Текст книги "Развод. Пусть горят мосты (СИ)"
Автор книги: Стася Бестужева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Глава 25
Глава 25
Время в операционной течет иначе. Секунды растягиваются в минуты, часы сжимаются до мгновений. Я стою над искалеченной ногой Марии, и мир вокруг исчезает. Существует только это маленькое поле, освещенное яркими лампами, только мои руки в перчатках, только сосредоточенное дыхание Максима напротив.
– Пинцет, – говорю я, не отрывая взгляда от поврежденной артерии.
Греческая медсестра вкладывает инструмент в мою ладонь. Она не говорит по-русски, но язык хирургии универсален. Осторожно подхватываю разорванный край сосуда, осматриваю повреждение. Сантиметр за сантиметром, миллиметр за миллиметром.
– Как думаешь? – Максим смотрит на меня поверх маски, его глаза усталые, но сосредоточенные.
– Сложно, но выполнимо, – отвечаю я, хотя внутри сомнения терзают душу. Повреждения действительно чудовищные. Раздробленные кости, разорванные мышцы, поврежденные нервы. В обычной ситуации ампутация была бы единственным выходом.
Но я не могу сдаться. Не сейчас. Перед глазами стоит лицо Марии, ее испуганные глаза, когда она спрашивала о родителях. Эта девочка уже потеряла все. Я не позволю ей потерять еще и ногу.
– Микроскоп, – командую я, и над операционным полем опускается громоздкий аппарат.
Сосуды под увеличением кажутся туннелями. Крошечные нити, по которым течет жизнь. Первый шов накладываю, затаив дыхание. Игла тонкая, почти невидимая, нить тоньше человеческого волоса. Один неверный жест – и все напрасно.
– Хорошо, – выдыхает Максим, когда первый стежок соединяет разорванные края артерии. – Еще один.
Минуты превращаются в часы. Три, четыре, пять часов непрерывной концентрации. Мышцы спины деревенеют, пот струится по лбу под хирургической шапочкой. Но я не замечаю дискомфорта. Сейчас существует только операция, только эта нога, только борьба за будущее девочки.
– Елена, – голос Максима звучит обеспокоенно, – у нее падает давление.
Поднимаю глаза на мониторы. Цифры прыгают, сигналы становятся прерывистыми. Детский организм не выдерживает длительного наркоза, длительной травмы.
– Кровотечение, – замечаю я, видя, как из глубины раны медленно просачивается алая струйка. – Черт, у нас разошелся шов на глубокой артерии.
Следующие минуты – гонка со смертью. Максим останавливает кровотечение, анестезиолог вводит препараты для поддержания давления, я накладываю новые швы, больше, надежнее. Мария балансирует на грани, но мы не отпускаем ее. Не сегодня.
– Стабилизируется, – выдыхает анестезиолог через вечность. – Давление возвращается.
На часах за стеклом операционной – три часа дня. Мы работаем с восьми утра, семь часов без перерыва. И это только начало.
– Нужно делать перерыв, – говорит профессор Андреас, входя в операционную. – Вы оба выглядите истощенными.
– Нет, – качаю головой. – Если остановимся сейчас, повышается риск инфекции. Мы должны закончить сосудистый этап.
Максим кивает, соглашаясь со мной. Еще два часа мы восстанавливаем кровоток в искалеченной ноге, соединяя мельчайшие сосуды, проверяя проходимость, обеспечивая питание тканей.
Когда последний сосуд зашит, позволяю себе выпрямиться. Спина отзывается болью, шея онемела. Но это мелочи по сравнению с тем, что предстоит.
– Теперь кости, – говорю я, глядя на рентгеновские снимки. – Здесь как минимум пять часов работы.
– Я займусь, – Максим снимает перчатки, надевает новые. – Ты отдохни полчаса.
– Я в порядке.
– Елена, – его глаза серьезны, – это марафон, не спринт. Если мы оба выдохнемся, кто закончит операцию?
Он прав, конечно. Киваю, снимаю перчатки, выхожу из операционной на дрожащих ногах. В коридоре прислоняюсь к стене, закрываю глаза. Усталость накатывает волнами.
Мысли перескакивают к детям. Как они там? Медсестры обещали присмотреть, но все же... Ника, Даниил, они ведь тоже пострадали в аварии. А я здесь, спасаю чужого ребенка, когда мои собственные...
Нет. Останавливаю этот поток мыслей. Мои дети в безопасности. В легком шоке, с незначительными травмами, но в безопасности. А Мария борется за свою ногу, за свое будущее. И я единственная, кто может ей помочь.
Тридцать минут проходят быстро. Возвращаюсь в операционную, вижу Максима, склонившегося над конструкцией из спиц и штифтов. Он создает каркас, который будет держать осколки костей, пока они срастаются.
– Как продвигается? – спрашиваю, надевая новые перчатки.
– Сложнее, чем думал, – отвечает он, не поднимая глаз. – Осколки очень мелкие, некоторые придется удалить.
Встаю напротив, включаюсь в работу. Время снова теряет смысл. На часах пять, шесть, семь вечера. Мы работаем молча, понимая друг друга с полужеста. Эта слаженность, это молчаливое сотрудничество напоминает мне танец. Странно, но с Павлом у меня никогда не было такого чувства единства, такого глубокого понимания.
Профессор Андреас заходит несколько раз, наблюдает за нашей работой, качает головой от удивления и уважения.
– Вы настоящие русские доктора, – говорит он. – Железные люди.
В девять вечера заканчиваем с костями. Конструкция выглядит хрупкой, фантастической, почти нереальной. Множество тончайших спиц, соединяющих осколки кости, аппарат внешней фиксации, удерживающий всю конструкцию.
– Теперь мышцы и кожа, – говорю я, разминая затекшую шею. – Еще часа четыре, не меньше.
– Может, отложим до завтра? – предлагает анестезиолог. – Девочка уже тринадцать часов под наркозом.
Глава 26
Глава 26
Смотрю на мониторы. Показатели стабильные, но слабые. Детский организм выдерживает нагрузку, но с трудом.
– Нет, – решаю я. – Слишком высок риск инфекции. Мы должны закрыть рану сегодня.
Максим поддерживает меня безоговорочно. Еще один аргумент в его пользу – мой бывший муж никогда не понимал такой преданности работе, всегда упрекал в излишнем трудоголизме.
Следующие часы сливаются в один бесконечный момент сосредоточенности. Сшиваем мышцы, восстанавливаем нервы, закрываем кожу. Некоторые участки слишком повреждены, приходится делать пластику, перемещая лоскуты с соседних областей.
Полночь. Мы в операционной шестнадцать часов. Шестнадцать часов непрерывной концентрации, микроскопических движений, борьбы за каждый миллиметр живой ткани.
– Почти закончили, – говорю я, накладывая последние швы. – Еще немного.
Максим молча кивает. Его руки дрожат от усталости, но движения по-прежнему точные, выверенные. Мы оба на пределе, но не можем позволить себе ошибку. Не сейчас, когда так близко к финишу.
Два часа ночи. Восемнадцать часов операции. Последний шов. Последняя проверка. Все готово.
– Мы сделали это, – выдыхаю я, отступая от стола. – Теперь только ждать.
Максим снимает маску, и я вижу его улыбку – усталую, но счастливую.
– Невероятная работа, Елена, – говорит он. – Просто невероятная.
Выходим из операционной на подгибающихся ногах. В коридоре нас встречает профессор Андреас, он дежурил все это время, ожидая результатов.
– Поразительно, – говорит он, осматривая наши записи и фотографии этапов операции. – Я не верил, что это возможно. Но вы это сделали.
– Нога спасена? – спрашиваю я.
– Пока рано говорить окончательно, – отвечает он осторожно. – Нужно дождаться, когда спадет отек, проверить кровоток, функцию нервов. Но шансы... шансы хорошие.
Этого достаточно. Сейчас я не могу ожидать большего. Пошатываясь от усталости, иду в палату к своим детям. Они спят – Ника на кровати, Даниил свернулся калачиком на кресле рядом. Их лица безмятежны во сне, и мое сердце сжимается от любви и облегчения. Мои дети в безопасности. И, возможно, еще один ребенок теперь тоже.
Максим заходит следом, смотрит на спящих детей.
– Ты невероятная, – говорит он тихо. – Знаешь это?
– Мы невероятные, – поправляю я. – Это была командная работа.
Он качает головой:
– Не только операция. Всё. То, как ты справляешься с разводом, с детьми, с работой. Ты самая сильная женщина, которую я знаю.
Его слова находят что-то глубоко внутри меня, какую-то струну, которая не звучала годами. С Павлом я всегда чувствовала себя недостаточной – недостаточно внимательной женой, недостаточно заботливой матерью, недостаточно привлекательной женщиной. Всегда не дотягивающей до его ожиданий.
А Максим смотрит на меня после восемнадцати часов изнурительной операции, растрепанную, потную, с кругами под глазами, и говорит, что я невероятная.
– Спасибо, – шепчу я, не находя других слов.
Мы засыпаем в креслах рядом с детьми, не в силах добраться до соседней палаты. Сон приходит мгновенно, глубокий и без сновидений.
Просыпаюсь от солнечного света, бьющего в окно. На часах – одиннадцать утра. Мы проспали почти восемь часов. Дети уже не спят, тихо разговаривают в углу палаты.
– Мама! – Даниил замечает, что я открыла глаза, бросается ко мне. – Ты спала сидя, как жираф!
– Жирафы не спят сидя, глупый, – поправляет его Ника, но тоже подходит, обнимает меня здоровой рукой. – Как операция, мам? Вы спасли ту девочку?
– Мы сделали все, что могли, – отвечаю осторожно. – Теперь нужно ждать.
Максим просыпается тоже, потягивается, морщится от боли в затекшей шее.
– Доброе утро, – говорит он с улыбкой. – Как наши пациенты?
– Мы в порядке, – отвечает Ника за всех. – А вы были очень храбрыми вчера.
– Это точно, – раздается голос от двери. Там стоит медсестра, которая вчера ассистировала на операции. – Профессор Андреас просит вас зайти. У Марии что-то происходит.
Сердце пропускает удар. Неужели осложнения? Инфекция? Отторжение? Мы с Максимом вскакиваем, забыв об усталости, и спешим по коридору.
В палате Марии суета. Вокруг кровати – несколько врачей, медсестры, какие-то люди в гражданской одежде.
– Что случилось? – спрашиваю я, проталкиваясь к кровати.
И тут вижу ее глаза. Открытые. Ясные. Живые.
– Она пришла в сознание, – говорит профессор Андреас с широкой улыбкой. – И первые тесты показывают хороший кровоток в конечности. Пальцы двигаются!
Наклоняюсь к девочке, беру ее за руку.
– Мария, ты меня слышишь?
– Да, – шепчет она слабым голосом. – Моя нога... вы спасли ее?
– Похоже на то, – отвечаю, не в силах сдержать улыбку. – Еще предстоит долгий путь, но первый шаг сделан.
Она слабо улыбается, и эта улыбка стоит всех восемнадцати часов изнурительной работы, всей боли в спине, всей усталости.
– А это кто? – спрашиваю я, замечая пожилую женщину, стоящую у окна. Седые волосы собраны в тугой пучок, лицо изборождено морщинами, но осанка прямая, гордая.
– Это бабушка Марии, – объясняет профессор Андреас. – Прилетела из России этим утром. Они с Марией разговаривали по-русски, я ничего не понял.
Бабушка из России? Это что-то новое. Мария ничего не говорила о русских корнях.
Пожилая женщина подходит к нам, и в ее глазах я вижу странную смесь эмоций – горе, благодарность, решимость.
– Вы доктор Елена? – спрашивает она по-русски с легким акцентом. – И доктор Максим?
– Да, – отвечаю я, удивленная, что она знает наши имена. – А вы...
Не успеваю закончить вопрос. Женщина вдруг опускается на колени прямо передо мной и Максимом, прямо посреди больничной палаты, на глазах у изумленных греческих врачей.
– Спасибо, – говорит она, и ее голос дрожит от сдерживаемых слез. – Спасибо, что спасли мою внучку. Спасибо, что вернули ей ногу. Спасибо, что дали ей шанс на нормальную жизнь.
Я потрясена. Такое выражение благодарности кажется чрезмерным, почти неприличным. Максим тоже выглядит ошеломленным.
– Пожалуйста, встаньте, – прошу я, пытаясь поднять женщину. – Мы просто делали свою работу.
– Нет, – она качает головой, но позволяет помочь ей подняться. – Вы сделали невозможное. Я говорила с врачами. Они сказали, что любой другой доктор просто ампутировал бы ногу. Но вы боролись. Восемнадцать часов вы боролись за ребенка, которого даже не знали.
Ее слова заставляют меня задуматься. Почему мы это сделали? Почему решили бороться, когда проще было отступить? Может, потому что оба знаем цену потери. Я – почти потерявшая семью из-за предательства мужа. Максим – потерявший жену из-за развода. Мы знаем, как важно цепляться за надежду, даже когда все кажется безнадежным.
– Мария... она русская? – спрашиваю я, все еще удивленная.
– Наполовину, – отвечает женщина. – Мой сын женился на гречанке. Они жили здесь, на Крите. Мария родилась здесь, но каждое лето приезжала ко мне в Петербург.
Максим обменивается со мной взглядом. Какое странное совпадение. Из всех пострадавших в автокатастрофе мы спасали ребенка с русскими корнями.
– Что теперь будет с ней? – спрашиваю я. – После того, как ее выпишут из больницы?
Лицо пожилой женщины становится решительным.
– Я забираю ее к себе, в Россию. Оформляю опекунство. Она моя внучка, моя кровь. Я не брошу ее.
В ее словах – та же безусловная любовь, с которой я отношусь к своим детям. Та же готовность бороться за них, защищать их, жертвовать ради них всем.
– Если понадобится помощь с документами, обращайтесь, – говорит Максим. – У нас есть связи в консульстве.
Женщина благодарно кивает, потом снова поворачивается к внучке. Мария смотрит на бабушку с трогательной смесью надежды и горя. Она еще не до конца осознала, что потеряла родителей, но уже чувствует, что ее жизнь навсегда изменилась.
Выходим из палаты, оставляя их наедине. В коридоре Максим останавливается, смотрит на меня долгим взглядом.
– Знаешь, – говорит он, – после таких моментов понимаешь, что все не зря. Вся боль, все трудности, все испытания... они ведут к чему-то большему.
Киваю, понимая, о чем он. Мой развод, предательство Павла, все унижения и страхи последних месяцев... все это привело меня сюда, в этот момент. К спасению этой девочки. К этой операции, которая изменила жизнь не только Марии, но и мою.
– Мы возвращаемся домой через три дня, – говорю я тихо. – Что будет дальше?
Он понимает, что я спрашиваю не только о медицинских процедурах, не только о формальностях с консульством. Я спрашиваю о нас. О том, что ждет нас после возвращения в Россию, после возвращения к реальности, к разводу, к суду за опеку над детьми.
– Дальше мы продолжим бороться, – отвечает он просто. – За твоих детей. За наше право быть счастливыми. За все то хорошее, что еще ждет нас впереди.
И в этот момент, стоя в коридоре греческой больницы, после восемнадцати часов изнурительной операции, после всех испытаний последних месяцев, я чувствую, как внутри разгорается огонь. Не злость, не обида, не страх. А надежда. Чистая, яркая надежда на будущее.
Может быть, это и значит – сжечь мосты. Не просто разрушить старое, но освободить место для нового. Для новых связей, новых чувств, новой жизни. И пусть горят мосты, ведущие в прошлое. Впереди – только свет.
Глава 27
Глава 27
Аэропорт Домодедово встречает нас моросящим дождем и серым небом. Так непохоже на яркое критское солнце, которое согревало нас последние две недели. Веду детей к выходу, крепко держа Даниила за руку. Его гипс все еще на месте, но настроение уже бодрое – раны заживают, воспоминания о катастрофе постепенно тускнеют.
– Мама, смотри! – Даниил дергает меня за рукав, показывая куда-то вперед. – Это же папа!
Мое сердце пропускает удар. Действительно, у выхода из зоны прилета стоит Павел с огромным букетом цветов и плюшевым медведем. Улыбается, машет нам рукой. Ника рядом со мной напрягается, я чувствую, как она незаметно сжимает мою ладонь.
– Не ожидала увидеть его здесь, – шепчет она.
– Я тоже, – признаюсь честно.
Максим с Полиной идут чуть позади нас. Замечаю, как он мгновенно меняется в лице, увидев Павла, – становится собранным, напряженным. Словно хищник, готовый к атаке.
– Мои путешественники! – Павел раскрывает объятия, когда мы подходим. – Как долетели?
Даниил бросается к нему, обнимает здоровой рукой. Ника держится позади, не спешит приближаться. Я останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки.
– Нормально, – отвечаю нейтрально. – Ты не предупреждал, что встретишь.
– Хотел сделать сюрприз, – он улыбается, протягивая мне букет. – Соскучился по вам.
Букет роскошный – белые лилии и розы, мои любимые цветы. Только Павел никогда об этом не помнил, все тринадцать лет брака дарил стандартные красные розы. Откуда такое внимание к деталям сейчас?
– Спасибо, – принимаю букет механически. – Мы устали, нам бы домой.
– Конечно! – он кивает с энтузиазмом. – Машина на парковке. Я все подготовил – обед, ужин, свежее белье. Даже убрался!
Это уже совсем не похоже на Павла, которого я знаю. Он никогда не занимался бытом, считал это «женскими делами». Что-то определенно не так.
– Береснев, – Павел наконец замечает Максима, и его улыбка становится натянутой. – Спасибо, что сопровождал мою семью. Теперь я сам о них позабочусь.
– Здравствуй, Павел, – отвечает Максим спокойно. – Рад, что ты встречаешь их. Полина, попрощайся с друзьями.
Дети обнимаются, обмениваются контактами, обещают созвониться завтра. Я ловлю взгляд Максима – в нем беспокойство, вопрос. Едва заметно киваю: все в порядке, справлюсь.
Павел ведет нас к машине, всю дорогу разговаривая с оживлением, которого я не видела у него много месяцев.
– А дома вас ждет сюрприз! – объявляет он, когда мы выезжаем с парковки.
– Какой сюрприз? – спрашивает Даниил с энтузиазмом.
– Увидишь! – подмигивает ему Павел в зеркало заднего вида. – Скажу только, что это что-то, о чем ты давно мечтал.
Домой едем молча. Дети устали от перелета, я погружена в собственные мысли. Павел включает радио, напевает что-то под нос, время от времени бросая на меня странные взгляды. Словно ждет чего-то. Реакции? Благодарности? Признательности за то, что он вдруг решил быть образцовым мужем?
Дома нас действительно ждет сюрприз. В гостиной стоит новенький аквариум с экзотическими рыбками – именно то, о чем Даниил просил на день рождения, и на что Павел всегда отвечал отказом: «Слишком хлопотно, слишком дорого».
– Папа! – Даниил визжит от восторга, прижимаясь к стеклу аквариума. – Это мне? По-настоящему мне?
– Тебе, чемпион! – Павел треплет его по волосам. – Я же обещал, что когда-нибудь мы его купим.
Ника стоит в стороне, наблюдая за отцом с настороженностью. Она слишком взрослая, слишком умная для своих двенадцати лет. Она видит то, что не замечает ее младший брат, – фальшь, игру, отчаянные попытки купить их любовь.
– Я приготовил обед, – объявляет Павел, направляясь на кухню. – Твои любимые спагетти карбонара, Лена.
Опять мимо. Я никогда не любила карбонару – слишком жирно, слишком тяжело. Мое любимое блюдо – ризотто с грибами. Но Павел не помнит таких деталей. Для него главное – жест, а не содержание.
– Спасибо, но я не голодна, – отвечаю, разбирая чемоданы. – Детям нужно отдохнуть после перелета.
– Но я старался! – в его голосе проскальзывает привычное раздражение, но он быстро берет себя в руки, возвращая на лицо улыбку. – Хорошо, может, поужинаем позже все вместе?
Киваю, не глядя на него. Что-то происходит, и мне это не нравится. Павел, который вдруг стал заботливым отцом и внимательным мужем? Это не просто подозрительно – это пугает.
***
Вечером, когда дети уже спят, а я готовлюсь ко сну, Павел заходит в спальню с бокалом вина.
– Не выпьешь со мной? – предлагает он, присаживаясь на край кровати. – За возвращение домой.
– Я устала, Павел, – отвечаю, расчесывая волосы. – Давай отложим разговоры до завтра.
– Лена, – он делает глубокий вдох, словно собирается с силами. – Я хочу попросить прощения. За все. За Веронику, за ложь, за манипуляции. Я был идиотом, но теперь понимаю, как чуть не потерял самое ценное в своей жизни – тебя и детей.
Застываю с расческой в руке. Что это? Искреннее раскаяние? Или очередная игра?
– Почему сейчас? – спрашиваю, поворачиваясь к нему. – Что изменилось?
– Я изменился, – он смотрит мне в глаза с выражением, которое должно выглядеть искренним. – Ваше отсутствие заставило меня многое переосмыслить. Эти две недели без вас были... пустыми. Я понял, что не могу потерять свою семью.
– А как же Вероника? – спрашиваю прямо. – Её ребенок?
Он вздрагивает, но быстро восстанавливает самообладание.
– Всё кончено. Я разорвал с ней все связи. Уволил из компании. Что касается ребенка... – он делает паузу. – Я сомневаюсь, что он от меня. Вероника... она не такая, какой казалась.
Классический ход. Обвинить женщину в распутстве, поставить под сомнение отцовство, представить себя жертвой коварной соблазнительницы. Сколько раз я слышала эту историю от пациенток, чьи мужья возвращались после измен!
– Я не верю тебе, Павел, – говорю спокойно. – Слишком много лжи было между нами. Слишком много манипуляций.
– Дай мне шанс доказать, – он берет меня за руку, и я с трудом подавляю желание отдернуть ее. – Ради детей. Они заслуживают полноценную семью.
Вот оно. Дети. Его главный козырь, его способ давления. Он знает, что моя слабость – благополучие Ники и Даниила. И пытается использовать это против меня.
– Мы поговорим об этом позже, – отвечаю, высвобождая руку. – Сейчас я действительно устала.
Он уходит, но я долго не могу уснуть. Что-то не сходится, не складывается в общую картину. Почему Павел вдруг стал таким заботливым? Что стоит за этим внезапным преображением?
***
Утро приносит ответы. Во время завтрака звонит Ирина, моя коллега и близкая подруга.
– Лена, ты вернулась! – восклицает она. – Как отдых?
– Хорошо, не считая автокатастрофы, – отвечаю, отходя в другую комнату, чтобы не слышал Павел. – Но это долгая история.
– Автокатастрофы?! – ужасается она. – Боже, вы в порядке?
– Более-менее. У Даниила перелом руки, но ничего серьезного. Что у вас новенького?
– О, ты не поверишь! – ее голос становится заговорщическим. – Помнишь Веронику, PR-менеджера твоего мужа? Ту самую...
– Помню, – перебиваю ее. – Что с ней?
– Она беременна! И, говорят, они с твоим Павлом подыскивают квартиру на Садовой. Большую, четырехкомнатную. Для создания новой семьи, представляешь?
Сердце пропускает удар. Вот оно что. Павел лжет. Снова. Не разорвал с Вероникой, не уволил ее. Наоборот, планирует с ней будущее. А его внезапная забота о нашей семье, его раскаяние, его подарки детям – всё это спектакль. Спектакль для создания образа примерного семьянина перед предстоящим судом.
– Лена? Ты еще здесь? – голос Ирины возвращает меня к реальности.
– Да, прости. Задумалась. Откуда ты это знаешь?
– Моя двоюродная сестра работает риелтором, показывала им квартиры на прошлой неделе. Говорит, они были такие счастливые, всё обсуждали, где будет детская комната для будущего ребенка. И еще комнаты для твоих детей, когда они будут гостить у отца по выходным.
Мои дети. Они уже распланировали, как будут делить их, как отбирать у меня по выходным, как создавать для них новую «семью» с молодой мачехой и сводным братом или сестрой.
– Спасибо за информацию, Ира, – говорю, сохраняя спокойствие. – Мне пора. Поговорим позже.
Возвращаюсь на кухню. Павел сидит за столом, читает новости в планшете. Идеальный образ отца семейства. И всё это – ложь.
– Ты выглядишь расстроенной, – замечает он, поднимая глаза. – Что-то случилось?
– Ничего особенного, – улыбаюсь так же фальшиво, как и он. – Просто думала о работе. Нужно многое наверстать после отпуска.
Он кивает, не подозревая, что я знаю. Что теперь я вижу его насквозь. И больше не позволю себя обманывать.
***
Вечером, когда Павел уезжает по «срочным делам компании» (к Веронике, конечно), я звоню Максиму.
– Можно встретиться? – спрашиваю без предисловий. – Мне нужна помощь.
Через час мы сидим в маленьком кафе недалеко от больницы. Я рассказываю ему о внезапном преображении Павла, о звонке Ирины, о квартире на Садовой.
– Он готовится к суду, – говорит Максим, мрачнея. – Создает образ идеального отца, заботящегося о семье. Чтобы потом использовать это для получения совместной опеки.
– Или полной, – добавляю я. – Ты не видел, какой он стал с детьми. Подарки, внимание, совместные игры. Всё то, чего они не получали от него годами. Даниил в восторге, даже Ника начинает оттаивать.
– Что ты собираешься делать?
– Не знаю, – признаюсь честно. – Анна Громова уехала в отпуск, вернется только через неделю. А мне кажется, действовать нужно сейчас.
– Я могу познакомить тебя с Сергеем Леонидовичем, – говорит Максим после паузы. – Он опытный адвокат по семейным делам. И, что важно, старый друг моего отца. Ему можно доверять.
– Он сможет принять меня в ближайшее время?
– Уверен, что да. Я позвоню ему прямо сейчас.
Максим отходит, чтобы поговорить по телефону, а я остаюсь наедине со своими мыслями. Как быстро все изменилось. Еще вчера на Крите я думала, что худшее позади, что теперь, когда я вижу Павла насквозь, его манипуляции больше не подействуют. Но он нашел новый подход. Бьет по самому больному – по детях, по их потребности в отцовской любви, которой они были лишены все эти годы.
– Завтра в десять утра, – Максим возвращается с хорошими новостями. – Сергей Леонидович ждет тебя в своем офисе. Я записал адрес.
– Спасибо, – я беру листок с адресом, наши пальцы соприкасаются. – За все. За поддержку, за понимание, за то, что рядом.
– Я всегда буду рядом, – он сжимает мою руку. – Что бы ни случилось. Помни об этом.
***
Офис Сергея Леонидовича Воронцова находится в старинном особняке на Пречистенке. Секретарь проводит меня в кабинет, где меня встречает пожилой мужчина с проницательными глазами и седыми висками.
– Елена Викторовна, – он поднимается из-за стола, пожимает мне руку. – Наслышан о вас от Максима Игоревича. Присаживайтесь, рассказывайте, что привело вас ко мне.
Я рассказываю все. О тринадцати годах брака, о том, как обнаружила измену, о финансовых манипуляциях Павла, о его попытках настроить против меня детей, о недавнем «преображении» и планах на квартиру с Вероникой. Сергей Леонидович слушает внимательно, иногда делая пометки в блокноте.
– Ситуация серьезная, – говорит он, когда я заканчиваю. – Ваш муж – расчетливый человек, готовый на многое ради победы. Но у нас есть свои козыри.
– Какие? – спрашиваю с надеждой.
– Во-первых, финансовые махинации. Мы можем доказать, что он выводил семейные активы перед разводом – это серьезный удар по его репутации в суде. Во-вторых, его отсутствие в жизни детей до недавнего времени – у вас есть свидетели того, как часто он пропускал важные события в их жизни? Школьные концерты, родительские собрания?
– Достаточно, – киваю я. – Его секретарь вела его расписание, там все зафиксировано. И директор школы может подтвердить, что на собраниях всегда была только я.
– Отлично. Но главное – ваша безупречная репутация как матери и как врача. Павел будет пытаться представить вас неуравновешенной, трудоголиком, человеком, который ставит работу выше семьи. Нам нужно подготовить опровержение этому.
– Как?
– Характеристики из школы, от соседей, от коллег. Доказательства того, что, несмотря на сложную профессию, вы всегда находили время для детей. Фотографии с семейных мероприятий, дневники, которые вы вели – всё это пригодится.
Сергей Леонидович смотрит на меня серьезно:
– Елена Викторовна, я не буду скрывать – нас ждет тяжелая борьба. Павел использует все свои связи, все свое влияние. Возможно, попытается подкупить судью, запугать свидетелей. Будет очернять вас всеми возможными способами. Вы готовы к этому?
– Я врач, Сергей Леонидович, – отвечаю твердо. – Я привыкла бороться за жизни пациентов, даже когда шансы минимальны. Сейчас я буду бороться за будущее своих детей. С той же решимостью, с тем же упорством.
Он улыбается, и в его глазах я вижу одобрение.
– Тогда приступим к работе. Для начала соберите все документы, подтверждающие ваше материальное участие в семье – выписки с зарплатных счетов, доказательства покупок для дома и детей. Нам нужно показать, что вы не только мать, но и финансовый партнер в этом браке.
Когда я выхожу из кабинета, на душе одновременно тяжело и легко. Тяжело от осознания предстоящей битвы, от понимания, что Павел не отступит просто так. Легко от того, что теперь у меня есть план, есть союзники, есть понимание, как действовать.
Звонок телефона прерывает мои мысли. Павел.
– Привет, дорогая, – его голос преувеличенно бодрый. – Я подумал, может, сходим сегодня всей семьей в ресторан? Отметим ваше возвращение?
– Конечно, – отвечаю, стараясь звучать естественно. – Дети будут рады.
– Отлично! Тогда в семь, в "Астории". Как ты любишь.
Он даже не знает, что я терпеть не могу "Асторию" с ее пафосом и безвкусицей. Что мое любимое место – маленькая итальянская тратория на Чистых прудах. Но это не важно. Важно, что я больше не попадаюсь на его уловки. Больше не верю в его внезапное преображение.
Выхожу на улицу, глубоко вдыхаю осенний воздух. Впереди долгий путь, тяжелая битва. Но я готова. Ради детей, ради себя, ради будущего, в котором не будет лжи.
Пусть горят мосты в прошлое. Из их пепла рождается новая я – сильная, уверенная, готовая бороться за свое счастье.
