Текст книги "По зову сердца"

Автор книги: Тамара Сычева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

– Хорошо тебе рассуждать, лежа дома на кровати! – вспылила я. Не выдержали натянутые до предела нервы. – Скажи спасибо, что так успела.

Укоризненно взглянув на меня, Виктор поднял подушку и показал передатчик с наушниками:

– Вот мой пост. И оставить его я не могу, как бы мне ни было трудно.

Мне стало неловко за свою невыдержанность, и, чтобы перевести разговор, я обратилась к Мане:

– А ты как же теперь пойдешь отсюда ночью?

– Обо мне не беспокойся, – ответила девушка. – Я могу ходить в любое время. У меня пропуск есть. Пока все хорошо. Связь с Луизой налажена. Правда, часто у нее бывать опасно, но иногда можно. А заодно и к вам зайти…

– Да, знаете, – перебила я. – Сейчас встретила Луизу с каким-то фрицем.

– Ну-у? А какой он? Высокий такой, широкоплечий, пожилой, да? – встревожилась Маня.

– Не знаю. Не присматривалась, не до того было.

– Вероятно, это Густав, – с беспокойством продолжала Маня. – Он больше всех увивается за Луизой, я заметила это. А она его всячески избегает. Он хорошо знает мужа настоящей Луизы, был его другом.

– Это очень опасно, – нахмурился Виктор.

Тут я вспомнила, что принесла чье-то донесение, и стала вытряхивать из сумки на стол весь маскировочный «мусор» – коробки пудры, помаду, кремы, бумажки, письма. Под ними лежала скрученная в трубочку записка.

– Конечно, от Луизы. – Я развернула листочек, наспех исписанный шифром, и протянула брату.

– Читай, – насторожилась Маня.

– «Здравствуй, дорогая мамочка! – стал читать Виктор. – Я уже тебе сообщала, что на работе меня встретили хорошо, старик начальник меня обожает, у меня много поклонников. Признаюсь, они мне уже стали надоедать. Особенно один. Он так назойлив, что буквально не спускает с меня глаз. Говорит, что знает моего мужа».

– Так и есть! – вскочила Маня. – Это он, Густав.

– «Он то и дело задает мне всякие вопросы, – продолжал читать Виктор. – А когда мы вместе обедаем в столовой, все допытывается, какое из крымских вин больше всего любил мой муж. Он говорит, что муж захватил с собой несколько бутылок этого вина, когда ехал отсюда за мной. Не знаю, так ли это. И второй вопрос: он хочет знать, какой подарок повез муж моей бабушке Софье, когда поехал домой. Отшучиваясь, я ему ответила: если уж вам так хочется это узнать, потерпите. Когда мы с вами будем где-нибудь вместе на вечере, я вам торжественно преподнесу бокал этого вина и мы с вами выпьем на брудершафт. А заодно я вам раскрою и тайну подарка бабушке, хотя, признаться, я очень удивлена, что вас интересуют такие пустяки». «Ну что ж, – вполне серьезно ответил мой поклонник, – я думаю, что такой случай скоро представится. На днях у нас в ресторане будет большой банкет». – «В честь чего?» – удивилась я. Он долго не хотел отвечать. Я настаивала, и мне удалось узнать, что на днях к нам приезжает гость. Он очень высокого роста…» – Разумеется, не о росте идет речь, – взглянул на нас с Маней Виктор. – «В честь его на нашем производстве собираются устраивать вечер. Времени мало, ответ держать придется очень скоро. Ну, пока всего хорошего, мамочка. Жду от тебя привета. О дне банкета сообщу дополнительно. Твоя Голубка». – Она пишет неосторожно, – сказал «брат», сворачивая листок, – видимо, очень волнуется.

– Еще бы! Ведь если мы не получим вовремя ответ, то она погибла, – с тревогой проговорила я. – И сумеют ли они там узнать?

– Обязательно узнают! – твердо ответил Виктор.

– Маня, расскажи же нам, как Луиза появилась в штабе. Ведь ты тогда уже работала там? – попросила я девушку.

Маня подошла к окну, плотнее прикрыла толстые ставни, проверила, закрыта ли дверь, и снова села на диван.

– Ой, если бы вы только знали, что она за артистка, эта наша Луиза! Я чуть со смеху не умерла! Я на неделю раньше поступила работать в штаб. И знаете, мне почему-то все время казалось, что наша первая встреча с Луизой произойдет в коридоре, в вестибюле или на лестнице, но вовсе не там, где это на самом деле случилось. В последние дни я очень волновалась, то и дело выбегала в вестибюль, чтобы первой встретить Луизу. Мне казалось, что встреча со мной облегчит ее трудную роль. Но Луиза не появлялась.

– Ее долго не выбрасывали, все ждали сигнала от тебя, – сказал Виктор.

– У здешнего радиста-подпольщика испортилась рация, – объяснила Маня. – И я никак не могла передать, что приземлилась благополучно. Ну вот, слушайте. Однажды утром я замечаю в штабе необычную суету. Офицеры о чем-то перешептываются. Я как раз обслуживала кабинеты первым завтраком. Вдруг слышу: «Взорвали мост, эшелон провалился в реку, а два последних вагона отцепили…» Я тогда подумала, что это партизан дело, и еще порадовалась: вот, думаю, дают им жару наши.

К генералу с завтраком меня не пустили. «Занят», – сказал адъютант. Но когда я вернулась в ресторан, буфетчица на меня накинулась: «Где ты шляешься? Неси скорее в кабинет командующего, – и ткнула мне в руки поднос с бутылками содовой воды и бокалом. – Два раза звонили. Воду просят».

В кабинете командующего сильно пахло валерианкой, и первое, что мне бросилось в глаза, – это нахмуренное, печальное лицо самого генерала. Он шагал по кабинету, нервно комкая в руках большой конверт с крупными сургучными печатями.

Я поставила тяжелый поднос на круглый диванный столик, подняла глаза и чуть не вскрикнула от неожиданности.

На диване лежала Луиза.

Глаза ее были закрыты, из-под опущенных ресниц катились крупные слезы. Склонившись над ней, штабной врач разжимал ее крепко стиснутые зубы, стараясь влить в рот лекарство.

Наконец Луиза медленно открыла глаза и спокойным, грустным взглядом обвела всех присутствующих. На миг этот спокойный и совсем чужой взгляд скользнул по мне, и тяжелые ресницы, чуть заметно дрогнув, опять опустились.

Вдруг она застонала, по-детски жалко скривив губы, отвернулась к стене и горько заплакала.

– Знаете, я просто была поражена! – засмеялась Маня. – Она так горько плакала, что даже мне стало жалко бедную вдову.

Генерал сразу же подскочил к ней и, подавая ей бокал воды, стал успокаивать: «Не плачьте, дитя, не плачьте. Идет война, а он солдат… На все воля божья…» – «Что же я буду теперь делать здесь, среди этих варваров русских, этих зверей? – рыдала Луиза. – Не могу, хочу обратно, домой в Париж! В мой Париж! К моей дорогой мамочке!» – «Успокойтесь, мамзель Луиза, здесь вас не обидят. Жить будете в вашем фамильном доме у тети, а питаться в нашем штабном ресторане. Дадим вам надежную служанку…»

«Вот случай, – подумала я, – надо бы не упустить его».

А Луиза продолжала твердить, что хочет домой, в Париж, что она сообщила отцу о постигшем несчастье, и он должен приехать сюда.

В кабинете было тепло, но меня знобило от волнения. Собирая посуду, я злилась на Луизку. «Пересаливает, а вдруг он скажет: «Ну и езжай в Париж!..» Но генерал терпеливо уговаривал, утешал ее. «Поймите, милое дитя, вам нужно получить это, – и генерал показывал на конверт с сургучными печатями. – Ваше должно принадлежать вам, это же капитал».

«Помогите мне, умоляю вас», – проговорила Луиза, поднимаясь с дивана.

«Сейчас немного рановато, – озабоченно нахмурился генерал. – Вот на днях наши войска войдут в Севастополь, и весь Крым будет наш. Тогда вы сразу вступите в свои владения, а сейчас опасно, тем более женщине…»

В это время старший адъютант генерала, заметив меня, показал на дверь и, выйдя вслед за мной, распорядился:

«Фрау Маня, кушать, пыстро! Путерпрот, тва путылка вино и конфет».

«Ах, какая хорошенькая, чудесная мамзель, – рискнула я обратиться к адъютанту. И, заметив, что мой восторженный тон ему польстил, продолжала: – Вот такой бы мамзель послужить. Это настоящая барыня. Прелесть…»

«Хорошо, хорошо, надо думать, – внимательно оглядывая меня, проговорил адъютант, – может, ты подойдешь».

– Когда я с подносом снова вернулась в кабинет, – продолжала рассказывать Маня, – Луиза уже сидела на диване подле генерала и говорила с ним по-французски. Увидев меня, она заговорила по-немецки, извинившись и объяснив, что дома, в семье, она больше пользовалась французским.

«Но почему ваш муж с таким опозданием возвращался из отпуска? Ведь он должен был прибыть еще месяц назад?» – спросил генерал. «Ох, бедный Фридрих, – на глазах Луизы вновь показались слезы, – когда он ехал в Париж из этой проклятой России, то простудился и долго лежал дома больной», – и она, всхлипывая, прижала к глазам платок.

«Не плачьте, дорогая, не плачьте, – засуетился генерал, – простите меня, солдата», – и он поцеловал ее маленькую руку.

Потом Луиза раскрыла сумочку и достала фотографию, помните, она показывала, – пояснила нам с «братом» Маня. – Протянула ее генералу, это, говорит, мы с мужем перед самым отъездом снимались, видите, какой он худой после болезни. И опять залилась слезами. Офицеры тоже подошли и стали рассматривать фотографию.

«Бедный Фридрих, – вздохнул генерал. – Я его любил, как сына. Мы, господа офицеры, – обратился он к присутствующим, – должны окружить заботой и вниманием его вдову».

Между прочим, – озабоченно заговорила Маня, – когда Луиза достала фотографию, я очень волновалась. Все-таки большой риск. И мне показалось, что этот Густав, который знал мужа Луизы, что-то очень долго рассматривал ее. А ты не думаешь, Витя, – тревожно спросила Маня, – ведь может так быть, что этот проклятый Фридрих когда-нибудь показывал Густаву фотографию жены? А вдруг он с первого же дня ее выслеживает! А вдруг…

– Не думайте, что наши такие дураки, – перебил Маню «брат». – Здесь все продумано лучше, чем вы предполагаете. И не надо устраивать панику раньше времени. Передадим в штаб, и они сообщат, что делать.

– Вот попала бедная Луизка! – вздохнула я.

– Но она молодец! – сказал «брат». – Ей уже передали благодарность от командования за важные донесения. Я думаю, что и сегодня она сообщит не менее важную вещь – насчет банкета. Вероятно, наши постараются как-нибудь использовать этот банкет, – многозначительно посмотрел на нас Виктор.

– Луизка еще себя покажет! – сказала Маня. – Надо будет как-нибудь шепнуть ей насчет благодарности командования. Подбодрить. А то ей труднее всех достается. А донесения от нее теперь буду носить я – туда, на почту. Луиза на виду, ей трудно одной выйти из дома. Ну ладно, я пошла, – встала Маня. – Завтра утром, Тамара, сообщишь мне, если передадите донесение.

– Хорошо.

– Последних известий из Москвы не знаешь? – спросил «брат», когда Маня уже снимала с вешалки пальто.

– Знаю, – живо повернулась девушка. – У моей хозяйки живут штабные офицеры, у них есть приемник. Они, правда, его запирают, но сын хозяйки подделал ключи, и мы теперь слушаем Москву. Вчера передавали, что наши войска продолжают наступать на Волоколамском направлении. У врага много потерь в живой силе и технике.

– А как на юге?

– Сказано только, что на Керченском направлении наши войска продолжают удерживать занятые рубежи.

– «Удерживают». Значит, трудно приходится, – заметил «брат».

Маня ушла от нас поздно.

Утомленная, я мгновенно уснула, не дождавшись, когда «брат», получив «прием», начал выстукивать в штаб донесения «Голубки» и «Стрелы».

Виктор разбудил меня рано утром.

– Нужно сообщить девушкам, что донесение принято, сведения будут добыты в срок, пусть Голубка не волнуется.

Заметив, что я с тоской взглянула на разрисованные морозом стекла, – так не хотелось выходить на мороз из теплой комнаты, – «брат» добавил:

– Торопись. К восьми Маню надо встретить у штаба.

Я оделась, густо напудрилась, поярче накрасила губы, надела зеленую фетровую шляпу и достала из чемодана зеленую сумочку с маркой ростовской фабрики. Зеленая шляпа и сумочка означали, что донесение принято и все в порядке.

Без десяти минут восемь я была уже у штаба на углу, где должна была проходить Маня. Идущие мимо немцы нагло осматривали меня. Один даже остановился и заговорил со мной на ломаном русском языке:

– Вешером в восем часоф около пошта я буду шдаль вас…

Стараясь задержать его до появления Мани, я кокетливо улыбнулась:

– У меня нет пропуска, пан офицер.

– Найн? – удивился он. – Ничего, я дошталь вам на вечер. Приходить. Корошо?

В это время из-за угла вышла Маня. Я быстро раскрыла свою сумочку и стала рыться в ней. Маня мельком взглянула на меня и, чуть заметно улыбнувшись, прошла мимо.

На следующую ночь по рации раздались позывные: нас вызывал штаб.

А через полчаса «брат» диктовал мне приказ командования.

– Вот это да! Вот так задание! – воскликнула я, бросив карандаш. – Бедная Маня, как же она будет сигнализировать из штаба во время банкета? Ведь там полно офицеров. А Анатолий! Как он сможет бомбить штаб, когда там будет находиться Луиза? Бросать бомбы на своих! Неужели нельзя сделать по-другому?

– Тамара, – сдвинул брови «брат», – ты все время забываешь, что мы на войне. Приказ командования есть приказ, и мы не имеем права его обсуждать. Значит, так надо.

– А ответа на вопросы Луизы нет?

– Нет еще. На, возьми, – подал мне Витя свернутую в трубочку записку. – Неси скорее, может быть, еще успеешь встретить Маню.

Я поспешно оделась, достала из чемодана на этот раз не зеленую, а бордовую сумочку – сигнал, что «есть задание», и пошла.

Маню встретила на улице Кирова, на мосту. Она шла с двумя румынскими офицерами и о чем-то громко разговаривала с ними. Увидев меня, насторожилась. Когда они приблизились, я перевесила сумочку на другую руку. Это был сигнал: «Задание в подпольной почте».

Черные глаза Мани блеснули тревожным любопытством. Я отвернулась и молча прошла мимо.

Решила заодно навестить подпольную почту. Там лежала записка – донесение Луизы.

«Приехал высокий гость, – писала она. – В следующее воскресенье в его честь будет банкет. Спешите с ответом».

В этот день я чуть не попала в облаву, которую устроили в городском саду, но меня спасли быстрые ноги.

XVI

Вообще в последнее время в городе стало тревожно. Днем фашисты все чаще устраивали облавы – на улицах, в скверах, на рынках и на вокзале. Хватали всех подряд, одних, более здоровых, заключали в концлагеря, чтобы затем отправить в Германию, других тут же бросали в машины-душегубки и уничтожали. Ночью, после комендантского часа, на улице то и дело слышались душераздирающие крики, выстрелы и звуки погони, потом опять тишину ночи нарушал лишь звон солдатских подков – проходил патруль.

Утром, когда жители с опаской выходили на улицу, восходящее солнце освещало коченеющие трупы повешенных на столбах и деревьях. Террор в городе все усиливался.

Но расправы фашистов с мирным населением рождали новых мстителей. Люди уходили в лес, к партизанам, в городе объединялись в подпольные группы, чтобы громить врага в тылу.

Тревога оккупантов росла. Усиливались охрана и патрулирование. Ходить по городу становилось все труднее. Обыски и аресты участились даже в нашем центральном районе города, который немцы считали наиболее спокойным, очевидно потому, что здесь был расположен штаб армии и почти в каждом доме и каждой квартире жили немецкие и румынские солдаты и офицеры.

Однажды, возвращаясь домой, я увидела, что в соседнем доме обыск. Прибежала и сказала «брату». Он кинулся к кровати. Но во двор уже входили два полицая и гестаповец. Они остановились у подъезда, о чем-то разговаривая. У меня замерло сердце, а «брат» так и застыл на месте.

На наше счастье, поговорив и выкурив по сигарете, немец и полицаи ушли.

В субботу к нам заскочила Маня.

– Ну? – спросила она с порога. – Луиза очень волнуется.

– Нет, – качнул головой Виктор.

Из-под стельки туфли Маня достала свернутую бумажку:

– От Луизы. Ходить в сад ей теперь невозможно. Густав не спускает с нее глаз. А Луизка уже и этого приезжего из ставки успела очаровать. Вот девка!

«Брат» развернул донесение.

«В нашем районе разыскивают патефон, но найти не могут».

– Нашу рацию! – вскрикнула я.

– Подожди! – сердито одернул меня «брат». – «Высокий гость ухаживает за мной не на шутку. Уже предлагал мне руку и сердце. Но Густав почти не оставляет меня одну. Завтра за мной решающее слово. Жизнь или смерть. Голубка».

– Да, значит, действительно подозревает, – угрюмо проговорил «брат».

– Если ночью не будет позывных – провал, – прошептала Маня.

– Не может этого быть, – сказал Виктор, в волнении шагая по комнате. – Наши не допустят.

Проводив Маню, я долго не могла уснуть, все прислушивалась… Но рация молчала. Виктор всю ночь не сомкнул глаз, сидя над приемником.

В воскресенье утром раздался условный стук в дверь. Опять вбежала Маня.

– Нет?! – со страхом спросила она.

– Ты с ума сошла, Маня! – крикнул «брат». – Как ты смела приходить к нам днем!

– Значит, нет! – бледнея, прошептала Маня. – Провал. Виктор, а они правильно поняли твою шифровку?

– Конечно. Ведь они дали нам задание.

– Луиза очень волнуется. Даже осунулась, – стала рассказывать Маня. – Этот генерал из Берлина в нее влюблен. Он еще не старый и, кажется, вдовец. Видимо, всерьез имеет на нее виды. Но Густав ходит за ней, как часовой. Когда они садятся за стол обедать, она – рядом с генералом, а он напротив и не спускает с нее глаз. Может быть, он из гестапо? Вчера во время обеда я убираю посуду и слышу, Густав спрашивает: «Фрау Луиза, вы что-то загрустили в последние дни. Вам нездоровится?» – «Нет, я здорова, – ответила Луиза, высокомерно взглянув на него. – Меня мучают сны, – с грустной улыбкой обратилась она к генералу из ставки. – Снится муж, бедный Фридрих, мама, Париж. Устала я здесь, хочу домой». – «Потерпите еще несколько дней, дорогая, – сжал ей руку генерал, – пока мы возьмем Севастополь».

Вставая, Луиза так взглянула на меня, что я чуть не выронила из рук поднос. Но все-таки постаралась подбодрить ее взглядом. Вчера еще была надежда. А сегодня!.. Как я сегодня ей посмотрю в глаза? Я знаю, она уже ждет меня. Что я ей скажу? Это ужасно! – в отчаянии ломала руки Маня.

– Не волнуйся, – попыталась я успокоить подругу. – Может быть, еще…

– Что «может быть, еще»? Что? Уже ничего не может быть. Днем передавать не станут. Уже все. Пропала наша Луизка!

И Маня, закрыв лицо руками, заплакала.

Не выдержав, глядя на подругу, заплакала и я.

– Перестаньте! – крикнул на нас «брат». – Вот и воюй с такими солдатами. Разведчики, называется. Позорите только свое звание. Чтоб больше я не видел слез! Маня, ты к выполнению сегодняшнего задания готова? – строго спросил он.

– Готова, – ответила девушка.

– В котором часу будешь сигнализировать?

– В одиннадцать.

– Ракетницу взяла с собой?

– Конечно.

Маня открыла сумку и вытащила из-за подкладки ракетный пистолет.

– Место, откуда будешь сигнализировать, нашла?

– Да. Думаю, из-за дворовой уборной.

– Ну, желаю удачи, – пожал он ей руку. – А Луиза пусть не падает духом. Раз сказали, ответ будет, – значит, будет.

Маня ушла.

Весь день не отходил Виктор от передатчика, но, увы, ожидания наши были напрасны. Я не находила себе места.

Вот уже и вечер. В восемь часов Луиза должна ехать на банкет.

Я загородила лампу и приоткрыла ставню. Комнаты Луизы были ярко освещены. Свет падал на стоявшую у подъезда легковую машину. Я стиснула руки. Что делать?

В это время тихо стукнули в дверь. Я быстро закрыла ставню и вкрутила лампу. Виктор пошел открывать.

В комнату вошли двое – гестаповский офицер и девушка. В девушке мы узнали Катю. Первая мысль: «Предательство!»

– Не бойтесь, это свой, – торопливо заговорила Катя. – Новости у него для вас. А мне бежать. Через десять минут комендантский час.

Я вышла ее проводить. Вернулась в комнату и чуть не упала: на диване сидел наш командир взвода Миша.

– Миша! – бросилась я к нему, как к родному.

– Скорее неси Мане, – сунул мне в руку записку повеселевший «брат». – Успеешь?

Я задумалась.

– А если сюда? – кивнула я на окно.

– Опасно!

– Но ведь иначе не успеть!

Я вытащила из кармана деньги, завернула в них записку и выбежала во двор. Обошла машину, в которой дремал шофер, потопталась у порога Луизиной квартиры, потом постучала. Дверь открыл какой-то офицер. Низко поклонившись ему, я громко спросила:

– Можно фрау хозяйку?

К счастью, Луиза была недалеко и, узнав мой голос, подбежала к двери.

– Мой брат одалживал у фрау хозяйки деньги, – объяснила я, протягивая ей свернутые деньги с запиской.

– Хорошо, давай, я передам, – не в силах сдержать радости, проговорила Луиза. И, выхватив у меня деньги, быстро ушла..

Я снова низко поклонилась офицерам и вышла.

Прикрутив лампу, мы все трое, прислушиваясь, замерли. Вскоре во дворе раздались голоса, зарокотала машина, и снова все стихло – Луиза уехала на банкет.

– Ну, все в порядке, – довольно потирал руки «брат».

Я не утерпела и спросила у Миши:

– Так какой же все-таки подарок привез Луизин муж бабке Фальцфейн?

Миша засмеялся:

– Вот женское любопытство!

– Ну скажи-и, ты же знаешь, – приставала я.

– Два больших страусовых яйца из Аскании-Нова.

– Ну-у… – разочарованно протянула я. – А вино?

– Ты лучше скажи, почему вы так затянули с ответом, – перебил меня Виктор. – Мы очень волновались. Не знали, что делать.

– Пленные не хотели говорить. Заупрямились.

– Ну а потом?

– Потом все-таки сказали.

– Вот что, ребята, надо вам сворачиваться, – открывая свой чемоданчик, сказал командир взвода. – Вы знаете, что одним и тем же людям здесь долго задерживаться нельзя. Вот и вам прислали смену. Ты, Витя, сейчас пойдешь со мной. Надевай вот это, – он достал из чемодана немецкое солдатское обмундирование. – Партизанам нужна рация. А ты, Тамара, на недельку еще задержишься. Жди донесений от Луизы.

Я ей приказал, чтобы находила способ передавать записки здесь, во дворе. А тебе из дома лучше не выходить. Вот тебе питание на неделю, – и Миша вынул из чемоданчика консервы, рыбу и хлеб.

– Если с Маней все будет в порядке, она на этой неделе к тебе придет, и вы в первое же утро вместе отправитесь к линии фронта. Наши сейчас ведут бои между Феодосией и Старым Крымом. Вот туда и продвигайтесь и добывайте по дороге сведения.

– А как же Луиза? Она не пойдет с нами? – спросила я.

– Луиза, вероятно, еще поработает, – коротко ответил командир взвода.

Миша с Витей ушли, а я села на тахту, прислушиваясь к малейшему шороху за окном. На душе было беспокойно.

«Бомбежка в одиннадцать, а сейчас только девять, – взглянула я на ходики. – В подвал уходить не буду». И я, положив голову на руки, решила подремать. Не заметила, как уснула.

Проснулась от частых выстрелов зенитных пушек. Темное небо бороздили лучи прожекторов. Еще минута – и оно сплошь покрылось вспышками снарядных разрывов. Заревели в пике моторы. Послышался уже знакомый мне нарастающий визг бомб. Я бросилась на пол.

Совсем близко ахнуло три раза. Все затряслось и загрохотало. Где-то в верхнем этаже посыпались стекла, казалось, что бомбы легли совсем рядом, чуть не во дворе. Мелькали мысли о Луизе и Мане. Что с ними?

Наконец бомбы перестали рваться, но еще долго сквозь трескотню зениток слышался рев низко пикирующих самолетов.

Уснуть в эту ночь я так и не смогла – тревожилась за подруг.

Утром не вытерпела и, вопреки приказанию командира, вышла из дома. Прежде всего надо узнать, здесь ли Луиза. Но как это сделать, не вызывая подозрения?

Подошла ближе к ее окнам и чуть не вскрикнула от радости: Луиза, живая и невредимая, стояла у окна в белом утреннем капоте.

Надо теперь узнать, что с Маней. Я вышла на улицу. Если с Маней все в порядке, она должна идти на работу. Надо пойти ей навстречу, рассуждала я.

Дошла до штаба и остановилась, пораженная. Угол огромного здания со стороны двора был разворочен бомбой. В ближайших домах вместо окон зияли дыры, а расположенная за углом городская почта была разрушена почти до основания.

Мани не было видно. Задержавшись у штаба, заметила стоявшего недалеко за столбом человека в черном пальто. Я догадалась, что он следит за мной. Я свернула за угол. Человек двинулся следом за мной. Прошла до Феодосийского моста и остановилась, глядя через перила в воду Салгира. Остановился и человек в черном пальто, укрываясь за деревом. Я не на шутку встревожилась.

Спустилась с моста, быстро пошла по улице. Чувствовала, что человек в черном продолжает следовать за мной. Вдруг меня осенила мысль: нужен проходной двор. Город я знала очень хорошо и вспомнила, что недалеко есть двор с выходом на другую улицу. Подойдя к воротам, я заглянула в первое же окно, постучалась в него, вошла во двор и бросилась к другому выходу. Скрыться мне помог и начавшийся проливной дождь.

Домой пришла совершенно обессиленная, свалилась на тахту и, не раздеваясь, уснула.

Четыре дня я ждала Маню, тревожась за нее, но выйти из дома боялась. Лежала на диване, перечитывая книги из маленькой хозяйской библиотеки.

В конце недели вечером постучали. Я сразу узнала стук Мани. Мы долго обнимались, радуясь, что живы и невредимы.

– Я очень тороплюсь, – сказала Маня. – Когда-нибудь все расскажу тебе подробно. А сейчас меня ждут.

– Кто?

– Человек в черном пальто, – засмеялась Маня.

– Так это наш?! А я от него бегала весь день.

– Командир же сказал тебе – не выходить, – упрекнула меня Маня.

– Я очень тревожилась о вас. Дай хоть посмотрю на тебя.

Я открыла вторую ставню, чтобы было светлее, и увидела на подоконнике две свернутые в трубочку записки. Третья застряла в щели рамы.

– Маня, – крикнула я, – смотри, наверное, это Луизка набросала!

Действительно, две из них были обыкновенными донесениями Луизы. Но третья записка привела нас в полное недоумение.

Луиза писала:

«От меня писем больше не ждите. Уходите к маме. Я, вероятно, выйду замуж. Привет Толе».

Мы молча смотрели друг на друга, теряясь в догадках.

– Странно… – в раздумье проговорила Маня. – Неужели?..

– Нет, нет, – перебила ее я. – Только не предательство.

– Надо идти, – вздохнула Маня. – Завтра в девять утра я жду тебя у последнего городского столба по Феодосийскому шоссе. До завтра.

Утром вместе с Маней мы выходили из города. За плечами у нас были небольшие узелки. Встречаясь с попутчиками, мы говорили, что идем в село менять вещички. Конечно, мы сразу же заговорили о том, что нас больше всего волновало: о Луизе.

– Ты права, предать она не могла! – сказала Маня. – Уж я-то ее хорошо знаю. Может быть, ей дали такое задание?

– Что же мы теперь скажем ее Толику?

– Ему мы, конечно, говорить ничего не можем, потому что ничего не знаем сами. Ну, а если уж придется встретиться, – что ж, привет передадим.

Мы шли по обочине шоссе. Мимо пробегали машины, мотоциклы.

– Маня, расскажи же мне, как ты сигнализировала, – спросила я подругу. – Не боялась? Ведь там было полно немцев. А как прошел банкет?

– Банкет как банкет, – пожала плечами Маня. – К восьми часам в ресторане все уже было готово. Столы сдвинуты и сервированы. Играл духовой оркестр. Представляешь мое состояние? Думаю, вот-вот явится Луизка, что она, бедная, будет делать? Уже восемь часов, все собрались, а ее нет. И генерала из ставки нет.

– А он был у нее, у Луизки, – перебила я Маню. – И Густав тоже.

– Откуда ты знаешь?

– Я сама видела, – не упустила я случая прихвастнуть.

– Как, ты у них была? Сумасшедшая! Ну-ка постой, давай сядем отдохнем, и расскажи все по порядку.

Мы сели на краю кювета, и я стала рассказывать Мане, как все произошло, как пришел Миша…

– Как, и Миша здесь? – еще больше удивилась Маня и, выслушав меня, проговорила: – Ну теперь все ясно. А то я не могла понять. Представляешь, объявили, что гость приехал, все выстроились и ждут. Вдруг открывается дверь и появляется наша Луизка. А следом за ней генерал из ставки. Все его приветствуют. А он подает Луизе руку и проходит с ней на самое почетное место. Ой, ты не представляешь, Тамара, какое на ней было платье! – воскликнула Маня. – Я подумала тогда: хоть бы мне раз в жизни такое надеть! Мечта! Шелковое платье цвета чайной розы, отделанное страусовыми перьями, а снизу тонкие ажурные кружева… Ах, какая она была очаровательная! Влетела, как бабочка. Глаза блестят. Ну, я сразу поняла по ее лицу, что все в порядке, – наверное, есть ответ из Керчи. Только не могла понять, как она получила, через кого? Здешний генерал, командующий, низко нагнувшись, поцеловал ей руку. Все это фашистское офицерье так и пялило на нее глаза. Мне даже жалко стало Луизку. Я не смогла бы так. А она хоть бы что. Разыграла из себя настоящую «королеву бала». Сделала вид, знаешь, как это она умеет, что подвыпила, и ну хохотать, а потом принялась петь свои песенки французские, немецкие.

– А что Густав? Она ему отвечала на те вопросы?

– Конечно. Вот слушай, – продолжала Маня. – Мне хоть из буфета и плохо было видно, но я все-таки заметила, что Густав продолжает следить за Луизкой. Сидит напротив нее и даже вина не пьет. А в самый разгар вечера вдруг поднимается и предлагает тост: «За милых женщин Франции немецкой крови. И за моего покойного друга Фридриха, которого мы все так любили. Мадемуазель Луиза, я жду обещанного», – и он пристально поглядел на Луизку.

«Ах, – состроила она грустную гримаску, – стоит ли сейчас тревожить память моего бедного Фридриха!» – и что-то стала объяснять сидевшему рядом генералу.

«Но вы же обещали, мадемуазель Луиза», – продолжал настаивать Густав.

«Нет, вы невыносимы! – капризно проговорила Луизка. – Тем более что этого вина здесь на столе нет».

«Вы посмотрите лучше!» – пронзительно взглянул на нее Густав. Кажется, еще бы минута…

«Ах нет, вот оно! – беспечно проговорила Луиза и взяла со стола бутылку розового муската. – Так уж и быть, давайте ваш бокал. Вы правы, мой муж привез с собой в Париж в подарок моей бабушке из заповедника Аскания-Нова два больших страусовых яйца. Бабушка Софья очень обрадовалась, они вызвали у нее много дорогих сердцу воспоминаний молодости. И еще десять бутылок этого вина. Ах, вы мне напомнили… Я же вас просила не делать этого…» – и она приложила к глазам платочек, словно была не в силах справиться с печальными воспоминаниями о муже.

Генерал из ставки принялся ее успокаивать, бросая недовольные взгляды на Густава. Луиза, конечно, не долго горевала, и скоро снова зазвучал за столом ее обворожительный смех. Ну, потом они опять все пили. Но Густав больше не подходил к Луизе и, кажется, сразу потерял к ней интерес. Опьяневшие гости то и дело кричали: «Мамзель Луиза, спойте еще! Мамзель Луиза, спойте!» Один даже в коридоре, обнимая выводившего его дежурного, продолжал кричать: «Мамзель Луиза, спойте!» – засмеялась Маня.

Проходя мимо меня, Луизка шепнула: «До чего же противные свинячьи морды! Не могу…» – «Терпи», – так же тихо сказала я ей и прошла в буфет.

Когда стрелка часов подошла к одиннадцати, я вынула ракетницу из сумочки и спрятала ее на груди. Вот уже пятнадцать минут двенадцатого, вижу, Луизка посматривает на меня вопросительно. Генерал пытался увезти ее домой, но она отказалась и снова пошла танцевать.