Текст книги "Развод. Пусть горят мосты (СИ)"

Автор книги: Стася Бестужева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава 45

Утро понедельника начинается с неприятного разговора в своем кабинете. Доктор Смирнов, который две недели назад подавал заявление об увольнении, сидит напротив меня с таким выражением лица, словно пришел объявить войну.

– Елена Викторовна, – говорит он, не здороваясь, – нам нужно серьезно поговорить.

– Слушаю вас, Олег Петрович, – отвечаю, откладывая медицинские карты, которые изучала перед обходом.

– Вчерашняя ваша операция... – он делает паузу, явно подбирая слова, – вызывает у меня серьезные вопросы к вашей профессиональной компетентности.

Вчерашняя операция? Удаление опухоли поджелудочной железы у пожилого пациента. Сложный случай, но все прошло успешно, больной уже идет на поправку.

– Поясните свои претензии, – говорю, чувствуя, как внутри поднимается раздражение.

– Вы использовали методику, которая не принята в нашей клинике. Не согласовали с консилиумом. Рисковали жизнью пациента ради... чего? Ради демонстрации собственной исключительности?

Слушаю его обвинения и понимаю – это не профессиональная критика. Это попытка дискредитации, подрыв авторитета нового руководства.

– Олег Петрович, методика, которую я использовала, признана во всем мире. Она дает лучшие результаты при минимальной травматичности для пациента, – объясняю, стараясь сохранять спокойствие.

– Может быть, в Москве так принято, – его голос становится язвительным, – но здесь, в Петербурге, у нас свои традиции. Свои стандарты качества.

– Стандарты качества должны соответствовать мировому уровню, а не местным привычкам, – отвечаю резче, чем хотела.

Его лицо темнеет. Встает из кресла, направляется к двери.

– Я подаю официальную жалобу в медицинскую коллегию, – бросает он через плечо. – На некомпетентность и превышение полномочий.

Дверь захлопывается за ним с силой, отчего дрожат стекла в книжном шкафу.

Остаюсь сидеть в опустевшем кабинете, чувствуя, как усталость наваливается свинцовым грузом. Месяц в Петербурге, а я до сих пор воюю за право работать по современным стандартам, за право быть услышанной собственными подчиненными.

Телефон на столе мигает красным – входящий звонок. Анна Петровна.

– Елена, дорогая, – ее голос звучит встревоженно. – Мне только что звонили из медколлегии. Доктор Смирнов подал на вас жалобу.

– Да, знаю. Только что он мне об этом сообщил.

– Это серьезно, – вздыхает она. – Смирнов пользуется авторитетом в профессиональных кругах. У него много связей, много сторонников среди старого поколения врачей.

– Анна Петровна, – говорю, чувствуя, как голос дрожит от эмоций, – может быть, я действительно слишком торопилась с изменениями? Может, стоило постепеннее...

– Нет, – перебивает она решительно. – Вы делаете все правильно. Просто некоторые люди боятся нового. Боятся признать, что их методы устарели.

После разговора с Анной Петровной иду в операционную – сегодня запланированы две сложные операции. Но атмосфера в отделении заметно изменилась. Медсестры переглядываются, говорят вполголоса, прекращают разговоры, когда я появляюсь.

Старшая медсестра Валентина Ивановна подходит ко мне с виноватым видом:

– Елена Викторовна, простите, но доктор Смирнов говорил с персоналом. Сказал, что вы... что методы, которые вы используете, могут быть опасными для пациентов.

Понимаю – это уже не просто конфликт двух врачей. Это попытка настроить весь коллектив против меня, создать атмосферу недоверия и саботажа.

– Валентина Ивановна, – говорю твердо, – я работаю врачом пятнадцать лет. За это время спасла сотни жизней. И никогда не рисковала пациентами ради собственных амбиций.

– Конечно, конечно, – торопливо соглашается она, но в глазах читается сомнение.

Первая операция проходит в напряженной атмосфере. Ассистенты выполняют мои указания механически, без той слаженности, которая была раньше. Чувствую, как каждый мой жест оценивается, анализируется, запоминается.

К обеду усталость становится невыносимой. Сижу в кабинете, пытаюсь сосредоточиться на медицинских картах, но мысли постоянно соскальзывают на один вопрос: а правильно ли я поступила, кардинально изменив жизнь детей ради собственных амбиций?

Стук в дверь отвлекает от мрачных размышлений. Входит Максим – взволнованный, с растрепанными волосами.

– Лена, я слышал о конфликте со Смирновым, – говорит он, садясь напротив. – Как дела?

– Плохо, – признаюсь честно. – Чувствую себя чужой в собственной клинике. Может быть, мы поторопились с переездом? Может, стоило остаться в Москве, найти компромисс?

Максим берет мои руки в свои, и от этого прикосновения становится немного спокойнее.

– Лена, послушай меня внимательно. Ты самый талантливый врач, которого я знаю. Твои операции спасают жизни. Твои методы действительно лучше устаревших стандартов.

– Но коллектив против меня...

– Не весь коллектив, – возражает он. – Несколько человек, которые боятся потерять статус-кво. Остальные просто выжидают, смотрят, на чью сторону встать.

– А дети? – спрашиваю, и голос срывается. – Ника плачет каждый день, не может привыкнуть к новой школе. Даниил стал замкнутым, перестал играть с другими детьми. Что, если я разрушила им жизнь?

Максим встает, обходит стол, обнимает меня за плечи.

– Детям нужно время. И твоя поддержка. Но не жертвенность. Они должны видеть сильную мать, которая борется за свое место в жизни, а не сломленную женщину, которая сомневается в каждом решении.

– Иногда кажется, что все против нас, – шепчу, прижимаясь к его плечу.

– Не все. Я с тобой. Анна Петровна с тобой. Многие сотрудники клиники тоже, просто пока боятся это показать.

Его объятия дают ощущение защищенности, которого так не хватало последние недели. Понимаю, что наши отношения действительно переходят на новый уровень – от дружбы и взаимной поддержки к чему-то более глубокому.

– Максим, – говорю, поднимая голову и глядя ему в глаза, – а что между нами происходит? Я имею в виду... лично между нами?

Он улыбается, мягко поглаживает мои волосы:

– Происходит то, что должно было случиться еще в Москве. Но тогда ты была замужем, а я боялся разрушить дружбу.

– А сейчас?

– Сейчас мы свободные взрослые люди, которые прошли через многое и знают цену настоящих чувств.

Наклоняется, целует меня – осторожно, нежно, словно боится спугнуть. Отвечаю на поцелуй, чувствуя, как внутри что-то оттаивает, начинает жить заново.

Звонок телефона прерывает момент близости. Секретарь сообщает, что в приемной меня ждет посетительница – Александра Николаевна Федоркова.

Свекровь. Мать Павла. Что она делает в Петербурге?

– Проводите ее в кабинет, – говорю, выпрямляясь и приводя в порядок прическу.

Максим понимающе кивает:

– Я подожду в соседнем кабинете. Если что – кричи.

Александра Николаевна входит с таким видом, словно это ее кабинет, а я – нежелательная посетительница. Элегантный костюм от дорогого дизайнера, безупречный макияж, холодная улыбка.

– Елена, – говорит она вместо приветствия. – Какая у тебя милая клиничка.

– Здравствуйте, Александра Николаевна, – отвечаю официально. – Чем обязана визиту?

– Поговорить. По-женски, без лишних свидетелей, – она садится в кресло, не дожидаясь приглашения. – О детях. О будущем. О том, что ты творишь с моей семьей.

– С вашей семьей? – переспрашиваю, чувствуя, как поднимается раздражение. – Ника и Даниил – мои дети.

– Носят фамилию Федорковых. Наследники нашего рода. И я не позволю тебе вырастить их в нищете, вдали от отца, в атмосфере твоих неврозов.

Неврозы. Классический прием семьи Федорковых – обвинить меня в психической неуравновешенности.

– Александра Николаевна, мы с Павлом разведены. Дети по решению суда живут со мной. У вас нет никаких прав на них.

– Права можно получить, – она улыбается холодно. – Особенно когда у тебя начнутся серьезные проблемы с работой, с деньгами, с... репутацией.

Угроза. Плохо замаскированная, но вполне конкретная.

– Что вы имеете в виду?

– Жалобу в медицинскую коллегию, например. Очень серьезную жалобу от уважаемого доктора Смирнова. Слухи о твоей профессиональной некомпетентности. Возможные иски от пациентов, которые пострадали от твоих "экспериментальных" методов.

Значит, они уже в курсе конфликта с Смирновым. Более того, возможно, именно они стоят за его действиями.

– Вы что, следите за мной?

– Мы заботимся о детях. О том, чтобы они не пострадали от твоих амбиций и неуравновешенности.

– Что вы предлагаете?

Александра Николаевна достает из сумочки документы, кладет на стол передо мной.

– Соглашение о добровольной передаче детей на воспитание отцу. Ты сохраняешь право видеться с ними два раза в месяц. Взамен получаешь солидную компенсацию и гарантию, что никто не будет мешать твоей карьере в Петербурге.

Читаю документы, чувствуя, как внутри все кипит от возмущения. Сумма компенсации действительно внушительная – полмиллиона рублей единовременно. Но цена за эти деньги – мои дети.

– Нет, – говорю коротко, отодвигая бумаги.

– Подумай, Елена. Здесь тебе не место. Ты чужая, местные врачи тебя не принимают. Дети страдают от постоянных переездов, от нестабильности. А Павел может дать им все – хорошее образование, стабильность, семью.

– Семью с Вероникой, которая называла их "наследством предыдущего брака"?

Лицо свекрови на секунду теряет маску спокойствия.

– Вероника молодая девушка, она привыкнет к роли матери. А ты... ты одинокая женщина, которая пытается совместить карьеру и воспитание детей. Это невозможно.

– Я не одинока, – говорю, поднимаясь из-за стола. – И мои дети останутся со мной. Окончательно и бесповоротно.

Александра Николаевна тоже встает, берет документы.

– Тогда готовься к войне, – говорит холодно. – К настоящей войне, где в ход пойдет все. Твоя репутация, твоя работа, твое психическое состояние. Мы уничтожим тебя полностью, если не уступишь добровольно.

– Попробуйте, – отвечаю, глядя ей прямо в глаза. – Но помните: я уже прошла через ваши угрозы и манипуляции. И выжила. Стала сильнее.

Она направляется к двери, останавливается на пороге:

– Увидим. Павел был слишком мягок с тобой. Но у матери материнское сердце сильнее. Я верну своих внуков любой ценой.

Дверь закрывается, и я опускаюсь в кресло, чувствуя, как дрожат руки. Значит, семья Федорковых не собирается сдаваться. Они готовы продолжать войну, используя все доступные средства.

Через минуту в кабинет входит Максим.

– Слышал голоса через стену, – говорит он, обеспокоенно глядя на меня. – Что она хотела?

Рассказываю о визите свекрови, о ее угрозах и предложениях. Максим слушает, хмурясь все больше.

– Значит, они действительно стоят за конфликтом со Смирновым, – делает он вывод. – И это только начало.

– Максим, – говорю, чувствуя, как усталость накатывает новой волной, – а что если они правы? Что если я действительно эгоистка, которая разрушила жизнь детей ради собственных амбиций?

– Прекрати, – он подходит, кладет руки мне на плечи. – Ты спасла детей от жизни в атмосфере лжи и манипуляций. Да, сейчас им тяжело адаптироваться. Но это временно.

– А если не временно? Если Ника так и не привыкнет к новой школе? Если Даниил будет всю жизнь винить меня за разрушение семьи?

– Тогда мы будем работать с психологом, переведем их в другую школу, найдем способы помочь им адаптироваться. Но мы не сдадимся и не вернем их к отцу.

Его уверенность передается мне, и внутри снова появляется та решимость, которая помогла пережить развод и переезд.

– Ты прав, – говорю, выпрямляясь. – Мы не сдадимся. Но нужно быть готовыми к тому, что они будут атаковать по всем фронтам.

– Тогда и мы будем защищаться по всем фронтам, – отвечает он решительно. – У тебя есть Анна Петровна, у тебя есть я. У нас есть правда на нашей стороне.

– А еще у нас есть дети, которых нужно защитить от этой войны, – добавляю я.

Вечером дома рассказываю Нике и Данилу о визите бабушки Александры, но в максимально мягкой форме. Говорю, что папина мама соскучилась по ним и хотела бы, чтобы они чаще бывали в Москве.

– А я не хочу к бабушке Саше, – заявляет Даниил. – Она всегда говорит, что я плохо воспитан.

– И меня критикует за то, что я не играю на фортепиано, – добавляет Ника. – Говорит, что настоящая девочка должна уметь играть классическую музыку.

Слушаю их и понимаю: даже дети чувствуют фальшь в отношениях с семьей Павла. Они интуитивно понимают, где настоящая любовь, а где попытка контроля и принуждения.

Глава 46

Глава 46

Утром меня будит звонок из детской клиники. Старшая медсестра Светлана Михайловна говорит взволнованно:

– Елена Викторовна, к нам поступила девочка семи лет. Сложная травма лица после укуса собаки. Родители в отчаянии – они из многодетной малообеспеченной семьи, денег на операцию нет. Сможете приехать?

Смотрю на часы – половина седьмого утра. Но такие случаи не терпят отлагательства, особенно когда речь идет о лице ребенка.

– Буду через час, – отвечаю, уже натягивая халат.

В клинике меня встречает картина, от которой сжимается сердце. В коридоре сидит молодая женщина с заплаканными глазами, рядом мужчина в рабочей одежде – явно прямо со стройки. На руках у матери девочка с забинтованным лицом, тихо всхлипывает.

– Вы родители Машеньки? – подхожу к ним.

– Да, – женщина поднимает красные от слез глаза. – Доктор, скажите честно, будет ли наша девочка... уродом? Врач в травмпункте сказал, что нужна пластическая операция, но она стоит триста тысяч...

– Не будет, – говорю твердо, хотя еще не видела повреждения. – А деньги... об этом не думайте. Есть благотворительные программы.

В операционной снимаю повязку и изучаю травму. Действительно серьезно – разорваны мышцы щеки, поврежден лицевой нерв, глубокие рваные раны. Но ничего критичного, все поправимо при правильной технике.

– Светлана Михайловна, собирайте лучшую бригаду, – говорю, изучая рентгеновские снимки. – Будем работать под микроскопом. И вызовите Анну Петровну – пусть знает, что проводим благотворительную операцию.

Операция длится пять часов. Работаю миллиметр за миллиметром, восстанавливая поврежденные ткани, сшивая нервные волокна, формируя правильную анатомию лица. Чувствую, как бригада работает слаженно – медсестры подают инструменты до того, как я их прошу, ассистент четко выполняет каждое указание.

– Великолепная работа, – говорит анестезиолог, когда завершаю последний шов. – Девочка будет красавицей.

К концу операции в наблюдательной галерее собираются коллеги – не только из нашей клиники, но и из других медицинских учреждений Петербурга. Слухи о "московской докторше" разошлись по профессиональному сообществу, и многие пришли посмотреть на мою работу.

– Елена Викторовна, – подходит ко мне профессор Романов из института имени Склифосовского, – потрясающая техника. Особенно восстановление лицевого нерва. Где вы обучались такому подходу?

– В Москве, у профессора Иванова. Но многое пришлось осваивать самостоятельно, – отвечаю, снимая операционные перчатки.

– А есть желание поделиться опытом с коллегами? Мы организуем мастер-классы для молодых хирургов.

Предложение неожиданное, но привлекательное. Возможность интегрироваться в петербургское медицинское сообщество не через конфликты, а через профессиональное признание.

– С удовольствием, – соглашаюсь. – Думаю, такой обмен опытом полезен всем.

После операции родители Машеньки ждут меня в коридоре. При виде меня мать бросается с вопросами:

– Доктор, как наша девочка? Будет ли все хорошо?

– Операция прошла успешно, – успокаиваю ее. – Через полгода от шрамов не останется и следа. А через год Машенька сможет улыбаться так же красиво, как до травмы.

Женщина плачет, но теперь от облегчения. Отец пытается сунуть мне в руки мятые купюры – явно все, что есть в семье.

– Доктор, возьмите хоть что-нибудь. Мы понимаем, что такая работа...

– Не нужно, – мягко отвергаю деньги. – Это благотворительная программа нашей клиники. Ваша благодарность и здоровье дочки – лучшая оплата.

***

Домой прихожу уставшая, но с ощущением выполненного долга. В прихожей меня встречает необычная картина – все дети, включая Марию, сидят в гостиной и что-то азартно обсуждают.

– Мама! – Ника подбегает ко мне с сияющими глазами. – У меня отличные новости!

– Какие новости? – спрашиваю, чувствуя, как хмурое настроение от рабочих проблем начинает рассеиваться.

– Меня приняли в школьный хор! И учительница музыки сказала, что у меня хороший слух! А еще она предложила заниматься виолончелью в музыкальной школе!

За прошедший месяц это первый раз, когда Ника говорит о школе с энтузиазмом, а не со слезами.

– Это замечательно, солнышко! – обнимаю дочь. – Расскажи подробнее.

– Сегодня была репетиция хора, и Анастасия Владимировна попросила меня спеть соло. Представляешь? А потом сказала, что я должна обязательно развивать музыкальные способности!

Ника тараторит без остановки, рассказывая о новых одноклассниках, которые оказались "не такими уж противными", о предстоящем школьном концерте, о планах поступления в музыкальную школу при консерватории.

– А я записался в футбольную секцию! – не выдерживает Даниил, встревая в рассказ сестры. – Тренер сказал, что у меня хорошая реакция и я могу стать вратарем!

Смотрю на своего сына, который еще неделю назад ныл, что хочет домой в Москву, к своим друзьям. Сейчас его глаза горят от рассказов о новых товарищах по команде, о тренировках, о предстоящем турнире между школами.

– Мам, а можно я буду ходить на тренировки каждый день? – умоляющим тоном спрашивает он. – Там такие классные ребята! И тренер Андрей Петрович говорит, что из меня может получиться настоящий спортсмен!

– Конечно можно, – говорю, чувствуя, как на душе становится светлее. – Если это тебе нравится.

Полина, которая до этого молча слушала рассказы новых друзей, тоже оживляется:

– А мне предложили вступить в школьную театральную студию! Там ставят "Алису в стране чудес", и я хочу попробоваться на роль Чеширского кота!

Мария кивает одобрительно:

– Это очень хорошая студия. Моя подруга Катя там занимается, говорит, что очень интересно.

Слушаю детскую болтовню и понимаю – переломный момент в нашей адаптации наступил. Дети наконец перестали воспринимать Петербург как временное пристанище и начали строить здесь свою жизнь.

За ужином звонит Максим:

– Лена, слышал о твоей операции сегодня. Весь медицинский Петербург говорит только об этом.

– Неужели? – удивляюсь я.

– Профессор Романов звонил мне лично, расспрашивал о тебе. Сказал, что такого уровня микрохирургии он не видел даже в Европе.

– Максим, а ты знаешь, что дети наконец начали привыкать к новой жизни? Ника поет в хоре, Даниил играет в футбол...

– Знаю, Полина мне рассказывала. И знаешь что? Думаю, самое тяжелое позади. И для детей, и для нас.

После ужина, когда дети разбредаются по своим делам – Ника изучает ноты для хора, Даниил смотрит футбольные матчи по телевизору – сижу на кухне с чаем и впервые за долгое время чувствую настоящий покой.

Телефон звонит поздним вечером. Анна Петровна.

– Елена, дорогая, – говорит она тепло, – я была сегодня в клинике, видела результат операции. Машенька уже проснулась, чувствует себя хорошо. Родители не находят слов благодарности.

– Это моя работа, – отвечаю просто.

– Нет, это больше, чем работа. Это призвание. И знаешь, что я еще хочу сказать? После сегодняшнего дня ни один врач в Петербурге не осмелится сомневаться в твоей компетентности.

– Что вы имеете в виду?

– Профессор Романов уже передумал поддерживать жалобу Смирнова. Более того, он предложил выдвинуть тебя на звание "Лучший врач года" от нашего региона.

Новость ошеломляет. Месяц назад я была изгоем, против которого строили козни и подавали жалобы. А сегодня то же профессиональное сообщество готово признать мои заслуги.

– А что со Смирновым? – спрашиваю.

– Отозвал жалобу. Тихо, без лишнего шума. Понял, что остался в одиночестве со своими претензиями.

Засыпаю этой ночью с ощущением, что наконец-то жизнь начинает налаживаться. Дети счастливы, работа приносит удовлетворение, профессиональное признание получено честным трудом, а не политическими играми.

А утром меня ждет еще один сюрприз. В школу к Нике подходит группа одноклассниц и просит научить их петь так же красиво. Оказывается, после вчерашней репетиции хора о ее голосе говорит вся школа.

– Мама, представляешь? – рассказывает дочь за завтраком. – Лиза Петрова, которая раньше меня дразнила "москвичкой", вчера попросила дружить! И еще пять девочек хотят, чтобы я их научила петь!

– А что ты ответила? – спрашиваю, наливая ей чай.

– Что подумаю. Не хочется дружить с теми, кто сначала обижал, а потом вдруг захотел общаться.

Умница. Моя дочь учится различать искреннюю дружбу от выгодного знакомства. Урок, который пригодится ей во взрослой жизни.

Даниил тоже делится новостями:

– Мам, а тренер сказал, что если я буду хорошо заниматься, то к лету смогу играть в турнире между районами! И еще он спросил, не хочу ли я заниматься профессионально!

– А ты хочешь? – интересуюсь.

– Не знаю пока. Но футбол мне очень нравится. И ребята в команде хорошие, никто не дразнит за то, что я из Москвы.

Слушаю детей и понимаю – мы действительно обретаем новый дом. Не просто место жительства, а место, где нас принимают, ценят, где мы можем реализовать свой потенциал.

По дороге в клинику думаю о том, какой путь мы прошли за полгода. От разрушенной семьи и профессиональной дискредитации до признания и нового начала. Было больно, страшно, хотелось сдаться. Но мы выстояли.

Мосты в прошлое действительно сгорели дотла. Но на их месте выросли новые – крепкие, надежные, ведущие к светлому будущему.