Текст книги "Современная американская новелла (сборник)"

Автор книги: Стивен Кинг

Соавторы: Трумен Капоте,Джон Апдайк,Уильям Сароян,Роберт Стоун,Уильям Стайрон,Артур Ашер Миллер,Элис Уокер,Сол Беллоу,Энн Тайлер,Сьюзен Зонтаг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц)

Алиса Адамс
Моллин пес

Молли Харпер, только что вышедшая на пенсию киносценаристка, хотя и привыкла к своему переменчивому настроению, которое не то чтобы постоянно колебалось, но вдруг падало или, реже, возносило ее на крыльях блаженства, однажды, в сумрачный предрассветный час, все же пришла в ужас оттого, какое уныние, чуть ли не отчаяние охватило ее из-за предстоящей прогулки, увеселительной поездки из Сан-Франциско в Кармел, которую еще недавно она так радостно предвкушала. Речь шла всего-навсего о субботе и воскресенье в гостинице, где она уже не раз проводила время с иными своими любовниками (в прошлом Молли обуревали бурные чувства). На сей раз она собиралась поехать со своим старым приятелем, отнюдь не любовником, Сэнди Норрисом, владельцем книжной лавки. (У Сэнди у самого бывали милые молодые люди, пусть даже их иной раз и приходилось с кем-то делить.)

До работы в кино, до переезда в Лос-Анджелес, Молли была поэтом, хорошим поэтом – в какой-то год она даже удостоилась премии Йельского университета.

Но в ту пору она еле сводила концы с концами, бралась то за одну дурацкую работу, то за другую. (Сэнди был другом из той эпохи; они познакомились в Норт-Биче, когда оказались соседями в ветхом многоквартирном доме, его давно уже снесли.) Однако, когда молодость осталась позади, Молли стала подумывать, что вечно сидеть без гроша не только недостойно, но попросту страшно. Она вконец измучилась и ухватилась за работу в кино, переехала в Лос-Анджелес. Через несколько лет оказалось, эта новая жизнь тоже на свой лад утомительна, и Молли покинула Малибу и вернулась в Сан-Франциско с кое-какими сбережениями, с тремя своими старыми, злыми красавицами кошками. И с надеждами на новую, более спокойную жизнь. Она собиралась опять всерьез взяться за перо.

Однако в страшных видениях в ночь накануне поездки, на свой лад убедительных, как все, что мнится в такой час, в три, в четыре утра (тебе открывается правда, и понимаешь, что любые более светлые замыслы несбыточны, призрачны), Молли представила себе, как они с Сэнди будут выглядеть в помпезном, нелепом Кармеле: она – тощая, пропеченная солнцем, стареющая и ее чудаковатый приятель Сэнди – одышливый толстяк, не выпускающий изо рта сигарету. Им не избежать кое-какой неловкости с ночлегом, а вместо того, чтобы заниматься любовью, они станут слишком много пить.

И, на беду, подумалось о другой субботе и другом воскресенье, проведенных в этой самой гостинице много лет назад: вспомнилось, как она вошла с любовником в один из номеров и, едва он затворил дверь, они повернулись друг к другу, поцеловались и, смеясь, кинулись в постель. От такого контраста впору было заплакать, и сейчас, в четыре утра, ясно было, что вместо милых сердцу луга, речки, моря увидишь коробки домов или что-нибудь в этом роде.

Слишком поздно, только на рассвете, поняла она, что эта поездка – еще одна из бесчисленных в ее жизни жестоких ошибок, свидетельство того, как ей недостает здравомыслия. Ошибка эта подорвет, а пожалуй, и вовсе загубит ее дружбу с Сэнди, а дружбу она ценит высоко. Они с Сэнди лишь однажды ненадолго охладели друг к другу, когда она бросила курить, а он – нет (он считал, что она вела себя при этом премерзко, и возможно, так оно и было), и размолвка далась тогда Молли очень нелегко.

Да и чего ради всего лишь добрым друзьям, как они с Сэнди, проводить вместе субботу и воскресенье? Уже само легкомыслие, с каким взбрела на ум эта затея, кажется зловещим; просто Сэнди сказал, что, как ни странно, он никогда не бывал в Кармеле, а Молли сказала, что знает там преотличное местечко, где можно остановиться. А в сущности, почему бы и не съездить? – сказали они. Давным-давно, когда оба были бедны, чего бы они не дали за такую субботу и воскресенье (правда, не друг с другом), и, наверно, тогда и надо было исхитриться съездить, рассудила Молли почти в пять утра. И подумала обо всех. полунищих любовниках, которые никуда не могут поехать и ссорятся из-за того только, что вечно заперты в четырех стенах.

Утром Молли, естественно, чувствовала себя гораздо лучше, хотя и не выспалась. И почти с обычной для нее в дневные часы энергией принялась готовиться к поездке, как всегда делая несколько дел сразу: укладывала одежду и все необходимое для завтрака (ей помнилось, в коттеджах есть кухоньки), приводила в порядок квартиру и устраивала на балконе место для кошек.

К двум часам, к условленному времени отъезда, Молли была готова, разве что немного клонило в сон, энергию подтачивала усталость. Что ж, снисходительно подумала она, ей уже не двадцать, не тридцать и даже не сорок.

В два пятнадцать позвонил Сэнди. Извинился своим скрипучим голосом, сказал, что его помощник запоздал и еще остались кое-какие дела. Он за ней заедет в три, никак не позднее половины четвертого.

Вот досада. Иной раз Молли думала, что вечные опоздания Сэнди – это своего рода способ утвердить свое превосходство, а порой думала, просто он по природе медлительный, как сама она человек точный (но отчего это так?). Однако, желая, чтоб их поездка началась хорошо, она сказала, ладно, пусть будет так, какая разница, в котором часу они отправятся в Кармел, правда?

Она принялась перечитывать «Хоуардс-Энд», который хотела взять с собой, и теперь увидела, что книга еще лучше, чем ей помнилось, – увидела с первых же прелестных по наивной уверенности слов: «Мы можем, пожалуй, начать с письма Эллен к сестре…» Сидя со спящими кошками у окна, в которое вливался солнечный свет, Молли сумела с головой погрузиться в книгу – не ждала Сэнди и, главное, не думала о Кармеле.

Ровно в половине четвертого подъехал Сэнди – был он в голубом отглаженном блейзере, редкие волосы гладко причесаны, румяное лицо блестит. Молли впустила его, в дружеском поцелуе они потерлись щеками, и она подумала, как славно он все-таки выглядит: добрые голубые глаза, насмешливый, печальный рот.

Он извинился за опоздание.

 – Мне совершенно необходимо было принять душ, – сказал он со своей чуть лукавой улыбкой.

 – Ничего-ничего. Я опять взялась за «Хоуардс-Энд». Какая же это прелесть, а я уже и не помнила.

 – Ну еще бы. Форстер!

Так начался обычный их беспорядочный разговор, не столько всерьез о литературе, скорее просто болтовня по поводу книг, составляющая, пожалуй, суть их дружбы, ее надежную основу. Они перескакивали с одного любимого старого романа на другой, обсуждали героев если и не как близких друзей, то, уж во всяком случае, как современников, как живых людей. Не правда ли, Маргарет Шлегель чересчур чопорна? Да, согласился Сэнди, пожалуй; но Молли все-таки мила ее застенчивость. В такой вот беседе, на редкость приятной и утешительной для обоих, проехали они в его маленькой зеленой машине первую, не слишком живописную часть пути по Береговому шоссе, мимо Сан-Хосе и Гилроя, и достигли мест, которые (Молли хорошо это помнила) радуют глаз. Там неоглядные поля в яркой летней зелени, а вдали – серовато-голубые горы, и еще купы раскидистых виргинских дубов.

Уже на окраинах Кармела, когда они проезжали мимо коттеджей, построенных на манер английских котсуолдских, мимо поддельных испанских гасиенд и ярко окрашенных домишек, от которых разило дешевой пышностью, к Молли вновь вернулись иные из ее предрассветных опасений. И уж совсем не по себе стало на Океанской авеню с ее магазинами, бесконечными магазинами, где торгуют твидом и оловянными кружками, будто бы привозными джемами и чаем. Теперь, разумеется, больше туристов; японцы, французы, немцы, англичане – все в ярких синтетических костюмах и с набитыми сумками – накупили всякой дряни.

 – Следующий поворот налево, Сэнди, на Долорес-стрит, – сказала Молли и тут же поймала себя на том, что беспокойно бормочет: – Конечно, если эту гостиницу снесли, нам не обязательно оставаться здесь на двое суток. Можно поехать дальше, в Биг-Сур, да господи, можно просто вернуться домой.

 – Ну, лапочка, если ее снесли, это, уж во всяком случае, не твоя вина, – со смехом прохрипел Сэнди и закашлялся. Он всю дорогу курил, но Молли ни разу ни словечка ему не сказала.

И тут перед ними возникла их цель: та самая гостиница с теснящимися друг к другу белыми коттеджами. И луг перед нею. Пока, сколько Молли могла заметить, ничто не изменилось. Никаких новых домов. Все как ей помнилось.

Им дали домик, самый отдаленный от главного здания с конторой, ближе всех остальных к лугу, к речке и к морю. Маленькая спальня, кухонька, и в гостиной диван-кровать. Большие окна, и тот самый вид.

 – Спальня, понятно, твоя, – великодушно заявил Сэнди, бросая свою дорожную сумку на диван-кровать.

 – Что ж, – только и сказала Молли, поставила чемоданчик в спальню и отнесла в кухню сумку со всякой снедью для завтрака. Из окошка выглянула на луг – он был усыпан полевыми цветами, весь розовый в ранних июньских сумерках. Невдалеке, должно быть у реки, пасутся три большие бурые коровы. Дальше широкая серовато-белая полоса пляжа и темно-синее, бурное море. А по другую сторону, за лугом, пологие зеленые холмы – и да, как и следовало ожидать, на них выросли новые дома. Но они, однако, не режут глаз, вполне вписались. А еще дальше по берегу отчетливо вырисовывается скалистый мыс Лобос, и, вздымая пену, об него разбиваются волны. Все ослепительно, как прежде, – какой чудесный подарок!

В кухню вошел Сэнди, принес бутылки. Вошел сияющий, со словами:

 – Молли, здесь божественно. Надо отпраздновать твой выбор. Сейчас же.

Прихватив бутылку и стаканы, они уселись в гостиной, и перед глазами был все тот же вид: уже слегка тускнеющее небо, луг, полоса песка и море.

И, как нередко Молли замечала за собой в обществе Сэнди, она принялась болтать о чем попало.

 – Ты не представляешь, какая я была дуреха в молодые годы, – начала она, посмеиваясь. – Однажды приехала сюда с одним сан-францисским адвокатом, сказочным богачом. И к тому же знаменитым. – (С тем самым, с которым по приезде тут же кинулась в постель, но этого она Сэнди не сказала.) – Разумеется, женатым. Но мало того. В ту пору я была без гроша, буквально без гроша, бедна как церковная мышь, – чтобы иметь возможность писать стихи, работала машинисткой. Ты ведь помнишь. Но упрямо настояла, что для этих украденных, беззаконных субботы и воскресенья всю еду куплю сама, представляешь? Ну что, спрашивается, я пыталась доказать? Блюда из крабов, эндивий для салатов. Ей-богу, просто сумасшедшая!

Сэнди согласно посмеялся и даже чуть жалобно заметил, что для него она прихватила просто самый обыкновенный завтрак. Но его не слишком заинтересовало ее пикантное прошлое. Молли поняла это и решила больше не рассказывать о былых похождениях. Обычно они не обсуждали свои любовные дела.

 – Пойдем завтра погуляем по пляжу? – спросила Молли.

 – А как же.

Попозже они поехали в хороший французский ресторан, выпили там изрядно. В большом зеркале на противоположной стене крохотного зальца они выглядели преотлично. Молли – седая, темноглазая и стройная, в элегантном платье травчатого шелка; и Сэнди – этакий живчик, небольшого роста толстячок, в темно-синем, ловко сидящем блейзере.

После обеда они покатили вдоль пляжа, по холодному белому, призрачному в лунном свете песку. Мимо огромных особняков миллионеров и потемневших, пригнутых ветром кипарисов. Вдоль широкого, полого спускающегося берега реки, а потом назад, к своему коттеджу, из окон которого открывался бескрайний звездный простор.

Лежа в узкой постели в маленькой, но отдельной спальне, Молли опять ненадолго задумалась о своей юности – до чего ж была глупая, до чего не щадила себя, как безрассудно любила. Но сейчас она была снисходительна к себе – тогдашней девчонке, даже улыбалась, думая о силе своего чувства, о том, как безоглядно его тратила. Зрелый возраст во многих отношениях предпочтительней, думалось ей.

Наутро они повстречали пса.

После завтрака решили прогуляться по берегу реки – отчасти потому, что Молли помнилось, этот пляж не так многолюден, как морской. Туда местные жители водят ребятишек. Или собак, или и тех и других.

Хотя Молли и Сэнди видели этот пляж из своего коттеджа, до него было довольно далеко, и, вместо того чтобы идти пешком, они проехали на машине мили три-четыре. Припарковались, вышли и с радостью убедились, что, кроме них, здесь ни души. Только две собаки – похоже, каждая сама по себе; ирландский сеттер, мохнатый, очень крупный и дружелюбный, тотчас к ним подбежал, а пес поменьше, темно-серый, длинноногий, с тонким хвостом и на редкость длинноухий – боязливый щен, держался на расстоянии и, лишь когда сеттер потрусил прочь, стал описывать вокруг них широкие круги. Они подошли к воде, и серый пес подобрался к ним и, опустив уши – верно, в знак того, что уже не так их опасается, – стал их обнюхивать. Даже позволил слегка себя погладить и будто улыбался.

Молли и Сэнди шли у кромки воды, пес бежал впереди.

День выдался ослепительный, ветреный, небо яркое, без единого облачка; на крутых скалистых склонах мыса Лобос лепились низкорослые сосны и кипарисы, а вдалеке, на глубокой синеве океана, маячили рыбацкие суда. Время от времени пес опять подбегал поближе, потом, будто бы в счастливом неистовстве, кидался на откатывающуюся волну, гнал ее прочь. Поначалу Молли думала, пес живет неподалеку, и чуть ли не с завистью дивилась, как наслаждается он тем, что, уж наверно, ему хорошо знакомо. Он лаял на каждую волну и пускался ее догонять, словно видел это чудо впервые.

Сэнди поднял палку, бросил вперед. Пес кинулся за палкой, поднял ее, потряс, а потом неумело понес обратно, к Молли и Сэнди, однако не уронил, Сэнди взял палку из собачьей пасти. Снова забросил, и пес кинулся следом.

С моря дул сильный, довольно холодный ветер. Молли пожалела, что не захватила свитер потеплее, и упрекнула себя: предаваясь воспоминаниям о предметах менее практических, не худо было бы вспомнить и о том, что в Кармеле холодно. Она заметила, что у Сэнди покраснели уши и он трет руку об руку. Но может, он все-таки не скоро захочет уехать, ведь здесь так красиво. И такой славный пес. (Так и подумала в эту минуту: до чего славный пес.)

А пес тем временем, кажется, забыл про игру с палкой, кинулся к стае морских чаек, только что опустившейся на мокрый, доступный волнам край песка, и, на радость псу, они тотчас взлетели, тревожно крича и хлопая крыльями.

Молли и Сэнди подошли теперь к устью речки, оно глубоко врезалось в пляж, и речные воды вливались в море. На другой берег не попасть, хотя Молли помнила, что прежде это удавалось – и сама она, и любой из ее спутников легко перепрыгивали через речушку и шли куда дальше по пляжу. Теперь же они с Сэнди остановились и разглядывали дома на ближних холмах, похоже построенные совсем недавно. И оба воскликнули:

 – Какой же из тех окон вид!

 – Ничего не скажешь. Неплохие домики.

 – Тут, должно быть, не обошлось без дизайнеров.

 – Да уж.

 – Почему бы и нам не купить парочку? Всего каких-нибудь несколько миллионов.

 – А что, давай.

Они рассмеялись.

Потом повернулись и увидели, что пес ждет их в классической собачьей позе: полная готовность кинуться вперед, передними лапами уперся в песок, крестец и хвост подняты. Взгляд умных карих глаз оценивающий, пожалуй, и ласковый.

 – Сэнди, кинь ему палку.

 – А ты теперь сама кинь.

 – Ну, я не очень-то хорошо бросаю.

 – Ему, право, все равно, Мол.

Молли потыкала ногой в бурое сплетенье морских водорослей и мелких сучьев, выброшенных на песок волнами. Только одна палка годилась, и то была чересчур длинная, но все равно Молли подобрала ее и кинула. Кинула и вправду не слишком умело, да еще ветер помешал – палка упала всего лишь в нескольких шагах. Но собака кинулась за ней, а потом стала носиться, встряхивая ее, задрав голову, будто держала в зубах завидный трофей.

Сэнди и Молли шли теперь медленней, ветер дул им в лицо. Справа раскинулся луг, а за ним едва виднелись коттеджи их гостиницы. Впереди сгрудились большие многооконные дома, обращенные фасадами к океану, в одном из этих домов, вероятно, и живет этот пес.

После прогулки они намеревались зайти в Кармеле в магазин, купить вина и кое-какую снедь, и поехать в долину – устроить второй завтрак на природе. Теперь они заговорили об этом, и Сэнди сказал, что хотел бы прежде побывать в Миссии.

 – Я ее никогда не видел, – пояснил он.

 – Ну конечно, поедем.

На обратном пути то он, то она подбирали какую-нибудь палку и бросали ее, на радость псу, а тот терял ее иногда и оборачивался к ним в надежде на другую палку. Он держался довольно близко и, однако же, ухитрялся сохранять своего рода застенчивую независимость.

Пес был в ошейнике (Молли и Сэнди потом ссылались на это, успокаивая друг друга), но тогда, на берегу, никому из них не пришло в голову разглядеть его. К тому же пес ни разу не подошел достаточно близко. Схватить его за ошейник и прочесть, что там написано, было бы как-то уж слишком бесцеремонно.

С благодарностью Молли вновь думала, какой надежной оказалась здешняя красота: и вид на луг, и теперь речной берег.

Они были уже у автомобильной стоянки, у маленькой зеленой машины Сэнди.

На стоянку как раз вошла пожилая, грузная, порядком сгорбленная женщина, на поводке она вела карликового пуделя. Их собака кинулась к пудельку, сдержанно обнюхала его и вернулась к машине, в которую садились Молли и Сэнди.

 – До чего хороша! – сказала женщина, обращаясь к ним. – В жизни не видела таких длинных ушей!

 – Да… она не наша.

 – Но не бездомная, нет?

 – Нет-нет, у нее ошейник.

Сэнди завел машину, попятил ее и медленно выехал со стоянки. Молли оглянулась – пес тоже вроде уходит со стоянки, должно быть, собрался домой.

Но чуть погодя – машина к тому времени шла быстрей – Молли почему-то вновь обернулась, и вот он, пес. Все еще тут. Бежит. Поспешает за ними.

Молли обернулась к Сэнди и поняла, что он тоже заметил пса, в зеркало заднего обзора.

Видно почувствовав ее взгляд, Сэнди нахмурился.

 – Да он сейчас повернет домой, – сказал он.

Молли закрыла глаза, бурные чувства закипали в глубинах души. Боль? Ужас? Она бы даже не взялась определить, что это за чувства.

Снова она оглянулась, и вон он пес, только теперь много дальше – он безнадежно отстал. Крохотная серая точка. Бежит. Все еще тут.

Сэнди, как они и хотели, свернул в сторону Миссии. Поехали мимо безмятежных домиков, перед каждым клумба – цветы то слишком желтые, то слишком розовые. Такие яркие, будто искусственные. Чистые стекла окон, аккуратные, посыпанные гравием дорожки. Подстриженные газоны. Домов много, все здорово похожи друг на друга, и дороги тоже, и повороты.

Когда подъехали к Миссии, оказалось, стоянка забита туристскими автобусами, экскурсантами, жилыми автоприцепами и обыкновенными машинами.

Собаки было не видать.

 – Ты пройди внутрь, – сказала Молли. – А я не раз там была. Я подожду здесь на солнышке.

Она села на каменную скамью у края стоянки, за яркой купой бугенвиллей, и сказала себе, что теперь собака, без сомнения, повернула назад – побежала домой или на пляж. И даже если б они с Сэнди повернули и поехали ей навстречу или остановились и подождали, все равно в конце концов ее пришлось бы оставить.

Вышел Сэнди, вовсе не очарованный церковью, и они поехали в город купить сандвичей и вина.

В бакалейно-гастрономическом магазине, где покупки отняли очень много времени, Молли пришло в голову, что, пожалуй, надо было вернуться на дорогу вдоль речного пляжа, просто чтоб убедиться, что собаки там больше нет. Но теперь уже поздно.

Они поехали в долину, нашли славное солнечное местечко у речушки, той самой, которая бежала к их пляжу, к морю. После первого стакана вина Молли отважилась наконец спросить:

 – Как ты думаешь, ведь это не бездомный пес, а?

Но откуда Сэнди знать больше, чем знает она? В эту минуту Молли ненавидела свою привычку полагаться на знания мужчины – любые знания, любого мужчины. Но на сей раз ей хотя бы ответили по-доброму.

 – Да нет, не думаю, – сказал Сэнди. – Он сейчас уже, наверно, дома. – И помянул об ошейнике.

К концу дня, когда в сгущающихся, холодеющих июньских сумерках Молли и Сэнди выпивали перед обедом у себя в коттедже, речной пляж был виден все менее ясно. Сперва время от времени удавалось различить людей – они гуляли по берегу, маленькие, плоские фигурки на фоне приглушенно-розового закатного неба. В какую-то минуту рядом с одним из гуляющих Молли определенно заметила собаку. Но на таком расстоянии, да в угасающем свете было не разобрать, какая она и какие у нее уши.

Пообедали в длинном обеденном зале гостиницы, но стало уже темно, и пляжа отсюда не разглядеть. Они слишком много пили и затеяли нелепый, давным-давно надоевший спор из-за того, что Сэнди курит, и он обвинил ее, что она любит командовать, а она сказала, он с ней не считается.

Очнувшись среди ночи от неглубокого пьяного сна, Молли подумала о собаке – как она там, на пляже, ведь, наверное, уже стало холодно… жесткий остывший песок обдают колючими брызгами волны. Лежа в постели, она слышала, как бьется о берег море.

И ощутила такую острую, такую знакомую боль.

У них было решено, что уедут они в воскресенье пораньше утром и двинутся по дороге на Санта-Крус – глянут на город, может быть, перекусят и наскоро осмотрят тамошний университет. Так что после завтрака Молли и Сэнди стали складывать свои вещички.

Как бы нащупывая почву (но не прозвучала ли в голосе Сэнди некая недобрая нотка, не вздумал ли он ее поддразнивать, не разгадал ли ее чувства?), он спросил:

 – Мы ведь не поедем вдоль речного пляжа?

 – Нет.

Они выехали из гостиницы и направились к автостраде; Кармел остался позади. Но когда проезжали Монтерей, Пасифик-Гров, Молли стало нестерпимо оттого, что они не вернулись на пляж. Хотя она прекрасно понимала, что, застань они собаку там или не застань, все равно было бы ужасно.

Если сказать сейчас Сэнди: поверни назад, он послушается? Должно быть, нет, подумалось ей, лицо у него сейчас каменное, упрямое. Но по дороге на Санта-Крус Молли опять и опять возвращалась к этой мысли.

Днем подкрепились сандвичами в плохонькой закусочной на открытом воздухе; потом объехали со всех сторон внушительный, почти безлюдный университет и, уже никак не желая возвращаться на автостраду, направились по дороге, которая среди прочих городов, перечисленных на указателе, вела и в Сан-Франциско.

Пустынный край – густые леса, крутые горы. Иной раз в просвете меж деревьями мелькали отвесная скала, серые острые утесы, а однажды – потаенная зеленая полянка.

Самая подходящая обитель для горных львов или хотя бы для оленя и огромных черных птиц.

 – Что-то мне этот край напоминает, – горестно сказала она Сэнди. – Может, даже просто какое-то место, о котором я читала.

 – Или какой-то фильм, – согласился Сэнди. – Да, правда, здесь есть что-то романтическое.

И тогда Молли вспомнила: этот первобытный ландшафт навел ее на мысль об одном фильме, о фильме, для которого она сама сделала режиссерский сценарий. О ссорящихся супругах-алкоголиках, американцах, которые заблудились в пустынных горах Мексики. По ее сценарию они так там и остались – надо думать, на верную смерть. Да только режиссер-постановщик счел за благо все это изменить, и в романтической концовке их спасают добросердечные мексиканские разбойники.

Молли и Сэнди доехали до перекрестка, где не оказалось никаких указателей. Узкие белые дороги все вели в леса. По мнению Молли, разумней всего было ехать по правой дороге, и так она и сказала, но Сэнди выбрал среднюю.

 – Да, видно, тебе очень нравится верховодить, – неприязненно сказал он, закуривая.

А ведь в местных газетах полно сообщений о некоем убийце, который объявился в этих самых санта-крусских горах, вдруг подумала Молли, он нападает на пеших путников, на любителей попировать под открытым небом и зверски с ними расправляется. Она наглухо закрыла боковое стекло, заперла дверцу и опять подумала о концовке своего фильма. Она склонялась к мысли, что в судьбе человека, в его гибели есть своя логика; возможно даже, это предначертано, пусть даже и самим человеком. Жизнь большинства людей, включая и их конец, несет в себе некий смысл, подумалось ей.

И тогда душою Молли живо, с силой завладел серый пес: вот он бежит, бежит за машиной, и в тесной грудной клетке за ребрами колотится его маленькое сердечко. Невыносимо! Сердце Молли пронзила боль, она закрыла глаза, сжала кулаки.

 – Фу, черт, – взорвался в эту минуту Сэнди. – Заехали в тупик. Смотри!

Да, верно: дорога вдруг оборвалась, просто уперлась в мрачную рощу кипарисов и мамонтовых деревьев. Едва хватило места развернуться.

Молли не стала говорить: надо ж тебе было выбрать эту дорогу. Вместо этого неожиданно для самой себя она воскликнула:

 – Но почему, почему мы не вернулись за собакой?

 – Да ты что, Молли! – вспылил Сэнди, весь красный от натуги из-за трудного разворота. – Только этого нам и не хватало. Посадить к себе в машину какого-то бездомного пса.

 – Что значит бездомного? Он нас выбрал… хотел остаться с нами.

 – Ну и дура же ты! Вот не думал.

 – А ты думаешь только о себе! – крикнула Молли.

Сэнди наконец-то удалось развернуть свою, судя по всему, заблудившуюся машину, и они молча, с открытой неприязнью посмотрели друг на друга.

Потом Сэнди пробурчал:

 – Мало тебе трех шелудивых кошек, еще подавай тебе пса.

И он бешено погнал машину к перекрестку, где они свернули не в ту сторону.

Молча ехали они снова через леса, снова мимо ущелий и лощин, по той самой дороге, по которой, как считала Молли, и надо было ехать с самого начала.

Она оказалась права: вскоре появились знаки, указывающие, что дорога ведет к Саратоге. Теперь они не умрут в лесу, их не вызволят разбойники. И не убьют.

Через несколько миль после Саратоги Молли виновато сказала:

 – Знаешь, у меня так трещит голова, – что было неправдой.

 – И ты тоже меня извини, Молли. Ты ведь знаешь, мне нравятся твои кошки. – Что тоже, скорей всего, было неправдой.

До дому они, разумеется, доехали в целости и сохранности.

Но после этой поездки их дружба, похоже, опять прервалась или пошла на убыль – Молли и сама не знала. То он, то она забывали позвонить, а шли дни, недели, и потом оба чувствовали себя виноватыми, оправдывались.

Поначалу, вернувшись в город, несмотря на привычное и утешительное присутствие кошек, Молли неотступно, с болью думала о том псе, особенно в часы, когда не спалось. Ей представлялось, как она одна поедет на поиски в Кармел, как даст объявление в кармелской газете – опишет этого молодого пса серой масти. С длинными ушами.

Однако же ничего такого она не сделала. Просто продолжала спокойно, как повелось в последнее время, жить вместе со своими кошками. Сочиняла стихи.

Но хотя ее не преследовало больше мучительное видение – как бежит, бежит, бежит серый пес и становится в отдалении все меньше, меньше… Молли его не забывала.

И думала теперь о Кармеле со смутной болью, как о месте, где потеряла или оставила что-то бесценное. О месте, куда уже не вернуться.