Текст книги "По зову сердца"

Автор книги: Тамара Сычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

II

Еще по приезде в эту часть из училища, наспех заполняя анкету, я неверно ответила на вопрос: «Была ли на оккупированной противником территории». Я ответила, что была по спецзаданию, и, не желая распространяться, в подробности не вдавалась. К этому времени поступило указание о том, что все офицеры, бывшие на территории, занимаемой противником, должны пройти проверку. С этой целью мне и еще двум офицерам, которые были в плену и бежали, приказали сдать оружие и подразделения и отправили в тыл на проверку.

Через восемь дней меня вызвали и сказали:

– Младший лейтенант Сычева, сегодня пришел ответ на запрос о вас. Получайте направление в отдел кадров армии. Отправляйтесь и продолжайте в таком же духе воевать дальше.

Радостная вышла за ворота лагеря и первым поездом уехала. Направлялась я в распоряжение отдела кадров северной группы войск Закавказского фронта. На другой день я и еще два лейтенанта получили назначение командирами взводов противотанковых пушек в 4-й казачий кубанский корпус Кириченко.

В июне 1942 года, когда мы, выпускники курсов младших лейтенантов при артиллерийском училище, ждали направления, многие из нас мечтали попасть в какую-нибудь прославленную часть.

В это время по всему нашему фронту гремела слава о недавно сформированном добровольческом казачьем кубанском корпусе генерала Кириченко. Не только в армейских, но даже в центральных газетах в те дни много писали о старых казаках-добровольцах. Наши выпускники-лейтенанты говорили: «Вот бы попасть к казакам! Вот бы с такими повоевать! И у них ведь есть артиллерия».

Издавна славились кубанские казаки своими острыми клинками, своими стремительными конными атаками.

…В этот прославленный казачий корпус и получили мы назначение.

Наша команда, состоящая из трех лейтенантов-артиллеристов – худощавого подвижного противотанкиста Саши, коренастого и молчаливого минометчика Мирошняка и меня, окрыленная удачным назначением, немедленно двинулась в путь по направлению к Кизляру.

В военное время не так просто было угнаться за частью, особенно во время ее передислокации, и в Кизляре пришлось обратиться к военному коменданту города. От него мы узнали, что корпус находится в камышах и уже вступил в бой у селения Владимировка. Но нам нужен был вначале штаб корпуса, а он находился недалеко, в небольшой калмыцкой деревушке.

Попутная машина привезла нас прямо в штаб артиллерии корпуса.

– Голодные? – спросил майор, начальник штаба. – Идите покушайте, потом заходите.

После обеда возвратились к начальнику штаба, поблагодарили за внимание.

Майор подробно стал расспрашивать, откуда мы, где воевали.

– А этот младший лейтенант какого года? – спросил он, указывая на меня. – Уж очень молодой.

Товарищи засмеялись.

– Это женщина, – сказал старший команды.

– Женщина? Вам, наверное, нужно в санчасть? – спросил майор.

– Нет, я строевик… артиллерист.

Майор вышел в соседнюю комнату и отдал распоряжение штабным работникам, чтобы нас распределили по частям. Через полчаса мы пошли за направлением и получили только два.

– А мне куда?

– А вы останетесь пока при штабе.

– Как при штабе? – удивилась я.

– Такой приказ, – проговорил штабной офицер.

Возмущенная, я бросилась к майору и, вытянувшись перед ним, сказала:

– Товарищ майор, а мне направление?

– Вы останетесь при штабе у меня адъютантом.

– Как адъютантом? Я считаю, что это очень низкая для женщины должность! – набралась я смелости и, прямо взглянув в глаза майору, твердо повторила: – Адъютантом я не останусь!

– Ну хорошо, идите отдохните, а мы пока подумаем, куда вас направить.

Огорченная, я вышла во двор. Ребята кинулись навстречу: «Ну что? Куда?»

Узнав, что вопрос остался открытым, стали успокаивать:

– Ничего, Тамара, завтра куда-нибудь направят. Спроси у капитана, где тебе можно отдохнуть, – посоветовали ребята, – и ложись, утро вечера мудренее.

Капитан указал мне на маленький чуланчик, набитый душистым сеном. Я поудобнее улеглась, укрылась шинелью и быстро уснула. Не знаю, долго ли проспала, но вдруг услышала, что позади кто-то лег и меня обнимает. Открыла глаза, кругом темнота.

– Кто это? – тревожно крикнула я.

– Тише, тише, не кричите. Это я, – узнала я голос майора.

Рванулась, хотела подняться, но он удержал меня и зашептал:

– Я только поговорить с вами хочу. Послушайте моего совета. Оставайтесь здесь. Вам будет лучше – и менее опасно, чем на передовой, и всегда под крышей ночевать будете.

– Я не ищу на войне теплого местечка, – сердито двинула я плечом, сбросив его руку.

– Какая вы грубая, – стал укорять он меня. – У вас нет никакой женской ласки.

– Она мне сейчас не нужна.

– А с ней вам бы легче было и на фронте.

В порыве гнева я вскочила, с силой так толкнула майора, что он отлетел в темный угол, не успев преградить мне путь. Распахнула дверь и, ругаясь, выскочила во двор. Часовой, охранявший штаб, окликнул меня:

– Стой, кто идет!

– Свои, – ответила я.

Услышав шум, из штаба выскочил дежурный офицер – лейтенант.

– Что здесь такое?

– Да вот ваш разболтанный майор отдохнуть не дает. Агитирует, – недовольно буркнула я.

Лейтенант засмеялся:

– Ну ладно, не шуми. Иди вон в штабе около лейтенантов спи, – указал он мне на открытую дверь.

Расстелив шинель подле товарищей, с которыми пришла, я долго не могла уснуть, возмущенная поведением майора.

– Такого подлеца в армии я еще не встречала, – рассказывала я ребятам.

– В семье не без урода, – рассмеялся Мирошняк. – Ничего, когда-нибудь его выведут на чистую воду. Дай с фашистами расправиться, а тогда и до таких доберемся.

– Вот подлец, – долго возмущалась я.

Когда мы утром позавтракали и пришли в штаб, документы мне уже были выписаны.

III

Отправляя нас в полк, капитан – помощник начальника штаба – сказал нам:

– В пути будьте осторожны, помните, что здесь, в бурунах, определенной линии фронта нет, противник бродит по степям, и вы можете случайно встретить его. Дорог тоже нет, селения очень редки и в большинстве случаев заняты противником. Идите по компасу и строго придерживайтесь заданного вам азимута. Идите, пока не увидите в камышах кошары, там стоят части, которые вам нужны. Это километров двадцать отсюда.

Рано утром мы вышли в буруны. Сначала шагали бодро, весело переговариваясь, но к полудню в лицо подул северный морозный ветер с дождем и снежной крупой, идти стало труднее, ноги увязали в песке. Приходилось то спускаться с сыпучих бурунов, то подниматься на них. Даже веселый лейтенант Саша Куценко, который всю дорогу балагурил и развлекал нас, и тот замолчал.

Перед нами расстилалась голая холмистая песчаная степь. Без конца и края тянулись песчаные буруны, на которых изредка торчал стебелек низкого репейника или круглый куст чертополоха, покрытый железными сухими колючками. Все было мертво и уныло. Даже осенние тучи как-то особенно тяжело плыли над однообразной равниной. Буйный ветер, вырвавшийся на простор, носился по степи и поднимал с земли песок, закручивал его столбом, ломал колючие стебли чертополоха, репейника и далеко уносил их.

– Да, здесь трудно будет воевать, – заговорил Саша, вглядываясь в бурунные песчаные дали.

– Зима предстоит тяжелая, – задумчиво подтвердил лейтенант Мирошняк. – Здесь и окопа не выроешь, ни пушки, ни миномета не замаскируешь.

– А… Что ваш миномет! – махнув рукой, отозвался Саша. – Самоварная труба – и все, чего его маскировать? Поставил за буруном – и жми с закрытой позиции…

Саша бросил на меня лукавый взгляд и, чтобы не видел Мирошняк, подмигнул.

– Как это самоварная труба? – возмутился Мирошняк. – Это самое лучшее орудие для истребления пехоты противника. Их даже при пушках неплохо иметь как противопехотное средство.

– Самое лучшее оружие – это противотанковая пушка. По крайней мере всегда стоит на открытой позиции и бьет прямой наводкой по видимой цели… Дашь снаряд, а сам наблюдаешь… Смотришь: танк задымился или от пулемета клочки вверх полетели. – И Саша приложил к глазам два приоткрытых кулака, представляя, что он наблюдает в бинокль.

– Тамара, ты почему не защищаешь миномет? Ты слышишь, что он назвал его самоварной трубой? – недовольно обратился ко мне Мирошняк.

– Мне тоже больше нравится стрельба прямой наводкой, – ответила я. – В теперешней войне для пехотинца самое страшное оружие – танки. Мне всегда очень хотелось в противотанковую артиллерию. Особенно хороши наши новые пушки, я их на станции видела.

– Да, это пушка! Я тоже ее видел. Вот бы на такой поработать – ни один танк не ушел бы от меня, – мечтательно проговорил Саша.

– Если в этом корпусе еще не получили такие, то скоро получат, – успокаивала я товарища и с досадой добавила: – Все этот майор, послал меня в минометный. Ведь там в полку и пушки есть, я знаю.

– Чтобы скорее задушили тебя танки! – засмеялся Саша. – Здесь их много, блуждающих. Что против них миномет? Будешь на повозке таскать по пескам.

Досадуя, я молчала.

– Саша, ты неправ, – стал горячо отстаивать минометы Мирошняк, – одни танки в буруны не пойдут, будет и пехота у врага, а что ты сделаешь с пушками, когда фашисты пойдут в атаку? Вот тут тебя и выручат минометы.

– Безусловно, – согласился Саша, – но против танка минометы бессильны, потому с ними опаснее.

Ветер хлестал в лицо, говорить стало трудно, и мы свернули к большому буруну, чтобы передохнуть.

– Скорей бы селение. Устал, и есть хочется, – пожаловался Саша.

– Селений нам искать не приходится, ты же слыхал, что говорил капитан, – сказала я.

– Можно перекусить и здесь, я тоже проголодался, – отозвался лейтенант Мирошняк.

Мы сели под высоким буруном, достали продукты, полученные в корпусе, и, накрывшись с головой плащ-палаткой, чтобы песок не засыпал пищу, стали есть.

– Что фашистам нужно в этих пустынных краях? – промолвил Мирошняк.

– Как что нужно? Ты разве не слышал вчера, что рассказывал в штабе капитан? – обратился к нему Саша.

– Что рассказывал? – спросили мы в один голос.

– Ах да, вы же ходили за пайком, когда капитан знакомил вновь прибывших командиров с обстановкой… – проговорил Саша. – Сейчас идут напряженные бои под Орджоникидзе. Фашисты хотят захватить Военно-Грузинскую дорогу… Бои идут также под Моздоком. Действуя на своем левом фланге, немцы выходят в буруны, пытаются перерезать железнодорожную магистраль Кизляр – Астрахань и про-продвинуться на Кавказ. Уже занят Ачикулак. У немцев здесь пока еще небольшие группы, они разбросаны и не принимают серьезных боев. Но ставропольские партизаны на днях сообщили, что противник перебрасывает сюда новые части СС, – видно, готовится к большим операциям.

В это время порывом ветра рвануло палатку, и нас осыпало песком. Лейтенант Мирошняк, не обращая внимания на ветер, плотнее надвинул на лоб шапку-ушанку и, не переставая жевать, допытывался:

– И казаки, очевидно, должны преградить противнику путь?

– Не только преградить, но и зайти в тыл и ударить во фланг моздокской группировке врага. Сейчас казаки ведут бой под Ачикулаком.

Покончив с едой, мы поднялись. Ветер не утихал, он носился по бурунам со свирепым свистом.

Не успели пройти с полкилометра, как послышался рокот самолета, то нарастающий, то утихающий. Мы подняли головы и в сером пасмурном небе увидели «раму» – вражеского авиаразведчика со зловещим фашистским крестом. Над «рамой» патрулировал «мессершмитт».

Самолеты противника шли в сторону Кизляра, осматривая буруны. Вскоре мы заметили, что врага подстерегает наш «ястребок». Он то появлялся, то скрывался в облаках – видно, искал удобного случая атаковать.

– Вот он им сейчас задаст.

Я положила вещевой мешок на землю и стала наблюдать. Вдруг «ястребок» набрал высоту и пошел в пике на «мессершмитт». Началась ожесточенная перестрелка. «Рама» стала разворачиваться. «Ястребок» неожиданно вывернулся из боя и, настигнув «раму», дал по ней несколько пулеметных очередей.

– Вот молодец! – закричал Саша, помахав шапкой нашему самолету.

«Рама» накренилась на левое крыло, покачнулась и устремилась вниз, оставляя за собой струю черного дыма. В этот момент «мессер» с хвоста налетел на «ястребок».

– Смотри, смотри, назад смотри! – кричал Саша, как будто советский пилот мог его услышать.

– Что ты дерешь глотку! – прикрикнул на него Мирошняк.

– Эх, нет у меня противотанкового ружья, я бы ему помог, – с досадой сказал Саша.

Бой продолжался долго. Самолеты несколько раз с ревом бросались друг на друга. Но «мессершмитт», не выдержав боя, повернул и пустился наутек, «Ястребок» погнался за ним и, поднявшись ввысь, камнем бросился на врага, осыпая его пулеметными очередями. «Мессер» загорелся, «ястребок», как израненная, но торжествующая победу птица, покружился над местом падения «рамы» и медленно скрылся за горизонтом.

Несмотря на усталость, мы бросились к сбитому вражескому самолету, пробежали с километр, но, когда поднялись на одну из самых высоких сопок, увидели, что дымившийся остов «рамы» далеко от нас. В степи, как и на море, видимое расстояние обманчиво.

Ветер по-прежнему дул нам в лицо, с высоких песчаных склонов скатывались подгоняемые ветром шары чертополоха и перекати-поля. Спускались сумерки, а кошар все еще не было видно. Мы стали подозревать, что компас неправильно показывает путь. С каждым шагом росло сомнение: не сбились ли с дороги? Не испортился ли компас?

Было почти темно, когда сзади нас послышалось конское фырканье. Мы переглянулись. Саша схватил меня за руку и остановил. Мы ясно услышали легкое ритмическое поскрипывание колес.

– Наши, слышите? – радостно вскрикнул Саша.

– Не радуйся, может, фашисты, – высказала я предположение.

В это время закрутил ветер, и мы опять присели за бугром. Прислушались: до нас донесся тонкий голос:

– Но-о, родные, но-о!

Саша вскочил.

– Да наши же это, слышите…

– Не торопись, Саша, – строго проговорил Мирошняк. – Гитлеровцы тоже ездят на повозках, а наших пленных заставляют быть ездовыми. Будь осторожен.

– Ты трусишь? – спросил его Саша с усмешкой.

– Нет, не трушу, но я рискую жизнью только тогда, когда это нужно… Подвода едет сюда, мы еще успеем узнать, кто на ней.

Мы залегли, приготовив оружие, Я выглянула из-за естественного песчаного бруствера и увидела,, что на повозке двое. В сумерках нельзя было рассмотреть, кто едет, но повозка была русского образца.

– Кажется, наши, – шепнула я товарищам.

– Пошли, – предложил Саша и хотел встать.

– Постой, – придержал его Мирошняк. – Если это фашисты – пусть проедут, они не заметят нас.

Повозка поравнялась, и мы ясно услышали женский голос:

– Вот ленивая скотина! Но-о!

– А ты ее кнутом, – ответил другой женский голос.

– Бабы, – проговорил Саша радостно, – пошли.

И мы выскочили из-за бугра. Кони шарахнулись, испугавшись, в сторону, а женщины молниеносно схватились за автоматы.

– Ни с места! – крикнула первая, останавливая лошадей…

– Руки вверх! – закричала вторая. – Ложись! – и дала очередь вверх.

Мы бросились на землю. И сразу же стало стыдно. Приподнимаясь на колени, Саша сердито сказал:

– Вот девки, еще с перепугу своих побьют.

– Ложись! – И девушки направили на него автоматы.

Пришлось лежа объяснять, кто мы такие и откуда.

Узнав, что мы направляемся в казачью часть, девушки предложили нам следовать вместе.

– Но на повозке не поедете – пешком будете идти. Мы тоже пойдем, а то кони зморылись, по песку трудно.

– Эх, дивчинко! – проговорил Саша и, вскочив на повозку, обнял девушку, сидевшую позади той, которая правила, – не могу идти, а коням ничего не станется.

– А ну-ка, гайда звидци, товарищ лейтенант. Какой же из тебя казак будет, если ты коня не жалеешь?

– Не знаю, как у вас, а у нас, казаков, главное конь, – объяснила вторая девушка, подстегивая лошадей.

– Так вы коня больше жалеете, чем меня? – возмутился Саша.

– Как же мне коня не жалеть, я его сама зростыла, – и девушка спрыгнула с повозки. – Вот этот, – указала она на буланого, – еще месяц назад не мог ходить, был ранен у шею. Во, смотри, рубец… Я его чистила, купала, как же мне теперь его не жалеть? Хороший конь, только ленивый дюже. А этого, – указала она на другого, – я з дому привела.

– А тут что, близко передовая? – спросила я девушек.

– Да нет, какая тут передовая, – ответила Лида. – Тут не поймешь, где наши, где немцы. Нам вот каких-нибудь двадцать километров надо проехать – за медикаментами для лазарета ездили, – и то ни дорог, ни колеи немае. Недавно ехали две наши подводы и сбились с пути. Путались, пока не встретили фашистскую разведку. Одной подводе удрать удалось, а вторую так и забрали у плен прямо з конями и ездовыми. И мы ехали и боялись. Лида всю дорогу с автоматом сидела, зыркала по сторонам.

– Лида? – спросил Саша. – А вас как зовут?

– Маруся Яценко.

– А я Куценко, – смеясь, представился Саша. – Шинель на повозку можно положить? – Саша бросил свою шинель на передок.

– Чего ж спрашивать, когда уже положил. Хай лежить. Кладите и вы, – сказала Маруся, обращаясь к нам. Чувствовалось, что она здесь старшая.

Мы не заставили себя уговаривать.

Над бурунами повисла ночь, ветер стал утихать. По небу плыли темные тучи, за которыми прятался молодой месяц. Утомленные кони, увязая в песке, с трудом тянули повозку, выбирая дорогу между бурунами. Лида шла рядом с повозкой и подергивала то правую, то левую вожжу. Я очень устала, хотелось хоть на минуту присесть. Ноги подкашивались, стала отставать.

Мария это заметила и сказала:

– Вот скоро дорога пойдет лучше, тогда сядем на повозку. – И, хлестнув вожжой по темной спине лошади, крикнула: – Но-о-о, живее, вы!

Увязая в сыпучем песке, низкорослые, темно-шерстные лошаденки послушно рванулись было, но тут же опять сбавили темп. Девушка их больше не понукала, и их заостренные уши настороженно и виновато торчали на фоне темнеющего неба.

Завернув за большой сыпучий бурун, выехали на грунтовую дорогу, занесенную песками, и тут, ловко прыгнув на повозку, Мария сказала:

– Вот теперь сидайте! Только вот сюды, наперед, коням легче будет. – И в морозном воздухе опять свистнул кнут. – Но-о-о, гнедка! Скоро дома будем.

– А откуда вы родом? – спросила нас Лида.

– Мы из Киева, из Донбасса, из Крыма, – ответил за всех Саша.

– Так выходит, что и кубанцев нема, а к казакам идете?

– Ну так что? – поднял брови Мирошняк. – Мы же артиллеристы, нам саблями не рубать.

– Это-то да, – сказала Мария. – Но казаков знать надо.

– А что их знать? – пожал плечами Саша.

– Как же. Идете к казакам в часть, а что они за казаки – не знаете, – с укором произнесла Мария Яценко.

– Как не знаем. Знаем! – оправдывался Саша. – Геройские вояки, ужас наводят на фашистов. Чего же еще?

– А почему геройские? Вот и не знаешь! – глядя на совсем смутившегося Сашу, сказала Мария. – Ну, слушайте, я вам расскажу.

И девушка, погоняя лошадей, начала свой рассказ.

Когда фашистские захватчики оккупировали Ростов, Крымское побережье и начали подходить к Кубани, заволновались наши казаки.

Из станицы в станицу, из хутора в хутор перекатывалась волна тревоги и скоро захлестнула всю Кубань. И решено было создать на Кубани свой казачий кубанский добровольческий корпус.

– И заработали у нашей колгоспной кузнице молотки да точильни, оттачивая казачьи клинки. А у хатах што делалось! – сдвинув черные брови, рассказывала девушка. – Шили красные бешметы и башлыки, а у швейных мастерских шили синие суконные черкески, а у клунях шились и подгонялись уздечки и седла коням. Суета была – ужас.

Мы с интересом слушали Марию, стараясь не перебивать ее, но Саша не выдержал:

– А ты что тогда делала?

– Я была секретарем комсомольской организации нашего колгоспа, а работала врачом-ветеринаром, мне тоже работы было много. Отбирала здоровых, годных к военной службе коней с нашего завода.

– Ну а дальше что было?

– Дальше, – продолжала Мария, – казаки наши все з села пришли в корпус во всей казачьей амуниции, на своих конях, со своими клинками. На груди у многих стариков красовалось по нескольку и старых, еще царских крестов, и наград, полученных в буденновских походах. Бородачи привели с собой внуков и правнуков, сынов и невесток. Вот она, – Мария указала на подругу, – со всей семьей пошла на фронт: отец пошел, мать, младший брат. Дед у нее старый вояка. В молодости воевал в Порт-Артуре, потом в гражданскую – с Деникиным. А сейчас…

– Он дуже старый, – вставила Лида.

– …Он в обозе работает. А мать ее на кухне, кухаркою в полку, а брат в разведке служит казачьей. Работы всем хватает.

– А вы что, тоже в обозе? – опросил Саша.

– Та нет. Мы в ветеринарном лазарете. Раненых коняк выхаживаем.

– Ну расскажите, где воевали казаки? – попросила я Марию.

– Да где же. На Кубани! – И, натянув вожжи, крикнула на коней: – Но-о-о! Совсем уже пристали! – Затем, полуобернувшись к нам, продолжала: – Первый бой с фашистами наш корпус держал под городом Батайском. Ну и дрались там казаки! Как львы. Поклали там много немцев, но вдруг поступил приказ – сдать город и отходить. Нехотя вкладывали конники свои клинки в ножны и отступали к своим станицам. Второй бой дали казаки в июле сорок второго года под станицей Кущевской. Большое село. В конном строю они врубились в пехоту врага, и тут тысячи захватчиков остались на казачьей земле.

Наступая на Кубань, фашисты рассчитывали очень скоро овладеть Кавказом. Они говорили, что казачество это ерунда против техники и танков. Они, мол, быстро сдадутся. Комиссар рассказывал, что немецкое командование сообщало Гитлеру, что горы Кавказа уже под гусеницами их танков. Но это было вранье.

Казаки прочно заняли оборону у станицы Кущевской. Долго пришлось там потоптаться фашистам, но прорваться они так и не смогли. Тогда они прорвались в другом направлении, и казакам пришлось отступить – грозило окружение. Молча и невесело проходили они через родные станицы. Тяжело было смотреть, как женщины хватались за казачьи стремена и рыдали.

«На кого ж вы нас покидаете, казаки!»

«Мы скоро вернемся, ждите!» – отвечали они.

В августе, под станицей Усть-Лабинской, переправлялись через реку Кубань. Вслед за отступающими фашистское командование двинуло войска СС, дивизию «Викинг». Поддержанная авиацией и танками, эта блестяще, в смысле техники, оснащенная дивизия должна была окружить оставшиеся эскадроны казаков. Но даже такому крупному фашистскому соединению с такой колоссальной техникой не удалось победить казаков. Они отступили в горы и преградили фашистам путь к Кавказу.

Защищая Кавказ, в горах казаки истребляли горные дивизии врага. Но когда разгорелись бои под Сталинградом, поступил новый приказ – идти в ногайские бурунные пески.

– Вот в эти степи. Пустынные и безлюдные, они тянутся от Кизляра до Прохладной. Вот здесь мы и топчемся, – заключила Мария.

Было уже совсем темно, и только на светлеющем горизонте вырисовывался прямой профиль девушки в белой кубанке.

– А сейчас идут где-нибудь бои? – поинтересовался Саша после некоторого молчания.

– Да. Сейчас под Ачикулаком наши бьют отборную гитлеровскую армию.

– А скоро приедем? – спросила я.

– Да вот сейчас, только камыши проедем. Вы присмотритесь к нашим казакам – и полю́бите их по-настоящему. Молодые научат вас удальству, а старики – мудрости.

Повозка остановилась.

– Спасибо, Мария! Спасибо за рассказ и за совет, – сказали мы, спрыгивая с повозки.

– Вот вам нужно туда, – указала Лида на высокие заросли камышей, – а завтра мы поедем дальше, пусть лошади отдохнут.

– Товарищ гвардии старший лейтенант казачьих войск, прибыли в ваше распоряжение три командира взвода, – отчеканил старший команды лейтенант Мирошняк, переступив порог штабной палатки.

Старший лейтенант в синей черкеске с блестящими газырями и в ярко-красном бешмете поднял на нас утомленные бессонными ночами глаза, сдвинул на затылок черную смушковую кубанку и принял у нас документы.

– Да, вы двое к нам, а этот лейтенант, – он указал на Сашу, – направлен в противотанковый полк майора Чекурды.

Наутро мы с лейтенантом Мирошняком сели на Лидину повозку и поехали в указанную нам минометную батарею. Она располагалась среди песков, недалеко от овечьих кошар, в которых размещался ветлазарет.