Текст книги "Ворон и роза"
Автор книги: Сьюзен Виггз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)
Опьяненная любовью и страхом, Лорелея провела руками по его плечам, стремясь запомнить каждую мышцу, каждый кусочек его тела, затем опустилась ниже, ощущая под своими пальцами бугорки ребер. Рядом с ней лежал мужчина, какого она никогда не встречала раньше – полный энергии, разгоряченный страстью. Его кожа была завораживающе приятной, шелковистой и теплой.
Дэниел уперся локтем в подушку и приподнялся над ней. Его глаза были удивительной голубизны, но, казалось, в них навсегда поселилась какая-то тайна, неведомая ей боль.
– О, Дэниел, – прошептала она ему на ухо. – Все правильно; все, что мы делаем, правильно и прекрасно. Мы – муж и жена, связанные навечно. Ты больше никому не причинишь боль.
Дэниел ласкал ее теплое, отзывчивое тело. Он видел свое отражение в темном омуте ее глаз. На ее лице, освещенном мягким светом лампы, он увидел выражение бурной, нескрываемой страсти. Никогда он еще не был настолько уверен в желании женщины – и в его искренности. Обычно он видел в глазах женщин молчаливое требование и холодное пренебрежение. Лорелея хотела его, но она не знала, что он не в силах дать ей то, в чем она так нуждалась: любовь, уверенность в завтрашнем дне и счастье. Понятия эти были ему так же чужды, как молитвы проклятым.
«Я приму то, что у тебя есть», – сказали ему ее широко распахнутые, манящие глаза.
«Если б ты только знала, как мало я могу тебе дать», – беззвучно ответил он.
Его губы прикоснулись к впадинке на ее нежной шее, и она изогнулась, чтобы ему было удобнее целовать. Пальцы Дэниела ласкали нежную кожу на ее руке, слегка задержавшись на запястье в том месте, где бился пульс. Их пальцы переплелись, как сжатые в мольбе руки.
Дэниел подавил в себе желание зарыться в нее. Ее удовольствие должно наступить первым; это была единственная правда, которой он не хотел изменять. Видит Бог, ему больше нечего было ей предложить.
– Лорелея…
– Гмм? – она посмотрела ему в лицо.
В ее золотистых глазах сияло обожание. Ему захотелось умереть, чтобы навеки похоронить того хладнокровного, испорченного человека, каким он был до встречи с нею, и возродиться обновленным.
– Предполагаю, если тебя обучали медицине, ты понимаешь как все… происходит между мужчиной и женщиной? – еще ни разу ему не приходилось объяснять женщине подобные вещи. – Поэтому знаешь ли ты…
– Знаю.
Он с облегчением вздохнул:
– Тогда ты понимаешь, что боль…
– Боль? – девушка застыла в его руках. – Дэниел, клянусь, что я не причиню тебе боли.
– Черт возьми, – он сел и откинулся на подушку. – Ты только что сказала, что все знаешь и понимаешь, – Дэниел погладил ее по мягкой щеке. – Это не я, а ты почувствуешь неудобство.
– Ты сказал «боль», а не неудобство.
– Ну, это когда как.
– Но я никогда ничего не читала такого, где говорилось бы о боли, черт возьми.
– Первый раз так бывает у большинства женщин.
– Почему?
Он с шумом выдохнул воздух:
– Мне никогда раньше не приходилось объяснять интимные подробности.
– Просто расскажи мне.
Лорелея сложила руки на его груди и положила на них голову. Блестящие локоны волос мягко касались его груди. Ее невинность разрывала ему сердце. Как он мог раньше думать, что она обыкновенная?
– Проведи аналогию с чем-нибудь, – попросила она. – Я люблю аналогии.
Дэниел закатил глаза.
– И это я слышу от женщины, которая однажды сравнила мои мозги с помятым персиком, – он убрал прядь волос с ее лба. – Любовь, если ты считаешь то, что происходит между нами…
Ее лицо озарилось улыбкой.
– Клянусь, так я и думала. Гораздо чаще, чем следовало бы. Но продолжай.
– Тогда ты понимаешь, что наше соединение непременно будет… – он вдруг замолчал, застеснявшись своих неуклюжих слов. – Черт, – снова произнес Дэниел.
Прежде чем он продолжил, Лорелея приподняла голову и посмотрела на него долгим взглядом.
– О, – проговорила она. – Думаю, что я понимаю. Насколько сильна боль и как долго она длится?
– У каждой женщины по-разному. Лорелея, может быть, мы не будем…
– Будем. Мы должны. И спасибо, что честно сказал мне о боли, – на ее губах появилась задумчивая улыбка. – Однажды отец Джулиан дал мне пару новых сапог, и они мне ужасно жали. Но после того, как я прошла в них несколько миль, они стали вполне удобными.
Дэниел закрыл глаза. Его охватило странное чувство нереальности происходящего с ним. Но тем не менее, он находился здесь, в этой комнате, снаружи расхаживали солдаты, а рядом лежала девушка, которая сравнивала занятия любовью с прогулкой в тесных сапогах.
– Я взрослая женщина, Дэниел, – она заворочалась на нем, и прикосновение ее шелковистой кожи сладкой болью отозвалось в его теле. – Не беспокойся о том, что можешь причинить мне боль.
Его рука замерла на ее колене.
– Я уже давно боюсь причинить тебе боль, Лорелея. Но есть определенные вещи, которые я могу делать, чтобы тебе не было больно.
Она ослепительно улыбнулась ему:
– Ну так, ради Бога, сделай это.
Лорелея нервно заерзала, когда мозолистая рука Дэниела коснулась нежной кожи между бедрами.
– Ты знаешь, я рада, что ты честно сказал о…
– Лорелея…
– …всегда гораздо лучше говорить правду.
– Лорелея…
– …уважать друг…
Дэниел закрыл ей рот долгим, страстным поцелуем; его язык окунулся в непрерывный поток страсти. Когда он оторвался от нее, она резко вздохнула:
– О…
– Лорелея, – сказал он, его терпение уже было на исходе, – некоторые вещи лучше всего делать в тишине.
– Я полностью с тобой согласна. Действительно… – увидев выражение его лица, она осеклась. – Хорошо. Буду молчать.
В движениях Лорелеи была добровольная покорность и обожание. Она обвила шею Дэниела, слегка приподнялась. Ее грудь с торчащими сосками коснулась его груди. Наступила блаженная тишина.
Над ним, как ярмо, висела огромная ответственность. За редким исключением, Дэниел всегда тщательно выбирал себе женщин, вступая в интимные отношения с теми, которые были независимы во всех отношениях: эмоциональном и материальном. Он не знал, найдет ли силы взвалить на себя бремя ответственности за Лорелею.
Единственной его надеждой было вырваться из лап Бонапарта. А прямо сейчас Лорелее была необходима нежность и понимание. Его руки скользили по ней и в нее, слегка дрожа от едва сдерживаемой страсти. Она сделала его терпеливым, он даже не подозревал, что способен на это. Дэниел осыпал легкими поцелуями ее изящный подбородок, опускаясь ниже к груди. Кожа Лорелеи источала запах розовой воды, в которой она купалась, смешанный с другим, загадочным, присущим только ей запахом? Между ними установилась невидимая связь. Дэниел немного отодвинулся назад, чтобы увидеть, чувствует ли она это волшебство. Он коснулся пальцами ее рта, слегка проникнув во влажную сладость ее губ. А потом его все еще дрожащая рука стала опускаться ниже к животу, бедрам, обнаружив их тепло и готовность принять его.
Дэниел почувствовал, как она прижалась к нему, слышал ее возбужденное дыхание. Он поймал губами ее рот. Его тело наполнилось незнакомыми ощущениями, и Дэниел замер, пытаясь дать им название.
– Мне кажется, – прошептала она, – что если ты не продолжишь, я взорвусь.
– Ш-ш, – сказал он, его мысли путались, – не торопи мужчину, он сам знает, что нужно делать.
Дэниел покрыл поцелуями ее лицо, шею, грудь; его руки заставили ее дрожать так сильно, что она, пытаясь унять дрожь, ухватилась за него. Тихие стоны вырывались из ее горла.
– Расслабься, дорогая, – услышал он свой шепот.
Девушка расслабилась так же быстро, как успокаивается вода на поверхности озера, но потом снова напряглась и вскрикнула. Он почувствовал вихрь ее ответных чувств, долгий вздох удивления и радости. Она уцепилась за него своими маленькими ручками, как беспомощный котенок.
И от всего этого он ощутил внутри себя чувство неописуемой радости.
Искренность ее удовольствия усмирила его, уничтожила все тайны, существующие между ними, и начала создавать новые, уже их общие.
С чувством огромной вины он вспомнил, что пришел в приют, чтобы убить ее. А что было бы, успей он это сделать?
От одной этой мысли его тело покрылось мурашками, и Дэниел, чтобы загладить вину, стал еще нежнее обнимать ее, с еще большей щедростью дарить ей свои ласки. Он даже сам не подозревал, что способен на такое.
– Боже, – наконец проговорила она. – Почему ученые не напишут об этом в книгах?
Подавив в себе желание, признаться ей во всем, он зарылся лицом в ее локоны.
– Их бы сожгли на костре как еретиков.
Лорелея прижала его к себе, удивив Дэниела своей силой.
– Дэниел, я люблю тебя.
А потом ее руки начали ласкать его мускулистое тело, прижимаясь к нему с неистовым жаром.
– Лорелея…
– Некоторые вещи лучше всего делать в тишине, – передразнила она его и приподняла пуховое одеяло. – Я хочу дотронуться до тебя. Полагаю, что это позволяется.
– Да, – хрипло прошептал он, – пожалуйста. Лорелея скрыла улыбку, прижав лицо к его шее.
Его хрипота выдала чувства, которые он не хотел показывать, и убедила ее, что разговоры о разводе были вызваны необычайностью его нового положения. Ей нравилось ощущение его кожи под своей рукой.
Таинство, начавшееся для того, чтобы укрепить их брак, вылилось в праздник красоты и радости. Лорелея не хотела оставлять ни единого участочка на его теле, к которому бы не прикоснулись ее губы, и с радостью выполняла поставленную перед собой задачу.
Гораздо позже он прижал ее спиной к одеялу. У нее в ушах все звенело.
– Отец Ансельм был прав, – произнес Дэниел. – Ты хорошая ученица.
Торжественно кивнув, она потянула его к себе, обвив ногами его тело, и прижалась губами к его рту.
Слияние их тел поразило Лорелею своей страстью и нежностью. Изумленная изобилием ощущений, она могла только постанывать. Лорелея чувствовала острую боль, ее плоть сопротивлялась ему, когда Дэниел настойчиво пытался проникнуть вглубь. Своим трепетным отношением он стремился разогнать ее страхи, заглушить ее боль.
Она задыхалась. Если бы ей удалось вымолвить хоть слово, то Лорелея заверила его в том, что радость от обладания любимым человеком делала боль неважной, незначительной. Вместо этого она еще крепче прижала его к себе, лаская языком кожу от шеи до плеча, пробуя его вкус – вкус мечтаний, радости и надежд.
Лорелея не могла точно определить момент, когда ощущение неудобства перешло в удовольствие, а удовольствие – в водоворот страсти, который подхватил и закружил ее, как розовый лепесток. Его теплота вливалась в нее потоком солнечного света. На своей прохладной влажной щеке она чувствовала его отрывистое дыхание.
– Ты плачешь. Я сделал тебе больно. Прости, – Дэниел виновато посмотрел на распластавшуюся под ним хрупкую фигурку.
Она коснулась его щеки:
– А у тебя такой вид, словно ты тоже собираешься это сделать.
С улицы донеслись голоса солдат, патрулировавших темные улочки деревни. Сквозь ставни прорывался теплый ветер, надувая парусом шелк занавесок. И Лорелея вдруг ощутила, что они с Дэниелом больше не принадлежат окружающему их миру.
Во второй раз, когда он занимался с ней любовью, она была уже в этом уверена.
День был ясный, но Лорелее казалось, что ее окутывает невидимая другим мягкая розовая дымка.
Сидя рядом с Дэниелом в ожидании прихода Бонапарта, она не обращала внимания на безумную суматоху в лагере, погруженная в воспоминания о прошедшей ночи.
Любовь Дэниела преобразила ее. Лорелея поняла, что брак – это больше, чем законное положение жены, даже больше чем клятвы, произнесенные перед Богом. Это состояние души человека, поднимающее его на высокие вершины, наполняющее головокружительной силой и одновременно делающее слабой из-за своей незащищенности.
Всю бесконечную ночь он проделывал с ее телом такие вещи, которые должны были причинить боль, но вместо этого она испытывала неописуемый восторг.
Чувствуя легкое головокружение от пережитого, ощущая приятное поламывание в теле, Лорелея потянулась к руке Дэниела. Он на краткий миг сжал ее руку, безмолвно благодаря за волшебство их первой ночи, а потом отпустил. Дэниел беспокойно поглядывал в сторону большой палатки первого консула.
– Дэниел? – спросила она. – Как ты думаешь, зачем Бонапарт хочет с нами встретиться?
– Скоро мы это узнаём.
По его лицу промелькнула тень. Лорелея поняла, что ожидать хорошего не приходится.
Все еще находясь под властью новых ощущений, Лорелея осмотрелась вокруг. Госпиталь, защищенный от нападения черным флагом, опустел. В нем осталось несколько солдат, перенесших серьезные операции. Доктор Ларри и слышать не хотел, чтобы она приходила на обход этим утром, сразу после свадьбы.
Лорелея увидела почтовый фаэтон, запряженный свежими лошадьми, который окружали шесть вооруженных до зубов всадников. Где-то пели возничие, погоняя лошадей, впряженных в повозки с продовольствием и боеприпасами; шутили солдаты, заряжая свои мушкеты, готовясь к бою с австрийцами у Ивреа.
– Они выглядят такими уверенными, – сказала Лорелея.
– Потому что их ведет Бонапарт, – напряженным голосом ответил Дэниел. – Люди говорят, что на поле боя он один стоит сорока тысяч.
В палатке главнокомандующего началось какое-то движение. Полы палатки откинулись, и появился первый консул в сопровождении адъютантов. Наполеон Бонапарт казался выше ростом из-за чувства врожденной уверенности. Он посмотрел по сторонам и наконец, остановил взгляд на Дэниеле и Лорелее. Небрежно положив руку на эфес шпаги, он приблизился к ним.
Адъютант передал Дэниелу тяжелый кошелек и толстый пакет.
– Здесь находится ваша охранная грамота, особые приказы для доктора Лорелеи де Клерк Северин и записка для моей жены, – сказал Бонапарт. Он холодно улыбнулся и поправил перчатку: – Вы едете в Париж.
ГЛАВА 15
Париж. Июнь 1800 года
Почтовый фаэтон, покрытый шестидневной дорожной пылью, прогрохотал по мостовой под триумфальной аркой ворот Тюильри. Внутри экипажа Дэниел, раскинувшись на банкетке, разглядывал свою жену. Большую часть их изнурительной поездки Лорелея стояла на коленях на бархатном сидении и, откинув кожаный занавес и высунув голову, разглядывала мелькающие за окном пейзажи. Занятый тем же занятием Барри лаял на встречных собак, лошадей и прохожих.
Вид округлых, упругих ягодиц Лорелеи, которые покачивались в такт движениям экипажа, производил на Дэниела неизгладимое впечатление. Дэниел час за часом вспоминал всю их поездку: несколько часов беспокойного сна на постоялом дворе; еда, состоящая только из хлеба и сыра; короткие привалы у дороги в поле, заросшем маком; разговоры с сопровождающими их солдатами, которые следили за каждым их шагом, не оставляя без внимания даже тогда, когда они выходили по личным нуждам.
Дэниел оторвал взгляд от Лорелеи, но воспоминания не оставляли его. Их первая брачная ночь пробудила в ней бурю чувств. Никогда он не встречал женщину, настолько искреннюю в своей страсти, такую удивительно ненасытную в любви, такую Щедрую и отзывчивую на ласки. В пути она то висела в окне, бурно выражая свое восхищение великолепием маленьких, словно игрушечных, церквушек и убранством домов в небольших городках и деревнях, часто встречающихся на их пути; то, в следующее мгновение, уже сидела у него на коленях, обвив ногами его талию и выделывая в движущемся экипаже такие вещи, которые Дэниел даже и представить себе не мог.
Заниматься с ней любовью было настоящим праздником, полным милых приключений, нежности и даже юмора. Ее восторг, широко открытые от удивления глаза зажигали в нем страсть и желание защитить ее, заботиться о ней.
Дэниел мысленно сравнивал Лорелею с другими женщинами, с которыми ему приходилось встречаться интимно, – с женщинами, которые обожают опасность и риск, которых не удовлетворяет простота и нежность в любовном акте, которым необходимы пылкие страсти и эмоции. Дэниел сравнивал Лорелею с… Жозефиной Бонапарт.
Дэниелу приходилось сдерживать свои чувства к Лорелее. И причиной подобного воздержания, сам себе признался Дэниел, был страх. Любовь может сделать их очень уязвимыми. А в логове опасной хищницы, к которой их отправил Бонапарт, нельзя было расслабляться. Его забота о безопасности Лорелеи уже выходила за границы разумного. Все то, что касалось Лорелеи, разуму было неподвластно.
С беспокойством он выглянул в окно экипажа. Грубый деревянный забор вокруг Тюильри сменила железная витая решетка. На въездах с двух сторон дворца располагались караульные помещения, с установленными на них мемориальными досками. Надпись на одной пробудила в Дэниеле бросающие в дрожь воспоминания о том дне, когда он погубил свою душу: «10 августа 1792 г. во Франции была упразднена королевская власть. Она никогда больше не будет восстановлена».
Вдруг неведомая, злая сила швырнула его назад в прошлое, где все идеалы Дэниела Северина были растоптаны в пыли. Вместо ухоженной общественной площади он увидел двор, затянутый дымом, заваленный телами погибших; солдаты из швейцарской охраны с отчаяньем обреченных на смерть стреляли в него из мушкетов. Вместо тихого, построенного с итальянским изяществом дворца он увидел мрачное здание, переполненное завывающими, сошедшими с ума людьми, которые несли в Национальное собрание [20]20
Национальное собрание – Депутаты Генеральных штатов 17 июля 1789 г. объявили себя Национальным собранием, выразив, таким образом, желание противостоять абсолютизму. Играло роль главной оппозиционной силы летом 1789 г. Попытка распустить его привела к восстанию 12–14 июля 1789 г. в Париже, завершившемуся взятием Бастилии.
[Закрыть]швейцарские знамена, чтобы швырнуть – их в лицо пьяному, глупому монарху.
Дэниела затошнило. В груди гулко билось сердце. В его ушах грохотали пушки, сухо щелкали выстрелы мушкетов; от запаха растерзанных и подожженных бунтовщиками трупов солдат швейцарской охраны стало нечем дышать.
– Дэниел? – низкий, чистый голос Лорелеи вернул его из темной бездны прошлого. – Ты побледнел. С тобой все в порядке?
Дэниел нервно дернулся, с досадой взглянув на жену, и выдавил из себя жалкую улыбку.
– Просто мне вспомнились события, происшедшие в этом дворце много лет назад.
Она крепко сжала его руку. Ее сила, как всегда, поразила его.
– Теперь у нас будут только хорошие воспоминания, Дэниел. Вот увидишь.
Ему очень хотелось верить ей. Но их поездка в Париж по распоряжению Бонапарта не сулила ничего хорошего. Дэниел был ошеломлен планами Бонапарта относительно Лорелеи, когда, спускаясь с гор по дороге из Аосты, он прочитал «особые приказы для доктора Лорелеи де Клерк Северин», составленные первым консулом.
– О Боже, – крикнула она, прервав его мысли, – посмотри на этих женщин, Дэниел. Они же в ночных сорочках!
От правого крыла по закрытому переходу по направлению к Сене двигалась группа женщин. На них были надеты прозрачные туники; юбки изящно задрапированы вокруг обнаженных ног, открывая плетеные кожаные сандалии в римском стиле. Создавалось общее впечатление рассчитанной и дразнящей наготы.
– Они полностью одеты, – пряча улыбку, сказал он. – Это новая мода.
Она втянула голову внутрь экипажа.
– Ну, это наверняка не очень удобно в холодную погоду.
Она снова бросила взгляд на реку. Между баржами и кабинами для купающихся солнечные лучи сверкали на поверхности воды, как рассыпанные монеты. Она почувствовала себя неловко. Все, все было для нее новым. В Париже она была не на своем месте, как дикая альпийская роза в королевской оранжерее.
Дэниел все еще не мог поверить, что он муж незаконнорожденной принцессы и сейчас сопровождает ее в Париж, прямо в руки женщины, которая желала ее смерти. И в то же время он понимал, что именно в Тюильри Лорелея будет в безопасности.
Внезапная смерть здоровой молодой женщины, которая находилась под защитой и покровительством первого консула, вызовет скандал, от которого даже Жозефине несдобровать. Но Жозефина сможет сделать невыносимым каждый день жизни Лорелеи, отравить своей ненавистью ее нежную, невинную душу.
Дэниел мог представить бурю негодования, ненависти и злости Жозефины, скрытую под маской любезной хозяйки, когда она вынуждена будет принять в своем дворце принцессу Бурбон и ее мужа. Представив тот ад, в который постарается превратить Жозефина Бонапарт их жизнь в Тюильри, Дэниел еще больше утвердился в своем намерении охранять каждый шаг Лорелеи, разрешить дело Мьюрона и оставить Париж как можно скорее.
Экипаж остановился у парадного входа в Тюильри. Офицер конвоя спешился и, быстро взбежав по широкой мраморной лестнице, скрылся за массивной дверью. Лорелея, чуть не выломав дверь экипажа, выпрыгнула наружу, прежде чем кучер успел слезть с козел. Поймав огорченный взгляд мужа, она виновато улыбнулась.
– О, я снова поторопилась, да?
Барри выпрыгнул вслед за ней и сразу задрал лапу, чтобы пометить основание одной из каменных статуй у входа. Лорелея окинула восхищенным взглядом огромный дворец.
– Бонапарт и его жена живут здесь?
Двое из их конвоя засмеялись, в то время как третий быстро побежал через сводчатые ворота и скрылся за массивной дверью. Услышав насмешки, Лорелея подбоченилась:
– Предполагаю, вы считаете, что простой швейцарской девушке с самого рождения известен придворный этикет?
Пристыженные ее дерзким замечанием, солдаты спешились и стали в стороне, держа под уздцы измученных дорогой лошадей.
– Когда я встречусь с мадам Бонапарт? – спросила она Дэниела.
Он взял ее за локоть и повел через огромные резные двери. Барри, вывалив розовый язык, затрусил следом. Его когти застучали по мраморному мозаичному полу. По длинным сводчатым коридорам гулял прохладный ветер.
– Довольно скоро, – сдержанно ответил он. Лорелея с изумлением смотрела на широкую главную лестницу, расходящиеся вправо и влево бесконечные галереи, блестящий полированный мрамор под своими ногами.
По лицу Дэниела градом катился пот. Он прикоснулся рукой к своему шраму на лбу. Он не хотел, чтобы Лорелея догадалась, что им вновь завладели призраки прошлого: тысячи пар глаз, горящих ненавистью; клубы едкого дыма от пушечных залпов, застилающие площадь перед дворцом; резня, разбой, кровь; лежащие вперемешку трупы восставших и солдат из швейцарской охраны короля; удар шпагой; заключение в Карм. «Боже, – подумал он, – почему Бонапарт не покинул дворец, оскверненный человеческой кровью?»
Таких же проклятых мест в Париже было еще несколько. Париж! Город света, город крови.
Но Бонапарт, видимо, придавал огромное политическое значение своему проживанию в прекрасном дворце, в котором на протяжении двух столетий жили короли Франции.
Распорядись судьба иначе, Лорелея выросла бы при, дворе, в его великолепной роскоши и пышности. Дэниел вдруг обрадовался, что этого не произошло, что нравы, царившие при дворе, не исковеркали ее душу. Но Дэниел опасался за Лорелею. Ей придется жить во дворце, в котором много лет назад жил и был свергнут с престола ее отец.
В почти необитаемом после восстания 1792 года дворце произошли значительные перемены. В левом крыле целая бригада стекольщиков вставляла стекла в высокие узкие окна; рабочие шлифовали песком стены.
– Зачем они стирают эти рисунки? – спросила Лорелея.
– То были красные колпаки [21]21
Красный колпак – символ обретенной народом свободы (по аналогии с фригийским колпаком – головным убором жителей Фригии). Эмблема революции. Патриоты носили его до 1794 г. Совершенно исчезнет в эпоху консульства.
[Закрыть], нарисованные санкюлотами [22]22
Санкюлот – представитель народных плебейских масс (ремесленников, лавочников, цеховых мастеров, мелких предпринимателей).
[Закрыть], – сказал Дэниел. – Бонапарта, очевидно, они не интересуют.
– О! – она потащила его в северную галерею, где на стенах висели огромные новые картины в массивных позолоченных рамах. За ними бежал Барри, поскальзываясь на гладком полу. Она остановилась перед картиной. У нее отвисла челюсть.
– О Господи! – воскликнула она. Ее голос эхом разнесся по галерее.
Дэниел спрятал усмешку:
– Нравится?
Она с шумом проглотила слюну:
– Купидон и Психея?
– Да. Художника Герарда.
– Я никогда не представляла их себе такими, – ее восхищенный взгляд скользнул с груди Психеи на обнаженные бедра Купидона, который склонился, чтобы поцеловать ее. – Это очень интересный рисунок.
Дэниел подавил смешок:
– Уверен, что месье Герард был бы благодарен тебе за такой отзыв.
Лорелея покраснела. Она пошла дальше по галерее, рассматривая картины со сценами, взятыми из древних легенд. Она остановилась перед картиной, на которой был изображен бой гладиаторов в Древнем Риме.
– Уверена, что они на самом деле не воевали в обнаженном виде.
– Возможно, нет. Но обнаженное человеческое тело – самая интересная тема для любого художника, а Бонапарт всегда интересовался Древним Римом.
Она показала на великолепно сложенного мужчину с железным обручем на шее, изображенного на следующей картине.
– Кто это?
– Регул. Его имя символизирует честь. Карфагеняне захватили его в плен, и он умолял их позволить ему предупредить его народ о вторжении. Он обещал вернуться к захватившим его в плен воинам.
– Очень благородно, – заметила Лорелея.
– Только ему от этого мало проку. Он вернулся назад, и карфагеняне уморили его голодом. Тебе хорошо видно?
– Не очень. А ты не можешь не дразнить меня, Дэниел. Человеческое тело тоже представляет для меня интерес.
– На площади Карусели, у Лувра, очень много подобных картин. Бонапарт украл почти целую коллекцию.
– Украл?
– Военные трофеи. Из каждого похода он привозит с собой шедевры искусства: обелиски из Египта, каменных львов из Венеции; картины знатных вельмож всех городов, в которых он бывал. Они не посмели отказать ему.
– Но это неправильно. Эти вещи не принадлежат ему.
– Близок тот день, – тихо заметил Дэниел, – когда никто не отважится сказать Бонапарту, что он поступает неправильно.
Они вернулись к подножию главной лестницы. Маленький человек в синей ливрее, отделанной серебряным позументом, спешил им навстречу.
– Месье Северин?
– Да?
– Прошу простить за задержку. Я наблюдал за драпировщиками. Они вешают шторы на окна в кабинете первого консула, – нос мужчины дергался над узкой полоской усиков. – Меня зовут Луи Франсуа де Боссет, я – управляющий дворца. Добро пожаловать в Париж, месье, – он повернулся к Лорелее, брезгливо осмотрев ее бриджи и помятую рубашку. – Мадам, – добавил он, поджав губы.
– Рада познакомиться с вами, – пролепетала Лорелея. Ее приветливость и очаровательная улыбка немного сбила спесь с управляющего.
Боссет откашлялся и нацелил свой взгляд на Барри.
– Ну, ээ… Я прикажу конюху, чтобы он отвел вашего пса на конюшню.
– В этом нет необходимости, – сказала Лорелея. – Барри останется с нами.
– Нет, нет, нет, – замахал руками Боссет. Вид у него был ошеломленный. – Это невозможно, мадам.
С верхней галереи послышался визгливый лай. Между мраморными перилами мелькнуло что-то рыжее и пушистое.
– Боже, – простонал Дэниел. – Это собака Жозефины.
Барри погнался за ней вверх по лестнице. Ругаясь, Дэниел побежал за ним, Лорелея и Боссет кинулись следом. Поднявшись наверх, они увидели, как собаки скрылись за углом в одной из галерей.
– Фортюне! – пронзительно закричала горничная. Подобрав юбку, так что та задралась выше колен, открывая ноги в белых чулках, она присоединилась к бегущим. В конце галереи металась маленькая собачонка. Поскуливая, она проскользнула между лап Барри. Перепуганное до смерти существо бежало, стуча коготками по мраморному полу. Гавкнув от удовольствия, Барри бросился за ней, размахивая пушистым хвостом.
Дэниел перескочил через перила. Боссет и горничная вопили на весь дворец, призывая на помощь. Лорелея хотела ухватить Барри за ошейник, но промахнулась. Ее рука ухватила пустоту, и девушка потеряла равновесие. Ноги у нее подкосились, и она налетела животом на стойку с растениями. С оглушительным треском разбился горшок с папоротником, по полу в разные стороны полетели черепки и комья сырой земли.
Дэниел стоял и с усмешкой наблюдал за комичной сценой, покачивая головой. Он пробормотал себе под нос:
– Добро пожаловать в Париж, принцесса.
Сидя в ванной комнате богатых апартаментов для гостей, Дэниел хмуро смотрел на Барри через край медной ванны.
– Никогда больше не тронь эту мелкую рыжую дрянь, – строго сказал он. – Понял меня?
Барри завилял хвостом, чуть слышно постукивая им по мозаичному полу.
– Либо ты будешь вести себя хорошо, либо будешь согревать солому на конюшне.
Барри поднял голову и, задорно глядя на Дэниела карими глазами, принялся грызть золоченую кисточку, свисающую с занавески. Потом, словно застеснявшись своих щенячьих проказ, отвернул морду и устроил ее между передними лапами.
– Больше чтобы не терроризировал собаку Жозефины, – повторил Дэниел, открывая кран с паром, чтобы погрузить свое тело в горячий туман. Барри сел, насторожил уши и наклонил голову набок, с удивлением принюхиваясь к белому душному облаку. Дэниел млел от удовольствия в роскошных жарких объятиях. Горячие струйки пара щекотали ноздри и согревали его легкие. Вдруг он пожалел, что так поспешно отослал Лорелею за покупками с мадам де Ремюсат. Ему даже в голову не пришло познакомить ее с этой роскошью.
– Бонапарт тоже, как и мы, не любит грызунов, – продолжил он, – но его жена балует ее как ребенка, позволяет спать в ее постели и есть из ее тарелки.
Барри повернул голову в сторону слегка приоткрытой двери в ванную комнату.
– И никаких прогулок по городу, – предупредил Дэниел. Он взял принадлежности для бритья и погрузил помазок в янтарного цвета жидкое мыло. – Париж очень отличается от приюта Святого Бернара, потому что все женщины здесь – проститутки.
– Прошу прощения, – сквозь туман донесся насмешливый женский голос.
Вода в ванне Дэниела вдруг стала ледяной. Тонкая белая рука приоткрыла занавес, окружающий ванну. Он постарался придать своему лицу безразличное выражение.
– Жозефина.
Она вошла в комнату, зажмурилась, изящной ручкой разгоняя клубы пара. Ее полные губы приоткрылись в обольстительной улыбке. На женщине было светлое шуршащее платье, открывающее руки и большую часть груди.
– Умный мужчина, – заметила она. – Вижу, что ты еще не забыл мой голос.
– Кто же еще, кроме тебя, может бесстыдно залезть в ванну к мужчине.
– А кто еще, кроме тебя, к слову сказать, оскорбляет все женское население Парижа?
Дэниел подождал, пока рассеется пар, и пристально взглянул на Жозефину.
– Прошу прощения. Я не должен говорить, что все они проститутки. Для некоторых из них это слишком мягко сказано, – одарив ее усмешкой, он спросил: – Ты извинишь меня, если я не буду вставать?
Барри крутился возле ног гостьи. Жозефина сморщила изящный носик и отвела подол платья подальше от мокрого носа пса.
– Должно быть, это и есть тот монстр, который терроризировал мою маленькую Фортюне? – поинтересовалась она. Быстрым, резким движением она взмахнула ногой и поддала Барри под ребра. Заскулив от боли, пес убрался за занавеску.
– Тварь, – проговорила Жозефина. – Я бы свернула ему шею.
Напустив на себя безразличный вид, Дэниел намылил бакенбарды и взял бритву. Он посмотрел на длинное острое лезвие.
– Мадам, справедливости ради следует отметить, что если этому существу причинят какое-нибудь зло, вы обнаружите свою ковровую вошь выпотрошенной и насаженной на вертел над огнем в кухне.
Жозефина притворно вздрогнула:
– У тебя всегда были садистские наклонности.
Женщина подошла ближе и остановилась рядом с ванной. Ее газовое платье мягкими складками обвивалось вокруг прекрасных округлых форм. Притворяясь, что ничего не заметил, Дэниел начал бриться.
