Текст книги "История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц"
Автор книги: Степан Козловский
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)
Степан Викторович Козловский
История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц
Монография
К ЧИТАТЕЛЮ
Принято считать, что существует два типа людей – те, кто учится на чужом опыте, и те, кто привык доверять только своему. История позволяет осмыслить опыт, ценность которого сильно зависит от способности правильно его воспринимать. Одной из форм сохранения сведений о прошлом является эпос – «старина», былина. Значение отечественной эпической традиции, осмысление старинных событий народом в научном мире обычно игнорируется либо недооценивается.
Цель данной монографии заключается в том, чтобы показать научный потенциал, которым обладает восточнославянская эпическая традиция.
Условно исследование можно разделить на три части:
• Первая часть включает в себя анализ историографии и методологический комплекс. (Глава I)
• Вторая часть представляет собой непосредственно историко-социологический анализ эпического отражения древнерусской социальной практики. (Главы II–III)
• Третья часть является попыткой теоретического осмысления эпической социальной практики. (Глава IV)
Вопрос научной ценности былин как исторического источника рассматривался многими учеными XIX–XX вв. через сравнение с летописными сведениями о политике, в которых совпадение с эпосом имеется только в именах и географических названиях, да и то, скорее всего, случайное. Поэтому в историографии появился тезис о том, что эпос в крестьянской среде подвергся «порче», и как исторический источник его использовать нельзя.
В то же время, некоторые исследователи, например: В. Ф. Миллер, А. В. Марков, Р. С. Липец, М. Г. Рабинович, в основном благодаря сведениям этнографии и археологии успешно доказывали, что многие упомянутые в былинах детали быта, повседневности, русской культуры и т. п. имеют почти полное историческое соответствие с материалами X–XIV вв.
Тем не менее, из-за отсутствия точного определения времени действия, описанного в эпических сюжетах, историческое исследование былин было затруднено. В итоге ситуация дошла до абсурда: в науке возобладала точка зрения, согласно которой эпос не включает исторических сведений, а имеет в основном художественную ценность. Согласиться с этим невозможно хотя бы по той причине, что былины имеют сюжетные схемы, обоснованные логически, а не эстетически.
При этом от внимания ученых ускользнул такой, казалось бы, очевидный факт, что хотя «сферы интересов» различных письменных источников и эпоса мало в чём совпадают, они развиваются на одном и том же социальном фоне. Различие во взглядах не означает, что у письменных источников и эпоса нет ничего общего – летописи и былины описывают различные стороны жизни древнерусского общества, но одну и ту же социальную практику. Детали повседневности и быта эпохи также почти не зависят от типа исторического источника, поскольку не имеют ярко выраженного политического значения и не осознаются его создателями до конца, являясь «характерной» частью изображения, на фоне которого совершает действия герой сюжета.
Идеологические баталии вокруг эпоса стихли к концу XX в., что сделало возможным изучение русских былин на основании наиболее перспективного в отношении подобных материалов методологического направления «Устной истории».
Изучение эпоса в качестве «устной истории» позволяет анализировать его как часть «интеллектуальной истории» с историко-социологических позиций. Это дает возможность максимально абстрагироваться от политики, рассматривая каждый вариант былины как мнение сказителя (своего рода «интервью») в отношении того или иного сюжета, отражающего события социальной практики с точки зрения эпической логики, то есть коллективного, стереотипного, закрепленного традицией восприятия действий героя.
Благодаря применению данной методологии появляется реальная перспектива использования эпических материалов в качестве источника по истории древнерусской социальной практики, быта и повседневности, которые наименее политизированы, а потому имеют свои соответствия в летописях и других письменных источниках.
Вместе с тем, эпос интересен и как источник для исследования исторической и политической социологии, поскольку большинство ситуаций, описываемых в былинных сюжетах, явно были рассчитаны на широкий общественный резонанс. На это часто есть прямые указания – богатыри, выигравшие спор отвечают князю, что им нужна не его награда, а известность:
Потенциал эпоса в отношении социологии воистину огромен – практически каждый былинный сюжет может быть исследован в качестве «кейс-стади» древнерусской социальной практики. Большинство сюжетов известно во многих вариантах. Более того, они имеют аналогии в письменных источниках. Это уникальный пример социологического материала, выдержавшего проверку временем, которое отсеяло почти всё нефункциональное с точки зрения рассматриваемой социальной реальности.
Большое значение также имеют специфические возможности, которые эпос предоставляет в рамках политической социологии. Эпическая функция героя-богатыря имеет много общего с современной функцией героя-кандидата, избираемого на престижную должность.
Образ героя исторически изменчив и зависит от восприятия его действий населением. Поэтому наибольшую ценность в качестве научного источника эпические материалы имеют в рамках изучения путей исторического развития психологии общества, циклических процессов социальной практики, эволюции социального мировосприятия в целом.
Безусловно, этим значение отраженной в эпосе социальной практики не исчерпывается. Вряд ли в одной монографии можно раскрыть весь потенциал восточнославянской эпической традиции как научного источника. Как и все новое, применяемая к эпосу методология несовершенна. Автор отдает себе отчет в условности многих логических построений и гипотетичности большинства своих выводов.
Выражаю искреннюю признательность всем, кто помогал в подготовке издания монографии.
P.S.:
К сожалению, в последнее время имеет место тривиализация традиционной культуры. Непонимание логики, правил и отсутствие точных сведений о времени действий эпических героев привело к осмеянию древнейших культурных образцов и низведению былин до уровня «детской» литературы. Как следствие, в отечественной науке произошло дистанцирование от данной тематики как «несерьезной». В результате герои былин перестали осознаваться как «Русские» или «Российские». Однако «свято место пусто не бывает» – лакуна культурной принадлежности эпических героев уже получает новое смысловое наполнение в тех случаях, когда логика действий героев эпохи средневековья понятна и поэтому не вызывает в обществе нареканий.
Цитирую с сохранением орфографии оригинала:
«былины об Илье Муромце – это русская версия мусульманских легенд о легендарном герое ислама халифе Али (да благословит его Аллах), что очень легко доказать, сопоставив соответствующие билины и легенды об Али (да благословит его Аллах)».
Апти нур Шашаани, Россия, Магас, 02.12.2007 19:12:51 http://www.ingushetiya.ru/forum
«Русские богатыри были моджахедами. По крайней мере, эта версия не встречает противоречий в историко-культурном контексте и объясняет многие неясные факты».
Алексей Иваненко, Кавказ-Центр http://www.kyrgyz.ru/forum
Без комментариев
В монографии представлена лишь информация к размышлению. Упрощать ее – значит проявлять к Вам неуважение. Пусть каждый Читатель сформирует собственное мнение, сам сделает соответствующие выводы о проблеме эпического историзма и значении былин для русской культуры.
Введение
Актуальность темы. Социальная практика – вид практики, в ходе которой конкретно-исторический субъект, используя общественные институты, организации и учреждения, воздействуя на систему общественных отношений, изменяет общество и развивается сам,[2]2
См. также: Энциклопедии в Интернете. Википедия. режим доступа: // http://www.ru.Wikipedia.Org.
[Закрыть] это целеполагающая деятельность в обществе.[3]3
См также: Философский словарь. под ред. И. Т. Фролова. – Изд. 6-е. – М.: Политиздат, 1991. – 560 с: «Практика – специфически человеческая, сознательная, целеполагающая, целесообразная, чувственно-предметная деятельность».
[Закрыть] Вследствие этого социальная практика всегда находится в центре внимания исследователей истории Древней Руси, но обычно исследуются только её политические аспекты.
Сложившееся положение вызвано тем обстоятельством, что основные представления о древнерусской социальной практике в современной историографии сформированы преимущественно на основе изучения письменных источников, которые, как правило, вышли из-под пера представителей социальных верхов общества. Соответственно, они испытали на себе мощное воздействие соответствующего идеологического, политического, социального и субъективно-авторского факторов. Поэтому расширение источниковой базы, совершенствование методов анализа, получение более широкого «социального среза» изучаемой эпохи – важнейшая задача исследователей русского средневековья.
Одним из перспективных направлений работы в этой сфере является более широкое привлечение и совершенствование приемов анализа древнерусского эпического наследия. «Эпос – это история, рассказанная самим народом», устная историческая традиция – особая часть устной истории. Изучение древнерусской социальной практики в «эпическом отражении» позволит взглянуть на проблему «изнутри», глазами широких социальных слоев (народных масс), выявить «идеальные» социальные образы, нормы поведения и т. п. Это поможет более полно и объективно реконструировать мировосприятие древнерусского общества, расширить и углубить научные представления о средневековой русской истории.
Помимо того, что эпос представляет собой альтернативу воззрениям образованной элиты, он показывает другую сторону социальной практики, которая «верхи» мало интересовала. Деятельность богатырей в былинах в большинстве случаев заслоняет и уменьшает значение княжеской власти, низводит функции князей и бояр до безличных социальных ролей, необходимых для выполнения не изменяющихся во времени задач, до уровня статистов, имеющих минимальное значение для социальной практики.
Особенностью эпоса является то, что в центре внимания находится определенное престижное событие – почестной пир, на котором представлено общество и его интересы. Однако именно такие элементы социальной жизни (пиры, увеселения и пр.) официально не могли быть объектом наблюдений лиц, составлявших летописи, которые обычно имели церковный сан и, соответственно, были обязаны воздерживаться от «бесовских игрищ». И хотя этот запрет соблюдался клириками далеко не всегда, по-видимому, идеология не позволяла подробно отражать в летописях подобные моменты.
Таким образом, эпос позволяет взглянуть на общество «изнутри», глазами людей, принимавших участие или присутствовавших при описываемых событиях. Информация, полученная при анализе отраженной в нем социальной практики, не столько противоречит летописному описанию ситуации, сколько органически дополняет его, заполняя имеющиеся лакуны в изображении престижных событий и позволяя реконструировать их восприятие населением, что существенно повышает актуальность использования эпических материалов для исторических исследований.
Объектом исследования является отражение социальной практики в восточнославянском эпосе.
Предметом исследования данной научной работы является феномен социальной практики домонгольской Руси, отразившийся в восточнославянском эпосе, а также критерии, по которым возможно определение относительной временной обусловленности формирования эпической традиции.
Для исследования выбранной темы точная историческая основа не является значимой, так как интерес в данном случае представляют не сами события, а их отражение в эпосе, то есть обобщенное восприятие исторических явлений древнерусским населением, социальные факты. Наибольшее значение имеют воззрения населения, его оценки и суждения по поводу того или иного социального факта,[4]4
См. также: Ядов В. А. Стратегия социологического исследования. – М.: ИКЦ Академкнига, Добросвет, 2003. – 596 с.; – С. 43–44. «В современной социологии социальными фактами принято считать: (а) совокупные, систематизированные характеристики массового поведения; (б) совокупные, массовые характеристики массового сознания – мнений, оценок, суждений, верований и т. п.; (в) совокупные, обобщенные характеристики продуктов человеческой деятельности, материальной и духовной; наконец, (г) в феноменологически ориентированной социологии в качестве социального факта рассматривается отдельное событие, случай, состояние социального взаимодействия, подлежащее интерпретации с позиций деятельного субъекта. Мы в дальнейшем будем исходить из представления о социальном факте в его социально-типическом, не единичном проявлении». В данной монографии этот термин используется аналогично, в социально-типическом проявлении – С.К.
[Закрыть] который воспринимается ими в качестве исторического.
По отношению к отдельному историческому явлению эпическая социальная практика выступает как вневременная категория, здесь имеет место особое, «эпическое» время, которое можно трактовать лишь относительно циклов, к которым принято причислять тот или иной текст эпоса. Соотношение эпической и летописной традиций изложения событий более подробно исследуется во втором параграфе четвертой главы. В конечном счете хронологические рамки исследования соответствуют эпохе Киевской Руси.
Степень изученности. Историческая ценность эпоса привлекала историков практически с самого начала систематического исследования русской истории. Его материалы использовали в своих трудах В. Н. Татищев,[5]5
См. также: Татищев В. Н. История Российская. – Т. 1. – М.; Л.: 1962. – С. 118.
[Закрыть] И. Н. Болтин,[6]6
См. также: Болтин И. Н. Примечания на историю древней и нынешней России Леклерка. – Т. 2. – С. 57–61.
[Закрыть] Н. М. Карамзин,[7]7
См. также: Карамзин Н. М. Предания веков. – С. 114.
[Закрыть] С. М. Соловьев,[8]8
См. также: Соловьев С. М.: Чтения и рассказы по истории России. – С. 171.
[Закрыть] М. П. Погодин,[9]9
См. также: Собрание сочинений К. Д. Кавелина. – Т. 1. Монографии по русской истории. – С. 178.
[Закрыть] К. Д. Кавелин,[10]10
См. также: Собрание сочинений К. Д. Кавелина. – Т. 1. Монографии по русской истории. – С. 489.
[Закрыть] В. О. Ключевский,[11]11
См. также: Ключевский В. О. О Русской истории. – С. 91.
[Закрыть] А. А. Шахматов,[12]12
См. также: Шахматов А. А. Разыскания о древних русских летописях. – М.: Акад. проект, 2001. – С. 267–270.
[Закрыть] А. А. Фаминцын,[13]13
См. также: Фаминцын А. С. Скоморохи на Руси. – СПб., 1884; – 2-е изд. – СПБ., 1997.
[Закрыть] Е. В. Аничков,[14]14
См. также: Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. – М.: Индрик, 2003. – С. VIII.
[Закрыть] В. И. Сергеевич,[15]15
См. также: Сергеевич В. И. Русские юридические древности. – Т. 1. – СПб.: 1890.
[Закрыть] Д. Я. Самоквасов,[16]16
См. также: Самоквасов Д. Я. Древнее русское право. – СПб: 1903. – С. 210.
[Закрыть] М. Ф. Владимирский-Буданов[17]17
См. также: Владимирский-Буданов М. Ф. История русского права. – Ростов на Дону: Феникс, 1995. – С. 111.
[Закрыть] и др. В советское время изучением сведений эпоса в историческом аспекте занимались такие ученые, как Б. Д. Греков,[18]18
См. также: Греков Б. Д. Киевская Русь. – Л.: 1953. – С. 7;
[Закрыть] В. В. Мавродин,[19]19
См. также: Мавродин В. В. Образование древнерусского государства. – Л. 1945. – С. 290.
[Закрыть] М. Н. Тихомиров,[20]20
См. также: Тихомиров М. Н. Древнерусские города. – М.: 1956. – С. 277.
[Закрыть] В. Г. Мирзоев,[21]21
См. также: Мирзоев В. Г. Былины и летописи. Памятники русской исторической мысли. – М.: Мысль, 1978.
[Закрыть] Б. А. Рыбаков,[22]22
См. также: Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси. – М.: Наука, 1987. – 784 с.
[Закрыть] Д. С. Лихачев,[23]23
См. также: Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. – М.: Наука, 1970. – 180 с.
[Закрыть] В. В. Колесов,[24]24
См. также: Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. – Л.: Издательство Л. Ун-та, 1986. – С. 62.
[Закрыть] И. Я. Фроянов,[25]25
См. также: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Очерки социально-политической истории. – Л.: Издательство Ленинградского университета, 1980. – 256 с.
[Закрыть] В. В. Долгов,[26]26
См. также: Долгов В. В. Очерки истории общественного сознания Древней Руси XI–XIII веков. – Ижевск: 1999. – С. 40.
[Закрыть] А. А. Медынцева,[27]27
См. также: Два лика воеводы Добрыни // Родина. – 2001. – № 6. – С. 33–37.
[Закрыть] Т. В. Рождественская,[28]28
См. также: Рождественская Т. В. Образ Царьграда в Повести временных лет: история и устная традиция // Восточная Европа в древности и средневековье. Чтения памяти чл. – кор. АН СССР В. Т. Пашуто. Историческая память и формы ее воплощения. – М.: 2000. – С. 58–61.
[Закрыть] Е. А. Мельникова[29]29
См. также: Мельникова Е. А. Устная традиция в повести временных лет: к вопросу о типах устных преданий // Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80-летию В. Т. Пашуто. – М.:1999. – С. 153–165.
[Закрыть] и многие другие.
Однако проблема отражения социальной практики в восточнославянском эпосе до сих пор не получила должного освещения со стороны историков. Это связано, с одной стороны, с неоднозначным научным отношением к эпосу как источнику, неразработанностью методологии и, с другой стороны, учитывая желание использовать историческую традицию в идеологических целях, с высокой степенью его вовлеченности в обстоятельства внутренней политики.
Эпос изначально рассматривался с нескольких точек зрения: мифологической школы, теории заимствования, исторической школы, теории самозарождения сюжетов и т. д., что приводило к недооценке его исторического значения, попыткам механического сопоставления данных летописей и былин, несмотря на отражение ими воззрений различных слоев населения.
Наибольшее влияние на осмысление эпоса как исторического источника оказали ученые «исторической» школы (В. Ф. Миллер) и сравнительно-исторического литературоведения (А. Н. Веселовский), сумевшие максимально приблизить изучение эпоса к истории развития эпических воззрений, то есть фактически к истории социальной практики, отраженной в эпических материалах.
Попытки целенаправленного изучения эпических материалов в социальном аспекте были начаты в конце XIX – начале XX вв.,[30]30
См. также: Б. М. Соколов: Об историко-социологическом методе изучения былин (по поводу критики А. Брюкнера) // Памяти П. Н. Сакулина. – М.: 1931.
[Закрыть] но они в силу неразвитости социологии в начале XX в. и применения к ученым мер идеологического воздействия не распространялись далее слабо аргументированных, почти декларативных заявлений о возможности применения ее методов к былинам.
Социальная практика, отраженная в былинах, исследовалась по большей части, лишь попутно, не как самоцель, а скорее как некий «побочный продукт» изучения эпоса. Следы его изучения в подобном аспекте имеют фрагментарный характер, их необходимо выделять из контекста, что лишает их большой доли изначально заложенного авторами значения. Они слабо стыкуются между собой, поскольку появились в результате применения различных научных подходов.
Поскольку в настоящее время в распоряжении исследователей имеется большое количество специальных научных трудов, в которых нюансы истории и историографии отечественного и мирового эпосоведения описаны подробно, задача выявления следов исследования социальной практики в научных работах об эпосе не ставится.
В этой связи можно упомянуть статьи, посвященные былинам, богатырям и их исследователям в энциклопедии Брокгауза и Эфрона; «Историю русской фольклористики» М. К. Азадовского,[31]31
Азадовский М. К. История русской фольклористики. – Т. 1. М.: 1958. – Т. 2. – М.: 1963.
[Закрыть] «Историю фольклористики в Европе» Дж. Коккьяра,[32]32
Коккьяра Дж. История фольклористики в Европе. – М.: 1960.
[Закрыть] «О людях русской науки и культуры» Д. Н. Анучина,[33]33
Анучин Д. Н. О людях русской науки и культуры. – М.: 1952.
[Закрыть] работу Я. Р. Кошелева «Русская фольклористика Сибири (XIX – начало XX в.)»,[34]34
Кошелев Я. Р. Русская фольклористика Сибири (XIX – начало XX в.) – Томск: 1962.
[Закрыть] А. М. Астаховой «Былины. Итоги и проблемы изучения»,[35]35
Астахова А. М. Былины: Итоги и проблемы изучения. – М.; Л., 1966.
[Закрыть] Б. Н. Путилова «Методология сравнительно-исторического изучения фольклора»,[36]36
Путилов Б. Н. Методология Сравнительно-исторического изучения фольклора. – Л.: 1976.
[Закрыть] историографические статьи в «Материалах и исследованиях по русскому фольклору», в журналах «Русская литература», «Вестник МГУ», «Советская этнография», а также Свод русского фольклора,[37]37
Свод русского фольклора в 25-ти томах – СПб. Наука. – М.: Классика, 2001.
[Закрыть] в первом томе которого анализируется развитие изучения былин. Более подробно анализ историографии эпоса проведен в первом параграфе первой главы данной монографии.
При ознакомлении с работами, посвященными истории развития эпосоведения и исследованиям в области эпоса, появляется иллюзия его полной изученности. Однако такому восприятию сложившейся ситуации противоречит состояние застоя в фольклористике, связанное с историческим изучением эпоса. В частности, А. А. Горелов отмечает: «В области отечественного былиноведения с середины XIX столетия центральной проблемой является трактовка историзма былинного эпоса. Именно вокруг историчности былины постоянно идет научная полемика».[38]38
Горелов А. А. К итогам дискуссии об историзме былин. // Русская литература. – 1985. – № 2. – С. 91–99.
[Закрыть] Если дискуссия по этому вопросу не прекращается с середины XIX в., а какие-то новые доводы и гипотезы в ней практически не появляются, следовательно, есть застой и существуют лакуны в методологии, которая применяется в отношении былин.
Каждое из упомянутых исследований рассматривает историографию былин лишь на определенном отрезке времени, с высоты господствовавшей идеологии и устоявшихся воззрений на эпос. В настоящее время появились новые научные направления, соединяющие методы, традиционно применяемые при изучении истории, с методами других наук, что позволяет изучать эпические материалы в ракурсе междисциплинарных исследований. Поэтому есть необходимость обобщения опыта отечественного эпосоведения и выявление путей создания методологии, приемлемой для изучения эпоса в историческом контексте.
При изучении результатов исследований различных направлений эпосоведения становится ясно, что почти все возникшие в XIX–XX веках «школы» продолжают существование, но целостной общепринятой методологии в эпосоведении до сих пор нет, поскольку нет ясности в историческом осмыслении эпических материалов.
Цель работы – реконструировать, выявляя временные напластования, представления о различных аспектах социальной практики домонгольской Руси, дошедших в отражении эпической традиции.
В соответствии с целью поставлены следующие исследовательские задачи:
1. Обобщение опыта различных наук, в сферу интересов которых входит социальная практика, и создание на этой основе методологической базы исследования.
2. Анализ влияния типического места эпического хвастовства (публичной деятельности) на изменение социального статуса былинных героев; эпического восприятия личности в оппозиции «свой-чужой»;
3. Анализ эпических представлений о гендерных отношениях и быте; анализ эпических представлений о сакральности норм социальной практики.
4. Комплексная оценка эпических представлений о социальной практике и выявление временных напластований в эпической традиции.
Источниковая база. Важнейшими для исследования являются эпические произведения и прежде всего былины. Упоминание восточнославянского эпоса в названии монографии связано с тем, что «русские былины» (эпос) в настоящее время не могут быть признаны достоянием исключительно русского народа. Сведения в письменных источниках о наличии былин на территории Украины и Белоруссии (письмо Кмиты Чернобыльского[39]39
См. также: Письмо Филона Кмиты Чернобыльского Каштеляну Троцкому Остафею Воловичу:
«Нещасный есьми дворанин, згиб есьми в нендзы, а больш з жалю: люди на кашы переели кашу, а я з голаду здох на сторожы! Помсти, боже государю, грехопадение, хто розумеет! Бо прийдет час, коли будет надобе Илии Муравленина и Соловья Будимировича, прийдет час, коли будет служб нашых потреба!»
http://starbel.narod.ru/kmita/kmita.htm
[Закрыть]), а также свидетельства иностранцев о распространенности песен об Илье Муромце на территории Украины, свидетельствуют о бытовании былин еще до воссоединения этих восточнославянских территорий с Россией. Героический эпос принадлежит в равной мере всем восточнославянским народам – правопреемникам Киевской Руси.
Эпические материалы (варианты былин), проанализированные в монографии, были взяты из сборников А. М. Астаховой,[40]40
См. также: Астахова А. М. Былины Севера. – М.Л.: – Т. 1 – 1938; – Т. 2. – 1955.
[Закрыть] А. Ф. Гильфердинга,[41]41
См. также:
Гильфердинг А. Ф. Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года, 4-е. изд., – Т. 1. – М. Л.: Издательство АН СССР, 1949. – 736 с.
Гильфердинг А. Ф. Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года, – Т. 3. – 4-е. изд. – М. Л.: Издательство АН СССР, 1951. – 671 с.
Гильфердинг А. Ф. Онежские былины. – 3-е изд. – М. Л.: Издательство АН СССР, 1938. – Т. 2. –711 с.
[Закрыть] С. И. Гуляева,[42]42
См. также: Былины и исторические песни южной Сибири. Записи С. И. Гуляева. – Новосибирск. Новосибгиз, 1939. –195 с.
[Закрыть] А. Д. Григорьева,[43]43
См. также: Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. В. 3-х т. – Т. 1. – СПб.: Тропа Троянова, 2002. – 718 с.; – Т. 2. – СПб.: Тропа Троянова, 2003. – 560 с.; – Т. 3. – СПб.: Тропа Троянова, 2003. – 704 с.
[Закрыть] Кирши Данилова,[44]44
См. также: Древние российские стихотворения собранные Киршею Даниловым. – М.Л.: Издательство АН СССР. 1958.
[Закрыть] В. И. Калугина,[45]45
Калугин В. И. Былины. – М.: 1998.
[Закрыть] П. В. Киреевского,[46]46
Песни, собранные П. В. Киреевским. – Вып. IV. Изданы обществом любителей русской словесности. – М.: 1862. – С. XII.
[Закрыть] А. В. Маркова,[47]47
См. также: Марков А. В. Беломорские былины. – М.: тов. скоропечатни А. А. Левенсон, 1901. – 618 с.
[Закрыть] Н. Е. Ончукова,[48]48
См. также: Ончуков Н. Е. Печорские былины. – СПб.: Типо-лит. Н. Соколова и В. Пастор, 1904. – 424 с.
[Закрыть] В. Я. Проппа и Б. Н. Путилова,[49]49
См. также:
Пропп В. Я., Путилов Б. Н. Былины. – Т. 1. – М.: Гослитиздат, 1958. – 564 с.
Пропп В. Я., Путилов Б. Н. Былины. – Т. 2. – М.: Гослитиздат, 1958. – 521 с.
[Закрыть] П. Н. Рыбникова,[50]50
См. также: Песни, собранные П. Н. Рыбниковым. Былины. – Т. 1. – Петрозаводск: Карелия, 1989. – 527 с.
[Закрыть] Ю. М. Соколова и В. И. Чичерова,[51]51
См. также: Соколов Ю. М., Чичеров В. И. Онежские былины. – М. Л.: 1948.
[Закрыть] «Свода русского фольклора».[52]52
Свод русского фольклора в 25-ти томах, Былины: – СПб.: Наука, – М.: Классика, 2001. – Т. 1. – 772 с.; – Т 2. – 782 с.
[Закрыть] Данные сборники былин охватывают практически весь комплекс эпической (устной исторической) традиции. Они позволяют проследить изменения, произошедшие за время наблюдения за бытованием былин, поскольку часть записей произведена повторно (сборники Ю. М. Соколова и В. И. Чичерова, А. М. Астаховой).
Часть сборников былин привлечена в силу их массовости, для удобства использования монографии (указанные сборники В. Я. Проппа и Б. Н. Путилова, В. И. Калугина, Свод русского фольклора).
Большую часть представленных сборников составляют записи, сделанные на Русском Севере. По степени сохранности этим вариантам нет равных, но при отборе эпических материалов особое внимание уделялось максимально возможному географическому охвату былин: записи С. И. Гуляева – Сибирь, сборник П. В. Киреевского – Поволжье, записи А. М. Листопадова – Дон, и полноте представленных вариантов.
Как источник эпос обладает определенной спецификой, связанной с особенностями восприятия ситуации населением и ее последующей трансляции следующим поколениям. Эти особенности подробно проанализированы во втором параграфе первой главы данной монографии.
В былинах наибольший интерес представляют так называемые «общие места», как наименее подверженные изменениям части эпической традиции, поэтому представлено максимальное число вариантов «типических мест» былин. Для сравнения с восприятием былин (ранний эпос) используются исторические песни (поздний).
Работа, связанная с анализом эпических материалов, всегда основана на сравнении с письменными источниками, поэтому привлекаются документы эпохи Киевской Руси. Совпадение эпической и летописной социальной практики показывает историчность отраженных ими социальных отношений. Для сравнения с позицией населения относительно социальной практики, которая отражена в эпосе, надо выявить случаи полностью аналогичного восприятия реально происходивших событий в письменных источниках.
Основным требованием к используемым материалам является комплексность, поэтому рассматриваются следующие письменные источники:
Летописи
Несмотря на то, что многие летописи доносят до нашего времени информацию в «транслированном» варианте и были написаны несколько позднее событий, которые в них отражены, благодаря исследованиям А. А. Шахматова[53]53
См. также: Шахматов А. А. Разыскания о древних русских летописях. – М.: Акад. проект, 2001. – С. 347.
[Закрыть] можно вести речь о том, что они содержат достоверные сведения предшествовавших им летописных сводов о раннем периоде русской истории. Летописи имеют двойственный характер. Как отмечал М. Н. Тихомиров, «Сила Шахматова именно и заключалась в том, что он изучал летопись и как памятник историко-литературный, и как памятник исторический».[54]54
См. также: Тихомиров М. Н. Русское летописание. – М.: Наука, 1979. – С. 21.
[Закрыть] Летописи как исторический источник являются не просто погодными записями (и не всегда ими[55]55
Тихомиров М. Н. Русское летописание. – М.: Наука, 1979. – С. 7.: «Галицкая летопись XIII в. была первоначально создана как сплошное историческое повествование и была разделена на годы лишь позднее».
[Закрыть]), но комплексом разного рода информации, включающим пояснения и литературные произведения (вставки) наряду с погодным изложением событий. Эти «вставки» далеко не всегда случайны и обладают специфическими особенностями в изложении ситуаций, смысл которых может быть раскрыт максимально только с учетом пояснения материалами священного писания, а также анализа былин (Поучение Владимира Мономаха и т. п.).
В исследовании задействованы материалы Лаврентьевской,[56]56
Лаврентьевская летопись. – Т. 1. – Вып. 1. – 2-е изд. – Л.: Издательство АН СССР 1926. – 286 стб.
[Закрыть] Ипатьевской,[57]57
ПСРЛ. – Т. 2. – Вып. 1, – 3-е изд. Ипатьевская летопись. – П.: Изд. археогр. Ком. РАН, 1923. – 320 стб.
[Закрыть] Новгородской I[58]58
Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. – М. Л.: Издательство АН СССР. 1950. – 642 с.
[Закрыть] летописей. Для сравнения с ситуацией в период начала татаро-монгольского Ига над Русью использованы также данные анализа Новгородской 4-й,[59]59
Новгородская 4-я летопись. // Полное собрание русских летописей. – Т. 4. – Ч. 1. Новгородская IV летопись. – М.: Языки русской культуры, 2000. – 686 с.
[Закрыть] Софийской I,[60]60
Софийская I летопись. // Полное собрание русских летописей. – Т. 6. – Вып. 1. – М.: Языки русской культуры, 2001. – 581. с.
[Закрыть] Софийской II,[61]61
Софийская II летопись. // Полное собрание русских летописей. – Т. 6. – Вып. 2. – М.: Языки русской культуры, 2001. – 446. с.
[Закрыть] и Псковских летописей.[62]62
Псковские летописи. // Полное собрание русских летописей. – Т. 5. – Вып. 2. – М.: Языки русской культуры, 2000. – 363. с.
[Закрыть]
Создатели письменной исторической традиции, имевшие обычно церковный сан, обладали иным мировоззрением, чем их «светские» современники. Более того, некоторые черты окружающей действительности просто не могли быть ими отражены в исторических документах. Эти черты считались, по-видимому, неким аналогом нецензурной лексики, «табу» (имена богов и пр.), другие же не привлекали внимания в силу своей общеизвестности.
Летописные данные в отношении эпоса получают особое значение при описании древнейшей социальной практики. Ввиду отсутствия документов значительная часть сведений о событиях истории была получена летописцами из «устного предания», то есть из былин и от очевидцев, что существенно сближает ее изображение в летописях и эпосе в ранний период истории Древней Руси. Это совпадение в изображении реалий социальной практики с письменными источниками позволяет использовать эпические материалы как вспомогательный исторический источник для периода Киевской Руси.
Вместе с тем, трудно игнорировать тот факт, что внимание летописцев и, соответственно, сведения, отражаемые летописями, обычно ориентированы на пристальное внимание к ситуациям, имевшим большой общественный резонанс. Летописцы не могли обойти вниманием такие запоминающиеся события, как пиры князя Владимира I, выдачу замуж княжеских дочерей (Ярослава Мудрого и др.), мятежи, убийство послов (по приказу Владимира Мономаха) и т. д. Подобные происшествия являются общими местами эпической и летописной социальной практики, однако только в рамках эпохи Киевской Руси, без четкого прикрепления к конкретным годам, поскольку указанные события в целом являются «типичными» для общества и государства.
Гораздо большее значение для исторического исследования соотношения устной и письменной исторической традиции имеют занимавшие умы общества «идеи», появлявшиеся в социальной практике в ответ на жизненно важные вызовы окружающего мира и отразившиеся как в эпических источниках, так и в летописях. Некоторые из таких «идей», соответственно их актуальности и злободневности, отражающих тенденции общественной жизни, могут быть прикреплены к определенному периоду в рамках изучаемой эпохи.
Возможно, примерами подобных «идей» являются всплески однонаправленных событий, таких, как мода на браки с европейскими феодальными домами (преодоление политической изоляции), мода на браки с половецкими княжескими родами (попытки установления мира и союзнических отношений), культ Бориса и Глеба, идея «братолюбия» (идеология непротивления старшему брату и жертвенного отказа от междоусобиц) и т. д. В этой связи В. В. Долгов отметил:
«…первые русские святые – Борис и Глеб потому и святые, что в ответ не подняли руку на брата, почитая его „в отца место“. Однако не утилитарная идея сохранения незыблемости княжеской иерархии сделала Бориса и Глеба самыми любимыми и почитаемыми святыми на Руси. По мнению известного исследователя древнерусской религиозности Г. П. Федотова, основная, характерная черта их подвига – непротивление, жертвенность».[63]63
Долгов В. В. Очерки истории общественного сознания Древней Руси XI–XIII веков. – Ижевск. Издательский дом Удмуртский университет, 1999. – С. 91.
[Закрыть]
В наибольшей мере эти «идеи» проявляются в контексте литературных произведений, зачастую входящих в состав летописей.
Литературные памятники
Произведения литературы Древней Руси имеют огромное значение для данного исследования, поскольку позволяют воссоздать культурный контекст общественной жизни, относящийся ко времени их создания.
Иногда отмечается сомнительность атрибуции «Слова о полку Игореве» к эпохе Киевской Руси, но отрицать его историчность и подлинность после исследований Д. С. Лихачева[64]64
См. также: Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве» и культура его времени. – Л.: 1978.
[Закрыть] и А. А. Зализняка[65]65
См. также: Зализняк А. А. Взгляд Лингвиста. Слово о Полку Игореве. – М.: Языки славянской культуры, 2004. (Он датирует список (но не текст) СоПИ приблизительно XVI в., отмечает большую вероятность его последнего копирования во Пскове, близость по стилю к Ипатьевской летописи, признаки второго южнославянского влияния и т. д.).
[Закрыть] почти невозможно. Это произведение содержит несколько прямых цитат и перефразированных мест из эпических произведений, что позволяет вести речь о наличии былин еще в XII веке, а также о высокой степени их сохранности.
Столь же ценную информацию можно получить и при анализе «Поучения» Владимира Мономаха, в котором показана его социальная практика, «труды» с точки зрения князя, а не летописца. В качестве одного из престижных моментов биографии он указывает поездку из Чернигова в Киев за один день (подобно описанному в былине богатырскому подвигу Ивана Гостиного сына). Таким образом, благодаря литературным произведениям наличие былин в период Киевской Руси можно проследить своего рода «пунктиром».
Анализ эпического восприятия положения женщины и гендерного аспекта социальной практики Древней Руси, более подробно проведенный в первом параграфе третьей главы, был бы неполным без использования материалов «Сказания о Петре и Февронии», близкого по форме к агиографии. Данное произведение хотя и относится ко второй половине XV века, но рассказывает о событиях, произошедших значительно раньше, связанных с Муромским князем Петром, умершим, по преданию, в 1228 г. Это позволяет рассматривать имеющиеся в повести сведения о восприятии поведения женщины в повседневной социальной практике, как относящиеся к домонгольскому периоду.[66]66
М. В. Кривошеев, в статье «К вопросу о жанре «Повести о Петре и Февронии» отмечает следующее:
«Мы вполне можем согласиться с О. В. Гладковой в том, что Ермолай-Еразм в своем отношении к фольклору не новатор, а скорее традиционалист, находящийся в русле мировой агиографической традиции, которая, используя фольклор, относилась к нему как к исторически достоверному факту… Более того, мы не можем пренебрегать и теми фактами, что наряду с культом святых известному в Муроме еще с XV в. …существуют еще и мощи благоверных Петра и Февронии, покоящиеся ныне в одной раке в Троицком соборе Свято-Троицкого Новодевичьего монастыря. Если говорить о Петре и Февронии как о святых, то святыми становились реально жившие люди».
// Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-ти летию профессора И. Я. Фроянова. – СПб. – Ижевск: Изд-во удмуртского университета, 2001. – С. 197–198.
[Закрыть]
Среди источников по социально-экономической, религиозной и культурной истории заметное место занимают такие литературные произведения, как «Киево-Печерский патерик» и «Моление» Даниила Заточника, достаточно хорошо проанализированные в отношении отражения реальной исторической информации. Особенно детально это сделано в исследовании Б. А. Романова «Люди и нравы Древней Руси».[67]67
См. также: Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси // От Корсуни до Калки. – М.: Мол. Гвардия, 1990. – С. 255–471.
[Закрыть] Данные источники используются для анализа повседневной социальной практики, иллюстрации ее близости к эпическому отражению.
Благодаря сравнению с ними отчетливо выявляются характерные черты средневекового мировосприятия и, что особенно важно, восприятия себя в мире и своего места в системе социальных отношений. Общей точкой отсчета в формировании общественной системы, представленной в эпических и литературных произведениях, является фигура князя как распределителя благ, от которого в одинаковой мере зависит благосостояние и монастыря при Феодосии, и большинства былинных богатырей, и скоморошествующего вельможи (Данила Заточник).
Особое значение литературных произведений заключается в том, что они были рассчитаны на достаточно широкую аудиторию и были адаптированы к условиям именно русской социальной практики. Их роль в отражении социальных явлений очень велика, поскольку они, как правило, посвящены темам, являвшимся для древнерусского общества актуальными и написаны «на злобу дня», по следам произошедших событий.
Многие литературные и эпические произведения можно рассматривать как отдельные феномены социальной практики и исследовать в рамках «кейс-стади». В исследовании привлекаются сведения о социальной практике из таких произведений древнерусской литературы, как «Слово о полку Игореве»,[68]68
См. также: Слово о Полку Игореве. Вступит. ст., ред. текста, досл. и объяснит. пер. с древнерус., примеч. Д. С. Лихачева. – М.: Дет. Лит, 1975. – 221 с.
[Закрыть] «Моление» Даниила Заточника,[69]69
См. также: Моление Даниила Заточника // Гудзий Н. К. Хрестоматия по древней русской литературе XI–XVII веков. – 7-е изд. – М.: Учпедгиз, 1962. – С. 137–145.
[Закрыть] «Поучение» Владимира Мономаха,[70]70
См также: Лаврентьевская летопись. – Т. 1. – Вып. 1. – 2-е изд. – Л.: 1926. – л. 240–256.
[Закрыть] «Киево-Печерский патерик»,[71]71
См также: Печерский патерик // Художественная проза Киевской Руси X–XIII вв. – М.: Худ. Лит, 1957. –372 с.; С. 193.
[Закрыть] «Повесть о Петре и Февронии»[72]72
См. Также: Повесть о Петре и Февронии. – Л.: Наука, 1979. – 340 с.
[Закрыть] и т. д.
Литературные и эпические произведения отражают воззрения населения о нормах социального мироустройства, целостный анализ которых невозможен без обращения к русской правовой традиции.
Памятники русского права
Законодательные акты при исследовании общества позволяют проследить изменения социальных процессов, которые обычно выпадают из поля зрения современников и летописцев. Социальные нормы в той или иной форме отражаются во всех источниках, включающих информацию о социальной практике Древней Руси. Их специфика в том, что они являются функциональными, то есть отражают взаимосвязи между элементами социальной системы.
