Текст книги "Партизанская хроника"

Автор книги: Станислав Ваупшасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

Я отправил обстоятельную радиограмму в Москву о действиях белорусских националистов, потом навестил Сороку и Мотевосяна.

– Одновременно с разъяснительной работой надо усилить боевые операции, – сказал Сорока. – Мы должны показать нашу мощь, чтобы вести о наших делах далеко разнеслись.

Было уже отпечатано немалое количество воззваний. Разведчики и связные, уходя в поход, брали воззвания с собой. Был дан строгий приказ понапрасну их не расходовать, чтобы они распространялись в тех населенных пунктах, где редко бывают партизаны.

Из Москвы была получена радиограмма, одобряющая наши действия. Нам предлагалось проникнуть в штаб «корпуса самообороны» и разрушить его изнутри. Москва запрашивала также, не нуждаемся ли мы в боеприпасах.

Через несколько дней в десяти километрах от лагеря, близ деревни Борки, мы приняли два самолета. Москва прислала нам взрывчатку, патроны, гранаты, два миномета и – чего мы совсем не ожидали – много маскхалатов, военных полушубков и тридцать пар лыж.

Большинство наших партизан было плохо одето, и поэтому я очень обрадовался, когда из мешков стали доставать белые полушубки.

– Партия о нас заботится, как о сынах, – прошептал Коско.

В тот же день получили радиограмму из Москвы, где предлагалось отправить в Москву комиссара и секретаря парторганизации для доклада о результатах нашей работы.

Начали подготавливать материалы для отчета. Два дня напряженной работы – и вот все документы, которые могут интересовать Центральный штаб партизанского движения и военное командование, собраны и упакованы. Хотя документы брали самые важные, получилась изрядная ноша.

Морозкин и Кухаренок готовились к походу. Им предстоял далекий путь: группа наших партизан будет сопровождать их до лагеря Воронянского, откуда они пойдут через другие партизанские отряды в прифронтовую полосу. Оттуда – на самолете…

– Выбирай, кто тебя будет сопровождать, – предложил я Морозкину.

– Возьму Любимова, с ним везде пройдем, – грустно улыбнулся комиссар. – Только бы отпустили поскорее обратно…

Любимову была выделена группа автоматчиков в двадцать пять человек. Вместе с ними до железной дороги Минск – Москва пойдет также Сермяжко с группой подрывников.

Наконец последние приготовления закончены. Отряд выстроился для проводов комиссара, Георгий Семенович Морозкин тепло попрощался с каждым партизаном. Было заметно, как у него вздрагивают губы.

– Ты радируй, чтобы поскорее меня обратно отправили, – говорил он мне.

Нелегко было расставаться с комиссаром. Сколько тяжелых и радостных часов мы пережили вместе.

Молча обнялись, расцеловались.

8

Разведчики и связные сообщали, что в ближайшие гарнизоны прибыли новые подразделения. Было ясно: готовится новая карательная экспедиция.

Посоветовавшись с командирами соседних отрядов Сорокой и Мотевосяном, мы решили встретить врага на месте. Начали готовиться к обороне, расчистили окопы, расширили минное поле.

В эти дни Василиса Гуринович передала через Хадыку письмо заместителя начальника штаба «корпуса самообороны»; он просил встретиться с нами и обсудить важные вопросы. Место встречи – деревня Пережир, в доме самой Василисы Васильевны. «Женщина с ума сошла, – подумал я. – У себя принимать таких типов!..»

Письмо было написано грамотно, красивым твердым почерком. Я показал его Кускову, Лунькову и Сороке.

– Может быть, провокация…

– Что ж… Нам не впервой. И с открытыми врагами, и с провокаторами, – ответил начальник штаба.

– Да! Нельзя отказываться от малейшей возможности ослабить врага.

Автор письма ставил условие, чтобы с обеих сторон было не больше, чем по пятнадцати вооруженных человек.

Мы решили заранее выслать в район деревни Пережир сильную группу партизан. Я вызвал Усольцева:

– Возможно, это и провокация, но мы все-таки пойдем на встречу. Подбери крепких ребят.

Встреча должна была состояться 20 января в десять часов вечера. Времени оставалось немного. Усольцев отобрал тридцать автоматчиков и десять пулеметчиков. Сорока также взял двадцать автоматчиков. Партизан одели в лучшее обмундирование: в белые полушубки и чистые маскхалаты. Подготовили пятнадцать подвод.

Вечером 18 января двинулись в путь и к рассвету 19 января прибыли в район встречи. Произвели разведку местности, выставили скрытые посты наблюдения, заняли оборону. Усольцеву был дан строгий приказ: в случае, если на дороге покажется больше пятнадцати человек, открывать огонь без предупреждения.

С наступлением темноты Луньков, Сорока, Карл Антонович, Малев, Назаров, Денисевич и я пошли в дом к Василисе Васильевне.

– Это вы придумали, Василиса Васильевна? – перешагнув порог, строго спросил я.

– Что такое? – улыбнулась она.

– Приглашаете в свой дом всяких… Можно было и в другом месте встретиться…

– Я понимаю ваши опасения, – сказала хозяйка. – Но я уверена, что это не провокация.

Стали ждать. Скоро во двор въехало двое саней. Из одних выскочил военный и легкой походкой направился к дому. Когда он вошел в комнату, я увидел высокого, с правильными чертами лица мужчину.

– Вы подполковник Градов? – спокойно спросил он.

– Да, я. А вы кто?

– Моя фамилия вам ничего не скажет. Но как вы знаете из письма, я заместитель начальника штаба так называемого «корпуса самообороны». Называйте меня просто майором Евгением.

– Можно и так, – согласился я и пригласил: – Разденьтесь, побеседуем.

– Видел ваших партизан во дворе, прекрасно выглядят. А нам говорят, что вы оборванцы, обросшие… – не зная с чего начать, заметил Евгений.

– А вы верите фашистской пропаганде и геббельсовской брехне? – улыбнулся Луньков.

Майор тяжело вздохнул.

– Когда попали в плен? – спросил я.

– Прошлым летом.

– С оружием в руках?

Задав этот вопрос, я ожидал, что он возразит: «Нет, меня взяли тяжелораненым…» Однако Евгений ответил:

– Да, с оружием. Но до этого расстрелял все патроны. И был один…

Мне понравилась его откровенность.

– Ладно, – сказал я. – О плене – особый разговор. Но почему вы надели гитлеровскую форму, почему пошли к ним служить? Немецкие оккупанты временные «гости» на нашей земле. Настанет день, когда Красная Армия вконец разобьет немецко-фашистские войска. Измену Родина не простит. Вам придется строго ответить за свои поступки.

Майор побледнел и сказал:

– Сейчас мне трудно оправдываться… Да, я смалодушничал. Но предателем не стал. И вину свою искуплю…

Помолчав, он продолжал:

– Оккупанты нам не доверяют. Следят, подстерегают… У нас в корпусе есть нелегальная организация. В ней тринадцать офицеров. Настроены так же, как и я…

– Чем вы можете помочь партизанам? – прямо спросил я.

– Я штабной офицер, и, мне кажется, не нужно объяснять вам мои возможности.

– Значит, приказы, циркуляры, дислокация подразделений вам известны? – спросил Луньков.

Майор утвердительно кивнул.

– Про замыслы оккупантов можете заранее узнавать? – спросил я.

– Иногда узнаем. Сам Кубе вызывал два раза на инструктаж.

– Расскажите о работе корпуса, – попросил я его.

Майор положил на стол планшетку и достал бумаги.

– Здесь копии, – пояснил он и отдал нам приказы, списки личного состава, дислокацию подразделений. Потом спросил: – Что еще нужно?

– Пока оставайтесь на своем месте, будете получать от нас указания, – ответил я.

Майор замолчал, погрузился в раздумье. Потом резко поднял голову.

– Если я сегодня передам вам со всем оружием одно подразделение, вы их не расстреляете?

– Послушайте, майор, – я положил ему руку на плечо. – Неужели фашистская пропаганда так быстро засорила ваши мозги? Какой разговор может быть о расстреле?

– Тяжело, когда нет под ногами опоры, – вздохнул Евгений. – Я хочу вам верить и прошу, чтобы верили и мне.

– Где стоит подразделение? – спросил Сорока.

– В местечке Дукора. Подразделение насчитывает пятьдесят пять человек.

– А как вы его думаете передать?

– Офицер подразделения состоит в нашей организации. Мы выведем солдат якобы для инспекторского осмотра. В дальнейшем действуйте сами.

Я задумался. «Самооборонцы» как солдаты нам были не нужны; тем более, что мы ожидали карательную экспедицию противника. Но, с другой стороны, переход целого подразделения к партизанам окажет сильнейшее влияние на остальных «самооборонцев».

– Как вы думаете? – спросил я товарищей.

– Если майор честно хочет нам помочь, стоит рискнуть, – ответил Луньков.

– Здесь нет никакого риска, – покраснев, твердо сказал Евгений.

– Едем! Готовь партизан, – обратился я к начальнику штаба.

Опасаясь нарваться на засаду немцев, решили ехать прямо по полям, минуя дороги. Майор сел в мои сани, а его провожатые поехали впереди.

– А как ваши спутники, не выдадут? – спросил я.

– Свои люди. Хотят уйти к партизанам, но вы их пока не принимайте. Если я вернусь без них, на меня падет подозрение, – проговорил майор.

– Понимаю, – согласился я.

Не доезжая Дукоры, остановились. Мы отошли к кладбищу, а майор взял из своих трех провожатых и направился в местечко. Один из них должен был дать нам сигнал, когда можно будет идти в местечко. За кладбищем оставили лошадей. Усольцев занял оборону.

Начало светать. Из местечка, махая шапкой, бежал посыльный. Мы поднялись.

– Вы, товарищ командир, идите сзади. Черт знает, что они задумали, – сказал Усольцев и с пулеметчиками выскочил вперед.

Вот наконец и школа. Во дворе, занесенном снегом, по двое выстроены «самооборонцы» в черных шинелях. Вдоль шеренги прохаживались майор и еще один офицер.

– Смирно! – подал команду майор.

Солдаты удивленно смотрели на наших пулеметчиков, одетых в белые полушубки с красными звездочками на шапках. Офицер отдал мне честь.

– Вольно! – Я обернулся к солдатам. – Знаете, кто мы? Партизаны.

Солдаты не двигались.

– Мы знаем, – продолжал я, – как вы попали в хитро сплетенные сети противника. Многие из вас стыдятся своей фашистской формы, хотят вернуться в строй советских бойцов. Правильно я говорю?

– Правильно, – раздались робкие голоса.

– Так вот. Поверните оружие против оккупантов, и тогда вам прямой путь к нам, к партизанам. Пойдете?

– Пойдем, – уже смелее ответили «самооборонцы».

– Теперь можете разойтись, только не уходите со двора, – предупредил я их и обратился к офицеру: – Солдаты завтракали?

– Еще нет.

– Тогда пусть завтракают, а мы поговорим.

Офицер сейчас же распорядился, и мы вошли в дом.

– Что мне теперь делать? – волнуясь, спросил офицер.

– Выбирайте, – сказал я.

– Как выбирайте? – не понял он.

– Или ведите солдат против оккупантов, или они бросят вас и ваших солдат на советских патриотов.

Офицер показал нам склад оружия, амуниции и продовольствия. Во дворе «самооборонцы» разговаривали с партизанами.

Луньков отозвал меня в сторону и спросил:

– А мы оружие теперь им отдадим?

– Я думаю, что опасности нет. Каждому по пять патронов и винтовку, но все пулеметы и гранаты заберем пока себе.

– Ясно! – кивнул начальник штаба.

Офицер вышел укладывать имущество в сани. Возле оружия стояли Добрицгофер и Денисевич, они раздавали винтовки «самооборонцам». Луньков, Сорока и я разговаривали с майором.

– Вы надеетесь еще попасть к Кубе? – спросил я майора.

– Думаю, что да.

– Белорусский народ вынес ему приговор, который привести в исполнение должны мы, партизаны. Нужно точно узнать, где и когда бывает Кубе.

– Если доведется мне его увидеть, живым он не останется. – Глаза майора сверкнули ненавистью. – Как передавать вам сведения? – уже спокойно спросил он.

– Через ту же женщину. Ведите себя осторожно, – ответил я и как бы невзначай спросил: – Вы знаете полковника Соболенко?

– Конечно, – встрепенулся майор.

– Он, кажется, работает в отделе пропаганды. Хорошо бы устроить так, чтобы о переходе этого гарнизона узнали все солдаты корпуса.

Майор распростился и уехал. На дворе «самооборонцы» уже укладывали в партизанские сани запасы продовольствия и боеприпасы.

– Опять будем среди своих, – говорил маленький, с веснушчатым лицом «самооборонец». – Раньше народу в глаза смотреть не смел, когда ходил по деревням… Ночью меня с кровати стянули, нужно было под дулом автомата выбирать: или в Германию, или в этот корпус. Выбрал последнее, все ближе к вам.

– Выходит, сначала оккупанты стянули тебя с кровати, а теперь мы, партизаны, – весело смеялся Анатолий Чернов.

– Но сейчас я по-настоящему проснулся, – уверенно сказал веснушчатый паренек.

– Правильно говоришь. Если еще раз схватят фашисты, то уж по головке не погладят.

– Знаю, товарищ партизан. – «Самооборонец» от холода начал притопывать своими полуботинками.

Мы смотрели на «самооборонцев». В большинстве это были молодые ребята. Одеты очень плохо: стоял мороз тридцать градусов, а они в шинелишках и полуботинках.

– Не замерзнете? Дорога далекая, – заговорил я с одним.

– Бегом побежим, если замерзнем. Важно, что вырвались от фашистов, остальное чепуха, – бодро ответил тот.

Все уложено. Сели в сани. «Самооборонцы» долго в санях сидеть не могли – мерзли и чаще бежали за санями.

Перед рассветом мы вторично благополучно проскочили участок железной дороги Минск – Пуховичи и остановились в деревне Кошели. Здесь «самооборонцы» согрелись, попили горячего чаю.

В нашем отряде людей хватало. Посоветовался с Луньковым, что делать. И решили отдать «самооборонцев» Сороке. Сорока согласился взять их к себе в отряд. Мы побеседовали с их офицером.

– Предательства не будет? – Сорока посмотрел в глаза офицера строгим взглядом.

– Хватит одного раза. Я лучше пущу себе пулю в лоб, а мои солдаты, сами видите, только и смотрят на партизан.

Мы отдали Сороке все боеприпасы и имущество «самооборонцев» и он тронулся в путь.

В лагере все было спокойно. Разведчики работали неустанно. В отсутствие комиссара и секретаря парторганизации большая часть их обязанностей легла на мои плечи.

К счастью, вскоре наш отряд пополнился новым хорошим товарищем – капитаном Иваном Максимовичем Родиным. 23 мая 1942 года он приземлился на парашюте в тылу противника. Работал комиссаром в десантной группе «Овод». Родин сочетал в себе качества опытного, разносторонне образованного партийного работника и командира. Он окончил перед войной Высшую партийную школу. Был комиссаром полка.

Я попросил Москву, чтобы Родина назначили комиссаром отряда, и получил положительный ответ[1]1
  Оговариваюсь для точности: у нас комиссара по штату не было, а был заместитель командира по политической части.


[Закрыть].

– Иван Максимович, будем работать вместе, – подал я ему радиограмму.

– Трудно поверить, что Москва меня назначила, но раз так – нужно работать, – улыбнулся новый комиссар.

Он всегда говорил спокойно, не спеша, обдумывая каждое слово. Его партизанский псевдоним – Гром – не совсем соответствовал характеру.

– Представить вас отряду? – спросил я.

– Не нужно. Буду хорошо работать, люди оценят, а сейчас зачем этот шум, – ответил Родин и добавил: – Надо найти замену секретарю парторганизации…

– Сейчас невозможно провести собрание, большая часть коммунистов вышла на боевые операции.

– Это правда, – согласился комиссар, – придется тогда заняться подготовкой воззвания в связи с переходом к нам «самооборонцев».

– А не рано ли? – усомнился я. – Пусть они поживут, отличатся, тогда и напишем…

– Нет, надо сейчас, – возразил Родин. – Ведь важен и сам факт их перехода на нашу сторону.

Мы дислоцировались в Воробьевском лесу, но подумывали о переходе в Полесье. Тем более что немцы снова дознались, где наш лагерь, и готовили очередную зимнюю карательную экспедицию. Однако, рассматривая карту и прикидывая, куда лучше податься, я все время помнил, что обязан находиться поближе к Минску.

– Наверное, скоро придется принимать бой, – убежденно заявил Меньшиков.

– Немцы сильно напуганы диверсиями и в покое нас не оставят, – поддержал Луньков.

Я понял их мысль: наши диверсионные группы активно действовали вдоль железной дороги Минск – Осиповичи и на шоссейной магистрали Минск – Слуцк. Это сильно беспокоило немцев.

Громили гарнизоны врага местные отряды.

Ночью 8 января 1943 года партизаны отряда имени Фрунзе бесшумно проникли в деревню Горки, без единого выстрела сняли часовых, заняли помещения полицейского участка, обезоружили находившихся там дежурных и ворвались в дома, где спали полицейские.

Все полицейские без сопротивления сдали оружие и заявили о своем желании уйти вместе с партизанами. В эту ночь партизаны отряда имени Фрунзе пополнили свое вооружение двадцатью пятью винтовками с полным комплектом боеприпасов и привели в лагерь четырнадцать полицейских.

Одновременно отряды 2-й Минской бригады разгромили гарнизон противника в селе Дражно.

Эти смелые операции породили упорные слухи, что в Воробьевском лесу расположился крупный десант Красной Армии. Слухи всполошили гитлеровцев, и они решили провести воздушную разведку с бомбежкой.

11 и 12 января воздушные пираты долго рыскали над лесными массивами и методично сбрасывали бомбы.

В эти дни только на территорию нашего лагеря было сброшено пятнадцать фугасных бомб, не причинивших, однако, вреда партизанам. Видя, что бомбежкой нельзя уничтожить партизан, и убедившись, что наши ряды все время пополняются, гитлеровцы в двадцатых числах января крупными силами пехоты при поддержке артиллерии и танков предприняли блокаду районов расположения партизанских отрядов.

Начиная с 20 января разведки всех отрядов стали доносить, что противник опоясывает партизанскую зону частями эсэсовской дивизии, литовскими, словацкими батальонами и полицейскими карательными отрядами. Несмотря на опасность, такая концентрация сил противника вызывала у нас чувство гордости: немецко-фашистские захватчики почувствовали силу партизан и вынуждены были оттянуть с фронта почти две дивизии. Бронемашины, танки, пушки, минометы, огнеметы – все было брошено против партизанских отрядов.

20 января противник занял на севере и северо-востоке, на западном берегу реки Птичь, многие населенные пункты, в том числе и крупное село Поречье. Одновременно на юге и юго-западе немцы заняли все деревни по шоссе Слуцк – Минск и от городка Старые Дороги до Слуцка.

23 января вечером крестьяне сообщили нам, что командование дивизии подобрало из числа предателей проводников и что 24 или 25 января все собранные немцами силы одновременно двинутся на уничтожение партизан.

Лес Княжий Ключ с юга на север в семи километрах от нашего лагеря и в шести километрах с запада на восток пересекается тремя дорогами: Поречье – Поликаровка, Жилин Брод – Щитковичи и Шищицы – Шацк. Все эти дороги находились под контролем противника. Всюду были организованы засады, секреты, ходили патрули.

С 23 на 24 января штаб 2-й Минской бригады предоставил своим отрядам право самостоятельного выхода из блокированного района.

В наш отряд приехали Сорока с начальником штаба Дубининым и Мотевосян с начальником штаба Пивоваровым.

Во время совещания прибыл с конными разведчиками Ларченко и доложил, что отряда имени Фрунзе они не нашли. Его лагерь разгромлен, землянки сожжены, сами разведчики нарвались на патрулей противника.

Приняли решение: до рассвета выйти из лагерей, отойти на север в Вороничские болота, а если будет возможно – на песчаные острова близ деревни Вороничи.

Начали готовиться к походу. Коско выдал партизанам маскхалаты.

Тихая звездная ночь. Мороз тридцать градусов. Глубокий снег. Партизаны, которым откровенно сказали о нашем положении, напряжены. Всячески стараясь скрыть следы, тихо двигаемся по намеченному маршруту. Вот и остров; он небольшой, его площадь не больше квадратного километра; вокруг непроходимые в летнее время Вороничские болота. В пять часов утра расположились на острове.

Мороз усиливается. Разнокалиберное партизанское обмундирование подводит нас, а костры жечь нельзя. Организовали круговую оборону. В наиболее безопасном месте поставили обозы, лошадей не распрягали.

Высланная разведка еще не вернулась. В три часа дня наблюдатели донесли, что с северной стороны перебежками приближаются около двух сотен неизвестных людей в белых маскхалатах, а со стороны деревни Вороничи по узкоколейной железной дороге движутся колонны неизвестных с обозами. Вскоре донеслись звуки выстрелов. К острову подходили батальон литовцев и автоматчики власовской «РОА».

Другая группа разведчиков сообщила, что со стороны Вороничей в обход идет колонна автоматчиков.

Противник открыл артиллерийский огонь по нашему расположению. Пока не поздно, нам надо было уходить снова в лес. Наш остров был хорошим ориентиром для обстрела из орудий и минометов.

Отряды поднялись. Наш отряд должен был прорываться первым. Навстречу противнику мы выдвинули группу автоматчиков в двадцать пять человек во главе с командиром взвода Шешко. Остальные партизаны с обозом под прикрытием зарослей пошли к лесу. Впереди была видна пылающая деревня Вороничи.

Стрельба усиливалась. Вокруг свистели пули.

Мы приняли решение возвратиться в свой лагерь и выяснить обстановку в Воробьевском лесу.

К этой блокировке наш отряд был хорошо подготовлен. Мы имели достаточный запас боеприпасов и продовольствия. Весь личный состав одет в маскхалаты и посажен на сани.

Отряд благополучно проскочил узкоколейку и деревню Нисподянка. Здесь мы оставили взвод партизан для прикрытия отрядов Сороки и Мотевосяна. Завязался бой с передовыми подразделениями противника, он был непродолжительным: наши быстро рассеяли немцев.

Мы заняли оборону и стали ждать подхода отрядов Сороки и Мотевосяна, их почему-то не было. С острога по-прежнему доносилась сильная стрельба. Не возвращался и Шешко с группой автоматчиков.

– Где начальник штаба? – спросил я своего адъютанта Малева.

– Побежал на остров, там осталась часть партизан из хозяйственного взвода, – пояснил он.

– Проверь! – приказал я.

Спустя несколько минут он возвратился и доложил, что в хозвзводе люди все на местах.

– Возвратимся в лагерь, – предложил комиссар Родин, – там, по крайней мере, хорошие позиции.

Я подал команду двигаться. Вперед выскочили разведчики Ларченко, Денисевич и Валя Васильева.

Лагерь наш еще не был занят. В районе деревни Вороничи и на юге гремели артиллерийские выстрелы и били минометы.

Уже из лагеря мы выслали конную группу разведчиков во главе с Меньшиковым, с тем чтобы выяснить, в каком направлении двигаются немцы из деревни Вороничи и заняты ли деревни Сыровадное и Рудица. Вторую группу разведчиков во главе с Ларченко послали в направлении лагерей Сороки и Мотевосяна выяснить, не заняты ли их лагеря, и, если отряды вернулись, установить с ними связь.

Минут через сорок возвратился Ларченко и доложил, что немцы из Вороничей двигаются двумя колоннами: одна прямо на лагерь Мотевосяна, а другая – по восточной опушке, болотами к деревне Сыровадное.

Скоро немцы начали штурм лагерей Сороки и Мотевосяна. В течение двадцати минут они обстреливали из орудий, минометов и пулеметов. Понапрасну: отрядов Сороки и Мотевосяна там не было. Они в этот момент находились в Вороничских болотах.

В район деревни Сыровадное мы выслали партизан во главе с Ефременко для засады. Ларченко, Валю и Денисевича вторично послали к лагерям Сороки и Мотевосяна следить за дальнейшими действиями немцев.

Из-под деревни Нисподянка отошел наш взвод вместе с несколькими партизанами Сороки, которые охраняли рацию. Командир взвода Маслов сообщил, что отряды Сороки и Мотевосяна узкоколейки не переходили.

Мы с Кусковым стали проверять линию нашей обороны. Первым, кого увидели, был Добрицгофер. Он напряженно следил за лесом.

– Устоим? – спросил я.

– Обязательно, иначе погибнем, – спокойно ответил Карл Антонович.

«Железные нервы», – подумал я и вдоль окопов пошел дальше. Еще издали услышал размеренный, неторопливый голос Родина.

– Если увидишь, что товарищу тяжело, спеши ему на помощь. Будет трудно самому, он выручит тебя… – наставлял он кого-то.

В той стороне, куда ушел Ларченко, заработали автоматы. Плотно прижавшись к шее лошади, прямо на меня мчался всадник. Лошадь остановилась – я узнал Валю.

– Здесь, рядом, фашисты, вернее их разведка… Живы или убиты Ларченко и Денисевич, не знаю, они упали с лошадей… – еле выговаривая слова, доложила она.

– Карл Антонович, беги посмотри, – сказал я.

Добрицгофер и еще пять партизан выскочили из окопа, но в этот момент показались Ларченко и Денисевич. Они на плечах несли седла, Денисевич хромал.

– Что с тобой, Николай? – шагнул им навстречу Родин.

– Ничего, – улыбнулся Денисевич, – падал с лошади, ушиб ногу.

– Товарищ командир! – начал докладывать Ларченко. – Мы встретились с разведчиками противника, троих убили. У нас убиты лошади.

Денисевич бросил седло, мы увидели, что оно прострелено.

– За лошадью укрывался, – пояснил Денисевич и начал снимать валенок. Нога его распухла.

В двух километрах от нашего лагеря, в районе деревни Сыровадное, послышалась сильная стрельба. Мы насторожились. Вскоре прибежал Ефременко и, вытирая пот с лица, доложил:

– Шло двести… задержали…

На секунду воцарилась мертвая тишина, затем стрельба возобновилась еще более ожесточенно.

Со стороны лагеря Мотевосяна показались каратели. Шедшие первыми нарвались на мины, другие падали, сраженные огнем партизан. Оставив несколько десятков убитых, противник отошел.

Положение отряда становилось все более тяжелым. Долго здесь оставаться было нельзя. Кольцо окружения сжималось.

Мы с комиссаром решили прорваться через Варшавское шоссе и железную дорогу и уйти в Полесье. По последним данным разведки, был еще один выход на юг, но на пути находилось шоссе.

– Прорвемся, – уверенно сказал комиссар.

В лагерь уже начали падать мины, хотя каратели не наступали, боясь нарваться на наши «минные поля».

– Идите прикрывать обоз, скажите Коско, пусть двигается по лесной дороге к деревне Поликаровка, – приказал я Ефременко.

Вперед, как всегда, были посланы разведчики.

Я соскочил в окоп. Там за пулеметом лежал Кусков. Рядом стреляли партизаны, лица их были сосредоточенны и серьезны.

– Тимофей Иванович, передай пулемет товарищам. Надо организовать отход, – положил я руку ему на плечо.

Он отдал пулемет Тихонову и вытер руки снегом.

– Оставайся здесь с Усольцевым и дразни их, пока мы не выйдем из лагеря, а потом догоните нас, – приказал я ему.

Он кивнул головой и подозвал к себе Усольцева.

Партизаны вылезали из окопов и быстро садились в сани. Сзади все еще была слышна стрельба.

Через полкилометра нас догнали со своими группами Кусков и Усольцев.

– Оторвались, – тихо сказал Кусков и сел рядом со мной в сани.

Я не знал, где сейчас находятся Луньков, Шешко со своей группой, отряды Сороки и Мотевосяна. Они не возвратились обратно в лес. Все перепуталось, смешалось. Нужно во что бы то ни стало и как можно скорее вывести отряд.

Вот и шоссе Осиповичи – Бобовня. Ко мне прибежал Малев и сообщил:

– Какие-то неизвестные спрашивают пропуск.

Я соскочил с саней и, проваливаясь в снег, с трудом стал пробираться за Малевым. Партизаны без команды залегли в канаву и приготовились к бою.

С 24 января был установлен общий пропуск для всех трех отрядов, кроме того, был установлен свой пропуск, внутренний.

Когда я поравнялся с головной частью колонны, из леса опять раздался окрик:

– Пропуск?

– Какой пропуск? Межотрядный или отрядный? – громко спросил Ларченко.

С другой стороны шоссе из леса послышался глухой голос:

– Что за отряд? Кто командир?

– Не говорить, – прошептал я, но кто-то из партизан уже успел крикнуть: «Градов!»

– Пусть подойдет к нам.

Я выслал Маслова с тридцатью автоматчиками. Когда группа Маслова подошла на близкое расстояние, то увидала, что это власовцы.

– Отойдите! – крикнули власовцы.

– Убирайтесь сами, сволочи! – ответил Маслов.

Те и другие отошли. Отряд продолжал двигаться по шоссе. Когда мы отъехали от засады с километр, сзади раздались три винтовочных выстрела и в воздух взвились красные ракеты.

– Помощи просят, – усмехнулся Родин.

Скоро показалась деревня Поликаровка. Выехали на дорогу. Я остановился, мимо проходили партизаны. Прошагал Карл Антонович, его фигура выделялась среди остальных и в темноте.

– Лошадей в деревне возьмите, лошадей! – крикнул я ему.

Из одной избы выбежала женщина.

– Немцы не были? – окликнул я ее.

– Нет, – ответила она. – Час тому назад проходила разведка отряда имени Фрунзе, но куда ушла, не знаю.

Ее слова заглушил усилившийся огонь минометов, пулеметов и автоматов. В воздухе во всех направлениях летели трассирующие пули, взлетали ракеты. В окнах дребезжали стекла, лошади становились на дыбы.

– В деревню Шантаровщина! – приказал я Меньшикову. Он передал приказание Ларченко, и тот скрылся в темноте.

Партизаны легли в сани, отпустили вожжи, и лошади вихрем понеслись из деревни. Вокруг рвались мины.

«А если впереди засада?» – кольнуло в сердце. Но вот мы благополучно свернули в лес.

Неподалеку от деревни Шантаровщина был расположен лагерь отряда имени Фрунзе. Я дал приказ двигаться к нему. В пути мы встретились с самим отрядом. Командир отряда Арестович сказал, что возле деревни Шантаровщина стоят броневики и танки противника, поэтому он решил отходить в Воробьевский лес. Я сообщил, что наш отряд был вынужден оставить лагерь.

– Оккупанты хорошо подготовились к карательной экспедиции и долго не дадут нам покоя. Необходимо уйти из этих районов. Если отряды Сороки и Мотевосяна остались в Вороничских болотах, то, прорываясь отсюда, мы облегчим их положение: оттянем на себя большую часть сил противника. Временно перейдем в Полесье, – предложил я.

Арестович высказал сомнение в возможности прорыва через Варшавское шоссе и железную дорогу. По данным его разведки, днем и ночью там курсирует бронепоезд, а Варшавское шоссе покрыто засадами. Я рассказал Арестовичу о своем плане прорыва.

– Уйти в Полесье – это единственный выход, – поддержал меня комиссар Родин.

В это время гитлеровцы открыли огонь и осветили местность ракетами. Мы прямо по целине оттянулись в глубь леса.

Дальше отряды двигаться были не в состоянии: лошади окончательно выбились из сил. Остановились на дневку в лесу, в трех километрах южнее деревни Щитковичи. В этой деревне стоял штаб власовцев. Поэтому, несмотря на тридцатиградусный мороз, разжигать костры запретили. Партизаны обоих отрядов заняли круговую оборону.

В ночь на 26 января выслали в разные стороны четыре разведгруппы. Никто не спал. Над лесом вспыхивали ракеты и стояло зарево пылающих деревень. Во всех направлениях были слышны пулеметные и автоматные очереди.

Утренние донесения вернувшихся разведчиков ничего хорошего не предвещали. Противник занимал все окружающие деревни.

Я подозвал радиста Лысенко.

– Можешь связаться с Москвой?

Он снял рукавицы, пошевелил замерзшими пальцами и ответил:

– Попробую.

Я написал:

«Противник проводит карательную экспедицию. Из блокированного района с боем прорываемся в Полесье. Держать связь с вами этими днями не будем. Ждите наших позывных».

Радист быстро передал радиограмму и, получив ответ, настроил приемник на Москву. Передавали приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина от 25 января 1943 года. Возле рации собралась группа партизан. Лысенко записывал называемые цифры и города.