Текст книги "Король (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
– Хвала Господу, – сказал Фуллер, и толпа взвыла, как будто они были на футбольном матче чемпионата мира, а не на церковной службе. – Знаю, вы все здесь не для того, чтобы смотреть на меня. Знаю ради кого вы пришли. – Приветствия толпы сменились смехом. Кингсли собирался ударить себя, если не перестанет так сильно закатывать глаза.
– Сегодня вечер среды, – продолжил Фуллер. – А это вечер Леди. А значит, я ухожу и предоставляю своей прекрасной жене, Люси, слово. Люси?
Люси Фуллер могла бы быть красивой женщиной, если бы в ее глазах было что-то еще, кроме религиозного фанатизма. Ее темные глаза горели Божьим огнем, а улыбка, которую она нацелила на камеру была жесткой и мрачной.
Они с мужем обменялись целомудренным поцелуем, и он уступил ей место за кафедрой. Толпа аплодировала поцелую, ее приветствию толпе, ее скромному смеху над собой, пока располагалась у микрофона.
– Мой красивый муж, – сказала Люси в камеру. – Он весь мой, дамы. Ни у кого нет никаких мыслей.
У Кингсли были мысли.
– Сегодня я хочу поговорить с вами о чем-то очень серьезном, – начала Люси Фуллер. – Я хочу обсудить то, о чем мы недостаточно говорим в этом мире. И это грех.
Толпа притихла.
– Мы живем в темном мире, – продолжила Люси. – И с каждым днем становится все темнее. Вам нужно только включить телевизор, чтобы увидеть это – порнографию, продаваемую нашим детям в качестве музыкальных клипов, фильмов, которые учат наших детей, что это нормально заниматься сексом, когда им хочется. И гомосексуализм становится все более приемлемым обществом каждый день, как будто это просто еще один способ существования, и это нормально. Что ж, это не нормально. Совсем не нормально.
И толпа обезумела.
Тирада Люси продолжалась в течение следующих тридцати минут. Ничто не ускользнуло от ее порицания – книги по которым преподавали в государственных школах и поощряли безбожие, политики на самых высоких постах, которые изменяли своим женам, в то время как сами учат других, как им жить, телевидение, демонстрирующее подросткам секс без последствий, магазины, торгующие порнографией, откровенные тексты песен, разводы, аборты налево и направо, дети, покрывающие ногти черным лаком и поклоняющиеся Сатане.
Этой женщине нужен перепих.
Несмотря на то, что ему пришлось стиснуть зубы, Кингсли остался на всю проповедь. Когда Люси Фуллер закончила перечислять весь мир, который дарил хоть малейшее удовольствие или развлечение, она получила крепкое, любящее объятие от мужа и овации от толпы.
Она убежала со сцены в слезах, преисполненная собственной проповедью.
Кингсли выскользнул через парадную дверь и стал ждать у служебного входа. Ему не пришлось долго ждать.
Через десять минут после окончания проповеди Люси Фуллер вышла в переулок. Она сменила свой темно-синий костюм с юбкой до лодыжек и белой блузкой с оборками на простую черную юбку и блузку. Она обновила макияж после рыданий и теперь выглядела спокойной и собранной.
Он не разговаривал с ней, не показывался на глаза. Но он последовал за ней. Она шла целеустремленно, ее высокие каблуки стучали по бетону в ритме быстрого стаккато. Куда она так спешила? Кингсли должен был узнать. Как только он заметил марку и модель машины, к которой она подошла, Кингсли отправился к своей машине. Когда та выехала с парковки, он сел ей на хвост. Он держался в нескольких машинах от нее, убедившись, что она не заметит, что он поворачивал там же, где и она. Через несколько минут он понял, что они направляются обратно в город, в сторону Манхэттена. Она была одна и очень спешила. Все признаки того, что она делала то, чего не должна была.
Через двадцать пять минут они уже были на знакомой территории. Еще через несколько минут они свернули на Риверсайд-Драйв. Кингсли отпустил ее как можно дальше, не упуская из виду. На минуту она исчезла из поля зрения, но затем он снова заметил ее. Она остановилась перед домом.
Его домом.
Кингсли припарковал машину у обочины и стал наблюдать.
Он заметил, как Сэм вышла из дома с конвертом в руках.
Он видел, как Люси Фуллер опустила стекло с пассажирской стороны.
Он видел, как Сэм бросила что-то в окно машины и вернулась в дом.
Он видел, как Люси Фуллер уехала.
Кингсли выбрался из машины и вошел в свой дом, чувствуя себя так, словно вошел в дом чужака или врага.
Он обнаружил Сэм в своем кабинете, листающей документы.
– Привет, – сказала она, одарив его улыбкой. – Я думала, ты проведешь у госпожи Фелиции всю ночь.
– Сколько они тебе платят?
– Что?
– Сколько Фуллеры платят тебе?
Сэм швырнула документы, которые держала, на стол Кингсли.
– Я просила тебя держаться от Люси Фуллер подальше, – ответила она. – Ты же обещал мне...
– А ты сказала, что ты на моей стороне. Мы все даем обещания, которые не можем сдержать.
– Кинг, послушай. Я могу...
– Сколько Фуллеры тебе платят? – Повторил он.
Она молчала. Казалось, она взвешивает свои слова, взвешивает варианты. Он не мог вспомнить, когда в последний раз был таким холодным, рассерженным. Даже когда Мари-Лаура умерла. Даже тогда.
– Больше, чем ты, – наконец ответила Сэм.
– Значит "больше веса", верно? – спросил Кингсли. – Все, что имеет для тебя значение – это больше денег.
– Такие костюмы, как у меня, стоят дорого, – ответила Сэм.
И Кингсли ответил единственными двумя словами, которые смог выдавить из своего сдавленного горла.
– Ты уволена.
Глава 32
Сентябрь
– Чем травишься? – спросил бармен, и Кингсли ответил: – Барменами.
Дюк изогнул бровь, и Кингсли усмехнулся.
– Я в порядке, – успокоил Кингсли. – Сегодня не пью.
– Ищешь добычу?
– И это тоже нет, – ответил Кингсли.
– Тогда что тебе предложить? – поинтересовался Дюк.
– Ничего, – сказал Кингсли. – Ты ничем мне не поможешь.
Дюк бросил на него сочувственный взгляд и перешел к другому посетителю. Тем временем Кингсли уставился на бутылки с алкоголем, расставленные за стойкой бара. Бурбон, виски, ром, водка и ржаной виски. Он хотел выпить их все. Все до единой бутылки. Не то что бы это принесло ему какую-то пользу. Он снова пытался пить, но получал только похмелье. Сколько бы выпивки он ни вылил в оставленную Сэм дыру, заполнить ее не получалось.
В предательстве и дезертирстве Сэм был только один хороший момент. Это причинило Кингсли такую боль, что он точно знал, что снова жив, так же жив, как и раньше, и даже больше. Понимание того, что она брала деньги у Фуллеров в обмен на информацию о нем, привело в ярость каждую частичку его существа. Ярость и скорбь. Никогда еще он не был так зол. Никогда еще ему не было так больно. Он никогда не чувствовал себя более живым и никогда не желал сильнее, чтобы не чувствовать себя так.
Когда умерли его родители, он был зол, обижен, убит горем. Но это был несчастный случай, и винить ему было некого.
Когда Сорен женился на Мари-Лауре, и она вскоре после этого умерла, Кингсли ощущал ту же троицу эмоций – гнев, боль, скорбь. Но опять же, никто не пытался причинить ему боль намеренно. Сорену пришлось жениться на Мари-Лауре, чтобы они втроем могли быть богатыми и свободными. И Мари-Лаура умерла в собственном горе, собственной боли, собственной тоске. Она не пыталась причинить ему боль своей смертью. Конечно, нет.
Но Сэм... она предала его с широко распахнутыми глазами и холодным сердцем. Это не было случайностью, ни Божьим провидением, ни роком судьбы. Она направила пистолет ему в сердце и выстрелила.
И там все еще была дыра.
Кингсли оторвал взгляд от слишком соблазнительных бутылок с алкоголем и огляделся. Холли сидела на краю сцены, обхватив лодыжками шею пожилого бизнесмена. Кассандра лежала на коленях у пятерых счастливых парней из студенческого братства. Иден держала за руку нервничающего будущего жениха и вела его в заднюю комнату на приватное шоу.
Он отошел от бара и прошелся по клубу. Последние пять недель он приходил в «Мёбиус» почти каждый вечер, совершал обход, болтал с девушками, ничего не пил и уходил через полчаса. Никто не спрашивал его, зачем он совершает это ночное паломничество. Он был хозяином, поэтому мог делать все, что хотел. Но он знал истинную причину, и это было достаточно плохо.
Мишель прошла мимо него, остановившись ненадолго, чтобы поцеловать его в щеку. Он бы не возражал против ее компании, но девушка направлялась к сцене. Ее очередь вносить аренду за ночь.
Пустая трата времени. Кингсли еще раз осмотрел клуб. Ему нужно было перестать приходить сюда, продолжать жить своей жизнью, перестать жить прошлым.
Кингсли решил уйти и заняться чем-нибудь другим. Спрыгнув c барного стула, он повернулся к двери и встретился лицом к лицу с молодым человеком. Тот был одет в черные джинсы, белую рубашку без рукавов и поношенные ботинки. Он выглядел одновременно испуганным и взволнованным. Но все, что заметил Кингсли, это его волосы. Его светлые волосы.
– Джастин?
– Вау, – ответил он. – Не могу поверить, что ты запомнил мое имя.
Кингсли поманил Джастина пальцем и отошел в тихий угол клуба.
– Что ты здесь делаешь? – тихо спросил Кингсли.
– Я ушел. То есть, я все бросил. Должен был. Родители узнали.
– Они не очень хорошо это восприняли?
Джастин промолчал. Одного его взгляда было достаточно.
– Хорошо, что ты ушел. Но почему ты здесь? – Кингсли многозначительно посмотрел на трех обнаженных девушек на сцене.
Джастин смущенно улыбнулся.
– Честно говоря, я надеялся встретить тебя.
– Я дал тебе мою визитку.
– Я не думал, что ты действительно будешь рад моему появлению в своем доме. Но если я столкнусь с тобой здесь...
Кингсли вздохнул.
– Прости, – извинился Джастин, на его лице отразилось разочарование. – Глупая идея. Просто, я много думал о тебе. И когда я говорю это, то понимаю, как жалко это звучит – болтаться в стрип-клубе, надеясь, что кто-то, кто тебе нравится, появится. В любом случае, я рад снова тебя видеть.
– Я думал о тебе, – признался Кингсли, удивленный правдивостью этого заявления. С той мартовской ночи Джастин не раз и не два появлялся в его мыслях. Это должен был быть перепих на одну ночь. Жесткий и быстрый, и затем прощание, такое же грубое и быстрое, как секс. Но если быть честным с самим собой, Кингсли должен был признать, что беспокоился о Джастине и даже немного стыдился того, как он с ним обошелся.
– Неужели? Рад снова видеть меня, я имею в виду?
Кингсли обхватил Джастина за затылок.
– Тебе стоило прийти ко мне домой, а не сюда, – прошептал Кингсли на ухо Джастину.
– Почему?
– Это избавило бы нас от поездки на машине.
Он отпустил Джастина и направился к двери, радуясь, что слышит шаги парня позади себя. Его водитель открыл дверь для них, и они с Джастином сели в «Роллс-Ройс».
– Вау, – снова сказал Джастин. – Мило.
– Нравится?
– В восторге. Никогда раньше не ездил на «Роллс-Ройсе».
– Все когда-то случается в первый раз, – ответил Кингсли, и даже в вечернем приглушенном свете он смог рассмотреть бледный румянец на лице парня.
– Ты когда-нибудь... То есть, ты...?
– Занимался ли я когда-нибудь сексом на заднем сидении «Роллс-Ройса»? – уточнил Кингсли.
– Именно.
Кингсли улыбнулся ему.
– Никогда.
Джастин улыбнулся в ответ. И так приятно было видеть эту улыбку и этот смех, что Кингсли сделал то, что не делал с их первого раза.
Кингсли поцеловал его.
Кингсли целовал уголки его губ, его губы, кончик языка, внутрь и наружу, и вдоль него, пока Джастин не впился в руки Кингсли, задыхаясь от желания. Джастин оседлал колени Кингсли, и тот сдернул с него куртку.
Они прервали поцелуй, когда машина остановилась у особняка. Оказавшись в своей спальне, Кингсли запер за ними дверь и снова поцеловал Джастина. И снова. И снова. Он не мог насытиться его ртом, его трепещущими губами, его теплотой и пылкостью.
– Я должен был поцеловать тебя той ночью, – сказал Кингсли и расстегнул рубашку Джастина. – Я должен был целовать тебя всю ночь.
Кингсли раздел до пояса их обоих и толкнул Джастина на кровать. Первый раз был на твердом грязном полу. На этот раз он все сделает правильно.
Он схватил Джастина за волосы и целовал его шею и ключицу. Когда он укусил плечо парня, Джастин ахнул.
– Опять хочешь боли? – спросил Кингсли. В прошлый раз он практически навязал себя Джастину. На этот раз он все сделает правильно.
– Да, хочу, – ответил Джастин и провел ладонями по обнаженным рукам Кингсли. – Иногда я причиняю себе боль. Это меня заводит.
Кингсли посмотрел в кофейного цвета глаза Джастина. Он прикоснулся к его светлым волосам, его губам, ощутил бешеное биение пульса на его шее. Кингсли пришлось заставить себя успокоиться. Он так сильно хотел этого мальчика, что ему было больно, так сильно он хотел причинить ему боль.
– Что тебе нравится? – задал вопрос Кингсли. – Как ты хочешь, чтобы я причинил тебе боль?
Джастин усмехнулся.
– Я могу сказать тебе, что мне нравится?
Руки Кингсли скользили по груди Джастина. Он не мог насытиться гладкой юной кожей парня.
– Мне следовало спросить об этом в ту ночь, – сказал Кингсли. – Тогда я был не в лучшем состоянии. Прости.
Джастин поднял голову и поцеловал Кингсли. Он надеялся, что тот поймет, что его извинения были приняты.
– Во всех моих фантазиях, – прошептал Джастин, – секс очень жесткий. Вот что мне нравится.
– Жесткий секс, – повторил Кингсли. – Думаю, это я могу.
Он навис над Джастином и схватил его за запястья, прижимая его к кровати. В этот раз он целовал его жестко, грубо и впился в нижнюю губу, пока не прокусил кожу. Затем последовало еще больше укусов. Кингсли оставил дорожку синяком от уха Джастина до его бицепса. Джастин не преувеличивал. Он стонал от очевидного удовольствия, когда Кингсли впился пальцами в его волосы и заставил его запрокинуть голову назад, обнажая горло. Так приятно было сбросить всю претенциозность и нежность. Если Джастин любил жестко, Кингсли покажет ему жесткость.
Большой палец Кингсли впился в выемку на горле Джастина. Свободной рукой Кингсли расстегнул джинсы Джастина и сунул руку внутрь. Джастин был невероятно твердым, и поэтому Кингсли сжал его, до боли грубо. Кингсли жаждал оказаться внутри него, но был достаточно мазохистом, чтобы заставить себя ждать, сдерживаться так долго, как только мог.
Оставляя дюжину неистовых укусов, Кингсли опускался вниз по телу Джастина. Когда Кингсли взял его член в рот, Джастин застонал и впился пальцами в простыни. Даже сейчас Кинг не был нежным. Он заставил Джастина задыхаться от смеси удовольствия и боли.
Он отстранился, прежде чем Джастин успел кончить, и сел на колени. Поставив ногу на бедро Джастина, Кингсли перевернул его на живот. За считанные секунды он раздел его полностью.
А затем снова схватил его за волосы на затылке, прижимая к кровати.
– Нравится? – спросил Кингсли. – Когда обращаются с тобой, как с собственностью? Нравится быть использованным?
– Да, – прошептал Джастин в красные простыни.
– Хочешь, чтобы я воспользовался тобой?
– Я хочу, чтобы ты делал со мной все, что пожелаешь.
– Хочешь, чтобы я трахнул тебя? – спросил Кингсли.
– Да.
– Скажи это.
– Трахни меня. Пожалуйста...
Кингсли услышал отчаяние в его голосе.
– Я могу заставить тебя пожалеть об этой просьбе.
– Я буду жалеть только о том, что ты не сделал со мной, – ответил он. И только ради этого чувства Кингсли решил трахать Джастина всю ночь напролет.
Он слез с кровати и вытянул из-под нее чемодан. Он открыл его и достал набор тяжелых наручников из нержавеющей стали. Он достал пробку и смазку. Презервативы лежали на прикроватной тумбочке. Все, что ему было нужно для ночи греха.
Не спрашивая разрешения, Кингсли защелкнул манжеты на запястьях Джастина и соединил их за его спиной. Вид этого прекрасного белокурого двадцатилетнего парня в наручниках, обнаженного в его постели, был всем, о чем он мог попросить, с металлическим бантиком сверху.
Двумя влажными пальцами Кингсли проник в Джастина. Парень застонал, и Кингсли улыбнулся. Он раскрыл Джастина – сначала двумя пальцами, потом тремя. За тремя пальцами последовали четыре. Он вставил пробку, чтобы раскрыть его еще больше. Он перевернул парня на бок и снова взял его член в рот. Потом Кингсли расстегнул свои брюки и проник в рот Джастина. Сначала парень немного поперхнулся, но вскоре его горло открылось, и он облизывал и целовал Кингсли с такой же страстью, как и Кингсли сосал и облизывал его. Потерявшись в взаимном удовольствии Кингсли забыл обо всем. Он забыл почему пошел сегодня в «Мёбиус», забыл, что искал там, забыл боль того, что не нашел там. Он отстранился и опустился на колени возле головы Джастина. Мужчина смотрел, как Джастин, закрыв глаза, глубоко засасывает его. Он обещал быть жестким с парнем, но рука с нежностью погладила его по светлым волосам и лицу кончиками пальцев.
– Пожалуйста, – прошептал Джастин.
Без лишних слов Кингсли толкнул его обратно на живот, вытащил пробку и натянул презерватив. Он медленно входил в Джастина, желая насладиться каждой секундой проникновения и окружения его внутренними мышцами. После нескольких толчков, Кингсли был полностью внутри. Он ухватил парня за плечи и изо всех сил толкнулся в него. Он ни о чем не думал, ничего не помнил, но ощущал все. Его толчки были долгими и агрессивными, руки – безжалостными. Джастин под ним стонал, задыхался и умолял о большем.
Кингсли навис над ним и обрушился поцелуями на его спину и плечи. Поцелуи и укусы, укусы и поцелуи. Удовольствие и боль. Боль и удовольствие. Это было то, ради чего он жил, ради чего жили все они. Его кульминация нарастала, и Кингсли не сопротивлялся ей. Прижавшись губами к уху Джастина, он кончил молча, что усилило интенсивность оргазма. Как только спазмы утихли, Кингсли остался внутри него, но только чтобы снять наручники. Он вышел осторожно, и Джастин перекатился на спину.
– Кончи для меня, – приказал Кингсли. – Я хочу посмотреть.
Джастин обхватил себя ладонью и провел ею вверх. Прошло совсем немного времени, прежде чем его собственное семя выстрелило на его обнаженную вздымающуюся грудь. Кингсли снова был тверд от зрелища. Он раскатал новый презерватив, навис над ним и снова проник в него, на этот раз медленнее и осторожнее. Джастин обнял Кингсли за спину, и они поцеловались. Их языки переплетались, и губы встречались, и сейчас в мире все было правильным. Пока Кингсли оставался внутри этого парня, все было в порядке.
Кингсли остановился, чтобы стянуть покрывало, полностью раздеться и уложить Джастина на подушки. Он хотел, чтобы это эротическое забытье продлилось всю ночь.
Они трахались снова, на этот раз медленно. И хотя это пугало его, желание пересилило страх, и Кингсли позволил Джастину проникнуть в него. После, Кингсли выпорол Джастина до полусмерти флоггером и тростью. Он принимал боль как профессионал, как будто был рожден для этого. Когда их потребность и голод друг в друге были полностью утолены, они отправились вместе в душ, Джастин прислонился спиной к стене, а Кингсли прижался губами к его рту, обжигающе горячая вода обрушивалась на них, а пар успокаивал изнывающие от секса тела.
– Ты сделаешь кое-что для меня? – прошептал Джастин в губы Кингсли.
– Что угодно.
Джастин ничего ему не сказал. Ему и не нужно было этого делать. Джастин встал на колени в душе и повернулся спиной к Кингсли. Даже Сорен не был настолько садистом, чтобы облегчиться на Кингсли. Поэтому Кингу было еще приятнее пометить Джастина, пока горячая вода лилась на них обоих.
Кингсли отправил Джастина спать после душа. Он улыбнулся, увидев эту белокурую голову на своей подушке. Впервые Кингсли понял, что прошло пять часов, а он ни разу не подумал о Сэм. Хороший знак.
Кингсли наклонился и поцеловал его в шею. Джастин пошевелился.
– Спасибо, – полусонно ответил Джастин.
– За что? – уточнил Кингсли.
– За то, что вспомнил мое имя.
Кингсли ощутил ком в горле.
– Я бы никогда не забыл его.
– Я не знаю, что делать, – сказал Джастин. – Я имею в виду со своей жизнью.
– Чем ты хочешь заняться?
– Понятия не имею. Никогда больше не возвращаться домой.
– Хочешь работать на меня? – спросил Кингсли.
– Мальчиком на побегушках?
Кингсли рассмеялся.
– Не совсем, – ответил он.
– За извращения платят деньги?
Кингсли улыбнулся ему.
– Ты будешь удивлен.
Глава 33
Оставив Джастина одного в постели, Кингсли натянул брюки, рубашку и босиком направился в кабинет. В нижнем ящике стола, единственном ящике, который он обычно запирал, он вытащил планшет Сэм. В течение пяти недель он лелеял мечту, что Сэм появится на пороге его дома и потребует вернуть ее любимый планшет. За те месяцы, что она проработала у него, он редко видел ее без него. Проработала. В прошедшем времени. Он все еще не мог привыкнуть к прошедшему времени, когда речь шла о Сэм. В его фантазиях она появлялась и говорила ему, что была неправа, что ей не следовало брать деньги Фуллеров, но она нуждалась в них для чего-то, и ей было слишком стыдно сказать ему для чего. Она бы умоляла его простить ее, и он бы простил. Он бы простил ее и принял обратно. И все опять было бы в порядке.
Глупая детская фантазия. Этого никогда не случится.
Он взял ручку и пролистал список, который Сэм создала для их клуба. В маленьком квадратике рядом со словами «Мужчины сабмиссивы» он поставил галочку. Джастину нужна работа, которая позволит ему жить в Нью-Йорке. Кингсли нуждался в парне-сабмиссиве для клуба.
Союз, заключенный в аду.
Сегодня было пятнадцатое сентября. Клуб должен открыться через семьдесят шесть дней, а у него все еще не было подходящего места. Он установил слежку за преподобным Фуллером и отправил мужчину и женщину проститутку, чтобы вовлечь его в скандал. И пока... ничего. Он что-то упускал. У Фуллера была страшная тайна, и он знал об этом. Он видел это в глазах Фуллера, тайный стыд, страх и ужас разоблачения. Тайна определенно была, но Кингсли не знал, как ее раскрыть. И он должен раскрыть ее – не потому, что он так сильно хотел это здание. Он хотел уничтожить Фуллера, потому что Фуллер разрушил его любовь к Сэм. А это был непростительный грех.
Он пролистал записи, которые она оставила в планшете. Ему нравился ее почерк – петельчатый и игривый, даже когда она писала списки дел для БДСМ-клуба. Но его Сэм всегда была созданием прекрасного противоречия. Она одевалась как мужчина и в то же время была самой женственной женщиной, которую он когда-либо знал, от ее легкого и воздушного смеха, до розовых улыбающихся губ, ее гибких, ухоженных пальчиков. И все же у нее было либидо подростка и способность очаровывать любую женщину, натуралку или гея, прямо в ее постель. Хотя она никогда не обозначала свое желание стать любовниками, ничто не делало ее более счастливой, чем прыгнуть к нему в постель, обнять его крепко и быть его «постельным клопом», как она себя называла. Она кусала его за руку или шею, а потом крепко засыпала.
Сколько бы Блейз ни уговаривала его нанять новую секретаршу, он не мог заставить себя заменить Сэм. Пока нет. Не тогда, когда раны еще были свежи, и он все еще мог вызвать в памяти ее запах, звук ее голоса и воспоминание о том, как она сидела у его ног, натягивая сапоги, как будто он был ее королем, а она – его камердинером.
Ему было больно от того, что он просто смотрел на ее записи. И записи были такими банальными. По большей части банальными. Квадратные метры... позвонить поставщику оборудования для подземелья... записать К на массаж... сказать К, что беременна от Сорена... прекрати читать мои заметки, Кинг.
Он рассмеялся так сильно, что чуть не заплакал. Кингсли представил, как она улыбалась, пока писала эти слова, зная, что однажды ему станет любопытно и он прочтет ее планшет. Внизу страницы она нарисовала сердечко с буквой «К» в центре и короной над ней. Рядом с сердцем она нарисовала стрелу и слова «Идея татуировки на левую ягодицу».
– Будь ты проклята, Сэм, – сказал он вслух. Мужчина бросил планшет на стол и взял телефон. Но, прежде чем набрать ее номер, он снова повесил трубку. Она предала его и ушла с его сердцем в зубах. Она предпочла ему деньги Фуллеров, а не его, хотя он снова и снова открывал ей свое сердце.
Он снова взял трубку и на этот раз набрал номер.
– Кингсли, сейчас три часа ночи, – заявил Сорен. Он казался более раздраженным, чем сонным.
– Что на тебе надето?
– Злая ухмылка, – ответил Сорен.
– Тебе идет.
– Чем я обязан за удовольствие этого звонка? – спросил Сорен.
– Я чуть не позвонил Сэм, чтобы сказать ей, как сильно ее ненавижу. Поэтому позвонил тебе.
– Ладно. Расскажи мне, как сильно ты меня ненавидишь.
– Я не ненавижу тебя.
– Тогда ты должен положить трубку, – ответил Сорен.
– Тебе бы это очень понравилось. Почему ты все еще не спишь?
– Читаю.
– В постели?
– В постели.
Кингсли не мог удержаться, чтобы не представить Сорена в постели. Белые простыни на его бедрах, обнаженная грудь, рука под головой, пока он читает. Божественность в непринужденности.
– Что читаешь? – поинтересовался Кингсли, пытаясь отвлечься от мысленных образов.
– Эротический пересказ Книги Эсфирь.
Кингсли застонал.
– Тебе стоит начать заниматься сексом. Пожалуйста. Мне даже все равно со мной или с ней. С кем-нибудь.
– Я в порядке, – заявил Сорен, но Кингсли понял, что он не в порядке. Его «в порядке» прозвучало с надломом.
– Ты скучаешь по этому? – спросил Кингсли. Не этот вопрос он имел в виду. Он имел в виду «Ты скучаешь по мне?».
– Мне двадцать девять, я мужчина и дышу, – ответил Сорен. – Ты как думаешь?
– Никто не станет тебя осуждать, если ты нарушишь обеты. Никто, кто важен.
– Для меня это важно, – ответил Сорен. – У меня есть причины делать то, что я делаю, и не делать того, чего я не делаю. Причины, которые не имеют ничего общего с церковью или священничеством. И причины, которые также не имеют ничего общего с тобой или Элеонор.
– Я могу позвонить Блейз. Она будет через час. Ты бы этого хотел?
Сначала Сорен не ответил, не сказал ни слова.
– Ты думаешь об этом, не так ли? – спросил Кингсли и знал, что Сорен думал.
– Так и знал, что не стоит дружить с дьяволом.
Кинсли улыбнулся.
– Блейз великолепна в постели. Ты не пожалеешь. Она может делать эту штуку во время минета, когда берет твой...
– Кингсли.
– И вбирает так глубоко, что может лизнуть...
– Кингсли.
– Потрясающе. Подарок от Бога.
– Красный.
– Красный? – повторил Кингсли.
– Я пытался использовать стоп-слово в этой беседе.
Кингсли тихо усмехнулся.
– Тебе понадобится более надежное слово, чем это, mon ami.
– Я бы выбрал слово посильнее. На ум уже пришло несколько более сильных слов.
– Если не хочешь Блейз, могу приехать я, – сказал Кингслию
– Думаю, у тебя и так достаточно любовников, – ответил Сорен.
– Мы говорим не о моих потребностях. Мы говорим о том, что нужно тебе.
– Мне нужно поспать, и кто-то мешает мне это сделать.
Кингсли это не смутило.
– Знаешь, это бы ничего не значило. Ты можешь сделать со мной все, что пожелаешь. Боль. Секс. Еще боль.
Сорен снова замолчал. О чем он думал? Что чувствовал? Соблазнился ли он?
Конечно соблазнился.
– Скажи мне кое-что... как давно это было? – спросил Кингсли в наступившей тишине.
Сорен вздохнул.
– Какой сегодня день?
– Пятница.
– Тогда это было... хм... одиннадцать лет. У тебя?
– Одиннадцать минут. – Скорее час и одиннадцать минут, но к чему детали? – Ты ни с кем не был после меня? Ни разу?
– Ни с кем после тебя, – ответил Сорен.
– А твоя Королева-Девственница?
– Я пообещал ей, – ответил Сорен, раздражение исчезло из его голоса. Но Кингсли все еще слышал боль. – Я пообещал ей, что дам ей все. И намерен сдержать это обещание.
– Ты и мне пообещал, – напомнил ему Кингсли. – Ты сказал, что разделишь ее со мной.
– Еще одно обещание, которое я намерен сдержать. Видит Бог, меня ей будет недостаточно. Но я первый ее получу.
– Почему? – спросил Кингсли, улыбаясь сквозь злобу. – Потому что ты увидел ее первым?
– Потому что я не занимался сексом одиннадцать лет.
– Тогда трахни кого-нибудь другого, – ответил Кингсли, наполовину смеясь, наполовину крича. – Меня оскорбляет, что ты сейчас лежишь в своей постели в полном одиночестве и читаешь эротические рассказы о Руфи.
– Эсфирь.
– Понимаешь, что я должен заниматься сексом больше, чтобы восполнить все годы, которые ты не занимался сексом. Кто-то должен восстановить баланс во Вселенной.
– Вселенная благодарит тебя за твою жертву. А теперь могу я повесить трубку? – спросил Сорен.
– Пока нет. Я подумываю убить Фуллеров – обоих.
– Нет, не подумываешь.
– У меня была такая мысль. Быстрая мучительная смерть. Расплата за то, что заставили Сэм предать меня.
– Никто не заставлял Сэм предавать тебя. Если она и предала тебя, то сделала это по собственной воле и по своим собственным причинам. Ты начал войну с Фуллерами. Они ответили. Теперь ты знаешь, почему я пацифист.
Кингсли крепко зажмурился и пожалел, что не может закрыть уши на слова Сорена. Все это время он был слеп. Он обожал Сэм так сильно, что ни на секунду не подумал о том, что она может отвернуться от него. Теперь он видел ее такой, какая она есть на самом деле, и ему хотелось, как Эдип, ослепить себя.
– Ты не сможешь победить, если не будешь сражаться, – наконец произнес Кингсли.
– Кингсли, скажи мне кое-что. Как началась эта битва?
– Я хотел купить отель «Ренессанс» у Фуллеров.
– Почему?
– Потому что это здание мое. Я понял это сразу, как только увидел.
– Значит, ты борешься за него?
– Конечно. Это то, что ты делаешь, когда чего-то хочешь.
– Ты помнишь историю из Библии, известную как Суд царя Соломона? – спросил Сорен.
– Почему мы не можем заниматься сексом по телефону, как обычные извращенцы? – спросил Кингсли.
– История начинается в первой Книге Царств, глава третья.
– Значит, никакого секса по телефону?
– Бог спросил у Соломона какой величайший дар он бы желал получить. Соломон ответил «мудрость», и Бог одарил его величайшей мудростью. Вскоре после этого он попросил разрешить спор между двумя проститутками, которые живут в одном доме. Обе женщины родили сыновей с разницей в три дня. Один ребенок умер. Второй выжил. Одна мать утверждала, что выживший был ее сыном. Друга мать говорила, что ее сына украли и заменили мертвым ребенком.
– Я и забыл, какая отвратительная книга Ветхий завет.
– Дальше лучше, – ответил Сорен. – Женщины потребовали, чтобы царь Соломон вынес решение, чтобы определить, кому принадлежит живое дитя. Соломон заявил «Принесите мне меч», и ему принесли меч. Он сказал, что разрубит младенца надвое и отдаст одной матери одну часть, а другой другую. Одна женщина сразу же закричала «Пожалуйста, повелитель, отдайте ей ребенка, не убивайте его». И так Царь Соломон понял, что женщина, которая, не раздумывая, отказалась от мальчика, чтобы тот жил, и была его матерью.
Кингсли вздохнул.
– И ты клонишь к...?
