Текст книги "История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц"
Автор книги: Степан Козловский
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)
В качестве обобщения анализа восприятия «своих» и «чужих» в социальной практике древнерусского (эпического) социума можно привести основные параметры принадлежности к «своим» на основании материалов былин.
Для выражения тех или иных форм сопричастности к какой-либо социальной страте и этнической общности служит ритуал в той или иной его форме. Каждому типу толерантности (родства) соответствует определенный тип ритуала. По большому счету, понять кто в обществе свой (для определенной социальной страты и для социума вообще), а кто – чужой, можно только по степени допуска к участию в ритуале.
Можно выделить вхождение в «семью» (род, племя) на основании права крови:
• Семейно-брачных отношений (свадебный пир).
• Родство по причастию (участие в трапезе и питье), (почестной пир).
• Родство по уплате дани (признание «своим», но младшим в роду).
Дань – неравноправное участие в почестном пиру, «накрывание на стол», обслуживание тех, кто пирует.
Существует возможность показать нечто подобное и на основании так называемого права почвы:
• Родство по языку (демонстрация приветствия).
• Родство по вере (демонстрация лояльности и знания обычаев).
• Родство по происхождению (демонстрация знания своих предков).
• Родство по роду занятий (демонстрация способностей – поединок).
Уровней восприятия «своих» и «чужих» в эпосе[574]574
Эпос лишь часть системы фольклорных воззрений на окружающую действительность. Для сравнения можно отметить, что в сказках существует еще один, по всей видимости, наиболее древний, третий уровень восприятия «своих» и «чужих» – обоняние («русским духом пахнет»). Возможно, это отразилось в термине «поганые», что означает не только нехристианское вероисповедание, но и «поганый» – мерзкий, вонючий (запах) в противовес благоуханию (запаху ладана). Очень может быть, что и понятие «смерды» имеет сходное смысловое наполнение (в том случае, если термин образован от глагола «смердеть»). Это частично подтверждается сведениями Комиссионного списка «…„дымъ“ заменило слово „смрадъ“». // Шахматов А. А. История русского летописания. – Т. 1. Повесть временных лет и древнейшие русские летописные своды. Книга 2. Раннее русское летописание XI–XII вв. – СПб.: Наука, 2003. – 1024 с.; С. 194.
[Закрыть] наблюдается чаще всего два – по признакам внешнего вида и поступкам (визуальный), по языку и всему, что связано с адекватным восприятием «иносказаний» (аудиальный), но в некоторых случаях имеются указания на еще один уровень, рассчитанный на обоняние:
Эпическая личность определяет свое место в социуме в соответствии со сложной нелинейной пространственно-временной системой координат. В первую очередь имеет место горизонтальное определение «своих» и «чужих»:
1) Мужчина.
2) Женщина.
3) Некто (чью принадлежность к мужскому или женскому полу по визуальным и аудиальным признакам определить нельзя – «калика», «поленица» и т. п. могут оказаться с одинаковой вероятностью как мужчиной, так и женщиной).
Можно выделить несколько вертикалей (от низшего звена к высшему) соотнесения человека и общества:
I. Вертикаль «родственных отношений»:
1) Отец, Мать, (семья);
2) Род («коея деревни»[577]577
Дьяконов М. Очерки истории общественного и государственного строя Дрвней Руси. – 2-е Изд. – СПб.: Право, 1906. – С. 175.:
«В Полоцком статуте родственники назывались вервными братьями… В нашем старом языке кровный родственник также назывался термином «ужик крове», от «уже» – веревка. Вероятнее догадка, что вервь обозначает связь родства».
[Закрыть]);
3) Племя («коего города, коея орды»);
4) Союз племен (киевский, «коея земли»); «Земля», по всей видимости, в ее узком понимании, территория, на которой действует (признается) власть киевского князя). В данном случае уместно вспомнить статью о своде в Русской Правде: «А из своего города в чужую землю свода нет». То есть «чужая» земля – любой другой город, пусть даже и русский;
5) Союз союзов племен (принадлежность к «Земле святорусской» (в которую может входить «Царьград»), либо «неверной», «Земля» в ее широком понимании, то есть, земля на которой действует «вера» (закон)).
II. Вертикаль эпического времени (возраста):
1) «Малый»;
2) «Средний»;
3) «Старой».
III. Вертикаль «кастовости»:
1) Профессия (род занятий);
2) Сословие (Князья, бояре, гости, крестьяне).
IV. Вертикаль «знатности»:
1) Отецкий (сын, дочь);
2) Боярин;
3) Князь.
V. Вертикаль «правоспособности»:
1) Паробок;
2) Слуга (княжеский «чиновник»);
3) Свободный (муж – совершеннолетний, женатый);
4) Господин (боярин, отец).
5) Князь, (светский) или духовный – Владыка Черниговский.
VI. Вертикаль принадлежности к социальным стратам, посещающим «святые места», и по престижности посещения «святых» мест:
1) Церковь и иконы (приход) – локальный престиж;
2) Собор (паства) – престиж в рамках области (княжества);
3) Иерусалим (конфессия) – престиж во всей Русской Земле.
Каждый человек в соответствии с подобной системой координат мог осознавать себя в разной степени «своим» и «чужим» по отношению к представленным категориям социального соответствия.
В максимальной степени «своими» в эпическом (древнерусском) социуме являются князь Владимир и Владыка Черниговский, которые имеют, в силу своих функций, отношение к каждому жителю киевской (эпической) земли. Соответственно, по отношению к ним проявляют толерантность (терпимость, несмотря на проявления недовольства) почти все представители эпического Древнерусского общества.
Толерантность (комплекс вопросов, связанных с общественным восприятием той или иной личности как желательного (терпимого) либо нежелательного элемента повседневной жизни) в социальной практике Древней Руси проявляется, прежде всего, в двух аспектах:
• Взаимодействие социальных страт в Древнерусском обществе.
• Взаимодействие этнических компонентов Древнерусского общества.
Важнейшим аспектом толерантности социальных страт в Древней Руси являются взаимоотношения между властью и оппозицией. Они представлены обычно в двух ипостасях:
1) отношения между князем и членами его дружины;
2) отношения между старшими членами дружины и младшими.
В состав дружины входят выходцы фактически из всех слоев общества, поэтому такие отношения показывают повышение и понижение значимости социальных ролей в жизни общества (влияния представителей различных групп на ситуацию).
Алгоритм толерантности, таким образом, весьма прост – для достижения толерантного отношения к себе субъекту необходимо войти в наибольшее количество «точек соприкосновения» с обществом для образования устойчивых социальных связей. Вместе с тем он сложен, поскольку образование данных (прочных) связей невозможно без наличия соответствующего происхождения, принятия на себя определенных обязательств и участия в характерных для русского общества ритуалах.
Можно отметить характерный пример несовместимости по конфессиональному признаку ряда обычаев народов стран Востока и «Русского» народа:
В соответствии с традицией, многие ритуалы, присущие русскому населению, требуют употребления хмельных напитков (свадьба, похороны, любые праздники), и отказ в их употреблении влечет за собой, по меньшей мере, недоверие.[578]578
В исторической песне «О Скопине»: «Не пить чару – виновату быть». В некоторых исторических песнях (Кострюк) этот момент комментируется так:
Он не пьет, не кушает,Белу лебедь не рушает,На царя он лихо думает.
[Закрыть]
В соответствии с эпической традицией, любой намек на дань, увечье, обрезание, будет расцениваться русским населением в качестве ритуала порчи, направленного на превращение в неполноценного, младшего, зависимого члена рода.[579]579
Калугин В. И. Былины. – С. 300. Сравните с былиной о Михайло Петровиче (Козарине):
На родинушках тебе было пошучено,А хотели тебя, Михайлушко, свиньям отдать.
[Закрыть]
Аналогично этому в ПВЛ. в сказании о выборе веры летописец отметил мотивацию княжеского отказа принять ислам: «Но се бысть ему нелюбо: обрезание удов и неяденьи мяс свиных, а о питье отнудь, река: Руси веселие есть пити, не можем без того быти[580]580
Повесть временных лет. Ч. 1. – М.; Л.: 1950. – С. 60.
[Закрыть]».
Таким образом, благодаря наличию данных «точек отталкивания», которые являются взаимными, можно констатировать наличие социального напряжения в древнерусском обществе, непосредственно связанного с обрядовой стороной повседневной и религиозной жизни. Вместе с тем имеются и «точки соприкосновения», не связанные с этими сторонами: толерантность, связанная с умением говорить (по-русски), и толерантность, связанная с традиционным уважением «труда» в любой его форме.
Остальные формы толерантности существуют в Социуме на грани компромисса – толерантность по происхождению, брачным договоренностям (родство по крови) и по причастию.
Вследствие данного обстоятельства можно констатировать существование в эпической социальной практике Древней Руси IX–XIII вв. предпочтительно позитивного образа героев стран Запада и многовариантного, с долей недоверия – образа героев стран Востока.
Представленное положение отражает ситуацию в ее статике, в том окончательном (вневременном) виде, который дошел до нас в составе эпической традиции.
Но толерантность имеет не только метатекст (то, что позволяет наладить мирные взаимоотношения вообще), но и контекст (то, что дает возможность заключить мир в конкретной ситуации). Конкретность (контекст) ситуации подразумевает уже изучение тех особенностей и изменений, которые могут показать относительно временную обусловленность.
Исходя из этих соображений, имеется необходимость рассмотрения эпического контекста образа врага. В данном случае «врагами» предполагаются те герои эпоса, с которыми враждуют «Русские» богатыри.
Для Вольги таким «врагом» является «царь»; для Микулы – горожане-разбойники; для Ильи Муромца – Соловей-разбойник, Подсокольник, Неодолище, Калин-царь; для Добрыни – Змея; для Ивана Годиновича – Царище-Кощерище; для Алеши Поповича – Неодолище, Идолище, Тугарин Змеевич и, кроме того: король «Политовский», «Ляховитский» и абстрактные наименования вроде «Татар поганых», «Чуди» и т. п.
Вместе с тем, есть эпические герои, не имеющие «врагов». У них есть только «противники» (соперники).
У Святогора такими противниками являются Микула и Илья Муромец; у Соловья Будимировича – голый щап Давыд Попов; у Ивана Гостиного сына – Владимир-князь; у Добрыни – Дунай и Алеша Попович; У Алеши Поповича – братья Петровичи; у Ставра и его жены – Владимир-князь; у Данило Ловчанина – Торокашка Заморянин; у Бермяты – Чурило; у Чурилы – Дюк Степанович; у калик – (Опракса-королевична).
Как «враги», так и «противники» эпических героев имеют определенную индивидуальность: в происхождении, в способе действия, в средствах достижения цели, в сфере деятельности. При этом становится отчетливо видно, что конфликты не делятся строго на межэтнические и межконфессиональные, но они имеют либо внешнеполитический, либо социальный характер.
Кроме того, можно отметить неоднородность подхода к тому, кто является «своим», а кто – чужим в освещении ситуации в целом. Это, по всей видимости, связано с тем, какой конфликт стоял на повестке дня:
1. Насаждение «веры» (Илья)
2. Завоевание территории (Вольга)
3. Защита от «разбоя» (Микула, Илья)
4. Заключение мирных договоров на относительно приемлемых условиях – путем брака с иноземными «принцессами», «царевнами», «королевнами» (Дунай, Добрыня)
5. Расправа над непокорными вассалами (Данило Ловчанин, Ставр Годинович, Чурило, Дюк Степанович, Тугарин)
6. Усиление общественной роли определенных социальных страт – «Гостей», «Бояр», «Богатырей», «Калик», «Крестьян», «Князей».
7. Усиление общерусского значения некоторых территорий (Чернигов, Волынь, Галич).
Таким образом, эпическое восприятие «своих» и «чужих» является ситуативным, временным и не имеет однозначного раз и навсегда закрепленного образа.
Глава III. Анализ эпических представлений о гендерных отношениях, семье, быте и сакральности в социальной практике
3.1 Анализ эпических представлений о гендерных отношениях, семье и быте
3.1.1 Обозначение половой принадлежности в эпосеГендерный аспект социальной практики Древней Руси является на сегодняшний день весьма актуальной темой для изучения. Проблема, затрагиваемая в данном исследовании, очень сложна, многогранна и вряд ли будет воспринята однозначно. Она включает в себя четыре основных вопроса:
• Определение того, какими средствами эпос показывает половую принадлежность.
• Отражение восприятия социальной роли женщины в былинах.
• Отражение восприятия социальной роли мужчины в былинах.
• Отражение восприятия социальной роли семьи в былинах.
Формально в былинах присутствуют, по меньшей мере, три смысловых значения для обозначения человека – бесспорно мужчина, бесспорно женщина и существо не вполне определенного пола, которое может оказаться как мужчиной, так и женщиной. Возникает закономерный вопрос – с чем это связано и каковы причины данного явления?
Наиболее простой пример – поляницы. Слово это явно женского рода, но может употребляться и по отношению к мужчинам, и по отношению к женщинам.
В «Своде русского фольклора» говорится о них примерно следующее:
«Свести все русские былины с поляницами к бродячей легенде об амазонках не представляется возможным. «Поляницы» русского эпоса чрезвычайно оригинальны. Это – степные наездницы и вместе с тем, после сражения с героем, – жены богатырей. Допустить их корневое славянское происхождение едва ли возможно, этому противоречит факт упорной, постоянной борьбы с ними русских героев, хотя нарицательное имя этих наездниц – «поляницы» – славянское.
По-видимому, надо признать женщин-поляниц сарматскими конными воительницами, а наличие славянского названия их означает, что представления о поляницах утвердились в эпическом творчестве до появления в русском языке тюркского слова «богатырь», название женщин-воительниц не изменилось, ибо из живого бытия они уже исчезли».[581]581
Свод русского фольклора в 25-т., Т. 1, Былины. – СПб. – М., 2001. – С. 36
[Закрыть]
«Поляница» воспринимается исследователями как «колдунья», «жена из иного мира», победа над такой женой мыслится символом победы патриархата над матриархатом.
Все это можно назвать официальной точкой зрения современного эпосоведения. С ней можно было бы согласиться, «поляницы» действительно могут оказаться свидетельством далекого прошлого,[583]583
См. также: http://liberea.gerodot.ru/a_hist/amason02.htm#14
Плетнева С. А. «Амазонки» как социально-политическое явление. // «Культура славян и Русь». – М., 1998 г., С. 529–537.:
«…существование женщин-воительниц в степях в разные периоды эпохи средневековья подтверждается и археологически, в частности, по материалам известного в археологической литературе Дмитриевского могильника14. Могильник принадлежал оседлому и полуоседлому алано-болгарскому населению, относящемуся к кругу так называемой салтово-маяцкой культуры – культуры Хазарского каганата (расположен он в лесостепи, в верховьях реки Северский Донец). Подсчеты показали, что около 30 % женских захоронений всех возрастов сопровождались оружием, преимущественно топориками. Удалось проследить, что в захоронениях юных (18–25 лет) женщин и старух (50–60-летних) оружие помещалось много чаще (около 70 % всех находок), чем в захоронениях женщин среднего возраста. К тому же юные женщины (воительницы) сопровождались нередко полным набором оружия: топориками, луками со стрелами, ножами-кинжалами и даже саблями. Существенно, что посмертно вооружались обыкновенно женщины, похороненные отдельно от мужчин, в специально для них сооруженных могилах. Та же картина распространения оружия в женских погребениях наблюдается и в других подобных или близких Дмитриевскому могильниках, но подробная обработка данных из раскопок этих памятников не производилась и потому уверенно (с конкретными цифрами) говорить об этом мы сможем, вероятно, только в будущем.»
Основная масса погребений Дмитриевского могильника датируется IX в…
[Закрыть] даже отголоском забытых контактов с Сарматами, хотя женщины не только у них, но и у большинства варварских народов, находящихся на раннем этапе развития, в частности у Германцев,[584]584
Люций Анней Флор. Из истории Римского народа // Древние Германцы. – М.: Соцэкгиз, 1937. – С. 140:
«…Бой с женами Кимвров был не менее ожесточен, чем с самими Кимврами, ибо они сражались с высоты своих колесниц и повозок… их смерть была не менее блистательной и славной, чем их борьба».
[Закрыть] Монголов[585]585
Аннинский С. А. Известия венгерских миссионеров в XIII и XIV вв. о татарах и Восточной Европе // Исторический архив. – Т. 3. – М.; Л.: Издательство АН СССР, 1940. – С. 82.
[Закрыть] и Славян,[586]586
Лев Диакон. История. – М.: Наука, 1988. С. – 130.:
«Снимая доспехи с убитых варваров, ромеи находили между ними мертвых женщин в мужской одежде, которые сражались наравне с мужчинами против ромеев».
[Закрыть] нередко сражались наравне с мужчинами.
Но, во-первых, в целом ряде случаев «поляницами» в былинах называют всадников вообще, особенно в таких сюжетах, как «богатыри на заставе» и «братья Петровичи». А во-вторых, существуют наименования социальных страт, названия которых в русском героическом эпосе в единственном числе имеют только женский род, например, «Калики перехожие» (множественное число), но «Калика перехожая» (единственное число).
В том же «Своде русского фольклора», в его словаре, имеется упоминание о понятии «напольный богатырь», которое означает – «странствующий в поле богатырь, пребывающий, воюющий в поле[587]587
Свод русского фольклора. Т. 2. – С. 604.
[Закрыть]». В сборнике С. И. Гуляева имеется весьма характерное типическое место, которое наглядно показывает двойное значение термина «поляница»:
Исходя из того, что в данной ситуации статус женщины (невесты) несомненно, назван по статусу ее предполагаемого мужа, можно вести речь о том, что Ивана Годиновича – богатыря, Царище-Кощерище считает «поляницею».
Вполне возможно также, что в данном случае мы имеем дело с уменьшительном-ласкательным обращением. Пример: «Оратай-оратаюшка», «Добрынюшка» и т. д.
Очень может быть, конечно, что это своеобразная оговорка, случайное применение сказителями в былинах «общих мест», не характерных для этих сюжетов. Но данному факту есть и иное объяснение: так называемая «поляница» вполне может оказаться обозначением «одежды опальной», которая часто упоминается в эпосе.
По большому счету, одежда в былинах отражает функциональные особенности героя, который ее носит. Так, к примеру, существует «платье каличье», «платье богатырское» и т. п. Вместе с тем она крайне редко несет в себе признаки половой принадлежности. Как правило, они касаются деталей одежды и внешнего вида.
Поленицу удалую и Дружину хоробрую (богатырскую), по всей видимости, героический эпос способен различить лишь на пиру. Даже находящиеся в поле русские богатыри[589]589
См. также: сборник Кирши Данилова. – С. 131.:
Бежит паленица удалая,Старой казак Илья Муромец.
[Закрыть] иногда бывают названы «поляницами».[590]590
См. также: Гильфердинг А. Ф. Онежские былины. Т. 2. – С. 400:
Спроговорит татарин поганый,– Ай же ты поляница россейская.
[Закрыть] Причины этого явления также надо, скорее всего, искать во внешнем сходстве. Так, например, русский богатырь Добрыня, отправляясь в поле:
В то же время при заточении Ставра «в погреба» «надевали на него платье опальное». Когда Настасья (поленица) в былине о женитьбе Владимира, снимает все доспехи, то у нее остается только «епанечка белая».[592]592
Пропп В. Я., Путилов Б. Н. Былины. Т. 1. – М. 1958. – С. 312:
«Платья женского только одна и есть епанечка белая».
[Закрыть]
В сборнике А. Н. Афанасьева, в сюжетах о «Ивашке – белой рубашке»,[593]593
Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в 3-х томах, Т. 3. – М.: 1957. – № 575.
[Закрыть] Ивашке – белой полянице, Ивашке – белом полянине, Ивашке – белой епанче герой получает свое прозвище благодаря характерной одежде – белому савану, или в других случаях – белой епанче.[594]594
Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в 3-х томах, Т. 3. – М.: 1957. – С. 404.
[Закрыть] По всей вероятности, «поляница» означает походную форму одежды, мало различавшуюся у разных народов, живущих на границе со степью.
Определение «одежды опальной» в том же словаре этому почти не противоречит: «опальная одежда – худая, плохая, также – дорожная, походная». Но при всем этом поленица в типических местах изображения пира имеет устойчивый эпитет «богатая».
Есть и другой аспект проблемы появления «поляниц» в русских былинах – в тех случаях, когда в центре внимания былины находится женщина, мужчина, как правило, оказывается посрамленным ею. Таковы сюжеты о Добрыне и Маринке, Ставре, Дунае, и т. д. «Поляница» в значении женщины-«богатырки» («богатырка» – статус не столько по роду занятий женщины, сколько по мужу – богатырю) фактически занимает в былине то место, которое обязан занимать богатырь, но исполняет его функции она в типично «женской» манере – мягко и аккуратно, действуя в основном не силой, а хитростью.
Так, например, жена боярина Ставра «вызволяет» мужа из «погреба» у князя Владимира, пройдя те же испытания, что и любой другой богатырь (играя в шашки, стреляя из лука, борясь в поединке с богатырями и т. д.).
Очень вероятно, что здесь имеют место «мужские» варианты былин и «женские» их аналоги. Пример: сюжет о сватовстве Дуная после перемены героя (богатыря) на героиню (богатырку) становится подозрительно похожим на сюжет о Ставре Годиновиче.
Примерно такое же положение можно встретить и в русских волшебных сказках, где «мужскому» варианту сказки «о Кощее» почти полностью соответствует «женский» вариант сказки «Гуси-лебеди», а сказке «Иван крестьянский сын» – «Крошечка-Хаврошечка».
Для полноты картины необходимо отметить, что исследователи связывают некоторые былины с социальными стратами, в которых они предположительно были созданы.
В этой связи можно назвать былину «Сорок калик с каликою», где ситуация показана явно с точки зрения «калик» – паломников, а также былины о гусляре Садко, в которых именно его искусство играть на гуслях помогло ему выйти из практически безвыходных ситуаций.
Исходя из этого, можно предположить, что так называемые «Поляницы» – «женщины-богатырки» могут вообще не иметь с реальными степными наездницами ничего общего, поскольку их появление в былинах может быть связано с «женским вкладом» в поэтику эпоса по аналогии с предполагаемым вкладом в эпическое творчество «скоморохов» и «калик».
Таким образом, «Поляницы», которые наблюдаются при изображении «общих мест» пира, имеют, по меньшей мере, четыре объяснения.
Термин «поляницы» лишь один из многих, отражающих гендерную неопределенность. Изображение внешнего вида людей в материалах русского эпоса содержит также целый ряд интереснейших деталей, показывающих отношение к той информации, которую несет в себе одежда и характерные черты внешности, но при этом значительное внимание уделяется стереотипно воспринимаемому поведению. То есть ожиданиям, социальной роли, которая соотносится с определенной одеждой, придается гораздо большее значение, чем тому, кто эту одежду носит – мужчина или женщина.
Запава опознает в «после» жену боярина Ставра по характерному для женщины поведению:
Возникает закономерный вопрос о том, как соотносится гендерная неопределенность эпических терминов, обозначающих социальную группу с описанием одежды и внешнего вида героев?
Эпические представления о значении одежды можно разделить на две части: первая – это ее сакральное значение, вторая – ее социальная значимость.
3.1.2 Общая характеристика значения внешности и одежды в (эпической) социальной практикеНесмотря на то, что большинство героев-богатырей одеты на пиру почти одинаково, в «цветное платье», их одежда все же различалась. Здесь различия, пожалуй, касаются внешнего вида в целом. Так, к примеру, Настасья Микулична «надевала платье богатое, богатое платье посольское», «завила кудерки по-посольскому», а Добрыня, переодеваясь скоморохом, надевает «соболью шапочку на одно ушко, кунью шубочку на одно плечо».
По всей видимости, одежду приблизительно одинаковой ценности носили по-разному лица с различным социальным статусом.
Кроме этого, для некоторых социальных групп считался характерным, присущим только им, определенный тип одежды. Так, к примеру, КАЛИКА ПЕРЕХОЖАЯ говорит Илье Муромцу: «у меня платье – каличие, у тебя платье – молодецкое». В данном случае имеет место очень интересное явление. Дело в том, что в эпических представлениях целый ряд определений социальных групп лишен гендерных различий. В данном случае КАЛИКА отличает себя от МОЛОДЦА, то есть, по сути дела, от статуса мужчины вообще, растворяя свой личный статус в определении социальной группы. В то же время богатырь называет калику «добрым молодцем», особенно после того, как обменялся с ним одеждой, перед тем как убить Идолище и т. д.
По всей видимости, одежда в эпических представлениях отражает социальный статус. Кроме «Калики перехожей», в эпосе есть еще несколько наименований социальных групп, обозначенных по тому же принципу: «Голь кабацкая», «Холопина незнаема», «Подпорина Кабацкая», «Кутыра боерьская», «Базыка новодревняя», «Деревенщина-Засельщина», «Скоморошина удалая», «Слуга верная», «Дружина хоробрая», «Поленица удалая».
Несмотря на это, не стоит преувеличивать значение одежды в социальном плане, поскольку родовитость и поведение, соответствовавшее определенному социальному статусу, как правило, воспринимаются в эпосе отдельно от одежды. Так, к примеру, Илье Муромцу, прикинувшемуся Каликой, подносили чару со словами: «По платью не стоишь и одного гроша, по разговору – стоишь оправить тебя».
Традиция подобного восприятия, по-видимому, сохранялась и позже, в период бытования так называемых «исторических песен».
Героя, который пропил всю одежду и явился на пир, закутавшись в рогожу, тоже воспринимают не по одежде, а по его образу поведения:
«По кресту дородный добрый молодец,
И по – поклончикам, дородный добрый молодец».
В то же время, плохая одежда понижает социальный статус героя: «Посадить его во место меньшее, так быть ему кусочек поданный, а пить чарочка ожуреная, а посадить его во место большее – так осмеются многи добры людюшки. Посадили его осеред стола».[596]596
Песни, собранные П. Н. Рыбниковым. Былины. Т. 1. – Петрозаводск: 1989. – С. 331. Сюжет «О горе-злосчастии и упаве молодце».
[Закрыть]
Судя по всему, в «эпических» представлениях об обществе (Древней Руси) одежда играла важную роль для характеристики социального положения и определения ее принадлежности к какой-то социальной страте, но гораздо меньшее значение ей придавалось при целостной оценке образа отдельно взятой личности.
Внешний вид героев эпоса в значительной мере воспринимается как отражение присущего им духовного образа, часто харизматического (Вольга) и даже сакрального (Микула), который раскрывается через красоту их поведения, которая положительно воспринимаемой красотой внешнего облика только подчеркивается.
Точно также эпос преподносит и образ врага – одежда в подобных случаях описывается крайне редко, но зато ярко показана неприглядность внешнего вида, переходящая в чудовищные черты их обличья (Тугарин Змеевич, Змей Горыныч, Идолищо). Эта особенность наружности образа антигероя (голова – что лохалище, глаза – как пивные чаши, нос – с локоть), всего лишь подчеркивает его безобразное поведение (уродство внутреннее совпадает с уродством внешним).
Так, в былине «Сорок калик» княгиня, оговорившая одного из «калик», лежит в «гноище», в «сраму» и приобретает пристойный вид только после того, как признается и раскаивается в содеянном.
Таким образом, можно говорить о том, что внешность вообще и одежда в частности являются всего лишь частью, отражением духовного облика эпического образа героя, главенствующую роль в котором играет стереотип восприятия общественно значимого поведения.
Очевидно, подразумевается возможность присутствия в каждой из названных категорий социального статуса как женщин, так и мужчин.
По всей видимости, данные социальные группы различались создателями героического эпоса по одежде, которая могла зачастую скрывать прическу:
Это показывает социальную роль внешнего вида, и в частности прически, по которой в первую очередь в былинах и изображается половая принадлежность («женский волос долог, ум короток есть»).
Как правило, исследователи отмечают, что «в обычное время на улице и мужчины, и женщины бывали в головных уборах. Но мужчина должен был «ломать шапку» в знак почтения перед встречными более высокого социального положения».[598]598
Древняя одежда народов Восточной Европы (материалы к историко-этнографическому атласу). – М.: Наука, 1986. – 272 с.; С. 61.
[Закрыть] Однако, по-видимому, это не совсем верно. Скорее всего, мужчина снимал шапку, чтобы показать прическу (демонстрируя длину волос), то есть визуально заявить о своей половой принадлежности и соответственно, о статусе, подразумевающем уважение и требующем ответного приветствия.
В связи с этим появляется вопрос о том, как же показан в целом образ (идеал) мужчины и женщины в былинах? Какова норма образа героя былины?
