Текст книги "Партизанская хроника"

Автор книги: Станислав Ваупшасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

2

Ночью меня разбудил адъютант Малев. Он говорил негромко, стараясь не потревожить спавшего рядом комиссара:

– Товарищ командир! Срочное донесение!..

Зыбкое пламя зажигалки освещало его лицо и шевелящиеся губы:

– В Песчанку прибыли люди из Минска.

– Двое?

– Да. Мужчина и женщина. Прикажете лошадь оседлать?

– Двух! И комиссар поедет. Я сам разбужу его…

Малев ушел. Он унес с собой неяркий свет зажигалки, и ночь показалась мне еще более темной. Я толкнул рукой створки окна. В землянку ворвалась прохлада, потянуло приятным запахом смолистой хвои.

– Как ты думаешь, это Галина и Красницкий? – приподнявшись, спросил комиссар. Оказывается, он не спал.

– По-видимому, они. Едем! – ответил я.

Мы вышли из землянки. В темноте негромко позванивали стремена оседланных Малевым лошадей.

Мы вскочили в седла… Отдохнувшие лошади бежали резво. Иногда снизу от земли вылетали короткие искры. Это подковы лошадей высекали огонь о камень.

Ночь стояла теплая, пахучая. Такие бывают в Белоруссии обычно в конце мая. Казалось, что под этими яркими звездами нет войны, что мирно и тихо отдыхают в селах люди после трудового дня.

Где-то слева и справа от дороги должны были быть деревни, но ни одного огонька не видно: идет второй год войны, и у людей нет керосина…

– Смелая эта Галина. Молодец! – проговорил комиссар, поравнявшись со мной. Мне почему-то показалось, что он улыбается. – Помнишь, как она со своими вещами расправилась: «Уси попалыла, щоб воны гадам не попали…»

Приехав в Песчанку, мы быстро разыскали дом, где остановились товарищи из Минска. Галина представила нам своего спутника и снова, как в день нашей первой встречи, улыбнулась.

– Ну что ж, приступим к делу, – наморщив лоб, предложил Красницкий. – Я доложу обстановку, если что неясно – спрашивайте.

Простое добродушное лицо инженера располагало. Он старался держаться по-военному, говорил коротко и случайно оброненное «доложу обстановку» выдавало в нем человека, знакомого с армейской жизнью.

На заводе имени Мясникова ремонтировали вагоны и паровозы. Красницкий хорошо знал устройство и оборудование завода. Рассказывал он просто, но убедительно, с необходимым минимумом технической терминологии, понятной людям и не работавшим на заводе.

Сразу стало ясно, что сердце завода – это колесно-механический цех. Здесь были сосредоточены три специальных токарных станка фирмы «Дортмунд», карусельный станок «Кинг», второй карусельный станок французского производства, пресс мощностью до шестисот тонн и другое ценное оборудование.

– Присмотрелись к заводским рабочим? – спросил я.

– Народ разный, – не сразу ответил Красницкий. – В большинстве люди новые. Судьба привела на завод железнодорожников из Белостока, Бреста и других городов западных областей Белоруссии. Также есть люди, не имевшие раньше ничего общего с заводом и вообще с железнодорожным транспортом. Они работают только ради того, чтобы избежать угона в Германию. Осталось несколько кадровых рабочих, пришли некоторые специалисты с других заводов. Эти и «учат» новичков, как нужно работать. На отремонтированных нами колесах далеко не уедешь. Завод работает не на полную мощность. Вредим оккупантам сколько можем: практикуем переточку под посадки центров колес вагонных осей, неправильно изготовляем шестерни для кранов, допускаем переточку поршневых колец, оси колес выпускаем с кривизной. Шеф завода Фрике не специалист. Когда обнаруживается недоброкачественная работа, я ему объясняю это отсутствием квалифицированных рабочих. Рабочие часто «болеют», помогают свои врачи. Про это вам, наверное, рассказывали Гуринович и Воронков.

– Рассказывали… Значит, хотите взорвать оборудование колесно-механического цеха?

– Да. Если мы выведем из строя этот цех, то выпуск продукции прекратится… Но нам потребуется взрывчатка…

Красницкий внимательно посмотрел на меня, потом на комиссара и, словно стесняясь своей просьбы, добавил:

– И порядочно. Хватит ли ее у вас?

Я улыбнулся. Время, когда мы были стеснены в боеприпасах, миновало. С Большой земли нам регулярно доставляли на самолетах взрывчатку, оружие, боеприпасы. Наш отряд был хорошо оснащен. Сразу же подумал: «Надо будет рассказать об этом не только Красницкому. Пусть наши люди, оставшиеся в тылу врага, знают, что страна помнит о них и делает все, чтобы у них было чем воевать с врагом».

По взгляду, который бросил на меня Родин, я понял, что такая же мысль пришла и ему. Он сказал Красницкому:

– Дадим столько, сколько нужно… Видимо, подпольные группы слабо информированы о том, как помогает нам страна. А ведь труженики тыла проявляют большую заботу о партизанах Белоруссии. С Большой земли мы систематически получаем оружие и боеприпасы, продовольствие и одежду, обувь и медикаменты, литературу, даже рации. Вот восьмого мая «Советская Белоруссия» опубликовала письмо трудящихся Чкалова и Медногорска белорусским партизанам. В нем говорится, что на средства, собранные жителями этих городов, приобретены и посылаются в дар партизанам Белоруссии звено самолетов, сорок пять винтовок, три автомеханические мастерские, продукты, аптечки, белье, обмундирование.

«Трудящихся городов Чкалова и Медногорска, – говорилось в этом письме, – отделяет от вас, наших братьев и сестер – белорусских партизан и партизанок, огромнейшее расстояние, но, несмотря на это, мы чувствуем неразрывную, кровную связь с вами.

Наш боевой союз прочен и непоколебим. Доблестные успехи белорусских братьев – это наши успехи. Наши трудовые успехи и победы – это ваши победы»[3]3
  «Советская Белоруссия» № 50, 8 мая 1943 г.


[Закрыть].

– Как видите, дружба народов советской страны является могучим источником непобедимой силы партизан в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Расскажите об этом людям. Тогда у них будет больше уверенности в победе… Ну а со взрывчаткой умеете обращаться?

– Член нашей группы Григорий Подобед служил в саперных частях. Он с этим делом знаком. Справимся…

– А если прислать его к нам на пару деньков? На переподготовку. А?

– Очень хорошо. Подучит тогда и других.

Мы назначили срок взрыва завода. Трудность состояла в том, что завод работал в две смены. Взорвать станки в рабочее время нельзя – пострадает много людей. Значит, нужно найти человека, который сможет пройти на завод в нерабочее время, в перерыве между сменами. А завод усиленно охраняется. Как проникнуть в цех?

– Я постараюсь достать пропуск, – сказал Красницкий и пояснил: – Директор завода Фрике – человек недалекий, в производстве ничего не смыслит. Больше всего боится, как бы его на фронт не угнали. Мне он доверяет. Через него я получу круглосуточный пропуск…

– Нет ли возможности организовать на заводе вторую подпольную группу? – спросил комиссар.

Красницкий подумал и твердо ответил:

– Хороших людей много. Попытаемся. Да есть ли нужда в этом?

– Безусловно! Ведь как могут развернуться события? Предположим, диверсия осуществлена, оборудование взорвано. Кого потянут в СД? Разумеется, тех, кто работал на этих станках. Значит, этим товарищам и их семьям необходимо тотчас же после взрыва оставить город. Все подозрения надо будет направить на них… А новая группа уже в цеху. Ясно?

– Пожалуй, правильно. Новая группа будет готовить новую диверсию. Так?.. Только как доставить тол в город?

– А он уже там. Вот командир объяснит…

Я дал Красницкому пароль и адрес Бориса Петровича Велимовича, которому мы недавно переправили партию взрывчатки.

Красницкий и Галина заторопились: пора собираться в обратную дорогу.

– Как у вас с документами? – поинтересовался комиссар.

– Въезд и выезд из города, насколько нам известно, контролирует СД…

– Э-э! – махнул рукой Красницкий и рассмеялся: – Пустяки. Документы они мне сами выдали. Есть пропуск, с которым я уже ездил в Слуцк за продуктами. Есть и такая штука… – И Красницкий вынул из кармана железнодорожную повязку.

Мы условились о новой встрече. Я еще раз предупредил Красницкого и Галину: действовать разумно, осторожно, беречь себя и, если на кого-либо из членов подпольной группы падет малейшее подозрение, немедленно со всей семьей уходить в отряд.

Александр Козлов и его товарищи быстро освоились и начали ходить на задания. Уже работавший ранее в тылу противника (в кампанию против белофиннов), Козлов за короткое время успел и здесь отличиться: с группой подрывников пустил под откос два эшелона, недалеко от Минска разбил две легковые машины. Одновременно, вместе с Меньшиковым, он искал человека, через которого можно было бы узнать, когда и куда ездит Кубе, кого он посещает, как он охраняется. Эти данные были нужны отряду для приведения в исполнение приговора белорусского народа над Кубе. Нужен был также человек энергичный, хорошо знающий Минск, но которого мало бы знали в городе. Такого у нас в отряде не оказалось. Тогда я послал радиограмму в Москву. Через несколько дней получил ответ, что необходимого человека в ближайшее время пришлют.

И вот возле деревни Песчанка ночью закружил самолет. Из него выпрыгнули три парашютиста и было выброшено семь парашютов с грузом. Москва прислала нам еще две рации и радистов Губарева и Янковского. Третьим был Иван Андросик.

Только что улетел самолет, как со стороны Минска вновь послышался гул моторов. По звуку узнали: немецкие. Неожиданно над приемочной площадкой повисла осветительная ракета. Послышался свист падающих бомб. Вздрогнула земля. Один самолет отделился от звена и начал бомбить деревню. Со звоном посыпались стекла в окнах. На дыбы становились испуганные лошади. От бомбы загорелся сарай. На улице начал собираться народ. Мы успокоили людей и бросились тушить пожар.

Рассвело. Возле догоравшего сарая я увидел Андросика и взял его под руку. Перебрались в лагерь и там поговорили.

Андросик до войны работал старшим преподавателем в Минском Краснознаменном танковом училище. В первые дни войны с училищем эвакуировался в глубь страны.

– В городе меня никто не знает, так как мало в нем жил. Есть у меня в Минске родственники, думаю их разыскать… Разве в Минске нет ваших подпольщиков? – спросил он.

Я подумал: стоит ли новому человеку, еще не знающему местных условий, рассказывать о наших людях и смогут ли они в чем-либо помочь ему. Вспомнил, что у нашей поварихи Марии Сенько два брата жили в Минске на нелегальном положении. Много раз Анна и Максим Воронковы и Гуринович искали их, но тщетно. И я рассказал о них.

– Если не найдете родственников, сможете ли еще у кого-нибудь остановиться в городе? – спросил я.

– Я думаю, найду, – коротко ответил Андросик.

Он подробно расспросил у Марии Сенько, где нужно искать ее братьев Владимира и Константина, что им надо сказать. Через два дня Андросик выехал на задание. До Озеричино партизаны отвезли его на подводе, оттуда Хадыка завез Андросика к Исаеву в совхоз «Сеница», а Исаев организовал ему переход в Минск.

Вместе с Андросиком мы послали Анну Воронкову, чтобы она к назначенному сроку привела в условленное место руководителя подпольной группы Матузова. Через два дня я, Малев и Чернов выехали на лошадях в Колодинский лес близ Минска. К утру достигли леса и, осмотрев местность, остановились на восточной опушке, стали ждать.

«Придет или не придет?» – думал я. Было уже около двенадцати часов. Беспокойные мысли лезли в голову: «Целы ли еще наши работники? Не попалась ли Анна в дороге эсэсовцам?»

Вот со стороны деревни Распутье показалась Анна. Она шла медленно, осматриваясь кругом. Когда она приблизилась к нам, в ста метрах позади нее показался мужчина.

– Здравствуй, Анна! – бросился я ей навстречу.

Подошел Матузов, высокий, стройный блондин. Я сразу узнал его по описаниям товарищей. Мы присели под сосной.

Матузов рассказал о себе. Он уроженец Витебской области. В 1918 году вместе с отцом вступил в сельскохозяйственную коммуну «Свобода». Потом Кузьма Лаврентьевич выехал в Витебск и работал на заводе. В 1921 году поступил в Белорусский государственный политехнический институт. С первых дней войны – на фронте. Тяжелораненым попал в лагерь военнопленных. С незажившими ранами бежал и кое-как добрался до Минска, где при помощи знакомых нашел свою семью.

– Ну, а о том, как я связался с вашими партизанами, вы сами знаете, – закончил Матузов.

– Как ваша группа?

– Увеличивается понемногу, – ответил Матузов и охарактеризовал некоторых, недавно принятых в группу минчан.

Больше других беспокоила нас Феня Серпакова – связная между Матузовым и полковником Соболенко из «корпуса самообороны». Я подробно расспрашивал о ней.

– Женщина она надежная, только чересчур смелая, – как-то неопределенно отозвался он о ней.

– Чересчур? Чересчур смелая, – значит, неосторожная, – повторил я. – А это большой недостаток для подпольщика.

– Я давно ее знаю. А в подполье без риска нельзя. Из всей группы лишь я один знаком ей, и если ошибся, то поплачусь один, – закончил Матузов.

Он помолчал, видимо, вновь и вновь взвешивая все, что было известно о Фене Серпаковой.

– Она только что сообщила, – нарушил молчание Матузов, – что полковник «корпуса самааховы» Соболенко передаст партизанам два бронированных автомобиля. Так называемые «самооборонцы» хотят себя реабилитировать.

– Соболенко вас знает? – спросил я.

– Феня ничего про меня не говорила.

– Тогда хорошо… В «корпусе самообороны» есть своя подпольная группа, в ней состоит начальник штаба, майор, – сказал я, имея в виду майора Евгения. – Вы оставайтесь в стороне, а Серпакова пусть работает с ним. Надо добиться, чтобы весь «корпус самообороны» перестал служить оккупантам. Пусть Соболенко как начальник отдела пропаганды сделает так, чтобы каждое подразделение знало о перешедших на нашу сторону «самооборонцах». Мы со своей стороны тоже постараемся.

– Сделаем, – кивнул головой Матузов. – В моей группе еще два новых члена – женщины. Они работают в СД.

Я недоуменно посмотрел ему в лицо. Он улыбнулся:

– Вас пугает их место работы? Но ведь мы выполняем ваше же требование – подпольщики должны всюду иметь своих помощников… Так ведь? Мы помним также, что разные советские люди разными путями приходят к активной борьбе. Вот, например, Капитолина Гурьева. В начале войны она решила податься в глубь страны. По дороге насмотрелась, как немцы с самолетов бомбили и расстреливали бегущих женщин и детей. Уйти далеко не успела и вернулась в Минск. Город разбит, работы нет. Походила, походила без работы, да жить как-то надо. Пошла на биржу труда. Немцы видят – девушка молодая, хорошенькая, чистенькая, послали ее в столовую. Когда Гурьева пришла на работу, то только тут поняла, куда попала, но уходить уже было поздно.

Матузов опять помолчал немного.

– Теперь Гурьева живет со мной в одном доме. Придя раз домой, я застал ее у жены плачущую. Расспросил. Она больше не хотела работать на оккупантов и решила лучше покончить с собой, чем видеть их кровавые дела. Я подумал, что это провокация, и вместе с женой начал следить за ней. Подозрительного ничего не было. К нам Капитолина стеснялась больше заходить, но видно было, что мучается она. Вскоре она познакомилась с такой же одинокой девушкой, как и она, Ульяной Козловой. Я их проверял два месяца. И вот однажды поговорил с Капитолиной откровенно, сказал, что не умирать надо, а мстить фашистским извергам. Дал ей почитать ваше воззвание. Печальные глаза девушки сразу прояснились. Она крепко пожала мне руку: «Теперь я нашла свою дорогу, можете рассчитывать на меня, и за свою подругу, Ульяну, я ручаюсь».

Я верил Матузову, он произвел на меня впечатление человека с большим жизненным опытом, умеющего распознавать людей.

– Еще раз проверь и действуй, – сказал я.

– С их помощью эсэсовцы полетят у нас в воздух, – проговорил Матузов и попросил взрывчатки.

Подрывного материала в городе было мало. У Велимовича имелся тол только для группы Красницкого. Забирать маломагнитные мины у Мурашко тоже не следовало: он сам в них остро нуждался. Оставалась только Василиса Гуринович, она доставила тол в Минск, но где сейчас находится этот тол, я не знал.

– Придется обождать, – сказал я. – Со взрывателями могу ознакомить сейчас. – И я достал тол, маломагнитную мину и капсюли.

Вскоре Матузов хорошо усвоил несложную науку и остался доволен минами.

– Эти маломагнитки для нас прямо сокровище. Положил мину – и точно знаешь, когда она взорвется.

– Получите и маломагнитки, и тол, – заверил я его.

Затем мы условились о новом пароле, с которым к Матузову придет наш человек указать, где взять взрывчатку, и мы простились.

В лагере было оживленно. Несмотря на ранний час, партизаны не спали. Возле огороженного жердями скота суетился потный Иосиф Коско.

– Откуда этот скот? – спросил я начальника штаба.

– Только ты уехал, как разведчики сообщили, что около Белой Лужи на ночь остановились немцы, которые угоняют захваченный у жителей скот. Медлить было нельзя, и я послал Меньшикова с группой партизан. Убив двух гитлеровцев и семь полицейских, они принесли их оружие и пригнали пятьдесят восемь коров.

Я приказал выяснить, у кого из крестьян близлежащих деревень отняты коровы, и возвратить их крестьянам.

Возни с распределением отбитого у грабителей скота нам хватило дня на три. Около сорока коров осталось в лагере.

Через пять дней из Минска вернулся Андросик. Ему посчастливилось: он разыскал своего родственника Николая Фролова, у которого и пробыл эти дни. Фролов помог ему найти братьев Сенько; они нигде не работали. Однако их документы были вполне исправны. Братья хотели уйти в отряд, но Андросик посоветовал им остаться в городе и следить за Кубе. Они охотно согласились. У Владимира и Константина Сенько не было оружия, они попросили дать им пистолеты и гранаты.

Андросику не удалось найти людей, которые непосредственно соприкасались бы с генеральным комиссариатом, где работал Кубе. Он был очень расстроен.

– Не переживай, задачу ты уже выполнил немалую. Условился в отношении связи? – спросил я.

– Для связи с отрядом в деревню Озеричино из Минска придет связная Катя Карпук. Группа, я думаю, будет действовать. Может быть, и я еще вернусь в Минск. Правда, в последний день за мной начали следить какие-то субъекты, пришлось заметать следы. Неужели меня узнали? – задумался Андросик.

Меня вызвали из шалаша, и я увидел перед собой незнакомого плотного, широкоплечего мужчину средних лет. Его светлые глаза пытливо изучали меня, словно старались заглянуть в душу.

– Григорий Подобед. От Красницкого.

– Приехали получиться? Вы со взрывчаткой работали?

– Приходилось. Хотя теперь в этом деле много нового. Подучиться не мешает.

– Кто будет взрывать? Сами?

– Да.

– Тогда вот что. Подрывники наши отдыхают. Познакомлю позже. А сейчас пойдемте обедать. Расскажите мне о минских делах…

Мы шли по узкой лесной тропинке. Партизанский лагерь дремал. Вернувшись с ночного задания, партизаны отдыхали. На крышах землянок сушились сапоги, в шалашах видны были автоматы. Вкусно пахло свежим хлебом.

– А вы живете добротно, – похвалил Подобед. – Фашисты в городе наклеили листовки: «На кочках, мол, сидят партизаны, оборванные, грязные…» А у вас тут баня, парикмахерская, пекарня…

– По-разному бывает, по-разному. Бывает, что и похуже, чем на кочках, – сказал я. – Интересно, что они наклеят после вашей операции?.. Кстати, у вас все готово, чтобы уйти после взрыва? Кто еще должен покинуть город?

– Юрий Вислоух и Виктор Глинский. Это мои помощники в механическом. А может, и не понадобится? – с сомнением протянул Подобед. – Посмотрим, как там будет…

– Напомните Красницкому, что это приказ, – строго сказал я. – Семьи переправить на день раньше…

Подобед по-военному отрапортовал:

– Есть! Будет выполнено!..

Он прожил в лагере недолго. Подрывники ознакомили его с новыми минами. Он быстро усвоил все и мог теперь сам научить подрывному делу других.

В тот день, когда Подобед собирался возвращаться в Минск, мы снова встретились.

– Словно заново родился, – сказал он. – Здесь чувствуешь себя хозяином. А там – раб. Стоят над тобой с палкой… «Рус, рус, давай!» Быстро они этому научились, сволочи…

Лицо его вдруг потускнело.

– И радуешься, и болит сердце… Какие станки в цехе, вы бы посмотрели, товарищ командир! – Подобед задумался.

– А взрывать надо, ничего не поделаешь!

Я проводил Подобеда до границы лагеря. Он говорил мне о своих товарищах, о своем отце – старом мастере завода. Говорил с таким воодушевлением, что мне на какой-то миг показалось, что Подобед забыл о партизанском лагере, думает, что возвращается после работы домой и мирно беседует с товарищем о заводских делах…

Я слушал его и верил: задание он выполнит отлично.

2 июня 1943 года в лагерь прибыли Григорий Подобед, его отец и помощники, вместе с ним работавшие в механическом цехе, – Юрий Вислоух и Виктор Глинский. Первый из них ушел из города вместе с семьей.

– Удачно? – спросил я Григория.

– На станках нашего цеха никто уже больше не сможет ремонтировать фашистам колеса для вагонов. А какие станки были! На этом заводе я проработал двадцать лет. Помню, как их установили. У карусельного станка «Дортмунд» сам работал. Сколько радости было тогда! Ведь мы заплатили за него тридцать тысяч рублей золотом, а за «Кинг» – пятьдесят тысяч. А теперь своими руками… – ответил отец Григория, сжав кулаки.

Стоявшие вокруг партизаны молчали. Многим вспомнились первые пятилетки, когда капиталисты за оборудование драли с нас по три шкуры.

– Нельзя иначе, отец, – сказал я. – Ведь на этих станках ремонтировались вагоны, которые везли на фронт снаряды, пушки, танки – смерть нашим воинам, горе и слезы мирным людям, женщинам, старикам, детям.

Мы с Подобедом ушли в мою землянку, и здесь он подробно рассказал, как был осуществлен первый крупный взрыв в Минске.

После того как Подобед возвратился из нашего лагеря в Минск, группа Красницкого начала готовиться к взрыву. Красницкий и Глинский взяли взрывчатку у Велимовича и принесли ее на квартиру Красницкого.

– Куда положим? – забеспокоился Глинский.

– Спрячем в развалившемся доме, – сказал Красницкий.

В это время неожиданно в дверной замок вставили ключ и повернули его. Оба товарища оцепенели. Дверь открылась, вошла хозяйка дома Елизавета Петровна Сумарева. Красницкий поспешно сунул развязанный пакет под кровать, мысленно проклиная себя за оплошность.

– Что прячешь, Георгий? – строго спросила Елизавета Петровна.

– Да так, хлам, – буркнул Красницкий.

– Ты не считай меня наивной. Я давно догадываюсь, что вы что-то готовите. Один раз подметала твою комнату, смотрю, в самом углу прогнулась доска, я ее нажала, а под ней что-то белеет. Глянь, а это листовка. Прочитала ее, обрадовалась – наша. Не хотела нарушать после этого твоего спокойствия, ничего не сказала.

– Так вот ты какая, Петровна! – Красницкий схватил ее в объятия и поцеловал.

– Вы от меня можете скрывать или не скрывать, – улыбнулась она, – это ваше дело, но, если нужна будет помощь, можете рассчитывать на меня.

– Хорошо, Петровна. Здесь у нас взрывчатка, не знаем, куда ее положить, – еще не оправясь от волнения, сказал Георгий.

– Если доверяете мне, я спрячу ее так, что ни одна фашистская собака не найдет, а сами сможете в любое время взять, – предложила Сумарева.

Красницкий вопросительно посмотрел на Глинского, закрыл дверь и, достав из-под кровати пакет, вручил его хозяйке.

Она спрятала тол на чердаке в голубятне.

Вечером собрались все члены подпольной группы и обсудили, как пронести взрывчатку на завод. Эту работу взялись выполнить Глинский, Подобед и Красницкий. Тол был разделен на три равные части. Чтобы Глинский и Подобед не заходили на квартиру Красницкого, Елизавета Петровна передала им тол в условленном месте.

В обеденный перерыв пронести на завод взрывчатку было невозможно: в будке торчал сам начальник охраны, и охранники тщательно всех обыскивали. Надо было поступать иначе.

Рано утром, пристроив под ремень брюк четыре шашки тола, Красницкий застегнул пиджак, посмотрел в зеркало – все в порядке. Широкими шагами он вышел из дома. Подойдя к заводу, Красницкий немного обождал у контрольной будки и, когда подошли Подобед и Глинский, открыл двери.

В будке находились два эсэсовца, в стороне сидела огромная овчарка. Проверили документы, один эсэсовец скользнул руками по карманам Красницкого, а тот спокойно заговорил с ним по-немецки о том, что видел сейчас вблизи завода двух подозрительных людей и опасается: не партизаны ли?

Эсэсовцы так же бегло ощупали карманы Подобеда и Глинского и выскочили из будки осмотреть прохожих. Трое друзей прошли беспрепятственно в цех. Принесенный тол Красницкий спрятал в станине станка.

И вот наконец мины заложены. В каждой мине по два капсюля. Если один не взорвется, взорвется второй. Но теперь весь вопрос в том, когда взорвать. В рабочее время – погибнут свои. Остаться незаметно на ночь? Но вечером эсэсовцы обходят все цехи с собакой. Подобед в то время работал в утреннюю смену.

– Может, неделю обождем? – спросил его Красницкий.

– Не могу больше ждать, да и опасно: вдруг обнаружат.

Уходя после работы домой, Подобед сказал Красницкому:

– Готовь утром семьи к выходу в лес.

Рано утром Вислоух, Глинский с семьями и старик Подобед вышли за город.

Григорий Подобед шел по улице неторопливо – так меньше волнуешься. Каждый шаг – новые мысли.

Все ли предусмотрено? А вдруг мины обнаружены? Ерунда! Красницкий предупредил бы… А что, если в цехе охранники? Ничего, смелее, Григорий! Помнишь, что говорил комиссар? «Разумно и осторожно!» Значит, так и поступай сегодня…

Подобед подошел к контрольной будке и открыл дверь.

Охранники удивленно посмотрели на часы, внимательно прочли протянутый пропуск. Придирчиво ощупали карманы.

Подобед был спокоен:

– Ремонт. Арбайт. Шеф Фрике приказал!..

Охранники закивали головами. Да, да! Шеф давал такое указание. Это хорошо, что рус аккуратен, служба фюреру требует аккуратности.

Подобеда пропустили. Он не спеша пересек двор.

Войдя в цех, поднял светомаскировочные шторы на окнах. Подошел к станку. Все в порядке. Нет! Надо закрыть двери… Только он подумал об этом, как в цех вошли эсэсовцы…

Большая собака, оскалив пасть, бежала к нему.

Подобед похолодел при мысли о возможном провале. «Неужели пронюхали? Или кто предал?.. Пистолет? Эх, не успею достать из сапога. Собака не даст…»

Овчарка стерегла каждое его движение, злобно рычала.

Пальцы машинально чиркнули спичку. Подобед закурил, хотел было опереться о станину, но, почувствовав под рукой масленку, решил смазать станок.

Он делал это старательно, беззаботно насвистывая песенку. А губы повиновались плохо, вместо свиста получалось какое-то шипение.

Эсэсовцы подходили медленно, и Григорий с облегчением вздохнул: «Утренняя проверка». Он засвистел увереннее, старательнее начал тереть паклей станину. Деланно улыбнулся:

– Смазываю. Работать будет лучше, гут!

– Гут! Гут!

Обойдя цех, эсэсовцы ушли. Подобед подождал немного, потом подошел к двери. Тяжелые кованые сапоги стучали уже далеко.

Он запер дверь. Закурил. Затем приподнял крышку, нашел фитиль зажигательной трубки, приложил к ней горящую сигарету. Убедившись, что фитиль загорелся, подошел к станку Глинского и сделал то же самое.

Посмотрел на часы – до взрыва осталось двадцать минут. Все выполнено. Теперь уходить. Открыть окно и прыгнуть…

Еще давно, когда отец приводил его на завод, подросток Гриша Подобед иногда через окно вылезал из цеха на железнодорожное полотно, убегая отсюда прямо в поле. Вот и сейчас он должен проделать этот путь…

Он встал на подоконник, открыл окно, осмотрелся. Никого не видно.

Подобед последний раз обвел глазами цех. Сердце его сжалось от боли. Здесь он начинал свою трудовую жизнь. Все так знакомо и привычно. Ряды станков… Залитый маслом пол… Григорий придет сюда после победы. Он поставит новые станки, и все будут работать на благо народа.

Подобед, взяв в правую руку пистолет, просунул голову в квадрат оконной решетки. Потом плечи…

Сколько раз мальчиком легко проскальзывал он через эти переплеты! Почему же теперь они стали такими узкими?

«Черт возьми, вырос же я с тех пор! Эх, об этом и не подумал! В мышеловке! Все пропало! Что делать?» Вдруг пришла мысль: «Стать бы теперь мальчиком! Всего на одну лишь минутку!»

Григорий рванулся, напрягая все силы. В глазах потемнело, боль, как ножом, резанула плечи, легким не хватило воздуха.

И вдруг дышать стало легче. «Ура! Вылез!»

Он оттолкнулся от подоконника и спрыгнул на землю…

Пройдя овраг, Подобед свернул влево и пошел через поле. Дойдя до канавы, по краям которой росли березки, остановился передохнуть. Еще раз взглянул на часы:

«Время! Сейчас детонаторы сработают!» Он смотрел в сторону завода. Уже поднималось солнце. Даль была затянута сероватой дымкой тающего тумана.

Золотом отсвечивали окна его цеха. Вон они, в том углу здания. И вдруг из этих окон метнулось неживое белое пламя, вырвался, клубясь, черный дым. Глухой грохот нарушил тишину летнего утра…

Подобед быстро зашагал к синеющему впереди лесу. Там его ждали разведчики отряда.

После диверсии Красницкий продолжал работать на заводе. Взрыв был сильный: вылетели окна и двери, повредило крышу, развалилась стена. Большие куски чугуна от разрушенных станков валялись кругом. О восстановлении станков нечего было и думать.

В городе много говорили, что на заводе имени Мясникова взорван цех, а иные утверждали, что взорван весь завод. Немцы расклеили по городу большие плакаты, где объявлялась премия в 200 тысяч рублей тому, кто поможет разыскать лиц, совершивших диверсию на заводе. Премия эта так и осталось невыданной.

Когда все участники этой диверсии были отправлены в лес, Красницкий посоветовал своему шефу Фрике проверить, кто из колесного цеха в отпуске. Фрике похвалил Красницкого за преданность интересам Германии и позвонил в СД. Когда работники СД, побывав у Глинского, Подобеда и Вислоуха, увидели оставленные квартиры, они решили, что диверсию совершили эти трое, и ранее арестованный рабочий Зубин был вскоре освобожден.

Красницкий начал создавать на заводе новую подпольную группу. В нее вошли кладовщица Кунцевич, фрезеровщик Маньковский, бухгалтер Линкевич и рабочий Бурак.

Спустя месяц после первого взрыва комсомольцы токарь Шиманский и слесарь Кухта, работавшие от бригады «Дяди Васи» – Воронянского, – в воскресенье взорвали готовый к выходу паровоз и передвижной мост, соединяющий вагонные цехи. Красницкий еще до этого узнал от своих людей, что Шиманский и Кухта ведут антифашистскую работу; они же о нем ничего не знали.

Шиманский и Кухта после диверсии ушли в отряд, а Красницкому пришлось отложить на несколько дней взрыв дополнительной котельной, который он подготовил совместно с Маньковским. Эта операция была совершена ими только в конце сентября. Котельная должна была вступить в строй с наступлением холодов и давать пар кузнечному цеху. Красницкий принес мину в соседнее с заводом помещение, а оттуда по крыше она была доставлена в котельную и заложена под котлом.