Текст книги "По зову сердца"

Автор книги: Тамара Сычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

По зову сердца

ОТ АВТОРА

После Великой Отечественной войны, работая секретарем райкома комсомола, я близко общалась с молодежью. Слушая, наблюдая ее, поняла: для нее может быть интересным пережитое мною. Во мне зрела потребность рассказать о том, что я видела, слышала и испытала. Я стала работать над своими воспоминаниями, стремясь к одному – к правдивости и достоверности.

В своей книге я задумала воссоздать образ нашей воспитанной партией и ленинским комсомолом советской женщины. По зову сердца, откликаясь на призыв Родины, пошла она защищать мир и радость на земле.

Вышедшая в 1951 году первая книга воспоминаний не совсем отвечала этой задаче – в ней, на мой взгляд, было слишком много личного, автобиографического. Она была в основном посвящена событиям Великой Отечественной войны, делам славных артиллеристов. Воспоминания так и назывались «Записки артиллериста».

Минувшие с той поры годы многое изменили в стране. Наша Родина взрослеет. Этот процесс остро ощущается всеми людьми, чувствовала его и я. Глубже осмысливались события. Кроме того, стало известно о важных переменах в жизни героев моих записок. Знакомство с документальным материалом о разведчицах, с которыми я работала, позволило мне подробней рассказать о них.

Все это привело к решению – переработать книгу, полнее рассказать о героях, которые и в годы войны и в годы мирного коммунистического строительства по зову сердца утверждают прекрасную жизнь для всех людей.

Так родилась эта книга.

Славной советской женщине – верной защитнице мира – посвящаю

Книга первая
СЛЕПОЙ ПРЫЖОК

I

– Вот и приехали! – сказал Гриша, резко затормозив блестящую «эмку» у резных ворот бывшего барского сада. В глубине его, в конце тенистой аллеи, белела большая, нарядная дача. Над воротами протянулось алое полотнище с надписью:

«Пионерский лагер миста Львова».

– Гражданочка, платите за проезд! – не снимая рук с руля, Гриша лукаво взглянул на меня.

А мне не хотелось прощаться с мужем, – ведь мы расставались на целую неделю.

– А ну, догони! – крикнула я и, выскочив из машины, кинулась в сад.

– Ах, ты так! – Гриша бросился вслед за мной.

Догнал меня, схватил за плечи, повернул к себе… Потом, взявшись за руки, мы кружились по аллее и хохотали; мы были молоды, и нам было очень весело.

– Фу, устала! Присядем, – сказала я, опускаясь на садовую скамейку.

– Однако бегаешь ты быстро! – Гриша снял военную фуражку и вытер платком вспотевший лоб.

– Не зря же я участвовала в соревнованиях! Это ты только всегда надо мной смеешься. И когда на курсы снайперов пошла, тоже смеялся. Разве тебе не приятно, что у тебя жена – снайпер? Ну скажи, приятно? – допытывалась я.

– Что ж тут хорошего? – Гриша нахмурился. – Винтовка – не женское дело. Женщина должна быть женщиной.

Мы не первый раз спорили с мужем на эту тему, и сейчас, видимо заметив на моем лице знакомое ему упрямое выражение и не желая ссориться, он решил обратить разговор в шутку.

– Эх ты, вояка, – засмеялся он, обнимая меня. – В кого стрелять-то собираешься? Уж не думаешь ли в случае войны идти на фронт?

– А почему бы нет? – с вызовом взглянула я на мужа. – Помнишь фильм «Фронтовые подруги»? Как этим девушкам снайперская сноровка пригодилась.

В предчувствии близкой войны я не раз уже думала о том, что мое место в трудное для Родины время – в рядах бойцов, только на переднем крае. Недаром я была комсомолкой. Недаром героиней моей юности стала Долорес Ибаррури, замечательная женщина-революционерка. Пассионария – пламенная, как звал ее родной народ. Я даже дочери своей дала имя Долорес – в честь испанской коммунистки.

– Ну и фантазерка же ты, Тамара! – снисходительно улыбнулся Гриша, снимая колючки репейника с диагоналевых галифе, муж был большой аккуратист. – Конечно, сосед у нас ненадежный. Фашисты могут начать войну в любой момент. Но в случае чего – собирай вещи и шагом марш домой. На войне тебе делать нечего. И давай больше об этом не говорить, – это прозвучало категорически.

Я помолчала, видя, что спорить бесполезно. Не могла же я знать, что уже через несколько дней мне придется вернуться к этому вопросу.

Да, мы говорили о войне, но не подозревали о том, как она к нам близка.

Три месяца назад, после длительной разлуки, я приехала из Крыма к мужу во Львов. Мой муж, Григорий Васильевич Жернев, служил в армии, был лейтенантом, командиром взвода. В Крыму остались старики родители и маленькая дочка Долорес, Лорочка, как мы ее звали.

Во Львове мне не сиделось без дела, и я стала работать в горкоме комсомола инструктором по пионерской работе.

В городе у нас была квартира, но последнее время мы там встречались лишь по выходным дням: Гриша всю неделю проводил в военных лагерях.

Вот и сегодня муж взял напрокат легковую машину, чтобы отвезти меня в командировку в пионерский лагерь, а теперь ему надо было возвращаться в часть.

– Хорошо здесь, – прервал молчание Гриша, оглядываясь вокруг. – А воздух какой!

Да, утро выдалось чудесное. Прохладные аллеи парка были влажны от росы. Солнце только поднималось из-за леса, и в саду было тихо, лагерь еще спал. Одни птички весело щебетали в листве, да над цветочной клумбой басовито гудели пчелы.

– Ничего, – сказал Гриша, – скоро отпуск. Поедем в Крым, к морю!.. Будем купаться. Лорочку научу плавать. Она ведь уже большая – скоро шесть месяцев!

Я засмеялась. И вдруг…

– Ой-ой!.. Гриша! – схватила я его за руку. У самого моего носа кружилась и жужжала пчела.

– Гриша, Гриша!.. Ну что же ты?

Но муж только хохотал, глядя, как я отбиваюсь от назойливого насекомого.

– Эх ты, – с торжеством произнес он, – а еще снайпер. – И, взглянув на часы, заторопился: – Ну, мне пора!

Провожая мужа к воротам, я сказала:

– Приезжай в следующее воскресенье, у нас будет открытие лагеря.

– Хорошо, приеду.

Проводив глазами удалявшуюся машину, я вернулась в лагерь. На центральной аллее догнала женщину с двумя детьми. В руках у нее был старенький чемодан.

– В лагерь детей привезли? – спросила я.

– Да, – сказала она и принялась разворачивать белый платочек, в котором аккуратно были завернуты путевки.

Пока я просматривала их, женщина рассказывала:

– У меня их пятеро, диточек. Мужа убили хвашисты, когда были здесь, а я осталась з ними. Спасибо, наши прийшлы та вот помогают мени. На той мисяць обещали еще две путевки дать. И уси диты учатся бесплатно, а я роблю на хвабрике…

– Пойдемте, – сказала я и повела их на веранду к пионервожатой.

В это время в помещении звонко проиграл подъем горнист, и из спальных комнат навстречу нам высыпала толпа загорелых ребятишек. Весело толкая друг друга, они сбегали по широкой мраморной лестнице и начинали строиться на зарядку.

В лагере все проснулось, все ожило. Из стоявшей на веранде радиолы раздались знакомые звуки спортивного марша, его перекрывал зычный голос подававшего команду физрука.

Прощаясь с мальчишками, женщина прослезилась:

– Вот до якого счастья наши диты дожилы! А при панской Польше тильки пански диты мали таку жизнь…

И, вытирая слезы, она еще долго смотрела, покачивая головой и улыбаясь.

После завтрака ко мне подошел начальник лагеря.

– Тамара Александровна, пойдемте на просмотр. Проверим, как ребята подготовились к костру…

Заиграл баян, и на специально приготовленную для выступлений деревянную площадку выбежали дети.

– Начнем! – хлопнув в ладоши, скомандовала пионервожатая.

Группа девочек в белых коротеньких пачках с желтыми веночками на голове поплыла по кругу. Они расходились в разные стороны, в такт музыке плавно взмахивали руками, потом встали в кружок и наклонили головы в желтых венках, получилась белая ромашка с желтой серединкой, вокруг нее стала порхать «стрекоза» в зеленовато-бирюзовой пачке с играющими на солнце прозрачными крылышками.

Какими радостными, счастливыми были ясные детские глаза! Дети сами шили себе костюмы с помощью вожатых. Только и разговоров было о выступлении у костра.

Хлопот хватило и на всю следующую неделю. Но вот и суббота. В этот день все особенно суетились. Одни в рабочей комнате заканчивали шить костюмы, другие готовили дрова для костра, третьи писали афишу и пригласительные билеты, – на праздник должны были приехать родители.

Укладываясь спать, дети, возбужденные приготовлениями, все еще обсуждали предстоящее торжество.

– А моя мама получит открытку с приглашением? Ведь я только сегодня послала, – спрашивала вожатую маленькая «стрекоза».

– Конечно, получит. Ведь до города близко. Не волнуйся, спи спокойно, – убеждала ее вожатая, поправляя подушку. – Все, все приедут, будет весело… Спите, дети! – Она выключила свет и вышла.

Некоторое время из спальни еще доносился шепот, потом стало тихо.

– Пойдем спать и мы, – сказала мне вожатая.

«Завтра Гриша приедет на костер, – подумала я, засыпая. – Вот хорошо, что скоро у него отпуск… Поедем в Крым, а потом заберем к себе Лорочку».

Я очень соскучилась по своей маленькой дочке и с нетерпением думала о той минуте, когда снова увижу ее.

II

Меня разбудил непонятный гул. Зловещее зарево освещало комнату, дребезжали стекла распахнутого настежь окна. На соседней кровати стояла на коленях пионервожатая и смотрела в окно на пылающий горизонт.

– Что случилось?

– Не знаю. Какие-то взрывы. Во Львове пожар…

Дальнейших слов я уже не расслышала: их заглушили частые выстрелы зенитного пулемета и густой рев пролетевших над лагерем самолетов. Мы выскочили на веранду. Вдалеке, вероятно во Львове, ухали взрывы. На листьях деревьев и белых статуях мраморного бассейна плясали багровые пятна света. В высоких окнах корпусов пылало отражение пожара. Мы стояли ошеломленные, не понимая, в чем дело. На соседний балкон выбежали перепуганные малыши.

– Пойдемте к детям! – крикнула вожатая.

В дверях спальни мы столкнулись с маленькой девочкой. Она прижимала к груди марлевый костюм стрекозы и белые балетные туфельки. За ней бежали старшие девочки.

– Дети, вы куда? Не выходить! – приказала пионервожатая. – Ложитесь в кровати!

Но все были уже на ногах. Землю снова потрясли взрывы. Малыши заплакали, старшие дети притихли.

– Теперь не будет костра? – спросила маленькая девочка, все еще прижимавшая к груди костюм стрекозы.

– Будет, обязательно будет… И танцы, и костер – все будет, – старалась я успокоить обступивших меня ребят.

Когда я снова вышла на веранду, уже светало. На стене отчетливо была видна афиша, написанная детским почерком:

«В воскресенье, 22 июня 1941 года – открытие пионерского лагеря. Линейка и подъем флага в 7 часов вечера. Массовые игры и танцы у костра».

Холодный мрамор лестницы напомнил мне, что я – босиком. Вернулась в комнату, чтобы надеть туфли. За мной вошел начальник лагеря.

– Сычева, ты понимаешь, что происходит? – спросил он.

– Догадываюсь…

Да, все было ясно. Война!

– Там пришли родители, – сказал начальник. – Проследите, чтобы детей забирали без паники, а я поеду в город, в горком партии.

Он ушел. «Где теперь Гриша? – подумала я с тревогой. – Может быть, уже воюет?»

Вышла в сад. У ворот стояли заплаканные матери. Встреча пионеров с родителями состоялась, но не такая, к какой мы готовились. Плакали дети, плакали матери, рассказывая, как бомбили Львов.

И все-таки дети оставались детьми: прощаясь, девочки спрашивали, можно ли забрать с собой маскарадные костюмы.

– Берите, берите, – отвечали мы.

А маленькая Наташа в суете все пыталась найти свой пионерский галстук; так и не нашла, уехала со слезами.

Когда по радио передавали правительственное сообщение, его неоднократно прерывали чужие, крикливые фразы.

– Вот гады! – ругался наш радист. – Подключаются где-то к сети…

Но основное мы поняли: враг вероломно напал на нас, и партия призывает всех на защиту родной земли.

Стихийно возник митинг.

Решили: все комсомольцы добровольно идут на фронт. Здесь же составили список. Записалось одиннадцать мужчин и две женщины. Среди нас были повара, пионервожатые и кладовщик. Мы собрались идти пешком в военкомат. Только вышли из ворот – подъехал грузовик. Шофер подал мне письмо от мужа. Гриша предлагал немедленно ехать во Львов, собирать вещи и на этой же машине отправляться на станцию. Надо было торопиться, пока ходили поезда. Он писал, чтобы я жила в Крыму и ждала от него вестей.

Узнав от шофера, что воинская часть, в которой служил муж, уже выступает навстречу врагу, я посоветовалась с товарищами, и мы попросили шофера отвезти всех нас, добровольцев, в штаб полка.

– Хорошо, садитесь, – согласился шофер. – Только…

Он взглянул на мое цветное крепдешиновое платье и сказал, что фашистские самолеты охотятся за каждым человеком, в такое время платье будет демаскировать машину.

– Что ж делать? У меня здесь нет другого.

Шофер достал из-под сиденья свое старое обмундирование.

– Возьмите… А вот вам и обувь! – и шофер бросил к моим ногам пару тяжелых, с железными подковами, солдатских ботинок…

С сожалением посмотрела на свои цвета беж модельные босоножки. Ребята заметили мою нерешительность, и кто-то укоряюще бросил:

– Тряпок стало жаль… Сказано – женщина!

– Поторапливайтесь. Теперь время военное, – строго взглянул на меня шофер, вытаскивая из кузова канистру. – Сейчас машину заправлю и поедем…

Переодеться я забежала в детскую рабочую комнату. Еще вчера шумная, полная звенящих ребячьих голосов, сейчас она показалась мне хмурой и неприветливой.

В каком-то оцепенении я присела на край скамьи у длинного стола, забросанного обрезками цветной бумаги и крашеной марли. Да. Как изменилось все за одну ночь…

Только сейчас я по-настоящему поняла, что произошло. Сердце тревожно забилось: «Что теперь будет с нами?.. Надо подумать, – может быть, Гриша прав: мне нужно ехать домой? Нет. Нет! На фронт! – настойчиво говорил во мне какой-то другой голос. – А если убьют, что будет с Лорой?..»

Сдавило горло, по щекам поползли слезы. В руках очутился вместо платка красный пионерский галстук. Это его утром искала Наташа. Вчера она его забыла, когда примеряли костюмы. Какими счастливыми были лица детей, а что их ждет сегодня?

Снова оглушительные взрывы, и, как утром, задребезжали стекла и захлопали зенитки. Я бросилась к окну, грохот разрывов все усиливался, в небо поднимались клубы дыма.

«Бедные дети! – содрогнулась я. – Многие из них, может быть, уже погибли… Нет, довольно киснуть. Пора! Меня ждут».

Я рванула на себе платье так, что оно затрещало по швам. Кинула в угол босоножки и натянула тесные в бедрах галифе. Ноги в шелковых носках всунула в огромные солдатские ботинки. В первую минуту мне показалось, что я не смогу в них сдвинуться с места.

Закончив экипировку, по привычке подскочила к зеркалу и отпрянула. Предо мной стоял солдат. Лицо суровое, напряженное.

Пилотка сползла на макушку, ей мешали волосы, собранные на затылке.

«Отрезать, красоваться теперь не приходится», – решила я и схватила со стола большие ножницы.

– Тамара! – послышался голос пионервожатой. – Ты скоро? Или раздумала уже?

Вбежав в комнату, девушка ахнула:

– Ты что – волосы обрезала?! Тебя не узнать. Скорее идем! Что делается во Львове, смотри: небо все черное!.. – показала она в окно. – Лучше бы дети здесь переждали.

Я потуже затянула широкий солдатский ремень и решительно сказала:

– Я готова, пошли.

Пыльная проселочная дорога свернула в лес. Из гущи деревьев потянуло прохладой и запахом сосновой смолы.

Но лес вскоре кончился, и в лицо снова хлынул знойный июньский ветерок. По сторонам дороги побежали усеянные цветами поляны, густые заросли кустарника. Колючие ветки зацарапали по кабине и кузову.

Навстречу стали попадаться бойцы с автоматами за спиной. Лица их были серьезны и сосредоточенны.

Свернув на поляну, поросшую кустарником, машина резко затормозила.

– Приехали, – сказал шофер.

Полк, в котором служил муж, уже занял оборону в лесу.

– Сычева, ты доложишь командованию, – поручили мне товарищи.

У свежеотрытого окопа стояли командир и комиссар полка и рассматривали какие-то бумаги. Неподалеку на ящиках от снарядов сидел начальник штаба и, положив на колени планшетку, что-то писал. Вокруг толпились штабные командиры. Многих из них я знала.

«Только бы сейчас не встретить мужа», – подумала я и, решительно поправив пилотку, подошла к командирам. Поздоровавшись, я доложила, что мы, двенадцать комсомольцев городского пионерского лагеря, решили идти добровольно на фронт.

– Просим принять нас во вверенную вам часть.

– Хорошо, – сказал комиссар. – Народ нам нужен, всем дело найдется. Как думаете, товарищ подполковник? – обратился он к командиру полка.

– Правильно, оставайтесь. Только не трусить!

– Ребята у нас боевые, – заверил кладовщик, стоявший позади меня.

Полковник одобрительно кивнул головой и ушел. В эту минуту недалеко от нас остановилась машина, из кабинки выскочил муж. Он смотрел на меня во все глаза. Я взволнованно сказала комиссару:

– Товарищ батальонный комиссар, я решила на фронт… А муж требует, чтобы я эвакуировалась. Поддержите меня!

Жернев подошел, как всегда щеголеватый и подтянутый.

– Товарищ батальонный комиссар, разрешите обратиться к жене.

– С сегодняшнего дня, товарищ лейтенант, ваша жена – боец Красной Армии, – строго сказал комиссар.

– Разрешите обратиться к бойцу Красной Армии?

– Говорите при мне.

В присутствии комиссара муж чувствовал себя неловко, но говорил резко, продолжая настаивать, чтобы я эвакуировалась. Я почувствовала облегчение, когда наш разговор прервал начальник штаба.

– Сычева, – протянул он мне листок бумаги, – пойдите с этой девушкой, – он кивнул на пионервожатую, – к начальнику санитарной службы полка, капитану Ниловой, и отдайте ей эту записку.

– Я иду в ту сторону, могу вас проводить, – сказал стоявший неподалеку старший лейтенант, адъютант командира полка.

Муж понял, что вопрос уже решен, и, нахмурившись, отошел.

По дороге мы с вожатой спросили адъютанта:

– Что, у вас начальник санитарной службы – женщина?

– Да, – отвечал старший лейтенант. – Боевая девушка, хороший товарищ. Недавно мы ее принимали в члены партии… – И, помолчав, продолжал: – Уже на финском фронте побывала и на Хасане. К нам пришла начальником санслужбы. Она молодец дивчина, вам будет у кого поучиться… Вначале приняли ее по старинке, как обычно в армии принимают женщин-командиров, – с иронической улыбкой. Командир полка даже выражал недовольство, что прислали женщину начальником санслужбы. Но скоро все поняли, что девушка деловая. До ее прихода санчасть у нас на зимних квартирах находилась в темном углу под лестницей. Ей это не понравилось, и она отобрала комнату батальонного комиссара. – Лейтенант усмехнулся. – А у командира полка забрала из кабинета мягкий диван. «В санчасти, говорит, больным диван нужен больше, чем командиру полка, у которого подчиненные больше стоят по команде «смирно».

– Молодец! – восхищенно сказала пионервожатая.

– А бойцы ей подчиняются? – спросила я.

– О, еще как! Недавно она даже офицера, поставила по стойке «смирно» и скомандовала «Кругом марш!» за то, что он при подчиненных назвал ее Сашенькой… Авторитет у бойцов – это основное для женщины-командира. Нилова в полку сколотила такой стационар, как ни в одной санчасти нашей дивизии. Всех бойцов с медицинским образованием забрала в санчасть.

В душе я завидовала этой еще незнакомой мне девушке-командиру.

Будет ли от меня польза на фронте? Этот вопрос меня очень волновал.

Обогнув большой массив старого соснового леса, мы вышли на опушку, покрытую кустарником. Под соснами стояли замаскированные ветками маленькие и большие пушки, высокие зенитки и приземистые пулеметы «максимы». Возле них с озабоченными лицами возились бойцы. Одни чистили орудия, другие выгружали из машин ящики со снарядами.

Вокруг полевой кухни толпились бойцы, гремя котелками.

– Товарищи! Первый фронтовой борщ! – стоя на подножке и размахивая огромным черпаком, кричал повар в белом колпаке и переднике.

Старший лейтенант, показав нам, как пройти в санчасть, свернул влево.

– Наверно, здесь, – проговорила моя спутница, когда мы, перейдя кювет, увидели спрятавшуюся в зарослях санитарную машину.

Под кустами лежало несколько носилок, на одних, прикрыв лицо пилоткой, спал боец в замасленной гимнастерке. Тут же, недалеко от машины, о чем-то тихо разговаривая, на корточках сидели два санитара и складывали в большой зеленый ящик бинты и пакеты. Чуть в стороне, под кустом, расположилась девушка в гимнастерке. На петлицах у нее поблескивали знаки отличия капитана медслужбы. Она перебирала и укладывала в санитарную сумку какие-то пузырьки и коробочки.

– Наверное, она!

– Не может быть: слишком молода…

В это время один из сидевших у ящика санитаров обратился к девушке:

– Товарищ начальник, все уложено. Разрешите будить Евдокимова и грузиться?

– Нет, шофер пусть пока отдыхает, – распорядилась Нилова тоном, не допускающим возражений.

– Строгая, – шепнула я пионервожатой.

Нилова повернулась и, увидев нас, удивленно приподняла брови:

– Это еще что за войска?

– Мы… мы из штаба, – смущенно ответила пионервожатая.

– Вот записка, – подала я бумажку.

Пока Нилова читала записку, я рассматривала ее синие, с длинными ресницами глаза, каштановые прямые волосы, собранные под берет с красной звездой.

Приветливо улыбаясь, Нилова сказала:

– Очень хорошо. Нам нужны помощники. Но, девушки, у нас будет трудно. В подразделениях, возможно, и без сна придется работать. Война. Вы понимаете, что это такое?

– Понимаем, – в один голос ответили мы.

Проинструктировав и снабдив санитарными сумками, Нилова повела нас в батальоны, находившиеся поблизости.

– Пока будете здесь, а потом ты… Сычева, перейдешь на батарею, там нужен санитар.

Так 22 июня 1941 года началась моя служба в армии…