Текст книги "Партизанская хроника"

Автор книги: Станислав Ваупшасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

Листовки, содержащие сообщения с Родины и сводки Совинформбюро, мы доносили до самых отдаленных деревень. Весть об освобождении Орла нужно было немедленно послать в Минск. На этот раз в Минск пошла Анна Воронкова.

В лагерь Анна возвратилась на машине, нагруженной продуктами. Из кабины выскочил Владимир Сенько, за ним следом выпрыгнул его брат Константин. Я отвел в сторону Владимира:

– Я уже запретил вам заниматься добыванием продуктов.

Братья, опустив головы, молчали. Потом Владимир проговорил:

– Товарищ командир! Здесь ничего опасного не было. Я устроился работать в гараже, и эту машину закрепили за мной. Наряд на продукты организовал Михаил Иванов; погрузили законно среди белого дня, взяли пассажира и… приехали.

– А теперь как будете?

– Машину оставим вам. Служба в гараже закончена. Меня уже нацелились проверять… Домой возвратимся пешком…

Владимир достал из-под сиденья машины кожаный портфель и принес его мне. В портфеле были немецкие пистолеты и эсэсовские документы.

Уже в палатке я стал расспрашивать братьев, как обстоят дела с Клумовым.

Дело в том, что немецко-фашистские оккупанты старались привлечь на свою сторону белорусскую интеллигенцию и даже заигрывали с известными учеными, популярными артистами и педагогами, не успевшими эвакуироваться из города. Немцы рассчитывали авторитетом таких людей прикрыть и приукрасить гнусности своего «нового порядка», а также получить поддержку буржуазных националистов. Под предлогом «спасения» художественных и научных ценностей оккупанты давно грабили музеи, картинные галереи, театральные и банковские склады и все ценности вывозили в Германию.

Чтобы помешать дальнейшему грабежу и предупредить население о необходимости прятать от врага народное добро, уникальные картины и другие национальные богатства, мы составили обращение к интеллигенции, надеясь распространить его через известного врача – профессора Евгения Владимировича Клумова. В подполье профессора знали под кличкой «Самарин».

Владимир Сенько подробно рассказал о своих встречах с «Самариным».

– Сначала я один пошел к профессору прямо на работу, в его клинику. Встретил он меня не очень любезно, даже хотел выпроводить и пригрозил позвонить в СД. А потом смягчился и спросил меня: «Что вы хотите?» Я ответил, что есть разговор по поручению партизанского командования. Коротко объяснил ему, что к чему. Профессор внимательно вгляделся в меня и уже совсем спокойно сказал: «Глаза у вас честные… Пожалуй, я вам поверю. Вечером приходите ко мне домой и принесите воззвания. Если есть, прихватите с собой побольше листовок».

Этим же вечером Владимир в сопровождении Константина пришел на квартиру Клумова. Он встретил партизана очень радушно, прочитал текст обращения к интеллигенции и так разволновался, что чуть не заплакал. Обращение и пачку листовок спрятал во дворе.

Перед уходом Владимир спросил профессора, не хочет ли он уйти к партизанам, там безопаснее. Однако Клумов твердо заявил:

– Я здесь нужнее. Врачи у вас есть?

– Есть.

– Тогда мне нечего там делать. А если понадобятся медикаменты, я всегда достану.

– На том мы и распрощались, – закончил Владимир.

Профессор Клумов нас не подвел, воззвания неведомыми путями быстро распространял среди минской интеллигенции, что сыграло свою роль в борьбе против оккупантов и их буржуазно-националистических прихвостней. Многие государственные ценности были спрятаны и спасены.

Никогда не будет забыто светлое имя Евгения Владимировича Клумова. Во время оккупации Минска гитлеровцами он сразу же включился в борьбу с захватчиками. Многих раненых подпольщиков и партизан профессор вернул в строй, многим помог бежать из города. Но осенью 1943 года гитлеровцы неожиданно арестовали Е. В. Клумова. Угрозами, пытками и заманчивыми обещаниями они стремились склонить его на свою сторону. Все домогательства фашистов он отверг. В марте 1944 года профессор Е. В. Клумов и его жена Г. Н. Клумова были казнены гитлеровцами.

Мы с Родиным принялись разбирать принесенные братьями Сенько эсэсовские документы, подробно выясняя, когда и при каких обстоятельствах они были захвачены.

– За вами в городе не следят? – озабоченно спросил я.

– Следят за всеми. А специально за нами – пока нет. По ночам выходим на охоту, сейчас трудновато, меньше чем впятером эсэсовцы не разгуливают, да и то по центральным улицам.

– Вы, друзья, больше с машинами не возитесь, – положив руки братьям на плечи, сказал я.

– Обещаем, – в один голос ответили они.

Они остались в лагере и стали готовиться к тому, чтобы вместе с подрывниками идти на железную дорогу подрывать эшелоны.

5

Борьба на железных дорогах все усиливалась. Теперь из нашего отряда каждый месяц выходило на задания по пятнадцать групп. В отряде, исключая хозяйственный взвод, не было партизана, который бы не участвовал в подрыве вражеских эшелонов.

Некоторые новые партизаны из бывших военнопленных также стали подрывниками. Но большинство из них были еще больны и не могли принимать участия в боевых операциях.

С каждым днем становилось яснее, какой провал потерпел новый маневр Кубе с созданием «Союза белорусской молодежи». Ганько и Абрамовой не удалось втянуть в эту организацию белорусскую молодежь. Благодаря усиленной работе подпольных партийных и комсомольских организаций вся молодежь отвернулась от предателей-националистов. Она живо откликнулась на призыв Коммунистической партии и широким потоком вступала в партизанские отряды. В течение только одного месяца в наш отряд пришло около двухсот человек. Большое пополнение получили 2-я и 3-я Минские партизанские бригады.

Теперь в нашем отряде было около восьмисот партизан. В августе по решению Минского подпольного обкома партии отряд Кускова «Непобедимый» выделился из нашего отряда и влился в 3-ю Минскую партизанскую бригаду. Тех партизан, которые имели связи с минскими подпольщиками, обком партии предложил оставить в моем отряде.

– Значит, расстаемся, Тимофей Иванович, – сказал я Кускову, – выбирай себе партизан.

После отделения отряда Кускова у нас осталось около трехсот партизан.

Родин, Луньков и я начали перестраивать структуру отряда. Так как большинство партизан являлись военнослужащими, решили создать в отряде три роты. Командиром первой роты назначался Малев, а его заместителем по политической части – Мацкевич; командиром второй роты – Усольцев, заместителем – Михайловский, командиром третьей роты – Сидоров, заместителем – Маурин. Командиром хозяйственного взвода оставался Коско, его заместителем – Вербицкий.

В последнее время в отряд прибыло много минских подпольщиков с семьями, и мы решили создать отдельный семейный лагерь, чтобы не ослаблять нашей маневренности. Для обеспечения лагеря продовольствием и охраной создали комендантский взвод во главе с опытным партизаном Евдокимом Павленко.

Изменение в структуре отряда требовало и перестройки партийной работы. Теперь в каждой роте была создана своя партийная организация. Во вновь избранное бюро отряда вошли: Михайловский, Мацкевич, Родин, Сермяжко и я. Секретарем бюро вновь был избран Сермяжко.

Комсомольская организация также была перестроена по тому же принципу. Комсоргом избрали радиста Яновского Александра Николаевича.

В конце августа получили радиограмму, что 6 сентября гитлеровцы собираются отмечать какую-то годовщину в истории их нацистской партии. Не исключена возможность присутствия на банкете и самого Кубе.

Летом 1943 года немецко-фашистское командование объявило Минск на осадном положении. Въезд и выезд из города разрешался только по специальным пропускам, по определенным улицам, в определенное время. В городе действовала сложная система контроля. Нужно было предупредить всех наших подпольщиков, чтобы они подготовились. Мы с Родиным вызвали Максима Воронкова, Михаила Гуриновича и братьев Сенько.

Я рассказал им о содержании радиограммы и спросил:

– Согласны пойти в Минск выполнить важное задание?

– Пойдем, – уверенно сказал Воронков.

У братьев Сенько были хорошие документы. Они помогли «обновить» надлежащим образом старые документы Гуриновича, но Воронкову не смогли изготовить подходящих бумаг.

– Пойду и так, – махнул он рукой.

– Мы его на машине привезем в Минск, – заверил Владимир.

В Кайковском лесу Гуринович и Воронков остались ждать, пока за ними приедет Иванов, а братья Сенько пошли в Минск.

После полудня Иванов приехал, но не на легковой машине, а на грузовой.

– Легковую не удалось взять, – улыбаясь, объяснил он и стал просматривать документы Гуриновича. – Твои хорошие, а вот с товарищем неважно. – Он почесал себя за ухом и, немного помолчав, сказал: – Ты, Максим, садись в кабину между нами, как-нибудь проскочим.

Так они и уселись втроем. К городу приближались быстро. Вот в сгущающихся сумерках стали видны первые дома. Впереди контрольный пункт. На шоссе перед контрольным пунктом показались четыре эсэсовца с собакой, один из них поднял руку.

Машина остановилась. Впереди был виден еще наряд фашистов.

«Эх, кажется, влопались», – с тоской подумал Воронков и сжал в кармане пистолет. Гуринович спокойно подал эсэсовцу документы. Тот повертел их и возвратил. Затем он проверил бумаги Иванова.

– А у меня нет с собой документов, – сказал Воронков.

Ему приказали вылезти из машины и идти на контрольный пункт. Он посмотрел на Гуриновича, тот моргнул: «Иди!», и Максим в сопровождении эсэсовца двинулся по шоссе. Оставшиеся трое осмотрели машину и разрешили следовать дальше.

– Дай свет, а подъезжая к Максиму, немного притормози, – шепнул Гуринович Иванову.

Тот кивнул головой и нажал педаль.

Сердито заурчав, машина резко рванулась и помчалась по шоссе. Гуринович приоткрыл дверцу кабины и вынул пистолет.

Машина поравнялась с эсэсовцем – из кабины сверкнул огонек. Фашист упал в канаву, а Максим быстро вскочил на подножку.

Иванов дал полный газ. В кузов ударились пули. Потушив фары, Иванов ловко маневрировал. Машина на полном ходу ныряла в темные переулки, и, чтобы не вывалиться из кабины, Гуринович и Воронков крепко упирались руками в потолок и хватались за выступы.

– Тебе теперь в городе нельзя появляться, – предупредил Максим Иванова.

– Ничего, номер машины сменю, и никто не узнает, – улыбнулся он, – а документы-то я ему не свои показывал. – Пожав товарищам руки, Иванов уехал.

Гуринович и Воронков укрылись на еврейском кладбище, чтобы удостовериться, нет ли за ними погони. Кругом было тихо. Они хотели уже выходить из укрытия, как вдруг услышали шаги. По улице прошли три эсэсовца, и опять все стихло.

– Пойдем, – прошептал Воронков.

– Куда?

– К Матузову.

Крадучись, друзья продвигались по темным, словно вымершим улицам. Вот и Второй Опанский переулок. В темноте подошли к большому деревянному дому. Здесь живет Матузов. Партизаны приготовили пистолеты: ведь неизвестно, кто их встретит – свои или фашистские агенты.

Гуринович постучал в окно, как было установлено. Раздвинулись занавески – выглянул сам хозяин. Он узнал своих и указал на крайнее окно во дворе. Воронков и Гуринович долго прислушивались и, убедившись, что за ними никто не следит, влезли в открытое окно.

– Ух, наконец-то, – вздохнул Воронков и закурил.

Встала Дарья Николаевна, зашторила окна, зажгла каганец. Она взглянула на Воронкова и воскликнула:

– Максим, что с вами? Почему ваше лицо в крови?

Только теперь, проведя рукой по лицу, Максим почувствовал боль.

– Маленькое столкновение с фашистами, – пояснил Гуринович.

Дарья Николаевна заботливо обмыла Воронкову лицо. Оказалось, что он расцарапал лицо при прыжке в машину.

– Пожалуй, нам лучше от вас уйти, – забеспокоился Гуринович, – может случиться обыск.

– Положим вас спать в кладовой, а оттуда есть ход в подпол. Никуда не пойдете, – твердо сказала Дарья Николаевна. Матузов поддержал жену.

Утром Дарья Николаевна пошла к Галине Киричек и попросила ее передать Красницкому, что его ждут у Матузова. По дороге она завернула к Кате.

Вечером по одному собрались у Матузова Владимир Сенько и Иванов. Дарья Николаевна тщательно закрыла окна, зажгла свечку и поставила чай.

Воронков рассказал о цели своего прихода в Минск.

– Я готовлю еще одну диверсию на заводе и создаю новую подпольную группу, но у меня нет людей, которые могли бы проникнуть к Кубе, – сказал Красницкий.

– Проникнуть к нему трудно, значит, надо по дороге подкараулить, – заявил Владимир.

Обменялись сведениями и разошлись.

Начали настойчиво следить за работниками СД: не готовятся ли они к сборищу. Матузов узнал, что в Университетском городке, в бывшем здании, историко-филологического факультета, находится столовая СД. В ней работают члены его подпольной группы молодые девушки Капитолина Гурьева и Ульяна Козлова.

– Возможно, что там хоть ненадолго появится и палач Кубе, – сказал Матузов.

Воронков попросил Матузова устроить ему встречу с Козловой или Гурьевой. Пришла Гурьева. Воронков и Гуринович по ее рассказам набросали подробный план здания и выяснили обстановку. Капитолина рассказала, что в зале столовой на перевернутой бочке стоит пальма.

– Тяжелая она? – спросил Максим.

– Конечно, – ответила Капитолина и непонимающе подняла глаза на Воронкова.

– А вы вдвоем с Ульяной могли бы поднять ее? – спросил Максим.

– Мы поднимали втроем, но, если нужно, поднимем и вдвоем.

Воронков испытующе посмотрел на Гурьеву. Он видел, что она уже поняла его план и согласна выполнить… Но как доставить подрывной материал в столовую и вывести из города семьи тех, кто совершит диверсию? Он поделился своими мыслями с Капитолиной.

– Обеим нам нет нужды уходить из города в лес. У Ульяны шестого выходной день. На нее не будет подозрения, а свою семью – маму и двух сестренок – я выведу сама.

Вместе с Матузовым Воронков и Гуринович тщательно проинструктировали Капитолину и Дарью Николаевну, как обращаться со взрывчаткой, как ставить маломагнитку со взрывателем в заряд тола, и составили план действий. Подрывной материал на машине привезет Иванов, маломагнитку со взрывателем принесет Дарья Николаевна, а Капитолине и Ульяне останется подложить ее.

На другой день вечером операция началась. В полночь во двор столовой въехал Иванов и подал условленный сигнал.

Здесь, в центре города, фашистские офицеры чувствовали себя смелее: ни у парадного, ни в самой столовой постов охраны не было.

Девушки, схватив помойные ведра, выскочили во двор. Иванов поднял сиденье и достал пятнадцать килограммов тола. Капитолина и Ульяна уложили его в ведра, прикрыли половыми тряпками. В тот же момент подошла Дарья Николаевна, на ходу сунула Капитолине маломагнитку и зашагала прочь.

Девушки поднялись в столовую и спрятали ведра с толом в кладовку, где лежали дрова. Потом они приблизились к кадке с пальмой. Капитолина выключила в зале свет. Их взгляды встретились. Обе были бледны как мел. На кухне работали судомойки, оттуда слышался звон посуды.

Вазон с пальмой очень тяжел. Гурьева споткнулась, и вазон с шумом ударился об пол. Девушки затаили дыхание; все было тихо. Тогда они приподняли кадку, уложили под нее тол и установили подготовленную маломагнитку со взрывателем. Затем, сделав последнее усилие, поставили пальму на место. Капитолина зажгла свет и осмотрела зал, все было в порядке.

Утром, уходя на работу, Капитолина обняла мать.

– Мама, ты собери необходимые вещи; вечером, как только приду с работы, мы уйдем. Одень потеплее сестренок.

– Сохрани тебя бог, что случилось? – взволнованно спросила мать.

– Ничего не случилось, но я не могу больше служить фашистам. В лесу проживем до освобождения… Только об этом никому ни слова.

Она поцеловала мать, спящих сестренок и с учащенно бьющимся сердцем вышла в последний раз на работу.

В столовой с утра было все как обычно. Приходили эсэсовцы, завтракали, обменивались сальными остротами, гоготали и уходили. После обеда столовую закрыли. Пришли работники СД и начали проверять помещение. Один из них подошел к пальме. Капитолина вздрогнула, и на какое-то мгновение все поплыло у нее перед глазами; она оперлась о дверной косяк. К счастью, никто не обратил на нее внимания. Работник СД отошел от пальмы, осмотрел все углы, заглянул в печки и, подойдя к старшему, доложил, что все в порядке. Поставив у дверей двух эсэсовцев, они ушли.

После осмотра здания служащие столовой стали готовиться к банкету: через весь зал они установили два ряда столов и накрыли их белыми скатертями. Прибыла машина с ящиками различных вин. Из кухни доносился запах жареного.

Капитолина почти успокоилась и только с тревогой посматривала на пальму: «А что, если раньше взорвется?»

Начали собираться эсэсовцы.

Как только приехал их самый старший, все сели за стол. Выступил какой-то чин. От волнения Капитолина ничего не слышала и, чтобы не навлечь на себя подозрения, старалась как можно лучше обслуживать собравшихся, а украдкой посматривала на часы. До взрыва оставалось три часа. Время тянулось мучительно медленно. Наконец Капитолина услышала условный гудок. Выбежав во двор, она увидела в машине улыбающегося Иванова.

– Кубе там? – шепотом спросил он.

– Нет.

– У тебя все сделано?

Капитолина кивнула головой и прошептала:

– Бегу, а то еще заподозрят…

– Никуда ты не побежишь, садись. – Михаил открыл дверцу машины, за руку втянул девушку и усадил рядом.

Машина остановилась. Капитолина вбежала в дом, увела с собой мать, сестер, захватила немного одежды.

– Скорей, чтобы успеть проехать через контрольный пункт, – торопил Михаил.

Капитолина в одно мгновение усадила сестер и мать, ловко впрыгнула сама и села рядом с шофером. Все это время Капитолина находилась словно во сне. Только когда машина остановилась далеко за городом и Капитолина увидела вышедших из лесу Воронкова и Гуриновича, она пришла в себя. Максим подошел ближе к кустам и спросил кого-то:

– А вы с нами вернетесь в отряд?

Капитолина заметила в кустах двух эсэсовцев.

– Кто это такие? – с недоумением спросила она у Гуриновича.

– Разве не видишь, свои, – улыбнулся Михаил. Это были братья Сенько.

– Нет, мы назад с Ивановым поедем, – ответил Владимир.

Братья попрощались со всеми, и машина уехала обратно. В городе Иванов петлял по улицам, а Владимир и Константин наблюдали из заднего окна машины. Внезапно фары другой машины ослепили братьев. Иванов уменьшил скорость. Машина проехала мимо.

– Следи за ней, на такой машине ездит Кубе, – наклонившись к Иванову, шепнул Владимир.

Иванов, не выпуская из виду эсэсовскую машину, следовал за ней. Вот она свернула в переулок. Иванов дал газ, обогнал ее и поставил свою машину поперек дороги. Из машины выскочили два эсэсовца. В тот же момент выскочили и братья Сенько с пистолетами в руках. Эсэсовцы, увидев людей в своей форме, что-то крикнули, но два выстрела в упор уложили их на месте. Владимир успел убить и третьего эсэсовца, сидевшего за рулем. Кубе в этой машине не было.

– Ну, Миша, теперь жми… Скажешь Кате, где тебя теперь искать, – проговорил Владимир и вместе с Константином исчез в темноте.

Иванов помчался в гараж. А тем временем братья Сенько подбежали к эсэсовской машине, выбросили из нее труп шофера, и Константин сел за руль. Глухими улицами они поехали из города. На одном посту часовой хотел остановить, но Константин дал сигнал и увеличил скорость, часовой едва успел отскочить в сторону. Недалеко от Кайковского леса братья нагнали Воронкова, Гуриновича и Гурьевых. Увидев свет машины, те бросились в кусты.

– Стой, еще гранатой угостят, – сказал Владимир брату, а сам, высунувшись из машины, крикнул: – Эй, не вздумайте стрелять по своим!

Воронков узнал голос Владимира и вышел из кустов.

– Вы их машину захватили… Неужели Кубе? – пробормотал Воронков.

– Сначала понадеялись… Но в ней оказались только эсэсовцы… Машина была похожа, – усмехнулся Владимир. – Садитесь, подвезем.

– Нет, спасибо. Неохота на партизанскую очередь нарваться, – покачал головой подошедший Гуринович.

– Пусть женщины садятся, вы идите впереди и громко разговаривайте, мы тихо поедем следом за вами, – сказал Константин.

Так и сделали.

Когда рассвело, Воронков пристроил красный флажок. Все сели в машину и скоро прибыли в лагерь.

Я крепко пожал руку Капитолине и сказал:

– Народ никогда не забудет вашего подвига.

– Служу Советскому Союзу, – очень тихо проговорила девушка.

Через несколько дней в лагерь пришла Василиса Васильевна Гуринович. Она рассказала о гибели начальника штаба «корпуса самообороны» майора Евгения.

Евгений, поклявшись во что бы то ни стало уничтожить Кубе, ждал его вызова на инструктаж. Вызова не было. Тогда он сам пошел в генеральный комиссариат и попытался попасть на прием к Кубе. Личная охрана Кубе не пропустила Евгения. Он все же упрямо добивался приема.

Охранники заподозрили майора. При выходе его пытались задержать подоспевшие на помощь эсэсовцы. Евгений убил трех из них и выскочил на улицу, но тут же, сраженный пулей, упал замертво.

Нам было жаль Евгения. Он искренне хотел искупить свою вину. Жаль тем более, что погиб он из-за излишней своей горячности, нетерпеливости…

От Анны Воронковой мы узнали, что Матузов с женой продолжают работать, что Ульяну Козлову СД пока не преследует и она на старом месте.

Затем Анна достала из корзинки несколько белорусских националистических газет «Раніца». В них сообщалось, что от руки «бандитов» в столовой СД погибло шестнадцать эсэсовских офицеров и тридцать два ранено. Раньше оккупанты умалчивали про диверсии партизан в Минске, дальше молчать оказалось невозможным.

Я подозвал Капитолину и подал ей газету. Она долго, очень долго читала эти немногие строчки. Потом сурово проговорила:

– Они этого заслужили. Сколько они пролили крови наших людей!

Этот взрыв еще раз показал минскому СД и «Абверу», кто является подлинным хозяином на белорусской земле.