Текст книги "История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц"
Автор книги: Степан Козловский
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)
Положение дел в современной историографии эпоса можно представить на основе библиографического указателя по русскому фольклору (1991–1995), который вышел в Санкт-Петербурге в 2001 г. в издательстве «Дмитрий Буланин». Т. Г. Иванова в статье «Литература по русскому фольклору» данного указателя объективно характеризует современное состояние исследований в данной области. Она, в частности, делает следующее замечание: «сохранились те же тенденции, что определяли развитие фольклористики в предшествующие годы[245]245
Библиографический указатель по русскому фольклору (1991–1995), – С. 62, С. 334.
[Закрыть]».
Дублирование сведений библиографического указателя не является целью данного обзора. Поэтому рассматриваются лишь самые характерные для современного состояния российского эпосоведения публикации.
В массовых сборниках былин, изданных в конце XX в. (сборник Калугина), повторяемость «Loci communes», которой уделяли огромное внимание такие выдающиеся исследователи эпоса, как В. Ф. Миллер, А. Н. Веселовский, А. Ф. Гильфердинг, А. П. Скафтымов, В.Я Пропп, считается всего лишь «основным законом поэтики», а на первое место в изучении былин ставятся исследования в духе ранней «исторической» школы.[246]246
Калугин В. И. Былины: – М.: 1998. – С. 413.
[Закрыть] Это означает отказ от «формального» метода и «структурного» изучения эпоса, что автоматически выводит былины и отраженную ими социальную практику из числа исторических источников и низводит их роль до уровня эстетики.
Особое значение имеет опыт, особенно текстологический, обобщенный в «Своде русского фольклора», а также «Материалах и исследованиях», издающихся в серии «Русский Фольклор» Российской Академией Наук. В № 31 этого издания есть статья С. Н. Азбелева «Новые работы о русском эпосе», в которой произведен анализ книг, вышедших по данной проблематике относительно недавно.
Самой актуальной и новейшей он счел написанную в начале XX в. и напечатанную в 1995 г. в Москве монографию Б. М. Соколова «Большой стих о Егории Храбром». По Азбелеву, «Работа представляет собой систему разносторонних доказательств заключения Б. М. Соколова о том, что основой так называемого „Большого стиха о Егории Храбром“ является историческая песнь XI века, которая была посвящена христианизаторской деятельности Ярослава Мудрого».[247]247
См. также: Соколов Б. М. Большой стих о Егории Храбром: Исследования и материалы. – М.: 1995.
[Закрыть]
Автор статьи резко критикует книгу О. В. Захаровой «Былины. Поэтика сюжета: учебное пособие для студентов филологических специальностей»,[248]248
Захарова О. В. Былины. Поэтика сюжета: учебное пособие для студентов филологических специальностей. – Петрозаводск: 1997.
[Закрыть] оценивая ее в итоге как «несильную дипломную работу».[249]249
Азбелев С. Н. «Новые работы о русском эпосе» // Русский фольклор. Материалы и Исследования. – Т. 31. – СПб.: 2001. – С. 419.
[Закрыть] С такой оценкой уважаемого классика трудно согласиться. Хотя указанный труд ничего принципиально нового и не содержит, имеет ряд ярко выраженных погрешностей, он обладает большей частью качеств, необходимых для учебного пособия, для которого некоторая упрощенность даже полезна.
Следующим объектом критических замечаний С. Н. Азбелева стала книга И. Я. Фроянова и Ю. И. Юдина «Былинная история».[250]250
Фроянов И. Я., Юдин Ю. И. Былинная история. – СПб.: изд-во СПбГУ, 1997.
[Закрыть]
Концепция этих авторов называется в его статье, «в основном, конгломератом давно оставленных наукой представлений 120-летней давности».[251]251
Азбелев С. Н. «Новые работы о русском эпосе» // Русский фольклор. Материалы и Исследования. – Т. 31. – СПб.: 2001. – С. 419.
[Закрыть] Он безаппеляционно ставит упомянутому труду диагноз «дилетантизм» за «отказ от учета специальных работ по вопросам, которые они (авторы) обсуждают».[252]252
Там же: С. 423.
[Закрыть] Вместе с тем, доскональное знание научной терминологии и историографии еще не означает, что на такой работе можно ставить «знак качества». В большинстве случаев, наоборот, определенная доля абстрагирования от аналогичных исследований необходима для внесения новизны в кажущуюся досконально изученной область науки. Что же касается работ И. Я. Фроянова и Ю. И. Юдина, то в них можно выявить важнейшее рациональное зерно – ими подчеркивается факт связи былинных сюжетов с социальными процессами и ситуациями, которые отражены в эпосе (в частности, на примере «инициации»).
Последний объект его критики в данной статье – книга «Незнакомая Древняя Русь»[253]253
Горюнков С. В. Незнакомая Древняя Русь. – М.: 1996.
[Закрыть] С. В. Горюнкова, 89 страниц которой заслужили похвалу за большое количество использованных источников. К этой похвале можно присоединиться, поскольку количество привлекаемых источников и глубокое качественное зондирование проблем характерны и для других его работ.[254]254
Горюнков С. В. О сюжете «Илья Муромец и Соловей разбойник» // Русский фольклор. Материалы и Исследования. – Т. 32. – СПб: Наука, 2004. – С. 229–265.
[Закрыть] По широте научной эрудиции данного автора можно сравнить с Л. Р. Прозоровым, относительно недавно начавшим разработку эпической проблематики.[255]255
См. также: Прозоров Л. Р. Времена русских богатырей. По страницам былин вглубь времен. – М.: Эксмо, Яуза, 2006. –288 с.
См. также: Прозоров Л. Р. Этническое и расовое самосознание в русском эпосе // Тезисы Российской научно-практической конференции. «Этнический фактор и политика. История и современность». Зимняя школа. 3–4 марта 2000 г. Издательский дом «Удмуртский университет». – Ижевск. 2000. – 154 с.
[Закрыть]
Подводя итог этому обзору, С. Н. Азбелев пришел к выводу о том, что: «дилетантизм – симптоматичен нашему времени».
С этим утверждением трудно не согласиться, но ученый, по-видимому, в своем обзоре обращал внимание лишь на некоторые издания, типичные для современного состояния науки, но не отражающие полной картины ее нынешнего положения.[256]256
См. также монографию Родионова М. С. Информационный код русских былин. – Челябинск. 2007. – 275 с.
[Закрыть] Поэтому одно из лучших исследований в области эпоса конца XX в. – монография Б. Н. Путилова «Экскурсы в теорию и историю славянского эпоса»[257]257
Путилов Б. Н. Экскурсы в теорию и историю славянского эпоса. – СПб.: 1999.
[Закрыть] по «странному» стечению обстоятельств осталось незамеченным С. Н. Азбелевым.
В отношении этой работы Б. Н. Путилова можно сказать, что она резко отличается от большинства изданных за последнее время научных трудов. Им был применен комплексный подход к эпическому материалу, для сравнения ученый использовал этнографические материалы, собранные на территории населенной южными и западными славянами. Такие сравнения выглядят убедительнее, чем ссылки на материалы индийской, а тем паче африканской этнографии, которыми изобилуют труды многих ученых советской эпохи.
Не менее интересной представляется и сборник статей К. В. Чистова «Фольклор. Текст. Традиция», в котором достаточно подробно рассмотрены основные проблемы специфики фольклора и его изучения в свете теории информации.
Однако даже такие высококачественные научные работы, основанные на безупречном знании методологии и историографии фольклористики, мало что меняют при отсутствии новизны в подходе к эпическим материалам.
Гораздо большее значение имеет деятельность в отношении публикации материалов, раскрывающих особенности исследования фольклора в дореволюционный период. Переписка ученых зачастую предоставляет возможность воссоздать логическую цепочку их рассуждений, хотя и очевидную для современников, но малопонятную в наше время, которая обычно бывает пропущена в научных трудах.[258]258
Веселовский А. Н. Работы о фольклоре на немецком языке (1873–1894). – М.: ИМЛИ РАН, 2004. – 544 с.
[Закрыть] Это позволяет в некоторой степени избежать формально-статистического подхода к их работам, что, к сожалению, в значительной мере свойственно многим историографическим трудам советского периода.
Вместе с тем, новейшие переиздания трудов В. Я. Проппа и других выдающихся исследователей[259]259
В 1994 году переиздана книга А. П. Скафтымова «Поэтика и генезис былин».
[Закрыть] (не так давно появилась книга В. В. Чердынцева «Где, когда и как возникли былины»,[260]260
Чердынцев В. В. Где, когда и как возникли былины. – М.: 1998.
[Закрыть] устаревшая задолго до публикации), не способны исправить положение «застоя» в историческом изучении эпоса. Практически все доводы за и против тех тезисов, которые в них есть, уже известны.[261]261
См. также: С. В. Горюнков. О герменевтике былин // Русская литература. 2002. № 1. – С. 100–108.: «Ощущение того, что противостояние «исторической» и «мифологической» школ в изучении былин изжило себя, висит, что называется, в воздухе».
[Закрыть]
Отдельно следует рассматривать монографию З. И. Власовой «Скоморохи и фольклор», в которой очень подробно проанализирована роль скоморохов в создании, развитии и трансляции эпических текстов.[262]262
См. также: Власова З. И. Скоморохи и фольклор. – СПб.: Алетейя, 2001. – 524 с.
[Закрыть] Данная работа благодаря мастерскому анализу социальной базы развития былин создает основы для последующего их изучения с историко-социологических позиций.
На этом фоне часто можно обнаружить обращение современных ученых к работам их дореволюционных коллег-фольклористов: В. Ф. Миллера, Ф. И. Буслаева, А. Н. Веселовского, М. Г. Халанского. Таким образом, своего рода «ревизия» методологии изучения эпоса имеет место, но происходит чересчур медленно. По-видимому, это связано не с отсутствием работ современных исследователей по данной тематике, а скорее с отсутствием условий для публикации серьезных научных трудов в связи с наличием сложившегося мнения о «неисторичности» эпоса и «бесперспективности» его дальнейшего изучения.
Число научных исследований, посвященных былинам и эпосу, неуклонно уменьшается и посвящены они в основном «узким» темам, позволяющим в некоторой степени избежать ответа на набившие оскомину вопросы отечественного эпосоведения. Таковы работы С. В. Воробьевой,[263]263
Воробьева С. В. Родословия сказителей Южного Заонежья (Кижская волость) в контексте проблем усвоения и передачи былинной традиции. – Петрозаводск: 2003.
[Закрыть] О. Ю. Тихомировой,[264]264
Тихомирова О. Ю. Былина о богатыре Дунае: Сюжетный тип. – М.: 2003.
[Закрыть] О. А. Егоровой,[265]265
Егорова О. А. Традиционные формулы как явление народной культуры. – М.: 2002.
[Закрыть] С. Ю. Аншаковой,[266]266
Аншакова С. Ю. Языковая картина мира в системе антонимических оппозиций русских былинных текстов. – Тамбов: 2004.
[Закрыть] Харвилахти Лаури,[267]267
Харвилахти Лаури. Поэтика эпической традиции. Аспекты преемственности и воссоздания народными певцами. На материале русского, ингерманландского, и алтайского эпоса. – М.: 1998.
[Закрыть] В. В. Тимохина,[268]268
Тимохин В. В. Поэтика средневекового героического эпоса: повтор, антитеза, тропы: – М.: 2000.
[Закрыть] Н. В. Пуртовой,[269]269
Пуртова Н. В. Травестия в русской житийной литературе и в эпосе. – Екатеринбург: 2002.
[Закрыть] и др.[270]270
К сожалению, из-за хронического ремонта в отделе диссертаций Российской Государственной библиотеки, не было возможности ознакомиться со всеми диссертациями посвященными данной проблематике.
[Закрыть]
Приходится констатировать наибольшее внимание исследователей, в основном филологов, к эстетической стороне эпоса, его художественной ценности. Такой акцент в изучении эпоса позволяет не обращаться к его истокам и не вступать в квазинаучную полемику ни с одной из «школ». Как отметили составители «Свода русского фольклора», «только признав факт поступательного развития и, следовательно, смены типов историзма, можно надеяться, что застарелая антиномия конкретного исторического факта и обобщенной формы его отражения в былине будет, в конце концов, снята».[271]271
Свод русского фольклора – Т. 1. – СПб.: 2001. – С. 78.
[Закрыть]
Из числа современных исследований, посвященных былинам, необходимо особо выделить диссертацию Букатиной Ю. Е. «Русская былина в культурно-историческом контексте».[272]272
Букатина Юлия Евгеньевна Русская былина в культурно-историческом контексте: проблемы интерпретации в XX веке: Дис… канд. ист. наук: 24.00.01– М.: 2005. – 146 с. РГБ ОД, 61:06–7/123
[Закрыть] Несмотря на то, что в основном эта работа имеет описательный характер, наряду с историографическим анализом она содержит весьма обстоятельную источниковедческую критику эпических текстов, филолого-культурологический анализ соотношения влияния письменного (книжного) текста на устную традицию.
Даже с учетом неизбежных недостатков, связанных с акцентированием внимания преимущественно на случаях волюнтаризма сказителей и собирателей эпоса (которые своим наличием только подтверждают правило, поскольку выбиваются из общего контекста и тем самым приковывают к себе внимание), это лучшее из того, что написано в данной области за все постсоветское время.
Подводя итог историографическому обзору исследований, посвященных эпосу (эпическому отражению социальной практики), можно заметить, что получили продолжение, пусть и с некоторыми оговорками, почти все идеи дореволюционного периода в том или ином виде, но нет каких-то «совершенных» методик, позволяющих его всесторонне изучать.
Вместе с тем накоплен большой опыт в области лингвистического и филологического анализа, не связанный непосредственно с эпосом. Есть филологическая база для исследований: известен практически весь комплекс эпических материалов. Учеными очерчен круг проблем, решение которых позволяет изучать эпическое отражение социальной практики в историческом аспекте.
Нетрудно видеть современное состояние данной темы: в том, что былина отражает некую историческую реальность, исследователи почти не испытывают сомнений. Вопрос только в том, как ее интерпретировать. Ответ на него опять же невозможен без решения проблемы происхождения тех или иных фактов.
По-видимому, без применения новых методик, подходящих для анализа исторических источников с «устной фиксацией», таких, как методология, характерная для направления «устной истории» и т. д., дальнейшее изучение эпоса невозможно.
Проведенный обзор показывает возможность выработки методологии работы с материалами фольклора. Можно выделить пять основных мнений, имевших место ранее и развивающихся сейчас, при исследовании путей развития (социальной практики) и зарождения эпоса:
1. Мифологическая школа – развитие шло от мифа через былину к исторической песне по пути конкретизации содержания.
2. Школа заимствований (миграции) – развитие эпоса шло по мере усвоения сюжетов от соседних народов.
3. Историческая школа – развитие эпоса шло от исторической песни к былине по пути мифологизации (эстетизации) содержания.
4. Сравнительно-историческое литературоведение – развитие литературы шло путем «самозарождения и (или) заимствования сюжетов» по мере развития быта (общества) от жанра к жанру.
5. Историко-типологическое направление – развитие эпоса шло по мере появления и развития «идей» в обществе.
Каждое из этих «мнений» исходило из возможности поступательного «развития» эпоса в том или ином виде, то есть предусматривало его историзм. Некоторые идеи, главным образом 6-го, историко-социологического направления, которое исходило из положения о развитии эпоса в соответствии с развитием общества, были отвергнуты преждевременно, без их серьезной отработки.
1.1.5 Эпос как исторический источникИсториографический обзор показывает, что процесс исторического изучения развития социальной практики в отечественной науке только начинает нарастать. В историческом обосновании эпических материалов заинтересованы не только историки, но и представители всех остальных областей науки, в сферу интересов которых входит эпос. Проблема «антиномии факта и его отражения» в былине мешает всем ученым без исключения, поскольку резко сужает поле исследования. Вместе с тем наличие исторической информации в эпосе игнорировать невозможно:
1. Известный период бытования эпоса не показывает существенных изменений, он изображает социальную практику, которая сложилась ранее. Если учесть, что ранние упоминания эпических песен с именами богатырей (письмо Кмиты Чернобыльского) датируются XVI в., а цитаты из былин имеются в «Слове о Полку Игореве» (XII в.), то эпос отражает реалии Киевской Руси.
2. В эпосе имеются вполне отчетливые следы дохристианских воззрений в форме, очень напоминающей «мифы»;
3. Русские былины в ходе своего формирования испытали влияние стран Востока и Запада;
4. Эпос заключает в себе целый ряд «исторических» сведений, которые находят свои аналогии и географические соответствия в реальной (летописной) истории;
5. Былины отражают определенную стадию в развитии социальной практики – речь в них идет о правлении князя, а не царя;
6. В эпосе в особой форме отражены идеи, актуальные для общества, которое его сохранило: единство государства, борьба с захватчиками;
7. В эпосе есть привнесенные сказителями позднейшие элементы, частью очевидные (трубочки подзорные), частью требующие тщательного анализа (неясно, являются ли «Голи» (кабацкие) позднейшим влиянием в былинах, поскольку «голытьба» и «корчмы» были на Руси еще до введения «кабаков»). Однако в целом методика выявления исторических напластований уже разработана в рамках методологии «устной» истории.
8. Эпос сохранялся социумом и, следовательно, развивался в соответствии с его потребностями, отражая общественное развитие.
У былинного материала своя специфика:
1. Отсутствует письменная фиксация, относящаяся к тому периоду, о котором он повествует, что не позволяет в полной мере задействовать наработанные текстологией методики изучения информации летописей и т. п. письменных источников.
2. Летописи и эпос представляют собой разные взгляды на события, что обусловлено различием в ценностно-ориентационной системе традиционной и письменной (церковной) культур. Для летописца крайне редко были актуальными те же события, что и для сказителя. Поэтому найти «точки соприкосновения» летописей и эпоса, за исключением быта и логики восприятия повседневности, крайне трудно.
Заложенная в летописях и эпосе информация часто не может иметь точного соответствия в принципе, поскольку отражает социальную практику различных групп населения, которые имели разный объем прав, обязанностей и, соответственно, особые взгляды на ситуацию. Таким образом, то, что интересовало летописцев, проходило мимо внимания сказителей былин, и наоборот.
Например, нужды «мирского» населения не всегда были актуальны для церкви – она не платила налогов при Батые, в то время как для светских людей «пошлины» были непосильными.
Вместе с тем, сказители также не могли отразить полностью всю социальную практику своего времени, поскольку присутствовали в основном на престижных массовых мероприятиях по итогам конкретного события или периода – почестных пирах. Соответственно, их кругозор ограничивался полученной на пиру информацией (слухи), дальнейшее отражение которой в народной среде было обусловлено рамками восприятия сказителей. Непосредственными участниками большинства событий кроме пиров они, по всей видимости, не были, поэтому, скорее всего, завязка сюжета и происходит обычно на пиру. Исходя из этого, действительно, можно согласиться с мнением Ф. И. Буслаева: «хвастовство богатырей на пиру составляет основное содержание наших былин[273]273
Цитируется по: Липец Р. С. Эпос и Древняя Русь. – С. 286–287.
[Закрыть]» – поскольку остальные мотивы социальных действий, имевшие место вне пира, сказители наблюдать не могли.
Таким образом, нет оснований для принципиального недоверия к эпическим материалам. Надо лишь суметь выявить в них историческую информацию и атрибутировать ее к тому или иному периоду. Преодоление этого барьера (точная атрибуция эпоса к конкретным периодам русской истории) позволяет ввести в научный оборот корпус исторических источников о социальной практике Древней Руси.
В наше время устная историческая традиция приобретает еще большую актуальность, поскольку письменные источники, по которым проводились исследования истории Киевской Руси, в основном изучены. Реалии социальной практики, отраженные в эпосе, историками исследованы в меньшей степени. По этому поводу В. Л. Янин выразил сожаление, указав на причины данного явления: «… историку средневековья приходится постоянно преодолевать не только трудности, связанные с малочисленностью источников. Эти источники, кроме того, отражают прошлое односторонне. Летописцы совершенно не интересовались многими вещами, волнующими современных историков. Они отмечали лишь те события, которые были для них необычными, не замечая привычной глазу и уху бытовой обстановки, с детства окружавшей их. Медленно развивавшиеся исторические процессы, хорошо видимые только с большого расстояния, проходили мимо их внимания».[274]274
См. также: Янин В. Л. Я послал тебе бересту. – 2-е изд. – М.: Издательство М. ун-та, 1975. – С. 6.
[Закрыть]
Этот огромный комплекс исторической информации изучался лишь поверхностно. Именно непонимание причин, породивших различие между эпическим и летописным отражением событий, вызывало наибольшее недоверие исследователей к эпосу. По всей видимости, существовало некое «табу» на использование в летописях прямых цитат из эпических произведений, аналогичное тому, благодаря которому в летописях почти нет имен языческих божеств.
Впрочем, сами летописцы, как отмечал еще А. А. Шахматов, нередко пользовались народными преданиями и эпическими материалами как историческими источниками, перерабатывая их в традиционную форму летописного повествования.[275]275
Шахматов А. А. Указ. соч. С. 347.:
«…Углубившись во времена Владимира летописец основывался на более или менее готовых материалах (письменных источниках, народных преданиях в виде песен и былин, духовных легенд)».
[Закрыть] Совпадение многих летописных и былинных данных о социальной практике до XI в., как отмечает Е. А. Мельникова, убедительно это доказывает.[276]276
См. также: Древнейшие государства восточной Европы: 2001. Историческая память и формы ее воплощения. – М.: Вост. Лит., 2003. – 399 с.
[Закрыть]
Только впоследствии, когда источником информации о ней служили уже не общеизвестные сведения «устной исторической традиции», которые замолчать невозможно, отражающие мнение народа, а «официальное» видение ситуации летописцами – монахами, которые рассматривали ее сквозь призму христианской традиции в изображении социальной практики летописями, появились отличия.
Летописцы, как неоднократно указывал Д. С. Лихачев, зачастую подменяли древнерусскую социальную практику подходящими «типическими местами» из священного писания. Это можно наглядно представить при сравнении «Повести временных лет» и «Третьей книги царств».[277]277
См. также: Данилевский И. Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (XI–XII вв.). – М.: Аспект пресс, 1998. – С. 12; С. 42–43; С. 204. и др.
[Закрыть]
Таким образом, эпос и летописи использовали разные знаковые системы для изложения событий древнерусской социальной практики. «Штампы» священного писания не являются равноценной заменой описанию реальной социальной практики Древней Руси, зачастую они были вынужденной мерой, обусловленной как идеологически, так и социально.
По роду занятий клирики были вынуждены ограничивать свое участие в социальной практике (пирах, увеселениях, и пр.), а потому не могли запечатлеть ее в полном объеме.[278]278
Вопрошание Кириково С. 22–23.:
«Иже сходящее к мирьским пиромъ и пьють, иерейску чину повелевають святые отцы благообразно и с благословением приимати предлежащая; игранье и плясанье и гуденье входящимъ, вьстати симъ, да не осквернять чувьства виденьемь и слышаньемь по отечьскому повелению; или отинудь отметатися техъ пировъ, или в то время отходити, аще будетъ сблазнъ великъ и вражда несмирена пщеваньнье мниться».
[Закрыть] Это можно отчетливо увидеть при анализе средневековых «поучений» и «вопрошаний». Зачастую священнику вменялось в обязанность встать и уйти с «бесовских игрищ», а мирянину рекомендовалось не употреблять более трех чаш хмельного в течение пира (Слово о тропарных чашах). Как отметил Е. В. Аничков: «Что церковь прежде всего преследует пиры, песни и игрища, это бросается в глаза и при самом первом и беглом знакомстве с литературой наших древних поучений».[279]279
См. также: Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. – М.: Индрик, 2003. – С. 156.
[Закрыть] Соответственно реалиям социальной практики и былины показывают священников на пиру лишь в исключительных случаях.
Таким образом, материалы эпоса не столько повторяют, сколько комплементарно дополняют сведения летописей о древнерусской социальной практике, что позволяет свести воедино отраженную в них историческую информацию. Сложившееся положение позволяет по-новому взглянуть на уже давно исследованные сведения о ней письменных источников.
Все это показывает громадное значение и ценность сведений о реалиях общественной жизни Киевской Руси, дошедших в эпическом отражении. Огромный пласт социальной практики, связанной с общественными событиями и их причинами, не нашедшими своего отражения в летописях или неверно понятыми, просто выпадает из поля зрения историков, если не учитывать эпос и его «видение» социальных проблем. Именно нераскрытым потенциалом эпоса (народного предания) как исторического источника он привлекает к себе внимание современных историков. Без привлечения его материалов невозможно показать всю полноту картины общественной жизни этого периода русской истории.
Как показал анализ историографии, точки зрения В. Я. Проппа и Б. А. Рыбакова находятся гораздо ближе, чем это кажется на первый взгляд. Из их дискуссии можно сделать вывод о том, что хотя эпические материалы и являются продуктом «художественного творчества», отражают «идеи и чаяния народных масс» (точка зрения В. Я. Проппа), но эти «идеи и чаяния» обусловлены всем ходом исторического процесса (точка зрения Б. А. Рыбакова). Таким образом, существует возможность сопоставления «идей» социальной практики в отражении эпоса и летописей, что в перспективе позволит датировать информацию эпоса.
Единственной проблемой, которая затрудняла до сих пор изучение эпоса в историческом плане, была неразработанность методологии. В последние десятилетия это препятствие фактически устранено, поскольку набирает силу новое направление исторических исследований, в рамках которого разработана методика использования источников устной исторической традиции – «Устная история».
В целом, современное состояние науки показывает острую необходимость и принципиальную возможность «исторического» изучения эпоса.
В качестве подведения итогов можно отметить, что в рамках «историко-социологического» направления возможно совмещение точек зрения В. Я. Проппа и Б. А. Рыбакова на проблему историзма былин: есть возможность выявления «типических» черт образа эпического героя (моды на тот или иной образ поведения), актуальных для общества и, следовательно, отражающих его «идеи». Выявив количество (характерных) типов героев и взаимосвязи между ними (столкновения старых и новых стереотипов поведения – актуальных «идей»), можно показать последовательность появления сюжетов с этими героями в эпосе.
При дальнейшем сравнении актуальных «идей» в отражении эпоса и летописей можно будет выявить их соотношение в социальной практике и причислить тождественные «идеи» к тем или иным датированным периодам развития древнерусской социальной практики в рамках эпохи Киевской Руси.
Таким образом, для «историко-социологического» изучения эпического отражения социальной практики необходимо вернуться к методике Б. А. Рыбакова, которую можно рассматривать в качестве последней редакции методики исследований «исторической школы» и модернизировать ее с учетом методов, характерных для современного направления «устной истории». Однако следует признать, что внесение новизны в изучение исторического содержания эпических материалов возможно только при условии применения комплексного, междисциплинарного подхода к данной проблеме.
