Текст книги "Нечестивый союз"

Автор книги: Сюзанна Грегори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

VII

Следующее утро выдалось серым и пасмурным. Жара, стоявшая в течение последних нескольких недель, сменилась ненастьем. Настал черед францисканцев, Уильяма и Эйдана, готовить церковь к утренней мессе, и Бартоломью мог позволить себе подольше поваляться в постели. Проснувшись, он первым делом вспомнил Сибиллу и ее вчерашний рассказ. Как это ни печально, даже теперь, после того как ему удалось найти свидетельницу преступления, дознание не сдвинулось с мертвой точки. В немалой степени виной тому был де Ветерсет, скрывший важные фрагменты летописи – возможно, они помогли бы разобраться в хитросплетениях обстоятельств и фактов.

Когда сверху донеслись шаги проснувшихся бенедиктинцев, Бартоломью нехотя поднялся с кровати и, зябко переступая босыми ногами по каменному полу, подошел к кувшину с холодной водой, что принес ему Кинрик. В комнате стоял полумрак, и после умывания и бритья доктор, содрогаясь от холода, долго искал свою рубашку. К тому времени, как он был готов, колокол уже призывал обитателей колледжа к утренней мессе. Дабы нагнать остальных, Мэттью пришлось припустить трусцой. Когда он поравнялся с Майклом, тот приглушенным голосом сообщил, что после церковной службы их желает видеть канцлер. Бартоломью встретил это известие сокрушенным вздохом. Настроение у него было далеко не самым радужным, и предстоящая беседа с канцлером не прибавила бодрости.

Майкл извлек из кармана связку ключей и повертел их на пальце.

– Вот что мне дал епископ, – сообщил он. – Сегодня мы можем попробовать, подходят ли они к старым замкам.

Бартоломью взял связку. На ржавом металлическом кольце болтались три больших и три маленьких ключа.

– Но почему их шесть? – недоуменно осведомился доктор. – Ведь на сундуке всего три замка.

– Епископ сказал, что получил эту связку от своего предшественника, – пожал плечами Майкл. – Да будет тебе известно, в монастыре кармелитов хранится еще один сундук, где есть копии всех университетских документов. Наверняка ты даже не слыхал об этом. Существование второго сундука держат в большой тайне. Помимо де Ветерсета и епископа об этом знают очень немногие. Представь себе: на пергаменте, в который были завернуты ключи, стояла дата – ноябрь тысяча триста тридцать первого года. Они более двадцати лет пролежали в одном из аббатских сундуков, и никто к ним даже не прикоснулся. В такое трудно поверить, правда?

Бартоломью задумчиво покачал головой. Он сильно сомневался, что именно это необходимые им ключи.

Судя по довольному виду Майкла, подобные сомнения не приходили в голову монаху.

– Наконец-то мы найдем ответы хотя бы на некоторые вопросы, – уверенно заявил он. – Если ключи подойдут – значит, злоумышленник снабдил замок отравленным устройством накануне той ночи, когда монах проник в архив. Если же ключи не подойдут – значит, он заменил замок.

– Положим, это обстоятельство мы выясним, – проворчал Бартоломью. – Не понимаю только, каким образом оно поможет искать преступника.

– Если отравленное лезвие помещено в замок накануне смерти монаха, то кто-то знал о его намерении проникнуть в башню и собирался его убить, – пожал плечами Майкл.

– А если заменен весь замок, то кто-то по неизвестной причине сделал это между ноябрем тысяча триста тридцать первого года и прошлым понедельником, – усмехнулся Бартоломью, не обращая внимания на гневные взгляды Элкота. Элкот выражал неудовольствие тем, что они с Майклом предаются болтовне по пути в церковь. – Вряд ли подобное открытие будет способствовать успеху нашего расследования.

– Насколько я помню, ты сам настаивал, чтобы я попросил у епископа ключи, – прошипел Майкл. Упорный скептицизм товарища начал выводить его из себя. – Если мы выясним, что замок подменен, это поможет нам сделать один важный вывод. Значит, подменены и ключи, которые де Ветерсет постоянно носит на шее. По его собственному признанию, он снимал их лишь для того, чтобы передать исчезнувшему в неизвестном направлении Бакли.

– Да, именно так он утверждал, – кивнул головой Бартоломью. – Но, возможно, отравленное лезвие было вставлено в замок за несколько дней до смерти монаха. Как мы докажем обратное?

– Бакли в последний раз повернул ключ всего за пару минут перед тем, как сторож запер церковную дверь. Если бы замок уже был отравлен, Бакли постигла бы та же участь, что и злополучного монаха.

– Ты забыл, что Бакли постоянно носил толстые перчатки, – напомнил Бартоломью. – И мы не имеем понятия, жив он сейчас или мертв. Кстати, ты заметил, что всякий, кто мог бы пролить свет на это дело, бесследно исчезает? Церковный служка, Джанетта, семья Фруассара, мастер Бакли. Даже покойный Николас исчез. Хотя не лишено вероятности, что на самом деле он живехонек.

Майкл вперил в друга испытующий взгляд.

– Тебя послушать, так наше дознание обречено на провал, Мэтт, – обеспокоенно заметил он. – По-моему, прежде тебе не было свойственно предаваться унынию. Или тебя тревожат подозрения по поводу де Ветерсета?

– Откровенно говоря, у меня нет никаких особых подозрений на его счет, – покачал головой Бартоломью. – Конечно, будучи канцлером, он хочет сохранить университетские тайны и поэтому скрыл от тебя некие фрагменты летописи. К убийствам он вряд ли имеет отношение. Но, так или иначе, я сыт этой путаницей по горло. За какой конец ни потяни, завязываются новые узлы. В одном я не сомневаюсь: эти темные дела связаны с сатанинскими сектами, которых в Кембридже, как выяснилось, более чем достаточно. Кстати, сегодня вечером одна из них устраивает шабаш. Кинрик полагает, нам не мешало бы тайно туда наведаться. Вполне возможно, мы узнаем кое-что любопытное. Только вряд ли это поможет нам схватить убийцу, по-прежнему гуляющего на свободе. И Талейта, похоже, такое положение вполне устраивает.

– Все надо делать по порядку, Мэтт, – со вздохом изрек брат Майкл. – Сначала мы с тобой повидаемся с канцлером, узнаем, чего он от нас хочет. Потом попытаемся разложить по полочкам то, что нам известно. Уж кем-кем, а безмозглыми глупцами нас не назовут даже недоброжелатели. Уверен, мы в состоянии разгадать эти загадки.

Бартоломью отнюдь не разделял уверенности друга. Во время мессы он пытался отделаться от докучливых мыслей, но безуспешно. То на память доктору приходила перепуганная до смерти Сибилла, и он тревожился о ее участи. То взор Мэттью падал на фреску, изображавшую дьявола в козлином обличье, и отвратительный образ вызывал к жизни целый рой тяжелых воспоминаний.

Отец Уильям был известен тем, что справлял службу с излишней торопливостью. Однако отец Эйдан, доставшийся ему в напарники, изрядно замедлял течение мессы, ибо постоянно запинался, заикался и сбивался в чтении. Сделав неловкое движение, он задел стоявший на алтаре дискос, и куски хлеба для причастия рассыпались по полу. Грей и Дейнман прыснули со смеху, а Элкот метнул на них сердитый взор. Отцу Уильяму и Эйдану пришлось опуститься на четвереньки, дабы собрать хлеб. Бартоломью меж тем скользнул взглядом по рядам и заметил, что Хесселвел крепко спит. Доктор наблюдал, как погруженный в дрему законник сползал со своего сиденья все ниже и ниже, пока наконец не оказался на полу, с грохотом опрокинув стул.

Хотя такое пробуждение было не из приятных, Хесселвел быстро взял себя в руки. Выражение нарочитого недоумения, с каким он встретил осуждающий взгляд мастера, призвано было убедить всех и каждого: Хесселвел не имеет к неуместному шуму ни малейшего отношения. Грей и Дейнман едва сдерживали приступы хохота. Судя по мрачному лицу Элкота, над студентами Бартоломью нависла серьезная угроза штрафа. Хэрлинг взирал на собравшихся с холодным неодобрением, всем своим видом давая понять, что он и не ждал от обитателей Майкл-хауза благопристойного поведения. Кенингэм, по обыкновению, пребывал в блаженной отрешенности. Скрестив руки на груди, он устремил очи ввысь и беззвучно шептал молитвы. На лице Джонстана, стоявшего поблизости от Хэрлинга, играла рассеянная улыбка.

Наконец порядок восстановили, и служба продолжилась. Из-за досадных недоразумений она закончилась с изрядным опозданием. Было воскресенье – день, свободный от лекций и диспутов. Считалось, что магистры и студенты должны посвящать свой досуг чтению или молчаливым размышлениям. Бартоломью полагал, что его ученикам будет полезно использовать этот день для знакомства с трудами выдающихся медиков. Подозвав к себе Грея и Дейнмана, он велел им до обеда проштудировать несколько глав «Прогностики» Галена, а после распоряжаться временем по собственному усмотрению. Грей получил ключ, дабы отпереть ценную книгу, цепью прикованную к полке в маленькой аптеке Бартоломью, а также почетное право читать товарищам вслух.

Услышав слова доктора, брат Бонифаций скорчил недовольную гримасу.

– Воскресный день предназначен Господом для отдыха и покоя! – заявил он. – Тот, кто работает в воскресенье, совершает грех!

– Чтение не работа, и читать в воскресный день дозволительно, – возразил Бартоломью. – Тем не менее если кто-то не согласен с этим, он может не присутствовать при чтении.

– Вы вводите людей в грех! – проскрежетал Бонифаций, угрожающе наставив на врача свой длинный острый нос. – Из-за закоренелых грешников, подобных вам, Господь наслал на нас чуму!

– Устами юноши глаголет истина, доктор, – раздался вкрадчивый голос за спиной Бартоломью.

Оглянувшись, Мэттью увидал отца Уильяма. Судя по фанатичному огню, полыхавшему в глазах высокого тощего монаха, тот был полон решимости завязать жаркий теологический диспут.

– Не надо обвинять меня в грехах, которых я не совершил! – отрезал Бартоломью, не имевший ни малейшего желания вступать в очередную словесную баталию. – С чего вы взяли, что слушать чтение – это работа?

– Но кому-то из студентов придется держать книгу, переворачивать страницы и вслух произносить написанные там слова, тем самым утруждая свой язык, – заявил отец Уильям. – Что это, по-вашему, как не работа?

– В таком случае, святой отец, сейчас вы тоже трудитесь, совершаете грех и вынуждаете к нему других, – усмехнулся Бартоломью. – Вы пытаетесь втянуть меня в теологический спор, а теология – ваше ремесло, ибо вам платят за то, что вы ее преподаете. К тому же вы произносите вслух множество слов, тем самым утруждая свой язык.

– Ваши слова не лишены смысла, доктор, – кивнул головой отец Уильям, оценивший логику Бартоломью. – И все же я никак не могу счесть работой беседу на богословские темы.

– А я никак не могу счесть работой чтение трудов по медицине, – заявил Бартоломью. – Судя по всему, нам не достичь согласия, отец Уильям.

Прежде чем отец Уильям успел открыть рот, Бартоломью отвесил поклон и двинулся прочь. Бонифаций догнал его и бесцеремонно схватил за рукав.

– Я не намерен изучать книги, исполненные ереси, – прошипел он. – Вместо этого я пойду в зал собраний, где отец Эйдан, как всегда по воскресеньям, будет читать Библию. Так что вам не удастся ввести меня в грех.

– Сделайте милость, брат, поступайте, как вам угодно, – устало кивнул Бартоломью.

У него не было ни сил, ни желания выяснять у Бонифация, почему чтение одной книги он считает грехом, а другой – нет. Отделавшись от докучливого францисканца, доктор направился к себе в комнату. Но тут его остановили Грей и Балбек.

– Доктор, мы проверили снадобья, что вы дали нам вчера, – сообщил Грей. – Содержание почти всех бутылочек соответствует этикеткам. Кроме той, где хранился белый мышьяк. Представьте себе, в ней оказался обычный сахар.

– Сахар? – удивился Бартоломью. – А как вы узнали, что там сахар? У вас же не было веществ, при помощи которых это можно определить!

– Дейнман попробовал его на язык, – усмехнулся Грей. – А потом съел весь без остатка.

– Подобного поступка я не ожидал даже от него, – пробормотал Бартоломью и бросил укоризненный взгляд на Дейнмана, в ожидании друзей стоявшего чуть поодаль. Заметив недовольство учителя, юнец растерянно улыбнулся.

– Нам показалось, что мышьяк подозрительно похож на превосходный белый сахар, который мы пробовали на празднике в прошлом году, – пояснил Грей. – Дейнман лизнул его и сказал, что на вкус он сладкий.

Бартоломью в изнеможении закрыл лицо руками. Чем он так прогневил Господа, что Тот послал ему учеником, подобных Дейнману и Бонифацию? Что ему делать с фанатиком, чье сознание сковано мертвящей догмой, и с безнадежным тупицей?

– Дейнман! – взревел Бартоломью столь оглушительно, что множество глаз в недоумении воззрилось на него.

Подойдя к испуганному студенту, врач схватил его за мантию.

– Вы что, утратили последние крохи разума? – гневно процедил Бартоломью. Дейнман напрасно дергался, пытаясь вырваться из его железной хватки. – Вы ведь могли отравиться! Или вы забыли, что произошло с Уолтером?

– Случись такое, Сэм и Томас сделали бы мне рвотное снадобье из яиц и уксуса, – пролепетал Дейнман. – И спасли бы меня, как вы спасли Уолтера.

– При отравлении мышьяком рвотное снадобье помогает как мертвому припарки, – усмехнулся Бартоломью. – Будь в бутылочке настоящий мышьяк, вы бы умерли в страшных мучениях.

Доктор отпустил злополучного Дейнмана и свирепо уставился на него. Досада, которую он испытал, узнав о нелепом поступке великовозрастного балбеса, постепенно уступила место изумлению. Что ни говори, ему не часто приходилось сталкиваться со столь совершенным образчиком глупости.

– Так ведь там не мышьяк, а сахар! – с торжествующим видом заявил Дейнман. – И наверняка яд, из-за которого бедняга Уолтер чуть не отправился на тот свет, был похищен из вашей сумки и заменен сахаром!

– Ох, Роб, с вами не хватит никакого терпения! – в отчаянии простонал Бартоломью. – Я только что сказал, что мышьяк вызывает страшные боли и судороги, а отнюдь не погружает в сладкую дрему. Уолтера отравили каким-то сильным опиатом из тех, что используются в качестве болеутоляющего. Мышьяк, похищенный из моей сумки, здесь совершенно ни при чем.

– Но кто же заменил мышьяк сахаром? – в недоумении вопросил Дейнман.

– Я бы тоже хотел это знать, – пожал плечами Бартоломью. – Но в любом случае, это не ваша забота, – сурово добавил он. – И запомните хорошенько – если вы еще раз без разрешения попробуете на вкус какое-нибудь из моих снадобий, я незамедлительно отошлю вас домой. Надеюсь, я выражаюсь достаточно ясно.

Дейнман, не на шутку испуганный редкой для учителя вспышкой раздражения, молча кивнул. Бартоломью напоследок смерил студента ледяным взглядом и сделал ему знак идти. Он не хотел, чтобы юнец попался Элкоту, уже направлявшемуся к ним через двор. Дейнман в сопровождении Грея и Балбека поспешил в кабинет Бартоломью за книгой, и проктор лишь проводил студентов глазами.

– Вижу, доктор, ваши ученики чем-то вас огорчили? – осведомился Элкот.

– Вовсе нет! – отрезал Бартоломью; ему совсем не хотелось навлекать на добросовестного тупицу Дейнмана новые неприятности. – Я всего лишь дал им кое-какие наставления.

– Ваши студенты не умеют должным образом вести себя, – изрек Элкот. – Их следует оштрафовать за непотребный смех во время церковной службы. И сколько бы они от меня ни бегали, я непременно их поймаю.

С этими словами, склонив голову набок, что чрезвычайно усугубило его сходство с курицей, проктор направился в кабинет Бартоломью. Однако стоило ему войти в дверь, как окно кабинета распахнулось настежь и оттуда один за другим выскочили все три неунывающих студента. Под мышкой у Грея была зажата книга. Наблюдая, как юнцы бегом припустили через двор, Бартоломью не удержался от смеха. Любопытно, долго ли они смогут ускользать от неумолимого стража порядка, подумал он.

Доктор подошел к окну и закрыл ставни. Мысли его были поглощены исчезновением мышьяка. Зачем приспешникам Джанетты понадобилось подменять мышьяк сахаром? Доктора редко носят с собой столь опасный яд, но Бартоломью применял его для борьбы с грызунами, распространявшими заразные недуги в бедных кварталах. Хотя Бартоломью и припугнул Дейнмана страшными мучениями, белого порошка в бутылочке было слишком мало, чтобы убить человека. Это избавляло доктора от необходимости беспокоиться, не послужит ли похищенный яд орудием нового убийства.

Около привратницкой Бартоломью поджидал Майкл – они вместе должны были направиться к канцлеру.

– С чего это ты разорался на беднягу Дейнмана? – первым делом полюбопытствовал монах.

Майклу редко приходилось видеть, чтобы его сдержанный друг давал волю гневу.

Бартоломью, не имевший ни малейшего желания говорить об этой истории, пропустил вопрос Майкла мимо ушей. Когда друзья вошли в кабинет канцлера, тот встретил их в обществе Хэрлинга, занявшего должность вице-канцлера взамен исчезнувшего Бакли. Де Ветерсет сообщил, что его люди так и не сумели отыскать родственников Фруассара. Труп Фруассара необходимо как можно скорее предать земле во дворе церкви Святой Марии, заявил он.

– Мне удалось кое-что узнать, – подал голос Хэрлинг. – Одна из двух нечестивых кембриджских сект, община Пришествия, использует в своих ритуалах изображения козла, а также различные части этого животного. Следовательно, мы можем заключить, что члены именно этой секты подбросили козлиную голову на кровать брата Майкла. Возможно, они хотели запугать его.

– Но зачем им понадобилось его запугивать? – спросил Бартоломью. – Для них мы не представляем ни малейшей угрозы. Как это ни печально, расследование наше зашло в тупик. Мы ничего не узнали ни о мертвом монахе, ни о причинах, побудивших его проникнуть в сундук с документами. Нам по-прежнему неизвестно, кто убил Фруассара.

Сказав это, доктор резко поднялся и принялся расхаживать по комнате.

– Зато теперь мы знаем, что община Пришествия связана с убийством женщины, обнаруженной в могиле Николаса, – нарочито бодрым тоном изрек Хэрлинг.

– На каком основании вы делаете это предположение? – возразил Бартоломью. – Может статься, символ общины Пришествия использовала другая нечестивая секта – община Очищения, дабы опорочить своих давних соперников и навлечь на них подозрения в убийстве. Я не стал бы снимать подозрений и с общины Святой Троицы. Члены ее могли решиться на такое, полагая, что вина будет возложена на одну из сатанинских сект. Возможно, тем самым они рассчитывали усилить неприязнь, которую горожане испытывают к сатанистам.

– Община Святой Троицы видит свою цель в искоренении греха и разврата, – решительно возразил Хэрлинг. – Члены ее никогда не пойдут на убийство и осквернение трупа. Но кто бы ни совершил это мерзостное злодеяние, откуда он знал, что могила Николаса будет разрыта и мы обнаружим труп женщины в козлиной маске?

– Я уже говорил об этом мастеру де Ветерсету, – произнес Бартоломью, по-прежнему прохаживаясь по комнате. – Скорее всего, злоумышленники рассчитывали, что подмену обнаружат до того, как гроб предадут земле. Но это не более чем мой домысел.

– Да, пока мы располагаем лишь домыслами, но не фактами, – со вздохом изрек де Ветерсет. – Доктор прав – у преступников нет никаких оснований нас опасаться. Хотя не исключено, что какие-то сведения, известные нам и, на наш взгляд, не имеющие значения, для преступников обладают сугубой важностью.

Предположение канцлера было разумным, и Бартоломью остановился, дабы как следует поразмыслить над ним. Через несколько мгновений он разочарованно вздохнул и вновь принялся мерить комнату шагами.

– Увы, проблема в том, что в нашем распоряжении нет никаких сведений, кроме общеизвестных, – изрек он. – По моему разумению, есть один способ сдвинуть расследование с мертвой точки. Попытаемся вытянуть тот конец клубка, что связан с убийствами гулящих женщин. После того как мы обнаружили труп одной из них в могиле Николаса, стало ясно, что убийства эти имеют отношение к университету. Свидетелей, способных опознать убийцу, нет. По городским слухам, с женщинами разделался Фруассар, но мы с вами знаем, что слухи это не соответствуют истине.

Де Ветерсет задумчиво посмотрел на Бартоломью и повернулся к Майклу.

– Я слыхал, вы ездили в Или, брат Майкл, – произнес он. – Епископ выдал вам ключи?

Майкл вытащил связку из кармана. Де Ветерсет подошел к шкафу, извлек оттуда старые замки и осторожно положил их на стол, застеленный куском ткани. Майкл, предварительно натянув толстые перчатки, вставил ключ в замок и повернул его.

– Замок всегда был туговат, – заметил канцлер, с интересом наблюдавший за действиями монаха.

Майкл еще раз повернул ключ, однако замок по-прежнему не поддавался. Дрожащими руками Майкл вертел ключ туда и сюда, но все его попытки не увенчались успехом.

– Ключ не подходит, – заявил он, смахнув пот со лба. – Значит, преступники заменили замок.

– Погодите! – подал голос Бартоломью, соскакивая с подоконника.

Присутствующие в недоумении воззрились на него.

– Мастер де Ветерсет, вы только что сказали, что замок туговат, – обратился он к канцлеру. – Откуда вам это известно? Ведь, по вашим словам, сундук всегда отпирал и запирал Бакли.

– Так оно и было, – пожал плечами де Ветерсет. – Но когда мастер Бакли хворал, я отпирал сундук сам. И подолгу возился с этим проклятым замком. Кстати сказать, Бакли справлялся с ним без всяких затруднений.

– Когда в последний раз вы открыли замок собственноручно? – уточнил Бартоломью.

– Господи боже, могу ли я помнить, – возвел глаза к небу де Ветерсет. – Скорее всего, еще весной. А какое это имеет значение?

Предположения и догадки вихрем проносились в голове у Бартоломью.

– Сделайте милость, мастер де Ветерсет, попробуйте открыть замок, – попросил он.

– Зачем? – пожал плечами де Ветерсет. – Мы уже выяснили, что ключ не подходит.

– И все же попробуйте, – повторил Бартоломью, протягивая канцлеру ключ.

Сбитый с толку подобной настойчивостью, де Ветерсет нехотя натянул перчатки и неуверенно вставил ключ в замок. В отличие от Майкла канцлер придерживал замок левой рукой, и после того, как он несколько раз повернул ключ, замок с лязгом раскрылся.

Де Ветерсет и Хэрлинг в недоумении уставились на это, а Майкл и Бартоломью многозначительно переглянулись.

– Поведай нам, Мэтт, что за озарение на тебя нашло, – с усмешкой произнес Майкл.

Бартоломью подошел к столу и внимательно посмотрел на замок.

– Я вспомнил, что замок старый, а в башне очень сыро, – пояснил он. – Значит, изнутри замок изрядно проржавел. Бакли отпирал его почти каждый день и имел возможность к нему приноровиться. Он так поднаторел в этом, что, как сказал мастер де Ветерсет, справлялся с замком без малейших затруднений. Вам, мастер, тоже приходилось открывать замок, и вы справились с ним ловчее, чем брат Майкл. Полагаю, отравленное лезвие находилось в замке в течение многих лет. За долгое время механизм проржавел и разладился. На ваше счастье, мастер де Ветерсет, вы не часто открывали замок. Иначе вас постигла бы участь злополучного монаха.

Хэрлинг недоверчиво взглянул на Бартоломью.

– По вашему мнению, доктор, мерзкое приспособление находилось в замке в течение двадцати лет с тех пор как механизм был приобретен в Италии? И в последнее время пришло в негодность, так что жертвой его мог пасть всякий, кто пытался его открыть? Даже при помощи ключей, а не отмычкой?

Бартоломью молча кивнул.

Взгляд де Ветерсета, устремленный на смертоносный замок, был исполнен ужаса.

– Значит, если бы замок открывал не Бакли, умеющий ловко с ним управляться и не снимавший перчаток, а я сам, проклятое лезвие отравило бы меня? – пробормотал он. – И я умер бы в мучениях, подобно неизвестному монаху?

– Да, вы чудом избежали этой участи, – кивнул Бартоломью. – Кстати, нам следует показать сведущему слесарю два других замка. Я почти уверен, что он обнаружит там отравленные устройства, пребывающие в столь же плачевном состоянии, что и первое.

На канцлере буквально лица не было. Однако он нетвердой походкой подошел к двери, позвал Гилберта и, когда тот явился, приказал ему сходить за Гарольдом Датчанином, лучшим слесарем в городе.

– По моему разумению, нам лучше держать историю с замками в тайне, – попытался остановить его Хэрлинг. – Объяснение доктора Бартоломью представляется мне вполне убедительным. К чему разбирать два других замка? К тому же сегодня воскресенье. Мы не можем вводить слесаря в грех и заставлять его работать в день, предназначенный Господом для покоя и отдохновения.

– Я хочу убедиться, что предположение доктора Бартоломью справедливо, – возразил канцлер. – Нельзя допустить, чтобы мы вновь пошли по неверному пути, позволяя преступнику беспрепятственно разгуливать на свободе. Уверен, Бог простит Гарольду прегрешение, которое тот вынужден совершить. Ведь это необходимо для предотвращения новых убийств.

Хэрлинг открыл было рот, собираясь возразить, однако встретил ледяной взгляд канцлера и счел за благо промолчать. Недовольно насупившись, он отошел к окну. То, что Хэрлинг столь настойчиво воспротивился приглашению слесаря, удивило Бартоломью. Сам он не видел большой беды в том, что по городу пойдет молва о трех отравленных замках, охранявших сундук с университетскими документами. Это лишь отобьет у возможных злоумышленников охоту туда соваться. Да и искренность проявленного Хэрлингом беспокойства по поводу греха, коим запятнает себя работающий в воскресенье слесарь, вызывала у Бартоломью серьезные сомнения. Вероятно, новоявленный вице-канцлер измыслил сей предлог, не найдя других, более веских аргументов. В конце концов, сам Хэрлинг в воскресный день исполнял свои служебные обязанности, ничуть не опасаясь ущерба для благочестия. Судя по всему, истинные причины, по которым он желал сохранить в тайне существование отравленных замков, Хэрлинг никому открывать не собирался.

В ожидании слесаря Бартоломью устроился на подоконнике и принялся наблюдать за Хэрлингом. Несомненно, тот пребывал в величайшем возбуждении. Он безостановочно прохаживался по комнате взад-вперед, в точности так, как это прежде делал Бартоломью. Доктор заметил, что Майкл тоже не сводит глаз с Хэрлинга. Тревожное состояние вице-канцлера не ускользнуло и от проницательного монаха.

Вскоре дверь распахнулась, и Гилберт впихнул в комнату высоченного нескладного слесаря. Взгляд Гарольда сразу же упал на лежавшие на столе замки, и лицо его просияло от удовольствия.

– Э! Падуанские замки! – воскликнул он, – Давненько я не видал этих хитрых штуковин. Можно взглянуть?

– Осторожно! Они отравлены! – закричал Майкл и вскочил, дабы остановить работника.

– Ясное дело, отравлены, – усмехнулся Гарольд, бросив на монаха насмешливый взгляд. – Я же говорю, это падуанские замки. Сделаны на славу. Я так понимаю, господа, вы позвали меня, чтобы я их разобрал?

Канцлер молча кивнул, а Хэрлинг, явно не находивший себе места, принялся грызть ногти. Бартоломью, давно не видевший Гарольда, был поражен тем, что датчанин так свободно изъясняется по-английски. Когда шесть или семь лет назад слесарь прибыл в Кембридж, он объяснялся при помощи нескольких французских слов. Теперь у него было произношение истинного джентльмена, лишенное грубоватого местного акцента.

– Меня обучала настоящая леди, – с гордостью заявил слесарь в ответ на похвалу Бартоломью.

Это заявление лишь усугубило удивление доктора. Какая леди возьмет на себя труд заниматься с неотесанным мужланом? Мгновение спустя ответ сам пришел ему в голову.

– Леди Матильда? – уточнил он.

– Она самая, – подтвердил слесарь, расплывшись в довольной улыбке.

Кембридж слишком маленький город, подумал Бартоломью. Все знакомы друг с другом. Впрочем, де Ветерсет тут же опроверг это утверждение.

– Что за леди Матильда? – осведомился он, нахмурив брови. – Я впервые о ней слышу. Супруга одного из рыцарей, живущих в замке?

– Нет, она живет не в замке, – ответил Бартоломью и поспешил сменить тему, справедливо полагая, что дальнейшие расспросы о леди Матильде могут поставить его в неловкое положение.

– Так что вы скажете об этих замках, мастер Гарольд?

– Они очень старые, – заявил слесарь, натягивая тонкие, но плотные перчатки и разворачивая сверток, в котором хранились крошечные инструменты. Огромной ручищей он бережно поднял один из замков.

– Поглядите, вот этот сломан.

Он указал на лезвие и вытащил его кончиком пальца.

Гилберт и де Ветерсет разразились возгласами ужаса, но слесарь и бровью не повел.

Вооружившись миниатюрными щипчиками, слесарь полностью извлек лезвие наружу. Длина его составляла примерно треть мизинца Бартоломью. Трудно было представить, что столь ничтожный кусочек железа убил человека. Гарольд ловко разобрал замок. Бартоломью, стоя за плечом слесаря, не сводил взгляда с его рук.

Гарольд хмыкнул и осуждающе покачал головой.

– Вы не умеете обращаться с замками, джентльмены, – изрек он. – С того времени, как они были сделаны, никто не удосужился хотя бы раз смазать их маслом. Вам повезло, что эти отравленные штуковины никому не причинили вреда.

Хэрлинг метнул предостерегающий взгляд сначала на Бартоломью, потом на Майкла. Слесарь, всецело занятый работой, ничего не заметил.

– Вот этот особенно хорош, – заявил он. – Лет двадцать – тридцать назад в Италии на такие замки был большой спрос, а сейчас их почти не делают. Редко удается встретить столь искусную работу. Стоят эти замки страсть как дорого. Но тому, кто хочет сберечь свое добро, не жаль раскошелиться.

Подняв голову, Гарольд встретился с холодным взглядом Хэрлинга.

– Эти замки висели на сундуке с университетскими документами, а отнюдь не с сокровищами или золотыми монетами, – процедил вице-канцлер. – Для воров бумаги не представляют ни малейшей ценности.

Гарольд взялся за второй замок.

– Так, – пробормотал он. – Этот устроен малость по-другому. Лезвие выскакивает сзади, а не сверху. Он не так сильно проржавел, как первый, хотя ему тоже досталось.

Осмотрев третий замок, слесарь пальцем извлек лезвие, которое выскочило наружу с громким щелчком.

– Вы только посмотрите! – воскликнул Гарольд. – Да, джентльмены, вам крупно повезло. Попытайся кто-нибудь открыть этот замок, быть ему покойником. Механизм так проржавел, что совершенно разладился. Думаю, уже после трех попыток открыть замок маленькое жало нанесло бы смертельный укус. Вы правильно сделали, что послали за мной.

– Не понимаю, по какой причине замки вдруг пришли в столь плачевное состояние, – подал голос де Ветерсет. – Мы пользовались ими в течение многих лет без каких-либо… неприятных происшествий.

– Да, вы пользовались ими, но не заботились о них, – укоризненно пробурчал слесарь. – В результате они насквозь покрылись ржавчиной и стали представлять опасность не только для взломщика. Обращайся вы с ними надлежащим образом, они бы служили вам еще долго. А сейчас мой вам совет, джентльмены, – избавьтесь от них как можно скорее.