Текст книги "Ворон и роза"
Автор книги: Сьюзен Виггз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Сьюзен Виггз
Ворон и роза
ГЛАВА 1
Приют Святого Бернара. Швейцарские Альпы, март 1800 года
Яростный лай собак нарушил тишину морозных сумерек. В главном здании приюта Лорелея де Клерк резко вскинула голову, оторвавшись от изучаемого ею медицинского трактата. В другом конце комнаты, освещенный светом лампы, в потертом кресле дремал отец Ансельм. Ей не хотелось беспокоить его. В таком преклонном возрасте уже трудно выносить суровую жизнь высоко в горах, и он мог позволить себе такую малость – подремать вечером в кресле.
Сквозь завывания ветра над заледенелым приютом снова послышался лай. Лорелея отложила в сторону раскрытую книгу и торопливо подошла к монаху. Необходимо разбудить его. Собаки никогда не ошибаются. Где-то в горах путник попал под снежную лавину.
– Отец Ансельм, – встревожено проговорила Лорелея и потрясла за плечо. От его одежды исходил запах старой, затхлой шерсти. – Отец Ансельм, проснитесь.
Он потянулся, заморгал и откашлялся:
– Что такое? Э… мы обсуждали исследования Корвисарта.
– Не сейчас, отец. Собаки. Вы слышите? Они всегда так лают, если снаружи есть кто-то чужой. Но вы можете не ходить. Все остальные…
– Чепуха, дитя мое, – сказал он, быстро вставая. Его глаза светились решимостью. – Я занимаюсь этим уже более тридцати лет. – Меня еще рано списывать со счетов.
Лорелея услышала гордость в его словах и согласно кивнула.
Они вышли в переднюю, где на грубо сколоченной вешалке плотно висели плащи и шарфы. Одевались молча, чутко прислушиваясь к смертоносному, свистящему грохоту снежного обвала.
Лорелея уверенно сунула ноги в отделанные мехом замшевые сапоги и надела куртку из толстой овчины, которая была ей явно велика. Она натянула на голову коричневый шерстяной капюшон и тщательно замотала вокруг шеи его длинные концы. Отец Ансельм пытался завязать шнурки на башмаках своими скрюченными от старости пальцами.
– Разрешите мне помочь вам. У меня получится лучше, – произнесла Лорелея, наклоняясь и ловко завязывая шнурки. Затем она набросила на плечо свернутую кольцом веревку и заткнула ее конец за пояс своих брюк.
– Твое снаряжение готово? – спросил отец Ансельм. Его голос звучал приглушенно из-под накинутого на голову капюшона.
– Все готово.
Она закинула за плечи рюкзак с медикаментами, а монах в это время подошел к железной печке и наполнил флягу горячим чаем, добавив в него вина.
– Но мне хотелось, чтобы вы остались, святой отец, – заботливо произнесла Лорелея.
Он остановил ее взмахом руки.
– Прошу тебя, Лорелея, не мешай мне исполнить мою миссию.
В переднюю вошел отец Джулиан. Лорелея взглянула на худощавое лицо настоятеля, по которому трудно было определить его возраст.
– Не очень-то подходящая ночь для путешественников. Но вы подготовьте лазарет, так, на всякий случай.
– Конечно, отец Джулиан.
Они направились к двери. На крыльце отец Джулиан передал отцу Ансельм его альпеншток, а потом коснулся плеча Лорелеи.
– Дует фён [1]1
Фён – теплый, сухой ветер, дующий по горному склону в долину.
[Закрыть], – сказал он. – Будь осторожна. Лорелея и отец Ансельм заспешили мимо запорошенного снегом главного здания приюта к псарне. Девушка чувствовала в душе тревогу. Предупреждение отца Джулиана не было лишним. Фён, предательский южный ветер, жалобно завывал на перевале Большой Сен-Бернар, срывая с нее капюшон, затруднял дыхание. Она сгибалась под напорами ветра. Холод обжигал лицо. Лорелея быстро продвигалась вперед сквозь бледно-лиловые сумерки. В окне псарни горел свет, и лай собак стал еще яростнее. Она услышала как отец Дроз, хозяин псарни, прикрикнул на собак. Фен завывал свою печальную, одинокую песню.
А потом раздался звук, которого она боялась больше всего, звук, от которого у нее всегда застывала кровь в жилах. Пробирающий до мозга костей свист, за которым следовал глухой удар и шуршание несущихся по склону в бездну огромных ледяных глыб. Девушка посмотрела вверх, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь темноту и поднявшуюся в воздух плотную снежную пыль. Обширная лавина поползла вниз, и все вокруг стало белым. Долина огласилась страшным грохотом. Огромная масса сорвавшегося с высоты снега исчезла в ущелье. Деревья гнулись, трещали и падали вниз вместе со снежной лавиной. По всему перевалу Большой Сен-Бернар разнеслось гулкое эхо. Но через несколько минут над горами воцарилась мертвая тишина. До следующих обвалов, которые часто бывают в это время года.
Отец Дроз выпустил во двор псарни шесть огромных пятнистых псов. Стоя в полосе света, льющегося из проема двери, хозяин псарни забросил рюкзак за свои грузные плечи.
Обычно собаки дружелюбным лаем приветствовали Лорелею. Стоя на задних лапах, передние они закидывали ей на плечи и осторожно лизали щеку, таким образом, выражая восторг от встречи с ней. Но сейчас животные были возбуждены предстоящей опасностью. В темноте мелькнули только белые пятна на мордах и груди, когда они рванулись к воротам, стуча лапами по покрытой льдом земле и скуля от нетерпения.
– На перевале точно кто-то есть, – проговорил отец Дроз. – Барри! – рявкнул он на молодого пса, почти еще щенка. – Назад!
Но инстинкт спасателя возобладал над послушанием, и пес перепрыгнул через ворота прежде, чем их открыли.
Отец Дроз поспешил через двор, крича на ходу:
– Сильвейн! Сани готовы?
Волоча за собой покрытые одеялами сани, к Лорелее подошел Сильвейн, послушник. В руках у него была кирка. Девушка нагнулась, чтобы помочь ему уложить все необходимое.
– Спасибо, – поблагодарил он.
Его сильные руки, потрескавшиеся от ветра и холода, быстро закрепили пряжки. Обычно неуклюжий, сейчас он вел себя довольно уверенно, готовясь выполнять трудную и опасную работу.
Отец Дроз открыл ворота и скомандовал:
– Вперед, друзья мои!
Собаки бросились со двора и, развернувшись веером, побежали по огромным сугробам. Их массивные лапы утопали в снегу, прокладывая тропинку к ущельям и пропастям, глубоким оврагам и ледникам.
Лорелея и отец Ансельм заспешили за Красавицей и Бардом – ведущими собаками. Барри карабкался за ними. Лорелея глубоко вдохнула бодрящий холодный воздух. Мороз уже пробрался к ней в рукавицы, и она потерла руки, чтобы согреть их.
– Кто это решился перебраться через перевал в это время года? – спросила она отца Ансельм. – Да еще так поздно.
Они шли по дорожке, проложенной ведущими собаками, которые передвигались по снегу прыжками, утаптывая дорожку так, что человек после них продвигался без труда, не проваливаясь.
– Только тот, кому очень нужно, – ответил отец Ансельм, вонзая свой крестообразный посох в снег. – Быть может, Величественный герцог спасается бегством от якобинцев или беженцы из Италии ищут убежище в Швейцарии.
Одна из собак громко завыла. Высокие сугробы и снежная пелена приглушили протяжный вой. Но Лорелея узнала его.
– Это Барри, – произнесла она, почувствовав гордость за щенка, которого ей подарил отец Дроз. – Он что-то нашел.
Следуя по собачьим следам, они начали взбираться вверх. Ветер хлестал в лицо Лорелеи, снег набивался в сапоги. Она уже не чувствовала ни щек, ни носа, а морозный воздух, обжигал легкие при дыхании. Но ее неудобства были ничто по сравнению с опасностью, в которой оказался путешественник. Она поднялась еще на сотню шагов вверх по скалистому выступу, где гору огибала дорога из Бург-Сен-Пьерра.
За ее спиной раздавались звуки равномерно вонзающегося в снег альпенштока отца Ансельма, свистящее дыхание отца Дроза, скрип по снегу саней Сильвейна.
Впереди сверху все еще продолжали скатываться толстые глыбы льда – последствия обвала. В воздухе кружилась снежная пыль, покрывая щеки Лорелеи.
Ледяные сумерки отбрасывали лиловые тени на валуны и огромные сугробы. Бард и Красавица яростно разрывали лапами снег. Время от времени собаки лаем подавали знак спасателям.
Наконец Лорелея и ее спутники добрались до собак и начали разгребать завал. Руки в варежках проворно работали рядом с огромными мохнатыми лапами. Снег летел в лицо спасателей. Для этих людей и собак было неважно, кто оказался жертвой на этот раз: беженец из Италии перед наступлением армии Бонапарта, дезертир или наемник, преследующий его, странники, контрабандисты или искатели приключений – спасатели оказывали помощь всем.
– Думаешь, он здесь не один? – спросил Сильвейн.
Отец Дроз энергично замотал головой, погружая руки по локоть в снег.
– Не похоже. Собаки роют в одном месте… Я что-то нащупал, – через минуту проговорил он. – Кажется, плечо. Бард, поаккуратнее.
Пес подошел к нему и принялся разгребать снег, стараясь не поранить пострадавшего. Над ними стоял отец Ансельм. В одной руке он держал альпеншток, а в другой – лампу. Язычок пламени яростно отплясывал на ветру. За спиной монаха Сильвейн готовил сани.
Отец Дроз и Лорелея освободили из снежного плена плечи человека и его голову в плотно облегающей шерстяной шапке. Лорелея осторожно подсунула руку под голову, слегка приподняла ее и смела с лица снег. Мужчина.
В желтом свете лампы лицо было похоже на странную восковую маску. Глаза уже запали. Если он еще не умер, то скоро умрет. На сердце девушки камнем легла печаль. Еще одна жизнь, утраченная по капризу суровых гор, которые она и любила, и ругала.
Еще несколько минут, и мужчину откопали из-под снега. Красавица вытянулась вдоль тела жертвы, согревая его своим теплом. Барри лизал неподвижное лицо, а отец Ансельм исследовал ближайшие сугробы, выискивая других пострадавших. Мужчина застонал и затих.
– Он живой! – воскликнула Лорелея. – Месье! – Она осторожно потрясла его за плечо. – Мы здесь чтобы помочь вам. Вы один? – Она повторила вопрос по-итальянски, по-немецки. В ответ он только стонал.
– Мне не нравится, как выглядит его рука, – сказал отец Ансельм, обращаясь к Лорелее. – Давайте перенесем его в сани.
Отец Дроз и Сильвейн перевернули тело мужчины с боку на бок, а девушка расстелила под ним одеяло, на котором пострадавшего понесли в сани. Отец Ансельм начал молиться, а Лорелея шепотом повторяла его слова. Молитва исходила прямо из их сердец. Слишком много смертей видели они, познали очень много горя.
– Ищите еще, друзья мои, – приказал отец Дроз собакам. Красавица и Бард послушно обнюхивали место завала, а Барри неуклюже носился вокруг них. Судя по поведению собак, Лорелея решила, что под снегом других пострадавших не было.
– Нельзя больше терять время. Необходимо отвезти его в приют, – сказал Сильвейн.
Монахи, поддерживая со всех сторон сани, на которых лежал завернутый в одеяла высокий мужчина, осторожно скатили их по склону.
Испытывая одновременно надежду на его спасение и страх, Лорелея побежала вперед, чтобы все подготовить к приему пациента. К тому времени, как остальные добрались до лазарета, они с отцом Джулианом разожгли огонь в железной печке и согрели постель медными чайниками, наполненными раскаленными угольками. На низком столике рядом с кроватью были разложены инструменты, аккуратно расставлены пузырьки с лекарствами. Металлическая лампа с абажуром освещала кровать, отбрасывая на стену причудливую тень.
Сильвейн вместе с отцом Ансельмом внесли пострадавшего в комнату. Его обледеневшая одежда в тепле оттаяла и стала мокрой. Они действовали быстро, снимая с него толстое шерстяное пальто, короткие, до колен, брюки, жилет и один высокий замшевый сапог со шнуровкой. Другой сапог, видимо, затерялся во время несчастного случая. Под влажной полотняной рубашкой и нижним бельем вырисовывалось мускулистое тело.
Пострадавшего перенесли на кровать.
– Обратите внимание на его руку, – сказала Лорелея, осматривая распухшую конечность. – Думаю, она сломана.
Отец Гастон, ведающий уходом за пациентами приюта, принес от печки, согретые влажные полотенца. Он и отец Эмиль, ризничий, обложили полотенцами лицо, грудь, руки и ноги мужчины, чтобы согреть их. Лорелея пощупала пульс на его шее. Все тело покрылось гусиной кожей. «Как долго он находился в пути?» – тревожно подумала она.
– Пульс слабый, – доложила девушка отцу Ансельму.
– Это обычное явление при переохлаждении. – Он с сожалением посмотрел на беспомощно распростертое тело. – Займись его ранами.
Она обследовала левую руку. Пальцы нащупали выскочившую из сустава кость.
– Я была права насчет руки, – мрачно произнесла она и окинула взглядом пострадавшего. – И мне не нравится, как выглядит это колено.
– Думаю, растяжение связок, – сказал отец Гастон, прикладывая к колену полотенце.
– Быстро вправь на место вывихнутый сустав на руке, пока он не очнулся, – сказал девушке отец Ансельм. – Я бы сам помог тебе, если бы мои руки не были такими слабыми.
Отец Джулиан принес шины и бинты. Заперев собак в псарне, пришел Сильвейн.
– Моя помощь нужна? – спросил он, снимая шерстяной плащ.
– Налей в таз воды, – сказал отец Ансельм. – Нам надо развести гипс.
– Подержите его другую руку, – попросила Лорелея отца Гастона. – Если он что-то почувствует, то не будет лежать спокойно.
От напряжения и пышущей жаром печи она вспотела. Девушка взяла в свои руки большую руку мужчины, почувствовав, что она шершавая, как терка. Во рту внезапно пересохла, и ее окатило холодом от одной мысли о том, что ей сейчас предстояло сделать. Боже Милостивый, если человек придет в себя, он испытает дикую боль. Ждать больше не стоило. Лорелея собралась с силами. Упираясь ногой в спинку кровати, она резко дернула руку. Минута сопротивления, когда напряглись сухожилия и мышцы, казалось, будет длиться вечно. Мужчина застонал, но не очнулся. Лорелея ощущала его боль как свою собственную. С глухим щелчком сустав стал на место. Вздохнув от облегчения, Лорелея ловко наложила на руку шину и загипсовала ее. Так же ловко она наложила шину и гипс на его колено. Об этих ранах можно было пока не беспокоиться.
Лорелея настойчиво продолжила обследование тела мужчины, пытаясь обнаружить среди многочисленных синяков и ссадин серьезные повреждения. Она осторожно повернула голову пострадавшего и увидела, как по подушке растекается темно-красная жидкость.
– Кровь, – прошептала Лорелея. В нос ударил слабый сладковатый запах. У нее начали дрожать руки. Ранения головы означали опасность, а часто – смерть.
– Вот здесь, за правым виском, – проговорила она, нащупывая рану под густыми волосами, слипшимися от крови. – Поднесите лампу ближе.
Лампу перенесли на стол. Лицо пострадавшего осветилось желтым светом. Впервые Лорелея смогла рассмотреть его. Ее заинтересовал этот человек, и было невыносимо думать, что его ранения могут оказаться смертельными. Сейчас его жизнь была в ее руках, и Лорелея стремилась сделать все возможное, чтобы вызволить из смертельной опасности этого мужчину. Он не может, не должен умереть.
Перед глазами возникло неприятное видение приютского морга. Лорелее трудно было представить его лежащим под тонкой парусиной, полностью замороженного, в ожидании, когда родственники опознают его. Лорелея отогнала охватившую ее слабость, постаралась унять гулко бьющееся сердце и предательскую дрожь в руках.
Под спутанными волнистыми черными волосами правую бровь рассекал шрам. В том месте, где шрам скрывался под волосами, на его черных локонах была белая прядь, как будто старое ранение обесцветило ее.
– Кто бы это мог быть? – пробормотал отец Гастон.
– И какого дьявола он делал на перевале в это время года? – спросил отец Эмиль, наклоняясь ближе. Его острый нос четко вырисовывался при свете лампы.
– Может быть, он объявлен в Велейсе вне закона этим деспотом? Этот человек терпеть не может простых людей, которые ценят свою свободу и отстаивают ее.
– Он может дорого заплатить за свою свободу, – с кислым видом заметил отец Джулиан. Настоятель держал в руке пузырек, и Лорелея почувствовала слабый запах оливкового масла. Она едва сдержалась, чтобы не съязвить в адрес каноника [2]2
Каноник – католический священник.
[Закрыть], который слишком быстро приготовился к последнему обряду.
– Наверняка, это швейцарец, – заметил Сильвейн. – Вся его одежда швейцарского происхождения, – пояснил он в ответ на недоуменные взгляды присутствующих. Его щеки вспыхнули. – Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы спасти его. Швейцарии сейчас очень нужны мужчины для сопротивления вторжению французов и австрийцев.
– Бонапарт уже запустил руку в казну Берна, – пробормотал отец Джулиан.
Лорелея продолжала рассматривать неподвижно лежащего на кровати мужчину. У него были выступающие скулы и слегка запавшие щеки. Широкая квадратная челюсть отвисла. На середине подбородка была ямочка, и Лорелея почувствовала непреодолимое желание прикоснуться к ней пальцем.
«Сосредоточься, – сказала она себе. – Ему нужна твоя помощь, а не восхищение». Она приложила сложенное полотенце к его ране на голове, потом слегка коснулась лба кончиками пальцев, а большими пальцами приподняла одно веко, затем другое.
От света лампы его зрачки сузились. Радужная оболочка была невероятного синего цвета – синее летнего неба, отражающегося в альпийском озере.
– Его глаза реагируют на свет, – сказала она отцу Ансельму.
– Это хорошо. Возможно, он только оглушен.
– Сильвейн, – с каким-то болезненным интересом обратилась к послушнику Лорелея, – ты нашел что-нибудь в его одежде? Мы сможем установить, кто он такой?
– Нет. Только деньги. В основном швейцарские марки, но есть и итальянские монеты.
– А в снегу что-нибудь нашли? – спросил отец Джулиан.
– Только это, – сказал Сильвейн. – Барри обнаружил.
Он порылся среди одеял, которые принес из саней. Монахи подошли ближе, чтобы рассмотреть находку. Сильвейн протянул охотничий лук и колчан со стрелами.
– Странно, вам не кажется? – заметил послушник. – На стрелах вороновы перья.
За своей спиной Лорелея услышала чье-то возбужденное дыхание, а потом удар от падения лампы. Комната погрузилась в темноту.
Вокруг него сгустились тени. Он открыл рот, чтобы заговорить, но от усилий только невыносимо заболела голова.
– Отец Джулиан, зажгите другую лампу! Женский голос резанул по ушам, как нож. Отец Джулиан. Настоятель приюта Святого Бернара. Значит, он добрался. В голове пронеслись обрывки воспоминаний: неописуемый восторг от того, что снова стоит на швейцарской земле; упорное восхождение на горы с острыми вершинами, ледниками и каньонами; и цель, которая погнала его на далекий безлюдный перевал Большой Сен-Бернар.
Эти мысли отошли на задний план, когда он вспомнил беспощадный свист фена, окутавшую и поглотившую его белую бездну, которая сдавила со всех сторон, лишая возможности дышать и двигаться. В его последних мыслях, как в ночном кошмаре, перемешивались неприязнь и горечь к могущественной женщине с фальшивой улыбкой на губах и сожаление, что человек, который сейчас так отчаянно нуждался в нем, теперь должен будет сгнить в парижской тюрьме.
Дверь открылась и закрылась. До него донесся запах старых камней и родных плит. Вдруг свет от факела осветил темные фигуры.
– Зажгите лампу, – произнес мужской голос.
В комнате стало светло.
Человек закрыл глаза и замер. Еще не время показывать, что он пришел в себя. Сейчас он беззащитен, как раненая птица.
– Теперь вы можете идти, – произнес мужчина. – Отец Ансельм присмотрит за пациентом.
– Нет, отец Джулиан, – возразила женщина. – Ему нужна моя помощь.
«Кто она? – подумал незнакомец. – Какая-нибудь служанка? Путешествующая леди? Сиделка?»
– Она права, – произнес третий, явно старческий, голос. – У меня дрожат руки. Я уже не могу больше накладывать швы на раны.
– Отец Ансельм, я приказываю!
– Настоятель прав, – послышался новый голос, с мягким парижским акцентом. – Негоже ей заниматься взрослым мужчиной. Пусть лучше сшивает холст, а не разорванную плоть.
– Если вы позволите, отец Джулиан, – проговорила женщина. В ее хрипловатом голосе слышалась тревога. – Взрослые мужчины умирают так же легко, как женщины и дети. Я должна остаться. Этот человек умрет, если мы не окажем ему необходимую помощь, и немедленно.
Пауза. Короткая, но недостаточная для того, чтобы в нем вспыхнули подозрения. Неужели отец Джулиан узнал его, Дэниела Северина?
– Хорошо, оставайся, – коротко произнес настоятель. – Но соблюдай приличия.
– Вы позволяете им отменить ваш приказ? – с недоумением произнес еще один голос с парижским акцентом.
Дэниел чуть приоткрыл глаза и сквозь ресницы рассмотрел высокую, худую фигуру монаха, на которой плясали тени от пламени в печке.
– Вы настоятель! И никто…
– Да, я, отец Эмиль, – тон отца Джулиана заставил другого каноника отступить. – Отец Ансельм, нужно ли вам с Лорелеей что-нибудь еще?
– Нет, святой отец, спасибо.
– Очень хорошо. Утром я вас жду с полным отчетом о его состоянии. Пойдемте, отец Эмиль, отец Гастон. Сильвейн, твоя помощь нужна отцу Дрозу на псарне.
Сквозь боль Дэниел прислушался к шарканью ног, шуршанию шерстяных ряс, скрипу закрываемой двери. Кто-то приоткрыл его правый глаз и закрыл прежде, чем он успел рассмотреть что-нибудь еще, кроме света лампы.
– Он все еще без сознания. Подайте мне ножницы. Нужно торопиться, – произнесла женщина.
У нее был низкий голос с мягким французско-швейцарским акцентом. Дэниел часто слышал такой голос в своих мечтах и снах, когда был далеко от дома. Потом до него дошло значение ее слов. Врачи проделывали с больными, которые находились без сознания, такие вещи, которые невозможно было вытерпеть, когда человек находится в здравом рассудке.
Дэниел напрягся. Нежные руки прикоснулись к его голове и повернули ее набок. Подушка под его щекой пахла кедром. Пальцы ощупывали его череп. Он молчал. Очень давно Дэниел научился терпеть физическую боль, и сейчас это умение не подвело его.
– Мне придется выстричь волосы вокруг раны, – проговорила женщина.
Дэниел почувствовал прикосновение холодного металла к голове. Ножницы громко защелкали над ухом.
– Они ужасно длинные! – воскликнула она. – И густые. Но не грязные, не как у того цыгана, торговца лошадьми, которому мы зашивали раны в прошлом году.
Ее тон напомнил Дэниелу о матронах, которые сплетничали, сидя за своим шитьем. «О Боже, – подумал он, мне нужен хирург, а не швея».
– Меня очаровала эта белая прядь в его волосах, – продолжила она, сопровождая свои слова лязганьем ножниц. – Я никогда не видела ничего подобного.
– У него прическа в стиле Бонапарта, – заметил отец Ансельм.
– Вы предполагаете, что он сторонник первого консула?
– Как знать? В это беспокойное время все может быть. Но по его одежде я бы не сказал.
Дэниел почувствовал, что ему бреют голову за правым ухом. Острая боль пронзила все тело от макушки до пяток. Он заставил себя лежать тихо.
Его мышцы напряглись, но одна рука и нога сопротивлялись усилиям. Гипс? Шины? Боже, неужели он так серьезно ранен? Как, черт возьми, он сможет выполнить свою задачу, находясь в таком состоянии?
В кожу головы вонзилась игла. Он услышал звук скольжения шелковой нити сквозь кожу. Все мысли сразу же исчезли от пронзившей все его тело адской боли. О Боже! О Боже! О Боже! Дэниел судорожно вздохнул.
Руки женщины замерли.
– Боже милосердный, – прошептала она, – он пришел в себя.
Она склонилась к Дэниелу. Боль в голове ослепила его, и он не смог рассмотреть ее лица.
– Вы слышите меня? Простите, что причинила вам боль. Моргните, если слышите меня, – она повторила эти слова по-итальянски, потом по-немецки, а потом снова по-французски.
Дэниел моргнул.
– Лежите тихо. Я закончила накладывать швы. Сейчас дам вам лекарство. Настойку опия. Это ослабит боль.
Совершенно беспомощный, Дэниел почувствовал горлышко пузырька у своих губ. На язык ему полилась тягучая, сладковатая жидкость. Несколько капель попали мимо рта. После того как он проглотил лекарство, во рту остался привкус алкоголя. «Яд, – внезапно испугавшись, подумал он. – Она знала!»
От лекарства он почувствовал вялость и немного успокоился. Нет. Эта незнакомая женщина не могла знать. От боли у него слишком разыгралось воображение.
– Теперь мне нужно забинтовать вашу голову, – сказала женщина.
– Ты не собираешься прижигать рану? – спросил отец Ансельм.
– Не думаю, что это следует делать. Кровотечение прекратилось. А от прижигания остаются шрамы. Да и боль от ожога адская.
– Утром он скажет тебе за это спасибо. Где-то поблизости колокол пробил девять раз.
– Вам сейчас лучше отправиться на молебен, а потом спать, отец, – ласково произнесла женщина. В ее голосе была искренняя любовь, и Дэниела это слегка удивило. Он редко слышал от женщин что-либо иное, кроме лжи.
Наркотик распространился по его венам. Дэниел начал засыпать. Он приоткрыл глаза, чтобы осмотреть комнату, но контуры предметов расплывались и двоились: высокие окна, деревянные крючки на стенах, ряды пустых коек.
– Я посижу с ним, – проговорила она.
– Очень хорошо.
– Спокойной ночи, отец Ансельм.
– Спокойной ночи, Лорелея.
От звука этого имени мужчина чуть не вскочил с кровати, но опий уже сковал его движения. Тяжелые веки опустились. Прежде чем Дэниел провалился в сон, у него в голове пронеслась одна мысль, которая принесла облегчение после стольких страданий и испытаний. «Слава Богу! Наконец-то я нашел ее».
