Текст книги "По зову сердца"

Автор книги: Тамара Сычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

VI

Дивизия получила приказ: задержать противника западнее Белой Церкви.

Снова завязались жаркие бои.

Как-то утром во время бомбежки я перевязывала легко раненного в руку командира орудия Наташвили. Потом услышала, что меня кто-то из траншеи зовет на помощь. Побежала туда. Там лежал раненый боец из роты автоматчиков. Перевязала и его, дала воды и уже закрывала флягу, как вдруг меня с силой отбросило к стенке окопа, на спину посыпались комья земли. Оглянулась и с ужасом увидела в двух шагах от себя авиационную бомбу. Она врылась в землю, только крылья стабилизатора зловеще торчали на поверхности. У меня все похолодело внутри. В голове мелькнула мысль: сейчас взорвется, бомба замедленного действия.

Выскочила из окопа, отбежала, спрыгнула в другой окоп прямо на головы бойцам.

– Что случилось, Тамара? Бомба гналась за тобой, что ли? Э-э, ты, оказывается, трусиха! – рассмеялись они.

Веселый тон бойцов меня возмутил. Я хотела что-то ответить, но вдруг меня обожгла мысль: «Как бросила беспомощного бойца?!»

– Помогите вытащить раненого! Там бомба! – крикнула я и, первой выпрыгнув из окопа, побежала обратно. За мною, пригибаясь, бежал Юшков.

Подбежала к окопу, увидела: бомба торчит по-прежнему. Раненый открыл глаза, умоляюще посмотрел на нас и тяжело застонал. Мне стало мучительно стыдно.

– Скорей! – крикнула я Юшкову и спрыгнула в окоп. Раненый немного приподнялся. Мы схватили его на руки, вытащили от окопа. Но далеко отбежать не успели: в глазах блеснуло. Землю потряс оглушительный взрыв. Какая-то неимоверная сила подняла меня с земли и, завертев в воздухе, отбросила в сторону. Больше я ничего не помнила.

Очнулась в госпитале. Попыталась повернуть голову и не смогла. Хотела позвать кого-нибудь, но язык не слушался. Слабо, в густом тумане видела, как меня окружили люди в белых халатах, поняла, что это врачи и сестры, они о чем-то говорили, но я почти не слышала их голосов. В ушах звенело, нестерпимо болела голова.

Позже я узнала, что была ранена осколком в голову и тяжело контужена. Лежала в госпитале города Прилуки.

Через несколько дней мне уже стало лучше. Вернулся слух, рана на затылке стала затягиваться. Вскоре мне разрешили вставать. Я прохаживалась по госпиталю, но разговаривать свободно не могла, заикалась.

От поступающих в госпиталь раненых узнала, что часть наша в селе Бураки ведет ожесточенные бои.

Однажды к моей койке с загадочной улыбкой подошла дежурная сестра.

– Сычева, вам привет!

– От кого? – подняла я брови.

– От капитана Ниловой.

– Она приехала? Она здесь?! – обрадовалась я.

– Вечерами я работаю в соседнем госпитале, – объяснила сестра, – а там лежит Нилова. Вот она и передала вам привет, когда узнала, что вы здесь…

– О-о-на ранена? – еще больше заикаясь от волнения, спросила я.

– Ее землей завалило при танковой атаке, но сейчас она уже поправляется, – поспешила успокоить меня сестра. – Вам выходить еще нельзя, а она вас скоро проведает.

Сестра была права: через несколько дней ко мне пришла Нилова. Черные круги под глазами, бледные, ввалившиеся щеки. Чувствовалось, что она еще очень слаба.

Но это ее не беспокоило. Саша возмущалась, что она так не вовремя попала в госпиталь.

– Мне сейчас необходимо быть в полку, – волновалась она. – Наш полк встал на формировку, мне за это время надо подобрать в санчасть хороших санитаров, обучить их… И вообще работы много! А мне здесь приходится болтаться… Это уже не на пользу. Я только хуже нервничаю. Здешние тыловые врачи этого не понимают, – возмущалась она.

Саша принесла мне центральные газеты, полученные из части. В них писали о героических делах нашего подразделения.

Зрение мое еще не совсем восстановилось, и читать я не могла, но фотографию девушки в кожаном летном шлеме и со шпалой в петлице сразу узнала.

– Саша, ведь это ты!

– Зря они это, – смущенно сказала Нилова. – Я ничего особенного не сделала… Хотела спасти раненого, но чуть и сама не накрылась.

И Саша стала рассказывать, как попала в госпиталь.

Оказывается, сразу после того, как меня отправили в медсанбат, началась артиллерийская подготовка. Продолжалась она часа четыре. Трудно пришлось нашим.

– Но какие замечательные у нас люди! – с восхищением говорила Саша. – Ни пяди земли врагам не уступали… Я из траншеи наблюдала. Фашисты пошли в психическую атаку. Построились рядами и во весь рост под барабанный бой маршем на нас. У меня так мороз по телу и прошел, – призналась Саша, – казалось, все сметут на пути. Но наши не оробели, поднялись – и навстречу. Завязался рукопашный бой. А минут через десять фашисты побежали, оставляя в лощине раненых и трупы. Много полегло и наших в этом бою, – грустно договорила Нилова. – Ну вот. Не успели мы еще собрать раненых, как послышался гул моторов, и лавина танков двинулась на нас. А наши за бутылки, гранаты – и навстречу…

– Ну, а как же тебя, – перебила я. – Ты хотела рассказать, как тебя привалило?

– Да, сейчас расскажу… Вижу, недалеко от моей траншеи лежит раненый. Раздавят, думаю, его танки. Выскочила и поползла к нему, захватив с собой плащ-палатку. Бойцы из траншей со всех сторон кричат: «Доктор! Куда вы? Танки!» А я ползу. Добралась, вижу, он в голову ранен, но дышит. Скатила его на плащ-палатку, тащу обратно. Уже доползаю с ним до траншеи, вдруг совсем близко рев мотора и лязг гусениц. Оглянулась, а на меня мчится танк. Я спрыгнула в траншею…

– А-а-а раненый? – спросила я.

– И раненого потянула за собой. И вдруг вместе с грохотом гусениц на нас навалилась земля. Стало темно. Видимо, снова стали бомбить, все вокруг сотрясалось. С каждым взрывом нас все больше вдавливало в землю. Раненый стонал. А у меня грудь и поясница невыносимо болели. Почувствовала, что задыхаюсь. Открыла рот, чтобы набрать воздуха, но он наполнился землей, и закрыть его я уже не смогла… Боец вздохнул в последний раз и вытянулся. Мне казалось, что сердце у меня вот-вот разорвется… В глазах завертелись круги, начало тошнить. Ну, думаю, все. Прощай, жизнь! – почти крикнула Саша и от воспоминаний даже побледнела.

Я молча схватила ее за руку. Опомнившись, она перевела дыхание.

– Тут я потеряла сознание.

– Как же ты выжила, Саша? – прошептала я.

– Фельдшер Гусев искусственным дыханием в себя привел. Вчера проведали меня наши и рассказали, как отрывали… Говорят, танк прошел по траншее и развернулся на ней.

– Наверно, заметил вас.

– Да. Ну, а теперь еще поживем, значит! – улыбнувшись, бодро сказала Саша.

Через несколько дней Нилова снова пришла ко мне и весело сообщила:

– Завтра уезжаю в полк.

– Я тоже хочу в часть, – заволновалась я.

– Нет, ты не торопись, Тамара. Наши все равно на отдыхе, тебе там нечего делать. Вылечись как следует.

– Мне за это время надо пушку изучить, – возражала я.

– Да, Тамара, что я узнала, – перевела она разговор, – оказывается, наших тяжело раненных офицеров эвакуировали недалеко. Я думаю, что и твой Гриша где-нибудь поблизости. Когда выпишешься, я тебе дам отпуск на несколько дней, ты пройди по ближайшим госпиталям и поищи его.

На другой день Саша уехала, а меня не покидала подсказанная ею мысль – разыскать Гришу. С этого дня в палате я стала самой дисциплинированной, выполняла все указания врачей, чтобы скорее выписаться и начать розыски мужа.

Несколько раз я просила лечащего врача выписать меня, но моей просьбы не удовлетворили, пока я не окрепла полностью.

Девушки-практикантки, заканчивающие курсы медсестер, заботливо и любовно ухаживали за ранеными. После дежурства они часто окружали мою койку и просили рассказать о боях, в которых я участвовала. Расспрашивали они и о Саше Ниловой, восхищались ее мужеством и твердостью характера. Каждая из них мечтала быть похожей на Сашу.

После отъезда Ниловой мне еще дней десять пришлось лечиться, но однажды во время обхода, весело хлопнув меня по плечу, врач сказал:

– Завтра можно выписываться в часть.

VII

Ясный летний день был для меня особенно радостным – ведь в моем воображении он предвещал встречу с Гришей.

С утра я бодро шагала по узким и пыльным улицам Прилук. Даже кирзовые солдатские сапоги не казались мне сегодня такими тяжелыми, как обычно. Смущала стриженная под машинку голова, но, убедившись, что никто не обращает на это внимания, я успокоилась.

«Хорошо сейчас в Крыму, на берегу моря, – думала я. – Если бы не война, отдыхали бы мы сейчас с Гришей на юге…»

Мои мысли прервал громкий голос диктора из висевшего на площади репродуктора:

– Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!

Его голос заглушили частая трескотня зениток и рев пикирующих самолетов. Прохожие шарахнулись во дворы и бомбоубежища.

Я бросилась на землю под стенку большого дома.

…Солнце уже садилось, когда я, утомленная неудачами, с подавленным настроением входила в последний прилукский госпиталь. Присматриваясь к раненым, со страхом думала: «А вдруг и здесь его не окажется?» Опасения мои сбылись.

– Такого у нас нет, – сухо ответила сестра.

Слезы подступили к горлу. Я присела на скамью у самого крыльца, на котором сидели раненые. Один из них подошел ближе и, заглядывая мне в лицо, сказал:

– Вы не лейтенанта Жернева жена?

Раненый оказался бойцом Жернева. Успокаивая меня, он рассказал, что Жернева отправили дальше, в Киев, надо искать там. Новая надежда подбодрила меня, и я решила отправиться в Киев на поиски мужа.

Красавец Киев подвергался разрушительным бомбардировкам. Население и крупные производства в основном были эвакуированы. По улицам шагали колонны будущих ополченцев.

Трамваи не ходили, и мне пришлось исколесить весь город пешком в поисках госпиталей. На третий день я уже с трудом передвигала ноги. В госпитале, расположенном в Киево-Печерской лавре, спросила у дежурной сестры:

– Лейтенант Жернев Григорий Васильевич лежит у вас?

– Такого нет, – закрывая толстый журнал, ответила она.

Раненые, заходившие к сестре, стали расспрашивать, откуда я, из какой части, где воевала. Подошел человек с перевязанной рукой и забинтованной головой.

– Тамара, это ты? Ты жива? – обрадованно спросил он.

Это был политрук из нашей дивизии. Он знал меня еще до войны. Я вывезла его в числе других раненых из львовского госпиталя.

– Вы не знаете, где мой муж? – сразу же вырвалось у меня.

– Его отправили дальше, кажется в Нежин. А ты откуда? Тоже из госпиталя? – рассматривал он мою измазанную «зеленкой» стриженую голову.

Я рассказала о себе, о том, что вот уже второй день в поисках Гриши блуждаю по киевским госпиталям.

– Так он в Нежине? – спросила я с надеждой.

– Да, наверное, – ответил политрук. – Ты, может быть, голодна? Ты очень изменилась, похудела. Тебя не узнать… Подожди, я сейчас приду.

Он вышел и через несколько минут принес кусок хлеба с маслом и сахар.

– На, поешь, осталось от ужина.

Я с жадностью набросилась на еду. А ведь в моем вещевом мешке где-то лежал продпаек. Просто не было времени поесть.

Рано утром я была в Нежине. Госпиталей здесь было, как мне показалось, не меньше, чем в Киеве. Одно облегчало задачу: они находились неподалеку друг от друга. И я была твердо уверена, что в одном из них найду Гришу.

Однако безрезультатно обошла три госпиталя. Зашла в четвертый.

– Скажите, у вас лежит раненый Жернев?

– Жернев лежит, – ответила дежурная сестра.

От радости я онемела.

– У него было черепное ранение и ожоги глаз, – объяснила дежурная.

– Он видит?

– Конечно. Он совсем уже поправился, – поспешила успокоить сестра, – должен выписаться на днях. Сейчас пойду узнаю, где он.

Как я обрадовалась! Нашла! Нашла здорового. Значит, вместе поедем в часть. Вернулась сестра.

– Простите, я не знала… – смущенно сказала она, – я только что приняла дежурство… Жернев, оказывается, вчера выписался.

У меня упало сердце.

– Куда его направили?

– Выбыл в распоряжение военкомата, узнайте там.

Каждый попадавшийся навстречу командир издали казался мне Жерневым. «Если он вчера выписался из госпиталя, то сегодня должен быть еще в городе». Меня не оставляла надежда увидеть мужа. Но в военкомате мне сказали:

– Лейтенант Жернев был вчера и вчера же получил направление в часть.

– В какую?

– Направляем в близстоящие части.

Вышла из военкомата. Хотелось плакать, чувствовала себя плохо. Давали себя знать последствия контузии. Часто присаживалась, чтобы передохнуть. Но решила продолжать поиски. Пошла по частям. Меня долго расспрашивали, откуда я, проверяли документы, а потом советовали, где еще искать. Кормили, успокаивали, но никто не мог сказать, где Жернев. К вечеру, совсем измученная, добралась до гостиницы. Утром снова зашла в военкомат и нашумела там, говоря, что должны записывать, куда направляют командиров. Дежурный сказал мне:

– Вы тут ищете его, а он, может быть, уже в вашей части.

Это предположение меня обрадовало. Действительно, Гриша скорее всего направился в свою часть. Я вышла на шоссе…

Машины ходили груженные боеприпасами, и шоферы не брали меня. Показалась легковая машина. Я рискнула: «Дай проголосую. Может быть, возьмет». Машина остановилась. Дверцу открыл пожилой полковник с большими седыми усами. «Вот сейчас он задаст мне». Полковник ждал, что я скажу, а я стояла и испуганно смотрела на него. Прервав неловкое молчание, полковник ласково спросил:

– Вам, товарищ боец, подъехать надо?

– Да.

– Садитесь.

Усадил рядом с собой. Попросил документы и, прочитав отпускной билет, удивленно посмотрел на меня:

– Вы женщина?

– Да.

– Почему же вы острижены?

– В госпитале остригли…

Полковник так приветливо разговаривал со мной, что я начала рассказывать ему о муже и расплакалась.

– Вот так боец! – засмеялся он.

Стал было успокаивать меня, а потом откинулся на сиденье и долго молчал: пусть, мол, выплачется.

Наплакавшись вдоволь, я утихла.

Мы ехали по грунтовой дороге. Машина то и дело подпрыгивала на ухабах. Нам часто приходилось объезжать двигающиеся колоннами подводы, груженные зерном. Каждая подвода была замаскирована зелеными ветками. На передней мы увидели прибитый к борту плакат: «Все для фронта, все для победы!»

На полях кипела работа: шел обмолот убранных хлебов, чистка и просушка зерна. То там, то тут мелькали белые косынки колхозниц.

Полковник сказал:

– Ваш муж, возможно, из военкомата получил направление в штаб фронта. Я заеду в Прилуки, а оттуда направлюсь в штаб фронта. Поедемте со мной, там вы скорее разыщете мужа.

В Прилуках он сошел у какого-то здания, а мне велел ждать его в машине. Прошло много времени. Полковника не было. Я подумала: «Зачем ехать еще куда-то, когда Гриша, возможно, уже в своей части. Отпуск кончается, наши могут вступить в бой, а я буду разъезжать».

Я сказала шоферу:

– Передайте, пожалуйста, полковнику, что я благодарна ему, но раздумала ехать в штаб фронта. Муж, может быть, уже в части, поеду туда.

VIII

Вышла на дорогу. Попутная машина оказалась из нашей части. К обеду мы въехали в густой лес. Навстречу все чаще попадались знакомые бойцы. Некоторые из них, узнав меня, приветственно помахивали пилотками.

– Вот и санчасть, – сказал шофер, затормозив машину у длинной брезентовой палатки с красным крестом.

Меня окружили и засыпали вопросами товарищи.

Но меня интересовало одно, здесь ли муж.

– Нет, – сказали мне, – Жернев в часть не приезжал.

Последняя надежда была потеряна. Чтобы скрыть от товарищей мое настроение, я пошла разыскивать Нилову.

Но напрасно я старалась уйти от друзей. Всегда лучше свое горе переживать на людях. Я тогда же поняла это.

Обедавшие, в палатках бойцы, заметив меня, наперебой кричали:

– О, Сычева приехала! Сычева, сестра!..

Справлялись о моем самочувствии и, добродушно посмеиваясь над моей стриженой головой, приглашали к обеду.

Но я задержалась только во втором взводе саперного батальона, которым командовал муж. Здесь особенно почувствовала, что попала в родную семью.

В который раз я с волнением выслушивала рассказ бойцов о том, как Гриша взорвал мост и как его ранило. Я видела, что бойцы тоже огорчены и ждут возвращения своего командира.

– Он может еще приехать, не волнуйтесь, – старались они меня успокоить.

– Оставайтесь, в нашем батальоне, Сычева, – предложил мне командир саперов. – Наш батальон вам должен быть роднее…

– Нет, здесь я пользы не принесу, – ответила я. – Я решила изучить противотанковую пушку. Хочу стать артиллеристкой.

– Почему именно противотанковую? – удивился командир.

Я объяснила, что умею стрелять из снайперской винтовки. А ведь известно, что панорама противотанковой пушки имеет такое же прицельное устройство, как у снайперской винтовки. Сестрой же оставаться в армии я не могу, с медициной незнакома, крови боюсь, руки дрожат, когда раненых перевязываю.

– Значит, в артиллерию решила? – испытующе глядя на меня, сказал командир. – Ну что же, в жизни важно точку найти, к которой стремишься.

– Желаем удачи, – сказали мне саперы на прощание.

Лесная тропка, еще мало протоптанная, привела меня к поляне, на которой за длинными самодельными столами, шумно переговариваясь, обедали офицеры нашего полка.

Выйти на поляну я не решилась и стала разыскивать глазами Нилову.

Офицеры весело шутили, расхваливая обед, и, опустошая миски, снова подходили к стоявшей тут же полевой кухне.

– Ну-ка, Клава, подлей еще.

На подножке походной кухни с большим черпаком в руке стояла, смущенно улыбаясь, незнакомая мне краснощекая девушка. Из-под марлевой косынки у нее совсем по-детски торчали две тоненькие косички, белый халат был явно широк для ее узеньких плеч. «Новенькая», – подумала я, рассматривая девушку.

– Вот борщ так борщ, настоящий украинский, – хвалили офицеры.

– Так старалась, даже порезалась, – засмеялся кто-то, указав на забинтованный палец девушки.

– То ж я лук крошила, – краснея, отвечала Клава.

Проголодавшись, я с жадностью вдыхала запах свежего борща, даже слюну проглотила.

– Клава, ты причаровала своим борщом всех офицеров, смотри, еще влюбится какой, – засмеялась Нилова.

– Да ни, товарищ капитан, мы с офицерами не дружим. Мы больше с рядовыми. – Клава бросила косой взгляд в кабину машины, а когда Саша подошла за добавкой, шепотом рассказала: – Сегодня я одеваю цей халат и косынку, а наш шофер Васька смеется: «Да ты, Клава, зовсим снегурка».

– Смотри, – строго сказала девушке Нилова, – ты не давай им воли!

– Да ни-и, что вы, товарищ капитан, – горячо прошептала девушка.

Когда офицеры стали расходиться, я подошла к Саше.

– О-о, Сычева приехала! Ну как, нашла мужа?

– Нет.

Понимая мое состояние, Саша переменила тему:

– Тамара, смотри, вот наша новая поварушка-говорушка, как наварила зелья, сразу всех и причаровала. А ты, наверное, уже соскучилась по солдатскому борщу? Ну-ка, Клава, налей полную миску.

Я не заставила себя просить. Скоро миска была пуста.

– Ну, а теперь рассказывай все по порядку, – приказала Нилова.

Во время моего длинного повествования она задумчиво молчала, но, узнав, что Жернев поправился и получил назначение в часть, с облегчением проговорила:

– Это ничего, был бы жив, а воевать везде можно. Конечно, жаль, что не повидались, но расстраиваться из-за этого не стоит. Просто ты еще не совсем поправилась, потому у тебя и настроение такое.

Она поднялась и уже другим, начальственным тоном сказала:

– Ты, Тамара, просилась в батарею наводчиком, я сегодня поговорю с командиром, и, если он не станет возражать, пока мы на формировке, учись вместе с бойцами.

Саша сдержала обещание. В этот же день она переговорила с командиром и комиссаром полка о переводе меня в батарею.

Наутро, когда все санитары готовились к полевым занятиям, Нилова подошла ко мне и сказала:

– Тамара, собирайся в третью батарею, где была санитаркой, на обучение к наводчику Юшкову. Они тебя уже ждут.

От радости я готова была расцеловать Сашу. У меня будто и силы прибавилось вдвойне. Я чувствовала, что именно там, на батарее, мое место, там я найду свое призвание.

Товарищи встретили меня дружелюбно. Каждый старался проявить обо мне заботу. Дали палатку, принесли завтрак. После завтрака, когда орудие стали вытаскивать на полигон, мне поручили нести только панораму. Это мне уже не понравилось.

– Я пришла сюда рядовым бойцом и хочу быть равноправной, прошу не делать мне никаких скидок, – заявила я.

Бойцы заулыбались, а наводчик Юшков, махнув рукой, проговорил:

– Это только в первый день. – И, помолчав, добавил: – Из уважения.

Через несколько дней к нам на занятия пришел новый комиссар, присланный недавно из дивизии. Лицо его показалось мне очень знакомым. «Где я его видела?» – подумала я. И вспомнила: перед войной он был у нас на курсах снайперов политруком.

Когда он знакомился с личным составом взвода, я ему напомнила об этом. Он удивился:

– Я о вас слышал в штабе, но не знал, что с вами знаком. Значит, не зря мы учили вас стрелять? Молодец, Сычева, – похвалил он меня.

– Сычева у нас скоро будет настоящим артиллеристом, – поспешил ответить за меня командир орудия Наташвили. – Она уже подбила один танк.

– И зачем это ей, женщине? – недоумевающе пожимал плечами Юшков. – Работала бы в штабе или в санчасти. Женщине трудно будет в таких боях, как теперь, когда танки стеной идут.

– Юшков, вы забываете, что физически она, может быть, и слабее мужчины, но духом, видно, сильна, а это главное в борьбе с врагом. И здесь нет ничего удивительного. У нас много таких женщин, как Сычева. Одни работают в тылу не покладая рук, другие идут с оружием в руках на фронт, и кто смеет запретить им защищать свою Родину и свое счастье? – комиссар в упор смотрел на Юшкова.

– Да, товарищ комиссар, но зачем ей обязательно наводчиком, это ведь так опасно и трудно, – не сдавался Юшков.

Но тут вмешался командир орудия сержант Наташвили:

– Знаешь, если бы я сумел командовать батареей, я с удовольствием пошел и не испугался бы трудностей, потому что знаю: удар мой по врагу удесятерится, я стану сильнее. Вот так и она хочет больше сделать. – Наташвили говорил горячо, ударяя себя кулаком в грудь. – У нее го́рит, го́рит здесь, – делал он ударение на первом слоге, – понимаешь, го́рит.

– Но, конечно, – перебивая Наташвили, обратился ко мне комиссар, – женщина на войне должна кроме военной специальности приобрести еще солдатскую выносливость.

– Постараюсь, – смущенно ответила я комиссару и, заметив, что бойцы уже выкатывают орудия для занятий, бросилась им на помощь.

После беседы с комиссаром наводчик Юшков старался все свои знания и опыт стрельбы по танкам передать мне. Все остальные дни с утра до обеда, а – пообедав, до самого вечера мы занимались по огневой подготовке.

– Оружие к бою! – командовал Наташвили, и весь расчет бросался по местам.

Наводчик Юшков внимательно следил за моей работой у панорамы, поправляя меня.

– По танкам огонь! – подавалась команда. Потом – отбой.

И снова:

– Оружие к бою!

Так целые дни.

Составляли также карточку противотанкового огня и занимались другими дисциплинами.