Текст книги "Партизанская хроника"

Автор книги: Станислав Ваупшасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

Я задумался. Это могло оказаться и провокацией, они могли преподнести нам хорошую пилюлю. Но не подать им руку помощи было бы непростительно. Обсудив этот вопрос с Морозкиным, Воронянским и Тимчуком, решили выслать на место встречи отличившегося при взрыве эшелонов лейтенанта Цыганкова с шестьюдесятью партизанами, а для гарантии была послана вперед уже зарекомендовавшая себя разведчица Настя Богданова. Она должна была пройти по прилегающим к месту встречи деревням и, если обнаружит что-нибудь подозрительное, немедленно сигнализировать остальным.

Перед выходом мы сказали Цыганкову, чтобы в лагерь их не вел, а оставил в пяти километрах на противоположном берегу реки Илия.

Утром группа вернулась. Цыганков доложил, что задание выполнено. Тридцать восемь украинцев, захватив с собой немецкие автоматы и три ручных пулемета системы Дегтярева, расположились лагерем на берегу Илии.

– Все желают бороться с немцами, чтобы искупить свою вину, – закончил Цыганков.

Мы решили испытать их на боевых делах. Командовать ими назначили лейтенанта Цыганкова.

– Пристукнут они меня и сбегут, – пожал он плечами, но без возражений взял взрывчатку и ушел.

На другой день перешедшие на нашу сторону под руководством Цыганкова, подорвали два моста через Илию и разбили на шоссе автомашину с гитлеровцами…

В районе деревни Крещанка мы приняли четыре самолета. Последний самолет сильно опоздал, что вызвало большие затруднения с транспортировкой полученного груза. Нам пришлось идти на рассвете через крупный населенный пункт Крайск. Необычный груз на лошадях и появление самолетов привлекли внимание жителей, и кто-то, видимо, дал знать об этом в плещеницкий гарнизон. И все же каратели опоздали. Они прибыли в Крайск, когда партизаны были уже далеко.

Я сообщил в Москву, чтобы пока самолетов нам не посылали.

Немцев из Крайска, где они остановились, мы с Воронянским решили выгнать. Такое соседство нас не устраивало.

Вечером отряд «Мститель» подошел к Крайску, однако карателей там уже не было: они побоялись остаться на ночь.

Наутро немцы вновь прибыли в Крайск и начали укреплять стоявший на возвышенности, удобный для круговой стрельбы дом; за день работу не закончили и, чтобы партизаны не разрушили дом, поместили в нем на ночь учительницу, запретив ей уходить куда-либо. Ночью партизаны перенесли вещи учительницы к соседям, помогли укрыться ей самой, а дом подожгли.

С приемочной площадки пришли связные и доложили, что самолеты принимать там нельзя: по близлежащим деревням рыщут эсэсовцы и полицейские из долгиновского гарнизона.

Этот гарнизон стал для нас бельмом на глазу, и мы решили его разгромить. Долгиново – крупный населенный пункт и узел автомобильных дорог Вилейской области, которые позволяли гарнизону быть весьма оперативным в борьбе с партизанами. Весной 1942 года долгиновский гарнизон состоял из пятидесяти немцев и тридцати полицейских, имел фортификационные сооружения и дзоты, опутанные сетью проволочных заграждений.

5

В партизанской борьбе каждую операцию нужно продумывать до мельчайших деталей, вкладывать весь свой опыт, всю сообразительность, избегать боев на авось. Ведь у партизан зачастую не остается резервов, обычно бросается в бой все, что есть.

План разгрома долгиновского гарнизона мы с Луньковым, Морозкиным, Тимчуком и Воронянским разрабатывали несколько дней. Нам было ясно, что удержать Долгиново мы не в силах, поэтому ставили только две задачи – разгромить гарнизон и уничтожить маслобойный и кожевенный заводы. Я вызвал Жардецкого:

– В Долгиново не мог бы проникнуть?

– Это обязательно? – ответил своим обычным вопросом на вопрос Юлиан.

– Необходимо разведать, в каких домах расположены немцы и полицаи.

– Выходит, не обязательно, – улыбнулся Жардецкий. – Я это и так знаю.

С помощью Жардецкого мы составили план налета на Долгиново. Руководство операцией поручили начальнику штаба отряда «Мститель» Петру Серегину. На командира первой роты Антона Кирдуна возлагалась задача разбить гарнизон и полицейский участок. В помощь ему были выделены рота Чумакова и взвод Пичугина.

Серегин с помощниками разработал детали плана. Под вечер восемьдесят партизан выступили в поход. Путь был далек, около тридцати километров. Перед рассветом подошли к Долгинову. При переходе отряда через мост в местечке раздался одиночный выстрел.

– Неужто обнаружили? – заволновался Чумаков.

– Все равно возьмем, – успокоил его Серегин.

Партизаны Чумакова обрезали провода на телеграфных столбах и залегли. Кирдун подозвал командиров взводов своей роты.

– Командиру первого взвода Морозову приказываю окружить здание полицейского участка и уничтожить. После выполнения приказа прибыть ко мне на подкрепление.

Сам же Кирдун с одним взводом пошел к занятому гитлеровцами зданию.

Под покровом ночи партизаны бесшумно двигались к намеченным объектам. Подошли к казарме, огороженной тремя рядами колючей проволоки. Прислушались. Тишина.

Кирдун приказал:

– Первому отделению зайти справа к воротам, отрезать фашистам выход, второму отделению подойти к дверям. – Когда отделения собрались уходить, Кирдун добавил: – Дайте несколько очередей из автоматов по казарме с расчетом, чтобы немцы выскочили сюда, на нас, а мы тут их и положим…

Партизаны разошлись. Кирдун и командир взвода Копалев с третьим отделением подошли к забору. Кирдун приказал забросать окна гранатами.

Вдруг тишину разорвала пулеметная очередь: партизан обнаружили. Одиночный выстрел до этого был случайным.

– Ложись! – крикнул Кирдун.

Партизаны залегли. В это время посланные в обход отделения открыли с флангов сильный огонь. Враги растерялись, выбегали со двора и падали, скошенные партизанскими пулями. Партизаны плотным кольцом сжимали засевших в домах фашистов. Над головами свистели вражеские пули и мины, но они пока не причиняли партизанам вреда.

Бой затянулся. Связные докладывали: кончаются патроны.

Тогда Кирдун приказал:

– Гранаты к бою!

Силы фашистов ослабевали: раздавались только редкие одиночные выстрелы. Стены домов были испещрены осколками гранат и пулями. Оставшиеся в живых гитлеровцы, прикрываясь трупами, стреляли, не прицеливаясь.

– Эх, еще немного патронов – и покончили бы с гадами, – процедил сквозь зубы Кирдун, снял фуражку, вытер большой с глубокими залысинами лоб.

В это время к нему подполз связной и передал приказание Серегина: «Сниматься!» Стал слышен гул машин – это немцы спешили на выручку блокированному гарнизону.

Было уже четыре часа утра. Во всех домах поселка окна и двери раскрыты настежь, перепуганное население попряталось.

После длительной трескотни пулеметов и грохота разрывов вновь наступила тишина.

Подбежал Морозов, командир первого взвода, и отрапортовал.

– Товарищ командир, приказание выполнено – полицейский участок разбит, взяты трофеи: подводы с кожей, маслом, мукой.

– Потери? – спросил Антон Кирдун и бросился к подъехавшим подводам. В этой операции партизаны потеряли двух человек.

На горизонте голубоватого небосклона показалась красная кайма зари. В просыпавшемся лесу, еще погруженном в белесый туман, робко посвистывали птицы.

Возвратившись в отряд, Серегин и Кирдун немедленно доложили о проведенной операции.

– Передай, Антон, от имени командования всем бойцам и командирам благодарность за отличное выполнение операции, – сказал я.

Как позже выяснил Жардецкий, в Долгинове было убито девятнадцать эсэсовцев и двадцать два полицейских, около двадцати человек ранено.

Теперь мы в течение нескольких дней опять могли принимать самолеты на старой площадке, хотя стало ясно, что оккупанты не оставят нас в покое. Придется уходить из этого района.

В тот же день я сообщил в Москву о проведенной операции и дал координаты временной приемочной площадки, которую мы выбрали недалеко от лагеря. Москва обещала выслать самолеты.

Три или четыре ночи подряд на площадке зажигали костры и принимали груз.

Утром мы делили присланное так, чтобы в случае опасности партизаны могли все унести с собой, ничего не оставляя врагу.

Вечерело. Мы готовились к приему четвертого самолета. Ко мне подошел комиссар и, широко улыбаясь, сказал:

– Возвратился Мацкевич и знаешь кого привел?.. Меньшикова с разведчиками и делегатов от десяти партизанских отрядов.

– Наконец-то! – обрадованно воскликнул я.

Вместе с Тимчуком и Морозкиным я ушел в лагерь.

Пришедшие товарищи стояли в кругу партизан. Я подошел к Меньшикову. Его небритое, исхудавшее лицо было таким же строгим, так же колюче смотрели глубоко сидящие глаза.

Мы обнялись, затем я поздоровался с остальными.

– Рассказывай же! – подвел я его к поваленной сосне.

Сели, и из его рассказа я узнал…

Во время перехода железной дороги Минск – Москва у станции Жодино Меньшиков со своими разведчиками отошел к кладбищу, находившемуся по другую сторону железнодорожного полотна, и стал ждать отряд. Тут вспыхнула сильная перестрелка, и, зная конечные пункты маршрута, он решил не подвергать группу опасности, уйти.

Идти было трудно: местность болотистая. Переночевав в маленьком леске, группа двинулась дальше и к вечеру вышла к деревне Заручье. Здесь они достали продукты, наметили маршрут. Немного отдохнули и пошли опять. Меньшиков хотел быстрей дойти до деревни Островы Борисовского района: там он надеялся встретиться со мной. Однако, пройдя деревни Святое и Островы, разведчики никого из нас не встретили и остановились в лесу около Заболотья.

В деревне Стриево Меньшиков узнал от лесника, что в этом районе находится партизанский отряд. Начались поиски. Взяв проводника, разведчики побывали у озера Песочное, но, обшарив все вокруг, никого не нашли.

В деревне Маконь Меньшиков услышал о каком-то якобы действующем здесь партизанском отряде. Что-либо более определенное узнать не удалось. В деревне Слобода встретились с осевшим в деревне раненым красноармейцем, который имел связь с партизанами. Он сначала отнесся к Меньшикову с подозрением, затем, убедившись, что это действительно свои, пообещал привести партизан. Место встречи назначили в лесу.

Неожиданно со всех сторон группу Меньшикова окружили вооруженные люди. Звездочек на головных уборах у них не было.

– К оружию! – крикнул Меньшиков.

Разведчики мгновенно приготовились к обороне.

– Не стреляйте! – крикнул неизвестным Меньшиков. – Кто вы такие?

– Партизаны отряда Сацункевича.

– Ну, и мы партизаны, – ответил Меньшиков.

Группы осторожно сблизились. Познакомились.

Отряд Сацункевича был создан недавно и насчитывал всего двадцать человек. Партизаны, поначалу недоверчиво поглядывавшие на висевшие у разведчиков немецкие маузеры, вскоре с увлечением слушали рассказы о Москве, о фронте, о жизни в тылу. А утром отряд Сацункевича совместно с группой Меньшикова разгромил полицейский участок и маслозавод в Клейниках.

Находясь в отряде Сацункевича, Меньшиков с помощью его партизан искал нас и почти в каждом районе находил мелкие группы.

17 мая разведчики Сацункевича натолкнулись на партизан Николая Дербана и рассказали им о десантниках из Москвы. Эта радостная весть пронеслась по лесам. Многие патриоты и группы стремились встретиться с москвичами.

Для установления связи Меньшиков выслал в деревню Шеремец Березинского района Малева и Назарова. Там они с помощью связного Карповича встретились с командиром отряда Кусковым. Этот отряд, насчитывавший около тридцати человек, собирался уходить за фронт.

– Когда рассчитываете до фронта добраться? – как бы между прочим спросил Меньшиков.

– За месяц дойдем, – ответил Кусков. – Там придется дней десять возле фронта покрутиться, найти место, чтобы проскочить… В общем, месяца через полтора будем у своих…

– Та-ак, – медленно, словно соображая вслух, протянул Меньшиков. – Тридцати бойцам нужно полтора месяца, чтобы фронт перейти. При переходе человек десять потеряете… Ведь нас с той стороны армейские разведчики проводили, а с этой некому помочь будет… А вот, скажем, наш отряд потерял за полтора месяца двух человек, уничтожил больше сотни фашистов, подорвал несколько эшелонов. Что скажете на это?..

В конце концов Кусков согласился, что его отряду целесообразнее остаться и бить врага в тылу. Были созданы партийная и комсомольская организации, выделена инициативная группа для образования нового отряда во главе с Бережным.

Усилиями Меньшикова и Сацункевича организовали еще одну инициативную группу во главе с Василием Дерюгой.

В Червенском районе действовали группы Кузнецова в тринадцать человек и Иваненко («Лихого») из двадцати трех человек. В этих группах разведчики Малев и Назаров рассказали о задачах партизанской борьбы и структуре партизанского отряда.

На совещания командиров и комиссаров, созванные Меньшиковым в Смолевичском, Червенском и Березинском районах, прибыли наши связные Мацкевич, Чернов и другие.

Меньшиков дал указания об оформлении партийных организаций и особых отделов.

Старший лейтенант Меньшиков был человеком опытным, обстрелянным, понюхавшим пороху еще в тридцатые годы на Дальнем Востоке. Командир-пограничник, награжденный еще тогда орденом боевого Красного Знамени, он пользовался большим авторитетом за решительность, смелость и инициативу. Дмитрий Александрович умел принимать самостоятельные решения, проявлял разумную инициативу.

Мацкевич рассказал делегатам о нашем отряде и о том, что при нас работает уполномоченный Минского подпольного обкома партии Ясинович. Меньшиков предложил направить для связи с нами делегатов от отрядов.

И вот делегаты у нас в отряде. Они рассказали, что в мае 1942 года в Минске стала выходить подпольная большевистская газета «Звязда». Чтобы установить, кто и где выпускает газету, гитлеровцы пообещали вознаграждение в пятьдесят тысяч марок. Но газета выходит и распространяется все шире.

Денисевич, Кишко и другие возвратившиеся товарищи проделали немалую работу по установлению связей с местными партийными и комсомольскими организациями.

Розум был вторично ранен в Смолевичском районе и пока остался в отряде Сацункевича.

Возле костра я нашел Мацкевича. Он беседовал с партизанами.

– Спасибо, дружище, за отличное выполнение задачи. – Я крепко пожал ему руку.

– Служу Советскому Союзу! – четко ответил Мацкевич. Затем познакомил меня с делегатами от партизанских отрядов.

Стемнело. Партизаны не уходили на отдых. Делегаты расспрашивали про Москву и, когда узнали, что сегодня прилетит самолет, захотели участвовать в его приеме.

Они с радостью, несмотря на усталость, помогали нести тяжелые мешки, сброшенные на парашютах.

18 июня 1942 года кроме делегатов от десяти отрядов, приведенных Меньшиковым, прибыли делегаты от отрядов «Борьба», «Мститель» и других. Мы с комиссаром рассказали, как лучше организовать борьбу с оккупантами, как сотрудничать с местным населением, постарались охарактеризовать положение на фронтах и передали первомайский приказ Верховного Главнокомандующего.

По предложению делегатов для координации действий партизанских отрядов в Минской северо-восточной зоне было решено выбрать пять человек – партизанский Военный совет. Председателем совета избрали меня, заместителем – Воронянского и членами – Тимчука, Долганова и Ясиновича.

Здесь же, на совещании создали комиссию для выработки текста партизанской присяги. В нее вошли Тимчук, Воронянский и Морозкин; присвоили отрядам названия и наметили сектор действия каждого отряда.

Делегаты совещания отчитались о проделанной работе. Эти отчеты являлись как бы школой боевого опыта.

Приняли решение усилить диверсии на железных и шоссейных дорогах, уничтожать гарнизоны противника в районах.

Два дня длилось совещание. К концу совещания комиссия по выработке текста присяги закончила работу. Делегаты стоя выслушали присягу:

«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в отряд красных партизан для активной борьбы с заклятым врагом нашей Родины, перед лицом народа и Советского правительства даю следующие обязательства: за свою социалистическую Родину, за пролитую кровь нашего народа, за матерей и отцов, жен и детей, братьев и сестер, убитых и замученных фашистскими палачами, бить врага всюду и не жалеть своих сил, а если потребуется, то и своей жизни, быть преданным партии и правительству, быть смелым, решительным, честным, дисциплинированным, революционно-бдительным; хранить военную тайну; беспрекословно выполнять все приказы командиров и политработников. Клянусь, что буду биться до полного разгрома врага, с какими бы трудностями и лишениями на этом пути я ни встретился.

И если я отступлю от своего обещания, пусть меня покарает суровая рука революционного закона».

Члены партизанского Военного совета первыми приняли присягу. Затем делегаты вдохновенно спели «Интернационал».

Так по инициативе с мест состоялась первая партизанская конференция, обсудившая ближайшие задачи отрядов и групп, создавшая координационный орган для общего руководства партизанским движением в обширной зоне. Здесь же одному из первых отрядов, которым командовал Николай Прокофьевич Покровский присвоили название «Беларусь», отряду И. Л. Сацункевича – «Разгром», отряду Т. И. Кускова – «Непобедимый», отряду Иваненко – имени газеты «Правда», отряду Н. Л. Дербана – «Большевик». Вновь созданный отряд Бережного получил имя «Комсомолец», отряд В. К. Дерюги – «Коммунист».

Свою задачу командование нашего отряда видело в том, чтобы помочь местным коммунистам и беспартийным патриотам правильно использовать свои силы в развернувшейся борьбе против немецко-фашистских захватчиков, постоянно наносить ощутимые удары по врагу. Нам очень важно было также установить тесную связь с местными партизанами.

После конференции все делегаты двинулись в обратный путь – в свои отряды. Для практической помощи командирам и комиссарам, местным коммунистам, находившимся на нелегальном положении, в Смолевичский, Березинский и Червенский районы снова направили Д. А. Меньшикова. Вместе с ним пошли политрук А. Г. Николаев, старший лейтенант А. С. Кирдун и бойцы Н. Н. Денисевич и Л. Кишко.

Делегатам мы выдали тол, патроны и свежие газеты. Провожать их вышли в полном составе отряды наш и Воронянского.

Следуя нашему примеру, в зоне червенских и смолевичских лесов, по предложению Меньшикова, также создали партизанский Военный совет. Председателем избрали Сацункевича, членами – Кускова и Дербана.

Группа Меньшикова, разбившись по отрядам, неутомимо готовила новые и новые диверсионные группы. Теперь все чаще вокруг Минска летели под откос эшелоны, взрывались автомашины гитлеровцев.

С задания вернулась группа Ивана Любимова.

– Ну как? – бросились к нему остававшиеся в лагере партизаны.

– Неплохо! – улыбнулся Любимов. – Работали в том месте, где ранили Карла Антоновича. Паровоз и восемнадцать вагонов разлетелись вдребезги.

– Наши все целы?

– Все, – сказал Любимов.

Добрицгофер посмотрел на свои ноги. Взглянул и я. Его большущие сапоги совсем развалились.

– Не беспокойся, Карл Антонович, пока ты ходил, ребята в Долгинове побывали, привезли хорошую кожу. Вот и сошьем сапоги.

– Неужели? – обрадовался Добрицгофер. – А то я уже начал придумывать способы наращения на ступнях тройного слоя собственной кожи.

В лагере снова появился Юлиан Жардецкий. Несколько дней назад он узнал, что в Плещеницы иногда приезжает палач белорусского народа Вильгельм Кубе, и мы посылали его установить дни приезда Кубе в этот районный центр.

Юлиан присел и закурил.

– Ну, чего молчишь? – не выдержал я.

– Серьезное дело. Я заходил к самому бургомистру… Обожди, как его фамилия? – сдвинул брови Юлиан. – Юда… Юди… Ох, Юдин. Раньше, говорят, незлой человек был. Так вот, прихожу к нему в кабинет. Посмотрел он на меня и спрашивает: «Что ты хочешь?» – «Хочу поговорить с тобой, но так, чтобы только твои уши слышали». – «Говори», – согласился он и этак тихонько пальцами по столу постукивает, волнуется, видать. Я сказал, что прислан штабом партизанского отряда. Он побледнел, но быстро взял себя в руки: «Что ты от меня хочешь?» – «Я рядовой, а с тобой хотят поговорить мои командиры, – отвечаю я. – Где мы можем встретиться?»

Юдин согласился встретиться с вами в лесу около деревни Валентиново… Хорошо ли? – закончил Юлиан.

– Пока не знаю, – ответил я. – Зачем ты рисковал?

– А без риска ничего не добьется. Я предупредил Юдина, что, если он подставит нам ногу, мы везде его найдем. В следующую пятницу он ждет нас.

Я подсчитал дни и сказал:

– На встречу мы пойдем, но больше в такие сети не лезь, а то и не заметим, как нам пришьют хвост, а потом и голову снимут. Надо выбирать, с кем устанавливать связи.

Времени до пятницы еще много, и мы с комиссаром начали обдумывать, как нам быть. Деревня Валентиново находилась от лагеря всего в двух километрах. Юдин мог догадаться о близости лагеря, мог привести с собой карателей. Проанализировав все обстоятельства, мы все-таки решили выйти на встречу.

С утра в условленное место мы выслали разведчиков, а вечером, взяв Жардецкого, Карла Антоновича и пять автоматчиков, я пошел сам. Разведчики доложили, что в течение всего дня они ничего подозрительного не заметили. Мы залегли на опушке леса, стали ждать.

Через некоторое время увидели приближающихся разведчиков. С ними шел незнакомый человек.

Представляясь, он неразборчиво назвал фамилию. В сумраке я не мог разглядеть его лица, затемненного широкополой шляпой, и решил пойти на маленькую хитрость. Достав папиросы, предложил ему и Жардецкому закурить. Огонек выхватил из темноты чисто выбритое лицо, острые, колючие глаза, смотревшие из-под тонких черных бровей.

– Вас я не знаю… Где Юдин? – спросил Жардецкий.

– У него не было свободного времени, и он вместо себя прислал меня. Я работаю в земотделе, – услышал я глухой голос.

– Прислал? – переспросил я. – А к кому вы пришли, знаете?

– К партизанам, – пожал плечами неизвестный. – Я, как и Юдин, не хочу работать на немцев. Пошел, ибо не было выхода…

Я решил задать ему вопрос, к которому он не мог быть подготовлен.

– Немцы из Минска часто приезжают?

– Приезжают, но незначительные лица… – несколько растерявшись, промямлил он.

– Когда они собираются вновь побывать?

– Они нам заранее не сообщают.

Я слышал его учащенное дыхание.

– Чем вы можете помочь партизанам?

Он быстро задал встречный вопрос, очевидно, заранее обдуманный:

– А много вас?

– Спросите долгиновского коменданта, у него была возможность подсчитать, – вмешался в разговор Юлиан Жардецкий.

Я незаметно наступил ему на ногу: «Молчи». Затем обратился к пришедшему:

– Вы спрашиваете, сколько нас… Могу ответить – весь народ, не считая предателей.

– Скажите, что нужно, мы сделаем. Скажите, где ваш лагерь, мы прямо к вам придем, – поспешил оправдаться незнакомец.

– Спасибо, это лишнее. Мы знаем, где живет мать Юдина, через нее передадим письмо бургомистру… А теперь все, можете идти, – закончил я.

– Шпион! Что Юдин-иудин, что этот… Оба иуды!.. Обоих нужно повесить на сухой осине, – зло проговорил Жардецкий.

– Типичный, изворотливый фашист! – добавил Карл Антонович.

«Вероятно, – подумал я. – И все-таки надо попробовать, нет ли возможности проникнуть в лагерь врага».

Мы отправились обратно.

Долго думали с Морозкиным, Воронянским и Тимчуком: писать бургомистру письмо или нет. Наконец решили написать.

С Жардецким отправили письмо матери Юдина. В нем мы писали о том, что если ее сын окажет нам действенную помощь, то получит прощение народа.

В лагере приняли меры предосторожности: подальше от лагеря выставили секретные дозоры. Если шпион приведет карателей, сумеем встретить их как следует.

Ночь прошла спокойно, остальные дни – так же. На задания по-прежнему выходили диверсионные группы подрывников. Хорошо воевали и перешедшие на нашу сторону из «украинского» батальона. Они пустили под откос два эшелона, сожгли несколько мостов, уничтожили две автомашины с гитлеровцами.

СД и армейская разведка «Абвер» усиленно выслеживали партизан. Наши разведчики то и дело доносили, что в деревнях появляются незнакомые люди, которые допытываются, как попасть к партизанам.

Жардецкий несколько раз ходил к матери Юдина, но от бургомистра все еще не было ответа. Обстановка становилась все более напряженной. Мы готовились уйти из этого района, да обстоятельства не позволяли. Я ждал Меньшикова и делегатов, которые должны были прибыть на второе совещание.

14 июля начали собираться делегаты.

Самую большую группу привел Константин Сермяжко, партизан отряда «Непобедимый». Мы уже слышали о нем много хорошего. Он имел на своем счету четыре спущенных эшелона. Мы знали и о том, что, когда в отряде не стало тола, Сермяжко не опустил руки, разыскал несколько неразорвавшихся авиабомб, выплавил из них тол и опять принялся подрывать эшелоны…

Из-под военной фуражки на меня смотрели пристальные, пытливые глаза. Я невольно задержал взгляд на крупных, немного резких, но правильных чертах худощавого, энергичного лица.

– Подрывник Константин Сермяжко, – представился он. Голос громкий, очень отчетливый. Я пожал ему руку.

– Кажется, кроме своих партизан, вы еще кого-то привели?

– Птичка попалась, в деревне Сухой Остров поймали. Зашли в деревню; хозяин, у которого мы остановились, рассказал, что появился новый человек, который хочет встретиться с партизанами… Вот я и привел его к вам. Недалеко от лагеря «наш друг» пытался бежать. «Чего ты удираешь?» – спросил я. Он растерялся, затем, стараясь казаться спокойным, ответил: «Думал, что вы не партизаны, боялся провокации». Прошли с километр, он опять, как заяц, в кусты прыгнул – и опять не вышло у него. Тут уж связали ему руки… Поговорите с ним, может, и не враг, но, думаю, порядочному человеку от партизан незачем бежать, – закончил Константин.

Я подошел к задержанному – коренастому, несколько рыхлому, с толстой короткой шеей человеку. Он исподлобья взглянул на меня и сейчас же опустил глаза. Из-под пиджака выглядывала холщовая рубашка, на ногах блестели галоши. На первый взгляд, это был обычный деревенский парень.

– Развяжите руки, – сказал я партизанам. Они немедленно выполнили приказание. Задержанный тряхнул затекшими руками, смахнул с лица комаров и, поняв, что я командир, шагнул ко мне.

– Почему мне связали руки? Ведь я советский человек и хочу бороться с оккупантами.

Я посмотрел ему в лицо.

– Почему пытались бежать?

Он смотрел куда-то поверх моей головы.

– Сначала думал, что не партизаны, а провокаторы, полицаи, – заученно проговорил он, все так же не глядя мне в глаза.

Я начал расспрашивать. Он твердил, что был в плену и вот уже два месяца как бежал.

– В каком лагере были?

– В Минске.

– После побега где скрывались? – задавал я вопросы.

– Сначала в лесу, потом в деревнях Радевичи, Ейпаравичи, последнее время жил в деревне Сухой Остров. Здесь и встретился с вашими партизанами, – без запинки рассказывал он.

Вопрос сложный: может, на самом деле честный человек, хочет бороться с фашистами?.. «Что делать?» – думал я.

В это время мимо проходила Настя с выстиранным бельем в руках. Увидев нас, она остановилась, взглянула на меня, потом на задержанного, подошла ближе.

– Честное слово, тот самый! – прошептала она.

Задержанный отвернулся.

– Кто? – поинтересовался я.

– Тот, который у меня по дороге в Минск документы проверял.

– Это точно? – переспросил я.

– Дайте еще раз взглянуть на него, – она посмотрела на задержанного и спросила: – Узнаешь меня?

– Нет… нет! – задрожал задержанный, поняв, что его карты раскрыты.

– Он! Честное слово! – уверенно сказала Настя.

Я посмотрел на шпиона.

– Зачем сюда пришел?

Он молчал, я повторил вопрос. Автоматчики взяли оружие наизготовку.

– Отпустите меня, я не виновен… Отпустите, я искуплю свою вину, – запричитал предатель.

– Кто тебя послал в этот район?

– Минское СД, – выдавил он.

– С каким заданием?

– Я должен был следить по деревням, к кому приходят партизаны, разведать их лагерь и какие у них силы.

– Много сведений передал минскому СД?

– Еще ничего… Я только начал… Я не виновен, простите меня, – захныкал шпион.

– Куда должен был передавать сведения?

– В Логойск, начальнику гарнизона… Но я еще ничего не сообщил… Отпустите меня.

Я расспрашивал шпиона о том, кто является начальником гарнизона в Логойске, сколько там эсэсовцев и полицейских, чем они вооружены. Шпион, надеясь спасти свою шкуру, подробно отвечал на вопросы. Я записал его показания, потом привел шпиона к штабной палатке. Подошли вызванные Воронянский и Тимчук.

– Вот кого прислало нам минское СД, – показал я на шпиона. – Что с ним делать будем?

– Расстрелять предателя, – сказал Воронянский.

Услышав это, шпион неожиданно рванулся и бросился в кусты, но сильный удар прикладом в плечо повалил его на землю.

Приговор был приведен в исполнение. На другой день встали до восхода солнца. Делегатов собралось много, прибыли представители от двадцати грех отрядов. Начиная совещание, я сообщил, что по решению Центрального Комитета партии и Государственного Комитета Обороны в Москве 30 мая 1942 года создан Центральный штаб партизанского движения во главе с Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко, первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии. В ответ послышалось громкое «ура!».

Чувства партизан мне были понятны. Для них, много месяцев оторванных от родных мест и Большой земли, создание Центрального штаба означало не просто организационное мероприятие, а признание того непреложного факта, что партизаны находятся в одном боевом строю с военнослужащими Красной Армии. Отсюда и та окрыленность, которую испытывали мои товарищи.

Мы подсчитали наши силы в северной зоне Минской области. Оказалось более трех с половиной тысяч партизан. Они уже наводили ужас на оккупантов. Однако еще не все отряды были хорошо организованы. Одни наносили чувствительные удары врагу, другие только вступали в борьбу. Но всем им не хватало опыта и оружия.

Члены партизанского Военного совета выслушали сообщения делегатов о нуждах отрядов. Делегаты в большинстве своем были помощниками командиров или руководителями диверсионных групп, поэтому хорошо знали, чего не хватает в отрядах.

В день прихода делегатов нами был принят четвертый самолет из Москвы.

Начальник штаба отряда Луньков выдал каждой делегации по двадцать пять килограммов тола и патроны, Морозкин снабдил литературой. Здесь были свежие номера «Правды», «Красной звезды», «Комсомольской правды», книги о героических подвигах советских воинов на фронте. И надо было видеть, как осторожно и бережно делегаты укладывали литературу в вещевые мешки.

Константин Сермяжко жадно смотрел на оставшуюся литературу.

– Дайте еще, – не вытерпев, попросил он, – нам она дороже хлеба.

– И так много набрали, не донесете, – возразил комиссар.