Текст книги "Пендрагон (ЛП)"

Автор книги: Стивен Лоухед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Я решил, что теперь вернусь в тот мир, который оставил позади. Видимо, я ошибался, а может, она имела в виду нечто другое. Я ждал. Никто не появлялся. И все же что-то удерживало меня на высоком холме целый день и ночь.

Наверное, я спал, но тут же проснулся, ощутив приближение новой девы. Она подошла и встала рядом с высоким камнем.

– Приветствую тебя, – сказала она и улыбнулась. Зубы у нее были ровные и белые, лоб высокий и гладкий; глаза казались очень яркими. Зелено-золотая мантия не прикрывала босых ног.

В руках она держала сверток. Развернув ткань, она показала мне… мою собственную арфу.

– Что это? – спросила она голосом, способным очаровать птиц в небе. Я еще только думал, как ответить, а она уже предупредила: – Ты думаешь, что знаешь, но так ли это на самом деле?

– Я мог бы ошибиться, если бы не играл на этом инструменте тысячи раз, – ответил я. – Это моя арфа.

Она грустно покачала головой.

– Хотя ты утверждаешь, что это арфа, ясно, что ты не знаешь. Ибо если бы ты говорил правду, инструмент громко пропел бы свое имя. Звук твоего голоса вызвал бы музыку.

Девушка отвернулась и с грустью прислонила арфу к иссеченному рунами торчащему камню.

– За мной придет другой, он поведет тебя обратно тем же путем, которым ты пришел, – сказала она и исчезла, оставив меня в одиночестве.

Я ждал еще три дня и три ночи, и на четвертый день проснулся, чтобы увидеть высокого юношу, стоящего у камня – настолько неподвижного, что он сам мог быть частью этого камня. Как и у первой женщины, его волосы были темными, а глаза зелеными. На плечах плащ, голубой, как небо, из-под него виднелась зеленая рубашка. Дополняли наряд золотистые штаны с белым поясом. В руках он держал большую чашу.

Я встал и сердито сказал ему:

– Я долго ждал тебя.

– Даже если каждый удар сердца приравнять к тысяче лет, – ответил он, – ты не ждал и половины времени, потраченное на твое ожидание мной. – При этом он гневно сверкнул на меня глазами, подобными черным грозовым тучам. – Я ждал тебя всю жизнь.

– Кто ты?

– Я – Король Лета, – ответил он.

– Я ваш слуга, господин. – Я преклонил перед ним колени.

– Встань, маленький человек. Ты никогда не был моим слугой, – усмехнулся он. – Ибо как может слуга не узнать своего господина?

– Но я никогда вас не видел, – оправдывался я. – Но и без того готов служить вам во всем.

– Нет. Ты – фальшивый слуга. Будь ты и в самом деле моим слугой, услышал бы мой призыв. И знал бы, что у меня в руках.

– Но как вы могли звать меня, даже не зная моего имени?

– Мирддин, – ответил он печально, – еще до начала мира я воспевал твое имя.

– Простите меня, господин, – воскликнул я. – Я не слышал… я не знал.

Он посмотрел на меня с печалью и презрением и поставил чашу рядом с арфой. Я понял, что сейчас он уйдет.

– Господин, умоляю вас! Не уходите! – взмолился я.

Он остановился и оглянулся через плечо.

– После меня придет другой, он поведет тебя обратно тем же путем, которым ты пришел.

Затем Летний Король исчез, и я снова остался один. Я смотрел на камень и высеченные на нем символы; смотрел на арфу, но не играл на ней; и думал о смысле чаши.

Снова минули три дня и три темных ночи на вершине одинокого холма. Разбудили меня на этот раз удивительные звуки. Я встал и прислушался. Кто-то пел чистым, сильным голосом. Мое сердце забилось быстрее. Я узнал этот голос... хотя слышал его только один раз прежде – ибо нет подобного ему на всем свете, и вообще нигде больше. Я слышал голос, я узнал его!

Талиесин!

Глава 4

Ко мне приближался великолепный мужчина: блестящие волосы, как мерцающий лен, темно-голубой плащ, похожий на ночное небо, усыпанное звездами; белая туника, штаны из мягкой кожи. В правой руке он держал рябиновый посох, а через плечо на ремне висела арфа. Так мог бы выглядеть могучий бард Пендервид. Я застонал от сожаления, когда понял, что таких бардов на земле больше нет.

Великий Свет, где сильные мужи былого, чьи слова оживляли мертвых и воспламеняли добро в самых холодных сердцах? Где люди, славные великими делами, о подвигах которых слагают легенды?

– Привет тебе, Талиесин! – воскликнул я, спеша ему навстречу. Он, казалось, не слышал меня, потому что намеревался пройти мимо. – Талиесин, подожди! – закричал я. Он остановился и взглянул на меня, но не поздоровался.

– Я тебя знаю, маленький человек? – спросил он, и вопрос пронзил меня, как удар меча.

– Знаешь ли ты меня?! Но я… Талиесин, я твой сын.

Он внимательно осмотрел меня с головы до ног.

– Это ты, Мирддин? – спросил он наконец. Губы его неодобрительно поджались. – Что с тобой стало, сын мой?

– А что со мной такое? – ошеломленно спросил я. – Неужто я так сильно изменился?

– Сказать по правде, если бы ты сейчас не окликнул меня по имени, я бы тебя не узнал. – Он указал на инструмент, прислоненный к камню. – Это арфа Хафгана. Зачем она здесь?

Я смутился, поднял арфу и взял пару аккордов. Ничего, кроме бессмысленного набора звуков, мне извлечь не удалось. Я попытался спеть что-нибудь и смог издать только какой-то задавленный звук.

– Хватит! – воскликнул он. – Если не умеешь играть, оставь эту вещь! В твоих руках она бесполезней гнилой палки.

Затем он подвел меня к вершине холма и указал на голубовато-зеленое море, расстилавшееся под нами. Он велел посмотреть и сказать, что я вижу.

– Я вижу царство Могущественного Манавидана, – ответил я, – отделяющее островные народы друг от друга.

– А там? – Он указал на длинную полосу вдоль побережья.

– Я вижу волны, непрестанно движущиеся, белоснежных слуг Владыки Моря.

Талиесин нахмурился.

– Это не волны. Посмотри еще раз, Невежественный, но на этот раз смотри внимательно. Скажи мне, что ты видишь.

Сколько я не смотрел, я видел лишь волны, накатывающиеся на берег и отступающие. Талиесин казался очень недовольным моим ответом.

– Как это может быть? – вскричал он. – Ты смотришь и не видишь! Тебя оставил Свет проницательности?

Он простер руку к горизонту и широко растопырил пальцы.

– Это не волны, – заявил он. – Это лодки людей, бегущих с родины. Бритты уходят, Мирддин, в такой спешке и в таком количестве, что даже океан волнуется.

Как только он произнес эти слова, волны и в самом деле превратились в лодки, белые гребни стали парусами, их были сотни и сотни, тысячи и тысячи, и все держали путь от берегов Инис Прайдейн.

– Куда они идут? – спросил я, понимая, что вижу катастрофу, еще не бывалую на Острове Могущественных со времен создания.

– Они бегут в царства, гораздо более низкие, чем земля их рождения, – печально ответил Талиесин. – Там их ждет тяжелая жизнь под властью недостойных правителей.

– Но почему? Почему они покидают земли и короля?

– Они боятся, – просто объяснил Талиесин. – Их надежда не оправдалась, и свет, питавший ее, погас.

– Их надежда – Артур, его жизнь – их свет, – возразил я. – Они напрасно бегут, ведь Верховный Король жив, и он в Британии.

– Да, – согласился Талиесин, – Артур жив, но откуда им знать? Нет никого, кто воспел бы его деяния, некому вознести ему хвалу и таким образом воспламенить души людские. – Он обратил на меня обвиняющий взгляд. – Где барды, воспевающие доблесть Артура и зажигающие мужество в сердцах людей?

– Я здесь, отец, – сказал я.

– Ты? Ты, Мирддин?

– Поскольку я главный бард Британии, – сказал я с гордостью, – это мой долг и мое право. Я воспеваю подвиги Артура.

– Это как? – удивленно спросил он. – Ты не в состоянии прочитать надписи на камне, ты не можешь извлечь музыку из сердцевины дуба; ты не можешь пить из возвышенной чаши. Возможно, ты – главный бард муравьев и насекомых, но ты не Истинный Бард Британии.

Его слова больно задели меня. Я опустил голову, щеки горели от стыда. Он говорил правду, и мне нечего было ответить.

– Услышь меня, Сын Мой, – возгласил Талиесин. Его голос, подобно урагану, сотряс вершину холма праведным презрением. – Когда-то ты мог воспеть все формы мира, слова повиновались тебе. Но теперь твой голос слаб, он недостоин барда. Ты растратил все, что имел, а имел немало.

Я не выдержал этого сурового упрека.

– Пожалуйста, отец, – вскричал я, падая на колени, – помоги мне. Неужели я ничего не могу сделать, чтобы повернуть волны вспять?

– Кто может повернуть вспять время? Кто может остановить летящую стрелу? Никто не может вернуть яблоко, упавшее с ветки. Не остановить людей, уходящих из дома, и все же Остров Могущественных еще можно спасти.

Я воспрянул духом.

– Прошу тебя, господин мой, скажи мне, что надо сделать, и это будет сделано, – поклялся я. – Пусть даже ради этого я перестану дышать, пусть на это уйдут все мои силы, я сделаю это.

– Мирддин, сын мой любимый, – вздохнул Талиесин, – ты назвал наименьшую цену. То, что следует сделать, обойдется намного дороже. Я подскажу тебе: ты должен вернуться тем же путем, которым пришел.

Прежде чем я успел попросить его объяснить, что он имеет в виду, Талиесин поднял руки на манер барда – одну над головой, другую на уровне плеч, развернув обе ладони наружу. Повернувшись лицом к камню, он запел.

О, звук его голоса наполнил меня такой тоской, что я чуть не упал в обморок. Услышать звук этого волшебного голоса означало познать силу Истинного Слова. Я услышал и внутренне содрогнулся, до меня дошло осознание того, чем я располагал когда-то, а потом умудрился утратить.

А Талиесин пел. Высоко поднятая голова обнажила напрягшиеся жилы шеи, руки Барда сжимались от напряжения. Чудо из чудес, торчащий на вершине холма камень, холодное безжизненное вещество, начал меняться на глазах: каменный столб округлялся и вытягивался, утолщался, тянулся к небу. Возникли выступы, похожие на обрубки ветвей, они удлинились и раздвоились, превратившись во множество ветвей, ветви сформировали красивую крону большого лесного дуба, украсились листвой, блестящей, темно-зеленой, с серебристой изнанкой, как у березы.

Новоявленное дерево широко простерло крону над вершиной холма, отвечая песне Талиесина. Сердце мое разрывалось от восторга: песня Барда не только создала дуб, но легко удерживала эту форму; от бесподобной мелодии, совершенно новой, казавшейся невозможной, перехватывало дыхание. На моих глазах дерево вспыхнуло ярким пламенем и начало гореть. Красные языки огня проросли среди ветвей, словно танцующие цветы. Я испугался того, что чудесное дерево погибнет и вскрикнул в тревоге. Я протянул руки к огню и увидел, что пламя разделило дерево пополам, сверху донизу: одна половина стояла, объятая пламенем, красно-золотая на фоне светлого ночного неба; вторую половину покрывала сплошная листва, и она зеленела при ярком дневном свете.

Вот! Между одним мигом и другим дерево сгорело, но осталось целым.

Талиесин оборвал песню и повернулся ко мне. Посмотрев на меня глазами мастера, только что преподавшего урок своенравному ученику, он спросил:

– Что ты видишь теперь?

– Я вижу живое дерево, выросшее из камня, – ответил я. – Я вижу дерево наполовину в огне, наполовину с живыми листьями. Часть дерева горит, не сгорая, часть недоступна огню, на его ветвях рождаются все новые серебряные листья.

Отец одобрительно улыбнулся, и мое сердце забилось быстрее.

– Возможно, ты и вправду мой сын, – с гордостью произнес он.

Он протянул руку к дереву, и пламя взметнулось выше, искры взлетели в ночное небо и стали звездами. Птицы слетались к зеленой половине живого дерева, исчезая в листве. На ветвях появились маленькие золотистые яблочки; птицы ели их, утоляя голод.

– Вот, – промолвил Бард, – вот путь, которым ты должен идти, сын мой. Смотри и запоминай. – Он сжал мое плечо. – А теперь ты должен идти.

– Позволь мне остаться, хотя бы ненадолго, – умолял я. – У меня так много вопросов!

– Я всегда с тобой, сын мой, – мягко сказал он. – Прощай, Мирддин, мы еще встретимся.

Я помню, как стоял один на вершине холма перед полусгоревшим, полуживым деревом. Не знаю, сколько я пробыл там. Я пытался решить загадку, повторяя слова: «вот путь, которым ты должен идти». Но я не находил решения. Погода изменилась; резкий ветер, сырой и холодный, продувал меня насквозь. Начался сильный дождь, капли обжигали кожу, словно гнали меня прочь.

Накинув плащ, я в последний раз оглянулся через плечо. Одинокий дуб превратился в темную рощу, и я понял, что мне надо войти туда. Да, обратный путь вел теперь только через рощу, и все же я не решался…

– Великий Свет, – взмолился я наконец, – не покидай меня в этом темном месте. Будь моим Спасителем и проводником во всем, что бы ни случилось со мной. И если Тебе угодно, Господи, пошли мне благополучное возвращение. Отдаю себя под защиту Твоей Быстрой Верной Руки и умоляю ангелов небесных хранить меня. Я войду туда, но позволь найти Тебя и там. Даже если мне суждено подняться к луне и звездам, пусть и там я найду Тебя. Куда бы я не шел, да не оставит меня вера в то, что где бы я ни был, там будешь и Ты; я в Тебе, а Ты во мне. В жизни, в смерти, в жизни загробной, Свет Великий, поддержи меня. Предаю себя в руки Твои! – С этими словами я вошел в рощу.

Тропа передо мной лежала безмолвная, воздух был тяжелым и пах свежей землей. Ни единый луч не озарял мой путь. Я словно блуждал в царстве теней, живой, но покинувший мир живых. Огромные корявые стволы деревьев, почерневшие от старости и покрытые шрамами от грызущего их времени, казались столбами, держащими кровлю из листьев, такую плотную и зеленую, что меня окутывала сплошная мгла. Я шел размеренно, никто не следил за мной, ни один звук не рождали мои шаги.

Я вошел в подлинный неметон^[12]. Шагая среди деревьев, я вдруг узнал это место – Брин Челли Дду, священная роща на Святом острове. Хафган, благословенный Хафган рассказал мне об этой роще, когда я был мальчишкой.

Здесь все еще витали мысли и чувства друидов, творивших тайные обряды. Эти деревья были старыми еще тогда, когда Рим представлял собой грязный загон для скота. Они были свидетелями восхождения и упадка королей и империй; неспешного течения лет, они видели, как неторопливо и непрерывно вращается Колесо Фортуны. Они хранили Остров Могущественных с первых дней, когда роса Творения была еще свежа на земле. Брут, Александр, Клеопатра и великий Констанций приходили и уходили под их пристальным взглядом. Ученые-друиды вели высокомудрые беседы под их корявыми ветвями, они впитали сны многих, спавших на земле возле их корней.

Хафган рассказывал мне о том ужасном дне, когда римские легионы вошли в рощу на Святом острове. Барды Британии падали под ударами римских мечей, и не было у них ни доспехов, ни оружия для защиты. Но при всей гениальности римский военный ум так и не понял, что вовсе не Ученое братство, а сама Роща была их истинным врагом. Если бы они сожгли или выкорчевали деревья, они бы уничтожили Братство Бардов и победили навсегда.

Неисправимые реалисты, люди с практичными навыками и холодной логикой, римляне и помыслить не могли, им следует сражаться с деревьями, главным символом друидов. А мудрые друиды знали, что плоть слаба, она живет свой короткий век и уходит. Они приносили тленное в жертву нетленному, хороня своих мертвых в корнях. Умершие служили вечноживущим, и тем самым обретали жизнь почти вечную. Римские полководцы, холодно наблюдавшие за избиением, так и не догадались, что видят собственное крушение. Ибо каждая капля крови друида обеспечивала будущую победу, а каждая смерть друида – триумф.

Римлян уже нет, а Ученое Братство живет. Многие, очень многие в конце своих поисков Истины пришли к осознанию Иисусова Креста. Самые мудрые стали Братством Христа. Сила святой рощи – источник, из которого черпает Святая Церковь. Великий Свет вольно дышит, где хочет. Да будет так!

Тропа привела меня к холму посреди рощи. Я знал, что он будет там: каменное возвышение, покрытое землей и дерном. Вход едва угадывался во мраке. Это была гробница – и реальная, и символическая, ибо, как всем известно, истинные символы сильнее реальности. Там, внутри действительно покоились мертвые. Мудрые знали, что Искатель мог лечь среди костей прославленных умерших былых дней, чтобы его живые кости впитали знания останков его отцов.

Пришла и моя очередь. Теперь Искателем был я.

Подойдя к входу в курган, я поднял лицо к небу, но сквозь густую крону переплетенных ветвей увидел лишь тусклое золотое свечение. Стволы могучих тисов казались чёрными как железо даже на фоне жуткого сумрака. Здесь царило безвременье. Подняв руки по обе стороны от головы, я воскликнул:

В каждом мысе, ручье, и болоте;

Пересекая долины, идя сквозь леса,

Господин мой, Иисус, поддержи меня,

Христос торжествующий, будь мне щитом!

Великий Милосердный, стань моим миром:

На каждом перевале, на каждом холме,

В каждом мысе, ручье и болоте;

Каждый ложится, каждый встает,

То ли в этом мире, то ли в ином.

Я наклонил голову и шагнул в проем холма. Внутри оказалось совсем не тесно, я мог стоять во весь рост. Я направился вглубь холма, минуя каменные ниши с обеих сторон. Переступил порог и пошел дальше через усыпальницы, в некоторых до сих пор хранились кости древних мертвецов. Я дошел до третьего порога и переступил его, войдя в очередной зал – круглый, как чрево, и почти такой же темный. У меня за спиной возник странный мерцающий свет, моя тень заплясала по стенам вокруг.

Стены зала покрывала белая известь и голубые узоры: спирали и солнечные диски, изображения рогатого Цернунноса^[13]. Белая краска отслоилась, а синева осталась пятнами на камне. Возле одной из стен были аккуратно сложены кости: круглые, побелевшие от времени черепа, тонкие изогнутые ребра, бедренные кости.

Я думал о том, как призрачна плоть, думал о вечности. Я размышлял об Орле Времени, который точит свой клюв о гранитную гору этого царства миров: когда каменная гора сотрется в песок, орел улетит в гнездо, откуда прилетел.

Я протянул руку к тонкой берцовой кости. Вдруг земля под ногами просела. Пол зала со временем ослаб и провалился под моим весом. Я рухнул в черноту Аннума; подземное царство поглотило меня.

Черная смертная тьма вокруг. Мир света и жизни остался где-то далеко вверху, потух, как просверк молнии в бурю. Надежды покинули меня, и лишь слабеющие чувства еще позволяли держаться за свое человеческое естество.

Я падал, кувыркаясь, поворачиваясь, падал все ниже и ниже, мимо корней и камней, мимо родников, озер и подземных ручьев. Далеко-далеко внизу я слышал грохот могучего водопада. Я попытался принять нужное положение, чтобы не сильно удариться о темную воду, и мне это удалось. Но я падал быстро и погрузился глубоко. Выплыть на поверхность мешала намокшая одежда. Оставалось лишь погружаться все глубже и глубже, в холодную глубоководную могилу.

Меня подхватило и понесло быстрое течение. Я пролетал над какими-то шпилями и расселинами, над бесплодным и унылым ландшафтом. Я дрейфовал у самых корней мира, глубже, чем заплывал самый большой кит, глубоко в царстве Афанка^[14] я парил, качаясь на невидимых волнах.

Странствие мое длилось эоны, без дыхания, без зрения, без чувств, – только чистый дух, влекомый медленным круговоротом невидимого океана Аннуна^[15]. Я безвольно двигался туда, куда влекло меня течение. Я стал легким и тонким, как мысль, и как мысль свободным.

Мирддин Эмрис стал ничем, меньше, чем ничем. Бесследным было мое путешествие, неизвестное и незримое никому, кроме Бога. Куда я ходил – вовне или внутрь? Какая разница? Проплывая над изломанными просторами Преисподней, над моей собственной иссохшей душой, я не задавался этими вопросами. Темнота бездны вокруг была моей внутренней тьмой, и пустота была моей собственной пустотой. Я был не более чем рябью на гребне тайной волны. Я был мимолетным крошечным водоворотом в тайной глубине. Я был ничем.

Тишина гробницы поглотила меня – душная, твердая, как гранит, и такая же тяжелая. Я громко выкрикнул свое имя, но мой голос не мог преодолеть этот гнет, и слово упало к моим ногам, как мертвая птица. Огромная мертвая тишина окутала меня, словно я погрузился в океан загустевшей на огне смолы.

Я брел неведомо куда, полз по неровному каменному полу, спускаясь все ниже, в безмерную и жадную тьму.

Время от времени мне попадались трещины, и я мельком замечал тусклое мерцание зловещего пламени где-то далеко внизу. Одна из таких щелей выплюнула горячую струю газа, словно отрыгнул огненный дракон. Жар обдал меня с шипящим вздохом. Глаза защипало, а ноздри горели от едкой, сернистой вони. Из глаз текли слезы, текло из носа, я судорожно с хрипом дышал и вскрикивал от каждого шага.

Но в какой-то момент мне стало казаться, что рядом со мной, немного впереди идет еще кто-то. Женщина. Наверное, она была со мной с первого шага, но меня настолько поглотили мои страдания, что я ее попросту не заметил.

Я знал, как знают во сне, что женщина вела меня по смертельно-опасному коридору, ее шаги совпадали с моими – я останавливался, останавливалась и она, я начинал двигаться, в тот же миг и она начинала движение.

Однажды я споткнулся и упал на четвереньки, а незнакомка шла дальше.

– Подожди! – крикнул я, страшась снова оказаться в одиночестве.

Мой голос отразился от каменных сводов. Но шаги впереди сначала смолкли, а потом повернули назад. Она подходила все ближе и, наконец, встала надо мной. Я ничего не видел, но знал, что она рядом.

– Пожалуйста, – попросил я, – подожди немного. Не оставляй меня одного.

Я не ждал ответа от моего призрачного спутника. Тем не менее, мою просьбу услышали.

– Вставай, Мерлин, – строго приказала женщина. – Вставай, или я оставлю тебя.

Этот голос… Я знал его!

– Ганиеда! Это ты?

Шаги начали удаляться.

– Подожди! – крикнул я, вскакивая на ноги. – Не оставляй меня, Ганиеда!

– Я никогда не покидала тебя, душа моя, – ответила она, и ее голос эхом донесся откуда-то впереди. – И я никогда не покину тебя. Но нам надо поторопиться.

Я кое-как встал и двинулся вперед. Отчаяние прибавляло мне сил. Я обязательно должен ее догнать! Я брел, то и дело задевая руками и локтями каменные стены… но как бы я не торопился, она по-прежнему оставалась на несколько шагов впереди меня; мне не удавалось сократить расстояние между нами даже на полшага.

Я побежал. Очень скоро я ощутил жжение в легких, но шага не замедлил. В тот момент, когда я собрался упасть в обморок, прохладный, свежий воздух погладил мои щеки, а впереди забрезжил свет, пока слабый, но в здешней тьме очень заметный.

Тусклая, серая пелена, словно фальшивая заря, освещала зал, в котором я оказался. В дюжине шагов впереди стояла моя возлюбленная Ганиеда. Она выглядела так же, как и в день нашей свадьбы: в тонкой белой льняной мантии с золотыми колокольцами на каждой кисточке подола, черные волосы, перевитые серебряными нитями, блестят, а на светлом лбу красовался обруч из серебряных весенних цветов. Сверху на ней был плащ из имперского пурпура и небесно-голубой клетки северных племен, закрепленный на плече великолепной золотой брошью; золотые браслеты украшали ее тонкие запястья, на ногах – белые кожаные сандалии.

Я легко видел ее всю, потому что она светилась! Ганиеда строго и печально смотрела на меня, сложив руки на груди.

– Ганиеда, ты… – начал я, подходя к ней.

Резким жестом она остановила меня.

– Не подходи! – приказала девушка, а затем добавила более мягким тоном: – Нельзя, мой любимый.

– Тогда зачем ты пришла? Если мы не будем вместе...

– Не надо меня мучить, любимый, – сказала она так, что мое сердце едва не разорвалось. – Мы будем вместе, обещаю, но не сейчас, душа моя, еще нет. Тебе предстоят новые потери. Ты готов?

– Я выдержу все, что угодно, ради твоего обещания!

– Тогда слушай меня, мой муж. Поверь мне, Британия падет от мечей захватчиков. Грабежи и резня опустошат земли, люди погибнут. Короли умрут неоплаканными, принцы сойдут в безымянные могилы, а воины проклянут день своего рождения. Алтари Прайдейна омоет кровь святых, и пламя уничтожит все, до чего сможет добраться.

– Слова твои горше смерти, – скорбно ответил я.

– Милый мой, – сказала она голосом, полным сострадания, – ты лучше всех знаешь: большая опасность таит в себе надежду. Шатер веры всегда стоит под сенью страданий. – Ганиеда печально улыбнулась, медленно покачав головой. – Разве Тьма сильнее света? Разве даже самое хрупкое добро не пересилит самое большое зло?

Она повела руками в стороны, и вокруг возникли силуэты воинов – сотни воинов, готовых к бою: щит на плече, сильные руки сжимают рукоять мечи и копья. Но все они неподвижно лежали на полу зала с закрытыми глазами.

– Скажи мне, Ганиеда, они мертвы или спят?

– Они живы, – ответила она. – Пока люди любят мужество и ценят честь, они живы.

– Тогда почему они спят?

– Они ждут, когда боевой рог призовет их.

– Где его отыскать? – решительно спросил я. – Британии нужны эти воины.

– Да, когда-нибудь они ей понадобятся. Но эти, – она обвела рукой зал, – их время еще не пришло. Ты узнаешь, когда оно наступит.

– И я это увижу?

Ганиеда печально смотрела на меня.

– Да, сердце мое, ты будешь жить, жить долго-долго. Только ты сможешь призвать этих могучих воинов на битву. Именно ты поведешь их. – Она помолчала, глядя на лежащие тела. – Я показываю их тебе, чтобы ты не сомневался: в злой день ты будешь не одинок. Рядом с тобой пойдут в бой твои братья по мечу, Мерлин. Они будут ждать твоего зова.

Я вгляделся в лица лежащих и о, чудо, узнал многих из них. Здесь были Кай, и Бедивер, и Гвенвифар, Лленллеуг и Гавейн, Агравейн, Борс, Бан и Кадор, Мейриг и Аэдд. И другие, павшие в предыдущих битвах: Пеллеас, Кустеннин, Гвендолау, Барам, Эльфин и Гвиддно Гаранхир, Мелвис, Пендаран Гледдиврудд – люди бесстрашные, знавшие, за что сражаются, доблестные герои.

– Не мне командовать такими воинами, – вздохнул я. – Я был бы рад встать рядом с любым из них, но не командовать ими. Нужен истинный король, чтобы повелевать таким войском.

– Раз ты этого хочешь… – она отошла в сторону. И я увидел позади нее другого воина, которого я прекрасно знал.

– Артур… – выдохнул я. – Но ведь он не умер…

– Я уже сказала тебе, – ответила Ганиеда.

– Да, я помню, «Пока люди любят мужество и ценят честь, они живы», – мой голос сел от ужасного предчувствия. – И все-таки, прошу, скажи мне.

– Он жив, – твердо заявила она. – Но он, как и все остальные, ждет твоего призыва. В грядущей битве ему предстоит возглавить воинство Британии. Только не ошибись со временем, душа моя! Они последние, когда они уйдут, в мире не останется подобных им.

Она повернулась.

– Теперь пойдем со мной, – позвала она, – я хочу показать тебе еще кое-что. Но поторопись, мое время для тебя почти закончилось.

Бросив последний взгляд на спящих воинов, я поспешил вслед за Ганиедой и вскоре оказался в новой галерее, скорее, в естественном туннеле с грубыми стенами. Очень скоро мы вошли в пещеру. В центре тускло мерцала вода; со свода свисали каменные клинья, похожие на зубы, роняя в озерцо каплю за каплей.

Ганиеда встала на краю бассейна.

– Подойди, Мерлин, – позвала она. – Смотри на воду.

– Чаша Видений, – узнал я, припомнив, что озерцо наполняет вода мудрости друидов от корней черного дуба.

– Да, это Чаша Аннуна, – кивнула она. В голосе Ганиеды мелькнули тревожные нотки. – Посмотри и скажи, что ты видишь.

Я всмотрелся в тусклое мерцание водной глади, волнуемое лишь мерным падением черных капель с каменных зубьев. Под поверхностью проступило изображение молодой женщины.

– Я вижу девушку.

Видение взглянуло на меня из водной глубины. Похоже, она меня не заметила, потому что отвернулась и ушла. Внезапно я смог увидеть местность, по которой она шла. – Она идет через лес, – продолжал говорить я. – Древний лес, и тропинка узкая, но она ей хорошо знакома. Девушка спешит, но ее подгоняет не страх. Она знает, куда идет. Вот, вышла на поляну... нет, на луг.

Лесная Дева подошла к маленькому озерцу, питаемому чистым источником. Она встала на краю озерка и вытянула руки. Среди деревьев появились двое мужчин; по их виду было понятно, что они умирают от жажды. Увидев воду, они бросились к ней.

Первый человек рухнул на колени у родника, зачерпнул воды и стал пить, но вода у него во рту стала ядовитой, и он умер, схватившись за горло. Второй человек подошел к Лесной Деве и что-то спросил у нее. Она достала чашу и поднесла ему.

Приняв чашу, мужчина наполнил ее водой из родника. Он выпил, и жизнь вернулась к нему; он ушел, радуясь мудрости Девы.

Видение изменилось. Теперь я видел ту же девушку, ставшую такой огромной, что она легко стояла одной ногой на высоком Ир Виддфе, а другой – на берегу Мор Хафрена; головой, казалось, она достает до неба, в косах блестели звезды. На одной руке она держала огромный лес, а на другой все ту же чудесную чашу. Она шла по земле, а вокруг просыпались духи древних бриттов. И Остров Могучих расцветал на глазах.

Ганиеда отвела меня от бассейна. Мы двинулись дальше, все глубже проникая в самое сердце земли. Из трещин по обеим сторонам нашего пути вырывалось багровое свечение – это бурлили раскаленные породы далеко внизу. В их отсветах я видел странных существ, застывших в камне – массивных бегемотов с костяными пластинами на теле и когтями размером с косу, их тяжелые тела застыли в тот момент, когда они готовы были напасть на кого-то; рядом выступали из камня грозные рептилии, их отвратительные плоские головы щетинились шипами. Я смотрел на них с ужасом и восхищением, удивляясь, ради чего созданы столь ужасные твари.

Мы спускались все глубже, мимо золотых жил, рассекавших каменные стены Подземного дворца, мимо мерцающих подземных огней, мимо залов из хрусталя и драгоценных камней. Ганиеда вела меня через бесконечные залы Аннуна, пока, наконец, мы не вышли к скальному уступу.

Это место оказалось каменным берегом, окаймлявшим бескрайнее подземное море, освещенное пятнами горящего масла или какой-то другой субстанции на поверхности океана Подземного мира. Мы стояли, глядя на ужасную пучину, где никогда не дул ветер, не вздымалась морская зыбь, и не наступал отлив или прилив. Перед нами простерлась огромная темная водная могила под каменистым небом, под железным небосводом, твердым, неизменным, нерушимым.

– Я должна покинуть тебя, Мерлин, сердце мое, – сказала моя провожатая, печально глядя на меня. – Туда, куда ты идешь, мне нет дороги, а туда, куда должна идти я, не сможешь пройти ты.

– Нет, Ганиеда, не уходи. – Я протянул к ней руки, но она уже уходила.

– Пора, – ответила моя любимая, – пришло время расстаться. Я больше ничего не смогу для тебя сделать. Если хочешь жить, ты должен вернуться тем путем, которым пришел. – Она сделала еще два шага назад, поднесла кончики пальцев к губам, поцеловала их и протянула ко мне тонкую белую руку. – Прощай, любимый. Помни, однажды я приду за тобой.