Текст книги "Нечестивый союз"

Автор книги: Сюзанна Грегори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

– Итак, теперь их пять, – проронил де Ветерсет. Он не счел нужным ответить на предложение Бартоломью и лишь досадливо махнул рукой. – В городе убито пять потаскух.

– Мы не можем утверждать, что она была потаскухой, – возразил Бартоломью. – И Фрэнсис де Белем не заслуживает подобного слова.

Де Ветерсет вновь нетерпеливо махнул рукой.

– Всем пятерым перерезали глотки. Все пятеро найдены босыми, и эта не стала исключением. По-моему, совпадений более чем достаточно.

– А что у нее с волосами? – осведомился отец Катберт, глядя на убитую из-за плеча Бартоломью.

– Как видно, волосы выпали, когда кожа начала разлагаться, – пожал плечами доктор, посмотрев на несколько жидких прядей, что сохранились на голове женщины. – Или же она страдала каким-то недугом, при котором редеют волосы.

– О, если это так, значит, Талейт без труда определит, кто она такая, – заявил де Ветерсет. – В Кембридже не так много лысых женщин.

– Я знал нескольких женщин, чьи волосы были утрачены при попытке изменить их цвет с помощью едких красителей, – сообщил доктор. – Я лечил кожные болезни, вызванные этими красителями. И хотя мне удалось избавить женщин от раздражения на коже головы, волосы у них более не росли. Бедняжкам приходится постоянно носить чепцы или покрывала.

– Вот как? – спросил де Ветерсет, и в глазах его мелькнул откровенный интерес. – Очень любопытно. Бабушка короля, королева Изабелла, постоянно носит покрывало. Наверное, она тоже лысая.

Бартоломью не сводил глаз с женщины, лежавшей в гробу. Кто она такая? И кто ее убил? Возможно, те трое, что позапрошлой ночью проникли в сад Майкл-хауза? И сколько жестоких безумцев орудует теперь в городе? За минувший месяц убиты семеро – пять женщин, неизвестный монах и Фруассар. К тому же Николас и Бакли бесследно исчезли. Не исключено, что они тоже мертвы. Или именно они и есть убийцы.

– Скажите, вы видели Николаса мертвым? – обратился Бартоломью к канцлеру.

Вопрос, казалось, застал де Ветерсета, погруженного в собственные мысли, врасплох. Однако мгновение спустя он закивал головой.

– Да-да, конечно. Я присутствовал на погребальной службе в церкви. Хотя, разумеется, я не прикасался к нему и не разглядывал его так внимательно, как вы разглядывали эти трупы. – Он кивнул в сторону гробов. – Клерки, товарищи Николаса, читали над ним молитвы весь день накануне похорон. Затем гроб с телом был закрыт, запечатан и оставлен в церкви на ночь. А утром его предали земле.

Канцлер повернулся к отцу Катберту, и тот кивнул, подтверждая его слова.

– Значит, ночью накануне похорон Николас каким-то образом исчез из гроба, и на его месте оказалась убитая женщина в козлиной маске, – заметил Бартоломью.

– Вы подозреваете, что Николас не умер? – судорожно сглотнув, осведомился де Ветерсет. – Что он убил женщину и положил ее в гроб, предназначенный для него самого?

– Я не отвергаю этой возможности, – уклончиво ответил Бартоломью. – Но, откровенно говоря, я не представляю, как Николас мог совершить подобное. Вы только что сказали, гроб был запечатан. Как же Николасу удалось выбраться, убить женщину и положить ее на свое место? И зачем ему понадобилось надевать на нее козлиную маску?

– Возможно, женщина пришла, чтобы выпустить Николаса, – предположил де Ветерсет. – Она подняла крышку, Николас вылез и тут же убил ее.

– Такая версия не представляется мне убедительной, – пожал плечами Бартоломью. – Зачем женщине подвергать себя опасности? И неужели ваш клерк мог измыслить столь рискованную авантюру? Он был способен на убийство?

– Нет, – решительно покачал головой де Ветерсет. – Напротив, Николас отличался добрым и приветливым нравом. Я уверен, он никогда бы не пролил человеческой крови.

Бартоломью отнюдь не разделял его уверенности, ибо знал, что в чрезвычайных обстоятельствах самые мягкосердечные люди способны действовать безжалостно и жестоко. Однако, скорее всего, Николас никого не убивал. Возможно, члены некой сатанинской секты явились в церковь, дабы справить здесь свой мерзостный ритуал, во время которого мужское тело заменили женским. Однако сколько Бартоломью ни напрягал рассудок, он не постигал, в чем смысл этого кощунственного деяния. Бросив на убитую последний взгляд, он накрыл гроб покрывалом.

– Что ж, теперь осмотрим маску, – предложил де Ветерсет. – Любопытно, что вы о ней скажете.

– Что сказать о деревянной личине? – удивленно взглянул на него Бартоломью. – В точности то же самое, что и вы.

– Когда вы осматриваете труп, доктор, вы всегда видите то, что сокрыто от других глаз, – возразил де Ветерсет. – Надеюсь, то же самое произойдет и с маской.

Они поднялись по лестнице. Бартоломью неохотно прошел за канцлером в маленькую усыпальницу, расположенную в церковном дворе. Взглянув на маску при ярком дневном свете, он убедился, что она чрезвычайно грубо сделана и небрежно размалевана. Однако козлиные рога, приколоченные к маске, к удивлению Бартоломью, оказались настоящими.

– Скорее всего, эти рога куплены в лавке мясника, – предположил доктор. – Что до маски, никогда прежде мне не доводилось видеть ничего похожего. Могу лишь сказать, что она, скорее всего, принадлежит какой-то сатанинской секте.

– Сатанинской секте? – недоверчиво переспросил де Ветерсет. – О какой секте вы говорите?

Бартоломью рассказал ему все, что узнал от Стэнмора. Канцлер слушал, задумчиво прищурив глаза.

– Значит, вам все известно, – изрек он, когда Бартоломью смолк.

В душе доктора шевельнулась досада. Рассказ его совершенно не удивил канцлера – о сатанинских сектах тот знал и без Бартоломью. Однако, поручая Бартоломью и Майклу провести дознание, он не счел нужным поставить их в известность о столь важном обстоятельстве. Хотелось бы понять, что еще он скрывает.

– Вы слыхали об общине Святой Троицы? – осведомился де Ветерсет.

– Насколько я понимаю, это вовсе не сатанинская секта? – ответил вопросом на вопрос Бартоломью.

– Разумеется, нет. Община эта объединяет людей, вознамерившихся искоренить зло и пороки и тем самым предотвратить новую вспышку чумы. Члены этой общины придерживаются высоких целей, противоположных нечестивым намерениям общины Пришествия и общины Очищения, или какие там еще богохульные имена избрали для себя эти дьявольские сборища.

– Вполне вероятно, что убийства – дело рук членов общины Святой Троицы, – предположил Бартоломью. – Они убеждены, что проституция – смертный грех и в наказание за него Господь наслал для нас чуму. Логично будет предположить, что они решили искоренять этот грех самым простым и действенным способом. Кстати, вы знакомы с кем-нибудь из членов этой общины? Мастер Джонстан, часом, не входит туда? Судя по всему, проституция внушает ему глубокое отвращение.

– В этом я вполне с ним солидарен, – усмехнулся де Ветерсет. – Тем не менее я не принадлежу к общине Святой Троицы, как, впрочем, и Эрлик Джонстан. А вот отец Катберт является ее членом. И Николас тоже им был.

Бартоломью прикусил губу, пытаясь осмыслить услышанное.

– Итак, Николас входил в религиозную общину, известную своей ненавистью к служительницам порока, – задумчиво произнес он. – Месяц назад он умер. Однако тело его исчезло, и в гробу вместо него обнаружен труп убитой женщины.

– Совершенно верно, – кивнул головой де Ветерсет, пристально глядя на доктора. – Все это более чем странно, не так ли? Я вижу, вы подозреваете, что Николас – хитроумный убийца, который после собственной мнимой смерти принялся очищать город от мерзостных блудниц. Но я склонен считать, что тело его исчезло вследствие происков нечестивой секты. Он всегда был их ярым врагом и, скорее всего, поплатился за это после смерти. Возможно, они прибегли к черной магии, дабы лишить несчастного Николаса последнего пристанища и вечного покоя.

– Мастер де Ветерсет, я далек от того, чтобы обвинять в убийствах мертвеца, – отчеканил Бартоломью. – Более того, я убежден, что мертвые не способны причинить зло живым. Однако я далеко не уверен, что прочие жители нашего города разделяют мою убежденность. Поэтому нам следует держать произошедшее в тайне. В противном случае в городе пойдет молва, что мертвые университетские клерки бродят по улицам и убивают гулящих женщин. А это, как вы понимаете, может привести к новым волнениям. Возможно, тело Николаса действительно похищено. Но маска ставит меня в тупик. Зачем глумиться над бедной женщиной и надевать на нее маску? Или преступник предполагал, что могила будет вскрыта?

Слова Бартоломью неприятно поразили де Ветерсета.

– Значит, вы уверены, что преступнику было известно о нашем намерении вскрыть могилу Николаса? – пробормотал он.

– Я ничуть не уверен, – покачал головой доктор. – Может статься, преступник рассчитывал, что женский труп в козлиной маске будет обнаружен до того, как гроб опустят в землю, – возможно, во время похорон. Откровенно говоря, я теряюсь в догадках. В одном я уверен: тот, кто надел маску на мертвую женщину, вовсе не желал, чтобы его кощунственное деяние осталось неизвестным.

– Скорее всего, он повредился рассудком, – заметил де Ветерсет.

– Насчет этого ничего не могу вам сказать, – развел руками Бартоломью. – Но, в здравом уме или нет, у него наверняка были основания предполагать, что труп в козлиной маске появится перед людскими взорами.

– От всего этого можно с ума сойти, – вздрогнув, сказал де Ветерсет. – Полагаю, доктор, нам с вами стоит отправиться сейчас ко мне в колледж и поужинать. Вы когда-нибудь бывали в пансионе Фисвика?

Бартоломью отрицательно покачал головой, и де Ветерсет скользнул по нему удивленным взглядом.

– Неужели? – переспросил он. – Кембридж, в сущности, маленький городок. Невозможно пройтись по улице, не встретив знакомых. А вы никогда не бывали в Фисвике, ворота которого расположены прямо напротив вашего колледжа. Согласитесь, это странно.

В ответ Бартоломью лишь молча улыбнулся. В том, что он никогда не переступал порога Фисвика, не было ровным счетом ничего странного. Между университетскими отделениями существовало постоянное соперничество, и их магистры предпочитали держаться друг от друга подальше. Всего лишь месяц назад ссора, вспыхнувшая между студентами двух колледжей, привела к яростной драке. А на прошлой неделе Элкот вознамерился наложить штраф на одного из магистров, вся вина которого состояла в том, что он пообедал в колледже Святого Томаса, и лишь вмешательство Кенингэма спасло злополучного ученого от наказания. Уж наверняка канцлер знает о напряженных отношениях внутри университета лучше, чем кто-либо другой, подумал Бартоломью. Но, вероятно, де Ветерсет говорит пустые слова, пытаясь отвлечься от неприятных мыслей.

– Прежде всего мне необходимо вымыть руки, – заявил Бартоломью, вспомнив о том, что недавно ему пришлось прикасаться к разлагающемуся трупу.

– Зачем? – с недоумением осведомился де Ветерсет. – На вид они совершенно чистые. Вы можете вытереть их о мантию.

Бартоломью бросил на канцлера изумленный взгляд. Он знал, что его привычка непременно мыть руки, завершив осмотр больного, воспринимается в городе как чудачество. Но то, что желание вымыть руки после осмотра трупа не найдет понимания у канцлера, поразило доктора до глубины души. Оставалось лишь надеяться, что пренебрежение де Ветерсета к чистоте не распространяется на кухню пансиона Фисвика.

Они вышли в церковный двор, залитый ярким солнечным светом, и Бартоломью заметил, как канцлер бросил быстрый взгляд в сторону могилы Николаса из Йорка. Сделав несколько шагов к воротам, де Ветерсет остановился и указал на землю.

– Что это? – спросил он, наклоняясь.

– Моя сумка! – радостно воскликнул Бартоломью. – Позавчера у меня ее похитили в одном из переулков здесь, поблизости.

Он схватил сумку и открыл ее. Все содержимое было в целости и сохранности. Сверху лежала свернутая мантия, которую Бартоломью снял незадолго до стычки с оборванцами, под ней – инструменты и склянки с лекарствами. На месте была и тетрадь, куда доктор вносил имена больных и дозы предписанных им снадобий. В волнении Бартоломью заглянул в потайной карман, где хранил особенно сильные и опасные лекарства. Все они оказались целы, и он испустил вздох облегчения.

– Вы понимаете, что это означает? – тревожным шепотом осведомился де Ветерсет. – Тот, кто похитил вашу сумку, знал, что этой ночью могила Николаса будет разрыта. Поэтому он оставил сумку именно здесь в расчете, что вы ее обнаружите.

При этих словах радость Бартоломью улетучилась без остатка. Скорее всего, де Ветерсет был прав. Сумку мог подбросить один-единственный человек – Джанетта из Линкольна. Именно на нее указывали факты. Джанетта была как-то связана с Фруассаром. И сумку похитили у нее на глазах. Судя по всему, она скрылась в зарослях и наблюдала, как они раскапывают могилу, а когда церковный двор опустел, выскользнула из своего убежища и положила сумку на землю.

– На вашем месте, доктор, я бы выбросил все снадобья из этой сумки, – посоветовал де Ветерсет. – Кто знает, в чьих руках она побывала? Вполне вероятно, что лекарства подменили на яды, способные убить ваших больных. История с отравленным замком научила меня осторожности, – добавил он.

Бартоломью повертел сумку в руках. Выглядела она в точности так же, как и прежде, и не возбуждала никаких подозрений. К новой сумке, одолженной у отца Эйдана, Бартоломью никак не мог привыкнуть. Он подолгу рылся в ней, отыскивая необходимые инструменты. И все же Мэттью не мог не признать справедливости опасений канцлера. Бартоломью решил последовать его совету и уничтожить лекарства, но прежде посредством опытов проверить некоторые из них.

Вскоре они с де Ветерсетом оказались у Фисвика – небольшого, обшитого деревом здания, расположенного прямо напротив Майкл-хауза. Во дворе своего колледжа Бартоломью заметил Элкота, проводившего его подозрительным взглядом. Оставалось лишь надеяться, что суровый старший проктор сочтет приглашение канцлера достаточно веским основанием для визита в чужой колледж.

Войдя в дом, Бартоломью вновь выразил желание вымыть руки, чем немало позабавил коллег де Ветерсета. Впрочем, доктор привык к недоуменным взглядам и насмешливым замечаниям. С большинством магистров Фисвика он был знаком, так как каждый день встречался с ними в церкви. Ричард Хэрлинг, едва удостоив Бартоломью кивком, вернулся к спору с другим законоведом о каноническом праве. Эрлик Джонстан приветствовал доктора куда более сердечно. Судя по всему, он успел прийти в себя после ночных событий, хотя лицо его оставалось бледным, а глаза покраснели и воспалились.

Эль, поданный за обедом, выгодно отличался от того, к какому Бартоломью привык в Майкл-хаузе: он был свежим и вкусным. Хлеб, впрочем, оказался скверным, его явно выпекли из залежалой муки. На столе стояло и блюдо с сыром – высохшим, затвердевшим и отнюдь не возбуждавшим аппетита.

Некоторое время магистры обсуждали достоинства и недостатки принятой в Кембридже системы испытательных диспутов. Затем Джонстан начал сетовать на чрезвычайно утомительные обязанности младшего проктора. Де Ветерсет и Хэрлинг сидели рядом и говорили о собрании общины Очищения, назначенном на завтрашний день. Бартоломью сделал вид, что внимательно слушает скучные жалобы Джонстана, и старался не пропустить ни слова из их разговора. Похоже, предстоящее сборище сатанинской общины внушало немалое беспокойство и канцлеру, и старшему проктору.

– Вспомните, что произошло в прошлый раз, – донесся до Бартоломью приглушенный голос Хэрлинга. – На следующий день в церкви Святого Иоанна Захарии нашли множество обгоревших факелов, а на алтаре кровью был нарисован таинственный знак.

Бартоломью затаил дыхание. Разрозненные нити, ведущие к разгадке тайны, постепенно связывались в его сознании. Вне всякого сомнения, козлиная маска на голове убитой женщины в могиле Николаса – дело рук сатанистов. Значит, убийства остальных женщин также связаны с черной магией и дьявольскими культами. Здоровенный незнакомец, с которым Бартоломью схватился в саду, закрывал лицо красной маской, явно желая выдать себя за посланца ада.

С какого же конца распутывать этот клубок? Первым делом следует вновь увидеться со Стэнмором и узнать, не выяснил ли тот что-нибудь еще, решил Бартоломью. Потом необходимо отыскать родственников Фруассара и Джанетту из Линкольна. Внезапное обретение похищенной сумки доказывало, что Джанетта по-прежнему в Кембридже, хотя ей и удалось ускользнуть от клерков де Ветерсета. Возможно, Мэттью надо самому отправиться на поиски. Однако не следует забывать, что такие поиски сопряжены с немалым риском. К тому же Джанетте прекрасно известно, что Бартоломью хочет поговорить с ней. И если она не желает разговора, она сумеет его избежать, а все усилия Бартоломью окажутся напрасными.

Разумеется, можно предпринять еще один шаг: побеседовать с родными и знакомыми убитых женщин. Возможно, у них есть свои предположения и догадки и они готовы ими поделиться. Нет ничего удивительного в том, что подруги убитых, в большинстве своем тоже женщины легкого поведения, не пожелали разговаривать с Талейтом. Ведь люди шерифа постоянно досаждают им, мешают заниматься их промыслом и угрожают арестом. Надо непременно поговорить с Сибиллой, решил Бартоломью. Это единственная проститутка, с которой он был знаком. К тому же именно Сибилла обнаружила мертвую Исобель.

Да, не следует забывать еще об одном обстоятельстве. Фрэнсис де Белем убили в саду Майкл-хауза, однако до пансиона Фисвика отсюда рукой подать. Бартоломью окинул взглядом магистров, сидевших за главным столом. Де Ветерсет, Хэрлинг, Джонстан. Достойные и уважаемые люди. Но вдруг кто-то из них был любовником Фрэнсис? Конечно, никто из этих почтенных ученых мужей не отличается внешней привлекательностью. Дородный де Ветерсет лицом откровенно напоминает откормленную свинью. Грязные сальные патлы и сероватая кожа, которыми природа наградила Хэрлинга, тоже производят отталкивающее впечатление. Что до Джонстана, то на макушке у него просвечивает изрядная плешь, а длинные желтые зубы выдаются вперед, как у грызуна. Неужели молодая красивая Фрэнсис польстилась на кого-то из них? Бартоломью трудно было в это поверить. Правда, сестра его, Эдит, постоянно уверяла, что мужчине не постичь женской души, ибо женщины в своих пристрастиях руководствуются соображениями, недоступными мужскому уму.

Тут до Бартоломью дошло, что Джонстан задал ему какой-то вопрос и теперь ожидает ответа. Круглые голубые глаза Джонстана, устремленные на собеседника, светились от любопытства. Бартоломью смешался, не зная, как скрыть свое невнимание от любезного соседа по столу.

– О да, – промямлил он наконец, надеясь, что столь немногословный ответ поможет ему не попасть впросак.

Джонстана, однако, этот ответ привел в недоумение.

– Моя матушка всегда твердила то же самое, – сказал он, пожав плечами. – Но до сих пор ни один из докторов не разделял ее мнения. Что ж, я скажу ей, что она может лакомиться им, сколько душе угодно.

Любопытно все-таки, о чем шла речь, вздохнул про себя Бартоломью. Оставалось лишь надеяться, что неведомое лакомство, к которому питала пристрастие матушка Джонстана, не пойдет ей во вред.

Покинув Фисвик, Бартоломью, согласно распоряжению канцлера, направился в замок, дабы сообщить Талейту еще об одной жертве неведомого убийцы. Де Ветерсет вынужден был признать, что они не имеют права хранить в тайне очередную страшную находку, и неохотно согласился поставить шерифа в известность. На прощание канцлер напомнил Бартоломью, что о трупе Фруассара ему следует молчать, ибо огласка чревата новыми убийствами.

Бартоломью провели в тот же самый кабинет, где минувшим днем беседовал с шерифом Майкл. Поначалу Талейт отказался его принять, заявив, что он слишком занят и не собирается тратить время на досужую болтовню с университетскими бездельниками. Бартоломью пришлось сообщить сержанту о новой жертве убийцы. Тому ничего не оставалось делать, кроме как проводить доктора в кабинет шерифа. Едва войдя, Бартоломью понял, что вчерашний разговор с Майклом настроил шерифа против всех представителей университета. Врач с раздражением подумал, что друг его мог бы быть поучтивее. Если они с шерифом действительно желают поймать злоумышленника, им следует помогать друг другу, а не предаваться пустым раздорам.

Бартоломью попытался исправить дело и осведомился у Талейта о здоровье жены и маленького сына. Когда ребенок появился на свет, кожа его имела странный желтый оттенок. Повитуха непререкаемым тоном заявила, что в теле младенца слишком много желтой желчи и, дабы привести жизненные соки в равновесие, необходимо пустить ему кровь. Кровопускание традиционно считалось прерогативой цирюльников, однако после черной смерти в городе остался один-единственный представитель этого славного ремесла – никому не внушавший доверия Робин из Гранчестера. Именно поэтому к ребенку пригласили Бартоломью.

Осмотрев новорожденного, доктор заявил, что в кровопускании нет ни малейшей необходимости. Вместо этого он посоветовал нанять ребенку кормилицу и прописал легкую настойку ромашки, чтобы облегчить лихорадку и вызвать целительный сон. Появление в доме кормилицы позволило матери новорожденного отдохнуть, и вскоре, несмотря на мрачные предсказания повитухи, мать и младенец стали быстро поправляться. Правда, осмотрев роженицу, Бартоломью вынужден был признать, что вследствие полученных при родах повреждений она более не сможет иметь детей. Во время своего последнего визита в дом шерифа доктор с удовольствием убедился, что мать и ребенок здоровы, веселы и более не нуждаются в его услугах.

Тем не менее Талейт принял вопрос Бартоломью с откровенной враждебностью и погрузился в чтение бумаг.

– Какое вам дело до моей семьи? – процедил он, не поднимая головы.

Подобный ответ обескуражил Бартоломью. На правах доктора он всегда осведомлялся о самочувствии своих знакомых, и те отвечали ему с неизменной готовностью. Должно быть, Талейт поссорился с женой, решил Бартоломью. Не пытаясь более завоевать расположение шерифа, он перешел прямо к цели визита. Услыхав о том, что найдено тело еще одной убитой женщины, Талейт утратил напускное хладнокровие и в ужасе вскочил со стула.

– Господи боже, еще одна мертвая потаскуха! И снова с перерезанной глоткой!

Бартоломью молча кивнул, ожидая, пока шериф успокоится.

– Скорее всего, эту женщину убили и положили в гроб Николаса около месяца назад, – сообщил он, когда Талейт опустился на стул. – Вечером накануне похорон канцлер и его клерки оставили гроб с телом Николаса в часовне. Отец Катберт утверждает, что гроб был запечатан, прежде чем церковь закрыли на ночь. На следующее утро останки Николаса собирались предать земле. Однако ночью кто-то похитил его тело и заменил его телом убитой женщины.

– Но зачем? – вопросил Талейт, задумчиво покачав головой. – Я не вижу причин для столь мерзостного деяния.

– Я тоже пребываю в полной растерянности, – развел руками Бартоломью. – Неизвестный злоумышленник никак не мог знать, что впоследствии могила Николаса будет вскрыта. Полагаю, он рассчитывал, что подмену обнаружат прежде, чем гроб опустят в могилу.

– Значит, по-вашему, убийца хотел, чтобы в гробу Николаса нашли женский труп? – спросил Талейт, теребя свою жидкую бородку. – Да, по всей видимости, так оно и есть. Ведь тела прочих своих жертв он оставлял в довольно многолюдных местах. Например, в саду вашего колледжа, доктор.

– Есть еще одно крайне неприятное обстоятельство, – произнес Бартоломью. – На убитой была козлиная маска.

– Козлиная маска? – изумленно выдохнул Талейт. – Доктор, вы смеетесь надо мной?

– Ничуть, – покачал головой Бартоломью.

Шериф подошел к окну и выглянул во двор, где солдаты с ленцой занимались фехтованием.

– Что ж, – произнес он, резко поворачиваясь. – Я не имею понятия, что скрывается за этим. Вне всякого сомнения, происшествие чрезвычайно странное. Но в мире часто творятся странные вещи.

К счастью, подобные вещи творятся не столь уж часто, возразил про себя Бартоломью, удивленный явным нежеланием шерифа говорить о козлиной маске и об осквернении трупа. Не было ли наигранным потрясение, выказанное Талейтом при известии о новой жертве? Так или иначе, доктору оставалось лишь вновь сменить тему.

– Насколько я понимаю, мастер Талейт, вам известны некие факты, и они позволяют утверждать, что смерть всех этих женщин – дело рук одного злоумышленника? – осведомился Бартоломью. – Возможно, убийца оставлял на телах метки или знаки?

Бартоломью хотел выяснить, был ли нарисован маленький кровавый круг на ноге первой жертвы преступника, Хильды.

– О да, – кивнул Талейт, вперив в доктора взгляд холодных голубых глаз. – У всех женщин перерезаны глотки. У всех сняты башмаки. Согласитесь, совпадений вполне достаточно.

– А больше вы ничего не заметили? – настаивал Бартоломью.

В глазах Талейта вспыхнули подозрительные огоньки.

– На что вы намекаете, доктор? – вкрадчиво спросил он, по-прежнему сверля Бартоломью глазами.

– У меня и в мыслях нет на что-то намекать, – пробормотал Бартоломью, не сумев скрыть своего смущения.

Он уже горько сожалел о том, что пустился в расспросы. Надо было оставить это Майклу – монах поднаторел в подобных делах и умел отыскать ключ к каждому. На память доктору пришли слухи о том, что шериф проводит расследование недавних убийств с намеренной небрежностью. Именно так считали Майкл, де Белем и Стэнмор. Возможно, здесь есть доля истины и бездействие шерифа вызвано некоей особой причиной.

Талейт приблизился к доктору вплотную, поглаживая рукоятку маленького кинжала на поясе.

– Вы что-то скрываете, доктор? – произнес он с откровенной угрозой в голосе. – Как видно, выполняя распоряжение канцлера, вы узнали нечто важное?

Бартоломью мысленно послал к чертям де Ветерсета, взвалившего на него тягостное поручение, и его болтливых клерков, не преминувших разболтать об этом всему городу. Потом он выругал себя за неумение убедительно лгать. Будь на его месте находчивый Майкл, он сумел бы вытянуть из шерифа что угодно. Бартоломью лишь молча покачал головой и встал, намереваясь уйти. Однако Талейт положил ему руку на плечо и заставил опуститься обратно на стул. Бартоломью бросил тоскливый взгляд в сторону открытой двери. Конечно, он без труда справился бы с тщедушным Талейтом. Но во дворе его наверняка остановили бы солдаты шерифа. Словно прочитав мысли доктора, Талейт позвал стражников, и двое дюжих молодцов встали в карауле у дверей.

– Вы разумный человек, доктор, – произнес шериф, извлекая из ножен кинжал и играя им. – Если вы попытаетесь бежать, вам не уйти отсюда живым. Сейчас у нас есть два пути. Я могу посадить вас под арест и допрашивать до тех пор, пока вы не выложите мне все, что знаете. Или вы расскажете мне добровольно. Какой путь кажется вам предпочтительным?

Бартоломью пребывал в полном смятении. Он явился к Талейту с твердым намерением открыть то немногое, что было известно об убийствах женщин, – рассказать о кровавом знаке, который оставлял злоумышленник, а также о возможной связи между козлиной маской в гробу и колдовскими сектами. Хотел он сообщить и о том, что к смерти гулящих женщин может иметь отношение Николас из Йорка. Но теперь доктора одолели сомнения. Подозрение, что шериф является членом одной из нечестивых сект, практикующих черную магию, с каждой секундой крепло в душе Бартоломью. Нарочитое равнодушие, с каким шериф принял известие об обнаруженной в гробу козлиной маске, показалось Бартоломью весьма странным. Может статься, Талейт знает, кто повинен в убийствах, но руки его связаны, ибо он принадлежит к той же общине, что и преступник. Доктор уже успел понять, что члены общин и гильдий горой стоят друг за друга.

– Я рассказал вам все, что мне известно, – отчеканил Бартоломью, стараясь привести в порядок скачущие мысли. – Я хотел лишь узнать, не оставил ли преступник на телах других убитых женщин каких-либо таинственных знаков. Возможно, там были символы, связанные с козлом, подобно той маске, что мы обнаружили минувшей ночью.

По себя Бартоломью отметил, что почти не кривит душой. Ему и в самом деле было известно не многое. Связь между убийствами, черной магией, городскими общинами и университетом пока что оставалась лишь догадкой и смутно брезжила в его сознании.

– Что за околесицу вы несете, доктор! – злобно проскрежетал Талейт. – Вы же собственными глазами видели четверых из пяти жертв. И имели возможность убедиться, что никаких козлов, живых или мертвых, рядом с ними не было!

– Я говорю о тайных знаках, а не о живых или мертвых козлах, – пожал плечами Бартоломью. – Вы спросили, что мне удалось узнать, и я поделился с вами своими предположениями. По моему скромному разумению, прежде всего необходимо выяснить, что объединяет все эти убийства. Именно так мы можем найти нить, которая приведет нас к преступнику.

– А по моему скромному разумению, ваши предположения смехотворны, – надменно заявил Талейт.

Спрятав кинжал в ножны, он вплотную приблизился к Бартоломью.

– На это раз я, так и быть, отпущу вас восвояси, доктор. Можете продолжать свое дознание относительно мертвого монаха из университетского сундука. Но если вам удастся выяснить какие-либо обстоятельства, проливающие свет на убийства городских шлюх, вы должны незамедлительно поставить меня в известность. И упаси вас бог что-либо утаить. Как только я узнаю об этом, я тотчас отдам приказ о вашем аресте. И никакие протесты и жалобы университетского правления не облегчат вашу участь.

На Бартоломью угрозы Талейта не произвели сильного впечатления, и он невозмутимо поднялся со стула. Шериф явно недооценивал силу университета, неизменно находившего поддержку у церковных властей. Посмей Талейт арестовать Бартоломью, подобный шаг был бы расценен как вопиющее ущемление прав университета, противоречащее основным положениям канонического закона. Объединив усилия, ученые и церковь, несомненно, вынудили бы шерифа освободить узника. Большинство магистров становились церковнослужителями именно потому, что желали заручиться защитой канонического закона.

Талейт эффектным жестом указал доктору на дверь. Пересекая внутренний двор, Бартоломью ощущал на себе холодный взгляд шерифа – вне всякого сомнения, Талейт следил за ним из окна. Дойдя до Большого моста, доктор остановился. Горожане упорно растаскивали камни, из которых был сложен мост, и теперь Бартоломью пытался определить, много ли камней исчезло с тех пор, как он проходил здесь в последний раз. Он оперся на перила и замер, уставившись на бурлившую внизу воду. Как видно, шериф не так уж сильно занят расследованием, сокрушался про себя Бартоломью. По крайней мере, он не стал жалеть времени на запугивание безобидного доктора.