Текст книги "Король (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
– В ночь нашего знакомства на тебе были очень скромные корсет и каблуки.
– В третьей главе говорится, что я должен быть настроен на потребности мужа и предвидеть их, прежде чем он спросит. Думаешь, она говорит о минете? Надеюсь, она говорит о минете.
– Сомневаюсь, что Джеймсу Фуллеру когда-нибудь в жизни делали минет.
– Глава седьмая, – продолжал Кингсли, листая книгу. – Важность ожидания секса до брака. Ты права. Эта книга – дерьмо собачье. – Он закрыл ее и швырнул ее на пол.
– Полнейшее дерьмо, – добавила Сэм.
Кингсли прищурился.
– Ты хорошо знаешь эту церковь, не так ли? – спросил Кингсли.
– У нас своя история, – ответила она. – Ничего захватывающего. Просто неприятно.
– Расскажи мне, – попросил он, выжидающе глядя на нее. – Пожалуйста?
Сэм скрестила руки на груди и отвела взгляд в угол комнаты.
– Я выросла в фундаменталистской церкви. Родители называли меня «пацанкой». Так фанатики заставляют лесбиянок исчезнуть. «Просто пацанка... она перерастет это». Мама превратила в свою цель сделать из меня леди. Макияж. Красивые длинные волосы. Платья. Девчачье барахло. Ее наставления прошли в пустую. Это было унизительно, – ответила она, и он услышал боль в ее голосе. – Я не люблю говорить о этом. Прости.
– Понимаю. Есть вещи, о которых я тоже не люблю говорить. Но иногда приходится.
– Знаю, – произнесла Сэм и выдавила из себя улыбку. – Я уже говорила, что они управляют лагерями по переориентации. Родители отправили меня в один из таких.
– Понятно, – ответил Кингсли, подавляя волну ярости из-за того, что кто-то поступил так с Сэм. – Предполагаю, это не помогло?
– Нет. Не помогло. Это был худший месяц в моей жизни. А у меня были плохие месяцы.
– Ты слышала что-нибудь о Фуллерах, что мы могли бы использовать?
– Насколько мне известно, нет. Некоторые дети ненавидели его. Некоторые никогда не встречали его. Некоторые считали своим личным Иисусом. Я бы хотела знать больше. Я так же, как и ты, хочу, чтобы эта церковь сгорела.
– Я найду что-нибудь на него. Всегда что-то есть. Полотенце?
Сэм схватила полотенце и бросила ему.
– Отвернись, – сказал он. – Я выхожу.
– Ох, теперь ты стал скромным? – спросила Сэм и уставилась на него.
– Глава вторая, – ответил Кингсли. – Только моему мужу позволено видеть меня обнаженной.
– Хорошо. Я не смотрю на тебя, – успокоила она. – Я смотрю на планшет.
– Почему ты не смотришь на меня?
– Ты парень, и ты мой босс. Я не хочу видеть тебя голым.
– Я очень красивый, – заметил он, вылезая из воды и обматываясь полотенцем вокруг талии.
– Ты станешь счастливее, если я заценю тебя?
– На самом деле, я бы не советовал делать этого. – Кингсли снял очки и отложил их. – Раз ты так беспокоишься.
Но было поздно. Сэм посмотрела.
– Вот черт.
Кингсли вздохнул.
– Этого я и боялся, – пробормотал он. – Все не так плохо, как кажется.
Сэм уронила планшет на пол и подошла к нему.
– Я смотрю, – сказала она и присвистнула. – Черт возьми, должно быть, это больно. Что это?
– Пуля плюс операция по ее извлечению.
– Можно потрогать?
– Я мокрый и в одном полотенце, и ты хочешь потрогать меня?
– Ага.
– Послушай, Маленький лорд Фонтлерой, причина, по которой я нанял тебя в качестве ассистента, была в том, чтобы между нами была некоторая... – Он остановился, чтобы подобрать нужное слово. – Дистанция между нами.
– Я не собираюсь отсасывать тебе. Я трогаю твои шрамы.
– Блейз отсасывает мне. Она не трогает мои шрамы.
Сэм посмотрела ему в глаза. Кингсли четко осознавал близость ее тела. Будучи обнаженным, он ощущал жар, исходящий от нее. Она избавилась от жакета и жилета после того, как он приказал ей «не выделяться». Подтяжки держали ее брюки в тонкую полоску, а рубашка была расстегнута до середины груди. Она могла быть одета в мужскую одежду, но он не мог отрицать ее женственность и притягательность. В вырезе рубашки он выдел выпуклость ее небольшой, но дерзкой груди. Последнее что ему было нужно, это эрекция и напугать лучшего ассистента, который был у него на данный момент.
– Ладно. Я не верю в прикосновения к тому, кто не хочет, чтобы его трогали. – Она подняла обе руки, сдаваясь. – Я, как видишь, поворачиваюсь к тебе спиной.
Она поставила одну ногу назад и аккуратно развернулась: – Теперь ты не против услышать сообщения?
– Не совсем. Думаешь, мне стоит соблазнить Люси Фуллер? – Кингсли подошел к шкафу и порылся в своих вещах. Он услышал, как что-то упало, а когда обернулся, увидел, как Сэм снова поднимала планшет с пола.
– Соблазнить Люси Фуллер? – повторила она, ее лицо выражало шок и легкое отвращение. – Зачем?
– Если станет известно, что она изменила мужу, разразится скандал. Что даст нам рычаги воздействия на Фуллера.
– Или сделает из него мученика, которому сочувствует вся паства. Знаешь, люди всегда обвиняют жен и никогда мужей.
– Верно подмечено, – ответил он. – Я все равно не хотел ее трахать.
– Почему?
– В ее книге о браке целая глава о том, почему содомия преступление против природы, что даже супружеские пары не должны ей придаваться.
– Это странно.
– Содомия не преступление против природы. Природа изобрела содомию. Если Мать-природа не хотела нас впутывать в это, то не сделала бы ее такой веселой.
– Не могу поспорить с твоей теорией. Бедная Люси. Такая потеря.
– Бедная Люси? Она богаче меня. Ты это знала? Ее книги и видео финансируют империю фанатиков.
– Они всегда попадают в список бестселлеров. Одному Богу известно почему.
– Их империя построена на их идеальном браке.
– У меня есть родители, – ответила Сэм. – И я не верю в существование идеального брака.
– У моих родителей он был. Пока они не погибли, – поделился Кингсли. – Может, и к лучшему. Они бы предпочли умереть, чем разлюбить друг друга.
Сэм одарила его долгим пристальным взглядом, который Кингсли пытался игнорировать.
– Я бы предпочла разлюбить кого-нибудь, чем умереть, – ответила Сэм. – Ты всегда можешь полюбить кого-то другого.
– Проще сказать, чем сделать, – парировал Кингсли, и он сказал это с большей горечью в тоне, чем намеревался.
– Значит, в того, кого ты влюблен, тебе не хочется быть влюбленным? – спросила Сэм.
Кингсли уставился на нее.
– Верно, – вспомнила она. – Дистанция. Мы пытаемся сохранить дистанцию.
– С твоего позволения.
– Прости. Ладно. Я вернусь к работе по копанию на преподобного Фуллера.
– Давай разделять и властвовать. Я разберусь с преподобным Фуллером. А ты сосредоточься на Люси Фуллер. Они зарабатывают много денег на книгах. Следуй за деньгами.
Он натянул брюки и схватил рубаку с вешалки.
– А теперь, какие у меня сообщения?
– Ты оделся? Безопасно поворачиваться? Я не хочу, чтобы мои деликатные лесбийские чувства были оглушены твоей невероятно мужественностью. У меня могут быть обмороки, какими бы они ни были.
– Безопасно.
Она повернулась.
– Кингсли, ты не застегнул рубашку, я вижу твою грудь. Ты солгал, и теперь я на грани обморока.
– Подойди, – приказал он. Она посмотрела направо, затем налево в поисках ловушки. Возможно, нанять Сэм было ошибкой. Все, о чем он мог думать прямо сейчас, это как затащить ее в постель и увидеть, какое тело скрывалось под мужской одеждой.
Он взял ее за запястье, поднял ее руку и положил на шрам на своей груди.
– Тебе повезло, что ты жив. Поэтому ты морщился в кабинете? – Она аккуратно прижала ладонь к шраму.
– Рубцовая ткань плотная. Она болит, когда я пытаюсь сделать глубокий вдох.
– Знаешь, ты должен прислушиваться к своему телу. Боль – это сигнал тревоги. Она говорит: «обрати на меня внимание».
– Обещаю, я обращу на нее внимание. Больше она не становится.
– Я знаю, что тебе нужно. В Мидтауне есть дама, которая делает потрясающий лечебный массаж.
– Мне не нужен массаж.
– Я могу узнать, делает ли она его со «счастливым концом».
– Может, мне и нужен массаж.
– Так и думала. Я запишу тебя на прием. Она хорошо разбирается в хирургических шрамах и других ранах.
– Откуда ты столько знаешь о шрамах? – спросил он, удивленный ее дерзостью, нежели знаниями. Никто, кроме Серена, не осмеливался бросить ему вызов. Ему это нравилось.
Она убрала руку.
– Ты не единственный тут со шрамами, – ответила она.
– Покажи свои шрамы. – Он сказал «шрамы», но имел в виду «тело».
– Мои шрамы? Мои шрамы... – Зазвонил телефон. Сэм широко улыбнулась. – Я отвечу.
– Это моя частная линия. Ты не должна отвечать на мои личные звонки, – ответил он.
– Частная линия – единственная, на которую я хочу отвечать сам.
Она запрыгнула на его кровать и поползла по красным простыням. Широким жестом она взяла трубку, прижала к уху и перекатилась на спину.
– Кровать Кингсли Эджа, Сэм у телефона.
С телефоном у уха и ногами, игриво болтающимися в воздухе, она выглядела почти как подросток. Кингсли сделал глубокий успокаивающий вдох. Лесбиянка, напомнил он себе.
– Я проверю, тут ли он, – ответила она. – Подождите, пожалуйста.
Она положила трубку на прикроватную тумбочку, подняла покрывало и засунула голову между простыней.
– Кинг? Ты тут?
– Кто это? – прошептал он.
– Он говорит, что он твой отец, – ответила она сценическим шепотом. – Но этого не может быть, потому как ты сказал, что твоей отец умер.
– Он сказал, что он мой отец или Отец?
Сэм посмотрела на него.
– Я спрошу. – Она снова схватила трубку. – Вы отец или отец Кингсли? Отец Кингсли мертв, а Кингсли нет дома для призраков. И если вы призрак, то как призрак Гамлета или призрак из «Охотников за приведениями»?
Кингсли усмехнулся. Он не должен так веселиться со своей секретаршей. Он никогда не веселился с другим секретаршами. Он просто трахал их.
– Вы не отец Кингсли, вы Отец. О, значит вы тот священник, о котором мне рассказывал Кинг. Эй, а можете объяснить мне пресуществление двадцатью пятью словами или меньше?
Она прижала плечом телефон к подбородку и вытянула две руки вверх. Она загибала пальцы. Кингсли насчитал двадцать один.
– Вау, – ответила она несколькими секундами позже. – А вы хорош.
– Дай мне. – Он забрал трубку у Сэм. – Чего ты хочешь? – спросил он у Сорена на французском. По какому бы поводу Сорен ни звонил, он не хотел, чтобы Сэм была свидетелем.
– Это твое первое из четырнадцати ночных напоминаний не заниматься сексом с кем-либо, пока не получишь результаты анализов, – ответил Сорен, так же на французском.
– Иди трахай свою пятнатдцатилетку.
– Ее день рождения был в марте. Теперь ей шестнадцать.
– Я кладу трубку.
– Мне нравится новая секретарша, – заметил Сорен. – Оставь ее.
Кингсли повесил трубку.
– Ну, это было грубо, – заметила Сэм.
– Я положил трубку, потому что он это заслужил.
– Нет, я имею в виду, что невежливо разговаривать с ним по-французски. Я ничего не поняла.
– Он сказал, что ты ему нравишься, – ответил Кингсли. Глаза Сэм засверкали, как у ребенка в рождественское утро.
– Тогда он мне нравится. Никогда не встречала священника извращенца. У него приятный голос. Строгий, но успокаивающий. Я хочу называть его «сэр», и приносить ему чай с оладьями, и слушать, как он читает мне «Хоббита».
– Все, кто его встречает, хотят называть его «сэр». И его отец англичанин, так что, вероятно, он оценит чай. Не знаю, ест ли он оладьи.
– Думаешь, он прочитал бы мне «Хоббита» вслух?
– Спросишь, когда познакомишься с ним. И убедись, что я буду рядом, когда он ответит. А теперь, пожалуйста, передай мне сообщения, чтобы я смог вышвырнуть тебя из спальни?
– Мне нравится твоя спальня. Она уютная в готически-ужасном смысле. В.К. Эндрюс была твоим декоратором? На кровати ламбрекен. Я никогда не видела этого в реальной жизни.
– Сообщения?
– Ладно. – Она схватила планшетку, скатилась с постели и начала читать.
– Сообщение первое: Синьор Витале встретится с тобой в два часа десятого июня для примерки. – Она зачитала все сообщение с планшетки с итальянским акцентом.
– Я не знаю, кто это. И что я буду примерять? Пожалуйста, только не говори, что я согласился пойти на свадьбу.
– Витале – мой портной, и примерять будешь новый гардероб. Ты хочешь стать по-королевски королем, верно? А не просто королем?
– Верно.
– Тогда тебе нужен гардероб получше. Доверься мне. Витале – гений. Сообщение второе: Офицер Купер сообщает, что Ирину выпустили под залог, и он продиктовал ее номер телефона.
– Хорошо. Она наша новая доминатрикс на обучении. Позвони ей и скажи, что она может переехать на этих выходных. Она будет с нами, пока не завершится ее бракоразводный процесс.
– Она милая?
– Она пыталась отравить мужа.
– Мило. Сообщение третье: Люка передает, что сегодня будет в девять.
– И кто такая Люка?
– Моя старая подруга, – ответила Сэм. – Невероятно сексуальная. Ее отец ямаец, а мама канадка. Страннейший акцент. И она рабыня боли.
– И я встречаюсь с ней, потому что...?
– Думаю, она может стать нашей профи-сабой. Она никогда раньше не делала этого за деньги, но сказала, что готова к встрече.
– Встрече или избиению?
– Это уже вам двоим решать. А сейчас я ухожу. Спокойной ночи, Король Кингсли. Увидимся утром.
Она по-восточному поклонилась ему и вышла из спальни.
– Сэм?
Она остановилась в дверях и развернулась.
– Встреча с Люкой – на тебе. Если она хороша, предложи ей работу.
– Ты не хочешь встретиться с ней? Избить ее? И прочее?
– Я позволю тебе разобраться с ней. Встреться с ней. Поговори. Если думаешь, что она подходит для этой работы, найми ее.
Кингсли действительно хотел встретиться с ней и, скорее всего, выпороть тоже. И, скорее всего, он бы трахнул ее, а он пообещал Сорену и доктору Саттон, что будет хорошим мальчиком две недели.
– Конечно, – согласилась Сэм и пожала плечами. – Сегодня ты занят?
– Очень, – ответил он. – Люку оставляю на твое усмотрение.
– Спасибо, – поблагодарила она. – Приятно, когда тебе доверяют. Я не подведу.
– Я знаю. Что-нибудь еще?
– Нет. Да. Забыла. Еще одно сообщение. Звонила женщина по имени Фиби. Она сказала, что завтра в девять. Что, как я предполагаю, означает, что некая Фиби хочет, чтобы ты трахнул ее завтра вечером. Я не ошиблась?
– Ты не ошиблась.
– Мне перезвонить ей?
Фиби Диксон. Он не видел и не трахал ее несколько месяцев. Он предположил, что ее муж так намекнул, что ее факультативные занятия надо прекратить. Может, мистера Диксона не было в городе.
Уехать из города – очень хорошая идея.
– Я разберусь, – ответил Кингсли. – Выброси сообщение.
– Ты его получил. – Она скомкала записку и бросила ее в мусорное ведро, выходя из комнаты.
– Сэм?
– Что? – спросила она, взявшись за ручку двери.
– Ты не показала мне свои шрамы, – напомнил он.
Она улыбнулась, но улыбка выглядела вымученной и фальшивой.
– Я никому не показываю свои шрамы.
Не сказав больше ни слова, Сэм вышла из его спальни.
Кингсли стоял в одиночестве перед шкафом, сосредоточившись на одежде. Но сообщение от Фиби Диксон нельзя игнорировать. Он сжал переносицу, пытаясь придумать достаточно хорошее оправдание, чтобы избежать встречи с ней. Она хотела его только для одного, а он выполнял предписание врача и священника не заниматься этим две недели. Не то, чтобы он собирался рассказать об этом Фиби или кому-либо другому. Рассказать правду не вариант. Отказать ей не вариант. И разозлить ее не вариант.
Но если бы его не было в городе...
Кингсли вышел из спальни и нашел Сэм в кабинете.
– Три пункта, – сказал он. – Первый – позвони Фиби. Скажи, что меня нет в городе.
– Есть.
– Второй. В моем столе есть номер телефона человека по имени Барбер...
– Собираешься подстричься? Пожалуйста, скажи нет. Мне нравятся длинные волосы.
– Он не парикмахер. Это его прозвище. Он из мафии. Он просматривает файлы, – ответил Кингсли, изображая пальцами гребень.
– Если он прочёсывает файлы, тогда почему его не назвали Гребнем?
– Ты сталкивалась с кем-нибудь из мафии? Они известны не за интеллектуальные способности.
– Ладно. Позвоню Барберу. О чем мне его спросить?
– Попроси покопаться в финансах Фуллеров, церковных и личных.
– Это могу. Что-нибудь еще?
– Третий пункт. Мне нужно, чтобы ты забронировала мне билет на самолет.
– Куда собираешься?
Я не учитель. А Магдалена – да. Через две недели она научит тебя переворачивать четвертаки концом кнута.
– В Рим.
Глава 18
Июнь
Сегодня Кингсли почувствовал то, что он классифицировал бы как «новый» вид боли.
И учитывая количество и разнообразность видов боли, которые он испытал за свою жизнь, это кое о чем говорило.
Он лежал обнаженным на боку, укрытый теплым белым одеялом. На заднем фоне играла успокаивающая музыка. Массажистка по имени Анита разговаривала с ним, разминая шрам на груди. Она работала против кожных волокон, объясняя это тем, что так разрушает стянутость, раскрывает ткани, заставляет кровь поступать в инертные клетки. Даже в госпитале он не испытывал такой сильной боли. Непролитые слезы обжигали глаза, а пальцы мертвой хваткой впились в подушку.
– Тебе стоит стать садистом, – сказал Кингсли сквозь сжатые зубы. – Кажется, получить пулю будет менее болезненно.
Анита остановилась и вытерла пот с его лба. Ее прикосновение было успокаивающим и материнским, из-за чего он почувствовал себя немного виноватым за впечатляющую эрекцию под одеялом.
– Ты почувствуешь себя другим человеком, как только я закончу, обещаю. Хочешь прерваться на один день?
Кингсли замотал головой.
– Нет, – ответил он, задыхаясь. – Ты сказала, что заставишь меня почувствовать себя другим человеком. Так что заставь меня чувствовать себя другим человеком.
– Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя очень высокий болевой порог? – спросила Анита.
– Да. Священник, с которым я встречался, – ответил он. Анита посмотрела на него именно так, как он и ожидал.
Анита вернулась к работе, и Кингсли мысленно уволил Сэм десятью разными способами за то, что втянула его в это. Но вчера он вернулся из Рима с затекшей спиной и такой тяжестью в груди, что не мог дышать. Сэм позвонила Аните, чудесной массажистке, и назначила срочный визит.
Даже грубый секс с Сореном не причинял такой боли. Сейчас он мог кончить в любую секунду.
– Дыши, – приказала Анита, и Кингсли повиновался. Он дышал, она массировала, и каждый нерв в его теле кричал.
Боль поглощала его. Боль омывала его, боль накрывала его, он пил ее, дышал ею. Боль от игры со свечным воском была тем видом постоянной устойчивой агонии. Когда в последний раз он ощущал воск? С Сореном, конечно же. Они нашли в школьной кладовой кованые подсвечники и принесли их в хижину для дополнительного освещения для своих игр и чтения. Одной прохладной тихой ночью Сорен приказал Кингсли лечь на живот на раскладушку, привязал его запястья и лодыжки к столбикам кровати. Несколько часов Сорен сидел на его бедрах и капал на него воском, обжигая его капля за каплей. Неважно, как сильно задыхался Кингсли, как стонал, как рычал и вздрагивал, Сорен не останавливался. Пока Сорен покрывал его тело воском, он задавал Кингсли вопросы.
Что ты хочешь делать со своей жизнью?
Куда ты хочешь пойти?
О чем ты мечтаешь?
Что ты любишь?
Что ты ненавидишь?
И он со всей честностью отвечал на вопросы.
Я хочу провести свою жизнь с тобой.
Я хочу идти туда, куда идешь ты .
Я мечтаю о тебе.
Я люблю секс.
Я люблю боль.
Я люблю тебя.
Ненавижу ночи, проведенные без тебя.
Каким маленьким был тогда его мир. Он был размером с ту хижину. Что если был его сестра, Мари-Лаура, не приехала в Святого Игнатия? Был бы мир Кингсли таким же маленьким сейчас? Он бы охотно, радостно и слепо посвятил бы себя Сорену. Он бы следовал за Сореном, делал все, что Сорен приказал бы, спал там, где Сорен сказал бы спать, ел то, что Сорен сказал бы ему есть и умер бы от собственных рук, если бы Сорен приказал. Возможно ли, что это было к лучшему, что Кингсли удрал от Сорена на несколько лет? Возможно ли, что уйти и пойти своим путем было правильным решением? Сейчас Сорен казался гораздо счастливее, чем в школе. Может, разлука с ним и Сорену пошла на пользу, хотя не имело смысла тешить саму мысль о том, что Сорену было лучше без него. Кингсли гадал... что бы он ответил сейчас, если бы ему задали те же вопросы?
Я хочу построить королевство для подобных и охранять нас.
Я хочу поехать на Карибы. Еще не был там. Тринидад, Доминиканская Республика, Гаити.
Ночью я мечтаю быть задушенным, подстреленным. Но днем, когда просыпаюсь, я мечтаю найти того, с кем смог бы разделить свою жизнь и королевство.
Я люблю секс. Люблю женщин. Люблю мужчин. Люблю этот город. Люблю музыку. Люблю свой дом. Все еще люблю Сорена. Всегда любил.
Ненавижу...
Что он ненавидел в эти дни? О, он знал.
Ненавижу таких людей как Фуллер, поэтому и забираю у него церковь.
Совершенно отличные ответы от тех, которые были в подростковом возрасте. Получше.
Кингсли никогда не узнает наверняка, что случилось бы, если бы они остались вместе. Прошлое было мертвым. Он должен перестать пытаться выкопать его и реанимировать. Он несколько лет цеплялся за него, потому что ему больше не за что было цепляться. Но теперь у него было видение, мечта, надежда на будущее. И неважно что произошло, он осуществит все это. На какие бы жертвы не пришлось пойти.
Анита закончила работать над шрамом. Он перевернулся на живот, и она провела следующий час работая над болью в шее и плечах. Закончив, женщина нежно положила руку ему на макушку.
– Кингсли, можешь сделать глубокий вдох? – cпросила Анита, ее слова проникли в его мысли.
Он перевернулся на спину, расправил плечи и вдохнул.
– Еще раз?
Он снова вдохнул. Его легкие расширились, грудь раздулась, и он сделал самый глубоких вдох в своей жизни.
И тот не причинял боли.
– Dieu, merci... – выдохнул он и улыбнулся.
– Лучше чувствуешь себя? – спросила Анита.
– Словно другой человек.
Анита оставила его одного, чтобы он оделся. Кинг сказал, что попросит Сэм позвонить и назначить еще один прием. Анита обняла его – обняла? – на прощание и сказала наслаждаться днем, гулять, дышать свежим воздухом.
Он нашел таксофон и набрал номер.
– Результаты анализов? – поинтересовался Сорен, как только Кингсли заговорил.
– Пока нет, – ответил он. – Узнаю завтра.
– Хочешь, чтобы я был с тобой?
– Нет, – сказал Кингсли. – Думаю, должен сделать это один.
Он не хотел быть один, но, если результаты будут не такими, как ему хотелось, Сорену не придется лицезреть, как он разваливается на части.
– Уважаю твое решение, – произнес Сорен. – Тогда чем я обязан за удовольствие этого звонка?
– Хотел сказать, что я ездил в Рим.
– Так вот где ты пропадал. Сэм не сказала мне, когда я звонил.
– Она слишком заботлива, – ответил Кингсли, улыбаясь себе. Ему понравилось, что Сэм не рассказала Сорену, где он был. Женщина не боялась разозлить Сорена. Ему следует повысить ей зарплату. – Я познакомился с твоей подругой Магдаленой.
– Что думаешь о ней?
– Она была очень груба со мной, – признался Кингсли, преуменьшив. Она научила его таким практикам, о которых он и не подозревал, читала лекции о согласии и безопасности практик и заставляла его тренироваться с кнутом до тех пор, пока он тоже не научился рассекать визитку надвое. Жаль, что нельзя было остаться там подольше.
– Я предупреждал, – смеясь заметил Сорен. – Рад, что ты дома.
– Ты скучал по мне?
– Я скучал злиться на тебя.
– Насчет этого… – начал Кингсли. – Ты сегодня занят?
– А что?
– Хочешь надрать мне зад?
– Кингсли, разве мы не обсуждали это?
– Надрать мне зад в футболе, – продолжил он. – Я имею в виду, не хочешь ли снова поиграть со мной в футбол? Pardonnez-moi... соккер. – Сейчас он чувствовал себя беспричинно глупо, словно волнующийся подросток, который приглашает самую популярную девушку в школе на свидание. Он никогда не делал этого. Он пропускал свидания и переходил сразу к траху. – Ты занят, не так ли? И...
– Кингсли.
– Неважно. Я забыл, что у тебя работа.
– Кингсли. Сосредоточься.
– Quoi?
– Да. Приходи в мою церковь, – сказал Сорен, и Кингсли был уверен, что слышит улыбку Сорена. – Пресвятое Сердце в Уэйкфилде. Будь там в пять.
– Значит, ты хочешь поиграть со мной? – уточнил Кингсли.
Он услышал усмешку Сорена: – Думал ты никогда не спросишь.
Все еще улыбаясь, Кингсли повесил трубку и направился к дому, чтобы переодеться. Он до сих пор не видел Пресвятое Сердце. Он ждал приглашения, не желая вторгаться в мир Сорена, а теперь неожиданно занервничал. Что если она была там? Новая любовь? Королева Девственница? Элеонор Луиза Шрайбер, похитительница автомобилей и сердец.
– Ну, как все прошло? – спросила Сэм, когда Кингсли вошел в кабинет. – Анита показала свою магию?
– Я думал, она убьет меня. Никогда в жизни мне не было так больно. А в меня стреляли четыре раза.
– Значит...
– Проверь, сможет ли она снова принять меня на этой неделе.
– Я же говорила, она волшебница, – ответила Сэм.
– Говоря о чудесах, я должен бежать. У меня свидание со священником, и мы будет играть в футбол.
– Настоящий футбол или придуманный европейский футбол?
– Придуманный европейский футбол.
– Соккер, – ответила она, подмигнула и подняла палец. – Пока тебя не было, тебе кое-что пришло.
Она протянула ему пухлый конверт, на нем было лишь его имя и ничего больше.
– Откуда он взялся? – спросил Кингсли.
– Курьер принес. А что?
– Ничего, – ответил он. Кингсли вскрыл конверт. Мини-кассета упала ему на ладонь.
Он посмотрел на Сэм. Она в замешательстве замотала головой. Кингсли обошел стол, достал магнитофон и вставил кассету.
Когда он нажал кнопку воспроизведения, то услышал собственный голос.
– Друг друга.
– У тебя есть друзья, которые дружат с пятнадцатилетними девочками?
Другой голос на пленке принадлежал Роберту Диксону. Запись продолжалась.
– У меня интересные друзья.
– Я не знал, что у тебя есть друзья, Эдж .
– Кингсли? Что это? – спросила Сэм. Он поднял руку, чтобы заставить ее замолчать.
– Я ставлю свою работу под угрозу, помогая пятнадцатилетней девушке избежать колонии для несовершеннолетних за угон, и хочу знать всю историю.
– Хорошо. Мой старый друг теперь католический священник. Ее
священник. Он попросил меня помочь ей. Я очень ему обязан. Это и есть мой долг.
– Ты дружишь со священником?
– Поверь, я шокирован больше, чем кто-либо другой.
– Он трахает ее? Священник?
– Что?
– Об этом пишут во всех газетах, – ответил Диксон. – Каждый чертов день появляется новая история о католическом священнике, трахающим какого-то ребенка. Бостон гудит. Филли, Детройт, Чикаго... Меня могут уличить в помощи священнику с несовершеннолетней девочкой, которую он трахает, и...
– Он ее не трахает.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что ее трахаю я.
Кингсли выключил запись.
Сэм уставилась на него.
– Я не трахаюсь с пятнадцатилетней девочкой, Сэм, – ответил он.
– Но...
– Это была ложь. Мне пришлось солгать.
– Кто это с тобой на записи?
– Окружной прокурор. Я попросил его помочь кое-кому.
– Он записал тебя. И сделает копии записи.
Кингсли постучал по конверту: – Много копий.
– Кинг, ты признаешься в совершении изнасилования.
– И в подкупе чиновника тоже. Не забывай об этом.
– Ты трахнул ее?
– Нет, конечно, нет. Я никогда не видел ее.
– Тогда почему ты признался?
– Не имеет значения. Важно то, что я кого-то разозлил.
– Кого?
– Длинный список подозреваемых.
– И что ты собираешься с этим делать?
– Сегодня ничего, – ответил он. – Завтра поговорю с мистером Диксоном.
– Почему он угрожает тебе?
Кингсли покачал головой.
– Без понятия. Я знаю о нем достаточно, чтобы разрушить его карьеру и его брак. Возможно, это не он.
– Тогда кто...
– Не знаю. Не волнуйся об этом.
– Я волнуюсь, – произнесла она, выглядя ошеломленной.
Кингсли подошел к ней, обхватил ладонями лицо и посмотрел прямо в глаза.
– Сэм, послушай меня. Думаешь, со мной впервые такое происходит? Это ничто по сравнению с тем, что я уже пережил. Этим я занимаюсь. Это и есть работа.
Сэм посмотрела ему в глаза. Он увидел в них страх, настоящий страх.
– У тебя действительно не было секса с пятнадцатилетней девчонкой? – спросила Сэм.
– Даже когда мне было пятнадцать, я не трахался с пятнадцатилетними девчонками. Шестнадцать – мой минимум.
Сэм усмехнулась, и Кингсли щелкнул ее по подбородку.
– Ладно, – ответила она. – Я доверяю тебе.
– Мне нужно идти. Не волнуйся.
Он поцеловал ее в лоб и покинул кабинет. Убрав кассету в сейф, он переоделся и к пяти часам припарковался перед Пресвятым Сердцем. Кингсли Эдж в католической церкви. Он не был уверен в существовании Бога, но, если тот и был, у Него было чертовски извращенное чувство юмора.
С марта жизнь Сорена как священника была для Кингсли чем-то чисто теоретическим. Он видел колоратку, сутану, но никогда не видел его за работой. Каждое воскресенье он думал о том, как Сорен читает проповедь в этом маленьком городке. Они хоть представляли, кто их пастор? Кем он был? От чего он отказался, чтобы служить мессу в этом маленьком городке этим маленьким людям, которые и не подозревали, что их священник отказался от богатства и власти, чтобы служить им? Конечно же, нет, и именно этого хотел Сорен. Его деньги был запятнаны его отцом. Властью слишком легко злоупотребить, и отец Сорена был тому доказательством. Пока Кингсли смотрел на церковь, груду камней и витражей в романском стиле, Кингсли гадал о...
Стал ли Сорен священником, потому что любил Бога, Отца?
Или стал священником, потому что ненавидел собственного отца?
Или оба варианта?
– Хорошо. Ты здесь, – сказал Сорен. Он вышел из боковой двери церкви на стоянку и направился к Кингсли. На нем были черные спортивные штаны и черная футболка. – Мы опаздываем.
– Опаздываем на футбол?
– Опаздываем на тренировку.
– Тренировку? – переспросил Кингсли, когда они свернули в переулок. – Я думал, мы будем играть. Только ты и я.
– Ты слишком хорош и должен быть в команде. – Сорен указал вперед на футбольное поле, позади небольшой школы. Он заметил около двадцати людей на поле, пинающих мячи между собой. Большинство из них походили на подростков, парней и несколько девушек. Некоторые были их возраста, лет двадцати-тридцати. Одна девушка, с забранными в хвост волосами, в коротких шортах и гетрах пробежала мимо них и помахала Сорену.
– Что ты делаешь со мной? – спросил Кингсли.
– Поздравляю, Кингсли. Ты новый нападающий команды в нашей церковной лиге.
– В школе ты был таким же странным? – спросил Кингсли. – Или это побочный эффект длительного воздержания?
– Ты не можешь отказаться. Мы уже заказали тебе футболку.
– Однозначно страннее со времен школы.
– Самое мудрое, что когда-либо говорил мне мой духовник, это то, что я могу быть священником и могу веселиться.
– Церковная лига футбола – это твое определение веселья?
– Это когда ты выигрываешь. Но первый Пресвитерианин обставил нас на прошлой неделе. Мы проиграли 4:1.
– Разве Пресвитерианцы не кальвинисты? – уточнил Кингсли. Сорен ненавидел кальвинизм.
– Теперь ты знаешь, почему мне нужна твоя помощь, чтобы уничтожить их.
