Текст книги "История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц"
Автор книги: Степан Козловский
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)
1.2 Методологический аспект проблемы междисциплинарного изучения эпических материалов в контексте исторического исследования
1.2.1 Общая характеристика методологических проблем изучения эпосаВ части введения, посвященной историографии, рассмотрено, кроме прочего, современное состояние методологической базы исследований в области фольклористики. Нетрудно заметить, что какой-то единой методологии выработано не было, более того, целый ряд исследований в перспективных направлениях, таких как: историко-социологический анализ, так называемый «палеонтологический» метод, были прекращены по политическим соображениям. Наиболее перспективные методы, которые могут быть применены к данной теме, развиваются в настоящее время в рамках методологии изучения «повседневной» и «устной истории»,[280]280
См. также: С. 261–264: Методологические проблемы истории. Учебное пособие. Под ред. В. Н. Сидорцова. – Минск: ТетраСистемс, 2006. – 352 с.
[Закрыть] но в отношении былин они практически не использовались.
Вместе с тем, определенные результаты все-таки были получены, что показывает необходимость комплексного подхода к проблеме создания методологии исследования эпоса.
Все проблемы, связанные с изучением отражения социальной практики в эпических материалах, можно условно разделить на три основных компонента:
1. Проблемы анализа былинного текста как материала, содержащего информацию о социальной практике.
2. Проблемы анализа социальной практики в эпическом отражении.
3. Проблемы интерпретации данных, полученных путем анализа социальной практики, отраженной эпическими материалами в отношении истории.
1.2.2 Особенности эпического текстаВсё, или почти всё, в восточнославянском эпосе в настоящее время понимается учеными как некий метатекст, по своему содержанию художественный, пригодный лишь для эстетического любования, филологического исследования и мифологического истолкования. С таким «современным» пониманием значения эпических материалов согласиться довольно трудно, поскольку оно противоречит мнению сказителей и сформировалось лишь по причине отсутствия методологии, которая позволила бы изучать эпос с иной точки зрения.
В связи с этим нужно учитывать ряд очевидных обстоятельств, которые препятствуют подобным представлениям о былинах:
1. Существующее в эпосе иносказание, судя по всему, является традиционным, понятным для тех, кто «пользовался услугами» эпоса. Это становится неизбежным следствием того факта, что сам по себе он является функциональным в породившей его социальной среде. Передача устной исторической традиции происходит осмысленно, с целью трансляции социального опыта потомкам – «то старина, то деянье», если воспользоваться эпической концовкой.
2. Долго передавать «тарабарщину» невозможно – для того, чтобы «перевести» фольклорный сюжет с характерными для него традиционными иносказаниями, представить его в языковой системе знаков, понятной новому поколению, необходимо осознавать смысл происходящего и разбираться в основных понятиях.[281]281
Мелетинский Е. М. К вопросу о применении структурно-семиотического метода в фольклористике // Семиотика и художественное творчество. – М.: Наука, 1977. – С. 162:
«Сказитель, ориентируясь на известные ему образцы стиля, знание сюжета и поэтической лексики, отдельных формул и т. п., прежде всего, воспроизводит определенные поэтические структуры (на всех уровнях), оставаясь в строго в пределах символической моделирующей системы».
[Закрыть]
3. Отсутствие в эпических материалах четких указаний на конкретное время еще не означает их вневременной характер. Это указывает на иной характер восприятия времени и другой принцип отсчета (прикрепление событий к периоду существования общеизвестного героя). В качестве атавизма подобного подхода к измерению времени можно наблюдать деление истории на времена правления монархов и т. д., то есть, тех, кто, по мнению историков, оказывал наибольшее влияние на ход исторического процесса. Вместе с тем, при современном состоянии фольклористики еще не представляется возможным соотносить имена «былинных героев», к которым приурочены эпические события, с упоминаниями имен «исторических личностей» в летописях.
4. Впечатление о нестыковке, несоотносимости известий летописных и эпических обычно ведет к игнорированию эпоса как исторического источника. Однако это неверное впечатление, поскольку летописи и эпос показывают нам на уровне быта и повседневности с разных ракурсов – соответственно своей точке зрения, одну и ту же социальную практику одного и того же народа. Это означает, что эпос может являться историческим источником для изучения древнерусской социальной практики. Вряд ли кому-то удастся сказать лучше, чем сказал по этому поводу Д. С. Лихачев:
5. Было бы ошибкой возведение эпических реалий только к мифологическим, поскольку эпос отражает развитие социума, показывает его ритуалы и совокупность социальной практики, объясняя с точки зрения общественного сознания то, о чем можно прочесть в сжатом изложении летописей.
Вследствие указанных обстоятельств имеется необходимость сведения в единый комплекс всех методов, предназначенных для изучения эпоса, с учетом его специфических особенностей и вошедших в научный оборот методик других научных дисциплин.
Несмотря на то, что большинство методов, которыми пользовались исследователи, были заимствованы из современного источниковедения, без учета специфики бытования материала, отношения к нему среди населения и особенностей структуры текстов эпических сюжетов, применение таких подходов и методов будет иметь заведомо умозрительный характер.
В настоящее время усиленно развивается такая область исторических исследований, как «устная история». Историографию методологии зарубежных и отечественных работ, выполненных в данной области, можно найти в статье И. Б. Орлова: «Устная история: генезис и перспективы развития». В ней особо отмечается уникальность сведений «Устной истории»: «За последнее время устная история поднялась до уровня комплексного исследовательского направления. Её цель – реконструировать коллективные следы и фрагменты памяти, оставленные историческими событиями в сознании тех или иных действующих лиц. Другими словами, главная ценность устных источников заключается не в информации о самих событиях прошлого, а в том, как они отражаются в общественном сознании. Поэтому устная история остро ставит намеченную ещё И. Д. Ковальченко проблему выявления содержащейся в источнике скрытой информации. Устные источники позволяют зафиксировать уникальную информацию, непередаваемую другим путем. Если письменные источники официального происхождения чаще всего отражают историю государства и его институтов, то устные источники обращаются к истории народа, причем позволяют сделать это глазами очевидцев происходивших событий».[283]283
Орлов И. Б. Устная история: генезис и перспективы развития // Отечественная история 2006. № 2. – С. 136–148; С. 144.
[Закрыть]
Эпос можно рассматривать как особую часть устной истории, имеющую отличия в методике изучения. Основная особенность заключается в том, что между очевидцем и записью его впечатлений имеются передаточные звенья. Запись непосредственно от очевидца событий невозможна. Поэтому методика, обычно применяемая в исследованиях по изучению «устной истории», должна быть адаптирована к характерным особенностям текстов устной исторической традиции:
1. Каждый фольклорный текст, и эпический в том числе, представляет собой запись особого рода интервью о поэтически осмысленных событиях «истории» («старинах») и их участниках (богатырях), которые по каким-то причинам отложились в памяти сказителей. Поскольку опрос проводился обычно в индивидуальном порядке с каждым сказителем, который формулировал текст былины в соответствии со своими, отражающими эпическую традицию, представлениями о старине и имеющимся в наличии «запасом типических мест», можно вести речь о записи мнений о том, что представляли собой «старины».
Термин «интервью» в данном случае означает проводимую по определенному плану беседу, предполагающую «прямой контакт интервьюера с респондентом (опрашиваемым), причем запись ответов последнего производится либо интервьюером (его ассистентом), либо на пленку».[284]284
См. также: Ядов В. А. Стратегия социологического исследования. – М.: 2003. – С. 229.
[Закрыть] Видов интервью известно несколько, но к былинам чаще всего применялась такая разновидность опроса, которую можно охарактеризовать как «ненаправленное интервью»[285]285
См. также: Ядов В. А. Стратегия социологического исследования. – М.: 2003. – С. 230.:
«Так называемые ненаправленные интервью носят «терапевтический» характер. Инициатива течения беседы принадлежит здесь самому респонденту, интервью лишь помогает ему «излить душу».»
[Закрыть] и «экспертный опрос».[286]286
См. также: Ядов В. А. Стратегия социологического исследования. – М.: 2003. – С. 279.
[Закрыть]
2. Актуальным на сегодняшний день остается также и вопрос о полноте эпического изложения, поскольку варианты былинных сюжетов в ходе «интервью» у сказителей записаны в кратких, пространных и контаминационных редакциях трансляции текста.
Варианты обычно связываются исследователями с различной степенью сохранности, наличием «школ» сказителей, что не во всех случаях верно, так как хотя основная схема текста усваивалась сказителями полностью, но опускались или добавлялись очень важные для осмысления сюжета «подробности».[287]287
Миллер В. Ф. Очерки русской народной словесности. Былины 1–16. – М.: 1897 – С. 15. Мнение Гильфердинга:
«…В памяти хранится только общий остов … сказитель поет былину… то прибавляя, то сокращая, то меняя порядок стихов…».
[Закрыть] Краткое эпическое изложение, как правило, включает в себя только одну мотивацию действий главного героя, вопросы о том, «что делает?» персонаж, и о том, «как он это делает?». Пространное эпическое изложение в дополнение к первым двум вопросам добавляет новые, уточняющие: «кто делает?» – дает характеристику действующему лицу, и, что самое главное, старается ответить на вопрос: «зачем он это делает?».
Наибольший интерес представляют именно «пространные» редакции былинных сюжетов при условии логичного, то есть функционального, соотношения «типических мест» в их структуре. Однако в «чистом» виде они имеются в крайне незначительном количестве. Поэтому для характеристики героя и сюжета используются не какие-либо отдельные варианты былин, но краткая редакция в качестве основы, по возможности в наименее подверженных контаминации вариантах. В дополнение к ним применяются «типические места» «пространных» редакций, которые важны для характеристики образа и способа действий героя.
Таким образом, в качестве материалов для первичного анализа эпоса употребляется «типический» порядок изложения событий и дополняется «типическими» объяснениями причин и результатов таких событий. Автор считает себя вправе пользоваться «редкими» по количеству повторений «типическими местами» в том случае, если на них имеются ссылки либо указания в аналогичных текстах. Так, в частности, расшифровка (развернутое повествование) в былинах «о Ставре» ответа на вопрос о том, почему у него «добры молодцы не старятся», является редкой, но сама эта фраза упоминается очень часто.
В этой связи нельзя не вспомнить о такой важной детали, как «завершенность текста». По мнению И. Р. Гальперина, «текст можно считать завершенным лишь тогда, когда с точки зрения автора его замысел получил исчерпывающее выражение. Иными словами, завершенность текста – функция замысла, положенного в основу произведения и развертываемого в ряде сообщений, описаний, размышлений, повествований и других форм коммуникативного процесса. Когда, по мнению автора, желаемый результат достигнут самим поступательным движением темы, ее развертыванием – текст завершен».[288]288
Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. Изд. 4-е стереотипное. – М.: КомКнига, 2006. – 144 с. (Лингвистическое наследие XX в.) – С. 131.
[Закрыть]
Таким образом, в основе анализа эпических материалов должно находиться функциональное соотношение замысла и полученного результата. Наибольшее значение в подобной ситуации приобретает проблема эпической похвальбы, на основе исследования которой можно выявить причинно-следственную связь между причинами действий эпического героя и соответствующей наградой за его подвиг.
«Типический» порядок изложения событий сюжета невозможен без точки отсчета. Такой «точкой отсчета» является определение главного действующего лица. В первую очередь принимается во внимание название варианта, которое обычно выделяет главное событие или лицо в повествовании. Сложность в данном отношении представляют собой типично «женские» и «мужские» варианты сюжетов, поскольку мотивировка действий персонажей эпоса в них может быть «развернута» на 180 градусов. Так, например, служанка «Чернава» в былине «О Бермяте» может иметь как позитивный образ, подкрепляемый наградой – выгодным замужеством, так и негативный, подкрепляемый казнью Чернавы за донос на жену Бермяты.
С учетом специфики былин (хвастовство является основным их содержанием), главным действующим лицом считается тот герой, который хвастает, либо отвечает на чужое хвастовство с теми или иными последствиями для себя, поскольку именно в зависимости от типа и направленности похвальбы сюжет развивается по тому или иному сценарию.
3. Поскольку фольклорный текст передается устно из поколения в поколение, это предполагает перевод всех его компонентов из языковой системы «старшего» поколения в новую языковую систему, доступную для понимания «младшего» поколения, с постепенной заменой устаревших, то есть малопонятных слов. При такой системе перевода для передачи текста необходимо не простое заучивание, а понимание всех терминов и осознавание действий героев эпоса, которые зачастую переданы в традиционно-иносказательной форме.
4. Несмотря на то, что эпические сюжеты подвержены контаминации, имеет место существование так называемых «типических» мест, которые вне зависимости от сюжета и варианта передают основной смысл текста.
Каждое типическое место представляет собой картину, которую человек, обладающий маломальскими познаниями в традиционном иносказании, легко способен воспринять. Эпос, по большому счету, не «рассказывает», а «показывает» нам сюжет по принципу – «что видел – о том пою». Перед сказителями, фактически, набор утрированных лубочных изображений своеобразной «светской хроники», возможно, «сплетен» о сильных мира сего, предназначенных для простонародья, с редкими пояснениями в виде «переходных мест». Это можно сравнить с многочисленными лубочными изданиями сказок о Бове-королевиче, Алеше Поповиче[289]289
См. также Астахова А. М. Былины в записях и пересказах XVII–XVIII веков. – М. Л.: 1960.
[Закрыть] и т. п.
«Переписать» без утраты смысла можно лишь текст подписей, но не изображения. Это достаточно наглядно можно увидеть при изучении археологических материалов (накладок турьих рогов из кургана «Черная могила» под Черниговом, достаточно хорошо описанных Б. А. Рыбаковым). В его объяснения можно вставить лишь одно уточнение – изображено типическое место волшебного поединка, но его без подписи невозможно точно атрибутировать и отнести на счет того или иного эпического персонажа. Происхождение «изображений» (сюжетов былин) всегда вызывало споры, касающиеся вопроса о социальной базе эпического творчества.
1.2.3 К вопросу о социальной базе эпической традицииБылины невозможно исследовать, не имея представления о путях, которыми они развивались в пространстве и социуме. Вопрос о социальной базе эпической традиции относится к числу древнейших и основополагающих в историографии былиноведения. Данная историография достаточно подробно приведена в монографии З. И. Власовой.[290]290
Власова З. И. Скоморохи и фольклор. – СПб.: Алетейя, 2001. – 524 с.
[Закрыть] Тем не менее, одной историографии для решения вопроса недостаточно, только располагая обоснованной точкой зрения на процесс развития эпоса можно говорить о формировании основы методологии его изучения.
В XIX в. в рамках «мифологической» школы былины предполагались неким отражением общих праиндоевропейских мифов, что делало социальную базу предельно широкой. С точки зрения теории заимствований, эпос имеет преимущественно зарубежное происхождение и, соответственно, реальной почвы для создания сюжетов на Руси не было.
К началу XX в. была сформирована так называемая «аристократическая» концепция, согласно которой былины являлись продуктом творчества высших слоев общества, и лишь затем оказались в крестьянской среде, в которой произошла «порча» эпоса. В советское время в противовес теории «аристократического» происхождения былин усиленно продвигалась идея о том, что былины изначально создавались крестьянами. В некоторых случаях выдвигались предположения о том, что часть былин сформировалась в рамках отдельных социальных групп – калик и скоморохов.
К сожалению, единой позиции по данному вопросу в настоящее время нет. По всей видимости, все названные концепции имеют «слабые места». Например, утверждение об исключительно «народном» происхождении эпоса не выдерживает критики, поскольку:
1. Простой народ как субъект социальной практики в лучшем случае играет в эпосе роль статиста.
2. События, о которых идет речь в былинах, почти не затрагивают интересов народа, а наоборот, преимущественно касаются элиты общества.
3. В типическом месте почестного пира, как правило, упоминаются лишь некоторые социальные страты, не охватывающие все общество в целом, что показывает невозможность формирования представлений об этих событиях у других социальных групп без учета наличия передаточного звена.
4. Часть эпоса появилась в среде дружины, воспевала подвиги князей и «Храбров». Примером тому может служить «Слово о полку Игореве», в котором упоминаются придворные «песнотворцы» Святослава.
Вместе с тем, вести речь об исключительно «аристократическом» происхождении эпоса также нельзя, поскольку в целом ряде случаев элита Киевского общества, включая князя Владимира, представлена в невыгодном для нее свете, а отношение к «боярам», как правило, является строго негативным.
Подобные взгляды на историю противоречили главенствующей идеологии, которую с XV в. формировала русская церковь на основе православия. Идеал для нее Москва – «Третий Рим», а не второй Киев. Великий князь, Царь – помазанник божий, а потому он не может быть показан трусом, подлецом и развратником. Его власть от Бога, она священна, а значит, все, кто выступают против его власти, идут против Бога.
Церковь, по всей видимости, пыталась поставить образы эпических героев себе на службу, как некогда языческих богов (чего стоит хотя бы св. Власий, «по чистой случайности» заменивший «скотьего бога» – Велеса (Волоса) в качестве исполнителя функции священного покровителя скота).
Возможно, именно с этим связано то, что в Киево-Печерской лавре были обретены мощи Ильи «Муромца». Благо, в Муроме всегда хватало людей с таким именем. Но крупных успехов на этом поприще добиться, по-видимому, не удалось. Роль Церкви в былинах столь незначительна, что ее стало выгоднее замалчивать. Образ священника в эпосе связан скорее с нотариальной функцией, чем с религией. Единственный богатырь – выходец из церковной среды в эпосе – Алеша Попович, вообще играет роль завистливого нахвальщика, обманщика, развратника, насмешника, заведомого подлеца.
Опыт, судя по всему, оказался настолько неудачным, что было решено искоренить эпос полностью.[291]291
«С XIII в. отцы церкви проявляют себя непримиримыми врагами скоморохов…»
// Власова З. И. Скоморохи и фольклор. – СПб.: Алетейя, 2001. – 524 с.; С. 11.
[Закрыть] По мере того, как усиливалось идеологическое давление со стороны церкви, из традиции почестных пиров стали вытесняться профессиональные сказители – скоморохи. Это настолько очевидно, что трудно не заметить – там, где они присутствовали, по всей видимости, сформировались новые сюжеты – Об Иване Грозном (Никите Романовичу дано село Преображенское, Кострюк), О Скопине. Причем социальная практика, которую показывают сюжеты этих исторических песен, отличается от той, которую изображают былины, новыми деталями, соответствующими исторической обстановке, и соответствующим изменением «типических мест».
В XVII в., по мере усиления роли русской церкви, которая в основном и выполняла задачи фиксации исторических событий, были безжалостно устранены (казнены либо сосланы на Урал и в Сибирь) практически все, кто распространял устную историческую традицию – скоморохи. Как отмечает З. И. Власова:
«Грамота 1648 г., сыгравшая роковую роль в судьбе скоморошества, известна по нескольким документам… Жителям прямо указано, чтобы „скоморохов с домрами и с гуслями и с волынками и со всякими играми … в дом к себе не призывали. А где объявятся домры и сурны, и гудки, и гусли, и хари, и всякие гудебные бесовские сосуды… то все велеть выимать и, изломав те бесовские игры, велеть сжечь“. Виновных же „бить батоги; а которые люди от такого бесчиния не отстанут и выимут вдругорядь, …. Тех ослушников бить батоги“. (Власова З. И. цитирует по Тимофееву А. Г. История телесных наказаний в русском праве. С. 222–224). После 1643–1649 гг. скоморохи постепенно исчезли из центра страны. …. Чем труднее становилось скоморохам, тем чаще встречаются они в переписных книгах рядом с различными мелкими ремесленниками».[292]292
Власова З. И. Скоморохи и фольклор. – СПб.: Алетейя, 2001. – 524 с.; С. 15.
[Закрыть]
В результате скоморошество, включавшее в свой состав исполнение эпических песен, практически перестало существовать как особое ремесло. Оно стало лишь дополнением к нему. Это неизбежно привело к переходу былин в среду непрофессиональных сказителей, и, как следствие, к деградации и частичной утрате эпических материалов.
Основную роль в этом пагубном для эпоса процессе сыграло, по-видимому, то обстоятельство, что произошел отрыв сказителей-крестьян от изображаемой ими социальной практики. Они могли описать то, что видели, лишь пользуясь уже известным запасом «типических мест», поскольку свидетелями и очевидцами событий, в отличие от сказителей-скоморохов, не являлись, новые «типические места» создать не могли, и поэтому недостающие части сюжетов XVIII–XIX в. «достраивались» ими за счет социальной практики предыдущего периода.
Таким образом, можно говорить о том, что в среду «простонародья» уходил уже «готовый» эпос, созданный теми, кто присутствовал на пиру, но не имел в нем непосредственного участия, то есть, по всей вероятности, скоморохами. На это, в частности, указывает и явный расчет на зрительное восприятие (возможно, выступления скоморохов).
Значение скоморохов выходит далеко за рамки простого увеселения и балагурства. Именно они, развлекая гостей на княжеских, боярских, а затем и царских пирах, внимательно наблюдали за происходящим, создавая образы новых эпических героев, что называется «с натуры».
Это позволяло им, путешествуя по стране, по ярмаркам и торгам, показывать элиту такой, какой она выглядела с их точки зрения. Образ жизни элиты в известной мере был предметом подражания в социальной практике, новый пример действий ее представителей, не повлекший за собой наказания, являлся своего рода юридическим прецедентом, со временем становившемся «стариной», то есть, законом. В условиях господства устного права «старины» были удобной формой сохранения представлений о социальной норме.
Былины, таким образом, имели в первую очередь функциональный характер и были инструментом влияния на общественное мнение. По всей видимости, эпос создан изначально для ознакомления широкой аудитории с определенным событием.[293]293
Широкая аудитория предусматривает правила, которым должно соответствовать сообщение. Прежде всего, оно должно быть понятно каждому. Исходя из этого, обобщение в былине – необходимый компонент заложенный изначально. Он указывает на распространение эпоса как элемента не только народной, но и массовой культуры в ее СОВРЕМЕННОМ понимании, для которой характерны следующие признаки: «1) тиражирование; 2) ориентация на массового потребителя, на большие аудитории; 3) коммерческий характер функционирования, в основе которого – платежеспособный спрос основной массы населения; 4) общедоступность текстов массовой культуры, расчет на пассивное, некритическое восприятие; 5) использование в качестве изобразительных средств не реалистических образов, а стереотипов и мифов для того, чтобы мобилизовать поток чувств потребителей; 6) тривиализация искусства, т. е. сведение всего разнообразия художественного опыта к тривиальному, элементарному, банальному, общедоступному.»
См. также: А. О. Бороноев, М. А. Василик. Основы социологии и политологии. – М.: Гардарики, 2003. – С. 39–40.
[Закрыть] Поэтому он служит для обобщенного отражения типическими средствами типических реалий социальной практики, которая изменяется во времени, но остается типичной для конкретного периода, сохраняя характерные особенности времени в виде основной, наиболее актуальной для общества идеи, послужившей причиной создания былины.
Распространение эпоса имело свои особенности – сюжетная ситуация очень упрощалась в расчете на восприятие крестьян – основных потребителей искусства скоморохов. Их интерес вызывала не политика, а интрига и бытовые подробности. Вероятно, именно в зависимости от полноты передачи образа жизни элиты и деталей их быта тот или иной сюжет становился востребованным. Успех определенных эпических сюжетов в крестьянской среде, вероятно, подталкивал скоморохов к их сохранению и циклизации.
Дольше всего эпос сохранялся там, куда перебрались уцелевшие в ходе репрессий скоморохи – на окраинах государства: на Дону, в Поволжье, в Сибири, на Урале, в областях Русского Севера. По всей видимости, это не было случайным совпадением. Эпос стал идеологией свободного крестьянского населения, осваивавшего новые земли на свой страх и риск, где ценилось мужество, трудолюбие, честность и способность на деле доказать свою правоту. Дольше всего эти условия сохранялись там, где шла русская колонизация, идеологией которой, по сути, и являлись былины.
Эпическая идеология является строго функциональной для породивших ее условий социальной практики. Она позволяет социуму выстраивать самоорганизующуюся систему взаимоотношений между его субъектами в обстановке русского пограничья – «украины», которая имеет устойчивые обозначения как «Поморская», «Даурская» и т. д.
Для нее характерны такие особенности, как:
1. Наличие постоянной внешней угрозы, которая не дает обществу окончательно стабилизироваться.
2. Возможность поправить свое благосостояние за счет «благородного» разбоя (война против разного рода «неверных»).
3. Вынужденная необходимость вступать во взаимоотношения «братства», входя в состав разбойничьих дружин.
4. Иерархия старшинства в зависимости от способностей (идеальный, а не «реальный» возраст).
5. Высокая роль князя и столицы в качестве символов для самоидентификации (по отношению к «врагам» в условиях наличия в дружинах иноплеменников), которая подчеркивается «кормлением» воинов.
6. Высокая доля самостоятельности разбойничьих дружин, отсутствие четкой санкции на их действия со стороны общества при наличии наказания за бездействие в условиях «кормления».
7. Оторванность мужчин пограничья (на заставах) от основных населенных пунктов (где есть женщины), следствием которой является стремление к межэтническим бракам, в которых женщина изначально занимает бесправное положение пленницы, рабыни, движимого имущества.
8. Большое количество вдов и сирот.
9. Война является нормой отношений с окружающим миром и воспринимается в основном как пограничный поединок (взаимные набеги).
10. Ремесло становится неактуальным в условиях существования за счет добычи.
Условия социальной практики в центральных областях были несколько иными:
1. Внешняя угроза не воспринималась в качестве «дамоклова меча».
2. Возможность поправить свое состояние за счет разбоя существовала, но являлась квалифицированным преступлением, поскольку «чужие» были далеко и, соответственно, грабить можно было только «своих», что лишало разбой ореола «благородства».
3. Взаимоотношения «братства» уступали свое место отношениям между хозяевами – феодалами и их подчиненными – зависимыми от них людьми.
4. Иерархия старшинства в зависимости от родовитости и назначения на должность по принципу лояльности.
5. Высокая социальная роль барина, доступа к нему и зависимости от него в качестве символа самоидентификации и ранжирования зависимых людей.
6. Низкая доля самостоятельности, приказной характер действий.
7. Высокий уровень ответственности за нарушение социальных и правовых норм.
8. Относительно высокий уровень прав женщин, обусловленный этнической однородностью населения, и, как следствие, невозможностью заключить брак иначе, чем в виде соглашения сторон.
9. Война воспринимается как сражения крупных отрядов и армий.
10. Ремесло концентрируется в защищённых населенных пунктах – городах и усадьбах феодалов. Благодаря высокой степени защищенности оно становится прибыльным и, соответственно, актуальным.
Исходя из сравнительного анализа, можно сделать вывод о том, что в местах развития крепостного права свободная от цензуры история (а также эпическая традиция) была не нужна, поскольку в ходу, по всей видимости, были иные ценности – «лакейские» заслуги, лояльность, вера в «доброго барина», готовность исполнить «долг» и умереть за князя, царя и т. п. «сеньора».
Таким образом, наличие и долгое бытование эпической традиции в русском пограничье обусловлено сходством основных условий социальной практики, близкими по значению социальными ценностями.
