Текст книги "Партизанская хроника"

Автор книги: Станислав Ваупшасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Взяв около сотни их, братья Сенько отправились в Минск.

30 октября 1943 года из Кайковского леса возвратились все товарищи.

На заседании городского комитета партии Осадчий доложил, что на Второй минской электростанции член подпольной группы рабочий Иосиф Буцевич взрывом вывел из строя два котла и электростанция перестала работать.

В этот же день служащий железной дороги в Козыреве Гературан установил мину на уходящем со станции эшелоне, в результате в пути следования взорвались десять вагонов с боеприпасами.

Олег Фолитар и Игнат Чирко заминировали пять цистерн с горючим.

Мурашко доложил, что братья Сенько с помощью Фролова продолжают убивать офицеров СС и СД и что его группа к Октябрьскому празднику готовит две диверсии.

Матузов сообщил, что Ульяна Козлова, которая теперь работает в столовой немецкой эсэсовской команды, подготавливает взрыв. Если взрыв удастся – уйдет в отряд…

Из Кайковского леса прибыл Константин Мурашко.

– Дайте больше мин, тола, – потребовал он.

– Неужели уже израсходовали? – удивился я.

– Да, Фолитар и Игнат Чирко последние маломагнитки приклеили к цистернам с горючим. Теперь мы с Гавриловым готовим фашистам новые «подарки».

Мы дали ему двадцать килограммов тола и десять маломагниток, и он ушел обратно.

А спустя несколько дней Мурашко пришел в лагерь веселый и довольный.

– Повезло! – радостно пожал он мне руку.

– Рассказывайте!

– Рая Врублевская вызвала ко мне Николая Гаврилова… Я показал ему, как обращаться с толом и ставить маломагнитки. Потом стали думать, что именно заминировать. «У нас на станции формируются пассажирские составы, в отдельных вагонах едут офицеры… Что, если сунуть мину в такой вагон?» – предложил Гаврилов.

Мы так и решили.

Гаврилов пользовался правом свободного доступа в вагоны. И вот, как только на запасной путь подали состав, он с маломагниткой и пакетом толовых шашек осторожно вошел в вагон и в тамбуре уложил мину. Поезд уходил через четыре часа, и Гаврилов поставил шестичасовой взрыватель. Точно через шесть часов в пути произошел взрыв. Было убито двадцать пять офицеров. Гаврилов остался вне подозрения.

Эта удача еще больше раззадорила его, и на другой же день он заминировал автодрезину. Ничего не подозревая, четверо эсэсовцев сели в нее и уехали. На перегоне между Минском и Ждановичами вместе с дрезиной они взлетели на воздух.

– Гаврилов опять просит мину, но я пока не даю. Пусть пройдет немного времени, иначе на него падет подозрение, – говорил Мурашко. – Подождем случая заминировать что-нибудь гораздо более важное, чем дрезину, – закончил он.

Мы получили сведения, что между Сеницей и Прилуками (окрестность Минска) немцы строят мощную радиолокационную станцию «Медведица». По своей мощности «Медведица» будет вторая на временно оккупированной немцами территории. Она должна была координировать связи Берлина с центральным фронтом, перехватывать партизанские радиограммы и препятствовать поддержанию партизанами связи с Большой землей.

На заседании Минского горкома было принято решение во что бы то ни стало воспрепятствовать строительству этой станции.

Монтажные работы проводили военнопленные-поляки под сильной охраной эсэсовцев. После окончания работ их всех должны были расстрелять.

Обо всем этом я рассказал Мурашко. Он задумался, видимо перебирая в памяти людей, через которых можно проникнуть к монтажникам.

– Только ты один, Константин, можешь выполнить это задание: твои люди в большинстве из этого района, – сказал Лещеня.

– Не знаю, как выйдет, но постараюсь выполнить, – поднявшись, решительно ответил Мурашко.

Долгое время в лагерь не показывались братья Сенько, но никто на это не обращал внимания. Мы привыкли к тому, что от них долго, иногда по месяцу, нет никаких сведений, а потом вдруг неожиданно они появлялись, бодрые и веселые. Теперь я начал тревожиться. И вот скоро вместо них явилась связная Катя. Ее посеревшее лицо и впавшие глаза без слов говорили, что произошло несчастье.

– Что случилось? – предчувствуя недоброе, с тревогой спросил я.

– Владимир погиб… Константин, раненный, в СД… – глухо, не своим голосом проговорила девушка.

Я невольно прислонился к выступу землянки. Больно сжалось сердце. Перед глазами всплыла картина последнего прощания: перекидываясь шутками с остающимися в лагере партизанами, Владимир и Константин выходят в город…

– От кого слышала? Может, это еще не…

– Нет, это точно… – наклонила голову Катя. – Константина выдал какой-то предатель. Работники СД выследили его и окружили. Отстреливаясь, Константин убил восемь фашистов, но был ранен, надолго потерял сознание, и его увезли в СД.

Плечи Кати вздрагивали.

Только теперь я понял, как дорог был для Кати Владимир. Больше, чем каждому из нас, а его любили все…

– Где держат Константина? – тихо спросил я.

– Не знаю… Старались узнать, но пока ничего не вышло, – Катя говорила едва слышно.

– Больше никого не взяли?

– Говорят, на заводе Мясникова кого-то взяли, но кого именно – не знаю. Взяли профессора Клумова и из «корпуса самообороны» какого-то начальника.

– Фамилию этого предателя знаете?

– Нет.

– Хоть что-нибудь говорили они о нем?

– Ни слова.

– Откуда же тогда…

– Константина неожиданно окружили на улице. Он крикнул ребятам, что их предал… Больше он ничего не успел сказать.

Несколько минут мы молчали.

– А как Фролов и Иванов?

– Работают еще.

– У вас СД не было?

– Нет.

– Вы должны срочно выйти в отряд или переменить квартиру, – решительно сказал я.

– Что вы! Неужели думаете, что Константин… Нет, он фашистским палачам ничего не скажет, – горячо заговорила девушка, – а кроме Владимира и Константина, про нашу работу никто не знает.

– Катенька, я верю, я знаю, что Константин не выдаст… и все-таки конспирация требует, чтобы вы скрылись, – убеждал я ее.

В этот момент в землянку зашли комиссар Родин и Лещеня. Я им кратко рассказал о случившемся.

Печальную весть нужно было сообщить Марии Сенько. Анатолий Чернов привел ее в землянку. Мария взглядом обвела нас, внимательно посмотрела на Катю и дрожащими губами прошептала:

– Катя, что случилось?

Катя обняла Марию.

– Владимир погиб… Константин…

– Погиб… – едва слышно повторила Мария. Она освободилась из Катиных объятий и твердыми шагами вышла из землянки.

Я нашел ее за лагерем. Мария сидела на краю окопа и невидящими глазами смотрела вдаль.

– Мы все вместе с вами горюем, Мария, – проговорил я.

Она крепко сжала мою руку.

– Мы, комсомольцы, в первые дни войны поклялись бороться против оккупантов. Мои братья погибли на боевом посту…

– Константин жив, – нерешительно произнес я.

– Жив? – в ее голосе прозвучала слабая надежда.

– Жив, Мария, но он, раненный, попал в лапы палачей из СД.

Лицо Марии стало совсем бескровным. Срывающимся голосом она попросила:

– Оставьте меня одну.

Я шел по лагерю, напряженно раздумывая о причине гибели подпольщиков. Простая ли случайность или СД пролезло в наши ряды… Надо предпринимать экстренные меры, иначе могут погибнуть другие.

На экстренном заседании подпольного горкома мы решили послать в Минск товарищей, чтобы они узнали о подробностях и размерах провала и помогли оставшимся в живых подпольщикам.

Родин предложил послать Михаила Гуриновича и Максима Воронкова. Все согласились. Вызвав обоих, я им подробно рассказал о случившемся и о предстоящем задании.

– Согласны пойти в Минск? – спросил Лещеня, выходя из-за стола.

Поднялся Гуринович и коротко сказал:

– Мы коммунисты.

Через неделю они возвратились в сопровождении Фени Серпаковой, Галины Киричек и Клавдии Валузенко.

– Где Константин Сенько, так и не удалось узнать, – прежде всего сказал Воронков и опустил голову.

– Да… неизвестно даже, жив ли он еще или нет, – тихо проговорил Гуринович. – Узнали только одно: Михаил Иванов и Николай Фролов по-прежнему работают на своих местах… И не собираются уходить…

– Значит… – нерешительно начал я.

– Да! Они крепко верят, что Константин их не выдаст, – ответил Максим на мою невысказанную мысль.

– С завода Мясникова арестовали Сумареву, инженера Силантьева и механика Верлига, – вставила Галина.

– Их на день раньше, чем Соболенко, – быстро подхватила Феня. – Поэтому я думаю, что их арест не связан с арестом Соболенко…

Ночью мы с Лещеней, Родиным и Машковым обсуждали сообщения пришедших из Минска подпольщиков.

Мы были одного мнения: захватом Константина Сенько, арестами Сумаревой и других товарищей СД нанесло сильные удары по патриотам Минска. Но проникнуть в минское подполье фашистам все-таки не удалось.

Константин Мурашко прислал мне со связным записку:

«Работа идет. Срочно пришлите двадцать партизан. Место встречи – тайник».

Я сейчас же вызвал командира роты Малева:

– Николай, готовься идти в Кайковский лес. Возьми с собой двадцать партизан и продовольствия на три-четыре дня.

– К Мурашко?

– Да. Разыщешь его, и он укажет, что дальше делать.

Спустя полчаса группа партизан ушла.

Минуло два дня, и они возвратились в лагерь. Вместе с ними пришел и Мурашко. Войдя в землянку, он тотчас же выложил на стол толстый портфель.

– Что тут?

– Чертежи с планами радиолокационной станции «Медведица». Здесь вся документация.

– Как удалось ее достать? – Лещеня и Машков удивленно посмотрели на Константина.

Мурашко рассказал:

– Сам не ожидал, что так удачно получится. Однажды зашел я в Сеницу навестить свою мать, а потом заглянул к Вороничу. У него я застал подростка из нашей деревни Анатолия Шпаковского. Парнишка мне и раньше помогал.

Я завел разговор о строительстве немцами радиостанции и начал выпытывать: не бывает ли в деревне кто-либо из охраны или монтажников. «Этого не знаю», – ответил Воронич. – «Вот так не знаешь! – усмехнулся Анатолий. – А переводчик Ян? Он постоянно приходит к Марии Леваневской, влюбился в нее».

Я подробно расспросил Анатолия о переводчике. Мальчик знал немного, но обещал узнать больше.

Хотя было и небезопасно, я остался на ночь у Воронича и на другой день с нетерпением ждал Анатолия. Он пришел под вечер и сообщил, что переводчик – поляк Ян Шалневский – навещает Леваневскую почти каждый вечер. С наступлением темноты Анатолий пошел узнать, пришел ли Шалневский, и скоро вернулся. «Есть!» – шепнул он мне. Я проверил оба пистолета, гранаты и вышел. Анатолий провел меня кустами на тропинку, по которой должен был возвращаться переводчик. Я спрятался в кустах, стал ждать.

Было уже поздно, небо было ясное, звездное, светила луна. Я увидел идущего от деревни человека. Он шел, беспечно насвистывая песенку и освещая дорогу электрическим фонариком. Я вышел на тропинку и направился ему навстречу. Поравнявшись с ним, я сказал: «Добрый вечер, Ян!» Он отшатнулся.

– Откуда вы меня знаете? – Он быстро взглянул на мой карман, оттопыренный пистолетом, и, не ожидая ответа на первый вопрос, задал новый: – Кто вы?

– Я советский партизан. Мне надо поговорить с вами, Ян. – Он оглянулся, соображая, как ему отнестись к этой неожиданной встрече.

– Говорите, – сказал он.

Чувствуя его настороженность, я закурил и предложил ему сигарету. Он взял. Трепетный огонек на миг осветил его молодое худощавое лицо.

– Лучше бы не на этой дороге. Отойдем в сторонку, – посоветовал я.

– Я без оружия, – ответил он, – а вы, конечно, с оружием. Хотите силой увести?

– Нет, – сказал я. – Не хотите отойти – не надо. Силой уводить вас не собираюсь. Но я должен предупредить… – Я подошел вплотную и тихо закончил: – Когда кончатся монтажные работы, эсэсовцы всех вас, поляков, расстреляют.

Он вздрогнул.

– Зачем нас расстреливать, если мы у них работаем?

– Для того чтобы вы никому не смогли рассказать о вашей работе. Это обычный прием эсэсовцев, – ответил я.

Он долго молчал, затем спросил:

– Что вы нам предлагаете?

Я предложил ему организовать всех монтажников и уйти к партизанам.

Мы условились встретиться следующей ночью и попрощались…

Мурашко оглядел меня, Лещеню и других товарищей – все мы внимательно слушали.

На следующий день я опять встретил Яна, и он мне сообщил, что разговаривал со своими товарищами, даже беседовал со старшим инженером монтажников. «Все будет хорошо», – заверил Ян. – «А как охрана? Может, нужна помощь?» – спросил я. Ян пояснил, что охраняют слабо. Во-первых, потому, что неподалеку город, откуда может быстро подоспеть подкрепление; а во-вторых, немцы надеются, что поляки в чужом краю не разбегутся.

Так я еще два раза встретился с Яном. Потом он привел с собой инженера. Тот рассказал, что всеми работами руководит эсэсовский начальник, а он является лишь его техническим помощником, но копии всех чертежей имеет. Я предложил инженеру передать чертежи нам. Он долго изучающе глядел мне в лицо и – согласился.

Вместе обсудили план побега. Отлучаться с территории станции эсэсовцы разрешали только инженеру и переводчику, но вечером вся охрана находится в бараках, а возле ворот стоит лишь часовой. Поэтому побег наметили на вечер.

Прибыл Малев с группой. Они остались в лесу, а я пошел опять в Сеницу. В условленном месте инженер передал чертежи и сказал, что у них все подготовлено.

К вечеру я вышел на дорогу. Скоро от станции выехали две автомашины без светомаскировки. В воздух поднялись ракеты, началась стрельба. Я выбежал на дорогу и посветил фонариком, но машины проскочили мимо.

Спустя некоторое время по той же дороге промчались немцы, и я отошел к Малеву. Мы ждали до утра, выслав во все стороны разведку. На другой вечер пришел Анатолий и сообщил, что эсэсовцы сразу же обнаружили бегство монтажников и пустились их догонять. Заехав в лес, монтажники остановили машины и разбежались. Вся охрана радиостанции арестована и отправлена в Минск.

– Необходимо сообщить соседним отрядам, чтобы приняли монтажников, – сказал Родин. – Ведь они будут искать партизан.

– Обязательно, – подтвердил я.

Луньков тотчас же выслал связных в другие отряды.

– Спасибо, дружище. – Лещеня крепко пожал руку Константину. – Передай привет и благодарность своему младшему товарищу Анатолию Шпаковскому.

– Служу Советскому Союзу! – вытянулся Мурашко.

Когда мы вошли в землянку, он достал еще один пакет. Это были документы и военные чертежи, взятые Раей Волчек и Раей Врублевской из авиационного склада.

Я послал радиограмму на Большую землю и через три-четыре часа получил ответ:

«Переслать все собранные немецкие документы в Москву».

В тот же день группа автоматчиков, взяв документы, вышла в Полесье, где находился партизанский аэродром.

Скоро Мурашко привел в лагерь Анатолия Шпаковского, Раю Волчек и ее родных.

– Вот наш герой, – Мурашко слегка подтолкнул Анатолия вперед.

– Сколько ж тебе лет, дружок? – спросил его Лещеня.

– Пятнадцать, – неохотно пробормотал Анатолий, наклонив голову и оглядывая нас исподлобья умными, внимательными голубыми глазами.

Трудно было поверить, что этот мальчик выполнял ответственные и опасные задания.

– Расскажи, как ты поднимал на воздух фашистов? – попросил Константин парнишку.

– Говори, говори, – подбадривал его комиссар, но Анатолий только смущенно мял в руках шапку, по-прежнему поглядывая на нас исподлобья.

– Ладно, придется мне рассказать, – улыбнулся Мурашко. – В деревне Сеница помещение школы оккупанты приспособили под артиллерийский склад, здесь же разместилась охрана из восьми солдат и одного офицера. Этот офицер постоянно брал у матери Анатолия молоко. Первое время Анатолию было запрещено заходить в школу к немцам, но вскоре офицер, присмотревшись к Анатолию и посчитав его несмышленышем, разрешил ему это. Анатолий стал носить офицеру молоко, и охранники постепенно привыкли к нему. Мы узнали, что снаряды хранятся в классе рядом с учительской комнатой, где сейчас жила немецкая охрана, и решили взорвать их. Я приготовил две маломагнитки и тщательно объяснил Анатолию, где и как заложить мины.

И вот вместе с молоком Анатолий понес в школу мины; он сунул их в сложенные за печкой дрова.

Как мы и рассчитывали, взрыв произошел в час ночи. Не уцелел ни один фашист. К горящему зданию нельзя было подойти: рвались снаряды.

– Жалко, школа сгорела… – проговорил Анатолий.

– После войны выстроим новую, еще лучше будет, – уверенно сказал комиссар.

– Его матери не грозит опасность? – обратился я к Мурашко.

– Нет, иначе бы обязательно привели ее. Немецкими органами установлено, что дом загорелся от печи… Население не пострадало, а некоторые офицеры этой части были арестованы за недосмотр.

Все сели за стол, Мария Белезяко принесла чай.

– И сахар есть! – радостно воскликнул Анатолий, но тут же осекся и умолк, видимо испугавшись, как бы его не посчитали недостаточно взрослым.

– Есть, Толя, с Большой земли нам присылают, – ласково сказал комиссар.

Мы разговорились с Раей Волчек. Она – стройная, тоненькая, кажется даже хрупкой. На ней застиранное, искусно подштопанное, старенькое синее платье. По первому впечатлению ее загорелое лицо было малоприметным, но достаточно было заглянуть в спокойные, вдумчивые светло-карие глаза, чтобы почувствовать и силу воли и решительность.

Она рассказала, как устроилась работать в офицерскую столовую-казино. Позднее ей удалось установить связь с подпольщиками, стала распространять подпольную литературу и «собирать» документы эсэсовцев. И вот стало известно, что весь обслуживающий персонал фашисты собираются уволить и заменить его немцами.

Рая Волчек не хотела уходить в отряд с пустыми руками. Она все рассказала Мурашко и попросила:

– Дайте мне мину, я ее подложу.

– Но ведь при входе в столовую проверяют? – спросил Мурашко.

– Проверяют, но постовой солдат меня хорошо знает и последнее время не обыскивает.

Константин показал ей, как заложить мину.

– Боюсь, что ничего не поняла, – с досадой на себя сказала Рая и попросила Мурашко встретиться еще раз.

На следующий день она пришла в деревню Сеница. Здесь ей Мурашко долго и терпеливо разъяснял обращение с миной.

– Теперь выйдет, – повеселела Рая. – Давайте.

На следующий день Олег Фолитар принес на квартиру Раи три маломагнитки.

Как пронести мины в столовую?

Оккупанты не выдавали обслуживающему персоналу спецодежду. Каждый должен был иметь свою. Рая фартук, чепчик и рабочие туфли носила в небольшом чемоданчике. Часовой сначала осматривал его содержимое, но, находя постоянно одни и те же вещи, перестал проверять.

– Поставь, чтобы мина взорвалась около двенадцати часов, – попросила Рая Фолитара. – А раньше времени она не взорвется?

– Все может случиться, – нехотя ответил Олег.

– Вижу, ненужный вопрос я задала, – улыбнулась Рая. – Ставь!

Олег вставил взрыватель в мину с заводом на двенадцать часов. Рая, уложив ее на дно чемоданчика, прикрыла сверху одеждой.

Поравнявшись с постовым, она приветливо поздоровалась с ним. Охранник пропустил ее, как и обычно в последнее время, без проверки.

В одном из залов столовой обедали старшие офицеры. Они были особенно придирчивы, и ни одной официантке не хотелось подавать им. Поэтому их зал обслуживали по очереди.

– Пусти меня сегодня обслуживать большой зал, – попросила Рая свою подругу. – У меня просьба к одному из офицеров…

Та охотно согласилась.

Рая вошла в зал и положила чемоданчик в шкаф для одежды. В половине двенадцатого начали собираться эсэсовцы. Рая притворилась больной, пошла к немке, заведующей столовой, и отпросилась к врачу. Выйдя из столовой, она побежала домой, где ее ожидал Олег Фолитар и ее семья.

Когда они находились уже за городом, раздался сильный взрыв. В тот же день Олег вернулся в Минск и узнал, что взрывом убито двадцать два офицера и немка, заведующая столовой.

– Не страшно было? – спросил комиссар.

– Страшно… Из столовой чуть не бегом пустилась, но скоро все прошло, – улыбнулась Рая.

– Да ты не волчок, а тигренок, – засмеялся Лещеня. – Теперь можешь отдыхать, твои боевые задания закончены.

– Дайте мне винтовку, немного подучите, и для меня начнутся новые боевые задания, – сверкнула глазами девушка.

– Обязательно научим! А на первое время попросим в нашу столовую. Партизаны тоже любят квалифицированное обслуживание. Только попрошу не подкладывать мин по старой привычке, – улыбнулся комиссар.

Все весело засмеялись.

Семью Раи определили в семейный лагерь, а она сама, пока училась владеть винтовкой и автоматом, работала на кухне. Здесь она познакомилась с Марией Сенько. Мария тяжело переживала гибель братьев, но никто не видел ее плачущей. С осунувшимся лицом, впавшими глазами, она упорно работала.

Мы рассказали Рае про горе Марии и попросили отнестись к ней с особым участием. Девушки скоро узнали друг друга ближе и крепко подружились.

Дня через два нам сообщили, что все поляки-монтажники живы и находятся в соседнем с нами партизанском отряде.