Текст книги "По зову сердца"

Автор книги: Тамара Сычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

XIII

В следующий раз комиссар рассказывал мне о Мане.

– Манина биография проще, – сказал он, закуривая папиросу. – Она выбросится недалеко от фронтовой полосы, в районе станции Семь Колодезей. Выдаст себя за официантку из городского ресторана. Якобы копала с населением окопы; когда советские войска высадили десант, она ушла с немцами. Постепенно проберется в Симферополь, отмечая в селах свой керченский паспорт. Придет в город, там ее встретят наши и устроят работать в буфет штабного ресторана.

Она должна встретить Луизу и стараться, чтобы ее приставили обслуживать молодую парижанку. Бывая у Луизы дома, Маня будет поддерживать с вами связь… Но помни, Сычева, там надо быть особенно твердой в случае провала. Язык откуси, но ничего о товарищах не скажи!

Несколько дней у нас ушло на то, чтобы приготовить экипировку, особенно мне, у меня ничего не было гражданского, все пришлось приобретать, причем не новое, а поношенное.

У Луизы уже были готовы два чемодана, набитые нарядами, сшитыми по последней парижской моде, – все эти вещи привезла настоящая Луиза из Парижа. Приходилось только все подгонять по фигуре.

Как-то холодным вечером, сидя на постелях, мы разговаривали о том, как будем работать в тылу врага.

– Боюсь, девчата, – вдруг призналась Луиза. – Когда я работала с Маней в Киеве, мне было не так страшно. Киев я хорошо знаю, выросла там. А здесь город незнакомый…

– Ничего, ведь я буду с тобой рядом, – успокаивала ее Маня, – да и Тамара будет недалеко и другие наши.

– Вам, конечно, хуже, – сказала я, – придется все время быть на глазах фашистов.

Луиза в этот вечер была необычно грустной, даже ни разу не рассмеялась.

– Что с ней? – удивленно переглядывались мы с Маней.

– Тамаре легче, – сказала вдруг Луиза, зябко кутаясь в накинутую на плечи шинель: – Если даже случится несчастье, все-таки она уже любила, у нее муж, ребенок… А мы с Маней? Мы даже никогда не любили еще по-настоящему, и вдруг – умереть? Умереть, так и не узнав счастья!

– Луиза! – возмущенно перебила Маня. – Как тебе не стыдно! Прекрати сейчас же! Об этом ли мы должны сейчас думать?

В душе я Луизу вполне понимала. Эти девушки, молодые, красивые, жертвовали жизнью, отправлялись на опаснейшую работу в тыл врага. Но права и Маня. Конечно, разве об этом надо думать, когда решается судьба Родины!

Через несколько дней всех нас, группу разведчиков в восемь человек, собрали и повезли в закрытой машине на аэродром нашей части. Тут я увидела и «брата», которого мне описывал командир. Лейтенант Миша сообщил, что через несколько дней мы отправимся на Крымский фронт и будем выбрасываться в тыл врага. Поэтому здесь, на нашем аэродроме, мы должны сделать тренировочный прыжок с самолета.

На аэродроме нас накормили сытным завтраком. Мы уже допивали чай, как вдруг в столовую вошел летчик. Вид у него был возбужденный.

– Кончайте завтракать, сестрички. – И, вызвав повара, добавил: – Готовьте хороший стол. Сейчас будем Золотую Звезду обмывать!

– Кого же это наградили? – заинтересовались мы.

– Свинцова. Вот читайте! Он только что прилетел с Крымского фронта, и сегодня ему вручили Золотую Звезду, – летчик протянул нам газету.

– А ну, покажите! – Луиза вскочила, схватила армейскую газету с портретом летчика-героя.

– Какой красивый! – воскликнула она.

Мы все, окружив Луизу, тоже рассматривали портрет. Из-под козырька фуражки на нас смотрели смелые черные глаза молодого летчика.

«Сегодня наша часть вручает Золотую Звезду отважному летчику Анатолию Свинцову, проявившему героизм и мужество в борьбе с фашизмом», – громко читала Луиза.

Перебивая ее, позади кто-то из летчиков крикнул:

– Да вот и сам Свинцов идет!

Все бросились к окну, из которого хорошо был виден аэродром.

К столовой приближалась группа летчиков в теплых унтах, в шлемах, впереди шел стройный, смуглый лейтенант.

Как только он перешагнул порог, Луиза, с газетой в поднятой руке, скомандовав нам «смирно», подошла к лейтенанту, приветствуя и поздравляя его от имени медицинских сестер Н-ской части.

Увидев перед собой красивую смелую девушку, лейтенант смутился, но подал команду «вольно!» и поблагодарил Луизу за поздравление.

Голубые глаза девушки разгорелись и казались совсем синими, щеки зарумянились.

– Эх! – воскликнула она. – Вот такого героя можно полюбить по-настоящему, на всю жизнь. Правда, девушки? – обернулась она к нам с Маней.

Все засмеялись.

Маня, смутившись, незаметно сжала мне руку и покраснела, закусив губу: общительность и смелость Луизы иногда казались ей нескромными.

– Ну, что же вы стоите? – обратилась Луиза к вошедшим летчикам. – Рассаживайтесь, будьте гостями.

Летчики были ошеломлены таким натиском. Но уже через несколько минут мы сидели за общим столом, оживленно разговаривая.

Только лейтенант Свинцов, казалось, никого не замечал, кроме Луизы. И поздравлений товарищей, и тостов в его честь тоже не слышал. Он сидел рядом с Луизой и смотрел на нее, слушал только ее.

– Повезло тебе сегодня, Толя, – кивая на девушку, говорили летчики и смеялись: – Смотрите, он даже вина не пьет!

А Луиза так и заливалась счастливым заразительным смехом, потом с бокалом в руке поднялась и запела арию из «Периколы»:

 
Какой обед там подавали,
Каким вином там угощали!..
 

– Неужели она будет пить? – шепнула я Мане.

– Перед прыжком? Что ты, никогда! – строго посмотрела на меня Маня. – Н-нет, – не сводя глаз с Луизы, проговорила она. – Но такой я никогда еще ее не видела. Неужели она влюбилась?

В это время в столовую вошел наш командир взвода, увидев нас за столом, побледнел. Заметив это, Луиза громко сказала:

– Идите сюда, товарищ лейтенант. Как медик, я разрешаю вам выпить бокал вина.

Лейтенант понимающе усмехнулся, подошел к нам.

– Ну, товарищи медики, – тихо сказал он. – Прыгать будем не скоро. Погода нелетная.

– Ничего, мы подождем, – ответила за всех Луиза.

И, встряхнув кудрями, опять громко запела:

 
Эх, Андрюша, нам ли быть в печали!
Не прячь гармонь, играй на все лады!
Поднажми, чтобы горы заплясали,
Чтоб зашумели зеленые сады…
 

Я не могла оторвать от нее глаз. Живая, легкая, подвижная и – до чего ж очаровательная.

Я даже рассердилась, когда Маня, вставая из-за стола, шутливо бросила Луизе:

– Пой, пташка, пой, да где-то сядешь!

– На оккупированной немцами территории, а то и на штыки фашистов, – склонившись к ней, тихо ответила Луиза.

…Часов в двенадцать небо начало проясняться, из-за снеговых туч показалось холодное зимнее солнце. Летчики по одному стали покидать столовую.

Последовала команда и нам:

– На аэродром!

Торопливо, на ходу надевая парашюты, мы вышли на посадочную площадку. Погода была тихая. Под ногами хрустели льдинки, в небе завывали самолеты.

– Сегодня будете прыгать со скоростного бомбардировщика, – сказал Миша и подвел нас к большому самолету.

– Миша, ты не сердишься на нас? – спросила Маня.

– Нет, это летчики нашей десантной части, ничего.

Луиза все время шла позади, а подле нее – лейтенант Свинцов. В самолет она входила последней. Помахав лейтенанту рукой, привычно захлопнула за собой бортовую дверь.

Заревели моторы, самолет покатился по полю и стал набирать высоту. Земля быстро удалялась. Все сидели напряженные и серьезные. Одна Луиза продолжала смеяться, рассказывая что-то. Маня слушала ее и нехотя улыбалась, а мне было совсем не до смеха.

– Ну ладно, хватит тебе! – рассердилась я, когда Луиза, смеясь, дернула меня за рукав шинели, рассказывая о Толе.

– Конечно, – поддержала меня Маня. – Тамара прыгает впервые, она волнуется.

– Ерунда! – махнула рукой Луиза и крикнула инструктору: – Я буду прыгать первая!..

– Нет, вы будете прыгать замыкающей, – сказал строго командир взвода. – Первыми прыгают мужчины, потом Маня, за ней Сычева, а потом вы…

От волнения у меня сдавило горло. Звучит команда: «Приготовиться!» – Один за другим, пригибаясь, прыгают в люк бойцы. Вот к открытому в полу люку подходит Маня.

Затаив дыхание, я шептала правила прыжка, вспоминая слова инструктора: «Прыгнуть и в воздухе считать до десяти, потом дернуть кольцо, а когда парашют раскроется, согнуть в коленях ноги…»

– Сычева, прыгай! – услышала я голос командира взвода.

Стало страшно, но пересилила себя, присела на край люка и, ухватившись за кольцо, свисающее с левого плеча, бросилась вниз. Волны воздуха меня подхватили, я испугалась и, не досчитав до десяти, с силой дернула кольцо парашюта. Меня рвануло, лямки натянулись, и я увидела над собой огромный белый купол. На сердце сразу стало легко и весело.

Плавно качаясь, я не заметила приближения земли. Неожиданно с силой брякнулась о землю. Ноги, согнутые по инструкции в коленях, спружинили, и это спасло меня от переломов. Свалившись набок и потушив свой парашют, я сейчас же взглянула на кружившийся над полем самолет. Из люка выскочил последний парашютист. «Луиза», – подумала я.

Парашютист летел к земле, с каждым мигом увеличивая скорость. «Не раскрылся парашют!» – ахнула я и тут же увидела, что все находившиеся на аэродроме бегут к месту предполагаемого падения парашютиста. Среди других я заметила и высокую фигуру лейтенанта Свинцова.

Взглянув на парашютиста, я похолодела: земля была уже слишком близко, чтобы на что-нибудь еще надеяться. И только метрах в двухстах от земли над падавшей фигуркой взвилось белое полотно парашюта. Луиза, раскачиваясь на лямках, весело махала нам рукой, а Толя Свинцов, потеряв фуражку, весь мокрый, все еще бежал вслед уносившемуся в поле парашюту.

– Наложу взыскание! – сердито крикнул позади меня командир взвода. – Я ей не разрешал делать затяжных прыжков…

Лицо его было взволнованным и сердитым.

– Надо же хвастнуть! – сказала подошедшая Маня.

Вскоре мы, опять все вместе, ехали домой в той же закрытой полуторке, но кроме нас ехал и Толя Свинцов. Он сидел рядом с сияющей Луизой и возмущенно говорил:

– Но вдруг бы парашют отказал?! Как ты могла рисковать собой? Пойми… – и он что-то горячо зашептал ей на ухо.

– Это ведь так просто! – смеялась в ответ Луиза. – Что мне, в первый раз?

Они с Луизой сошли в городе у нашего штаба.

– Потеряли мы Луизу, – сказал один из наших разведчиков. – Такого с ней никогда не бывало.

Луиза приехала только поздно вечером, необычно тихая и молчаливая. Такой же она была и все следующее утро, а под вечер вбежала в комнату сияющая и объявила:

– Девчата! Целуйте меня. Я выхожу замуж.

– Что-о? – поднялась пораженная Маня. – Что ты сказала?

– То, что ты слышала. Мы с Толей решили пожениться. Мы любим друг друга.

Раскрыв чемодан, она достала белое шифоновое платье.

Маня ошеломленно наблюдала за ней.

– А командир полка, а комиссар?..

– Они уже разрешили, и Толя ведь наш…

– Луиза, ты не должна этого делать, – горячо сказала Маня, – сейчас не время.

– Почему? Вот именно время, – подняла брови Луиза. – Толя хороший, меня любит… Хоть три дня, да поживу с любимым! А там ведь неизвестно, что будет… – сказала она и вдруг заплакала.

Это было так необычно для Луизы, что даже строгая Маня смягчилась.

«Сегодня познакомилась и на другой день замуж, – стояла я в раздумье, а где-то глубоко шевелилась мысль: – А может, она права?»

– Ну, что же вы загрустили? – прикрикнула на нас Луиза, вытирая заплаканные глаза. – Свадьбу сегодня будем играть! О нас уже доложили старшему командованию.

Быстро сбросив сапоги и брюки, Луиза надела пышное белое легкое платье и белые туфли и через минуту уже весело кружилась по комнате, напевая:

 
Крошка-дитя, я влюбился не шутя,
Крошка-дитя, полюби и ты меня…
 

– Ну что же вы стоите? – снова накинулась она на нас. – Сейчас Толя придет. Маня, иди в столовую, сдвигайте столы, помогайте накрывать. Я бы сама пошла, но неудобно…

Не успела она договорить, как объявили тревогу по части.

– Стройся! – крикнул командир взвода, стукнув в дверь.

Наспех переодеваясь, Луиза бурчала:

– И замуж нельзя выйти по-человечески!.. Свадьбу не дадут сыграть…

Выстроившись в пальмовой аллее, мы ждали комиссара. Через несколько минут нам уже зачитывали разрешение старшего командования на брак двух воинов нашей части.

– Вот видишь, Маня, а ты еще сомневалась. Самый настоящий брак, крепче загса, – шептала Мане Луиза.

В начале вечера выступил наш комиссар. Он сказал, что жизнь молодых начинается с больших испытаний. Пусть помнят они всегда, что за их спиной Родина-мать, которая находится сейчас в большой опасности. И светлую жизнь, счастье свое и своих детей им придется завоевывать в кровавых боях. Но он верит в то, что все испытания выдержат они с честью.

– Крепче дружбы фронтовых друзей не бывает! – закончил свою речь комиссар.

До отбоя, который в этот день был на час позже, в вестибюле бывшего санатория звенели тарелки, стаканы, говорились напутственные речи.

Все весело поздравляли молодых и кричали: «Горько!» – летчики, штурманы и радисты этой авиадесантной части. Все знали, что медсестра Луиза выходит замуж за летчика. Но Анатолию было известно о своей невесте гораздо больше, и потому весь вечер он был мрачен и задумчив. Даже Луиза не могла развеселить его. Потом она рассказывала нам, что, когда они остались вдвоем, Анатолий говорил ей:

– Эти дни как сон. Я тебя вчера нашел, сегодня мы счастливы, но завтрашнее неизвестно. Лучше бы ты действительно была медработник. Завтра я вылетаю на задание, но теперь я не один, а с тобой в сердце! Ты, родная женушка, теперь моя счастливая звезда, ты постоянно будешь у меня перед глазами, и мы с тобой должны только побеждать. Смотри береги себя!

Он порывисто обнял ее.

– Боюсь за тебя… Будь осторожна. Даешь мне слово?..

– Хорошо. Ради тебя…

На другой день мы с восторгом встретили радостную новость: войска Западного фронта перешли в контрнаступление и разгромили оккупантов под Москвой.

А тридцатого декабря стало известно, что группа войск Кавказского фронта, чтобы облегчить героическую борьбу наших воинов под Севастополем и оттянуть войска врага, высадила десант в Керчи и Феодосии и ведет ожесточенные бои за продвижение в глубь Крыма.

В этот вечер мы собрались по тревоге и на машинах приехали в Новороссийский порт. С наступлением темноты началась погрузка на теплоход. По узкому и крутому трапу бойцы всю ночь таскали ящики с боеприпасами, машины грузили подъемным краном.

Пахло смоляными канатами. Наш старшина бегал по пристани, распоряжался хозяйством, торопил неповоротливого повара.

– Гнатенко! Гнатенко! – кричал он. – Идите скорее, получайте продукты.

– Да подождите, дайте кухню погрузить, – отвечал тот.

Стало рассветать. Подул свежий утренний морской ветер. Люди с тревогой все чаще поглядывали на небо.

Наша группа разместилась на верхней палубе, у капитанского мостика. Не прошло и получаса, как объявили воздушную тревогу. Послышался тяжелый гул самолетов и нарастающий свист. Мы втроем прижались к стене. Совсем рядом что-то сверкнуло, загремело, и меня воздушной волной отбросило к борту корабля.

Со всех кораблей и катеров ожесточенно стреляли, вокруг рвались бомбы, густой черный дым нестерпимо ел глаза. Я с трудом встала.

– Тамара, где ты? – кричала Луиза. – Жива? Отвечай!..

И, убедившись, что я цела, засмеялась:

– Молодец, воздушный балет совершила!

Но мне было не до шуток. Перед глазами плыли цветные круги, уши заложило, в голове звенело.

– В соседнее судно попала бомба, – объяснила мне Луиза.

Наш теплоход не повредило, и он продолжал готовиться к отплытию. Днем было еще несколько воздушных налетов, но зенитная артиллерия успешно отразила их, сбив два самолета врага.

В сумерках теплоход отчалил и стал медленно пересекать бухту. Капитан стоял на мостике и подавал команды. Командиры, собравшись у борта, молчали и напряженно смотрели на воду. Непривычная тишина показалась мне подозрительной.

– Куда все смотрят, что случилось? – удивилась я.

– Немецкие самолеты набросали мин в бухту, – мрачно ответила Маня.

Я подошла к борту. Впереди нас сновали тральщики, миноискатели. Вдруг возле одного из них поднялся высокий столб воды. Это взорвалась мина.

– Одну подорвал! И вторая есть!.. – произнес командир взвода. – Молодцы ребята!

Теплоход благополучно вышел из бухты в открытое море. Мы с Маней присели у борта. Луизе, видно, надоела тишина, и она тихо запела. Мы с Маней поддержали ее. Мерзли ноги, руки, но тепло было на душе – согревали любимые песни.

Вдруг Луиза замолчала и с тоской прошептала:

– Где-то мой Толя сейчас?..

К полуночи подул ветер, пошел снег, все вокруг затянуло белой пеленой. Высокие пенящиеся волны то порывисто падали, то снова поднимались, качая теплоход. Совсем замерзнув, мы с Маней и Луизой залезли под лежащий на верхней палубе брезент и, прижавшись друг к другу, заснули.

Нас разбудил резкий толчок и треск. Теплоход сильно качнуло еще раз. Мы услышали беготню по палубе и высунули головы из-под брезента.

– Наскочили на мину… Тонем!.. Мина, тонем!.. – раздавалось со всех сторон. Теплоход быстро кренился на правый борт. На мостике послышался спокойный голос капитана:

– Раздать пояса! Не поднимать паники!

Погас свет, перестали работать машины, но по инерции теплоход продолжал двигаться. Волны захлестывали палубу. Нам тоже дали спасательные пробковые пояса.

– Глупая смерть, – сказала Луиза.

– Смерть всегда дура, – ответила Маня.

– Да, но прыгать в море мы не будем, все равно не доплывем в такую бурю, – отозвалась я.

– Машинное отделение и трюмы залило водой! Теплоход тонет! – прокричал бежавший мимо боец.

– Не паникуй! – крикнул ему кто-то из разведчиков.

Капитан старался вывести корабль на мель. Начали спускать шлюпки, все бросились к ним. Вскоре переполненные лодки скрылись во тьме. Мы с ужасом смотрели на черную бездну моря.

– Тамара, я закоченела, но, когда представлю, что прядется нырять в эти волны, меня бросает в жар, – говорила Луиза, дрожа от холода. – Знал бы сейчас мой Толя, что его героиня струсила.

– Какие тут могут быть шутки, – рассердилась Маня.

Теплоход заметно погружался, нижняя палуба была уже в воде, волны поднимались все выше и выше, захлестывая нас и сковывая морозом тело. Одежда отяжелела и тянула вниз.

Кто-то прыгнул в море в надежде доплыть до берега. Внизу послышались крики.

Сильный толчок повторился, теплоход заскрипел, затрясся, и наша палуба оказалась под водой. Кто-то крикнул:

– На вторую мину напоролись!

Вода накрыла нас с головой. «Конец!..» – промелькнула мысль. Мы захлебывались, не хватало воздуха. Но волна откатилась.

На мостике кто-то громко сказал:

– Сели на мель, товарищи! Это не мина!

Раздались радостные возгласы.

– Маня, Маня, мы спасены! – не помня себя кричала Луиза.

– Ну и что же, все равно замерзнем, – безразлично ответила та.

– А ты не падай духом, – сказала я и, заметив, что она дремлет, прижавшись к столбику, прикрикнула: – Не спи, нельзя спать!

Я тормошила ее, но она снова засыпала. Меня тоже клонило ко сну. Вода хлестала в лицо, губы мерзли, сводило скулы. Но все это было не так жутко, мы уже верили в спасение.

На мостике стали стрелять из пистолета. Я прислушалась: где-то далеко раздавались заунывные протяжные гудки тральщиков.

– Нас разыскивают, девушки, крепитесь! – крикнул нам командир группы. – Скоро спасение.

Потом я слышала как в полусне, что Луиза будила Маню.

– Маня, не спи. Маня! – кричала она, тормоша за рукав подругу.

– Очень хочется слать, – медленно отвечала та.

– А ты спой что-нибудь, – посоветовала ей Луиза.

Маня так рассердилась, что даже сон слетел.

– Прекрати шутки!

– Не сердись, Манюня! Вот, слышишь, нас уже разыскивают, – говорила Луиза, ее голос уносили сторону порывы ветра.

Время тянулось бесконечно.

К рассвету ветер стих, но тральщики еще долго разыскивали нас.

Полузамерзших, в бессознательном состоянии нас доставили в Керчь, в полевой госпиталь. Кто-то все время мешал спать, больно растирал тело…

Привели в чувство и отогрели нас быстро, а вот с экипировкой пришлось повозиться. Керчь немцы сильно бомбили и обстреливали из минометов и дальнобойной артиллерии. Поэтому мы расположились на окраине города, в большом подвале разрушенного дома.

Нас предупредили, что вначале выбросят другую группу разведчиков, а потом уже нас.

Приехавший за ними шофер привез Луизе письмо от мужа. Оно было все полно тоски, но между строк чувствовалось, что Анатолий все-таки верит в близкую встречу с женой. Главное – это беречь любовь. Он писал, что, возможно, им удастся еще раз встретиться.

Читая нам с Маней письмо, Луиза сияла от радости.

На следующий день, занимаясь с нами и проверяя нашу готовность, комиссар сказал:

– Вот как передадут радисты, что та группа благополучно приземлилась и уже работает, так сбросим и вас. Сегодня, наверное, получим от них весточку…

Но от десантников и в этот день ничего не получили. Прошло еще два дня, а известий никаких не было. Командование нашей части тревожилось. Комиссар не отходил от радистов и, нервничая, беспрерывно курил.

Расположившись в обширном сыром подвале среди старых рыбных бочек, грязных ящиков с бутылками и всякого хлама, мы, шесть разведчиков, в том числе три девушки, тоже нервничали, томясь в ожидании прыжка.

Луиза, сидя на порожнем ящике, в полумраке целые дни писала мужу письма, а потом читала нам с Маней.

Хотя настроение у меня было неважное, я смеялась и шутила над молодой женой, а Маня не могла скрыть своего возмущения.

– Я не признаю такой любви, – говорила она. – Как это можно за один день полюбить человека так, чтобы писать ему на день по десять писем?!

Задумчиво глядя в темноту подвала, Маня мечтала:

– Вот если останемся живы, я полюблю по-настоящему, чтобы потом не пожалеть. И только на всю жизнь!..

– Ты думаешь, что у нас с Толей не на всю жизнь? – с вызовом сказала Луиза.

Маня молча пожала плечами.

Мне тоже взгрустнулось. Где-то Гриша? Что-то никак не найдут его, сколько ни запрашивала. Может, уже погиб…

Каждый день с вечера, зажигая коптилку, мы рассаживались вокруг большой перевернутой кверху дном дубовой бочки и, играя в домино, с тревогой ждали машину, которая отвезет нас на аэродром.

Где-то раздавалась орудийная канонада, в небе со звенящим гулом кружились вражеские самолеты, время от времени сбрасывая на землю смертоносный груз.

Луиза, то и дело вынимая из карманчика гимнастерки иголку, подтягивала в каганце фитиль. Тени на мокрых стенах подвала удлинялись, углы, где стояли принесенные из разрушенного дома кровати, становились светлее, а напряженную тишину нарушали только глухие стуки костяшек домино о пустую бочку.

Каждый гудок проезжающей мимо машины настораживал, но ожидания были напрасны. Известий от парашютистов все не было, и выбрасывать нас командование не решалось.

Однажды поздним вечером, когда мы, утомленные ожиданием и игрой в домино, тихо беседовали, к нам в подвал спустились командир взвода и комиссар. Даже при мерцающей «мангалке» мы заметили, что лицо комиссара было необычно хмуро и бледно.

– Завтра начнем высаживать, по одному каждую ночь, – коротко объявил он. – Вы, Маня, пойдете первая. Приготовьтесь.

– Хорошо, – ответила та.

– Ну, Луиза, вы готовы? – посмотрел на девушку капитан.

– Всегда готова! – весело ответила Луиза.

– Покажите-ка ваши наряды. Никаких следов не осталось после аварии? Все подогнали на себя?

– Да, товарищ комиссар. Вот сейчас я вам продемонстрирую.

И, взяв тяжелый чемодан, она скрылась за ящиками, перегораживающими подвал. Через несколько минут оттуда послышался ее голос:

– Идет опечаленная гибелью мужа молодая вдова Луиза Лаунберт-Фальцфейн…

И из-за ящиков вышла Луиза. Гладко облегающее ее стройную фигуру черное длинное платье из панбархата, с длинными рукавами и стоячим воротником, резко оттеняло туго стянутые на затылке бронзового цвета вьющиеся волосы. Только мелкие непокорные кудряшки пышно золотились над высоким лбом.

– Какая скромность! – сказал кто-то из нас.

Грустное выражение лица и печальные глаза Луизы нас поразили. Она стала совершенно другой, даже походка изменилась.

Потом Луиза показала комиссару сумочку, перчатки и всякую мелочь, вплоть до сережек и колец с браслетами.

– Так… – сказал командир взвода. – Хорошо. Значит, Маня, ночью в два часа приедем за вами. Прыгать будете из скоростного. Да, вот что, это для вас интересно, Луиза, на днях вы будете прыгать под личным командованием… – лейтенант не удержался и улыбнулся… – вашего мужа.

– Толя! Милый! – захлопала в ладоши Луиза. – А я уже думала, что больше с ним и не повидаюсь!..

– А когда я? – спросила я комиссара.

– После Луизы. Так вы хорошо запомнили и свою и их легенды? – опросил меня комиссар.

– Да, конечно.

– Скоро получите необходимые документы.

Когда они ушли, я спросила «брата»:

– А ты уже бывал в тылу?

– Приходилось. Но всегда был в прифронтовой полосе, а на этот раз впервые в глубокий тыл…

В час ночи к дому тихо подъехала машина. В подвал спустился командир взвода.

– Маня, готова? Поехали.

– До свидания, товарищи! – махнула нам рукой девушка.

– Счастливо, Маня!

Маню увезли.

А на следующий день до нас дошла неприятная новость, взволновавшая всех. Мы узнали, что первая группа парашютистов выбрасывалась в тот момент, когда недалеко по дороге проходила колонна немецких войск. Заметив наш самолет, они стали за ним следить, потом окружили парашютистов и даже не стреляли…

– Всех прикололи штыками во время приземления, – сказал один из разведчиков.

– И поэтому теперь решили сбрасывать по одному, – догадалась Луиза.

– А как Маня? От нее нет ничего? – встревожились мы.

– Еще нет.

Всю неделю мы ждали напрасно.

– Найдется Маня, не пропадет, – успокаивал нас комиссар.

Наконец однажды утром он пришел радостный.

– Маня приземлилась благополучно, сегодня ваша очередь, – сказал он Луизе.

В час ночи к дому тихо подъехала машина. По каменной лестнице простучали сапоги командира взвода.

– Луиза, готова? Давай быстрее! – показал он на чемодан и лежавшую на нем шубку. – Там Толя ждет, – с улыбкой добавил он.

Луиза засуетилась, надевая красивые, уже несколько поношенные боты и шубку.

– До скорого свидания! – крикнула она нам и нырнула в машину.

В сырых углах нашего подвала будто потемнело. Мы сразу почувствовали, как нам не хватает бодрой шутки и заразительного смеха Луизы. Даже выдержанный и строгий Виктор, мой «брат», все время вспоминал:

– Как-то там наша птичка приземлилась?..

Следующую ночь мы опять сидели за домино в ожидании, не зная, чей же сегодня жребий.

– Наверное, мой черед, – говорил Виктор. Машина подъехала, как и вчера, в час ночи.

Опять застучали по лестнице тяжелые сапоги командира. Он обвел разведчиков глазами и действительно остановил их на Викторе.

– Собирайся! – сказал он.

Уехал и Виктор. Но через час мы опять услышали, как подъехала машина, и Витя сбежал вниз.

– В чем дело? – бросились мы к нему. – Что-нибудь случилось?

– Не выбросили. – Он пожал плечами.

– Почему не выбросили?

– Не знаю, – стаскивая сапог, раздраженно сказал Витя. – Вот со мной приехал командир и штурман, у них и спрашивайте…

На лестнице послышались шаги, и в подвал спустились двое: Миша и огромного роста летчик, в меховых унтах и кожаном шлеме.

– Здорово, ребята! – весело поздоровался летчик и, увидев домино, сразу подсел к бочке. – В козла ударим?

– Ударим! – послышались голоса.

Села тасовать камни и я. Но именно в этот момент меня окликнул Миша:

– Сычева, ко мне! Собирайся, сегодня прыгаешь ты.

– Почему? – удивилась я. Голос у меня дрогнул.

Пристально взглянув на меня, Миша ответил:

– Такой приказ. Виктора – завтра. Ясно? Собирайся!

– Ясно, – ответила я не очень уверенно.

Миша подсел к играющим в домино, а я пошла в свой угол, за ящики, собираться.

Неожиданный приказ меня смутил настолько, что мне стало зябко… Набросив теплый платок на плечи, я стала укладывать вещи в чемодан. Под руки мне попала фотография Лоры. Свет фонарика упал на белобрысую детскую головку, и на меня опять, как живые, смотрели удивленные большие детские глаза. Этот взгляд дочки мне всегда казался упреком, а в этот вечер особенно…

Тоскливо заныло сердце, слезы сдавили горло. Прижав фотографию к губам, я заплакала. Вспомнились протянутые ко мне ее маленькие ручонки, когда я в последний раз выходила из дому с вещевым мешком за плечами. Трудно мне было тогда от них оторваться.

«Лоруша, прости и прощай! – шептала я. – Увидимся ли еще?»

По ту сторону ящиков слышны были споры и азартный стук костей домино о пустую бочку. Тусклое пламя коптилки иногда, будто пугаясь, вздрагивало, ярче освещая подвал. Вытирая слезы, я не могла отвести глаз от маленького, такого жалкого личика. «Сиротка моя… Наверное, спишь спокойно и маленькую ручку, как всегда, под щечку подложила… Фашисты, гады, – вспыхнула злобная мысль, – хотят отнять у тебя покой и жизнь, как у тех…» – и перед глазами замелькали картины: ужас первого дня войны. Горькие слезы перепуганных детей, беспомощность взрослых в пионерском лагере, изуродованные бомбежкой трупы. Вспомнилось зверское убийство детей тети Гаши. Вдруг показалось, что окровавленные руки фашистов тянутся к спящей Лорочке… Ненависть высушила мои слезы. Опять ко мне вернулась прежняя решимость: мстить этим гадам! Уничтожать их! Не откладывая, не медля ни одного дня!

Сбросив платок и захлопнув крышку чемодана, я подошла к Мише и громко сказала:

– Я готова.

– Молодец! – все еще всматриваясь в свои камни, рассеянно откликнулся командир. – Сейчас поедем. – И, с силой стукнув дублем по бочке, крикнул: – Тур окончен, хлопцы. Поехали! – обратился он к штурману.

Надев белый меховой жакет и обвязавшись платком, я простилась с товарищами.

– До встречи! – ответил Виктор.

По дороге к аэродрому я спросила у штурмана:

– А Луизу вы выбросили?

– Да, конечно, – сказал он. – Только с другого самолета. Со скоростного бомбардировщика.

– А как Анатолий расставался с Луизой?

– Да как… Вообще-то. Свинцов сильный человек, а здесь и он сдал. Понятно, конечно: так любить и пустить на такое задание… Когда он вошел к нам, Луиза бросилась к нему. А он очень сдержанно (видно, собрал всю свою волю) спросил ее: «Ну что, готова?» А она молча обняла его и смотрела глазами, полными слез.

– На нее мало похоже, – заметила я.

– Плакала… «Ну только без слез», – нахмурил брови Свинцов и зачем-то стал поправлять лямки парашюта. Пальцы его заметно дрожали.

– Еще бы! – сказал лейтенант Миша. – Жена. «Родная, береги себя и нашу любовь!» – твердил он ей.

«Бедная Луиза», – подумала я, вздохнув, и услышала опять голос штурмана:

– Видно уже теряя самообладание, Анатолий прижал ее к себе и, зажмурившись, что-то неслышно говорил ей. Я наблюдаю за картой и сквозь шум мотора слышу, он кричит: «Я уверен в тебе, Ляля! Ты сможешь избежать этого! Луиза Лаунберт должна вызывать у них уважение!»

Увидев Джанкой, я крикнул: «Приготовиться!»