Текст книги "Современная американская новелла (сборник)"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: Трумен Капоте,Джон Апдайк,Уильям Сароян,Роберт Стоун,Уильям Стайрон,Артур Ашер Миллер,Элис Уокер,Сол Беллоу,Энн Тайлер,Сьюзен Зонтаг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 38 страниц)

Осенью я уехал, так и не рискнув поговорить с Вирджинией о «бьюике». Завести с ней этот разговор было тем более трудно оттого, что каждый вечер на кирпичное крыльцо выходила Ева и смотрела в сторону кладбища, которое находилось за спортплощадкой. Она смотрела туда неотрывно, до темноты, и что самое странное – совершенно сухими глазами, хотя при жизни Макса глянуть на своего сына без слез не могла. И еще долгие годы, если на нашу улицу вечером сворачивал автомобиль, особенно на малой скорости, она молча наблюдала, как он подъезжает, потом поворачивалась к нему спиной и уходила в дом.

Роберт Стоун
Водолей на исходе

В доме на Ноэ-стрит Большой Юджин мурлыкал по телефону:

 – Чу-удно. Чу-удесно-о. По-осле. Пото-ом.

Положил трубку и пробарабанил по ней отрывок мелодии, шипящим присвистом обозначил удары тарелок.

 – Голландцы так и говорят, – сообщил он Элисон. – Осторожно-о. Стрёмно-о. Клёво-о.

 – Кто звонил?

Он откинулся на вельветовые подушки и с упоением почесался. Лицо расползлось в блаженной улыбке, по телу пробежала сладостная дрожь, даже веки дернулись.

 – Да та-ак, один дурак. Не маста-ак. Про-оста-ак.

Не шелохнувшись, он, приоткрыв рот, ждал, когда подвернется еще какое-нибудь созвучное словцо.

 – Звонили мне?

Юджин наконец взглянул на нее полными слез глазами. Печально покачал головой, давая понять: подобными вопросами его не проймешь.

Элисон разозлилась.

 – Не хочешь нормально говорить, не бери чертову трубку. Вдруг что-нибудь важное.

Большой Юджин по-прежнему пребывал в прострации.

 – Чего ты взъелась? – безразлично сказал он. – Как типичная мещанка. Опять становишься типичной. В тебе погас огонь.

Вся эта полубредовая ахинея до того бесила Элисон, что она только и смогла прошипеть:

 – О господи!

 – Достала, – тихо проговорил Юджин. – И на фиг ты мне сдалась? Ведь я и один могу, ясно?

 – Смешно! И вообще с тобой говорить без толку.

Выходя из комнаты, она услышала стон, вернее, поскуливание – не поверишь, что скулит огромный мужик; однако несуразный звук лишний раз подтверждал: Юджин давно «подсел на иглу».

В спальне проснулась Ио: из-за сетки детской кровати большие карие глаза боязливо приглядывались к солнечному квадрату окна.

 – Привет, малышка, – поздоровалась Элисон.

Ио не спеша повернулась к матери и зевнула.

«Уже личность, – думала Элисон, вынимая девочку из кровати. – Своя голова на плечах. Предстоит гулять и разговаривать. Номер „Мадонна с младенцем“ окончен». Мгновенная паника сдавила горло.

 – А теперь нам пора на горшок.

Сцена распадалась. Люди в расцвете сил рушились, как картонные декорации. Порядок и здравый смысл испарились. Гасли проблески сознания.

«Почему я? – думала Элисон, отводя Ио в уборную. – Почему весь этот ужас валится на меня?»

Она сняла девочку с горшка, вытерла ее, спустила воду в унитазе. Элисон никогда не работала по своей специальности – астрономом.

Ио умела одеваться сама, только с ботинками приходилось ей помогать.

 – Уже маловаты, – заметила Элисон. – А чем мы с тобой займемся? – игриво спросила она, но прозвучало это, скорее, испуганно.

 – Пойдем смотреть рыбок.

 – Смотреть рыбок? – Элисон почесала подбородок, шутливо изображая глубокое раздумье, а потом, чтобы развеселить Ио, потерлась с ней носами. – Не может быть!

Ио отодвинулась и с серьезным видом кивнула:

 – Смотреть рыбок.

На мгновение Элисон припомнился какой-то «подводный» сон; даже захватило дух – такое приятное воспоминание.

 – Ну что ж, так и сделаем, – сообщила она Ио. – Пойдем в аквариум. Гениальная идея.

 – Да, – подтвердила Ио.

Детская выходила на загаженную лоджию, где обитал злой и нечистоплотный доберман по кличке Бак – в честь другого Бака, который якобы когда-то был у Большого Юджина на Арубе. Элисон отодвинула скользящую стеклянную дверь и пустила пса в комнату, с беспокойством наблюдая, как он обнюхивает Ио.

 – Бак, – констатировала Ио без всякого энтузиазма. Элисон схватила собаку за ошейник, выставила за дверь и вышла сама.

В гостиной поднимался с подушек Большой Юджин – словно всплывало на поверхность некое китообразное.

 – Баки, радость моя, – пропел он, – Баки, молодец.

 – Присмотришь за ним? – спросила Элисон. – Я хочу сводить Ио в аквариум.

 – Только не я, – объявил Юджин. – Не-ет.

 – А какого черта не ты? – свирепо вопросила Элисон.

 – Нереально.

 – Сволочь! Ведь без присмотра он все здесь перебьет. Не тащить же пса в этот проклятый аквариум!

Юджин вяло пожал плечами.

Немного погодя спросил:

 – Деньги получаешь сегодня ночью?

 – Да.

На самом деле Элисон уже все получила вчера: хозяин швырнул ей прямо в лицо пятидесятицентовые монеты на все восемьдесят долларов. По поводу ее танцевального номера возникли кое-какие разногласия, и она резко поговорила с Мертом, хозяином. А Мерт прямо озверел; в общем, он ее выгнал, сказал гадость насчет ее груди, да вдобавок Элисон пришлось собирать с грязного пола все деньги по монетке – профиль Джека Кеннеди до сих пор маячит перед глазами. Юджину она ничего не рассказала; пятидесятицентовики были спрятаны под клеенку в кроватке Ио.

 – Хорошо, – одобрил Юджин. – Значит, договорюсь с кем нужно о встрече.

Он смотрел на Ио – без раздражения или брезгливости, как ожидала Элисон, а с грустной усталостью. Ио вообще не обратила на него внимания.

Просто страшно, до чего Юджин размяк от героина. Глядя на него, Элисон почти забыла о побоях; впервые подумалось, что он вообще-то незлой человек. А все же вор и бездельник; и его присутствие тяготило Элисон.

 – Скажи, ради бога, как я пойду в аквариум с собакой?

Элисон крайне раздражала перспектива возни с Баком. И она решила малость облегчить ситуацию колесами с белым крестом. Эти таблетки сложного состава изготовлял один сумасшедший химик из Хэйуорда; Большой Юджин называл их «срочный кайф-390», чтобы не путать со «срочным кайфом-290» – те давали несколько другой эффект.

Из запасов в глиняном египетском кувшине Элисон захватила пригоршню и запила водой из-под крана.

 – Ладно, Бак, – позвала она, с отвращением выговаривая кличку, – черт с тобой. – Велела Ио идти к машине, а сама прицепила поводок и поволокла упирающегося пса.

Ио была надежно пристегнута на своем месте, Бак забился под приборную панель; Элисон ехала по скоростной полосе Ломбард-стрит, прибавляя скорость на каждом вираже. Элисон водила машину уверенно и даже лихо, а сейчас еще и старалась опередить действие препарата. Когда она затормозила на стоянке около аквариума, во рту уже пересохло, в ушах зазвенели знакомые предупредительные колокольчики. Элисон быстро провела Ио и Бака под облетевшими от сильного ветра эвкалиптами, поднялась по массивным ступеням ко входу с коринфским портиком.

 – Ну и куда девать эту проклятую собаку? – спросила она Ио. Моргая, Элисон словно слышала сухой стук глазных яблок. «Опять наглоталась, – подумала она. – Вандализм».

Секунду поколебавшись, отвела Бака в сторону и тщательно привязала морским узлом к пожарному крану. И сразу вспомнила, как однажды, уже здорово задвинутая, привязывала Бака у входа в бар на Эль-Камино. Соорудила предостережение – зеленым фломастером написала на картонке от большого блокнота: «Не пытайтесь играть с этой собакой!» Последнее, что она помнила о том дне: ветер несет картонку через улицу, мимо насосов бензозаправки «Эссо».

Негодующий вой Бака преследовал их с Ио вплоть до обитых позеленевшей медью дверей главного входа.

В этот ранний час народу было немного. Расплывчатые звуки плескались о гладкие стены, детские голоса отскакивали от потолка. В полумраке павильона Элисон вела Ио за руку мимо стеклянных стен, за которыми плавали морские коньки, морские ерши, африканские tilapia. В косяке лососей, бесконечно кружащем по неизменной траектории, Элисон увидела слепых рыб – с пустыми, гладко вычищенными глазницами. Безглазые плыли вместе с другими, не выбиваясь из рядов, вовремя поворачивая со всей стаей.

Ио вроде бы ничего не заметила.

В следующем зале Элисон останавливалась перед каждым аквариумом, зачитывала дочери ярко освещенные таблички: название, ареал распространения, латинское название. Девочка серьезно все разглядывала.

Крайняя комната восточного крыла была освещена ярче других: прозрачные боковые стены отделяли зрителей от бассейнов под открытым небом, где плавали дельфины – морские свиньи. Элисон сразу почувствовала себя необычайно хорошо.

 – Смотри-ка, – сказала она Ио, – дельфины.

 – Дельфины?

Они подошли к стенке самого большого бассейна, испещренной понизу отпечатками детских рук. Внутри без устали кружил и выписывал великолепные восьмерки одинокий серо-голубой экземпляр, каждый раз проскальзывая чуть не в полудюйме от стенок. В детском восторге Элисон даже разинула рот.

 – Дельфин атлантический, – с почтением сообщила она дочери. – Из Атлантического океана. По ту сторону Америки. Там, где Провиденс.

 – И дедушка, – добавила Ио.

 – Правильно, и дедушка тоже в Провиденсе.

На миг ощущение из сна вновь нахлынуло с такой силой, что у нее перехватило дыхание. В этом чувстве слились уверенность в чьей-то безграничной симпатии и предвкушение радостного открытия.

Элисон все смотрела и смотрела в бассейн, и свет, проникающий с поверхности сквозь неспокойную толщу воды, все больше напоминал божественный ореол. Ио поняла, что мать застряла надолго, и вернулась в уже пройденный зал разглядывать рыб. Если кто-нибудь из посетителей ей улыбался, девочка пугливо отворачивалась.

Элисон застыла на месте, пытаясь вспомнить что-то особенно важное, значительное. И вместе с тем непонятное – как часто в снах. Она вдруг поймала себя на том, что смеется, а в следующее мгновение ее пронзило сознание утраты – ощущение сна исчезало. Сердце бешено колотилось – действовали таблетки.

«Черт, все это только блики на воде и глюки в голове, – решила Элисон. – Мы просто торчим в этом сволочном аквариуме».

И внезапно с ужасом вспомнила, что этот «сволочной аквариум» тоже был во сне. И, раз уж они с Ио тут очутились, из сна больше не выбраться.

Она с тревогой обернулась и увидела дочь в дальнем зале перед аквариумом со слепыми лососями.

Тот сон был о поисках выхода, о тщетном стремлении в чем-то разобраться и с чем-то покончить. Под конец, уже в полном кошмаре, Элисон вдруг ощутила близость некоей милосердной высшей сущности, в которой все гармонически объяснялось. Вспоминая теперь светлую кульминацию сна, Элисон чуть не заплакала.

Постепенно внимание Элисон сосредоточилось на аквариуме, она зачарованно провожала взглядом стремительные броски и развороты дельфина.

Явная попытка что-то сообщить – пока без слов.

За годы учебы Элисон привыкла ставить логику превыше всего: только в логической мысли она находила истинное наслаждение. Поскольку часть сна подтвердилась, почему бы снова не пережить и то сказочное чувство гармонии? Она наблюдала дельфина, и ей представлялось, что в любом сновидении скрыто зерно истины; ни на одном уровне сознания не может зародиться полностью ирреальная конструкция. Даже галлюцинации – а с ними Элисон слишком хорошо знакома – возникали из достоверной эмпирики: луча света, далекого звука. А посему где-то во вселенной есть некое средоточие универсальной гармонии.

Мысли лихорадочно теснили друг друга; Элисон облизнула спекшиеся, потрескавшиеся губы. Сердце судорожно екнуло.

 – Это ты? – спросила она морскую свинью и услышала:

 – Да, я.

Элисон разрыдалась. Поплакав, достала из сумочки косметическую салфетку, вытерла глаза и прислонилась к прохладной мраморной стенке аквариума.

Начальная стадия психоза. Нарушение мыслительной функции. Неспособность отвлечься от назойливой идеи.

 – Просто смешно, – прокомментировала она.

Но изнутри, из обители сна, раздался голос.

 – Ты здесь, – говорил дельфин. – Остальное неважно.

Поведение животного ничуть не изменилось, и вообще не похоже, что с ним можно разговаривать. Однако Элисон сознавала: ожидать привычных, человеческих форм общения в такой ситуации мог только ограниченный антропоцентрист – личность столь же реакционная, как поборник этноцентризма или неравноправия полов.

 – Мне очень трудно, – обратилась она к дельфину. – Никогда не могла свободно контактировать, а тут и подавно… – Элисон совсем запуталась и потому вознегодовала: – Вам же здесь ужасно!

И разобрала дельфиний ответ:

 – Я бы не сказал – ужасно, скорее странно.

Элисон содрогнулась.

 – Да как же не ужасно? Вас, мыслящее существо, запирают в аквариум на обозрение любому дураку! Не подумайте, что я ставлю себя выше, – поспешно добавила она. – Но попасть за стекло вместе с мерзкой, склизкой рыбой!..

 – Мне рыба вовсе не кажется мерзкой и склизкой, – ответствовал дельфин.

Элисон смешалась и принялась бормотать извинения, но дельфин ее прервал:

 – Рыбу я вижу только во время кормежки. А вот людей – целый день. И часто думаю: интересно, они хоть догадываются, насколько они сухие?

 – Боже мой! – Элисон придвинулась ближе к стеклу. – Ведь вы должны нас ненавидеть.

В ответ раздался смех.

 – Вовсе нет.

Элисон обрадовалась, но тут же и забеспокоилась – уж больно этот тип невозмутим. Мелькнуло смутное подозрение политического характера: а может, ее собеседник просто аквариумный дельфин – морская свинья или вообще подсадная утка, а то и легавый из управления по борьбе с наркотиками…

Опять смех.

 – Простите, – сказала Элисон, – голова чем только не забита…

 – Наши жизненные условия кардинально различны. Потребности абсолютно несопоставимы. Души несхожи, как и тела.

 – Мне почему-то кажется, что ваши тела лучше, – заметила Элисон.

 – Мне тоже. Но я – дельфин.

Обитатель аквариума, подобно торпеде, устремился вверх, к туманной поверхности, затем вновь погрузился в облаке пузырящейся пены.

 – Это вы позвали меня сюда? – спросила Элисон. – Вам хотелось, чтобы я пришла?

 – В некотором роде.

 – Только в некотором роде?

 – Мы известили о нашем присутствии. Кроме тебя, могли отозваться и другие. Но лично я доволен, что откликнулась ты.

 – Правда? – обрадовалась Элисон и услышала, как в помещении прокатилось эхо ее возгласа. – Понимаете, я спрашиваю из-за этих моих снов. Странные иногда вещи происходят. – Она задумчиво помолчала. – Например, слушаю радио и вдруг на секунду-другую прямо черт знает что там слышу. И вроде все по какой-то системе. Так это ваши дела, ребята?

 – Бывает. У нас свои приемы.

 – А… почему все-таки я? – задыхаясь от волнения, спросила Элисон.

 – Не догадываешься? – тихо прозвучало в ответ.

 – Наверно, вы знали, что я пойму?

Молчание.

 – Наверняка знали, как я ненавижу эту нашу жизнь. Знали, я откликнусь. Мне ведь так чего-то не хватает.

 – Ну, своей-то жизнью вы сами распорядились, – сурово возразила морская свинья. – Считали, именно так все и надо устроить.

 – Да не я же! Я-то здесь при чем? На кой мне вся эта мерзость!

Широко раскрытыми глазами Элисон следила, как дельфин вновь устремился к поверхности, нырнул и плавно скользнул по самому дну бассейна, лихо отвернув у самой стены.

 – Я вас люблю, – внезапно объявила она. – То есть я хочу сказать, люблю и почитаю – и в вас чувствую огромную милосердную любовь. Вы сможете научить меня чему-то очень-очень важному.

 – Готова ли ты к познанию?

 – Да. О да! Что нужно делать?

 – Стать свободной и увидеть мир по-новому, – сказала морская свинья.

Вдруг Элисон заметила: Ио стоит рядом и неодобрительно смотрит на ее слезы. Элисон нагнулась и прижалась к девочке щекой.

 – Видишь дельфина, Ио? Он тебе нравится?

 – Да, – ответила Ио.

Элисон выпрямилась.

 – Это моя дочь, – пояснила она дельфину.

Некоторое время Ио спокойно разглядывала животное, затем отошла и уселась на скамейку у дальней стены.

 – Ей всего три с половиной, – добавила Элисон с опаской: любое вмешательство может прервать хрупкий контакт. – Она вам нравится?

 – Сюда приходит много детей. Но я не могу ответить на твой вопрос – нам чужды ваши понятия.

Элисон забеспокоилась.

 – А как у вас с эмоциями? Неужели вы не способны любить?

 – Как бы я ни ответил, ты поймешь меня неправильно. Ну, скажем, мы чувствуем не так, как вы.

 – Не понимаю, – огорчилась Элисон. – Наверное, я не готова.

 – Если изменится твое восприятие, – поведала морская свинья, – многое покажется странным и непривычным. Придется разрушить старые структуры навязанного тебе мышления. Понадобится стойкая вера и твердость духа.

 – Боюсь, не выйдет, – опечалилась Элисон. – Я ведь недоверчивая и непоследовательная. А все, что вы говорите, так странно и чудесно, просто не верится.

 – Всякое сомнение – от твоей животной природы. Надобно подняться выше своего биологического вида и довериться наставникам.

 – Постараюсь, – решительно заявила Элисон. – Невероятно! Сколько веков на планете было два разумных вида, и вот наконец мы объединились! Прямо в голове не укладывается: здесь – сейчас – впервые…

 – Кто тебе сказал, что впервые?

 – Боже мой! Значит…

 – Люди приходили к нам и раньше, Элисон. Но они оказались непостоянны – и недостойны нас. Мы расстались.

При этих словах сердце у Элисон дрогнуло.

 – И ни одной удачи?

 – В природе вашего вида – на ура подхватывать новые идеи и быстро от них уставать. Вы изнежены, малодушны, не умеете сосредоточиться. Испытания никто не выдержал.

 – Я выдержу! – воскликнула Элисон. – Я ведь по-своему единственная, незаменимая, и дело ужасно важное. Понять кого-то, откликнуться – это во мне есть. Я смогу!

 – Мы верим в тебя, Элисон. Поэтому ты здесь.

Безудержная радость, уже испытанная в том сне, охватила Элисон. Она быстро обернулась: где Ио? Девочка лежала на скамье, уставившись на лампы под потолком. Рядом стоял высокий длинноволосый молодой человек и наблюдал за Элисон. Элисон постаралась не обращать внимания, однако взгляд постороннего профана почему-то настроил ее на воинственный лад.

 – Хоть, по-вашему, это всего лишь странно, а меня так прямо бесит, что вас здесь заперли, – сообщила она. – Вы, наверно, жутко скучаете по открытому морю.

 – Море всегда со мной, и ты напрасно меня жалеешь. Я здесь с миссией от моего народа, – возразил дельфин.

 – Видно, так уж я воспитана. Вообще-то воспитывали меня хреново, но было и что-то хорошее. Видите ли, мой отец – порядочная задница, но, по-нашему говоря, либерал. Он научил меня ненавидеть всякое притеснение. Я прямо в драку лезу при любой несправедливости. Вы, наверное, думаете: какая ерунда, но меня-то не переделаешь.

Негромкий дельфиний голос струил доброту и ласку:

 – Мы прекрасно знаем: ты просто не понимаешь собственных поступков. Любая твоя мысль или действие – лишь отражение обыкновенного Сухобытия. Твоя внутренняя жизнь, как и вся история твоего рода, не более чем Сухобытие.

 – Боже мой, – прошептала Элисон. – Сухобытие!

 – Если договоримся, помни об этом. Научись распознавать Сухобытие во всех своих мыслях и поступках. Очисти душу от сей скверны и присоединись к нам. Тут-то и начнется твоя истинная жизнь.

 – Сухобытие – надо же! – повторила Элисон.

Животное в бассейне резвилось почти на поверхности.

При всем своем энтузиазме Элисон с огорчением отметила: невозмутимо-добродушная морда не выражает ничего, кроме полного безразличия к ее присутствию. Пришлось напомнить себе: лживая мимика человеческого лица недостойна дельфиньей природы, и Эдисон возрадовалась шансу избавиться от Сухобытия.

До сих пор речи морской свиньи доносились словно из молчащей пустоты, теперь их сопровождала музыка.

 – Мы все дети моря, – услышала Элисон. – В море – всеобщее изначальное единство. В море обрети смирение, в смирении же обретешь победу, обновление, будущее. Вспомни о море! Вспомни, как бились в унисон наши сердца! Вернись в колыбель прасознания!

 – О, как красиво! – вскричала Элисон, чье собственное сознание затопили соленые потоки прозрения. – Наша вшивая западная культура не стоит и гроша, – с жаром объявила она. – Все гниет и разлагается. Мы должны вернуться вспять. Пожалуйста, – умоляла она морскую свинью, – скажите – как?

 – Приобщаясь к знанию, ты отдаешь жизнь борьбе. Готова ли ты к жертвам?

 – Да! Да!

 – Согласна ли служить делу неуклонного прогресса всей мыслящей вселенной?

 – От всей души!

 – Согласна ли отдаться высшему предназначению, коему столь бездумно изменил ваш род?

 – Еще бы, само собой!

 – Превосходно, – одобрила морская свинья. – Тебе выпадет счастье содействовать неукротимой воле могучей высшей расы. Естественный порядок будет восстановлен. Власть возьмет сильный и здоровый. Слабый и жалкий погибнет и сгинет с лица земли.

 – Так точно! – выкрикнула Элисон, расправляя плечи и чуть ли не щелкая каблуками.

 – Тысячелетний гнет будет бесповоротно свергнут!

 – О да, – откликнулась Элисон, – безусловно.

В дельфиньих словах ей почудился иностранный акцент – если не одной из стран «третьего мира», то, во всяком случае, цивилизации более древней и развитой, чем человеческая.

 – От ваших городов и банков, аквариумов и музеев, – продолжала морская свинья, – останутся одни развалины. И ответственность ляжет на человечество, ибо наше терпение наконец истощилось. Призывы к равноправному диалогу остались без внимания; что ж, мы добьемся цели другим способом!

Элисон с удивлением почувствовала, как изнутри на глаза давят оглушающе мощные музыкальные аккорды.

 – Ибо, – информировала морская свинья, – мы верим: жизнь очищается в борьбе. – Отстраненный благозвучный голос ее зазвучал вдруг пронзительно-истерически: – Только в беспощадной борьбе куется история и закаляется воля! Пусть трусы и всякая низкая сволочь боятся драки – мы не слюнтяи! Без жалости раздавим пресмыкающиеся толпы неполноценных ублюдков! Мы победим!

Элисон в смятении затрясла головой:

 – Эй, стоп!

Зажмурившись, она с пугающей отчетливостью увидела светлобородого мужчину в белом свитере с высоким воротом и в офицерской фуражке; лицо искажено яростью; рядом торчит какая-то серо-стальная цилиндрическая штуковина, возможно перископ. Элисон быстро открыла глаза: дельфин беспечно скользил вдоль аквариумных стен.

 – А как же любовь, и жизнь, и вообще? – взмолилась она. – Вы говорите такие жестокие вещи!

 – Элисон, детка, все едино. Без жестокости нет любви. Ведь обладать знанием – истинным знанием – и выполнять свой долг – значит следовать закону кармы. Если ты убьешь кого-нибудь, подчиняясь вселенской воле, то убьешь худшее в самой себе. Это акт любви.

В следующее мгновение Элисон опять увидела бородатого. Призрачный подводный свет, отраженный какими-то неизвестными дьявольскими орудиями смерти, освещал перекошенное злобой лицо.

 – Знаю я тебя! – в ужасе закричала Элисон. – Ты фашист!

На сей раз в морском голосе не было ни обаяния, ни мягкости:

 – Ваша цивилизация довольно забавна. Однако с ней пора кончать.

 – Фашист! Наци! – сдавленно хныкала Элисон.

 – Успокойся, – протянул дельфин, а музыка зазвучала тише и нежней. – И выслушай формулу истинного знания. Не забудь, повторяй ее каждый день.

Теперь-то разгневанная Элисон ясно различала фальшь и издевку в лицемерно-слащавой интонации:

 
Вот моря повеление:
вам предопределение —
в смиренном преклонении.
 

Эти слова захлестнули ее, вновь и вновь с тупой монотонностью отдаваясь в каждой клеточке ее существа.

 – Дерьмо собачье! – закричала Элисон. – Дешевка!

А говорит-то не дельфин, вдруг заподозрила она. Наверное, это человек в свитере с высоким воротом. Только где же он? Может, притаился где на краю космической черной дыры? А может, и на перископной глубине в нескольких милях от Саусалито? Или – страшно подумать – его хитроумным способом уменьшили и запрятали в дельфина?

 – На помощь! – слабо позвала Элисон.

С риском окончательно свихнуться она рвалась в привычное измерение. Ведь нужно срочно кому-то сообщить.

 – Я тут влипла в какой-то заговор, – доложила она. – Или меня обрабатывают по фашистскому рецепту морские свиньи, или у побережья торчит супернацистская подлодка.

Элисон вконец обессилела; пошарила в вязаной сумочке, нашла сигарету и закурила. Ну, напала какая-то морока, сейчас пройдет, уверяла она себя, глубоко затягиваясь. А вообще-то так и окочуриться недолго. Она дрожала и старалась не глядеть на аквариум.

Немного погодя Элисон обнаружила: глазевший на нее молодой человек успел обойти весь зал и стоит рядом.

 – Клевые рыбы, – заметил молодой человек.

 – Подождите, – попросила Элисон. – Постойте минутку. Что же это такое было?

Молодой человек широко ухмыльнулся и стал похож на сурка.

 – Что, совсем забалдели от рыб, а? В полном отрубе?

Через плечо у него висел фоторепортерский кейс, на руке – черный плащ.

 – Не понимаю, о чем вы, – ответила Элисон, внезапно проникаясь отвращением.

 – Да ну? А вид у вас был сильно задвинутый.

 – Вовсе нет, – твердо произнесла Элисон, заметив, что Ио встала со скамьи и направляется к ним.

Ио потянула Элисон за длинную юбку; молодой человек все еще стоял рядом.

 – Хочу уйти, – заявила дочь.

Молодой человек вновь расплылся в улыбке; чтобы разговаривать с Ио на равных, он быстро присел на корточки.

 – Привет, малышка. Меня зовут Энди.

Ио взглянула на Энди и попыталась убежать. Но Элисон держала ее за руку, Энди схватил за другую.

 – Я делал картинки, – сообщил он, – с рыбок.

Ио спряталась за мать, он наклонился к девочке, и прямо перед Элисон оказался расстегнутый кейс.

 – Тебе нравятся рыбки? – не отставал Энди. – Правда, они клевые?

В кейсе лежали рядышком два объектива «Никон». Элисон отпустила Ио и быстро вытащила объектив из кейса. Пока Энди допытывался у девочки, почему она такая застенчивая, Элисон сунула объектив в вязаную сумочку. Энди уже хотел подняться – Элисон схватила второй объектив и судорожно прижала его к бедру.

Выпрямившись, Энди перевел дыхание и спросил:

 – Как насчет покурить травки? Только сначала мне надо пощелкать в Музее искусств. Составишь компанию?

 – Простите, я приглашена на обед.

 – Чего так круто? – От удивления Энди даже сморгнул.

 – Круто? – переспросила Элисон. – Можно и покруче. В этом аквариуме, Энди, по горло всякой омерзительной дряни. Разные недоразвитые твари – абсолютно жуткие и бредовые. Так вот, самое мерзкое и бредовое здесь – это вы, Энди.

По залу прокатился взрыв хохота. Элисон вдруг поняла, что смеется она сама. Стиснула зубы.

 – Вас самого пора в аквариум, Энди.

Пряча объектив, она направилась к выходу – нелепо, как манекен: рука на бедре. На пороге оглянулась: Энди стоял перед аквариумом с дельфином. Улыбка на его лице внушала ужас.

 – Мне нравятся рыбы, – объявила Ио, когда они вышли из павильона и спускались по массивным ступеням. – Мне нравится, какой свет у рыб горит.

Бак рванулся им навстречу; с языка у него текла слюна. Элисон старалась отвязывать его спокойно.

 – Мы еще сюда придем, лапуля, – пообещала она. – Много раз придем.

 – Завтра? – спросила девочка.

На стоянке Элисон обернулась: у входа никого, никаких признаков тревоги или погони.

Уже в машине ей стало холодно. Со стороны залива клубами надвигался туман. Элисон посидела неподвижно, потом высморкалась и, взяв с сиденья запасной свитер, закутала Ио.

 – Мама совсем запуталась, – пояснила она.