Текст книги "Развод. Пусть горят мосты (СИ)"
Автор книги: Стася Бестужева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)
Глава 38
Глава 38
Анна Петровна смотрит на нас внимательно, словно оценивает. В её глазах читается какая-то внутренняя борьба – хочет ли она говорить здесь, в кабинете Максима, окруженная больничной атмосферой.
– Понимаете, – начинает она, делая паузу, – то, что я хочу вам рассказать, очень серьёзно. И мне бы не хотелось обсуждать это в стенах больницы. Слишком... официально. А разговор предстоит очень личный.
Максим и я переглядываемся. В её тоне что-то настораживающее, какая-то торжественность, которая заставляет насторожиться.
– Что вы предлагаете? – спрашивает Максим.
– Может быть, поужинаем вместе? – она смотрит на часы. – Сейчас половина седьмого, как раз время. Знаю хорошее место – тихое, уютное, где можно спокойно поговорить. Я приглашаю вас обоих.
Что-то в её манере говорить, в серьёзности, с которой она к этому подходит, заставляет меня согласиться, хотя внутри всё ещё кипят эмоции от сегодняшнего разговора с Павлом.
– Хорошо, – киваю я. – Где встречаемся?
– Ресторан "Пушкинъ" на Тверском бульваре, – отвечает она. – Через час? Я забронирую столик в тихом зале.
Час спустя мы сидим за угловым столиком в одном из лучших ресторанов Москвы. Анна Петровна выбрала место идеально – полумрак, тихая музыка, минимум посетителей в нашей части зала. Атмосфера располагает к серьёзному разговору.
Она заказывает бутылку хорошего вина, но сама почти не пьёт, только прикасается губами к бокалу. Нервничает, это очевидно, хотя старается скрыть волнение за внешним спокойствием.
– Ну что ж, – говорит она наконец, когда официант уходит после подачи первых блюд. – Начну с главного. С Марии.
При упоминании имени девочки, которую мы спасали на Крите, на душе становится теплее. Единственное светлое воспоминание из той поездки, которая закончилась автокатастрофой.
– Как она? – спрашиваю, наклоняясь вперёд. – Нога восстанавливается нормально?
– Более чем нормально, – в голосе Анны Петровны появляется гордость. – Врачи в Петербурге не могут поверить в то, что видят. Говорят, что через полгода она сможет нормально ходить, а через год-полтора – даже заниматься спортом. То, что вы с доктором Бересневым сделали... это настоящее чудо.
Максим скромно опускает глаза, но я вижу, как он доволен. Для любого врача нет ничего лучше, чем знать, что твоя работа изменила чью-то жизнь к лучшему.
– А как она справляется... психологически? – спрашиваю. – Потеря родителей, новое место жительства, травма...
– Удивительно стойкий ребёнок, – Анна Петровна улыбается, но улыбка получается грустной. – Конечно, бывают трудные моменты. Плачет по ночам, спрашивает о маме с папой. Но в целом... она борется. Учит русский язык – уже неплохо говорит. Ходит в школу, подружилась с соседскими детьми. Я оформила над ней опеку официально, перевезла в Санкт-Петербург. Теперь она моя внучка не только по крови, но и по документам.
– Как хорошо, что у неё есть вы, – говорю искренне. – После такой трагедии ребёнку особенно нужна семья.
Анна Петровна кивает, но выражение её лица меняется. Становится более серьёзным, сосредоточенным.
– Знаете, Елена Викторовна, – говорит она, вертя в руках бокал с вином, – я очень долго и трудно пыталась вас разыскать. И доктора Береснева тоже.
– Разыскать? – удивляюсь я. – Зачем?
– Чтобы поблагодарить. Чтобы... рассказать кое-что важное. Понимаете, тогда, в больнице на Крите, всё было так... хаотично. Эмоции от потери близких, беда с внучкой, страх за её жизнь. На фоне всего этого стресса я даже не поинтересовалась именами врачей, которые сделали невозможное.
Она делает паузу, отпивает глоток вина.
– Я знала только имена – Елена и Максим. И то, что вы русские врачи, которые оказались в больнице случайно, как пострадавшие в той же аварии. Больше ничего. Даже фамилий не знала.
– Понимаю, – киваю я. – В такой ситуации не до формальностей.
– Именно, – она соглашается. – После прилёта в Россию были похороны сына и его жены. Оформление документов для вывоза Марии. Потом адаптация в новой стране, новой жизни. Только через два месяца, когда всё более-менее устаканилось, я начала поиски.
Максим внимательно слушает, изредка задавая уточняющие вопросы о состоянии Марии, о ходе её восстановления. Я же всё больше заинтригована – зачем понадобились такие сложные поиски? Неужели только для того, чтобы поблагодарить?
– Поиск оказался невероятно сложным, – продолжает Анна Петровна. – Обратилась в греческую больницу, но там сказали, что не имеют права разглашать персональные данные пациентов. Связывалась с российским консульством – та же история. Даже частного детектива наняла, но и он зашёл в тупик.
– И как же вы нас всё-таки нашли? – спрашивает Максим.
– Случайность, – улыбается она. – Вернее, упорство Марии. Она очень хорошо запомнила ваши лица, особенно ваше, Елена Викторовна. Говорила, что хочет обязательно встретиться с "доктором тётей Леной", которая спасла ей ногу. И вот три недели назад, когда мы были в Москве на плановом обследовании в институте Склифосовского, она увидела в медицинском журнале, который лежал в приёмной, статью о современных методах микрохирургии. А там была ваша фотография, доктор Береснев.
Максим удивлённо приподнимает брови:
– Серьёзно?
– Абсолютно. Мария закричала: "Бабушка, это он! Это доктор дядя Максим!" Я сначала не поверила, но она была так уверена... Мы выяснили, в какой больнице вы работаете, а уже через ваши коллеги узнали и о докторе Федорковой. Представляете, какое это было счастье – наконец найти вас!
История трогательная, но я всё ещё не понимаю, зачем нужна была такая секретность, почему разговор нельзя было вести в больнице. Неужели дело только в благодарности?
Анна Петровна словно читает мои мысли. Откладывает вилку, смотрит мне прямо в глаза.
– Но я искала вас не только для того, чтобы поблагодарить, – говорит она серьёзно. – Есть кое-что ещё. Кое-что очень важное, что касается лично вас, Елена Викторовна.
Моё сердце пропускает удар. Что она может знать обо мне? О чём может идти речь?
– В процессе поисков я многое узнала о вас, – продолжает она, не спуская с меня взгляда. – О вашей профессиональной репутации, о вашем человеческом облике. И о той сложной ситуации, в которой вы сейчас находитесь.
– Откуда вы...? – начинаю я, но она поднимает руку, прося дать ей закончить.
– Позвольте мне рассказать всё по порядку. После того как мы нашли доктора Береснева, я, естественно, стала собирать информацию и о вас. Узнала о вашей работе, о ваших достижениях в медицине. Но также узнала и о том, что в вашей личной жизни происходит настоящая драма.
Максим напрягается, бросает на меня быстрый взгляд. Я чувствую, как краска заливает лицо. Неужели мои проблемы стали настолько публичными, что о них знают даже в Санкт-Петербурге?
– Понимаете, – Анна Петровна наклоняется вперёд, понижает голос, – я не просто пенсионерка, которая воспитывает внучку. У меня есть... определённые возможности. Связи. Ресурсы. И когда я узнала, что женщина, спасшая моего самого дорогого человека, подвергается такой несправедливости...
Она делает паузу, и в её глазах вспыхивает что-то стальное, решительное.
– Я не могла остаться в стороне. Нельзя позволять подлецам безнаказанно разрушать жизни хороших людей. Особенно тех, кто посвятил себя спасению других.
Глава 39
Глава 39
Я сижу за столиком в «Пушкине» и не могу поверить, что услышала. Анна Петровна, чья внучка стала для нас с Максимом спасённым чудом, только что предложила мне и ему нечто невероятное: стать наследниками её сети частных хирургических клиник в Санкт-Петербурге. В голове пульсирует мысль, что всё это происходит не со мной, а с какой-то другой Еленой – такой сказочной.
Она смотрит на меня спокойно, почти лениво, и говорит медленно, словно перекладывает драгоценный груз с полки:
– Я владелица сети из четырёх клиник и нескольких амбулаторий. Сама я хирург со стажем более сорока лет, но никогда не видела и не делала подобных микрохирургических операций, какие вы с доктором Бересневым провели на Крите и в нашей клинике. Ваши руки творят чудо. И я не смогла найти ни одного достойного кандидата, кому могла бы передать дело всей своей жизни. А вы с Максимом – настоящие мастера.
Я чувствую, как дыхание замирает, а сердце, наоборот, начинает колотиться так, словно хочет вырваться наружу. Четыре клиники, несколько амбулаторий – это прибыльная, уважаемая сеть с именем. И это дарят нам.
– Почему вы выбрали именно нас? – прохрипеваю я, понимая, что голос звучит слишком тихо, едва слышно.
– Потому что я видела, как вы бесстрашно взялись за хирургию в экстремальных условиях. Как сохранили жизнь и здоровье моей внучки, рискуя собственными жизнями, – отвечает она, не отводя взгляда. – Вы доказали, что для вас нет невозможного. Вы точно так же будете относиться к каждому пациенту в каждой из моих клиник. А я хочу освободить время для внучки: помогать ей говорить по-русски, учить её понимать культуру России, окружить её семьёй. Поэтому отдаю вам всё – здание, оборудование, персонал, все активы. Я уже не в том возрасте, чтобы руководить этим. Но я буду вечной благодарной подругой и готова поддерживать вас финансово, если потребуется.
Как же я жажду сказать «да» и прижать её руку. Но в голове мелькают сто практических вопросов: Петербург, переезд, семья, ответственность, менеджмент, лицензии, налоги, персонал…
– Это огромное доверие, – выдавливаю я. – Нам нужно обдумать технические детали, юридическую сторону, правовой статус сотрудников…
– Всё это мои юристы уже подготовили, – прерывает меня Анна Петровна. – Договор передаточный исками не требует. Вы только подпишите, и клиники перейдут к вам вместе со всем штатом и оборудованием. Юридически всё улажено. Финансовая часть тоже: я уже вывела всё имущество из управления холдинга, чтобы не было привязок к старым договорам.
Я смотрю на Максима. Он тихо кивает, в его глазах читается та же смесь восторга и ступора, что и у меня.
– А что с сотрудниками? – спрашиваю я дальше, уже приводя себя в рабочее состояние. – Мы сохраняем коллектив? Сохраняются ли контракты с поставщиками и страховыми компаниями?
– Да, всё остаётся без изменений, – отвечает она. – Более того, вы получите право ребрендинга, если посчитаете нужным. Я лишь прошу вас сохранить моё имя в названии и идеалы, которые я закладывала: инновации, помощь бедным, бесплатные операции для онкологических и социально незащищённых категорий.
На моих губах играет дрожащая улыбка: жить дальше без нервозности за сохранение сети, но при этом иметь ресурс для благотворительности – это мечта любого врача-идеалиста.
– Нам нужно время на организацию переезда и адаптацию, – говорю я осторожно. – У меня проблемы, как вы уже знаете, а так же дети, школа, квартира, работа…
– На всё это у вас есть полгода, – мягко отвечает она. – Я могу взять на себя содержание вашей семьи в течение этого времени, оплатить аренду, школу, перелёты. Главное, чтобы вы не терялись в бюрократии и могли сразу начать управлять.
В уголке рта чувствую улыбку, а в животе – лёгкое головокружение от счастья и ответственности одновременно. В этот момент кажется, что стены ресторана окружают нас только мной, Максимом и Анной Петровной. Ни суды, ни холодные кабинеты, ни чужие интриги уже не имеют значения.
Я делаю глубокий вдох и кладу руку на её ладонь:
– Анна Петровна, для меня – это больше, чем работа. Это шанс продолжить вашу миссию и создать клинику, о которой мечтали вы. Я принимаю ваш подарок и вместе с доктором Бересневым обещаю сохранять ваши идеалы и развивать сеть.
Она улыбается, и в её глазам мелькают слёзы.
– Спасибо вам, мои дорогие. Я знала, что не ошиблась. Теперь я спокойна за будущее моих клиник – и за будущее самой Марии.
Мы чествуем наш новый альянс бокалом шампанского. И я понимаю, что жизнь снова повернулась к нам лицом: с новыми обязанностями, но и с неисчерпаемыми возможностями. Пусть горят мосты прошлого. Мы переходим на новую дорогу – дорогу созидания, лекарств и надежды, где наши руки и сердца могут творить чудеса для множества людей.
Глава 40
Глава 40
Утром меня будит не будильник, а звонок телефона. На экране высвечивается номер Сергея Леонидовича, и я отвечаю, еще не до конца проснувшись.
– Елена Викторовна, включайте телевизор! – его голос полон возбуждения. – Первый канал, новости!
Хватаю пульт дрожащими руками. На экране появляется знакомая ведущая утренних новостей, а за ее спиной – наши с Максимом фотографии из медицинских журналов.
– ...российские врачи, совершившие медицинское чудо в Греции, – говорит она торжественно. – Доктор Елена Федоркова и нейрохирург Максим Береснев спасли жизнь одиннадцатилетней девочки в экстремальных условиях после автокатастрофы на острове Крит...
Не верю своим глазам. По телевизору показывают кадры с места аварии, снимки из больницы, где мы оперировали Марию, интервью с греческими врачами, которые называют нашу работу "хирургическим искусством высшего уровня".
– Благодаря самоотверженности и профессионализму российских медиков, – продолжает ведущая, – ребенок полностью восстановился и теперь живет в Санкт-Петербурге под опекой бабушки...
Телефон снова звонит. На этот раз Максим.
– Лена, ты видишь это? – голос дрожит от эмоций. – По всем каналам! Первый, Россия, НТВ... Везде говорят о нас!
Переключаю каналы. Действительно, на каждом – наши фотографии, рассказ о спасении Марии, интервью с коллегами, которые отзываются о нас как о "лучших специалистах своего поколения".
– Как это вообще возможно? – шепчу я в трубку. – Откуда у всех каналов одновременно...
– Анна Петровна, – понимающе говорит Максим. – Помнишь, она упоминала о своих "возможностях" и "связях"? Видимо, они намного серьезнее, чем мы думали.
Через полчаса звонит Ирина из больницы, потом коллеги, потом совершенно незнакомые люди, которые каким-то образом достали мой номер. Все поздравляют, восхищаются, предлагают работу в своих клиниках.
А в половине десятого звонит телефон, и я вижу на экране то, чего никак не ожидала увидеть: "Ника звонит".
– Мама! – кричит дочь в трубку, и в ее голосе столько радости, что сердце готово выскочить из груди. – Мы смотрели новости! Ты знаменитая! Про тебя говорят по всем каналам!
– Ника, милая, где ты? Как ты звонишь? – спрашиваю, чувствуя, как дрожит голос.
– Мы в машине, едем к тебе! – она почти визжит от восторга. – Папа сказал, что нам нужно срочно к тебе ехать! Представляешь, к нам домой уже приезжали журналисты, хотели взять интервью у "семьи героического врача"!
Слезы текут по лицам, но это слезы радости. Впервые за месяцы мои дети говорят со мной без напряжения, без заученных фраз, просто как дети с любимой мамой.
– Скоро увидимся, солнышки, – говорю я. – Очень скоро.
Через час у дома мамы останавливается знакомая машина. Из нее выбегают Ника и Даниил, бросаются ко мне с такой силой, что я чуть не падаю.
– Мамочка! – плачет Даниил, обнимая меня за пояс. – Я так соскучился! Так сильно соскучился!
– Мы больше не хотим жить с папой и Вероникой, – шепчет Ника мне на ухо. – Хотим только с тобой. Навсегда.
За детьми выходит Павел. Лицо у него кислое, но он изображает улыбку, явно для проходящих мимо людей, которые могут его узнать как "мужа знаменитого врача".
– Привет, Лена, – говорит он натянуто. – Поздравляю с... признанием.
– Спасибо, – отвечаю сухо, не выпуская детей из объятий.
– Понимаешь, – он откашливается, – учитывая... изменившиеся обстоятельства, я думаю, нам стоит пересмотреть некоторые вопросы. Касательно детей.
Изменившиеся обстоятельства. Конечно. Пока я была "неуравновешенной женщиной", он боролся за детей. Но теперь, когда вся страна знает меня как героического врача, а к нашему дому подъезжают журналисты, дети стали для него обузой. Слишком много внимания, слишком много вопросов о "семейных ценностях" успешного бизнесмена.
– Какие именно вопросы? – спрашиваю, хотя уже догадываюсь.
– Может быть, детям действительно лучше жить с матерью, – говорит он, словно делает мне огромное одолжение. – Ты же врач, понимаешь в воспитании... А у меня сейчас очень много работы, новые проекты...
Новые проекты. А может, проблемы со старыми? Интересно, как продвигается налоговая проверка его компании?
– Хорошо, – говорю спокойно. – Но все официально, через суд. С отменой предыдущего решения.
– Конечно, конечно, – он торопливо кивает. – Мой адвокат уже подготавливает документы. Думаю, к концу недели все будет улажено.
К концу недели. Как быстро все меняется, когда меняется расклад сил.
Дети уже тащат меня к подъезду, рассказывая наперебой о том, что видели по телевизору, как гордятся мной, как хотят, чтобы я им все рассказала о спасении Марии.
– Мама, – говорит Ника, когда мы поднимаемся к маме в квартиру, – а правда, что тебе предложили работу в Петербурге? Про это тоже в новостях говорили.
Правда. И это значит, что Анна Петровна позаботилась не только о медийной поддержке, но и о том, чтобы наше будущее сотрудничество стало достоянием общественности. Теперь отступать некуда – вся страна знает о нашем новом проекте.
– Правда, – киваю я. – А вы хотели бы жить в Петербурге?
– А ты там будешь? – спрашивает Даниил.
– Буду.
– А дядя Максим?
– И дядя Максим тоже.
– Тогда хотим! – хором отвечают они.
Мама встречает нас в дверях с красными от слез глазами и широкой улыбкой.
– Внучки мои дорогие! – обнимает она детей. – Как я по вам скучала!
А потом, когда дети увлекаются просмотром новостных сюжетов о нас, тихо говорит мне:
– Знаешь, доченька, иногда справедливость все-таки торжествует. Медленно, с опозданием, но торжествует.
Она права. Сегодня утром я проснулась отстраненным от работы врачом с сомнительной репутацией, лишенным детей и будущего. А сейчас, к вечеру, я – признанный на всю страну специалист, мать, которая завтра официально вернет своих детей, и будущий руководитель сети клиник в Санкт-Петербурге.
Мосты в прошлое действительно сгорели. Но вместо них появилась новая дорога – широкая, светлая, ведущая к той жизни, о которой я даже не смела мечтать.
Глава 41
Глава 41
Судебное заседание назначено на десять утра, и я прихожу за полчаса до начала. В коридоре районного суда пахнет хлоркой и застарелым страхом – здесь решаются судьбы, рушатся семьи, делятся годы совместной жизни на "до" и "после". Сегодня моя очередь официально поставить точку в тринадцати годах брака.
Сижу на деревянной скамейке, перебираю в руках папку с документами. Справка о психическом здоровье от доктора Светлова, характеристики с работы, записи разговоров Павла и Вероники, которые собрала моя храбрая Ника. Арсенал доказательств того, что я вменяемая мать, способная воспитывать своих детей.
Дети остались дома с мамой – не хочу травмировать их присутствием на официальной процедуре развала семьи. Ника, конечно, настаивала пойти со мной, говорила, что готова "дать показания против папы", но я твердо отказалась. Достаточно того, что она уже сделала для нашей победы.
В половине десятого появляется Павел с адвокатом – незнакомым мужчиной в дорогом костюме. Павел выглядит усталым, постаревшим. За месяц, прошедший после телевизионных новостей о нашем "медицинском подвиге", его жизнь изменилась не в лучшую сторону. Налоговая проверка его компании вышла из стадии "плановой" в статус "углубленной", а несколько крупных клиентов расторгли контракты после публикаций о его "семейных проблемах".
Наши взгляды встречаются на секунду, но он сразу отворачивается. Некогда самоуверенный, властный мужчина теперь избегает прямого зрительного контакта с женщиной, которую пытался сломать.
Рядом со мной садится Сергей Леонидович, достает из портфеля стопку документов.
– Готовы? – спрашивает он тихо.
– Готова, – отвечаю, и удивляюсь собственному спокойствию. Месяц назад я дрожала от страха перед каждым судебным заседанием. Сегодня чувствую только усталость и желание закончить этот этап раз и навсегда.
– Дело Федоркова против Федорковой! – объявляет секретарь, и мы проходим в зал заседаний.
Судья Ковалевская выглядит строго, но справедливо. Она внимательно изучает представленные документы, периодически задавая уточняющие вопросы то нашей стороне, то адвокату Павла.
– Итак, – говорит она наконец, – рассматривается иск о расторжении брака и определении места жительства несовершеннолетних детей. Истец – Павел Андреевич Федорков, ответчик – Елена Викторовна Федоркова.
Адвокат Павла встает, начинает стандартную речь о "непреодолимых разногласиях" и "невозможности сохранения семьи". Но когда доходит до вопроса о детях, становится очевидно, что позиция кардинально изменилась.
– Мой клиент, – говорит адвокат, заметно нервничая, – учитывая изменившиеся обстоятельства и профессиональные успехи матери детей, не возражает против того, чтобы несовершеннолетние Николь и Даниил проживали с ответчиком.
Судья поднимает брови:
– Поясните, что вы имеете в виду под "изменившимися обстоятельствами"?
Адвокат мечется взглядом между Павлом и судьей. Очевидно, что объяснить истинные причины такой метаморфозы он не может. Нельзя же прямо сказать, что месяц назад клиент считал мать детей психически нестабильной, а сегодня внезапно "прозрел" только потому, что она стала медийной персоной.
– Истец полагает, – бормочет адвокат, – что мать лучше подготовлена к воспитанию детей в данный момент времени.
– В данный момент времени? – переспрашивает судья с нескрываемой иронией. – А месяц назад была не подготовлена? На основании чего делались подобные выводы?
Неловкое молчание. Павел сидит красный, как рак, явно понимая абсурдность ситуации. Его адвокат листает документы, пытаясь найти хоть какое-то разумное объяснение.
Встает Сергей Леонидович:
– Ваша честь, позвольте внести ясность. Месяц назад против моей подзащитной была организована кампания клеветы, основанная на подложных медицинских документах. Мы располагаем доказательствами того, что психиатрическое заключение о "неуравновешенном состоянии" Елены Викторовны было сфабриковано.
Он кладет на стол судьи справку о том, что врача Державина не существует, экспертное заключение о подделке документов, запись разговора Павла с Вероникой, где тот хвастается покупкой "липового психиатра".
Судья изучает документы, и на ее лице появляется выражение плохо скрываемого возмущения.
– Господин Федорков, – обращается она к Павлу, – вы хотите что-то сказать по поводу представленных доказательств?
Павел поднимается, но слова не идут. Что он может сказать? Что не он организовал подделку документов? Что запись с его голосом – тоже фальшивка?
– Я... – начинает он и замолкает.
– Садитесь, – строго говорит судья. – Суд переходит к оглашению решения.
Следующие пятнадцать минут она читает постановление, но я слушаю как сквозь вату. Главное я понимаю с первых слов: брак расторгается, дети остаются со мной, Павлу предоставляется право видеться с ними по выходным.
– Кроме того, – добавляет судья в конце, – материалы дела о фальсификации медицинских документов направляются в прокуратуру для решения вопроса о возбуждении уголовного дела.
Выходим из зала, и я чувствую странную пустоту. Не радость, не облегчение – просто пустоту. Тринадцать лет жизни официально закончились за полчаса судебного заседания.
– Поздравляю, – говорит Сергей Леонидович, пожимая мне руку. – Теперь вы свободная женщина и полноправная мать своих детей.
– Спасибо, – отвечаю механически. – За все. Без вас я бы не справилась.
Павел проходит мимо, не поднимая глаз. Его адвокат что-то быстро шепчет ему на ухо, но Павел только мотает головой. Наверняка обсуждают перспективы уголовного дела за подделку документов.
На улице встречаю Максима. Он ждет у входа в здание суда с букетом белых роз.
– Как все прошло? – спрашивает, протягивая цветы.
– Официально я больше не замужем, – говорю, принимая букет. – Дети остаются со мной. Через месяц суд по разделу имущества.
– А потом? – в его голосе звучит надежда.
– А потом мы едем в Санкт-Петербург, – улыбаюсь впервые за день. – Начинаем новую жизнь. Без лжи, без манипуляций, без страха за завтрашний день.
Он обнимает меня прямо посреди улицы, и я позволяю себе расслабиться в его объятиях. Впереди много работы – переезд, оформление документов на клиники, адаптация детей к новой школе. Но это приятные хлопоты, связанные с будущим, а не с болезненным прошлым.
– Дети уже собирают чемоданы, – смеюсь я сквозь слезы. – Ника составила список того, что хочет посмотреть в Петербурге, а Даниил спрашивает, будет ли в новой школе футбольная команда.
– Будет, – уверенно говорит Максим. – И музыкальная школа для Ники, и хорошие врачи в клинике, и парки для прогулок. Все будет хорошо, Лена. Лучше, чем мы можем себе представить.
Еду домой с ощущением, что закрылась не только судебная папка, но и целая эпоха жизни. Эпоха зависимости от чужого мнения, от чужих решений, от чужой лжи. Теперь я сама строю свою судьбу, сама выбираю, с кем делить будущее.
Дома меня встречают дети и мама. Ника внимательно смотрит на мое лицо, пытаясь понять результат по выражению.
– Ну что? – не выдерживает она. – Как прошло?
– Мы свободны, – говорю просто. – Официально. Теперь мы можем планировать переезд в Петербург не оглядываясь ни на кого.
Даниил подбегает, обнимает меня за пояс:
– А папа не будет больше забирать нас жить к себе?
– Не будет, солнышко. Теперь мы живем вместе всегда. А с папой будете видеться, когда сами захотите.
Мама накрывает праздничный стол, хотя никто особенно не голоден. Это больше символический жест – отметить конец старой жизни и начало новой.
– За будущее, – поднимает бокал сока Ника, по-взрослому серьезная. – За то, чтобы в нем не было места лжи.
– За будущее, – подхватываем мы все хором.
А вечером, когда дети ложатся спать, я долго сижу на кухне с мамой, пьем чай и планируем предстоящий переезд. Через месяц суд решит вопрос с разделом имущества, но я уже не переживаю по этому поводу. Павел может забрать дом, машину, все совместно нажитое – мне это больше не важно.
У меня есть главное: мои дети, новая работа, люди, которые меня поддерживают, и чистая совесть. Этого достаточно для счастья.
Мосты в прошлое действительно сгорели. Но пепелище стало фундаментом для чего-то нового, светлого, настоящего. И завтра мы начнем строить на этом фундаменте дом нашей новой семьи.
