Текст книги "Развод. Пусть горят мосты (СИ)"
Автор книги: Стася Бестужева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)
Глава 6
Глава 6
Операция длится четыре часа. Удаление опухоли мозга у семилетней девочки… одна из самых сложных в моей практике. Работаю с Максимом в идеальной синхронизации, каждое движение выверено годами совместной работы. Здесь, в операционной, под ярким светом ламп, с скальпелем в руках, я чувствую себя собой. Настоящей. Не обманутой женой, не униженной супругой… просто врачом, спасающим жизнь.
Когда последний шов наложен, а маленькая пациентка переведена в реанимацию, я ощущаю знакомую смесь усталости и удовлетворения. Ещё одна жизнь вырвана у смерти.
– Отличная работа, – говорит Максим, снимая перчатки. – Без твоей помощи не справился бы.
– Ты справился бы, – отмахиваюсь я, хотя знаю – мы действительно хорошая команда. – Главное, что девочка будет жить.
В раздевалке переодеваюсь медленно, оттягивая момент возвращения в реальность. Здесь, в больнице, я могу забыть о том, что дома меня ждёт ложь. О том, что мой муж строит планы на будущее с другой женщиной.
– Лена, – голос Максима заставляет меня обернуться. Он стоит в дверях, уже в гражданской одежде. – У тебя есть время на кофе? Хочу обсудить несколько случаев.
Обычно я бы отказалась… дома ждут дети, нужно готовить ужин, проверять домашние задания. Сегодня киваю:
– Конечно. В буфете?
– Лучше в кафе напротив, – предлагает он. – Там тише.
Мы идём через дорогу, устраиваемся за столиком у окна. Максим заказывает эспрессо, я – капучино. Несколько минут молчим, глядя на суетящихся прохожих.
– Как Полина? – спрашиваю, чтобы нарушить паузу. – Как успехи в школе?
– Хорошо, – улыбается он. – Влюбилась в биологию. Говорит, хочет стать врачом, как папа. Хотя на прошлой неделе мечтала быть балериной.
– Одиннадцать лет – возраст поиска себя, – киваю я, думая о Нике. Моя дочь тоже ищет себя, только её поиски осложняются семейными проблемами.
– А как твои? – спрашивает Максим. – Ника всё так же блестяще играет?
– Да, через две недели концерт, – отвечаю и чувствую, как лицо темнеет. – Правда, папа, возможно, не придёт. Командировка.
Максим внимательно смотрит на меня, и я понимаю – он видит больше, чем я хотела бы показать. Мы знакомы давно, он чувствует моё настроение лучше многих.
– Лена, – говорит он тихо, – всё в порядке? Ты последнее время... какая-то не такая.
Хочу отмахнуться, сказать, что всё прекрасно, что просто устала. Но слова застревают в горле. Может быть, пора? Может быть, пора перестать притворяться, что справляюсь со всем одна?
– Максим, – начинаю я, и голос дрожит. – А если бы ты узнал, что тебя... что твоя жена... – замолкаю, не могу произнести слова вслух.
– Лена, – он наклоняется ближе, берёт мою руку. – Что случилось?
И тут меня прорывает. Не здесь, в кафе, полном людей, но внутри что-то ломается окончательно.
– Павел мне изменяет, – шепчу я, глядя в стол. – Уже несколько месяцев. С сотрудницей. И что хуже всего – он водит к ней детей.
Максим молчит. Его рука всё ещё накрывает мою, тёплая, надёжная.
– Ты уверена? – спрашивает он наконец.
– Видела переписку. Нашла документы на квартиру, которую он купил для неё. И дети... – голос срывается. – Дети знают её. Называют тётей Вероникой. Он заставил их хранить от меня секрет.
– Господи, – выдыхает Максим. – Лена, мне так жаль.
– Не надо жалеть, – быстро говорю я, вытирая глаза салфеткой. – Просто... не знаю, что делать дальше.
– Ты хочешь сохранить брак? – спрашивает он прямо.
Вопрос застаёт врасплох. Хочу ли? Ещё неделю назад ответ был бы очевидным – конечно, хочу. Семья, дети, совместное будущее. Но сейчас...
– Не знаю, – признаюсь честно. – Не знаю, можно ли простить то, что он сделал с детьми. То, как он заставил их лгать мне.
Максим кивает с пониманием.
– Тебе нужен адвокат, – говорит он. – Хороший семейный адвокат. Даже если решишь сохранить брак, нужно знать свои права.
– Ты кого-то знаешь? – спрашиваю, удивляясь собственной решительности. Ещё вчера мысль об адвокате казалась чем-то из другой жизни.
– Знаю. Анна Громова, отличный специалист. Помогала моему коллеге в похожей ситуации.
Он достаёт телефон, диктует номер. Я записываю, понимая, что это точка невозврата. Обращение к адвокату означает, что я серьёзно рассматриваю развод.
– Спасибо, – говорю, пряча номер в сумочке. – И... можно попросить пока никому не говорить?
– Конечно, – уверяет он. – Но Лена, помни – ты не одна. Если что-то понадобится, звони в любое время.
Возвращаюсь домой к семи вечера. В доме пахнет жареным луком – Павел готовит ужин. Удивительно. Обычно готовлю я, а если опаздываю, он заказывает доставку.
– Привет, – говорю, входя на кухню. – Что готовишь?
– Спагетти карбонара, – отвечает он, не оборачиваясь. – Думал, удивлю семью кулинарными талантами.
– Дети где? – спрашиваю, развешивая пальто.
– Даниил в своей комнате, делает поделку для школы. Ника играет.
Действительно, сверху доносятся звуки виолончели. Грустная мелодия, которая почему-то ложится на сердце тяжестью.
– Как прошла операция? – спрашивает Павел, помешивая соус.
– Хорошо, – отвечаю коротко. – Девочка будет жить.
– Отлично, – он улыбается, и эта улыбка кажется искренней. – Знаю, как ты переживаешь за детей.
Да, переживаю. За всех детей. Включая наших, которых он втянул в свою ложь.
Ужин проходит в привычной атмосфере. Павел рассказывает что-то смешное с работы, Даниил делится новостями из школы, Ника молчит, изредка кивая. Обычная семейная идиллия, если не знать правды.
После ужина Павел неожиданно объявляет:
– Мне нужно съездить в офис, проверить кое-какие документы. Вернусь через пару часов.
– В такое время? – удивляюсь я, хотя знаю – он едет не в офис.
– Завтра важная встреча с инвесторами, нужно всё перепроверить, – объясняет он, уже надевая куртку.
Ложь скатывается с его языка так легко, словно он всю жизнь этим занимался. Может быть, так и есть?
– Хорошо, – киваю я.
Он целует меня в щёку и уходит. Я слушаю, как заводится машина, как звук мотора удаляется. И только тогда позволяю себе выдохнуть.
Помогаю Данилу закончить поделку… объёмную модель солнечной системы из пенопластовых шариков. Он увлечённо рассказывает о планетах, их особенностях, расстояниях от Солнца. Мой маленький учёный, который ещё верит, что мир устроен логично и справедливо.
Укладываю его спать, читаю сказку. Он засыпает быстро, обнимая плюшевого медведя. Захожу к Нике – она сидит за столом, делает домашнее задание по математике.
– Как дела? – спрашиваю, присаживаясь на край кровати.
– Нормально, – отвечает она, не отрывая глаз от тетради. – Просто задачи сложные.
– Нужна помощь?
– Нет, спасибо. Сама справлюсь.
В её голосе столько взрослости, что сердце сжимается. Двенадцать лет, а уже такая самостоятельная. Или просто научилась не рассчитывать на помощь взрослых?
– Ника, – говорю мягко, – ты помнишь, что можешь рассказать мне всё? Что бы ни случилось?
Она поднимает голову, смотрит на меня внимательно.
– Помню, мам. Но сейчас всё нормально. Правда.
Целую её в лоб, желаю спокойной ночи. В коридоре задерживаюсь, слушая тишину дома. Павла нет, дети спят, и я наконец одна со своими мыслями.
Спускаюсь в гостиную, включаю торшер, устраиваюсь в кресле с книгой. Но читать не получается… строчки расплываются перед глазами. Думаю о разговоре с Максимом, о номере адвоката в моей сумочке, о том, что жизнь, которую я знала, заканчивается.
В половине одиннадцатого звонит телефон Павла. Он забыл его на кухонном столе – опять. Экран загорается, показывая имя: «Вероника».
Сердце пропускает удар. Могу ли я ответить? Должна ли? Телефон звонит настойчиво, потом затихает. Через минуту – новый звонок.
Беру трубку дрожащими руками.
– Алло? – говорю тихо.
Секундная пауза на том конце провода.
– Простите, а Павел дома? – голос Вероники, слегка растерянный.
– Павел в офисе, – отвечаю ровно. – Проверяет документы перед завтрашней встречей. Что-то срочное?
– Да нет, не очень, – быстро говорит она. – Просто хотела уточнить по проекту. Ничего, завтра поговорим.
– Хорошо, – отвечаю я. – Передам, что звонили.
– Спасибо. Извините за беспокойство.
Она сбрасывает, и я остаюсь с телефоном в руках. Зачем она звонила? Что хотела уточнить так поздно? И почему растерялась, услышав мой голос?
Кладу телефон на место и иду на кухню заварить чай. Руки дрожат, когда наливаю воду в чайник. Эта женщина звонит моему мужу в одиннадцать вечера. В то время, когда нормальные коллеги уже давно не обсуждают рабочие вопросы.
Чай почти готов, когда слышу звук машины. Павел возвращается. Быстро выключаю свет в кухне, поднимаюсь в спальню. Не хочу с ним сталкиваться. Не сейчас, когда во мне всё кипит от разговора с его любовницей.
Ложусь в кровать, делаю вид, что сплю. Слышу, как он поднимается по ступенькам, заходит в ванную. Звук льющейся воды, шум электрической зубной щётки. Обычные звуки вечернего туалета мужа. Только теперь я думаю – смывает ли он с себя её запах? Убирает ли следы встречи?
Он ложится рядом, стараясь не разбудить меня. Дыхание постепенно выравнивается – засыпает. А я лежу с открытыми глазами, глядя в темноту. Завтра позвоню адвокату. Завтра начну готовиться к тому, о чём ещё неделю назад не могла даже подумать.
Глава 7
Глава 7
Утро нашей тринадцатой годовщины свадьбы начинается, как и любое другое. Солнце пробивается сквозь занавески, будильник пищит в шесть утра, Павел первым встаёт в душ. Никаких особенных слов, никаких поцелуев, никаких напоминаний о том, что сегодня особенный день. Словно тринадцать лет назад мы не стояли у алтаря, обещая друг другу любить в горе и радости.
Я лежу в постели, слушая звук льющейся воды, и вспоминаю нашу первую годовщину. Павел тогда проснулся раньше меня, приготовил завтрак в постель, усыпал всю спальню лепестками роз. «Счастливой годовщины, моя любимая жена», – сказал он, целуя меня так нежно, что я чуть не заплакала от счастья. Мы были молодыми, влюблёнными, верили, что впереди целая жизнь, полная таких утр.
Сейчас он выходит из ванной, завязывает галстук, даже не взглянув в мою сторону.
– Доброе утро, – говорю я, приподнимаясь на локте.
– Доброе, – отвечает он машинально, выбирая рубашку. – Сегодня рано уеду, много дел.
Конечно, много дел. У него всегда много дел, когда нужно быть дома, быть мужем, быть отцом. Интересно, помнит ли он вообще, какое сегодня число?
– Павел, – говорю я осторожно, – ты не забыл, что у нас сегодня...
– Что? – он оборачивается, застёгивая запонки.
Секундная пауза. В его глазах мелькает понимание, потом что-то похожее на досаду.
– Ах да, годовщина, – кивает он. – Конечно, помню. Просто с утра голова забита планами на день.
Ложь. Он забыл. Совершенно забыл о дне, который когда-то считал самым важным в своей жизни. А я? Я неделю думала о том, как провести этот вечер, где забронировать столик, что надеть. Наивная дура, которая всё ещё верила в семейные традиции.
– Я думала, могли бы поужинать где-нибудь, – продолжаю я, стараясь, чтобы голос звучал легко. – В том ресторане на набережной, где мы отмечали пятую годовщину. Помнишь?
Он застывает, галстук в руках.
– Лена, – начинает он, и я уже знаю, что сейчас услышу. – У меня сегодня очень важная встреча. Возможно даже две. Не знаю, во сколько освобожусь.
– В годовщину нашей свадьбы у тебя важная встреча, – повторяю я ровным голосом.
– Понимаю, это не очень удачно, но бизнес не ждёт, – он избегает моего взгляда. – Можем перенести на завтра? Или на выходные?
Перенести годовщину свадьбы. Как деловую встречу или поход к стоматологу. Что-то во мне окончательно ломается.
– Конечно, – говорю я. – Перенесём.
Он улыбается с облегчением, подходит, целует меня в лоб.
– Спасибо за понимание. Я компенсирую это, обещаю.
Как компенсирует? Дорогим подарком? Поездкой на выходные? Теми же способами, которыми покупает молчание детей и заглушает собственную совесть?
После его ухода завтракаю одна, собираю детей в школу. Ника смотрит на меня внимательно, как всегда замечая то, что скрыто от других.
– Мам, у вас с папой сегодня годовщина? – спрашивает она, намазывая тост джемом.
– Да, тринадцать лет, – отвечаю, удивляясь, что она помнит.
– А что будете делать? Пойдёте в ресторан?
Вопрос ребёнка бьёт больнее, чем равнодушие мужа.
– Возможно, завтра, – говорю, стараясь улыбнуться. – У папы сегодня важные дела.
Ника хмурится, но ничего не говорит. А Даниил, не поднимая головы от тарелки с кашей, вдруг произносит:
– А тётя Вероника говорила, что у папы сегодня свободный вечер.
Время останавливается. Ложка замирает в моей руке на полпути ко рту.
– Когда она это говорила? – спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал нормально.
– Вчера, когда мы были в парке, – отвечает Даниил, не понимая, какую бомбу он только что взорвал. – Она сказала, что хочет показать папе новое кафе на набережной.
Набережная. То самое место, где я хотела провести наш праздничный ужин. Где мы отмечали предыдущие годовщины. Где когда-то были счастливы.
– Даниил, – резко говорит Ника, пиная брата под столом.
– Что? – он смотрит на неё недоумённо, потом на меня. – Я что-то не то сказал?
– Нет, солнышко, – говорю я, вставая из-за стола. – Всё в порядке. Собирайтесь, а то опоздаете в школу.
В машине дети молчат. Ника бросает на меня обеспокоенные взгляды в зеркало заднего вида, а Даниил сосредоточенно смотрит в окно, видимо, всё ещё пытаясь понять, что произошло за завтраком.
После того, как я отвожу их в школу, еду в больницу. Работа – единственное, что держит меня на плаву сейчас. Здесь я нужна, здесь моя жизнь имеет смысл, здесь нет лжи и предательства.
День проходит в обычной суете: операции, обходы, консультации. Я погружаюсь в работу с головой, стараясь не думать о том, что сегодня особенный день. О том, что мой муж проводит нашу годовщину с другой женщиной. О том, что он собирается показать ей наши места, делиться с ней нашими воспоминаниями.
В обеденный перерыв звонит телефон. Павел.
– Привет, – говорит он, и в голосе слышится что-то наигранное. – Как дела?
– Нормально, – отвечаю сухо. – Работаю.
– Слушай, я тут подумал... может, всё-таки попробуем вечером выбраться куда-нибудь? Если рано закончу встречу.
Интересно, что заставило его передумать? Угрызения совести? Или просто понял, что я могу что-то заподозрить?
– Не стоит, – отвечаю. – Я понимаю, что работа важнее.
– Лена, не начинай, – в его голосе появляется раздражение. – Я пытаюсь найти компромисс.
Компромисс. Он называет компромиссом жалкие крохи времени, которые готов выделить жене в день годовщины свадьбы.
– Хорошо, – говорю я. – Если освободишься, позвони.
– Обязательно. И Лена... – он делает паузу. – Я люблю тебя.
Три слова, которые когда-то заставляли моё сердце петь. Сейчас они звучат как издевательство.
– И я тебя, – отвечаю автоматически и сбрасываю.
К вечеру, когда я забираю детей из школы, на душе скребут кошки. Весь день я пыталась не думать о том, где сейчас Павел и с кем. Но мысли возвращались снова и снова, как языки пламени к сухому дереву.
Дома готовлю ужин, помогаю Данилу с домашними заданиями, слушаю, как Ника репетирует новую пьесу. Обычный вечер, обычные заботы. Только сегодня этот вечер должен был быть особенным.
В семь часов раздаётся звонок в дверь. Павел? Но у него есть ключи. Иду открывать и вижу курьера с огромным букетом красных роз.
– Елена Федоркова? – спрашивает он.
– Да.
– Вам доставка.
Беру букет, расписываюсь. Курьер уходит, а я стою в прихожей с тремя дюжинами роз в руках. Дорогие, красивые, идеально свежие розы. Ищу глазами открытку. Вот она, маленькая белая карточка между цветами: «С годовщиной, любимая. Прости, что не могу быть рядом. П.»
Стандартная формулировка. Ни намёка на личные чувства, на воспоминания, на то, что этот день когда-то что-то значил для нас. Розы, купленные по телефону, скорее всего секретаршей. Дежурный жест успешного мужчины, у которого нет времени на семью.
– Мама, какие красивые цветы! – восклицает Даниил, появляясь в коридоре. – От кого?
– От папы, – отвечаю, неся букет на кухню. – Сегодня наша годовщина свадьбы.
– Здорово! – сын хлопает в ладоши. – А торт будет?
– Какой торт, Данилик? – спрашиваю, ставя розы в вазу.
– Ну, как на дне рождения. Разве на годовщину не едят торт?
Из горла вырывается что-то среднее между смехом и всхлипом. Мой восьмилетний сын знает о праздниках больше, чем его отец.
– Конечно, будет торт, – говорю я. – Завтра сходим в кондитерскую и выберем самый красивый.
– А папа будет?
Этот вопрос. Вечный детский вопрос: «А папа будет?» На празднике, на концерте, на прогулке, на семейном ужине. И мой вечный ответ: «Постараемся», «Увидим», «Если освободится».
– Обязательно будет, – обещаю я, хотя не знаю, смогу ли сдержать это обещание.
Ника входит на кухню, смотрит на розы.
– Красиво, – говорит она нейтрально. – А где папа?
– На работе, – отвечаю, и моё терпение начинает трещать по швам. – Важная встреча.
Она кивает, но в её глазах я читаю понимание. Слишком взрослое понимание для двенадцатилетней девочки.
К десяти вечера Павла всё ещё нет. Дети спят, дом погружён в тишину, а я сижу на кухне с бокалом вина, глядя на дежурные розы. Телефон молчит. Никаких звонков, никаких сообщений. Даже формального «задерживаюсь, не жди» не удостоилась.
В половине одиннадцатого слышу звук машины. Наконец-то. Я остаюсь сидеть, не встаю навстречу, как делала раньше. Пусть сам найдёт меня.
Павел входит на кухню, видит меня с бокалом.
– Привет, – говорит он осторожно. – Извини, что так поздно. Встреча затянулась.
– Розы получила, – говорю я, кивая на букет. – Спасибо.
– Нравятся? – он подходит ближе, и я чувствую знакомый аромат духов. Не моих.
– Красивые, – отвечаю нейтрально. – Дорогие, наверное.
– Только лучшее для моей жены, – он пытается улыбнуться, но улыбка получается натянутой.
– В день нашей годовщины ты провёл вечер на деловой встрече, – говорю я, поднимая глаза на него. – В ресторане на набережной.
Он замирает. В его глазах мелькает что-то похожее на панику.
– Откуда ты знаешь, где я был?
– Неважно откуда, – встаю, подхожу к раковине, выливаю остатки вина. – Важно то, что ты лжёшь мне прямо в глаза.
– Лена, о чём ты говоришь? – он пытается изобразить недоумение, но получается плохо. – Какая ложь?
– Павел, – оборачиваюсь к нему, и в моём голосе звучит усталость. – Хватит. Просто хватит врать.
Мы смотрим друг на друга через кухню, и в этом взгляде – целая жизнь. Любовь, надежды, разочарования, ложь. Всё, что было между нами тринадцать лет.
– Я не понимаю, о чём ты, – повторяет он, но голос дрожит.
– Вероника Шелест, – произношу я имя, как приговор. – Твоя PR-менеджер. Твоя любовница.
Цвет медленно сходит с его лица. Секунды тянутся, как часы.
– Лена... – начинает он.
– Я знаю всё, – говорю я. – Читала ваши сообщения. Видела фотографии. Знаю про квартиру, которую ты для неё купил. Знаю, что ты водишь к ней наших детей.
Он опускается на стул, закрывает лицо руками.
– Господи, – выдыхает он.
– Сколько? – спрашиваю я. – Сколько это длится?
Долгая пауза. Потом он поднимает голову, смотрит на меня.
– Несколько месяцев, – говорит тихо. – Это просто... это не то, что ты думаешь.
– А что это? – голос у меня удивительно спокойный. – Просвети меня.
– Это было... увлечение, – он встаёт, начинает ходить по кухне. – Глупость. Временная слабость.
– Увлечение, – повторяю я. – На несколько месяцев. С покупкой квартиры и знакомством с детьми.
– Лена, послушай меня, – он подходит ближе, протягивает руки. – Это ничего не значит. Она ничего не значит. Ты – моя жена, мать моих детей. Ты важнее.
– Но недостаточно важна, чтобы не изменять мне, – говорю я, отстраняясь от его рук.
– Это... это сложно объяснить, – он проводит рукой по волосам. – Последние годы между нами... мы стали чужими, Лена. Ты всегда на работе, всегда уставшая. Мы практически не разговариваем, не... не живём как муж и жена.
И вот оно. Он обвиняет меня. В своей измене виновата я. Потому что много работаю. Потому что устаю. Потому что не удовлетворяю его потребности.
– Значит, это моя вина? – спрашиваю я.
– Нет, не твоя, – быстро говорит он. – Но пойми, я мужчина. У меня есть потребности. И когда дома холодно, когда жена относится ко мне как к предмету мебели...
– Стой, – перебиваю я. – Стой прямо сейчас. Не смей переворачивать всё с ног на голову.
– Я не переворачиваю! – в его голосе появляется раздражение. – Я пытаюсь объяснить, как получилось, что мы дошли до этого.
– Мы? – я почти кричу. – Мы дошли? Это ты дошёл, Павел. Ты решил изменить жене. Ты решил лгать детям. Ты решил тратить наши деньги на любовницу.
– Она не любовница! – выкрикивает он. – Не называй её так.
Тишина. Даже холодильник перестал гудеть. Мы стоим и смотрим друг на друга, и я понимаю – он защищает её. От меня. Свою жену он готов обвинить во всех грехах, а её защищает.
– Как же её называть? – спрашиваю я тихо. – Коллегой? Подругой семьи?
– Лена, пожалуйста, давай говорить спокойно, – он пытается взять себя в руки. – Мы можем всё исправить. Я закончу эти... отношения. Мы начнём заново.
– Заново? – смеюсь я, и смех получается истерический. – После того, как ты месяцами лгал мне? После того, как втянул в это детей? После того, как провёл нашу годовщину с ней?
– Я не хотел, чтобы так получилось, – он подходит ближе. – Сегодня она просто... ей было плохо. У неё проблемы с родителями, она плакала. Я не мог её бросить.
– В день нашей годовщины, – повторяю я. – Ты не мог бросить её в день нашей годовщины.
– Это не так звучит! – он начинает злиться. – Ты всё искажаешь!
– Я искажаю? – голос у меня срывается. – Я искажаю то, что мой муж изменяет мне? То, что он врёт детям? То, что он покупает квартиру для любовницы на деньги, которые мы откладывали на образование детей?
– Хватит! – кричит он. – Хватит истерики! Ты ведёшь себя как... как...
– Как что? – подхожу ближе. – Как обманутая жена? Как женщина, которой лгал тринадцать лет самый близкий человек?
– Не тринадцать лет! – он тоже кричит. – Несколько месяцев! И это случилось не на пустом месте!
– Ах да, я забыла, – киваю я. – Это случилось, потому что я плохая жена. Холодная, занятая работой, не удовлетворяющая твои потребности.
– Ты сама это сказала!
– Я ничего такого не говорила!
– Говорила! Всем своим поведением! – он размахивает руками. – Когда в последний раз ты интересовалась моими делами? Когда мы в последний раз проводили время вдвоём? Когда занимались любовью?
Удар ниже пояса. Он превращает нашу интимную жизнь в оружие против меня.
– Когда ты в последний раз был дома? – спрашиваю я в ответ. – Когда в последний раз пришёл на концерт дочери? Когда помог сыну с домашним заданием? Когда просто поужинал с семьёй, не проверяя телефон каждые пять минут?
– Я работаю! – кричит он. – Я обеспечиваю эту семью! Этот дом, твою машину, частную школу для детей!
– И это даёт тебе право изменять?
– Это даёт мне право на понимание! На поддержку! На жену, которая встречает меня дома с улыбкой, а не с претензиями!
– Как Вероника? – спрашиваю я ядовито. – Она встречает тебя с улыбкой?
Он замолкает. В его глазах что-то меняется.
– Да, – говорит он тихо. – Встречает. Она радуется, когда меня видит. Она интересуется моими делами. Она не устала от меня до смерти.
Каждое слово как пощёчина. Он сравнивает меня с ней. И я проигрываю это сравнение.
– Тогда иди к ней, – говорю я. – Иди к своей понимающей, радостной, не уставшей Веронике.
– Лена...
– Нет, серьёзно, – я подхожу к нему вплотную. – Зачем тебе жена, которая тебя не устраивает? Зачем семья, которая тебя тяготит? Иди. Будь счастлив.
– Я не хочу разрушать семью, – говорит он. – Дети...
– Дети? – смеюсь я. – Ты думал о детях, когда водил их к своей любовнице? Когда заставлял лгать матери?
– Я хотел, чтобы они привыкли...
Он замолкает, понимая, что сказал лишнее.
– Привыкли? – переспрашиваю я. – К чему привыкли, Павел?
– Ни к чему, – быстро говорит он. – Я просто...
– Ты готовил их к разводу, – понимаю я. – Ты уже всё решил. И этот разговор – просто формальность.
– Нет! – он хватает меня за руки. – Нет, Лена, я ничего не решал. Я запутался, я не знаю, что делать.
– Знаешь, – говорю я, высвобождая руки. – Прекрасно знаешь. Ты просто хочешь, чтобы я приняла решение за тебя. Чтобы я стала плохой, которая разрушила семью.
– Это не так...
– Это именно так, – перебиваю я. – Ты трус, Павел. Ты не можешь честно сказать, что больше не любишь меня. Что хочешь быть с ней. Вместо этого ты делаешь меня виноватой во всём.
– Я люблю тебя! – кричит он. – Просто... просто по-другому.
– По-другому? – в моём голосе звучит боль. – Как брата? Как старого друга? Как удобную домработницу?
– Лена, пожалуйста...
– Уходи, – говорю я тихо. – Просто уходи. Сегодня. Сейчас.
– Куда мне идти?
– К ней. К своей понимающей, радостной Веронике. У тебя же есть квартира.
– А дети?
– Детям я всё объясню. Честно объясню. Не буду заставлять их лгать и хранить секреты.
Он стоит посреди кухни, растерянный, словно не может поверить, что разговор принял такой оборот.
– Лена, может быть, не стоит спешить? – говорит он наконец. – Может, нам нужно время подумать?
– Время подумать было у тебя несколько месяцев, – отвечаю я. – Пока ты думал, я жила в обмане. Хватит.
– Но мы можем попытаться...
– Попытаться что? – перебиваю я. – Сделать вид, что ничего не было? Я не смогу, Павел. Каждый раз, глядя на тебя, я буду думать о ней. О том, как ты лгал мне. О том, как использовал наших детей.
– Я не использовал...
– Использовал! – кричу я. – Ты превратил их в соучастников своей лжи!
Он молчит, опустив голову. На кухне повисает тишина, нарушаемая только тиканьем часов и гудением холодильника.
– Хорошо, – говорит он наконец. – Я уйду. На время. Пока мы не разберёмся, что делать дальше.
– На время, – повторяю я. – Конечно.
Он поднимает голову, смотрит на меня.
– Я правда люблю тебя, Лена. По-своему.
– Знаю, – говорю я. – И это самое страшное. Что ты любишь меня по-своему и при этом можешь причинять такую боль.
Он уходит собирать вещи. Я остаюсь на кухне, слушаю, как он ходит по спальне, открывает шкафы, укладывает чемодан. Звуки конца. Звуки того, как рушится жизнь.
Через полчаса он спускается с сумкой.
– Я буду звонить детям, – говорит он. – И тебе тоже. Мы всё решим цивилизованно.
– Конечно, – киваю я. – Цивилизованно.
Он подходит, хочет обнять, но я отстраняюсь.
– Лена...
– Уходи, Павел. Пожалуйста, просто уходи.
Он стоит ещё секунду, потом поворачивается и идёт к двери. Слышу, как хлопает входная дверь, как заводится машина, как звук мотора удаляется в ночи.
Я остаюсь одна на кухне с дежурными розами и остатками тринадцатилетнего брака. Подхожу к букету, беру его и выбрасываю в мусорное ведро. Красивые, дорогие розы летят туда же, где им место – к остальному мусору.
Потом сажусь за стол и плачу. Тихо, чтобы не разбудить детей. Плачу о потерянной любви, о разбитых мечтах, о том, что завтра придётся объяснять Нике и Данилу, почему папа больше не живёт с нами.
Плачу о конце той жизни, которую знала. И о страхе перед тем, что будет дальше.
