Текст книги "Ворон и роза"

Автор книги: Сьюзен Виггз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Дэниел уложил ее спиной на кровать, на покрывало, которое, по ее понятиям, стоило целое состояние. Но всю окружающую их роскошь едва ли можно было сравнить с красотой тела ее мужа и волшебным великолепием его поцелуев. У Лорелеи было такое ощущение, что она объедается за праздничным столом, накрытым исключительно ради ее удовольствия. Наклон его головы, когда он приник к ее губам в страстном поцелуе; нежное движение руки по ее ноге наполняло страстью, которая жгла тело. В порыве страсти она произнесла его имя.

– М-м-м? – легкие, быстрые движения его губ на ее шее, опьяняющие прикосновения его пальцев не прекращались.

– У тебя так здорово все получается, – проговорила она.

Он тихо рассмеялся:

– Это жалоба?

– Просто мне кажется это нечестным.

– В этом мире нет справедливости, Лорелея, – кончиком языка он провел по ее уху.

– Именно это я и имела в виду, – сказала она, вздрогнув. – Все эти маленькие вещицы, которые ты со мной проделываешь – прикасаешься ко мне здесь, целуешь меня там… А я в это время лежу как бревно.

– Ты – моя жена, а не бревно, Лорелея. Она положила ладони ему на плечи:

– Я просто чувствую, что должна… что-то делать, как-то отвечать на твои ласки…

Его взгляд стал суровым.

– Не берись так рьяно, Лорелея.

– Но разве не можешь ты мне показать, научить меня…

– …уловкам проституток? Об этом ты меня просишь? Как использовать свое тело, чтобы доставить удовольствие мужчине?

– Как любить тебя, – настаивала она, ее щеки вспыхнули.

Лицо Дэниела смягчила улыбка.

– Дурочка. Неужели ты не понимаешь? Ты же прикасаешься ко мне так, как еще не прикасалась ни одна женщина, и это не имеет никакого отношения к поцелуям или кувырканиям в постели, – он восхищенно покачал головой. – Ты переполняешь меня, – он замолчал и в нерешительности нахмурился.

– Переполняю тебя чем? – спросила она.

Он провел ладонью по ее округлым ягодицам:

– Страстью, мадам Северин.

– Страстью? И все?

– Радостью. Восхищением. И множеством других ощущений. Сильных ощущений. Это даже вредно для здоровья.

Расстроившись, она ударила его по плечу:

– Как это у тебя получается, Дэниел? Ты говоришь и говоришь, а в результате – не сказал ничего!

– Ты права. Мы оба слишком много говорим, – он поцеловал жену, его язык требовал ответа с ее стороны. Лорелея провела пальцами по темным волосам, покрывающим его грудь, по выступающим мышцам живота. Он затаил дыхание, его мышцы под ее пальцами сжались, и он весь напрягся.

– Не надо… остановись, – проговорил он сквозь стиснутые зубы.

Удивленная, Лорелея слегка отодвинулась. От его слов у нее закружилась голова, и она поняла, что ей делать. На его груди, прямо под сердцем, блестели капельки пота. Она наклонилась и слизала капельку, очарованная ее странным соленым вкусом. Лорелея провела руками вдоль его тела и слегка отодвинулась назад, чтобы посмотреть на его изумленное лицо.

– Лорелея… – от страсти и благоговейного трепета его голос звучал хрипло. Он прижал ее спиной к кровати.

– Подожди, – остановила она его. – Просто лежи.

– Как бревно?

– Но ты довольно-таки живое бревно, – ее локоны упали вперед, когда она наклонилась, чтобы ласкать его, полностью посвящая себя любви. Ее собственное тело ломило от желания. Женщина склонилась над ним, очарованная шелковистостью его черных как ночь волос, рассыпанных по подушке; его синими глазами, в глубине которых скрывались неразгаданные тайны.

Впервые она контролировала ритм их любви. Это дало ей странное, ободряющее ощущение одновременно и власти, и заброшенности. Дэниел стонал от ее поцелуев. Она познала силу одного маленького движения, одного произнесенного шепотом слова. В ее любви к нему появилась возвышенная самоотверженность, которая стала ей так же необходима, как воздух.

Их связь становилась все теснее, и новая близость окутывала их волшебными чарами. Внутри Дэниела что-то менялось, у него теплело на душе от каких-то новых чувств, которым он не отважился дать свое название. Простое занятие любовью переросло в акт, который расшатал все основы его прежней жизни. В самые сокровенные мгновения ночи он прятался в ее нежность и испытывал восторг, который был опасно близок к обожанию. Он не мог точно определить тот момент, когда все это началось, но темнота, окружавшая его, начинала рассеиваться.

После пережитого им удовольствия Дэниел обвел взглядом тускло освещенную комнату. Когда-то она кишела воинственно настроенными, ярыми республиканцами. Он ожидал, что вновь вернется ужас, но присутствие Лорелеи, кажется, щитом отгородило его от ночных кошмаров, и он еще ближе прижал к себе теплое тело женщины.

Она устроилась на его плече. Повернув голову, он мог видеть ее профиль. При свете свечи лицо казалось таинственным, ангельским.

Внутри Дэниела жила ошеломляющая его влюбленность. Какое же она чудо: и ребенок, и женщина; мудрая и наивная, доступная и недосягаемая.

– У тебя завтра будет время, чтобы сходить в Лувр? – спросила она, отвлекая Дэниела от его мыслей.

– Нет, – ответил он, – у меня другие планы.

– Какие другие планы?

Он приподнял ее лицо за подбородок и заглянул в глаза:

– Заниматься с тобой любовью.

Этой ночью Лорелея уснула со знанием, что между ними установилась новая связь, могущественная связь, которая обладала силой вечности.

Но когда Лорелея проснулась на следующее утро, то обнаружила, что лежит одна в постели, а место, где лежал Дэниел, давно остыло. С затуманенным сном глазами и с приятной ломотой в теле от их ночи любви, она натянула на себя сорочку и открыла дверь. Подбежал Барри, чтобы поприветствовать ее, но она только рассеянно потрепала его по голове. Все ее внимание было обращено на записку, которая лежала на серебряном подносе на столике у двери. Буква «Н» в окружении лавровых листьев украшала тяжелый, кремового цвета рулон бумаги. Лорелея сломала печать.

Это было послание от Жозефины.

ГЛАВА 17

Почувствовав ловушку, Дэниел прильнул к кованой железной решетке перед фонтаном в форме рыбы, изо рта которой медленно струилась вода в темный бассейн, покрытый зеленой слизью. Мрачные предчувствия терзали его душу. Утреннее небо показалось ему вдруг зловещим, летний ветер – леденящим и злым, как в зимнюю стужу. В воздухе витала – какая-то напряженность.

На рассвете Сильвейн шепотом передал ему сообщение: швейцарские патриоты, наблюдавшие за Фэдоксом, видели, как туда примчался Фуше. Министр полиции исчез в здании, в то время как во оружейная охрана собралась в узком переулке у входа. Надвинув поглубже на лоб шляпу, чтобы скрыть свое лицо, Дэниел не спеша направился к началу аллеи. Томительно медленно тянулись мину ты ожидания. Дэниел в мыслях вновь унесся к Лорелее. Перед ним возникло ее лицо – свежее и красивое, как утро в горах.

– Смирно! – послышался приказ.

Дэниел вздрогнул и повернулся к крыльцу. Охранники выстроились в две шеренги по обеим сторонам от двери тюрьмы до черного экипажа, запряженного парой гнедых лошадей. Из здания вышел Фуше, а за ним полицейские вывели высокого мужчину.

Жан Мьюрон.

Дэниел едва сдержался, чтобы не броситься к заключенному и не вырвать его из рук тюремщиков. Но Мьюрона очень хорошо охраняли. Прежде чем он исчез в экипаже, Дэниел успел разглядеть спутанные черные волосы и до боли знакомое, побледневшее и осунувшееся за долгие месяцы заключения лицо.

Полицейские вскочили на лошадей и последовали за экипажем прочь с аллеи. Дэниел смешался с толпой зевак и солдат, запрудивших улицу. Он старался не думать о том, что станет со Швейцарией, если Мьюрон погибнет.

Дэниел спешил по парижским улицам, стараясь не выпускать из вида черную карету, увозящую Жана к новому месту заключения. Но кучи мусора, вываленного прямо на мостовую, и толпы народа замедляли продвижение полицейского каравана.

Дэниел последовал за охраняемым экипажем через мост на левый берег реки. Проехав по набережной Сены, экипаж остановился у мрачного, потемневшего от копоти и сырости, здания. Охранники спешились и быстро ввели Мьюрона внутрь. Дэниел ударил кулаком в толстую стену крепости. Еще никому не удавалось бежать из Шантэрэна. Об этой тюрьме шла дурная молва. Сколько заключенных умерло здесь, так и не обретя желанной свободы; сколько страшных тайн хранили эти древние стены. Сейчас в этой крепости содержали только особо опасных государственных преступников и груды сегодня уже никому не нужных бумаг. Шантэрэн превратилась в неофициальный архив, в котором хранились изданные во времена Революции документы: памфлеты, книги и приказы, оставшиеся с кровавых лет Террора. И вот теперь Шантэрэн стала домом швейцарского патриота, ложно обвиненного в государственном преступлении.

«Это все проделки Жозефины, – со злостью подумал Дэниел. – Жозефины и Фуше. Жестокая месть Ворону, посмевшему выйти из повиновения и бросить ей вызов. Что же она выкинет на этот раз?» – недоумевал Дэниел.

Лорелея стояла в желтой гостиной, расположенной на первом этаже дворца, ожидая Жозефину Бонапарт. Она слышала, как за дверями по коридору расхаживает Сильвейн. Он вел себя так, словно приглашение Жозефины было настоящей катастрофой. Но Лорелея не разделяла опасений Сильвейна. Она с радостью согласилась на предложение Бонапарта проконсультировать его жену. Первый консул не терял надежды получить наследника от Жозефины, но и чудес не ожидал.

Лорелея разглядывала элегантную мебель. Ее восхищенный взгляд скользил по обитым парчой креслам и прекрасным портьерам из лионского шелка, украшавшим высокие окна. Она решила, что жена первого консула, должно быть, блистательная женщина, если окружила себя такой роскошью.

Несравненная Жозефина была моложе Лорелеи, когда приехала в Париж, чтобы выйти замуж за благородного француза. Ее первый муж погиб на гильотине, а она была заключена в Карм. В этой тюрьме, вспомнила Лорелея, как в аду, Дэниел провел два томительных года. Лорелея ничуть не сомневалась, что он и Жозефина познакомились и сблизились там, связанные общим горем и страстным желанием выжить. Хотя Дэниел и пытался это скрыть, но на его теле и в душе остались шрамы после – тех суровых испытаний. Она не могла не думать, что и на Жозефину ее нелегкое прошлое наложило отпечаток.

Внимание Лорелеи привлекли легкие шаги за сводчатой дверью. Жозефина остановилась на пороге. Солнечный свет окутал ее золотистой мантией. На женщине было белое платье, в мягких складках которого угадывалась ее еще по-девичьи стройная фигура. У ее ног вертелась маленькая собачонка.

– А вот и вы, – проворковала Жозефина. – Нам с вами о многом нужно поговорить. Идите сюда, присядьте рядом со мной.

– Благодарю вас, мадам, – ответила Лорелея. Жозефина устроилась на низком диванчике с белой обивкой. Лорелея присела в уютное кресло напротив. Их разделял изящный столик розового дерева, на котором стоял поднос с кофе и лежал фолиант в кожаном переплете.

Какое-то мгновение Лорелея пристально изучала Жозефину. Ее лицо было необычайно привлекательным. Живые, глубоко посаженные глаза так и притягивали к себе взгляд. Полные яркие губы приветливо улыбались.

– Почему вы так пристально рассматриваете меня?

– Прошу прощения, – Лорелея смутилась. – Отец Джулиан постоянно ругал меня за то, что я таращу глаза на каждого незнакомого еще мне человека. Я подумала, что Дэниел был неправ. Он однажды сказал… – она замолчала, ужаснувшись своей неосторожности.

– Так что же он сказал? Мне было бы очень интересно услышать.

– Это неважно, мадам.

– Если это сказал Дэниел, то важно.

Впервые в своей жизни Лорелея пожалела, что не умеет лгать.

– Он сказал, что ваша привлекательность – это всего лишь видимость, иллюзия, фальшь, искусная подделка.

Мадам Бонапарт холодно улыбнулась:

– Понятно.

– Но он ошибался, это же очевидно! Вы – прекрасная женщина.

Рука Жозефины чуть заметно дрогнула, когда она потянулась к чашке с кофе.

– Мне многие об этом говорили. Женщине в моем положении приходится выслушивать и много лжи.

– Я никогда не лгу, мадам.

– Да, да, – рассеянно кивнула Жозефина. – Теперь давайте перейдем к делу, которое, по желанию моего мужа, мы с вами должны обсудить. В своем письме он отзывается о вас как об опытной к умелой акушерке.

– Я врач, мадам, – поправила ее Лорелея. – Честно признаюсь, что в акушерстве у меня мало опыта. Но смею предположить, что тот факт, что я тоже женщина, заставил вашего мужа поверить, что я могу оказаться полезной для вас, – Лорелея тщательно подбирала слова, опасаясь ненароком обидеть сидящую перед ней женщину, так как считала, что для любой женщины самым большим несчастьем была ее неспособность зачать ребенка. – Удобно ли будет обсудить это прямо сейчас, мадам?

– Мы можем обсуждать мое бесплодие до тех пор, пока австрийцы не возьмут Париж, – невозмутимо ответила Жозефина. – Я родила моему первому мужу двоих здоровых детей. Последний родился семнадцать лет назад. Но таинство зачатия не подчиняется ничьим приказам.

– Но вы замужем только четыре года, и большую часть времени ваш муж проводит в походах. Может быть, долгие воздержания и являются причиной отсутствия ребенка?

Жозефина весело рассмеялась. Ее смех напомнил Лорелее мелодичное журчание горного ручейка.

– Моя дорогая девочка, давайте будем считать причиной отсутствия у нас детей долгие воздержания.

– Хорошо. С вашего разрешения я проконсультируюсь с вашими врачами. Я не обещаю, что смогу обнаружить что-то такое, чего они еще не знают.

– Если вы настаиваете, то можете обратиться к врачам центральной больницы, Жозефина взмахнула своей белой гибкой рукой. – Да, ваша искренность заразительна, – на ее губах появилась горькая улыбка. Жозефина пристально взглянула на Лорелею: – Но я пригласила вас сюда не для того, чтобы требовать от вас чуда, а для того, чтобы исправить чудовищную несправедливость. Вам тоже лгали, моя дорогая, в течение двадцати лет. Озадаченная, Лорелея произнесла:

– Я и представить себе не могу, что вы имеете в виду.

Жозефина взяла со столика кожаный фолиант и открыла его.

– Здесь находятся документы, в которых засвидетельствована правда о вашем рождении.

– Их привез отец Джулиан? – в предчувствии недоброго у Лорелеи заныло сердце. «В этих документах написано что-то потрясающе важное, что скрывали от меня столько лет», – с возрастающим гневом подумала Лорелея.

– Это дал мне не отец Джулиан, – произнесла Жозефина.

– Тогда кто?

– Это неважно, – она протянула пожелтевший с выцветшими чернилами документ, на обороте которого виднелись следы официальной печати, Лорелее. – Это правда о вашем рождении.

Дрожащими руками Лорелея взяла бумагу.

– О, мадам, – импульсивно она потянулась через стол и обняла Жозефину, вдохнув исходящий от нее нежный запах ландышей.

Жена первого консула открыла от удивления рот. Она изумленно посмотрела на свою гостью.

– Боже правый, – пробормотала Жозефина.

– Я сделала что-то не так?

– Просто я не ожидала, что вы мне… понравитесь. Читайте документы, Лорелея, – неожиданно смутилась она. – А потом решайте, благодарить вам меня или нет.

С бьющимся сердцем Лорелея прочла написанное на ветхой странице. Она закрыла глаза и судорожно вздохнула. Затем медленно, пытаясь разумом постичь каждое слово, она вновь перечитала свидетельство о рождении. В документе было указано ее имя.

– О Боже, – наконец прошептала она. – Это не может быть правдой.

– Боюсь, что это и есть правда, – сказала Жозефина. – Вашей матерью была Тереза Шамбрэ. Она некоторое время была любовницей короля.

– Я не верю, – прошептала Лорелея. – Это не я! Это невозможно! Король Людовик не любил… Отец Эмиль утверждал, что брак короля длился семь лет без супружеских отношений.

Красивое лицо Жозефины передернулось от отвращения.

– У Людовика никогда любовницы не задерживались надолго. Длительные любовные связи были невыносимыми для него.

– Тогда…

– Вы должны принять правду, Лорелея, такой, какая она есть. Но скажите мне, неужели вы никогда и никому не задавали вопросов о своем рождении?

– Конечно, – горько улыбнулась Лорелея, а память услужливо напомнила ей слова Дэниела: «Люди лгут… Привыкай к этому…» – Но никто, как выяснилось, не сказал мне правду.

– Наверняка, у вас есть вещи, которые достались вам от ваших родителей.

– Нет, хотя… – Лорелея открыла свой новый ридикюль и извлекла оттуда четки. Она перевернула серебряное распятие и взглянула на выгравированные на нем буквы: Л.Ф.Б. – Я все считала, что это клеймо ювелира.

Бусинки превратились в холодные льдинки в ее руках. Она выронила четки на пол.

Жозефина подняла их и вернула Лорелее.

– Эти буквы означают: Людовик Филипп де Бурбон, король Франции Людовик XVI. Я понимаю, что это удар для вас, дорогая. Как, должно быть, страшно узнать, что ты плод тайной страсти деспота и дворцовой шлюхи. Мне нужно было как-нибудь помягче сказать вам об этом. Простите меня, если я вам нечаянно причинила боль.

Лорелея вновь взглянула на отвратительные по своему содержанию бумаги. И хотелось бросить их в огонь, чтобы в жарком пламени сгорел позор ее рождения. Она резко вскинула голову.

– Я родилась в монастыре в Ивердоне!

– Да, – кивнула Жозефина. – В то время считалось в порядке вещей светским дамам рожать в уединении, чтобы скрыть свои грехи.

Лорелею охватил ужас. Конечно же! Отец Гастон пытался убить ее, а не Дэниела! Он узнал правду о ней прошлым летом, когда ходил в Ивердон. «Но какой в этом смысл? – лихорадочно искала ответ Лорелея. – Отец Гастон был роялистом, он верил в божественное предназначение королей и в то, что все права на земле им даны Богом». Внутренний голос тут же поправил ее: «Королям, но не их внебрачным детям».

Лорелею одолевало желание поделиться своими сомнениями и переживаниями с женой первого консула, но она не решилась. У нее не было никаких прав обременять мадам Бонапарт своими заботами.

Лорелея вспомнила и о своем сражении с убийцей на горной дороге. Он не пытался ограбить ее, он пришел ее убить. Она вздрогнула. Если бы Дэниел не подоспел вовремя…

– Я должна разыскать Дэниела, – сказала она, складывая бумаги в свой ридикюль. – Я должна все рассказать ему.

У нее дрожали руки. Король Людовик – ее отец нес ответственность за ту бойню, которая произошла восемь лет назад здесь, в Тюильри. Сможет ли после этого Дэниел смотреть на нее и не видеть в ее лице черты человека, трусость которого привела к гибели восьми сотен швейцарцев?

– Ей-богу, – произнесла Жозефина. – Вы ничего не понимаете, да? – Она взяла в свои ладони руки Лорелеи. – Дэниел все уже знает.

– Не может быть. Он бы сказал мне.

– Совершенно ясно, что Дэниел Северин искал свою выгоду, когда решил связать свою жизнь браком с особой королевской крови.

– Нет, Дэниел не стал бы… – Лорелея закусила губу. «Люди лгут… Привыкай к этому…»

– Вы так уверены в нем, Лорелея? Он может быть очень хитрым.

– Он так не хотел жениться на мне, – сказала Лорелея, вспоминая его угрюмое лицо в день бракосочетания. – Если бы ваш муж не приказал ему…

– Нежелание Дэниела было, очевидно, частью его обмана.

«Ты должен жениться на мне, потому что любишь меня». Ей вспомнились собственные наивные слова, произнесенные несколько недель назад.

«Я никогда этого не говорил», – явно услышала она ответ Дэниела.

Вдруг ее осенило. Взгляд Лорелеи прояснился, и она наклонилась к Жозефине.

– У меня есть доказательства искренности поведения Дэниела.

Жозефина насмешливо изогнула свою красивую бровь:

– Какие доказательства?

– Он был погребен под снежной лавиной на перевале Большой Сен-Бернар и страдал потерей памяти. Он не мог нам назвать ни своего имени, ни цели визита в приют, – по телу Лорелеи разлилось тепло при воспоминании о времени, которое они провели вместе, минутах страсти, которые она никогда не может забыть. – Он полюбил меня еще до того, как вспомнил, кто он такой.

– Абсурд. Эта потеря памяти была чистым притворством.

– Но он не мог так притворяться. Он…

Где-то в глубине ее сознания зарождалось подозрение, росла уверенность в том, что Дэниел лгал ей. Он совершил ошибку. Задолго до того, как к нему вернулась его «потерянная память», он ошибочно написал на странице ее трактата о тифе свое настоящее имя, а потом зачеркнул написанное. Лорелея тогда не придала этому значения и вскоре забыла. Сейчас она начала вспоминать и другие мелочи, оговорки. Однажды он назвал ее принцессой. Дэниел тщательно расспрашивал ее о родителях, об отце Джулиане и о всех обитателях приюта.

Лорелея почувствовала, как к горлу подступает тошнота.

– О Боже, – прошептала она. – Он действительно все знал.

Торжествуя, Жозефина взглянула на сжавшуюся в комок девушку:

– Так, это мы установили. Подлец женился на вас, чтобы иметь доступ в высшее общество и тем самым повысить собственную значимость.

– Он и пальцем не пошевелил для этого, – в отчаянии проговорила Лорелея. – Я все сделала сама.

Жозефина с пониманием глядела на девушку.

– Без сомнения, он ждал подходящего момента. А куда он ходит каждый день? Где он сейчас?

Лорелея опустила взгляд на свои руки, нервно теребившие складки платья:

– Я не знаю. Мадам, вы говорите так, как будто очень хорошо знаете Дэниела.

– Так оно и есть, моя дорогая.

– Откуда? – но она уже знала ужасную правду. – Вы общались в Карме?

Жозефина кивнула:

– И не только. Моя дорогая, это невозможно передать словами. Мы оба ожидали, что в один день мир для нас перестанет существовать. Ну, разве стоит удивляться, что мы держались вместе в то безнадежное время?

– Вы были любовниками, – проговорила Лорелея, чувствуя как внутри нее все онемело от боли и горя.

Жозефина не стала ни отрицать это, ни подтверждать.

– Это все в прошлом. Мы должны решить, что делать сейчас.

– Делать? Я ничего не могу…

– Чепуха. Теперь мы подруги. Доверьте мне выбрать решение, как сейчас поступить.

– Пожалуйста, Сильвейн, не спрашивай меня сейчас ни о чем.

Лорелея в слезах выбежала из дворца и пошла по дорожке парка мимо аккуратно подстриженных кустов живой изгороди, цветущих апельсиновых деревьев, не оглядываясь на Сильвейна, следовавшего за ней. Она знала и помнила только одно: ее муж, любимый ею человек предал ее.

– Ты бледна как снег. Что она тебе сказала? – допытывался Сильвейн. – Лорелея, умоляю тебя!

– Я иду к отцу Джулиану.

Сильвейн схватил ее за руку:

– Я не могу тебе позволить пойти к нему.

– Ты не сможешь остановить меня! – воскликнула Лорелея. Она с трудом вырвалась из цепких рук юноши. А в голове билась мысль: «А что, если и Сильвейн посвящен в эту тайну? Он был прошлым летом в Ивердоне вместе с отцом Гастоном».

Лицо Сильвейна стало мрачным.

– Я иду с тобой.

– Это мое личное дело.

Она поспешила к зданию старинного монастыря. Пусть Сильвейн идет за ней. Отец Джулиан все равно прогонит его с позором. Но кто же прогонит боль, терзающую ее душу?

В монастыре было тихо, и только от круглой беседки, сплошь увитой цветущими розами, слышалось пчелиное жужжание.

Лорелея направилась прямо к кельям монахов. На низкой скамеечке у входа в комнату отца Джулиана сидел человек в коричневой рясе. Он взглянул на вошедших, капюшон упал с его головы.

– Отец Эмиль, – проговорила Лорелея. Боже! Она смотрела на это доброе лицо, и ей хотелось доверить ему боль своего сердца.

– Привет, моя дорогая, – каноник встал и взял ее за руку, потом холодно взглянул на Сильвейна: – Что ты здесь делаешь?

Сильвейн подбоченился:

– Я на службе у Дэниела Северина.

– Только таких, как ты, он и может нанимать.

– Я должна поговорить с отцом Джулианом, – прервала их Лорелея. – Это очень важно.

На мгновение в глазах отца Эмиля промелькнул испуг. Он покачал головой:

– Настоятель не совсем здоров.

Встревоженная, Лорелея воскликнула:

– Тогда он нуждается во мне.

– С ним отец Ансельм. Небольшое расстройство желудка. Сейчас он отдыхает.

– Я осмотрю его.

Не дав возможности отцу Эмилю возразить ей, она вошла в комнату и закрыла дверь перед носом Сильвейна и отца Эмиля, которые вступили в сердитую перебранку. Отец Ансельм повернулся к ней:

– Лорелея, моя дорогая девочка.

Она склонилась над настоятелем и коснулась его запястья. Пульс был слабый. Его лицо было осунувшимся и бледным, как лунный камень.

– Что случилось с отцом Джулианом? – шепотом спросила она.

– Расстройство желудка, ничего серьезного. Ему нужен покой и сон.

Лорелея в отчаянии закусила губу:

– Он хорошо ест?

– Всего лишь час назад он съел миску супа. Мы с отцом Эмилем по очереди ухаживаем за ним. – Отец Ансельм отложил в сторону книгу, лежавшую у него на коленях. – Ты чем-то расстроена? Я могу тебе помочь?

– Я должна поговорить с отцом Джулианом. Наедине.

– Но…

– Оставь нас, отец, – послышался с кровати слабый голос. Настоятель поднял руку и жестом подкрепил свою просьбу.

Отец Ансельм нахмурился, но поднялся со стула:

– Как пожелаете, отец. Я буду за дверью. Лорелея опустилась на колени перед настоятелем:

– Мне очень больно, отец Джулиан, видеть ваши страдания.

– Налей мне стакан воды, Лорелея. Я очень хочу пить.

Она налила воды из кувшина, стоявшего на столике у входной двери, и подала настоятелю.

– Почему в течение стольких лет вы ничего не рассказали мне о моих родителях? – спросила она.

С великой осторожностью настоятель поставил стакан на столик у кровати. Лицо его было бледным и растерянным.

– Я надеялся, что мне никогда не придется это делать. Кто сказал тебе?

– Мадам Бонапарт.

– Эта женщина! – гневно выкрикнул настоятель.

Лорелея достала документ:

– Где она взяла это, отец Джулиан? Настоятель узнал принесенные Лорелеей бумаги. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, стараясь справиться с волнением.

– Вы поступили со мной несправедливо, отец. У вас не было никакого права скрывать от меня правду, – она закрыла лицо ладонями. – Я внебрачный ребенок, – в отчаянии прошептала она. – Мой отец был деспотом, а мать – дворцовой шлюхой.

Лорелея всхлипнула. Она чувствовала себя такой же грязной и порочной, как и они. Она испытывала трусливое желание убежать от всех, скрыться, но от себя не спрячешься, и позор навсегда останется с ней.

– Нет, нет, – сказал отец Джулиан. – Твой отец не был плохим человеком. Он был слабым, нерешительным, неумелым правителем. А твоя мать… – он замолчал и отпил глоток воды.

– Расскажите мне о ней, отец Джулиан. Вы знали ее?

– Очень мало. Она лежала при смерти, когда меня вызвали в Ивердон. Она очень страдала. Это она назвала тебя Лорелеей в честь той женщины, которая была горда и непреклонна перед мужчинами. Твоя мать страстно желала, чтобы ты никогда не уступала ни одному мужчине.

– Тогда она была очень разочарована в жизни, – Лорелея расхаживала по комнате, не в силах взглянуть в глаза человека, которого уважала и почитала как отца все эти годы. – Вы приняли решение отослать меня в монастырь, – проговорила она. – Запереть меня от всех мужчин, словно я какая-то вещь, которой могли владеть только вы один.

Отец Джулиан виновато посмотрел на Лорелею и закашлялся. В комнату вбежал отец Ансельм, ожидавший в коридоре. Отца Джулиана рвало.

Что-то внутри Лорелеи надломилось. Сияющие, счастливые воспоминания о прошлом превратились в хлам. Лорелея была не в силах больше находиться рядом с человеком, который столько лет сознательно лгал ей, и в смятении выскочила из душной комнаты, захлопнув за собой дверь. Даже не взглянув на Сильвейна и отца Эмиля, она пошла прочь из монастыря.

– Куда ты направляешься? – спросил Сильвейн, неотступно следуя за ней.

– В центральную больницу, чтобы встретиться с врачами. Это первая причина, по которой я приехала в Париж.

Она должна была сделать хоть что-то для мадам Бонапарт. Быть может, это принесет ей пользу. И еще Лорелея желала, чтобы поход в больницу отвлек ее хоть ненадолго от ужасной действительности. Но в дальнейшем ей придется принять эту горькую правду и смириться с ней.

– Я иду с тобой, – сказал Сильвейн. К ним присоединился отец Эмиль:

– Я тоже.

Под сводчатым мостом поблескивала река. Мимо барж и кабин для купания сновали легкие лодки.

Лорелея и два ее компаньона шли в молчании по широкой тенистой улице, с двух сторон усаженной каштанами. И никто из них не заметил темной фигуры, которая метнулась из узкого переулка вслед за ними.

Дэниел вошел в свои апартаменты в Тюильри. Большая часть дня у него ушла на то, чтобы собрать швейцарцев и детально уточнить план организации побега Мьюрона. Все они сошлись во мнении, что ждать возвращения банкира Бейенса с подтверждением наличия вклада в женевском банке не было ни смысла, ни времени. Нужно действовать быстро и решительно. Жозефина и Фуше были уже доведены до отчаяния и неизвестно на что они решатся, чтобы обезопасить себя.

Но сейчас Дэниел хотел провести остаток дня и всю ночь с Лорелеей. Грядущее удовольствие отодвинуло на задний план все его мрачные мысли и дурные предчувствия. Его жена была не из тех женщин, которых неудачи и трудности останавливали на полпути к цели, сбивали с ног. И он не должен показывать ей своих тревог и сомнений.

Потрепав за уши радостно бросившегося ему навстречу Барри, Дэниел позвал Лорелею. Из ее комнаты вышла Грета, нервно теребя кружева своего фартука, и с беспокойством взглянула на Дэниела.

– Грета, что произошло? – спросил он.

– Ваша жена, месье… Я не знаю, где она. Но с ней Сильвейн, – быстро добавила она. – Он не отходил от дверей мадам Бонапарт все время, пока Лорелея находилась там.

На лбу у Дэниела выступил холодный, липкий пот. Он схватил женщину за руку:

– Лорелея была у Жозефины?

– Да. Около трех часов назад. Мадам Бонапарт пригласила ее на аудиенцию запиской сегодня утром.

– А потом?

– Не знаю. Она покинула дворец.

Дэниел бросился на поиски. Горничная Жозефины, в чьи апартаменты первым делом постучался Дэниел, сообщила ему, что мадам Бонапарт будет отсутствовать целый день. Он поспешил из дворца через сад к старому монастырю, в котором остановились каноники, и ворвался в комнату отца Джулиана. Настоятель спал, рядом на стуле дремал отец Ансельм.

Дэниел прикоснулся к плечу старого монаха:

– Где Лорелея?

Отец Ансельм вздрогнул и протер глаза.

– Что случилось?

– Где Лорелея? Куда она пошла?

В глазах отца Ансельма сверкнула ненависть.

– В центральную больницу.

Дэниел удивился такой острой неприязни к себе со стороны старого человека и тому, что отец Джулиан находился уже в постели в столь ранний для сна час. Но у него не было времени долго раздумывать над увиденным.

– Она ушла одна? – спросил он.

– С ней Сильвейн и отец Эмиль.

Дэниел выскочил из монастыря и направился к больнице. На острове Сита возвышалось величественное здание собора Парижской Богоматери. Город жил своей обычной жизнью. Его улицы были заполнены разноликой толпой. Не спеша прогуливались зажиточные горожане, необремененные заботами о хлебе насущном. Как юркие мыши, сновали посыльные. Кричали торговцы, наперебой расхваливая свой товар. С визгом пробегали толпы босоногих мальчишек, натыкаясь на дородных кухарок, из плетеных корзин которых торчали пучки свежей зелени, маслянисто блестели аппетитные головки сыра. Грохотали колеса по мостовой, ржали лошади, кричали возничие. Посередине моста застряла черная берлина, кучер которой не в состоянии был проехать сквозь плотную толпу народа. В Париже в то время было очень мало мостов, и конным экипажам стоило большого труда переправиться с одного берега реки на другой.