Текст книги "Развод. Пусть горят мосты (СИ)"

Автор книги: Стася Бестужева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Глава 11

Глава 11

Телефон снова звонит. Мария Ивановна. Свекровь.

– Елена, – её голос ещё холоднее, чем у мужа. – Мы должны поговорить.

– Слушаю, – отвечаю, приготовившись к новой порции обвинений.

– Завтра подашь заявление на развод по взаимному согласию. Откажешься от претензий на имущество. Согласишься на минимальные алименты. Павел оставляет тебе этот дом и ежемесячное содержание.

– А если я откажусь?

– Не откажешься, – в её голосе звучит уверенность. – Потому что в ином случае ты потеряешь всё. Включая детей.

Сердце останавливается.

– Что вы имеете в виду?

– У нас есть свидетели твоей неадекватности. Коллеги, которые подтвердят твою нервозность на работе. Соседи, которые слышали крики из вашего дома. Психиатр, который поставит диагноз на основании этих показаний.

– Это ложь...

– А кто поверит? Тебе – истеричной жене, потерявшей рассудок от ревности? Или Павлу – успешному бизнесмену, образцовому отцу, который вынужден защищать детей от неуравновешенной матери?

Мир рушится окончательно. Они готовы отобрать у меня детей. Мою Нику, моего Даниила. Обвинить меня в психической неадекватности за то, что я не хочу мириться с изменой мужа.

– Подумай до завтра, Елена, – продолжает свекровь. – Один телефонный звонок – и к тебе приедет комиссия из опеки. А ты знаешь, как легко доказать, что мать-одиночка не справляется с детьми...

Она сбрасывает, оставляя меня в полной тишине дома, который больше не кажется моим. Дома, который завтра может стать единственным, что мне останется.

Смотрю на часы – время забирать детей из школы. Нужно держаться, улыбаться, делать вид, что всё в порядке.

***

Звук ключей в замке заставляет меня вздрогнуть. Пятница, половина седьмого вечера. Дети делают домашние задания наверху, а я сижу в гостиной с чашкой остывшего чая, пытаясь собрать осколки реальности после вчерашней встречи с адвокатом. Анна Громова открыла мне глаза на то, в каком катастрофическом положении я оказалась финансово.

Павел возвращается домой, словно ничего не произошло. Словно он не исчезал на четыре дня, не опустошал наши счета, не угрожал мне через родителей. В дверях гостиной он замирает, увидев меня.

– Привет, – говорит он осторожно, ставя на пол дорожную сумку. – Как дела?

– Нормально, – отвечаю ровно, не поднимаясь с дивана. – Дети наверху, занимаются.

Он подходит ближе, садится в кресло напротив. Выглядит отдохнувшим, загорелым. Новая рубашка, дорогие часы, которых я раньше не видела. Четыре дня «размышлений» явно пошли ему на пользу.

– Лена, – начинает он, и в голосе слышится знакомые нотки обаяния, которым он всегда умел пользоваться. – Я много думал. О нас, о семье, о том, что произошло.

– И к каким выводам пришёл? – спрашиваю, незаметно нащупывая в кармане телефон. Вчера записала на него приложение для скрытой записи разговоров. Анна Громова настояла – говорила, что любые признания могут пригодиться в суде.

– Я понял, что совершил ошибку, – он наклоняется вперёд, смотрит мне в глаза. – Серьёзную ошибку. То, что случилось с... с Вероникой... это было глупо. Мужская слабость, кризис среднего возраста, не знаю, как назвать. Но это ничего не значило.

Ничего не значило. Месяцы измен, ложь детям, украденные деньги – всё это «ничего не значило».

– Понятно, – киваю я нейтрально. – И что ты предлагаешь?

– Начать сначала, – его голос становится увереннее, видя, что я не кричу, не плачу, не швыряю в него предметы. – Забыть всё, что было. Поехать в отпуск всей семьёй, вспомнить, почему мы полюбили друг друга. Дети будут счастливы видеть нас вместе.

Дети. Он снова прикрывается детьми. Использует их как щит от моей ярости.

– А что с Вероникой? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал просто любопытно. – Вы больше не работаете вместе?

Лёгкое напряжение в его позе, быстрый взгляд в сторону.

– Она... уволилась, – говорит он после паузы. – Решила сменить работу. Переехать в другой город.

Ложь. Я видела её вчера возле его офиса, когда ехала к адвокату. Она никуда не увольнялась и не уезжала. Но играю его игру.

– Жаль, – говорю я. – Она казалась толковым специалистом.

– Да, неплохой, – он пожимает плечами с показным равнодушием. – Но таких специалистов много. Главное – мы с тобой. Наша семья.

Наша семья. О которой он вспомнил только когда понял, что я могу отобрать у него половину имущества и детей.

– Павел, – говорю я медленно, – а где ты был эти дни? Сказал детям, что у дедушки с бабушкой.

– Да, у родителей, – кивает он быстро. – Нужно было всё обдумать. Понять свои чувства.

– И что ты понял?

– Что ты – самое важное в моей жизни, – он встаёт, подходит ближе. – Что без тебя и детей я никто. Что готов сделать всё, чтобы восстановить твоё доверие.

Всё. Кроме честности, конечно. Кроме признания того, что творил за моей спиной.

– Даже бросить бизнес? – спрашиваю я, проверяя его реакцию. – Начать новую жизнь где-то, где нет соблазнов?

Он замирает, не ожидая такого вопроса.

– Лена, будь разумной. Компания кормит нашу семью. Даёт детям образование, тебе возможность работать врачом, а не думать о деньгах...

– Но именно компания стала источником проблем, – настаиваю я. – Именно там ты встретил её.

– Это больше не повторится, – заверяет он. – Я буду осторожнее. Установлю границы. Больше времени проводить дома.

Больше времени дома. Какая щедрость. Он готов больше времени проводить в семье, которую предавал.

– А что с нашими финансами? – спрашиваю я, включая запись. – Я проверила счёт. Там почти ничего не осталось.

Его лицо каменеет.

– Откуда ты знаешь пароли от счетов?

– Я жена. Мне положено знать о семейных финансах.

– Лена, – он садится обратно, явно выигрывая время. – Да, пришлось переместить некоторые средства. Инвестиции, новые проекты. Но это временно.

– Куда именно ты переместил наши сбережения?

– В развитие компании. В будущее нашей семьи, – он избегает прямого ответа. – Скоро всё вернётся с процентами.

– А ипотека? – продолжаю давить. – Какая ипотека на два миллиона, где я указана созаёмщиком?

Теперь он бледнеет.

– Как ты... – начинает, потом берёт себя в руки. – Это техническая формальность. Расширяем производство, нужны были площади. Банк требует созаёмщика для таких сумм.

– И ты решил подделать мою подпись вместо того, чтобы просто спросить?

– Я не подделывал! – вспыхивает он. – У меня есть доверенность на подписание документов от твоего имени.

– Какая доверенность? Я никогда не давала тебе доверенность.

– Давала! – настаивает он. – Два года назад. Нотариальная, бессрочная.

Моё сердце пропускает удар. Он прав. Два года назад, когда мы покупали этот дом, я действительно оформила доверенность – мне нужно было срочно лететь на конференцию, а сделка не терпела отлагательств. Я доверяла ему тогда. Доверяла безгранично.

– Значит, ты использовал мою доверенность, чтобы взять кредит без моего ведома?

– Я защищал нашу семью! – он начинает повышать голос. – Создавал финансовую подушку безопасности!

– Подушку безопасности? – не верю своим ушам. – Ты опустошил наш счёт и обременил дом кредитом, и это защита семьи?

– Ты не понимаешь, как работает бизнес, – говорит он снисходительно. – Иногда нужно рисковать, чтобы получить прибыль.

– Рисковать моими деньгами? Моей подписью? Моим домом?

– Нашими! – кричит он. – Нашими деньгами, нашим домом! Я глава семьи, я принимаю финансовые решения!

– ПАПА! – радостный крик Даниила прерывает наш разговор. Сын сбегает по лестнице, бросается к отцу. – Ты вернулся! Я скучал!

Павел обнимает сына, и на его лице появляется искренняя улыбка – первая за весь вечер.

– И я скучал, чемпион, – говорит он, взъерошивая Данилу волосы. – Как дела в школе?

– Хорошо! А ты привёз подарки?

– Конечно, – Павел подмигивает, доставая из сумки пакет с игрушками. – Для тебя и для Ники.

Ника спускается следом, более осторожно. В её глазах настороженность, которую Павел либо не замечает, либо игнорирует.

– Привет, принцесса, – говорит он, протягивая ей коробку с новыми нотами. – Для твоих занятий.

– Спасибо, – берёт коробку, но не бросается к нему с объятиями, как раньше.

– Ну что, кто хочет пиццу? – объявляет Павел. – Папа вернулся, надо отметить!

Даниил подпрыгивает от восторга. Ника молчит, глядя на меня. В её глазах вопрос: что происходит? Почему папа ведёт себя так, словно ничего не было?

– Давайте, – говорю я, вставая. – Закажем пиццу.

Вечер проходит в странной атмосфере натянутого веселья. Павел рассказывает детям смешные истории, шутит, играет с Данилом в настольную игру. Образцовый отец, вернувшийся в семью. Я наблюдаю за этим спектаклем, понимая его цель – показать детям, что всё вернулось к норме. Что папа снова дома, семья воссоединилась, проблемы решены.

Когда дети ложатся спать, мы остаёмся вдвоём. Павел открывает бутылку вина, наливает два бокала.

– За новое начало, – поднимает он бокал.

Я беру свой, но не чокаюсь.

– Павел, нам действительно нужно серьёзно поговорить, – говорю я. – О деньгах, о будущем, о том, что происходило эти месяцы.

– Мы уже говорили, – он пьёт вино, расслабляясь. – Я объяснил. Это была ошибка, которую я исправил.

– Исправил как? Просто прекратил с ней отношения?

– Да, – отвечает он твёрдо. – Полностью.

– А что с ребёнком?

Он замирает с бокалом у губ.

– О чём ты?

– О том, что она беременна. От тебя.

Цвет медленно покидает его лицо. Долгая пауза, во время которой слышно только тиканье часов.

– Она... она сказала тебе? – спрашивает он наконец.

– Неважно, откуда я знаю. Важно, что ты скрыл это от меня.

– Потому что это не моя проблема! – вспыхивает он. – Я не собираюсь содержать чужого ребёнка!

– Чужого? – не верю своим ушам. – Ты только что сказал, что это чужой ребёнок?

– Я... – он понимает, что проговорился. – Я имел в виду... нет доказательств, что он мой.

– Значит, ты спал с ней без предохранения? – спрашиваю я, чувствуя, как внутри поднимается новая волна ярости. – Рисковал принести инфекцию в нашу постель?

– Лена, не надо драматизировать...

– Драматизировать? – встаю я, чуть не опрокидывая бокал. – Ты изменял мне, подвергал моё здоровье риску, тратил наши деньги на любовницу, а теперь отказываешься от ответственности за ребёнка!

– Хватит кричать! – шипит он, оглядываясь на лестницу. – Дети услышат!

– Пусть услышат! – кричу я. – Пусть знают, кто их отец на самом деле!

– Лена, остановись, – он встаёт, пытается взять меня за руки. – Это именно то, о чём я говорил. Эти истерики, эта агрессия... как мы можем строить отношения в такой атмосфере?

Опять. Снова он делает меня виноватой. В моих истериках, в моей агрессии. Не в своих изменах.

– Хорошо, – говорю я, резко успокаиваясь. – Ты прав. Давай поговорим спокойно.

Он расслабляется, думая, что взял верх.

– Вот и правильно. Мы же взрослые люди.

– Скажи мне честно, – сажусь обратно, делаю вид, что успокоилась. – Как долго длился роман с Вероникой?

– Несколько месяцев, – отвечает он, садясь напротив. – С января, наверное.

– И всё это время ты лгал мне?

– Я не хотел причинять тебе боль...

– Но причинял. Каждый день. Каждый раз, когда целовал меня, приходя от неё.

Он морщится, как от неприятного вкуса.

– Лена, зачем ворошить прошлое? Это закончилось. Она больше не работает в компании.

– Уволилась?

– Да... то есть, нет. Мы договорились, что ей лучше найти другое место.

– Договорились? – уточняю я. – Или ты её выгнал, когда она сказала о беременности?

Его глаза вспыхивают.

– Она сама решила уйти! Поняла, что наделала ошибку, влезла в чужую семью!

– Влезла?

Глава 12

Глава 12

Больничный коридор встречает меня непривычной тишиной. Медсестры, обычно приветливые и болтливые, опускают глаза, когда я прохожу мимо. Санитарка, с которой мы каждое утро обмениваемся шутками о погоде, делает вид, что очень занята протиранием и без того чистого подоконника. Что-то происходит, и это что-то мне определенно не понравится.

В ординаторской застаю Ирину и Светлану. Их разговор обрывается на полуслове, когда я вхожу. Повисает неловкая пауза.

– Доброе утро, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал нормально. – Что-то случилось?

– Нет-нет, – слишком быстро отвечает Ирина. – Всё в порядке. Просто обсуждали... пациента из третьей палаты.

Ложь. Мы с Ириной работаем вместе десять лет, я знаю все её жесты, все интонации. Сейчас она врёт, и делает это плохо.

– Лена, – Светлана смотрит на меня с каким-то странным выражением – смесь жалости и любопытства, – как ты... в порядке?

– Конечно, – отвечаю, снимая пальто. – А почему ты спрашиваешь?

Они переглядываются, и от этого безмолвного обмена у меня холодеет внутри.

– Ничего особенного, – Светлана быстро отводит глаза. – Просто ты выглядишь уставшей.

Снова ложь. Но я не настаиваю – у меня операция через час, нужно сосредоточиться. Личные драмы могут подождать.

Надеваю халат, проверяю график, просматриваю историю болезни пациента. Всё как обычно, но ощущение неправильности не покидает меня. Словно все вокруг знают какой-то секрет, и только я осталась в неведении.

По дороге в предоперационную меня останавливает Олег Дмитриевич, анестезиолог, с которым мы часто работаем.

– Лена, минутку, – говорит он, отводя меня в сторону. В его глазах тревога, и от этого моё беспокойство усиливается.

– Что случилось, Олег? У нас операция через...

– Я знаю, – перебивает он. – Слушай, это не моё дело, но... ходят слухи.

Сердце пропускает удар.

– Какие слухи?

Он нервно оглядывается, понижает голос:

– О твоём... эмоциональном состоянии. Кто-то пустил слух, что у тебя проблемы. Психологические. Что ты... нестабильна.

Земля уходит из-под ног. Так вот почему все эти странные взгляды, эти недомолвки.

– Кто? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

– Точно не скажу, – он пожимает плечами. – Но якобы твой муж звонил нескольким людям, выражал беспокойство. Говорил, что ты отказываешься от помощи, что у тебя паранойя, что он боится за детей...

Каждое слово как удар под дых. Павел. Конечно, Павел. То, о чём предупреждала свекровь – «у нас есть свидетельства твоей неадекватности». Они не шутили. Они действительно готовы уничтожить мою репутацию, мою карьеру, моё право быть матерью.

– Лена, я не верю этому, – быстро добавляет Олег, видя мою реакцию. – Знаю тебя много лет. Ты самый уравновешенный человек в этой больнице. Но Клочков уже в курсе, и ты знаешь, какой он...

Клочков. Заведующий отделением. Педант и перестраховщик, готовый на всё ради безупречной репутации больницы.

– Спасибо, Олег, – говорю я, стараясь сохранять спокойствие. – Я разберусь с этим после операции.

– Удачи, – он коротко сжимает моё плечо и уходит.

Операционная – моё убежище, моя крепость. Здесь, в стерильной тишине, нарушаемой только писком аппаратуры и короткими командами, я могу отрешиться от всего. Здесь важны только мои руки, мой мозг, моё умение спасать жизни. Три часа я оперирую молодого мужчину с опухолью желудка, и всё это время мои движения безупречны, несмотря на бурю внутри.

Когда последний шов наложен, а пациент передан в руки анестезиологов, реальность обрушивается с новой силой. На выходе из операционной меня ждёт секретарь Клочкова:

– Елена Викторовна, Сергей Петрович просит вас зайти к нему после операции.

Киваю, чувствуя, как пересыхает во рту. Этот разговор неизбежен, но от этого не легче.

В кабинете Клочкова нервно курю электронную сигарету, бросаю которую уже третий год. За столом – он сам, за пятьдесят, с аккуратной сединой и внимательными глазами за стёклами дорогих очков. Рядом – начмед Ковалёва, суровая женщина с репутацией справедливой, но безжалостной.

– Присаживайтесь, Елена Викторовна, – говорит Клочков, указывая на стул.

Сажусь, выпрямляя спину. Не жертва. Не сумасшедшая. Профессионал.

– Я слышала, ходят слухи о моём психическом здоровье, – говорю прямо, не дожидаясь вопросов.

Клочков и Ковалёва переглядываются. Моя прямота застала их врасплох.

– Да, есть определённые... опасения, – начинает Клочков осторожно. – К нам поступили сигналы от обеспокоенных лиц...

– От моего мужа, – перебиваю я. – И его родителей. С которыми у меня сейчас конфликт из-за его измены и предстоящего развода.

Снова переглядывание. Ковалёва хмурится, но в её глазах что-то меняется – может быть, понимание?

– Елена Викторовна, ваша личная жизнь – это ваше дело, – говорит она. – Но когда поступают заявления о возможной... нестабильности врача, мы обязаны отреагировать.

– Заявления без единого доказательства, – моя уверенность растёт с каждым словом. – Я работаю в этой больнице пятнадцать лет. За это время ни одного инцидента, ни одной жалобы. Идеальные показатели операций, минимальные осложнения. Спросите любого в моей команде – они подтвердят, что я всегда собрана, профессиональна, уравновешенна.

– Мы знаем ваши профессиональные качества, – Клочков снимает очки, протирает их. Знак нервозности. – Но если имеется риск...

– Какой риск? – я подаюсь вперёд. – Кто-то видел меня в истерике? Слышал, как я кричу? Замечал неадекватное поведение? Или всё основано на словах человека, который пытается оклеветать меня, чтобы отобрать детей при разводе?

Молчание. Они не ожидали такого отпора.

– У меня есть доказательства, – продолжаю я, доставая телефон. – Записи разговоров, где его мать говорит, что у них есть «свидетели моей неадекватности». Это не психическое расстройство, Сергей Петрович. Это целенаправленная кампания по дискредитации.

Включаю запись. «Если ты пойдёшь против, мы уничтожим тебя. У нас есть связи везде – в полиции, в опеке, в твоей больнице. Одно слово – и ты останешься без работы, без детей, без репутации».

Клочков бледнеет. Ковалёва сжимает губы в тонкую линию.

– Выключите, – говорит она. – Достаточно.

Останавливаю запись, смотрю на них:

– Теперь вы понимаете, с чем я имею дело? С людьми, готовыми на всё, чтобы сохранить контроль. Включая разрушение моей карьеры.

– Мы... не ожидали такого, – признаёт Клочков. – Ваш муж производит впечатление весьма респектабельного человека.

– Многие абьюзеры производят такое впечатление, – отвечаю я. – Это часть их маскировки.

Ковалёва неожиданно кивает:

– Я знаю. Моя сестра прошла через похожее. Муж – успешный адвокат, образцовый отец, душа общества. А дома – тиран и психологический насильник.

Этого я не ожидала. Поддержка с неожиданной стороны.

– Елена Викторовна, – Клочков возвращает очки на нос, его тон меняется, становится официальным. – Мы ценим вашу работу и не хотим терять такого специалиста. Если вы подвергаетесь... давлению, мы готовы поддержать вас.

– Спасибо, – киваю я, чувствуя, как внутри что-то отпускает. – Мне понадобится эта поддержка. И, возможно, официальная характеристика для суда.

– Безусловно, – Ковалёва встаёт, давая понять, что разговор окончен. – И, Елена... если нужна будет помощь – не только профессиональная – обращайтесь.

Выхожу из кабинета с прямой спиной. Первый раунд я выиграла. Но война только начинается.

В коридоре сталкиваюсь с Максимом. Одного взгляда достаточно, чтобы понять – он уже знает.

– Ко мне тоже приходили, – говорит он тихо, увлекая меня в сторону. – Какие-то люди, представились «близкими друзьями твоей семьи». Расспрашивали о твоём поведении, намекали на нестабильность.

– И что ты сказал? – холодею я.

– Что пошлю их к чёрту, если они ещё раз появятся, – в его глазах вспыхивает гнев. – Лена, это серьёзно. Он бьёт по всем фронтам.

– Знаю, – киваю я. – Готовит почву для судебного процесса по опеке. Если докажет, что я психически нестабильна...

– Этого не будет, – Максим берёт меня за руки, и от этого простого жеста по телу разливается тепло. – Мы не позволим ему. У тебя есть я, вся больница, твои друзья. Мы все знаем, кто ты на самом деле.

Его уверенность заразительна. На секунду позволяю себе опереться на его силу, почувствовать, что я не одна в этой битве.

– Спасибо, – говорю тихо. – Не знаю, что бы я делала без тебя.

– Справилась бы, – улыбается он. – Ты сильнее, чем думаешь.

Сегодня эти слова я слышу уже второй раз. Может быть, в них есть правда? Может быть, я действительно справлюсь?

– Мне пора к детям, – смотрю на часы. – Заберу их из школы, проведём вечер вместе. Павел снова «на встрече».

– Позвони, если что-то понадобится, – Максим сжимает мою руку напоследок. – В любое время.

По дороге к школе пытаюсь собраться с мыслями. Эмоциональные американские горки последних дней выматывают. От отчаяния к надежде, от ярости к смирению, от борьбы к усталости – и так по кругу. Как долго я смогу выдержать в таком режиме?

Возле школы замечаю знакомую машину. Дорогой чёрный внедорожник, на котором обычно ездит Сергей Петрович Федорков. Свёкор. Здесь, у школы моих детей.

Паника накатывает волной. Что он здесь делает? Зачем приехал? Неужели они решили...

Не додумав, срываюсь с места. Бегу через школьный двор, расталкивая удивлённых родителей. Только бы успеть. Только бы он не...

Поворачиваю за угол и застываю. Сергей Петрович стоит у выхода из школы, держа за руки Нику и Даниила. Рядом – Мария Ивановна, что-то горячо им рассказывающая. Дети выглядят растерянными, испуганными.

– Мама! – первым замечает меня Даниил. Вырывается из хватки деда, бежит ко мне. – Дедушка говорит, что мы поедем к ним!

– Никуда вы не поедете, – я обнимаю сына, глядя поверх его головы на свёкра. – Ника, иди сюда.

Дочь неуверенно двигается в мою сторону, но Сергей Петрович удерживает её за руку.

– Лена, не устраивай сцен, – говорит он холодно. – Дети проведут выходные у нас, пока ты... приведёшь себя в порядок.

– Отпустите мою дочь, – мой голос не дрожит, хотя внутри всё клокочет от ярости. – Немедленно.

– Лена, – вмешивается свекровь. – Подумай о детях. Им нужна стабильность, спокойствие. А ты сейчас... не в лучшем состоянии.

– Я в прекрасном состоянии, – отвечаю, стараясь говорить спокойно. Вокруг уже собираются любопытные. – И мои дети поедут домой со мной. Их матерью.

– Павел беспокоится, – не сдаётся Сергей Петрович. – Он сказал, что ты стала... непредсказуемой. Агрессивной.

– Неужели? – выгибаю бровь. – Тогда почему он сам не приехал? Почему отправил вас делать его грязную работу?

Вопрос застаёт их врасплох. Они явно не ожидали отпора.

– Папа задерживается на работе, – отвечает Мария Ивановна. – Он попросил нас...

– Похитить моих детей? – заканчиваю я. – Потому что это именно то, что вы делаете. Незаконно забираете несовершеннолетних без согласия родителя.

Люди вокруг начинают шептаться. Кто-то уже достал телефон, явно готовясь вызвать полицию.

– Не говори глупостей, – шипит свёкор. – Мы их бабушка и дедушка! Имеем право...

– Никаких прав у вас нет, – отрезаю я. – Ника, Даниил, мы идём домой. Сейчас же.

Ника наконец вырывается из хватки деда, бежит ко мне. Прижимаю детей к себе, чувствуя, как они дрожат.

– Это не конец, Лена, – говорит Сергей Петрович, прищуриваясь. – Мы не позволим тебе разрушить жизнь нашего сына и внуков.

– Нет, – отвечаю я, выпрямляясь во весь рост. – Это только начало. И если вы ещё раз приблизитесь к моим детям без моего разрешения, я подам заявление в полицию. Ясно?

Поворачиваюсь к ним спиной, увожу детей к машине. Руки дрожат, когда открываю двери, помогаю им сесть. Но внутри растёт что-то новое – ярость, которая придаёт сил, а не отнимает их.

– Мама, – Ника смотрит на меня испуганно, – что происходит? Почему дедушка и бабушка так себя ведут?

– Потому что папа сказал им неправду, – отвечаю я, стараясь подбирать слова. – Он злится на меня и пытается заставить вас тоже злиться.

– Я не злюсь, – Даниил тянется с заднего сиденья, обнимает меня за шею. – Я тебя люблю.

– И я тебя, солнышко, – целую его руку, сдерживая слёзы. – Вас обоих люблю больше всего на свете.

Завожу машину, выезжаю со школьной парковки. В зеркале заднего вида вижу, как свёкры смотрят нам вслед – угрюмые, разозлённые, опасные.

Этот день стал переломным. Теперь я знаю наверняка – Павел не остановится. Он использует все средства – ложь, манипуляции, запугивание, влияние. Он готов уничтожить мою репутацию, мою карьеру, отнять детей – всё, чтобы я сдалась, согласилась на его условия.

Но если он думает, что я сломаюсь, то глубоко ошибается.

Руки уже не дрожат, когда я набираю номер Анны Громовой.

– Алло? – отвечает она. – Елена, что-то случилось?

– Да, – говорю я, бросая взгляд на детей в зеркало. – Я принимаю ваше предложение. Начинаем бой прямо сейчас. По всем фронтам.

– Уверены? – в её голосе слышится удовлетворение. – Это будет жестко.

– Абсолютно уверена, – отвечаю я. – Скажите, что нужно делать.