространяет СПИД». «Блудники будут гореть в аду». «Она чья-то дочь».
– Ты серьезно?
– Сам посмотри.
Кингсли взял бутылку и подошел к главному входу клуба, где сделал глубокий глоток, но недостаточно глубокий для представшего перед ним вида. Дюк не преувеличивал. Дюжина людей кружились по тротуару, неся различные плакаты, провозглашающие, что стрип-клубы – это зло.
– Говорил же, – произнес Дюк из-за спины Кингсли. – Мы можем натравить на них копов или что-то типа того? Расстрелять их?
– Нам не нужно избавляться от них, – ответил Кинг. – Бог справится.
– Да? – спросил Дюк. – Ты уверен?
Молния пронзила небо, и начался дождь. Протестующие продержались пять секунд под кусающим зимним дождем и разбежались в укрытия.
– Видишь? – обратился Кингсли к Дюку. Он посмотрел на него. – Dieu, merci.
– Должно быть, Бог любит сиськи-письки.
– Если бы не любил, – хмыкнул Кингсли, – то не придумал бы их.
Он захлопнул дверь и снова осмотрел клуб.
Психиатр, если бы Кингсли подпустил хоть одного к себе, изумился бы его изумительному таланту находить блондина в каждой комнате, в которую бы не заходил. Если бы кто-то прямо сейчас завязал ему глаза, он смог бы с поразительной точностью указать на каждого блондина в радиусе пятидесяти ярдов. Пятеро из них сидели в разных местах стрип-клуба «Мёбиус»: двое у бара (один натуральный блондин, второй панк, осветляющий волосы), один работал вышибалой, еще один исчез в туалете с подозрительной выпуклостью в штанах и еще один юный за тринадцатым столиком в углу. Кингсли заметил юного блондина, когда тот впервые вошел в «Мёбиус» полчаса назад. Он наблюдал за ним, изучал его, читал его. Кинг подошел к нему.
Блондин за тринадцатым столиком сидел один. Он не смотрел на девушек, только на руки, свой бокал и стол.
Кингсли сел напротив и поставил на стол между ними бутылку бурбона. Янтарная жидкость плескалась о стенки. Блондин сначала посмотрел на бурбон, словно гадал откуда он и как сюда попал, затем его глаза поднялись на Кингсли.
– Я задам тебе вопрос, и очень важно, чтобы ты ответил на него правильно. – Кинг постарался как можно сильнее смягчить французский акцент, но не избавился от него полностью. Акцент притягивал к нему внимание, но в таком шумном помещении нужно было говорить как можно четче. – К счастью для тебя, я подскажу правильный ответ, прежде чем задам вопрос. И ответ – двадцать один.
– Двадцать один? – Блондин ответил с каким-то своим акцентом, американским, очевидно, но юноша забрел далеко от дома. – Какой вопрос?
– Сколько тебе лет?
Глаза блондина округлились. В приглушенном свете Кингсли не смог определить их цвет. Он надеялся, что серо-стальной, хотя сегодня не будет придирчивым.
– Двадцать один, – повторил он. – Мне точно двадцать один.
– Блэк-джек, – ответил Кинг с улыбкой на губах. Блондину могло быть двадцать один. Или через два года ему бы исполнилось двадцать один.
– Ты тут работаешь? – спросил парень.
– Я бы не назвал это работой.
– Я могу уйти. Мне стоит уйти. – Блондин начал вставать, но Кингсли постучал по столу.
– Сидеть, – приказал он. И блондин сел. Многообещающий признак того, что он может и будет исполнять приказы. – Расскажи мне кое-что, на этот раз правильного или неправильного ответа не будет.
– Конечно. Что?
– Почему ты здесь?
Он пожал плечами, словно ответ очевиден.
– Сам знаешь. Сиськи. Задницы. Обнаженные девки.
– Ты не смотрел на девушек. Даже на ту, которая приняла твой заказ. Что лично я нахожу интересным, так как она почти голая.
Кингсли сделал еще один глоток бурбона прямо из бутылки. Тот обжег горло до самого желудка. Древесное послевкусие пропитало его рот.
– Сэр, я не знаю, что у вас за проблема с моим присутствием здесь, но я могу...
– Твои родители знают?
– Знают что? Что я здесь?
– Что ты гей.
Блондин снова попытался встать, но Кинг пнул его по ноге под столом, и парень резко рухнул на стул.
– Ты уйдешь, когда я скажу, – приказал Кингсли. – А теперь, любой другой мужчина тут стал бы спорить со мной, если бы я назвал его геем. Но ты пытаешься уйти. Могу только предположить, что ты не стал спорить со мной, потому что это правда.
Блондин сидел молча и не смотрел Кингу в глаза. Красивый мальчик, Кингсли заметил бы его, даже если бы тот и не был блондином. Сильная челюсть, точеный нос, скульптурное лицо, достаточно высокие скулы, придающие ему утонченности, но у него были недоверчивые, осторожные глаза, которые никогда не отдыхали, словно он постоянно ждал нападения. Его волосы были бледной вариацией блонда, скандинавской вариацией. Любимая у Кингсли. Его одежда была создана, чтобы затеряться в толпе – выцветшие джинсы, белая футболка, черный жакет. Но попытка провалилась. Кингсли заметил его сразу же.
– Нет, они не знают, – ответил парень. – Я в городе с отцом, в деловой поездке. Сегодня он с клиентами. Я... я гулял по Гринвич Виллидж прошлой ночью. Встретил парня у входа в клуб. Он рассказал кое-какие сплетни об этом месте.
– Верь ему, – сказал Кингсли.
– Вы не знаете, какие именно слухи я слышал.
– Не важно. – Кингсли сделал еще один глоток бурбона. – Все они правдивы.
– Значит, парень, который владеет этим местом...
– А что насчет него?
– Говорят, он связан с мафией?
– Это стрип-клуб. – Кингсли закатил глаза. – Каждый клуб в городе отмывает деньги для мафии, хотят они того или нет. Наличка вся здесь. Что ты еще слышал?
– Что владелец клуба...
– Да?
– Он убивал людей, чтобы заработать на жизнь.
– Тоже правда. Но если это тебя хоть как-то успокоит, я делал это для правительства. Никогда ради веселья.
Глаза парня широко распахнулись.
– Вы владелец этого места?
– Тебе никогда не становилось скучно, и ты не покупал стрип-клуб?
– Нет...
– В свою защиту скажу, – добавил Кингсли, – он был со скидкой.
Парень прищурился на Кингсли. – Ты действительно хозяин этого места?
– Да. Почему ты не веришь?
– Чтобы иметь клуб, нужно быть богатым. Без обид, но по тебе не скажешь, что у тебя много денег.
Кинг посмотрел на свою одежду. Он тоже оделся, чтобы не выделяться сегодня – черные брюки, черные туфли, серая рубашка и черная кожаная куртка. Ничего необычного. Никто не принаряжается.
– Богатые люди не выглядят богатыми. Когда у тебя достаточно денег, тебе не нужно никого впечатлять.
– И ты вроде как молодой.
– Мне двадцать восемь. Тебе я кажусь древним. Когда мне было девятнадцать, двадцать восемь казалось старостью.
– Мне двадцать один, помнишь, – ответил блондин. – И ты вовсе не древний.
– А какой я? – Кингсли вздернул подбородок и осмотрел парня.
– Ты самый... то есть, ты...
– Выкладывай. Говори своими словами.
– Великолепный.
Кинг изогнул бровь. Он не был против лести и подхалимства, но хотел этого парня с той секунды, как только вошел в клуб. Пора двигаться вперед.
– Что еще ты слышал?
Парень осмотрелся. Он понизил голос.
– Слышал, тут есть еще комната...
– Здесь больше, чем одна комната.
Парень откинулся на спинку стула. Он нервно провел рукой по волосам. Кингсли завидовал его пальцам.
– Значит, это правда? Вы все тут занимаетесь БДСМ? И... прочим?
– Знаешь, почему клуб называется «Мёбиус»? – поинтересовался Кинг.
– Нет. Странное название.
– Лента Мёбиуса – оптическая иллюзия. Она выглядит так, будто имеет две стороны, но у нее только одна.
Кингсли взял салфетку со стола. На белой бумаге была вытеснена небольшая лента овальной формы. Его покровители, вероятно, считали, что это изящное изображение вагины. Изображение удачно работало для двух мнений.
– Я не понимаю, – ответил блондин.
– А хочешь понять?
– Поэтому я здесь.
– Тогда следуй за мной. Я буду твоим гидом по аду.
Кингсли взял бутылку со стола, и парень последовал за ним в тихий угол клуба. Справа от бара была дверь с табличкой «Для персонала». Кинг открыл ее. Блондин колебался, но Кингсли схватил его за запястье и притянул к себе.
– Я уже говорил, что владею этим местом. Думаешь, у тебя будут здесь неприятности? – спросил Кингсли.
– Да, – честно сказал блондин.
– Если ты со мной, то уже вляпался в неприятности.
Они прошли по небольшому коридору к другой двери. Кинг остановился достать ключи.
– Я лучше пойду, – пробормотал блондин. – Я...
Даже не взглянув на парня, Кингсли толкнул его к стене и держал одной рукой.
Он нашел ключ, но не вставил его в замок. Вместо этого он помахал им перед глазами парня. В более ярком освещении коридора Кинг увидел, что у блондина были светло-карие глаза. Не серо-стальные, как он надеялся, но и так сойдет.
– Этот ключ открывает дверь в тайную часть клуба, – произнес Кингсли. – Часть клуба, которую ты пришел увидеть. Двери – это символы, понимаешь. Пересечь порог – сделать выбор. Не так часто настоящая дверь стоит между тобой и другой жизнью. Не упусти этот шанс. Можешь уйти и остаться в своем старом мире. Можешь открыть эту дверь и войти в новый.
Парень смотрел на серебряный ключ, болтающийся на среднем пальце Кинсли.
– Если бы ты был на моем месте... – начал блондин.
– Я был, – прервал Кингсли.
– Что ты выбрал?
Сначала Кингсли не ответил. У него не было никакой двери, никакого ключа.
– Я вбежал в дверь. И никогда не оглядывался.
На молодом, гладком лбу парня выступил пот. Кингсли крепко прижимал его к стене и под своей рукой ощущал, как бьется сердце в его груди.
Юноша поднял руку и взял ключ. Дрожащими пальцами он вставил его в замок, повернул ручку и толкнул дверь. В этот раз Кингсли следовал за ним.
За дверью мир изменил цвет. Снаружи светильники были черными. Здесь они были синими. В клубе на сцене и в зале изображалась пантомима на секс. Девушки исполняли приватные танцы, притворный интерес и фальшивые улыбки. Здесь же, за дверью, люди блуждали в темноте, неистово совокуплялись, тайно. Не было никакого притворства. Здесь никто не притворялся, что занимается сексом. Они трахались.
– Иисусе, – прошептал парень, когда они прошли мимо мужчины, склонившегося над креслом, а позади него был другой мужчина, внутри него, трахал его без стыда и сдержанности.
– Если ищешь тут Иисуса, ты его не найдешь, – предостерег Кингсли, останавливаясь перед блондином, чтобы провести его через ад.
– Это купальня? – спросил парень.
– Видишь, как кто-то моется?
Парень усмехнулся: – Нет.
– И это не бордель. Здесь никто не платит за секс. Я не сутенер.
– Тогда, что это?
– Убежище, – объяснил Кингсли. – Большинство этих мужчин женаты. Дети. Работа. Они приходят в клуб потому, что никого не волнует, когда мужчина идет в стрип-клуб, наполненный голыми женщинами. Сначала они заходят в главную дверь. Но они тут ради задней двери.
Кинсли рассмеялся, но парень молчал. Другой блондин понял бы его шутку.
– Ты женат? – спросил парень.
– Я похож на женатого?
– У тебя есть дети?
– Насколько мне известно, нет.
– Тогда почему...
Кингсли схватил парня и прижал его к стене.
– Ты слишком много болтаешь, – заметил француз.
Блондин заметно сглотнул. Он облизнул губы, и пах Кингсли напрягся.
– Тогда заткни меня, – прошептал блондин.
Парень хотел поцелуя, а Кингсли хотел его поцеловать. Губы юноши трепетали, все его тело трепетало. Но поцелуй сделает все слишком личным. Сегодня он хотел анонимности.
– Чего ты боишься? – спросил Кинг.
– Я не... Мы только что познакомились.
– Это не имеет значения. Ничего не имеет значения. Ничего кроме этого.
Без предупреждения Кингсли развернул парня, прислонил сначала грудью к стене, а затем сам прижался грудью к спине блондина, провел рукой по животу и расстегнул его брюки.
– Мы в холле, – прошептал юноша, а вот и он – страх в голосе. Страх, опьяняющий, эротический страх.
– Холл принадлежит мне. И тут я делаю все, что пожелаю.
Кингсли обхватил пальцами эрекцию парня и погладил.
– Нравится? – спросил Кингсли и снова приласкал его. – Ты твердый, значит, нравится.
– Да, – выдохнул он. В его голосе слышалась боль. – Нравится.
– Что тебе нравится? Скажи?
– Твоя рука на мне, на моем члене.
– Чего ты хочешь? Расскажи, чего ты хочешь.
– Я хочу всего, – ответил парень. – Завтра я уезжаю. Это мой единственный шанс.
– Единственный шанс? Ты прекрасное создание, юное, новое... – Кингсли поцеловал парня в шею. Поцелуй превратился в укус. – У тебя будут ещё шансы.
Блондин покачал головой: – Ты не знаешь, каково жить там, где я живу.
– Где ты живешь?
– В Техасе.
Кинг тихо рассмеялся, но ощутил первую волну сочувствия. Он раздавил его своим каблуком, как букашку.
– Хочешь всего? – спросил Кингсли.
– Да. – Парень положил свою ладонь поверх Кингсли, словно нуждался в контакте с мужчиной, который так интимно его касался. – Дай мне то, что я могу увезти с собой домой. И я смогу жить в воспоминаниях.
– Я подарю тебе больше, чем воспоминания.
Кингсли резку укусил парня за шею. Тот закричал от боли, и его каменный член дернулся в руке Кингсли.
Француз не дал парню поправить одежду, схватил его за запястье и потащил по коридору. Когда он купил «Мёбиус», то также купил анфиладу неиспользуемых офисов позади него. И достаточно легко превратил их в спальни. Дюжины тайных встреч происходило в этом коридоре. Кингсли не брал ничего кроме аренды и стоимости ключа. И щедрые чаевые несчастной женщине, стиравшей простыни каждый день.
У непосвященных могла возникнуть проблема в попытке найти выход в этих черных коридорах. Единственное освещение исходило от ламп в комнатах, которые источали бледно-голубое свечение, из-под дверей на тусклый серый ковер. Негромки звуки боли доносились из комнат, мимо которых они проходили. Люди внутри научились сдерживать свои желания, и, даже когда они давали им волю, в коридоре не было слышно ничего, кроме нескольких отчаянных стонов и скрипов пружин кроватей.
– Куда мы идем?
– В ад. Или в мою комнату. Это одно и то же.
Кингсли провел его во второй коридор, ведущий к его личной комнате.
– Что ты собираешься со мной сделать? – спросил парень, когда они приблизились к последней двери.
– Пороть и трахать, – ответил Кинг. – Есть с этим проблемы? Если да, лучше скажи сейчас.
Походка парня стала запинающейся. Кингсли еще раз схватил его и прижал к стене.
– Проблемы? – поинтересовался Кинг. Он поцеловал его шею, оттянул воротник и укусил в грудь.
– Мне понравится? – Парень запустил ладонь под рубашку Кингсли, ища телесного контакта.
– Если тебе не нравится, то и мне тоже, – сказал Кинг, схватив блуждающие руки парня и пригвоздив их позади него. – Я хочу, чтобы ты завтра в зеркале смотрел на свои синяки и кончал от одного их вида. Хочу, чтобы ты видел каждый рубец и вспоминал момент, когда я одаривал тебя ими. Хочу, чтобы ты попробовал нормальный секс с кем-то другим и лежал как бревно, потому что он не причиняет тебе боль, а ты нуждался в ней, чтобы почувствовать себя живым. Сегодня я хочу уничтожить тебя, чтобы каждая последующая ночь казалась пустой тратой твоей жизни. Ты именно этого хочешь?
Блондин прижал бедра к бедрам Кингсли и прохрипел два слова:
– Уничтожь меня.
Глава 3
Кингсли открыл дверь в свою комнату, взял парня за воротник его жакета и толкнул внутрь.
Блондин стоял в центре спальни. Да, спальни. В комнате не было ничего кроме кровати. Кингсли даже не удосужился купить стул. Зачем занимать место на полу? Сама кровать была черной – черные простыни, металлический каркас. Свет из зарешеченного и затертого окна отбрасывал желтые квадраты на простыни и пол.
– Могу я задать странный вопрос? – спросил блондин и повернулся к Кингсли.
– Задавай.
– Не могу распознать твой акцент. Откуда ты?
Кингсли улыбнулся.
– Не из Техаса.
Он схватил парня за горло и заставил опуститься на пол, ударив его один раз, сильно. Достаточно сильно, чтобы блондин ахнул, но недостаточно, чтобы остался след.
– Сопротивляйся, если хочешь, – сказал Кинг, снял с парня жакет и отбросил его в сторону. – Ты проиграешь. Но попытаться можешь.
