Текст книги "Ворон и роза"

Автор книги: Сьюзен Виггз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

Зашуршало разорванное платье, когда он отодвинулся от Лорелеи и поправил свою одежду. Дэниел сел на краешек кровати и, опершись локтем о колено, пригладил дрожащими пальцами взъерошенные волосы.

Чуть повернув голову, он взглянул на Лорелею. Она лежала очень тихо, устремив взгляд в потолок, не делая ни малейшей попытки прикрыть себя.

Ему стало стыдно за свою животную страсть. Он набросил на нее покрывало.

– Зачем ты это сделала, Лорелея? Зачем ты спровоцировала меня?

– Я дочь шлюхи короля Людовика, – как бы между прочим заметила она. – Просто я хотела сыграть эту роль, – она пошевелилась, ее обнаженное плечо блеснуло в свете свечи. Он заметил красные отпечатки на нежной коже, где он впивался пальцами в ее тело. – А ты сыграл свою.

У него тоскливо заныло сердце.

– Нет, о нет! Ты не можешь так думать, Лорелея, ты осталась тем же человеком, каким была до того как узнала правду. Ничего не изменилось.

– Изменилось все. Я – творение преступной, тайной страсти; дочь своих родителей, – она горько рассмеялась. – Что за ирония судьбы? Дочь короля выходит замуж за простолюдина.

Ее откровенные издевательства неприятно поразили Дэниела.

– Не надо так говорить, Лорелея. Умоляю, не надо.

– Мы должны развестись, Дэниел.

Он вскинул голову. Это был его план с самого начала, но как-то получилось, что, даже сам того не сознавая, он отказался от него.

– Лорелея, я говорил тебе, не будет…

– Аннулирование, наверное, подойдет лучше, так как церковь воспрещает…

– Черт возьми, я хочу знать…

– Да? – спросила она, усаживаясь. – Но ведь так и было, Дэниел. Ты все время знал об этом.

– Прости меня. Я должен был сказать тебе о родителях. Видит бог, я хотел это сделать.

– Теперь уже слишком поздно каяться, Дэниел. Он посмотрел на часы. Ему хотелось провести остаток ночи с ней, признаться во всей лжи, что когда-то наговорил ей, но через час ему нужно быть у архивной тюрьмы, чтобы освободить из заточения Мьюрона.

– Пожалуйста, не совершай никаких необдуманных поступков, – сказал Дэниел, потянувшись к ней.

– Типа изнасилования? – бросила Лорелея вздрогнув от его прикосновения.

Она отбросила покрывало и встала с кровати. Разорванное платье болталось у нее на спине, но он не испытывал никакого желания, только глубокое, неприятное сожаление.

– Я пойду спать. Одна, – она остановилась, чтобы достать ключи из кармана его сюртука. Рядом на полу валялся скомканный клочок бумаги, ветром его занесло под кровать. Лорелея повернулась и посмотрела на Дэниела:

– А после этого я собираюсь положить конец нашему браку и зажить своей собственной жизнью.

Лорелея захлопнула дверь своей спальни и повернула в замке ключ. Долго смотрела на дверь. Она ненавидела его за ту власть, которую он еще имел над ее чувствами. Ненавидела за то, что старые раны еще отражались в его глазах потрогали ее сердце. За то, что он скорее умрет, чем признается, что она нужна ему.

Лорелея не могла оставаться с ним. Если она это сделает, то скоро обнаружит себя валяющейся у него в ногах, превратившейся в полное ничтожество. Она будет ничем не лучше своего отца, болтающегося как лист на ветру, неспособного прибиться ни к одному берегу.

Она сняла с себя прекрасное платье. Конечно, она привлекла сегодня к себе внимание Дэниела. Лорелея вспомнила то мгновение, когда он только увидел ее в этом платье. Вихрь чувств: удивление, восхищение и ярость, отразившиеся на лице Дэниела, будет жить в ее памяти все последующие годы. Только на мгновение она почувствовала себя по-настоящему прекрасной, ощутила власть над мужчиной, которую не могла дать ни королевская кровь, ни происхождение, ни титул.

На разорванном шелке все еще сохранялся запах их любви. Любви? Это была похоть и одержимость. Сорвав с себя остатки платья, она направилась к кровати. Она никогда больше не наденет такое платье. Лорелея отбросила покрывало и обнаружила сложенный клочок бумаги. Нахмурившись, она развернула его и подошла к окну, повернув записку к свету фонарей в саду.

«Приходи немедленно, – прочитала она. – Отец Джулиан хочет тебя видеть».

Записка была подписана отцом Ансельмом. Со страхом в душе Лорелея бросилась к шкафу. Ее брюки, рубашка и куртка, свежевыстиранные и выглаженные, лежали на дне ящика.

«Неужели я всегда буду действовать по прихоти других, бросаться на первый же зов?» – размышляла Лорелея. Такова была ее профессия. Тот факт, что она врач, исключал всякую личную неприязнь. Настоятель был болен, может быть, ему стало хуже.

Она натянула на себя привычную одежду и посмотрела на открытую дверь. Без сомнения, Дэниел попытается остановить ее, или, по крайней мере, захочет сопровождать. Она не могла больше встречаться с ним этой ночью. А Сильвейн, вне всякого сомнения, сторожит у входа в их апартаменты.

«Прекрасно», – подумала она, бросив взгляд на окно. Настало время принимать собственное решение и действовать по своему усмотрению. Видит Бог, она должна это сделать.

Из своего рюкзака Лорелея достала веревку, которая сохранилась со времен их побега из приюта. Она обвязала один конец вокруг кованой железной решетки окна и вылезла на карниз. Двор лежал внизу на расстоянии трех этажей, но ее это не испугало. Восхождение на горы в сотни раз выше ей привычно. Лорелея тихо и быстро спустилась на темный двор. Из галереи Дианы доносились взрывы смеха и веселое пение.

Ее сапоги промокли от росы, когда она пробиралась через сад, стараясь держаться в тени. Лунный свет посеребрил воду в выложенных мозаикой прудах, в ночной тиши раздавалось спокойное журчание воды.

На территории древнего монастыря Лорелея отыскала дверь в келью отца Джулиана и тихо постучала.

Открыл отец Ансельм, его изрезанное морщинами лицо освещалось пламенем свечи, которую он держал в руке.

– Лорелея! Входи, дитя мое.

Она старалась подавить живущую в ее груди любовь к человеку, который был для нее отцом, учителем и другом. Постоянно напоминала себе, что он был посвящен в страшный обман, делавший из нее пешку в чужой игре.

– В каком состоянии?

Ее голос звучал сурово, неприязненно. Отец Ансельм нацепил свои очки и внимательно посмотрел на нее.

– У него стало совсем плохо с животом.

Он поставил свечу на тумбочке у койки, и Лорелея взглянула на настоятеля. Удивление и сочувствие перемешались в груди Лорелеи. Он лежал, устремив взор в потолок; глаза остекленели от боли, черты лица заострились и осунулись, на лбу блестели капельки пота. Его тонкие бескровные руки лежали на груди, из которой со свистом вырывался воздух.

– Что с ним такое? – спросила Лорелея.

– Я подумал было, что это отравление некачественной пищей, но никто больше не заболел.

Она вдруг вспомнила, как Дэниел вырвал из ее рук чашку с шоколадом. «Не пей это…»

– Что он ел?

– Немного бульона и разбавленного вина.

– Кто это готовил?

– На кухне монастыря.

Лорелея коснулась запястья отца Джулиана и вздрогнула, почувствовав его нитевидный пульс.

– Какие у него симптомы?

– У него не переваривается пища. Он не ходил в туалет в течение восьми часов.

– Возможно, это язва желудка.

– Я уже об этом думал. Но в его рвоте нет крови.

– Как долго он находится в таком состоянии?

– Ему стало хуже через час после ужина. Лорелея почувствовала себя виноватой. Пока она танцевала и занималась любовью, настоятель лежал, умирая в мучениях.

– Отец, – ей было невыносимо видеть таким слабым человека, который всю свою жизнь был неиссякаемым источником силы и энергии. – Вы слышите меня?

– Лорелея… – его голос прозвучал шуршанием засохшего листа по каменной мостовой. Настоятель поднял дрожащую руку и указал на отца Ансельма: – Оставь нас. Пожалуйста.

Старый каноник кивнул и вышел. Отец Джулиан судорожно вздохнул:

– Никогда не думал… предавать тебя…

– Ш-ш, – сказала она. – Вы тратите свои силы. Здесь неподалеку есть аптека. Я пошлю за слабительным.

– Нет! Должен рассказать тебе о сокровищах. Лорелея плохо расслышала его слова, и их смысл не дошел до ее сознания, потому что она вдруг мысленно перенеслась на поле битвы, в полевой госпиталь, испытывая тоску от того, что люди умирали.

Она порылась в своей памяти. Лихорадки нет. Учащенный пульс. Она прослушала его грудь. Легкие чисты.

Лоб был холодный. Отец Джулиан беззвучно пошевелил губами, потом снова заговорил.

– Моя вина, – прошептал он. – Моя жадность чуть не погубила тебя.

Его слова встревожили ее.

– Отец Джулиан, о чем вы говорите?

– Сок… ровища.

– Сокровища?

– Твой отец, король Людовик, оставил наследство. Я должен был отдать его тебе… по праву принадлежит тебе.

У Лорелеи быстро забилось сердце.

– Отец оставил мне наследство?

Отец Джулиан слабо кивнул:

– Оно… в приюте.

Наконец-то она поняла, что к чему: покушения на ее жизнь, таинственность отца Джулиана; все уловки, чтобы присвоить то, что принадлежало ей. Лорелея не испытывала обиды или гнева от предательства дорогого ей человека, только жалость и неизбежность близкой разлуки. Его тайные деяния обернулись против него самого.

– Отец Джулиан, как вы могли? – прошептала она, испытывая боль разочарования. – Вы же служитель Бога.

– Человек, – сказал он, у него затрепетали веки. – Всего лишь человек.

Ужасная мысль поразила ее.

– Отец Джулиан, вы должны мне сказать. Дэниел знал о сокровищах?

Он сжал губы, глаза закатились от мучительной боли.

– Думаю, что знал. Он обыскал мой кабинет. Она закрыла лицо руками. Наконец-то она узнала, что действительно нужно было от нее Дэниелу, почему он женился на ней.

– Должна… достать сокровища, – сказал отец Джулиан. У него в горле зловеще захрипело. – Они в дароносице.

Святой сосуд был сделан из сплава олова со свинцом, усеян фальшивыми камнями. Едва ли это сокровище.

– Я не понимаю.

– Драгоценные камни принадлежали Марии-Антуанетте.

Она вспомнила вправленные в металл большие и грубо обработанные камни.

– Но они же фальшивые.

– Они настоящие. Необработанные и специально плохо ограненные, – его голос совсем затих. Потом настоятель снова собрался с силами: – Никому не говори. Никому, слышишь?

– Да, отец.

Даже, несмотря на свои путающиеся мысли, Лорелея действовала практично. Она собиралась оставить Дэниела. Ей нужно будет на что-то жить. Сокровища обеспечат ее средствами для того чтобы основать свою собственную врачебную практику в каком-нибудь отдаленном уголке.

– Обещай мне, Лорелея. Это очень опасно.

– Обещаю, отец.

Так она и собиралась поступить. Теперь она знала, что может сделать с человеком жадность.

– Я хочу привести доктора Ларри, – сказала Лорелея, поднимаясь на ноги.

– Лорелея.

Она обернулась и увидела, что в комнату снова вошел отец Ансельм. Когда? Слышал ли он?

– Уже слишком поздно.

Он потянулся в складки своей рясы. На какое-то безумное мгновение ей показалось, что сейчас она увидит оружие в его руке. Боже, теперь, когда все ее мечты и доверие к людям были разбиты вдребезги, она подозревала всех и каждого.

Отец Ансельм достал пузырек с маслом и шагнул вперед, его старое лицо осунулось от горя.

– Per istam sanctam unctinem…

Слова молитвы разнеслись по тихой келье. Отец Джулиан пошевелился. С его губ сорвался слабый звук. Его грудь успокоилась. Лорелея опустилась перед ним на колени и прижала руку к его горлу. Пульса не было. Он умер. Настоятель приюта Святого Бернара умер.

– Я не услышал его последней исповеди, – сказал отец Ансельм.

«Я услышала», – подумала Лорелея. Она пыталась думать о том, каким он был при жизни: строгим, но заботливым; сильным и непримиримым. Но ее горе и воспоминания омрачались его последними словами.

Отец Ансельм привел отца Эмиля. Тот присоединился к их бодрствованию у тела покойного. Его спокойное, непроницаемое лицо не выдавало никаких чувств.

Прошел час, потом два. Отец Ансельм встал.

– Я должен пойти проследить… за приготовлением к похоронам, – проговорил он.

Лорелея кивнула:

– Мы с отцом Эмилем останемся.

Эмиль опустился на колени и стал шарить под кроватью.

– Отец Эмиль, что вы делаете?

Он бросил на нее раздраженный взгляд. Возможно, это было игрой света свечи, но ей показалось, что она увидела вспышку ярости в его светлых глазах. Возможно, он тоже догадался о предательстве отца Джулиана.

– Кто-то должен осмотреть вещи настоятеля.

Отец Эмиль вытащил из-под койки стопку книг, деревянный несессер, покрытый кожей, и большой парусиновый рюкзак.

Лорелея поднесла свечу ближе. Мерцающий огонек осветил эмблему, вышитую на клапане рюкзака: пучок отделанных черными перьями стрел.

Она все поняла.

– О Боже, – произнесла Лорелея, опускаясь на колени рядом с отцом Эмилем, – это же рюкзак Дэниела, который он потерял во время обвала.

– Черт, не могу найти эту проклятую бумажку, – Дэниел нахмурился. – Должно быть, я оставил ее в своем сюртуке.

Вонь от гниющих овощей заполнила всю боковую улочку, ведущую к Шантэрэну.

– Непохоже, чтобы Ворон стал таким неосторожным, – заметил Сильвейн, свет из окна винного погребка осветил его соломенные кудри.

– Я сам себя не узнаю последнее время, – пробормотал Дэниел, думая о ссоре с Лорелеей, которая разыгралась несколько часов назад.

Он вздрогнул, вспомнив, как она заперлась от него в своей комнате. Как ему теперь убедить ее, что он изменился, что он уже не тот человек, который пришел в приют, задумав убийство?

«Ты знал, к чему это приведет. Ты знал, что в конце концов, она все обнаружит, – доносился из глубины его души обвиняющий голос. – Ты должен был все рассказать сам».

– Нам придется обходиться без плана, – сказал Дэниел.

Вместе с Сильвейном они пробрались к реке, стараясь идти в тени деревьев, чтобы миновать жандарма, расхаживающего в начале аллеи и контролирующего все тропинки парка. С бьющимися сердцами, сжав в руках оружие, они прижались к разрушающейся стене темного дома. Мимо прошел жандарм, насвистывая себе под нос и размахивая фонарем.

Воды Сены бились о древние стены Шантэрэн. Париж никогда по-настоящему не засыпал; даже в этот час со стоявшей на якоре баржи доносился смех и пьяные голоса. Дэниел, никем не замеченный, спустился к берегу, колчан со стрелами и лук болтались у него за спиной. Это оружие казалось странным и неуместным в современном городе, где на каждом углу стояли вооружённые мушкетами солдаты.

Сильвейн укрылся за горизонтальным барьером в конце аллеи. Его называли «ловушкой для пьяных», и предназначался он для того, чтобы подвыпившие мужчины не упали в реку.

– Как воняет от воды, – заметил Сильвейн.

– Постарайся не намочить тетиву.

Со стороны реки к ним метнулась тень. Один из находящихся в рыбачьей лодке три раза подряд поднял руку.

– Это Штокальпер, – произнес Дэниел.

– Как раз вовремя, – ответил Сильвейн, посылая ответный сигнал.

Дэниел пытался проникнуться тем же ожиданием, что и юноша. Через короткое время они посадят Мьюрона в лодку и отправятся вниз по реке к порту Сен-Поль, где их будут ждать доктор Ларри с Лорелеей, а потом – в Швейцарию. Оттуда, поддерживаемый объединенными силами, он заставит Бонапарта проявить снисходительность и удержит его от дальнейшего разграбления страны и покушения на независимость Швейцарии.

Но Дэниел мог добиться освобождения Жана Мьюрона одним путем. Прежде чем закончится ночь, он снова будет убивать, омрачая свою душу чужой смертью.

Они надели на себя непромокаемые плащи, высокие сапоги и шляпы, чтобы не намокнуть в вонючей жиже канала, по которому должны были пройти. Ухватившись за железные петли, торчавшие из древней каменной кладки, Дэниел спустился к воде. На стене ползали светлячки, перелетая с места на место по вонючему мху. В реку прошмыгнула крыса и уплыла, оставляя за собой на воде дорожку.

Сильвейн с отвращением фыркнул. Они добрались уже до канализационной трубы – маленькой прямоугольной дыры, которая была зарешечена. Всего несколько часов назад швейцарские патриоты подпилили прутья решетки, проделав отверстие, через которое мог проскользнуть худощавый человек.

У Дэниела уже хлюпала в сапогах речная вода, когда он пролез в дыру. Ему в нос ударила отвратительная вонь канализационных стоков, и он едва не задохнулся. Труба была узкой, явно не предназначенной для того, чтобы по ней можно было продвигаться.

– Все в порядке? – шепнул он Сильвейну.

– Мне плохо.

– Я был бы удивлен, если бы ты чувствовал обратное. Радуйся еще, что в этом здании фактически никто не живет.

Как будто опровергая его слова, вверху раздался металлический скрежет, за которым последовало журчание воды.

– Дерьмо, – сказал Сильвейн.

– Будем надеяться, что нет.

Дэниел вжался в верхнюю часть трубы. Что-то протекло мимо них и выплеснулось в реку.

– Может быть, это кто-то брился и вылил воду? – заметил Сильвейн.

– Может быть.

Туннель опасно поднимался вверх. Ноги Дэниела соскользнули с каменной кладки. Кожа на руках содралась до крови.

– Ты сможешь это сделать? – спросил Сильвейн.

– Пальцы болят. Не смогу… натянуть тетиву. Ты сможешь сделать это и сам, если захочешь.

– Ты так свободно говоришь об этом, Дэниел? Ты легко убиваешь?

– Я уже и сам ничего не знаю, – с неподдельной искренностью ответил он.

Они молча взбирались вверх, пока не достигли серого квадрата окна в стене с толстой решеткой, через которую пробивался тусклый свет.

– Здесь, – выдохнул Дэниел. – Эта решетка.

Вглядываясь между прутьями решетки, он мог видеть только зловещую черноту подвала.

– Здесь есть кто-нибудь? – прошептал Сильвейн.

– Я почти ничего не вижу. Будь готов к тому моменту, когда я сдвину эту решетку.

Упершись коленями в обе стороны трубы, он ухватился за железную преграду и что было силы надавил на нее всем телом. Металл заскрежетал по камням и медленно уступил. Наконец образовался узкий лаз. Дэниел толчками распахнул решетку пошире, приподнял голову и огляделся по сторонам. Вокруг все было темно и тихо.

Большая, со сводчатым потолком, комната была вся завалена заплесневелыми бумагами и книгами, соломой, мешками с отходами и стеклянными бутылками.

– Понятно, – прошептал Дэниел.

Они вылезли из трубы и сняли свои плащи, спрятав их под соломой. Сильвейн шейным платком вытер вспотевшее лицо.

Где-то скрипнула дверь. Сильвейн уронил платок на захламленный пол.

Дэниел услышал, как из колчана извлеклась стрела.

– Этого я беру на себя, – прошептал Сильвейн.

«Молодец», – подумал Дэниел и тоже стал готовить свое оружие.

В комнату ступила какая-то тень. В тишине послышался звук отпускаемой тетивы. Стрела вонзилась в живую плоть.

Человек вскрикнул. Дэниел и Сильвейн бросились к нему, чтобы заткнуть ему рот. Но через несколько секунд, сраженный метким ударом в грудь, мужчина испустил дух.

– Мне плохо, – снова прошептал Сильвейн.

Дэниел наклонился, чтобы обыскать тело в надежде найти ключи. Тошнотворный комок подкатил к горлу. Он устал от смертей и тайных деяний. Ему нужен был открытый, честный бой при свете дня, а не убийства в потемках.

Должно быть, этот парень был маленькой сошкой, потому что его карманы оказались пусты. Кряхтя, Дэниел и Сильвейн оттащили тело в угол огромной комнаты и прикрыли его соломой.

Они выскользнули за дверь и очутились в темном коридоре.

– Здесь еще два этажа вверх, – проговорил Дэниел, всматриваясь в густую темень.

– Откуда ты знаешь?

– Де Вир кое-кому заплатил здесь.

Выругав себя в очередной раз за то, что потерял план этажей, он направился в сторону узкого пролета каменных ступенек. Они продвигались медленно и бесшумно, задержавшись па первой лестничной площадке, чтобы заглянуть в длинный проход, заваленный кипами бумаг.

Со времен Террора это место очень изменилось. В камерах больше не было отчаявшихся мужчин и женщин. Преступления многих из них заключались лишь в том, что в их венах текла кровь древних благородных династий.

Как у Лорелеи.

Воспоминания о ней совсем некстати выплыли из глубины сознания Дэниела. Ее ненависть обжигала ему душу. Дэниел давно знал, чем для него самого обернется обман.

Но теперь, когда Лорелея знала правду, он будет стоять на ее стороне и постарается исправить все ошибки и недоразумения последних месяцев.

Дэниел рисовал в своем воображении, как Лорелея в смятении расхаживает по комнате, планируя свою будущую жизнь, в которой для него нет места. Но ему без Лорелеи уже не будет жизни. Он должен вымолить ее прощение.

Он кивнул головой, подавая Сильвейну знак следовать за ним. На следующей лестничной площадке, куда через полуоткрытую дверь на втором этаже падал сноп света, они услышали разговор охранников.

– …побил меня снова, Фулар. Ты лишил ужина моих малышей, вырвал его прямо у них изо рта.

По деревянному столу зазвенели монеты.

– Ну хватит, Исамбар, играть на моих чувствах. Твои дочки едят как королевы, ты обожаешь их.

– Ну, не больше, чем ты своего мальчишку. Послышался шелест тасуемой колоды карт.

– Скажи-ка мне, он все еще в Сорбонне?

– Да, получает отличные оценки. Нам с женой приходится много трудиться, чтобы оплатить его учебу.

Сильвейн подготовил стрелу. Дэниел последовал его примеру и попытался выбросить из головы все мысли. Впервые за последнее время ему это не удалось. Разум подвел Дэниела, не позволив ему даже на мгновение уйти от действительности, спрятаться в привычном коконе холодной темноты. Он не мог не думать о двух мужчинах, сидящих за приоткрытой дверью; не мог не думать об их детях; не мог лишить их семьи кормильцев.

У Дэниела дрожали колени, когда он поднял свой лук, вложил стрелу и вошел в караульную комнату.

– Месье, – сказал он. – Прошу извинить за вторжение.

Мужчины оторвались от своих карт и с удивлением уставились на вошедших. Охранник постарше оцепенело сидел, прислонившись к спинке стула. Молодой вскочил на ноги и потянулся рукой к эфесу своей шпаги.

– Пожалуйста, не надо, – произнес Дэниел. Сильвейн шагнул и стал рядом с ним. – Наши стрелы гораздо быстрее вашей стали.

Старший охранник оставался неподвижным, только смотрел во все глаза на Дэниела.

– Но вы…

– …просто привидение, – закончил за него Дэниел, увидев по изумлению в глазах мужчины, что тот узнал его. – С этого расстояния я смогу пригвоздить вас к стене.

Молодой охранник сделал глубокий вдох, намереваясь закричать.

– Исамбар, подожди, – остановил его напарник. Он выглядел очень напуганным. – Вы пришли за Мьюроном.

– Да.

Дэниел отошел в сторону. Сильвейн быстро разоружил охранников, отбросив шпаги и алебарды к дверям. Потом он связал им руки и ноги.

Дэниел в это время забрал у Фулара ключи.

– Не думаю, что вы скажете нам, где находится Мьюрон?

– Умоляю, сударь, не спрашивайте. Это будет стоить мне моей работы.

– Займешься армейскими контрактами. Жена первого консула сколотила на этом бизнесе состояние, – посоветовал Дэниел.

Пробормотав извинения, Сильвейн заткнул им рты кляпами. Дэниел взял лампу, и они вышли, замкнув за собой дверь в караульную.

– Теперь нам нужно найти Мьюрона и выбираться отсюда, – сказал Дэниел.

Они попробовали открыть первую камеру. В связке были четыре ключа, третий подошел. Дверь распахнулась. В лицо Дэниела ударил затхлый запах нежилого помещения.

– Жан? – прошептал он в темноту.

Ему никто не ответил. Они заперли здесь оружие охранников.

Дэниел открыл еще четыре двери. Все камеры были пусты. Но в пятой – с тошнотворным запахом испорченной пищи, мочи и кислого вина – из угла, в который не проникал свет лампы, метнулась тень.

У Дэниела подпрыгнуло сердце.

– Жан?

По холодному полу зашаркали шаги, зашуршала бумага и солома.

– Что за черт? Кто это?

– Это Дэниел, – сказал он. – Дэниел Северин. Быстрый вздох, а потом тишина. Напряжение, отягощенное недоверием, недопониманием, многими годами соперничества в далеком прошлом, идеализмом Жана и цинизмом Дэниела, установилось между ними.

– Дэниел… – задрожал в темноте хриплый шепот.

– С тобой все в порядке?

– Да.

– Ты можешь идти?

– Да.

– Тогда пошли. Со мной Сильвейн, Жан. Он из Швейцарии, такой же патриот, как и ты.

Жан помедлил.

– А ты, Дэниел?

– Я здесь. Разве этого мало?

Все трое направились к караульному помещению. Сильвейн высоко поднял лампу, освещая темный коридор. Из-за закрытой двери слышались сдавленные звуки; ножки стула колотили по полу. Охранники пытались освободиться.

– Месье Мьюрон, – с благоговейным трепетом начал Сильвейн. Он протер глаза и заморгал. – Святая Дева Мария, вы же…

– Брат Дэниела, – сказал Жан.

– Наполовину, – насмешливо вставил Дэниел.

– Да вы же похожи как две капли воды.

– За исключением волос Дэниела, – Жан вопросительно посмотрел на своего брата.

– Но ты никому не говорил об этом, – сказал Сильвейн. – Почему?

– Я пришел его спасать не потому, что он мой брат, – ответил Дэниел. – Было бы слишком эгоистично с моей стороны подвергать только из-за этого опасности тебя и остальных. Пошли.

Они спустились в комнату, куда выходила канализационная труба. Несмотря на все бодрые заверения Жана, Дэниел знал, что его брат ослабел после проведенных в заключении месяцев. «Лорелея даст ему что-нибудь от кашля, – пришла ему в голову неожиданная мысль. – Она поставит его на ноги». В сознании Дэниела затеплилась надежда на примирение с Лорелеей и сохранение их брака.

– Боже, мы будем спускаться здесь? – спросил Жан, вглядываясь в узкую шахту.

– Ты лезешь первым, Сильвейн, – сказал Дэниел.

Юноша начал спускаться.

– Теперь ты, Жан, – сказал Дэниел. – Я полезу последним и поставлю на место решетку. Тогда они не догадаются, что мы уйдем по реке.

Жан сделал глубокий вдох и начал спускаться. Из-за двери послышались приглушенные голоса и шаги. Борясь с паникой, Дэниел ухватился за железную решетку.

Шаги быстро приближались.

Уголком глаза Дэниел заметил на полу белый лоскут.

Платок Сильвейна. Он укажет преследователям, как они ушли.

– Не ждите меня, – прошептал Дэниел.

– Что случилось? – спросил Жан.

– Верь мне. Иди. Мне тут нужно еще кое-что сделать.

– Но…

– Уходи, Жан.

Дэниел собирался схватить платок и вернуться к трубе. Но прежде чем он успел дотянуться до платка, дверь открылась. Все, что он смог сделать, это поставить решетку на место и присесть на корточки между двумя стопками старых книг.

– Я ненавижу это место.

Это был голос Фулара. Свет факела осветил место у порога. Из трубы послышался скрежет.

– Что это? – спросил другой голос. «Исамбар», – вспомнил Дэниел. Они вырвались из караульного помещения. Черт бы побрал его вновь обретенную чрезмерную чувствительность. Он должен был убить их.

– Не знаю. Иди, проверь канализацию.

– Канализацию? Не думаешь же ты…

– Просто сходи проверь.

Послышались еще шаги, а потом длинная пауза. Факел осветил комнату.

– Я ничего не вижу. Проклятие, Фулар, теперь мы влипли.

Дэниел замер, молясь, чтобы охранники больше не услышали ничего из трубы, надеясь, что они не заметят тела под соломой. Секунды тянулись бесконечно.

Охранник повернулся, и свет его факела вырвал Дэниела из темноты. Он увидел нахмуренное лицо Фулара, его распахнутые от удивления глаза.

– Это он! – заорал Фулар. Дэниел вскочил и бросился к двери.

– Стой! – крикнул Исамбар.

Дэниел взбежал по ступенькам первого находившегося на пути лестничного пролета и через дверной проем выскочил на площадку. Вслепую он бежал по черному коридору туда, где виднелся клочок серого цвета.

За его спиной слышались крики и топот бегущих ног. Дэниел выбежал к незастекленному окну и легко перепрыгнул на соседнюю полуобвалившуюся стену. Уже совсем близко мелькали горящие факелы. Он бросил взгляд на окно. Через него уже пролезал вооруженный пикой Исамбар.

С ножом в руке, Дэниел приготовился уничтожить своего преследователя. Охранник, который рассказывал о своих дочерях, был молод. Долговязый и испуганный, он нацелил свою пику прямо в Дэниела.

Дэниел в мыслях унесся в свое далекое прошлое, вспоминая других охранников, других швейцарцев, других сражающихся.

Он отвел руку с ножом назад, готовясь сразить Исамбара. Но что-то заставило его остановиться. «Не убивай его, Дэниел». Голос Лорелеи словно донесся до него, разбудил в душе сострадание к совершенно чужому для него человеку. Он удивился тому, как Лорелея его изменила, заставила чувствовать, заботиться о других. Помогла ему поверить в самого себя и в то, что в темной пустоте его души живет что-то хорошее.

За спиной Дэниела раздались шаги.

Его рука дрогнула. Он выругался. «Хватит», – подумал он. Опустив нож, Дэниел повернулся, чтобы бежать.

Тюремные охранники стеной сомкнулись перед ним.