Текст книги "Начало пути (СИ)"

Автор книги: Стэлла Соколова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

   Сердце, сжавшись комочком, быстро билось в груди и, если бы не гордость потомка одного из Совета Двенадцати, Фин упал бы на колени. Вместо этого он гордо задрал подбородок и ответил:

   – Кин с самого детства знает, что его удел – защищать меня от любой опасности и подчиняться любому моему приказу, даже если ему придется пожертвовать собственной жизнью.

   Говоря это Фин не покривил душой – не смотря на то, что оба юноши были из одного рода, Кин родился в младшей ветви, смыслом самого существования которой была безопасность отпрысков главной. То есть, хоть Кин и был старше, он всегда и во всем подчинялся Фину, был его слугой, другими словами.

   Незнакомец язвительно рассмеялся и, прежде чем замолчать, тихо и нараспев спросил:

   – То есть, ты считаешь что твои амбиции важнее его жизни?

   Не задумавшись ни на секунду, Фин продекламировал строки, выученные еще в далеком детстве:

   – Отпрыск главной ветви никогда не отречется от своих слов, даже под страхом смерти.

   Стоило Фину сказать это, как холодный ветер, больно хлестнув по лицу, поднял в воздух целое облако пыли. Голос, смешавшись с тихим шелестом листвы, прошептал:

   – Жаль...

   Споткнувшись, юноша упал на колени, потянув за собой и брата. Почувствовав, как холод, идущий от земли, медленно пробирает до костей, Фин тряхнул головой и больно ударился о землю. Острые песчинки впились в нежную кожу, глаза начали слезиться, от попавшей в них пыли, песок даже на зубах скрипел.

   Встав на колени, Фин перевел дух и, хрипло рассмеявшись, сказал, обращаясь к брату:

   – Фууух... Прости, Кин. Представляешь, на ходу уснул... Да еще и сон такой приснился, похлеще самого ужасного кошмара...

   Хрипло посмеиваясь, юноша оглянулся. Натужный смех застрял в горле. В тот момент, Фин почувствовал себя так, словно падает в огромную пропасть, до самых краевнаполненной кровью.

   На дороге, усыпанной желтым песком, лежали тела – четверо юношей, чьи запястья были скованы цепями. Хрипло поскуливая от боли, в единый миг заполнившей сердце, Фин пополз к лежащему на земле брату. Глаза Кина, подернувшиеся пеленой, слепо смотрели в застывшее свинцовое небо. Рукоять кинжала, словно древко стрелы, торчала из груди, кровь, черным пятном застыла на белой рубахе. Левой рукой мертвый продолжал крепко сжимать ладонь Фина.

   Вой, больше похожий на вопль смертельно раненного Берского волка, поднялся к самым небесам. Положив на колени голову брата, Фин заплакал.

   – Я виноват, прости меня.

   Далеко не сразу до него дошло, что виденное им не было сном, во всяком случае – не все. Когда скупые слезы высохли, не принеся облегчения, Фин провел рукой по лбу брата. Металлический звон тонкой цепи привлек его внимание. Словно вновь погрузившись в сон, юноша медленно поднял руку к лицу.

   Цепь... Надо что-то с ней сделать, иначе далеко он не уйдет. Достав из-за пояса нож, Финн ударил им по одному из звеньев. Вновь и вновь он поднимал и опускал руку, до тех пор, пока ладонь не начала кровоточить. Когда он почти отчаялся, на глаза ему попался камень. Подняв его с земли, Фин изо всех сил ударил по одному из звеньев.

   Крепко сжимая камень окровавленной ладонью, настолько крепко, что ногти посинели, мальчик пытался разбить цепь. Спустя какое-то время, которому Фин уже потерял счет, звено, расплющенное до состояния листа пергамента, наконец-то поддалось – цепь лопнула. Теперь Фин был скован с одним лишь братом.

   Просидев на холодной земле какое-то время, Фин наконец-то поднялся и, не отпуская руки Кина, взвалил того на спину. Цепь, прочно сковавшая юношей, тихо звякнула. Безразлично оглянувшись, Фин пошел вперед. Покачиваясь от боли и усталости, Фин все шептал и шептал слова извинений, которые, теперь уже никогда, не дойдут до того, кому они предназначались. Спустя какое-то время, когда ноги уже подкашивались от усталости, а к горлу подкатила тошнота, юноша остановился – группа учеников, так же как и сам Фин, скованных одной цепью, перекрыла один из проходов. Посмотрев в их глаза, Фин отшатнулся – зрачки, расширенные настолько, что не видно было даже радужной оболочки, говорили о том, что нападающие пребывают в мире грез.

   Презрительно улыбнувшись, Фин сделал шаг назад. Боль, заполнившая душу, превратилась в гнев. Подняв лицо к темному небу, юноша закричал, что было сил:

   – Какие сны ты показываешь им? Этого тебе было мало?!

   В голове раздался тихий смех и недавний незнакомец, слегка растягивая гласные, ответил:

   – Я? Почему же сразу я? К тому, что видят они, я не имею никакого отношения. Ты, наверное, уже догадался, почему?

   Продолжая медленно отступать, Фин не сводил глаз с пятерки, закрывшей проход. Все так же пятясь, Фин свернул в коридор, который покинул совсем недавно. Устало опустившись на землю, он закрыл лицо рукой.

   Да, он догадался, кто был его собеседником. Среди знакомых Фина был только одни, чья странная манера растягивать гласные вызывала улыбку. Это был он сам.

   В этот момент те, кто позволил ему скрыться в одном из коридоров Лабиринта, вновь настигли его. Словно гиены, юноши, чьи глаза слепо смотрели перед собой, не видя ничего, медленно надвигались. Камни, сжатые в их руках, посыпались, словно град. Закрыв собой мертвое тело, Фин прикрыл глаза.

   Пусть будет так, во всяком случае, ему больше не придется мучиться виной. По виску потекла горячая кровь, заливая глаза и медленно падая на песок. В плече больно хрустнуло, когда огромный камень, обрушился на Фина, буквально припечатав того к земле. Оковы, обхватившие запястье, больно впились в кожу, а рука онемела. Провожая мутным взглядом утонувших в иллюзии юношей, Фин посмотрел на свою правую руку – плечо и локоть были раздавлены тяжелыми камнями, кожа на запястье порвана до такой степени, что Фин видел собственные вены. Пальцы, со сломанными ногтями, под которыми запеклась кровь, крепко сжимали бледную ладонь Кина.

   Медленно вдыхая пропитанный пылью воздух, Фин ждал конца. Перед глазами мелькали картины прошлого – как он в первый раз встретил Кина, тогда они оба были еще мальчишками, Фин только-только научился читать. Тогда отец строго настрого запретил обращаться с Кином как с равным – слуга должен знать свое место. Следом в сознании всплыла картина главного зала их городского поместья – отец, облаченный в черный камзол с красно-золотой вышивкой, наставлял Фина. Тогда отец сказал:" Доверие есть оружие, которое невозможно взять в руки, но оно могущественнее любой магии. Сильный либо пожирает слабого, либо использует его для достижения своих целей. Боги и родовитость подарили главной ветви рода де Тисс верных слуг, чья преданность замешана на любви. Любовь, так же как и верность, можно использовать. Самое главное не воспринимать других как равных – равенство придумано нищими романтиками, чтобы жизнь не была такой печальной. Забудь глупые сказки о друзьях – у сильного не может быть друзей. Только верные рабы, чьи жизни стоят даже меньше чем ничего и враги, от которых надо избавляться быстро и без сожалений. Ты – Фин де Тисс, наследник старшей ветви, должен помнить о том, что все, кто тебя окружают, всего лишь марионетки, созданные для того, чтобы ты поднялся еще выше."

   И Фин верил, что это правда – сколько раз в своей гордыне он поднимал руку на Кина или других членов младшей ветви? Не счесть... А Кин всегда улыбался, даже когда, маленький еще, Фин, разбил о его голову тяжелый глиняный кувшин – все равно улыбался.

   Слуги никогда не любили наследника де Тисс – слишком избалованный, взбалмошный и капризный. Спустя несколько лет, мальчик начал вступать в конфликт с отцом, даже зная о том, что незамедлительно последует наказание. Возможно так Фин хотел искупить свою вину перед другими, а может он, несмотря на юный возраст, просто устал от всех этих "надо" и "должен".

   Быть одному, жить так, словно он – фарфоровая кукла, напичканная высокопарными изречениями о чистоте крови, благородстве и неоспоримом превосходстве над прочими, невозможно. Не до конца понимая, почему он противоречит отцу, Фин делал все, чтобы как можно быстрее избавить себя от бренного существования. Пусть даже и таким странным образом. В один из вечеров, когда отец, за какую-то провинность, сильно выпорол Фина, в его спальню вошел брат. Приложив к горящей коже компресс, он тихо сказал:

   – Не плачь.

   Фин, подняв на брата заплаканные глаза, мрачно ответил:

   – Ты должен бы радоваться.

   – Почему?

   – То, чего не мог позволить себе ты сделано руками благородного де Тисса. Можешь считать, что ты отмщен.

   Кин задумался на миг, а потом ответил:

   – Ммм... Знаешь, мы не приходим в мир злыми или добрыми, веселыми или сердитыми. Мир и те, кто в нем живет, учат нас.

   – Хочешь сказать, что я ни в чем не виноват?

   – Ну, прямо так я бы не сказал... Виноват конечно, просто надо понять в чем и исправиться.

   – Думаешь, смогу?

   – Конечно.

   Закрыв глаза, Фин неловко сжал ладонь брата. В тот момент, мальчик, привыкший считать себя центром мироздания, вновь почувствовал себя одиноким, словно кроме него в целом мире не было ни одной живой души. Эта пустота заполнила сознание, погребая под собой, словно в глубокой могиле. С трудом сглотнув, Фин прошептал:

   – Можно я подержу тебя за руку?

   Кин улыбнулся и тихо ответил:

   – Можешь никогда не отпускать ее.

   Один из лейтенантов стоял напротив выхода из лабиринта, со страхом ожидая появления учеников. За все это время еще не было случая, когда место проведения одного из Крещений было создано магией. Почему именно сейчас? Чего хотели Боги и была ли на то их воля?

   С тех пор, как ученики вошли в Лабиринт, прошло много часов и за все это время из мрачных коридоров не раздалось ни звука. Лейтенант угрюмо нахмурился и покачал головой. Его группа вошла в Лабиринт самой последней, строй замыкали братья де Тисс.

   Вспомнив про братьев, наставник улыбнулся. Вот ведь прихоть судьбы... Юноши, чьи семьи жили по закону беспрекословного подчинения младшей ветви прихотям старшей, за три месяца в Акадэмии сдружились так, что трудно было представить. Возможно огромную роль сыграло то, что мальчики были предоставлены самим себе, остались без надзора старших, другими словами. Самым забавным было то, что отпрыск главной ветви нуждался в постоянном присутствии отпрыска младшей, а подобной сентиментальности за де Тиссами раньше не замечалось. Как-то раз лейтенант видел, что мальчишки уснули, держась за руки. Помнится, у него тогда даже не очень хорошие мыслишки в голове зародились. Вот и сегодня на рассвете юноши вошли в лабиринт, крепко держась за руки.

   Тихий шорох со стороны лабиринта, заставил лейтенанта отвлечься от собственных печальных мыслей. Из тумана, стелившегося по дороге, появился неясный и, какой-то неправильный, силуэт. Юноша, покачиваясь из стороны в сторону, медленно шел вперед, левой рукой сжимая правое плечо.

   Когда ученик покинул лабиринт, наставник увидел бледное лицо Фина де Тисса, глаза которого больше подошли бы древнему и уставшему от жизни старику. В ужасе закрыв лицо руками, мастер-наставник смотрел на своего ученика. Только в момент, когда красные лучи заходящего солнца скользнули по правому плечу юноши, лейтенант понял, что именно показалось ему неправильным – у юного де Тисса не хватало правой руки, той самой, которой он крепко сжимал ладонь своего брата... И не отпустил ее даже тогда, когда Кин отправился в Мир Светлых.

   Не дойдя до лейтенанта несколько шагов, Фин де Тисс завалился на землю, обессиленный кровопотерей. Закрыв лицо левой рукой, юноша тихо всхлипывал. Пересохшие губы, вновь и вновь что-то неразборчиво шептали, Фина било, словно в лихорадке.

   Сделав шаг вперед, лейтенант остановился – Кин Тисс, появившийся из Лабиринта несколькими минутами раньше, положил руку на его предплечье и, с тихой улыбкой на губах, сказал:

   – Я сам.

   Наставник кивнул и, бросив последний взгляд на Фина, отвернулся к лабиринту, из которого медленно выходили другие ученики.

   В тот день, в общей сложности, из лабиринта вышли двадцать четыре новобранца. Как только последний из юношей покинул мрачные стены, Лабиринт подернулся рябью и, спустя миг, растаял, не оставив после себя ни следа.

   Империя Ардейл. Священная Акадэмия Хикар.

   Устало закрыв лицо руками, Лазар размышлял в полной тишине кабинета. Сойрен и Рамиэль покинули помещение несколькими минутами раньше – оба спешили к своим ученикам, которых надо, по мере сил, подготовить к грядущему испытанию.

   Отняв руки от лица, наследник посмотрел в глаза Фина и тихо спросил:

   – Крещение не может быть настолько жестоким.

   Тисс печально покачал головой:

   – А оно и не жестокое. Видишь ли, Боги не посылают на наши головы какие-то смертельные ловушки, испытания и что там им еще в голову взбредет. Опасными их делаем мы – те, кто проходит эти самые испытания.

   – Условия прохождения оговаривают Светлые.

   – Верно, но... Насколько я знаю, до того момента, когда Хикар заключил свой проклятый договор, все было значительно проще.

   Помолчав немного, Лазар спросил:

   – Так все, что ты видел в Лабиринте было ложью?

   – В некоторой степени. Скорее, это были мои... Мммм... Страхи? Которые я даже не мог осознать. В пору моего ученичества, учение де Тисс намертво въелось в мой разум – нет ничего важнее достижения цели, нет друзей, нет соратников. Полагаясь на кого-то, ты предаешь себя... Я же, с одной стороны хотел быть таким же, как и все. С другой стороны, мне, с пеленок приученному к собственной "избранности" было трудно измениться. Я могу с уверенностью сказать – если бы тогда, в тот день, я не увидел своего мертвого брата, в чьей "гибели" был виноват только я, сейчас я был бы настоящим исчадием Мира Темных – сильный, богатый, амбициозный и опасный противник. Не считающийся с возможными потерями – ведь ради достижения "великой" цели, можно пожертвовать целым миром. Какая разница, если мир этот населен жалкими букашками, что плодятся ежеминутно?

   Лазар, подавив тяжелый вздох, задал новый вопрос:

   – Почему сейчас Боги вновь призывают Лабиринт?

   Слегка прищурившись, Финар Тисс ответил вопросом:

   – Ты знаешь, какой самый страшный, не заслуживающий прощения грех?

   Кивнув, наследник ответил:

   – Самоубийство.

   – Еще?

   Задумавшись на какое-то время, Лазар, несколько неуверенно, произнес:

   – Предательство?

   Кивнув, Финар сказал:

   – Еще?

   – Ложь.

   – Верно. Ложь и предательство порождают недоверие. Обманывая и предавая, ученик совершает своего рода самоубийство.

   Лазар нахмурился и, сцепив пальцы, спокойно ответил:

   – А что, кто-то из учеников совершил что-то из выше перечисленного?

   На губы Тисса легла горькая улыбка:

   – Раз появился Лабиринт, полагаю, что по меньшей мере пятнадцать из двадцати учеников если и не совершили, то на грани.

   Наследник, мягко говоря недоумевал – раз Финар говорит с такой уверенностью, наверняка слова его имеют под собой веское основание. Насчет учеников других лейтенантов Лазар мало что мог сказать, но относительно своей группы был уверен – ни один из юношей, даже Рош де Нийлд, не совершал чего-то подобного. Если уж и врал, то по мелочи, на грех не потянет, с какой стороны не посмотри.

   Словно прочитав мысли Лазара, Финар с несколько печальной улыбкой на губах, спросил:

   – Разве я сказал, что юноши предали кого-то из тех, кто доверял им?

   – Кого тогда?

   Лицо Тисса словно бы закаменело – взгляд стал жестким, губы сжались в тонкую полоску.

   – Повторю – то, что Первое Крещение пройдет в Лабиринте, означает что ученики совершили грехопадение.

   Медленно закипая, что обычно с ним не происходило, Лазар сухо поинтересовался:

   – Какое именно?

   – Они предали того, кому доверяют больше всех на свете... Самих себя.

   Поднявшись из-за стола, Лазар направился к выходу.

   Если Тисс прав...

   Положив ладонь на дверную ручку, Лазар вспомнил кое-что, о чем забыл спросить. Обернувшись, он задал свой последний вопрос:

   – Ты сказал, что появление Лабиринта – не самое страшное... Что ты имел ввиду?

   – Ты же знаешь, Первое Крещение всегда проходят группой. Только так можно научиться доверять кому-то, кроме самого себя. В этом году, кроме того, что наши новобранцы испытают на себе ядовитые иллюзии Лабиринта, проходить Крещение они будут без напарника.

   Империя Ардейл. Священная Акадэмия Хикар. Две недели спустя.

   Эй смотрел на непонятное строение, напоминавшее нагромождение камней, которое этой ночью, вдруг словно выросло из-под земли прямо в том месте, где раньше находился плац. Неподалеку от Эйя топтался Рош де Нийлд, который после того дня в купальне, не подходил к нему даже близко. Леон де Риз сидел на земле, уперев позади себя руки и со странным выражением на лице смотрел на светлеющее на востоке небо. Братья де Тайра сидели чуть поодаль, тихо перекидываясь ничего не значащими фразами.

   Лазар, так же как и другие лейтенанты, поднял своих учеников засветло. Самым что ни на есть угрожающим тоном, любимый наставник пообещал, что если хоть один из них посмеет не вернуться из Лабиринта... Лазар достанет их даже в Мире Темных, а как достанет, заставит пожалеть о том дне, когда их пути пересеклись.

   Сладко зевнув, Эй внимательно осмотрел уродливое строение, которое так не вписывалось в общую обстановку – стены, сложенные из желтого пористого камня, как будто голодные гусеницы погрызли его, нависали над землей на полтора лаара, как минимум. Терновник, усеянный ярко-алыми цветами, почти полностью скрыл сами стены, за исключением нескольких участков. Что странно – входа нигде не было. Покачав головой, Эй посмотрел на Лазара. Учитель улыбался, но где-то в глубине глаз Эй заметил тень сомнения и... Опасения?

   Глубокий, зычный голос Финар Тисса разнесся над плацем:

   – Начинается!

   Звук, похожий на скрежет каменного жернова, разорвал предрассветную тишину. Лазар подошел к Эйю и, щелкнув пальцами, кивнул остальным, показывая, что хочет сказать им что-то важное. Как только все юноши собрались, наследник, посмотрев каждому в глаза, сказал:

   – Как я уже говорил, в Лабиринт вы войдете по одиночке. Одновременно откроются проходы, которые тут же захлопнуться за вашими спинами. Время – до заката, следите за солнцем, небо сегодня ясное, так что проблем у вас не будет. Как именно найти выход и что вас там ожидает не знает никто... Но, я хочу, чтобы вы верили в себя и слушали собственное сердце. А теперь – удачи и жду вас всех к ужину.

   Юноши благодарно кивнули и каждый направился к узкому проходу, образовавшемуся в, ранее цельной, стене. Эй, бросил последний взгляд на наставника и угрюмо пожал плечами – Первое Крещение считается одним из самых трудных, почему именно – ученикам не сообщают, а те, кто прошел хранят тайну так, словно от этого зависит их жизнь. Так или иначе, что бы не ожидало его, Эйя, по ту сторону стены, он не может остаться там. Не для того он цеплялся за свою никчемную жизнь все эти годы.

   Ступив на усыпанную песком дорогу, Эй огляделся – и слева, и справа возвышались каменные стены. Как только проход, с тихим рокотом закрылся за его спиной, юноша остановился, прислушиваясь. В тишине, нарушаемой лишь его собственным дыханием, он не услышал ни звука. Чувства тоже молчали, во всяком случае, никакой опасности Эй не ощущал. Размяв плечи, юноша направился вперед – подумать, конечно полезно, но вот так вот стоя на одном месте он ничего не добьется.

   Спустя какое-то время юный де Сэй встал перед развилкой – две дороги вели в разные стороны. Одна из них была усыпана черным песком, другая – серебряным. Коридор, через который проходила черная дорога, был прямым, словно стрела, а стены, казалось, были только-только сложены. Вторая же дорога пролегла через полуразрушенный коридор, увитый ядовитым плющем, каменная кладка осыпалась, поднимая с земли облака пыли.

   Замерев на миг у развилки, Эй задумался – когда-то отец сказал ему, что чем легче путь, тем больше вероятность, что где-то там, за поворотом, тебя ожидает ловушка, возможно даже смертельная. С другой стороны, топать к выходу, ежеминутно уворачиваясь от падающий на голову валунов, юноше так же не хотелось. Пожав плечами, Эй сделал было шаг в сторону черной дороги, как услышал едва различимый плачь, доносившийся из другого коридора.

   Замерев, юноша опять задумался – идти или нет? В конце концов, все, кто сейчас находится в лабиринте, были готовы к определенным трудностям, с которыми столкнутся во время экзамена. Покачав головой, Эй развернулся и пошел по белой дороге. Пусть его назовут последним дураком, но бросить в беде товарища – последнее дело. К тому же, это может быть Леон, а де Риза Эйю, почему-то, было жалко. Может потому, что сложением не вышел, а может потому что, в принципе, безобидный? Пройдя несколько лааров, Эй, наконец-то, увидел того, кто тихо плакал, скорчившись за огромным камнем и спрятав лицо в ладонях.

   Подойдя ближе, юноша с удивлением обнаружил, что в лабиринте заблудился не один из учеников, а совсем маленький мальчик – лет пяти-шести, не больше. Мальчик, чьи белые волосы стали серыми, от осевшей на них пыли, надсадно рыдал, вздрагивая от страха. Нахмурившись, Эй присел рядом и, положив ладонь на голову мальчишке, доброжелательно спросил:

   – Ты как тут оказался?

   Мальчик поднял на Эйя изумрудные глаза и пожал плечами.

   – Я заблудился.

   Почесав лысую макушку, Эй протянул мальчику руку и сказал:

   – Пойдем со мной? Во всяком случае, лучше вместе идти, чем одному тут плакать. Как ты думаешь?

   Мальчик кивнул и, улыбнувшись сквозь слезы, прогнусавил:

   – Угу.

   – Тебя как зовут-то?

   – Йэ.

   Непрошеная улыбка скользнула по губам:

   – А я-то думал, что это у меня самое дурацкое на свете имя...

   Сжав тонкую детскую ладошку, Эй посмотрел вперед – выхода видно не было, да и рано еще. Медленно шагая по дороге, юноша размышлял, каким же образом в Лабиринте оказался ребенок? Бросив на маленького спутника взгляд из-под ресниц, Эй осторожно поинтересовался:

   – А ты как тут оказался?

   Йэ поднял на де Сэя взгляд и ответил:

   – Не знаю...

   – А ревел почему, испугался?

   К удивлению Эйя, мальчик отрицательно покачал головой:

   – Нет.

   – А почему тогда?

   – Я должен был идти вперед, а потом устал – даже ножками шевелить не мог.

   – А вперед ты зачем шел?

   Хитро стрельнув глазами, Йэ ответил:

   – У меня важное задание.

   – Ааа... Ну тогда понятно. Значит, ты устал и начал плакать, верно?

   – Угу.

   – И долго ты плакал?

   – Угу.

   Подняв глаза к ясному, пронзительно-голубому небу, Эй спросил:

   – То есть, сидя на месте и жалея себя ты приближался к своей цели?

   Йэ удивленно похлопал глазами и покачал головой.

   – Вот и я так считаю... В общем, сидеть и плакать – это дело последнее, лучше уж продолжать двигаться к своей цели, даже если тебе придется ползти.

   Йэ восхищенно вытаращил глаза и, с придыхом, прошептал:

   – Ого, какой ты умный...

   Эй, который и сам осознавал, что подобная разговорчивость для него нечто из ряда вон выходящее, кивнул и ответил:

   – Да я сам удивился.

   Некоторое время они шли молча, каждый раздумывал о чем-то своем. Эйю вот, например, мальчик казался смутно знакомым, только вспомнить, где же он его видел, юноша никак не мог. Вроде бы что-то мелькает, где-то на грани сознания, а никак не ухватить. Спустя некоторое время перед путниками встала еще одна развилка и маленький Йэ потянул де Сэя направо, словно бы знал, куда именно надо идти. Сделав несколько шагов вперед, Эй остановился и приложил палец к губам.

   – Тихо.

   Где-то, совсем неподалеку, раздавались тихие голоса, плохо различимые из-за, неизвестно когда появившегося, тумана. Мягко ступая, Эй подошел к повороту и выглянул из-за стены. Перед ним буквально в лааре, сидели Рош, Леон и братья де Тайра. Рош, поигрывая ножом, с гнусной улыбкой спросил:

   – Может, сперва помучить его?

   Леон, визгливо рассмеявшись, покачал головой:

   – Нет, наставник ясно сказал, что от де Сэя надо избавиться быстро и без лишнего шума. Благо Светлые послали такое странное испытание.

   Резко отпрыгнув назад, Эй закрыл рот ладонью.

   Он знал... Нет, не знал, скорее – догадывался...

   Оглянувшись назад, Эй посмотрел на мальчика. Йэ стоял, оперевшись спиной о стену и сложив руки на груди. Длинная белая челка почти полностью скрывала глаза. Эй, тряхнув мальчишку за плечи, тихо прошипел:

   – Ты знал?

   Гневно прищурив глаза, юноша смотрел на своего нового знакомого. Не просто же так Йэ потащил его именно сюда, верно? Может быть он видел, как эти четверо направлялись к этой развилке и, пока Эй раздумывал какой дорогой пойти...

   Йэ, откинув волосы от лица, улыбнулся и, кивнув, ответил:

   – Знал. Я с самого начала ждал тебя.

   Эй, пребывая в недоумении, сделал шаг назад. Широко открыв глаза, он смотрел на мальчика, в чьих глазах плескалась вся ненависть мира. Тихим, надтреснутым голосом юноша спросил:

   – Какое... Какое у тебя задание?

   Йэ прикрыл глаза, в которых бушевало изумрудное пламя и ответил:

   – Убить всех, кто предал или может предать наследника де Сэй.

   Леон де Риз медленно шел по узкому коридору, едва касаясь стены левой рукой. Тихий шорох песка под ногами убаюкивал. Тишина, пологом опустившаяся на лабиринт после того, как за спиной юноши захлопнулся проход, подобно нежному пуху обволакивала со всех сторон. Подняв взгляд к небу, Леон улыбнулся – солнце еще даже не в зените, спешить некуда.

   Осторожно ступая по песчаной дороге, Леон погрузился в воспоминания. Примерно две недели назад, когда он, Леон, вернулся из библиотеки, в его комнату вошел учитель. Сев на краешек кровати, наследник престола улыбнулся и сказал:

   – Через две недели пройдет Первое Крещение.

   Леон, который никогда не отличался неуважительным отношением к старшим, изящно поклонился и кивнул.

   – Хорошо, наставник.

   Лазар помолчал некоторое время, а потом, поднявшись со своего места, подошел к Леону и, посмотрев пристально в глаза, задал весьма неожиданный вопрос:

   – Леон... Скажи мне, возможно есть что-то, что тебе не нравится? Я не имею ввиду Акадэмию или твоих товарищей по обучению, а в общем.

   Юноша задумался на некоторое время, а потом покачал головой:

   – Нет, меня все устраивает.

   – Хочешь сказать, что странные традиции твоей семьи не вызывают у тебя желания воспротивиться? Насколько мне известно, ты сейчас практически добился того, к чему шли многие поколения твоих предков. И, если я не ошибаюсь, добиться такого в твоем возрасте подобно чуду.

   Все еще глядя в глаза ученика испытующим взглядом, наставник ожидал ответа. Опустив взгляд в пол, Леон спокойно ответил:

   – Все именно так, как и говорит наставник. Но, меня с детства готовили к этому, сам смысл моего существования зиждется на служении моей семье и, конечно же, нашему Владыке.

   Опустив руки, мастер сдержанно кивнул и направился к двери. Перед тем, как покинуть Леона, он спросил:

   – Ты никогда не хотел, чтобы все было по-другому?

   Де Риз, обернувшись, низко поклонился и вежливо ответил:

   – Нет, наставник. Я счастлив тому, что полезен и, если необходимо, с радостью отдам жизнь ради блага нашей Империи.

   И вот сейчас, находясь в компании самого себя, Леон вспомнил тот странный, пустой разговор. Зачем наставник затеял его и какие цели преследовал, Леон тогда не понял. Но, с тех пор, по ночам, юношу мучили старые сомнения, которые он, казалось, отбросил давным-давно. Мало кто знает, как проходит воспитание юношей в семействе де Риз, а воспитательные меры, применяемые к детям, мягко говоря, нестандартные.

   Из поколения в поколение, юноши рода травили себя разнообразными ядами. В маленьких, не наносящих значительного ущерба организму, дозах. Благодаря этому, каждое новое поколение детей вырабатывало устойчивость к какому-либо виду отравы, но... Мастера по ядам придумывали все новые и новые их разновидности. Как и следовало ожидать, из-за постоянной интоксикации, род слабел из года в год – дети рождались хилыми уродцами, не имеющими сил дожить хотя бы до первого "застывания". Зачем именно де Ризы травят себя сказать трудно – за века желание достичь совершенства, превратилось в навязчивую идею. Леон иногда думал, что причиной тому осознание собственной ненужности – когда-то один из де Ризов состоял в Совете Двенадцати, то есть, был старейшиной одного из кланов Ааш'э'Сэй. На самом деле, уже в те времена род применял на себе яды по какой-то причине, которая забылась с течением времени. В общем, даже предки Леона отличались завидным сумасбродством.

   В конце концов пришло время, когда женщины рода могли родить лишь мертвых младенцев, а это означало, что скоро ветвь прервется. К тому же, в жен де Ризы брали девушек из своего клана, а это чревато полным вырождением. Тогда-то дед Леона и приказал своему сыну взять себе женщину из людей. В отличии от Ааш'э'Сэй, люди легче адаптируются, что навело деда на мысль, что ребенок от такого брака, по крайней мере, родится живым. Спустя год после того разговора на свет появился Леон – относительно здоровый малыш, с красивыми и правильными чертами лица. К ужасу деда, на груди Леона не было хризантемы, что ясно говорило о том, что ребенок не унаследовал иммунитета к ядам, а значит, с ним надо будет начинать все с начала.

   Причиной тому стал факт, что отец Леона, не давал беременной никаких ядов. Узнав об этом дед впал в гнев, что послужило причиной ссоры и отречением отца Леона от родового имени. Некоторое время Леон с родителями прожил в деревне, пока отец, обессиленный и ослабший не скончался. Юноша смутно помнил то время, больше всего ему запомнилось, как они втроем, как-то раз отправились ночью на прогулку. Тогда отец усадил их с матерью на упавшее дерево и, словно маленький ребенок, запуска в небо огненные шары, которые рассыпались миллиардом искр, при падении и ударе о землю. Мать смеялась, прикрыв рот ладошкой, а Леон от восхищения даже слова пикнуть не смел.

   Другое воспоминание было не столь радостным – отец, чей организм испытал на себе действие множества ядов и смертельных заклинаний, не мог долго находиться вдали от родового замка. Именно там, в поместье де Риз, в одном из подземных залов, располагался магический амулет, наполняющий силой и дарующий возможность жить дальше. Были такие же амулеты, но меньшего размера, их полагалось брать с собой, когда отправляешься в дальний путь. Естественно, отец Леона, впавший в немилость, медальона не получил. Зная о том, что дни его будут сочтены, стоит ему лишь покинуть отчий дом, ослушник все же пошел на это, а почему Леон так и не узнал. Примерно за месяц до смерти, отец слег, мокрый, надсадный кашель мучил его днем и ночью. Но, даже отхаркивая кровь, с кусочками собственных легких, отец продолжал улыбаться.