Текст книги "Король (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
Легкое прикосновение превратилось в легкий массаж. Сэм застонала от удовольствия.
– У тебя такая нежная кожа, – сказал он.
– Спасибо, – ответила Сэм. – Хорошая фраза, кстати. Я тоже ее использую с девушками.
Кингсли откинул одеяло, чтобы как следует шлепнуть Сэм.
– Черт, это больно, – ответила она, смеясь. – Предупреждаю, я знаю все фразочки, которыми парни соблазняют женщин, потому что я тоже ими пользуюсь.
– Я не использую фразы. Никогда.
– Ты когда-нибудь занималась сексом на заднем сидении «Роллс-Ройса»? – Повторила Сэм. – И это не фраза?
– Это не фраза. Это серьезное исследование.
– Ты пробовал "У тебя самая сексуальная "заготовка" из всех женщин, с которыми я был?" Не важно, что ты вставишь, они раздвигают ноги от этой фразы каждый раз.
– Я не использовал фразу на тебе. И что это на тебе надето? – Ее белье было из простого белого хлопка с надписью.
– Белье «неделька». Сегодня пятница. Это мои пятничные.
– Уже за полночь, значит суббота.
– В этом проблема с бельем-недельками. Если я сплю в них, то никогда не знаю, надену ли я их в тот день, когда лягу спать, или в тот день, когда проснусь.
– Если бы ты спала голой, у тебя не было бы этой проблемы.
Его ладонь скользила по центру ее спины, очерчивала лопатки и ее шею. Он не мог поверить, какой слабой она ощущалась под его ладонью. Ее личность наполнила собой всю комнату. Большое сокровище. Миниатюрная упаковка. Он знал, что то, что они делали, было за гранью глупости. Она была его ассистентом. Он был ее боссом. Они должны были работать вместе. Не будет ли неловко работать вместе, если они с Сэм займутся сексом? Особенно неловко, учитывая тот факт, что она никогда не занималась сексом с мужчиной. И все же ничто не могло помешать ему хотеть ее, от желания оказаться внутри нее. Она тоже хотела его. Он знал, как выглядит возбуждение, и Сэм несомненно была возбуждена. Ее кожа горела, ее дыхание было быстрым и поверхностным, и она облизнула губы, дважды.
Он ничего не хотел так сильно, как сорвать с нее «пятницу» на пол и оставаться внутри нее до следующего четверга. Когда это он стал таким мужчиной, который хочет заниматься любовью с женщиной, которая носит нижнее белье "неделька"?
– Ты смеешься надо мной. – Сэм вытянулся под его рукой, словно желая большего.
– Вовсе нет.
– Мне нравится, когда ты смеешься надо мной. – Сэм перевернулась на спину, и Кингсли положил руку ей на живот.
– Я тебе улыбаюсь. Это совсем другое дело.
– Мне нравится твоя улыбка.
– Правда?
– Конечно. У тебя самая сексуальная улыбка из всех, что я когда-либо видела. – Она подмигнула ему.
– И сейчас ты ее получишь, – ответил он.
– Вот черт, – сказала она, смеясь и пытаясь отодвинуться от него.
Сэм взвизгнула, когда он схватил ее за запястья, и прижал их к кровати над ее головой.
– Ты всегда главная, не так ли? Ты ведь доминируешь над женщинами, верно?
– Каждый раз, – ответила она, слегка задыхаясь.
– Каково это-быть с кем-то более доминирующим, чем ты?
– Страшно.
– По-хорошему страшно или по-плохому?
– И то и другое, – призналась она, и Кингсли улыбнулся. Он отпустил ее запястья, но остался нависать над ней. Теперь ни одна его частичка не касалась ее. Но если бы он опустился из своей позиции для отжимания, то оказался бы на ней сверху.
– Тебе идет моя рубашка, – сказал он. – И это не заготовка.
– Что я должна сделать, чтобы оставить ее себе?
– Заплатить, – ответил он.
Ее глаза широко распахнулись, и он почувствовал мгновенный укол сожаления.
– Прости, – ответил он, отпуская ее запястья, – Я забыл...
– Не извиняйся, – сказала она. – Все хорошо. Ты мужчина в постели с женщиной. Я не жалуюсь.
– Нет?
– Я веселюсь, – ответила она. – Клянусь. Мне нравится быть с тобой в постели. Сколько женщин в городе хотели бы оказаться здесь?
– Большинство из них, – ответил Кингсли.
– Скажу вот что, ты был высокомерен, и скорее всего это правда. Я предмет зависти всего города за то, что сегодня нахожусь в твоей постели.
– Не знаю, – ответил Кингсли, снова лаская ее живот. Он ощущал, как она дрожит под его пальцами. – Женщины, которые хотят оказаться в моей постели, обычно не заинтересованы в рассказах и сне.
– Я тоже, – ответила Сэм.
Кингсли выгнул бровь, глядя на нее.
– Чем ты хочешь заняться? – спросил он.
– Я должна решить?
– Целый месяц я подчинялся Госпоже Фелиции. И был хорош в этом. – Он пощекотал ее грудную клетку кончиками пальцев. – Ты мне скажи.
– Хочу заплатить за свою рубашку, – ответила она. – Вот, чем хочу заняться.
– Хочешь, чтобы я кончил на тебя. Ты лесбиянка. Разве это не против правил?
– Мне плевать на правила.
– Ты действительно хочешь этого?
– Да, но не на спину, – ответила она. – Сделай это там, куда считается. Ты показал мне свои шрамы и позволил прикоснуться к ним. Ты должен увидеть мои.
Она подняла руки и расстегнула свою рубашку... его рубашку. Она распахнула ее и обнажилась перед ним. Кингсли смотрел на ее обнаженные груди с похотью и желанием, пронизывающем его тело. Прекрасная полная грудь, но не идеальная. Обе груди были испещрены старыми зажившими полукруглыми ожогами.
– Я же говорила тебе, что у меня есть ужасные секреты. Это сувениры из того лагеря, – ответила Сэм, покраснев. – Я не часто раздеваюсь с женщинами. Они плохо выглядят?
Он покачал головой.
– У тебя красивая грудь, – ответил он. – Неужели мои шрамы портят меня?
– Твои шрамы сексуальные.
– Как и твои.
– Спасибо. Даже если ты лжешь мне, спасибо за то, что ты хороший лжец, – ответила она.
– Я не лгу, – заверил он. Он опустил голову и поцеловал бледно-розовый сосок. Затем он поцеловал шрам. Ему до боли хотелось прикоснуться к ее груди, но еще больше ему хотелось прикоснуться к самому себе. Опустившись, он расположил колени по обеим сторонам от бедер Сэм. Казалось, ее нисколько не смущала его нагота, даже когда он обхватил себя ладонью.
Сэм подняла голову и поцеловала внутреннюю сторону его предплечья, прежде чем скользнуть рукой вниз по животу и в свою «пятницу». Она ласкала себя, пока он скользил по своему члену. Быстрее, чем он ожидал, она начала двигаться под ним, тяжело дыша, ее выдохи застревали в горле. Ее удовольствие подгоняло его, особенно когда он увидел, как ее соски затвердели от возбуждения, а кожа покраснела. Она резко вдохнула и замерла. Пока она кончала он сдерживался, хотя ему было больно это делать. Когда ее тихие содрогания закончились, она открыла карие глаза и пристально посмотрела на него с нескрываемым желанием. Он скользнул по длине, еще раз, и затем кончил на нее, покрывая семенем ее грудь и живот. Ему нравилось это, нравилось, что она позволяла ему делать это с собой, нравилось видеть его сперму на своей коже.
Сэм закрыла глаза и выгнула спину навстречу его прикосновениям, пока он втирал семя в ее грудь. Почему он делает это, помечая ее вот так? Он и сам не знал почему. Кого это волнует? Ему нравилось прикасаться к ней. Он не торопился, ее грудь так правильно ощущалась в его ладонях. Он перекатывал соски между указательным и большим пальцами, вычерчивал круги вокруг ореол.
– Никто уже давно не прикасался к моей груди, – сказала она. – Забыла, как это приятно.
– В любой момент, когда потребуется, мои руки в твоем распоряжении.
– Значит... я могу оставить рубашку себе? – спросила она.
– Сэм, ты можешь забрать все мои рубашки.
С величайшей неохотой он отстранился и позволил ей застегнуть его рубашку. Он был рад, что она не сразу побежала в ванную, чтобы смыть его с себя. Хороший знак.
Сэм лежала на спине и смотрела куда угодно, только не на него.
– Сэм?
– Дай мне секунду. Я никогда прежде не была с парнем. Я все обдумываю.
Кингсли тяжело выдохнул, и Сэм улыбнулась.
Он сел и наклонился над ней.
– Кингсли, что ты делаешь?
Он вытащил небольшую коробку из ящика в прикроватной тумбочке из эбенового дерева, достал рулон бумаги, зажигалку и маленький пластиковый пакет.
– Кингсли, это...
– Да, – ответил он, с улыбкой облизывая бумагу и туго скручивая концы. – Держи. – Кингсли передал ей косяк. – Это поможет тебе разобраться.
Кингсли щелкнул зажигалкой, и Сэм сделала затяжку, подержала ее и выдохнула. Она с улыбкой откинулась на его подушку. Она свернулась калачиком у него на груди и вернула косяк ему.
– Кинг?
– Да, Сэм? – Он обнял ее одной рукой, прижал к себе и искусно выпустил колечко дыма.
– Ты самый крутой босс в мире.
Глава 28
Кингсли проснулся один в своей постели. Сэм уже ушла. Она оставила его рубашку на кровати вместе с запиской. Он развернул листок и прочел ее.
Кинг, я не люблю тебя и ухожу. У меня появилась мысль во время вчерашнего разговора, и я хочу проверить ее. Я могла бы кое о чем поговорить с Фуллером.
Люблю,
Сэм.
P.S. Ты выглядишь как маленький мальчик, когда спишь . Почти невинно. Я могла сделать компрометирующие фотографии.
P.P.S. Не забудь об игре сегодня в полдень.
P.P.P.S. Спасибо за травку.
Он перевернул листок, чтобы проверить нет ли еще постскриптумов.
Игра? Ах, да, у него сегодня игра. Матч-реванш с первым Пресвитерианином. Если он проиграет, Сорен убьет его, и Кингсли был совершенно уверен, что священник сделает это более качественно, чем те, кто пытался прикончить его в прошлый раз.
Когда он скатился с кровати, то почувствовал острую боль во всем теле. Несколько дней вне кровати Госпожи Фелиции пойдут ему на пользу. Он принял душ и переоделся в футбольную форму. В пятнадцать лет его вербовали в футбольный клуб «Пари Сен-Жермен», и вот он здесь, в костюме для игры в церковной лиге. Тем не менее, он зашнуровал бутсы и натянул футболку "Пресвятое Сердце" со своей фамилией на спине и номером восемь под ней. Даже буква Т в названии была в форме креста. Как эксцентрично.
– Почему ты выбрал для меня восьмой номер? – спросил Кингсли Сорена, когда тот вручал официальную форму.
– В библейском мистицизме восьмерка символизирует перерождение, новое начало и воскрешение Христа.
– Так вот почему я восьмерка? – Кингсли был тронут продуманностью.
– На самом деле, этот номер был единственным свободным между единицей и двадцатью.
– Я знаю семьдесят два разных способа убить человека, – ответил Кингсли Сорену. – Три из них предполагают использование футболок в качестве оружия.
Кингсли закончил одеваться и собрал волосы в хвост. Ему не нужны волосы на лице, пока он будет бегать по полю. Он направился к двери спальни, но остановился, услышав, что звонит его личный телефон. Только пять человек знали этот номер – Сорен, Блейз, его адвокат, Сэм и "друг" из полиции – и никто из них никогда не звонил ему по этому номеру без уважительной причины. Кроме Сорена.
Но это был не Сорен и не кто-то из его личной пятерки.
– Мистер Эдж?
– Кто это? – спросил Кингсли, мгновенно насторожившись.
– Это преподобный Джеймс Фуллер.
Кингсли напрягся, его хватка на трубке усилилась.
– Откуда у вас этот номер? – спросил Кингсли.
– Не важно. Он есть. И я использую его, чтобы пригласить вас в мой офис, сегодня. Думаю, нам стоит поговорить.
– Сегодня я занят, – ответил Кингсли.
– Ох, да, соккер.
– Футбол, – спокойно ответил Кингсли, стараясь не выдать своего удивления тем, что Фуллер так много о нем знает. – Я француз. Это футбол.
– Вы сейчас в Америке, мистер Эдж. Здесь мы ведем дела иначе. Когда мужчины спорят, они смотрят друг другу в глаза.
– Ну, я наполовину американец. Я могу мельком посмотреть вам в глаза.
– Хорошо. Сейчас я в офисе. Уверен, у вас есть адрес в Стэмфорде. Приходите. Я не отниму у вас много времени. Вы даже не опоздаете на вашу игру.
Фуллер повесил трубку, прежде чем Кингсли успел ответить. Хорошо, что Стэмфорд был по пути в Уэйкфилд.
***
Когда он приехал, Кингсли вошел через боковую дверь и поднялся по пожарной лестнице. Он не хотел быть замеченным секретарями и охранниками. Он быстро нашел угловой кабинет Фуллера. Дверь была открыта, но в кабинете никого не было. Кингсли воспользовался моментом, чтобы осмотреться. Кабинет Фуллера был в два раза больше кабинета Кингсли. Генеральному директору было бы уютно в таком помещении. Кожаные диваны, кожаное кресло у стола, стол размером с лодку. Окна во всю стену, выставленные на обозрение награды, письма похвалы и благодарности «Преподобному Фуллеру и миссис Фуллер» в рамках. И в углу кабинета клюшки для гольфа. Безусловно.
Кингсли посмотрел на книги на полках и заметил их плотные переплеты и блестящие обложки. Кожаные тома скорее всего были для красоты, нежели для чтения или исследований. Он изучал фотографии в рамках на стене. Даже у них были медные таблички с надписями о триумфах Фуллера. На одной фотографии было запечатлено, как в 1990 году он возрождал веру перед десятитысячной толпой. На другой он с почтением молился у Могилы Неизвестного Солдата в Вашингтоне. Прекрасная хорошо поставленная фотосессия. На другой фотографии он и его жена стояли с двумя дюжинами подростков "Джеймс и Люси Фуллер в Первой церкви БГП, Хатфорд 1983". Все на фотографии, подростки и взрослые, прижимали Библию к груди и широко улыбались. Их глаза были прикованы к камере, придавая всему происходящему вид жутковатого сходства. Люси Фуллер положила руку на плечо симпатичной темноволосой девушке рядом с ней. Джеймс Фуллер обнимал рядом стоящего мальчика. Идеальное изображение христианской любви.
Кингсли оторвал взгляд от фотографий на стене и сосредоточил внимание на столе Фуллера. Сначала он не нашел ничего интересного – календарь, кружку с остывшим кофе, канцелярские принадлежности и несколько заметок с проповедями. Но под кружкой он заметил несвязанную пачку бумаги. На первой странице были напечатаны слова "Правильный и скромный – Возвращение гомосексуальных детей Богу". Авторство книги принадлежало, что не удивительно, Люси Фуллер, которая, по-видимому, исчерпала все другие темы христианской жизни. Кингсли с любопытством пролистал ее. Один абзац бросился ему в глаза.
Гомосексуальные подростки находятся под влиянием демонических сил. Если соблюдение ребенком режима постоянной молитвы и поста не смягчает его или его сердце, вы можете отвести его или ее к пастору для изгнания демонов. Это не экзорцизм в католическом смысле, но происходит от традиционных библейских практик, которые можно найти в Евангелии. Не будьте ведомыми вашим ребенком, когда он скажет, что был «рожден геем» или испытывал гомосексуальное влечение всю свою жизнь. Это ложь исходит от Дьявола, и только бдительность любящих и строгих христианских родителей могут спасти таких детей от адского огня.
– Рад, что вам удалось прийти, мистер Эдж, – раздался голос от двери. Кингсли оторвался от книги и улыбнулся.
– Ваша жена та еще писательница, – ответил Кингсли, бросая книгу обратно на стол. – Не думал, что женщинам вашей конфессии позволено говорить в церкви.
– Наша конгрегация не относится к церкви. Мы позволяем нашим женщинам говорить и обучать.
– Как жаль, – ответил Кингсли. – Если бы моя жена несла подобную чушь, я бы тоже запретил ей говорить. Дайте знать, если вам понадобится кляп.
Фуллер натянуто улыбнулся Кингсли.
– Я впечатлен, что вы решили появиться лично. – Преподобный Фуллер вошел в свой кабинет. Кингсли еще не встречался с ним и не видел его, но он выглядел точно так же, как на фотографиях: седые волосы зачесаны назад, сальная улыбка и двадцать фунтов лишнего веса для его шестифутовой фигуры.
– Вы сказали, что хотите поговорить как мужчина с мужчиной, – ответил Кингсли и обошел стол. – Так что говорите.
Кингсли не стал присаживаться. Он не собирался задерживаться здесь надолго. Но Фуллер сел за стол и натянуто улыбнулся ему своей улыбкой.
– Значит... – Начал Фуллер, – скандальный Кингсли Эдж собственной персоной. Милый наряд.
– Футболку выдали бесплатно.
– Не типичная для вас суббота, не так ли? Играете в церковной футбольной лиге?
– Меня заманили обманом, – ответил Кингсли. – Один мой знакомый священник сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться.
– Да, ваш шурин – священник. Думаю, целибат не главенствует в семьях.
– Ну, он и не главенствует, верно?
– Странно, что он так свободно выходит из вашего дома, не правда ли? – Тон Фуллера был небрежным и довольно неприятным.
– Странно? Я бы так не сказал, – Ответил Кингсли как ни в чем не бывало. – Он – единственная семья, которая у меня осталась. Ему нравится навещать меня.
– Он священник. А вы... нет.
– Иисус был Сыном Божьим и проводил время с проститутками. Что-то о том, чтобы не судить, не бросать камни. Уверен, вы знаете эти стихи.
– Разве не Шекспир говорил, что даже дьявол может цитировать Библию?
– Да, и он был прав, – ответил Кингсли. – Даже могу представить, как дьявол цитирует Библию, стоя за кафедрой.
– Вы называете меня дьяволом? – спросил Фуллер, его челюсть напряглась, а улыбка стала шире.
– После беглого ознакомления с книгой, я бы сказал, что ваша жена – более подходящий кандидат.
Фуллер поднял руку.
– Мы не обсуждаем мою жену. Мы говорим как мужчина с мужчиной, помните?
– О чем именно?
– О женщинах, – ответил Фуллер. – Это наша битва, и мы должны сражаться как джентльмены. Я знаю, что вам нужно мое здание. Я хочу, чтобы вы исчезли навсегда. Давайте сосредоточимся друг на друге и оставим дам в покое.
– Дам, а не шестнадцатилетних девушек?
– Это было десять лет назад. Хотите все это выкопать?
Кингсли изогнул бровь.
– Я имел в виду девушку с той пленки, которую вы прислали мне и моему шурину.
Фуллер заерзал в своем кресле.
– Конечно. О ней. Ваша любовница-подросток. Думаю, ей пятнадцать.
– У нее был день рождения. Вы же знаете, что я никогда не пересекался с ней, верно? Планируете донести на меня за секс с несовершеннолетней, с которой я никогда не встречался? Ложь и хвастовство не запрещены законом, насколько я слышал. Тогда бы все мои знакомые оказались бы за решеткой.
– Нет, – с некоторой поспешностью ответил Фуллер. – Вы мужчина, вы и я. Мы договорились не вмешивать женщин и детей в наш диспут. Не так ли?
– Как пожелаете, – ответил Кингсли. – Но теперь мне интересно, о ком вы говорили?
– Я уверен, что вы уже знаете о девушке, которая покончила с собой в нашем лагере. Трагическое стечение обстоятельств, но с нас сняли все обвинения.
– Деньги способны очистить все, не так ли?
Фуллер наклонился вперед, сцепил руки и пристально посмотрел на Кингсли.
– Скажите мне вот что, мистер Эдж. Что именно вы хотите от меня?
– Я хочу ваше здание. Я хочу «Ренессанс».
– Вы же знаете, что я вам не продам его, но вы все так же продолжаете упорно заниматься этим вопросом, хотя мы закрыли его. Итак, либо вы недостаточно хорошо понимаете английский язык, чтобы знать, что означает "нет". Или вы хотите от меня чего-то другого.
– Мой английский безупречен, – ответил Кингсли. – Значит, дело в другом – я хочу чего-то другого. Я хочу, чтобы вы держали свою церковь подальше от моего города, и я хочу, чтобы вы прекратили пытать подростков-геев.
– Это терапия, а не пытка.
– Электроды на гениталиях? Меня однажды пытали, и даже они не делали этого со мной.
– Я не врач и не психотерапевт. Я предоставил нашим лицензированным специалистам выполнять их работу. Эти методы лечения жестки, да. Но они работают. И если вы думаете, что остановите наши попытки помогать этим бедным больным детям, вы нуждаетесь в такой же терапии, как и они.
– Мы можем прийти к компромиссу? – спросил Кингсли. – Я оставлю вам здание под церковь, а вы закроете лагеря?
– Или как насчет того, чтобы вернуться к своему развращенному образу жизни и оставить нашу церковь в покое, чтобы она могла спокойно выполнять Божью работу? А я перестану собирать информацию, которая может уничтожить вас. Это мой компромисс.
– Уничтожить меня? Что вы можете сделать со мной такого, что еще не сделано? – Кингсли раскатисто засмеялся. – Вам нужны угрозы получше.
– Судя по тому, что я вижу, у меня на вас больше информации, чем у вас на меня.
– Я не остановил поиски. И, в отличии от вас, я не стыжусь того, что вы можете узнать обо мне, – ответил Кингсли, надеясь, что Фуллер поверит ему. У него было больше, чем несколько секретов, которые он предпочел бы сохранить. – Не думаю, что вы можете сказать то же самое.
– Мне нечего скрывать.
– Хорошо, – ответил Кингсли. – Так будет легче найти то, что мне нужно.
– Вы ничего не найдете. А если продолжите искать, продолжу и я. И не только на вас.
– Моим друзьям так же нечего скрывать.
– Даже священнику в семье?
– Вам я расскажу о нем все, что вы хотите знать. Вы знали, что в детстве он подвергался насилию? Он был госпитализирован после того, как его отец сломал руку? Вы знали, что он убил сексуального насильника в своей школе? Он также отказался от огромного состояния, чтобы стать священником после того, как овдовел в возрасте восемнадцати лет. Он провел несколько летних месяцев добровольцем в колонии прокаженных в Индии. Сколько времени вы провели добровольцем в лепрозориях?
Кингсли долго и многозначительно посмотрел на Фуллера. Фуллер не ответил.
– Послушайте моего совета, – сказал Кингсли, – и смотрите на меня. Если вы будете смотреть на него слишком долго, вы можете узнать что-то о том, что значит быть человеком Божьим.
Фуллер вздернул подбородок.
– Мистер Эдж, вы свободны. Думаю, мы достаточно поговорили как мужчина с мужчиной.
– Согласен. Не хочу опаздывать на игру. На мою другую игру.
Кингсли театрально поклонился и развернулся.
– Мистер Эдж? – Крикнул ему вслед Фуллер. Кингсли повернулся на каблуках.
– Oui?
– У меня больше денег, чем у вас. И еще больше контактов. И друзья в высших кругах. Помните об этом.
– Прямо Голиаф, не правда ли? – Кингсли снова улыбнулся. – Когда я заполучу ваш отель и превращу его в клуб, я трахну мужчину в ночь открытия в вашу честь. Кстати, у вас есть сыновья?
– Простите за мой французский, мистер Эдж, но убирайтесь к чертовой матери из моего кабинета.
Кингсли с радостью подчинился.
Он вышел из дома Фуллера и направился к своей машине. В его встрече с Фуллером не было ничего продуктивного. Никаких секретов не было раскрыто. Никакой правды. И все же...
Фуллер был напуган, и Кингсли заметил это. Страх означал только одно – Фуллеру действительно было что скрывать. И Кингсли выяснит что это.
Но встреча показала кое-что еще. В его личной охране была утечка. У пяти человек был его личный номер телефона. Пять подозреваемых. Сэм, Блейз и Сорен вне подозрения. Сэм ненавидела Фуллера больше, чем он. Блейз активно агитировала против них. И Сорен не выдал бы Кингсли Фуллеру, даже если бы к его голове был приставлен ствол.
Значит остался его адвокат и друг в полиции. Кингсли очень скоро позвонит им обоим.
Но не сейчас. Сейчас у него были дела поважнее. И если не важнее, то, однозначно, более приятные.
В Уэйкфилд он добрался за час до игры и нашел Сорена за работой в его кабинете. Он был в колоратке и сутане, а на столе громоздились стопки книг, на которых были отмечены страницы записных книжек. Единственная фотография в кабинете стояла на столе Серена – он в белом облачении рядом с симпатичной блондинкой, смотрящей на него с обожанием. Сорен и его мать в день его рукоположения. Небольшой, но элегантный кабинет. Неприкосновенное место, посвященное обучению и молитве. Более непохожим на кабинет Фуллера он не мог быть. Ни намека на клюшки для гольфа.
– Если ты пришел исповедоваться, – сказал Сорен, отрывая взгляд от своих записей, – рассказывай сейчас. Я не буду в состоянии благодати после этой игры, если мы проиграем.
– Мы не проиграем.
– Знаешь, что сказал мне их пастор после прошлой игры? Он сказал, что их команда была обречена на победу. Теперь я понимаю, как начинаются священные войны.
Кингсли рассмеялся и сел в кресло напротив стола Сорена.
– Могу я задать тебе глупый вопрос? – спросил Кингсли.
– Ты только что это сделал, – ответил Сорен, делая пометки на белой карточке.
Кинсли молчал, и после рассмеялся.
– Что? – Сорен оторвался от своей писанины.
– Déjà vu. Ты же никому не давал мой личный номер телефона, не так ли? Записывал? Передавал секретарше?
– Нет. Я запомнил его и никогда никому не скажу, если только это не вопрос жизни и смерти. Почему ты спрашиваешь?
– Ничего. Готов идти? – спросил Кингсли. – Нам стоит разогреться.
– Думаю, да. Это будет лучшее использование моего времени, чем это. – Сорен положил блокнот в верхний ящик стола.
– Над чем ты работаешь?
– Над докторской диссертацией.
– Я могу придумать бесконечное количество дел, на которые с большей пользой можно потратить твое время. И к твоему удивлению, только половина из них сексуальные.
– Только половина?
– Две трети, – ответил Кингсли. – Пойдем.
– Иду, – ответил Сорен. – Мне нужно зайти домой и переодеться. Встретимся на поле.
– Ты и по субботам должен носить колоратку?
– Нет. Но я стараюсь изо всех сил.
– Для чего?
– Потому что здесь Элеонор, и мне нужно как можно больше защиты вокруг нее.
– Она здесь? – Кингсли выпрямился.
– Нет.
– Ты только что сказал...
– Притворись, что нет.
– Можно мне ее увидеть?
– Категорически нет.
– Почему?
– Она занята, и я не хочу, чтобы ты ее отвлекал.
– Ей шестнадцать. Что такого важного она делает?
– Молодёжная группа.
– Это так же ужасно, как и звучит?
– Сегодня здесь семинарист. Он общается с группой подростков о том, как распознать Божью волю в их жизни. Элеонор приказано быть очень внимательной.
– Ты приказал своей юной подружке провести субботнее утро во время летних каникул в молодежной группе?
Сорен дьявольски улыбнулся, встал и обошел вокруг стола.
– Иногда глубина моего садизма удивляет даже меня.
– Ну хоть кого-то, – ответил Кингсли, вставая, чтобы выйти из кабинета.
Сорен ответил быстрым шлепком по центру спины Кингсли, быстро и жестко ударяя по группе рубцов.
Вздрагивание и шипение стали ответом, и Кингсли пришлось ухватиться за дверную раму, чтобы поймать равновесие, когда боль захлестнула его.
– Я помню этот звук, – ответил Сорен, захлопнув дверь кабинета и заперев ее.
– Что ты...
– Стой смирно.
Он не принадлежал Сорену одиннадцать лет, но приказ есть приказ. Сорен сказал "стой смирно!" и Кингсли стоял.
Сорен ухватился за нижнюю часть футболки Кингсли и стянул ее с него. Кингсли услышал одобряющий свист.
– Ревнуешь? – спросил Кингсли.
– Только впечатлен. У тебя синяки поверх синяков. Чья работа?
– Никого из тех, кого ты знаешь.
– Чем они сделаны? – Сорен вычерчивал полукруги на спине Кингсли. Легкие прикосновения к его ободранной коже причиняли достаточно боли, чтобы возбудить его. Ему пришлось дышать во избежание впечатляющей эрекции в кабинете священника. Он не был католиком, но предполагал, что это не одобряется.
Но опять же, может и нет.
– Электрический кабель, сложенный вдвое, – ответил Кингсли. – По ощущениям как удары огнем.
– Без порезов.
– Только не с ней. Она идеальна в нанесении вреда. Немного свечного воска, когда она в настроении.
– Она?
– Знакомая Доминатрикс.
– Ты хорошо ее узнал, – ответил Сорен низким голосом. Кожа на спине Кингсли была такой чувствительной, что он ощущал дыхание Сорена на своих ранах.
– Очень хорошо. Мы спим вместе. – Кингсли повернулся и показал Сорену рубцы на груди.
– Хорошо.
– Хорошо? – Повторил Кингсли, изображая ужас. – Священник только что сказал мне, что это хорошо, что я занимаюсь садомазохизмом и блудом?
– Я дал обет безбрачия, а не ты. И я рад слышать, что ты снова чувствуешь себя самим собой. Не могу представить, что ты довольствуешься только доминированием.
– Ты должен с ней познакомиться. Вы двое можете поговорить о делах.
– С ней у тебя были флэшбеки?
– Несколько раз, – признался он, все еще смущенный тем, который случился с ним на глазах Сорена. – Они почти прекратились. Не полностью, но они больше не останавливают меня.
Сорен прижал ладонь к узлу рубцов на груди Кингсли. Он поморщился и резко вдохнул.
– Возвращаться к жизни больно, – сказал Сорен. – Это грубое, грязное дело. Аппликаторы на груди пускают ток в мертвое сердце, Доктор Франкенштейн пускал молнии через тело его монстра. Жизнь настолько сильная, что может сорвать камень с могилы. Воскрешение никогда не было простым. Это жестоко и больно.
– Это лучше, чем альтернатива, non? – спросил Кингсли, поворачиваясь лицом к Сорену. Он опустил футболку. – Оставаться мертвым?
– Хорошо, что ты вернулся.
– Я скучал по себе, – ответил Кингсли.
– Ты всегда очень любил себя.
– Я такой обаятельный, что у меня стояк на самого себя, – ответил Кингсли, и они вышли из кабинета Сорена.
– Если сегодня мы проиграем, я буду винить тебя, потому что ты весь в синяках. Будут последствия, возможно, вечные.
– Мы не собираемся проигрывать. Иди, переодевайся. Встретимся на поле.
Когда Сорен ушел, Кингсли думал отправиться сразу на поле. Он обдумывал это в течение одной доли секунды, прежде чем решиться на совершенно иной курс действий.
Где-то в церкви была Королева-Девственница Сорена. И Кингсли собирался встретиться с ней.
Выйдя из святилища, Кингсли принялся шарить вокруг, пока не нашел проход, ведущий к пристройке. Оказавшись в пристройке, он услышал голоса – громкие, противные голоса – и понял, что там были подростки. Он обнаружил дверь и заглянул внутрь. Около двух дюжин подростков от тринадцати до восемнадцати сидели на складных стульях полукругом перед юным и испуганным на вид парнем. Сорен назвал парня семинаристом, значит он был священником-стажером. Очевидно, его обучение включало испытание огнем. Кингсли толкнул дверь, открывая чуть шире и услышал, как семинарист пытается перекричать шум трех подростков, которые, похоже, решили наказать его за то, что он испортил им субботу.
Позади трех шумных парней сидела девушка в черных военных ботинках, потертой джинсовой юбке и черной рубашке с низким вырезом. Она запустила пальцы в копну своих черных волнистых волос и роскошно растянулась в кресле с декадентской непримиримой ленью кошки, которую слишком рано вынудили встать с постели. Должно быть, это она, верно? Все остальные девушки выглядели как девочки. Эта девушка была похожа на женщину. У нее были женские изгибы, женская уверенность и женская невыносимая скука от окружающих ее парней. Ее глаза были обведены черным, из-за чего взгляд казался томным, соблазнительным, и Кингсли не мог оторвать от нее глаз.
Он уже мысленно уложил девушку в свою постель и заставил кончить пять раз, прежде чем понял, что в комнате разгорелся спор. Один из парней, высокий тощий панк в футболке «Терминатор-2», говорил семинаристу, что ему незачем слушать человека, который никогда не женится, не заведет детей и даже не станет настоящим священником. Что он знал о Божьем плане на его жизнь или чью-либо еще? А девушка, эта странная соблазнительная девушка с кремовой кожей, вежливо ответила Терминатору заткнуться и сесть на место. Терминатор проигнорировал Военные Ботинки, и встал, чтобы дать пять мальчику, сидящему через два стула от него.
