Текст книги "Партизанская хроника"

Автор книги: Станислав Ваупшасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

Ударили минометы, противотанковые ружья. Огонь партизан прижал гитлеровцев к земле. От танков отскакивали ярко светящиеся искры. Враг огрызнулся огнем, попятился назад и начал окапываться. Я опять посмотрел в бинокль.

Далеко на шоссе показалась автоколонна. Она остановилась. Солдаты выпрыгнули из машины. Заметив противника, Козлов, посмотрев в бинокль, выбрался из укрытия и побежал к пулеметчикам, которые находились возле шоссе. Пулеметчики открыли меткий огонь по автоколонне. Солдаты противника бросились было врассыпную, и гитлеровским офицерам пришлось немало потрудиться, чтобы восстановить порядок. Через поле, прикрываясь кустами, подходили к реке новые силы гитлеровцев. Перед нами стояла более чем в три раза превосходящая численным составом и боевой техникой группировка. Кругом свистели пули, рвались снаряды.

Согнувшись, к нам бежал связной отряда имени Фрунзе. Прислонившись к сосне, он, задыхаясь, передал мне записку. Я прочитал:

«Противник обстреливает нас полевой артиллерией, накапливается на берегу и готовится переправиться через реку. Есть убитые».

Я коротко ответил: «Держитесь». В район Рудицы мы послали командиру бригады Каледе нашего связного Анатолия Чернова. Только он ушел, как послышался нарастающий гул моторов: над нами появились три вражеских бомбардировщика, вокруг с пронзительным свистом посыпались бомбы. Одна упала в реку и подняла огромный столб боды. Вернувшись, Чернов доложил, что Каледа крепко держит свой рубеж обороны.

Гитлеровцы начали общее наступление. Первые вражеские подразделения переправились через реку, но, не успев закрепиться на нашем берегу, были уничтожены. Бой затих. Мы немного перекусили. С наступлением сумерек выслали разведчиков.

Ночью они услышали тихий плеск воды. Противник, воспользовавшись темнотой, попробовал форсировать реку. В воздух взвились наши ракеты. Пулеметчики открыли огонь. Гитлеровцы начали отступать, но их всюду настигала смерть. Оставшиеся в живых спешили к своему берегу. На нашем берегу оказалось шесть солдат, они, укрываясь от огня, залегли в яму. Я указал на них Меньшикову. Через полчаса Меньшиков доложил, что пятеро немцев взяты живыми. Мы отвели их в глубь леса и поставили к ним охрану.

Карл Антонович осветил карманным электрическим фонариком их испуганные лица и бегающие глаза и начал допрашивать.

Пленные рассказали, что офицеры успокаивали их тем, что партизаны имеют лишь по пять патронов, поэтому вначале они шли напролом. Однако теперь убедились в убийственности партизанского огня. Пленные рассказали также, что их дивизия переброшена с фронта из-под Бобруйска. Из их показаний стало ясно, что против партизан брошены не только танки, авиация, артиллерия, броневики, но и инженерные части для восстановления мостов, расчистки завалов на дорогах. После допроса пленных мы снова возвратились на командный пункт.

На рассвете противник открыл артиллерийский огонь. Один снаряд упал в расположении роты Малева и убил двух партизан. Неожиданно артиллерия замолкла. Гитлеровцы на всех участках вновь начали атаки. Они бросились к реке. Ко мне прибежал связной отряда имени Щорса и доложил, что на их участке враг переправился через реку. Мы с Козловым рассчитывали наши возможности: если не удалось удержать противника на том берегу и он смог переправиться, то выбить его отсюда еще труднее. Нужно отступать.

Сейчас же к командирам отрядов выслал связных с приказом отходить. Отражая яростные атаки гитлеровцев, мы отошли к деревне Селище. На опушке леса заняли оборону. Отсюда я послал помощника начальника штаба Андросика с группой автоматчиков в семейный лагерь, чтобы они увели людей в непроходимые для всех «чужих людей» болота. Андросик возвратился и доложил, что задание выполнил.

Под вечер разведчики сообщили, что противник крупными силами закрыл нам отход через шоссе Бобруйск – Слуцк и Минск – Слуцк. Других путей к отступлению у нас не было. Необходимо пробиться силой.

Наступило утро 3 июня 1944 года. Стояла теплая, солнечная погода. Партизаны уже третий день вели тяжелые, упорные бои, все время на ногах, без сна.

Из разведки возвратились Юлиан Жардецкий и Павел Рулинский. Они доложили, что гитлеровцы заняли деревню Нисподянку. Мы с Сермяжко посмотрели на двухкилометровку: из этой деревни прямой путь к нам в тыл. Над картой наклонился Козлов.

– Надо выбить врага из деревни, – он взглянул мне в глаза.

– Надо, но мы не можем для этого выделить более роты, – вздохнул я.

– Дайте роту, я попробую, – вызвался Козлов.

Сняли роту Сидорова, пополнили ее автоматчиками. Козлов обратился к партизанам роты со словами:

– Товарищи, противник занял Нисподянку, собирается ударить нам в тыл. Чтобы предупредить этот смертельно опасный для нас удар, надо во что бы то ни стало взять деревню. Это серьезное задание должны выполнить мы. Противник, не скрываю, превосходит нас количеством, но мы должны биться, как положено партизанам. Не ждите подкрепления, его ниоткуда не получим. Мы обязаны уничтожить противника своими силами. В бою падет товарищ – бейся за двоих, но победы добейся!

Сначала партизаны перешептывались между собой, потом последовал громкий ответ:

– Добьемся!

– Вперед! – скомандовал Козлов и вместе с Сидоровым повел роту.

Наша линия обороны протянулась на два километра. Противник имел танки, артиллерию, авиацию, непрерывно подтягивал все новые резервы, а нам приходилось рассчитывать только на свои силы. Но каждый партизан твердо знал свои обязанности, боеприпасов зря не расходовал, стрелял только наверняка, когда видел своими глазами противника. За две атаки противник потерял только убитыми более сорока человек.

Вскоре вернулся Козлов, потный, пропахший пороховым дымом, с испачканным лицом, и доложил:

– Деревня Нисподянка в наших руках. Сидоров со своей ротой остался там.

Лишь только он произнес это, как возобновилась ожесточенная канонада. Вскоре артиллерия замолкла, и вновь пошла в атаку пехота. Партизаны отбили и эту атаку.

В семнадцать часов 3 июня я получил донесение комбрига Каледы:

«Товарищ Градов, в 16.00 немцы прорвали оборону на участке моей бригады, заняли деревни Рудицу и Сыровадное и направились с востока в лес, к вам в тыл. Каледа».

Сердце сжалось от боли. Я показал донесение Константину Сермяжко. Прочитав, он изменился в лице и сгоряча отпустил несколько нелестных выражений по адресу соседей. Но можно ли обвинять товарищей? Я знал, они мужественно сражались с врагом, в несколько раз превосходящим их в живой силе и технике.

Раздумывать было некогда, и мы с комиссаром и Козловым приняли решение оставить Воробьевский лес. Отдали приказ отрядам сниматься. Выслали людей в деревни предупредить жителей, чтобы они прятали имущество и уходили в лес.

Партизаны горели желанием драться с гитлеровцами не на жизнь, а на смерть, и приказ об отступлении вызвал у них недоумение. Раздались голоса:

– Умрем, но фашистов не пропустим!

Нам с комиссаром пришлось пояснить, что в связи с прорывом противника для нас усилилась опасность; только тогда разгоряченные боем партизаны поняли смысл приказа. В шесть часов вечера мы оставили Воробьевский лес.

Как только наши отряды стали отходить, фашисты бросились в атаку, стали нажимать на группу прикрытия, но наскочили на мины и, потеряв три подводы с боеприпасами, с десяток своих солдат и проводника, отстали. Нам удалось оторваться.

В районе деревни Кошели остановились на отдых. Через час прибыла бригада имени Суворова. Несмотря на тяжелые бои, настроение было бодрое, боевое. Ни бомбежка, ни разрывы снарядов, ни воющие мины, которыми осыпал нас противник, не могли подорвать наш боевой дух. Партизаны шутили и говорили об ожесточенно атакующих гитлеровцах:

– Пусть попсихуют. Нас этим не возьмешь!

В эти же дни вели тяжелые бои с противником и вынуждены были отступить за реку Птичь бригады «Буревестник», «Беларусь», 2-я и 3-я Минские.

Утром после небольшого перехода я встретился с командирами бригад и секретарями подпольных райкомов и Минского горкома партии. Не было только командира бригады имени Фрунзе Арестовича. Он вел бои с противником между шоссе Бобруйск – Слуцк и Осиповичи – Бобовня.

Посовещавшись, мы приняли решение прорываться из окружения и бить противника с тыла. А чтобы спутать карты гитлеровскому командованию, договорились действовать в трех направлениях: бригады «Буревестник» и 3-я Минская должны были прорваться через Воронические болота и выйти в тыл противнику в Узденском районе; бригада имени Суворова – через шоссе Минск – Слуцк выйти в тыл противнику в Копыльском районе и соединиться с бригадой Шестопалова; бригаде имени Фрунзе через Каледу передали указание сманеврировать, выйти в тыл противнику и наносить удары методами засад.

Наш отряд, а также бригады «Беларусь» и 2-я Минская, подпольные райкомы и Минский горком партии должны были прорваться в Осиповичский район, потом повернуть обратно и выйти в тыл немцам. Тут же был создан штаб руководства этой объединенной группой, в который вошли секретари Минского подпольного горкома партии Лещеня, Машков, комбриги Андреев, Юрковцев и я. Командовать соединением штаб поручил мне. В соединении насчитывалось свыше пяти тысяч партизан. Кроме того, в пути продвижения к нам присоединялись женщины с детьми из семейных лагерей. Продовольствия не было. В первые дни блокировки отряды и бригады израсходовали много боеприпасов. Это вызвало немалую тревогу. У нас еще осталось некоторое количество боеприпасов. Я распределил их между отрядами. Дали строгий приказ о бережном расходовании боеприпасов; было также приказано без команды огня не открывать, бить противника только наверняка. Лошадей и повозки оставили лишь для перевозки раненых, боеприпасов и радиоимущества. Остальное имущество приказали взять на плечи, а лошадей распрячь и отпустить.

Соединение двинулось на прорыв. Впереди шла разведывательная рота. По дороге к нам присоединился отряд имени Щорса 3-й Минской бригады. Командир отряда Даниленко, узнав, что его бригада выступила на север, согласился остаться с нами. Наша колонна повернула к деревне Битень. Далеко впереди был виден полуостров, среди болот, где до блокады дислоцировался отряд Пивоварова 2-й Минской бригады. Там паром – переправа через реку Птичь. Если немцы его не уничтожили, мы должны им воспользоваться.

Теплая июньская ночь. В воздухе гудят вражеские самолеты. Они бомбят села и лесные массивы. Откуда-то сзади доносятся артиллерийские разрывы, слышны пулеметные и автоматные очереди, небо освещается ракетами.

Идем без остановки. Ночью 5 июня наше соединение достигло полуострова. Полуостров площадью около трех квадратных километров разрезан канавой шириной в десять метров со стоячей водой. Он покрыт смешанным лесом, окружен болотами с высокой, по пояс, травой и кустарником. К полуострову имелось два подхода: один по дороге из деревни Битень, другой с юга.

Конная разведка быстро разыскала переправу. По ней мы в первую очередь переправили роту Усольцева для прикрытия, затем до рассвета успели переправить на восточный берег Птичи весь обоз и укрыть его в кустах. Партизаны выставили охранение и легли отдыхать.

Около четырех часов утра неожиданно с южной стороны немцы открыли огонь из пулеметов и минометов. Мины рвались в нашем расположении. Конные связные сообщили, что во 2-й Минской бригаде есть убитые и раненые. Туда спешно направился комбриг Андреев. Над рекой около парома появился воздушный разведчик.

Партизаны Андреева сильным огнем встретили наступающих немцев. Противник сначала остановился, затем стал отступать. Для преследования гитлеровцев я выделил роту Малева. Вернувшись, он доложил, что это была лишь разведрота фашистов, которая отступила к городу Старые Дороги. Было ясно: противник знал наше расположение. На полуострове мы с Юрковцевым, Андреевым и секретарями горкома партии собрали всех командиров и комиссаров отряда. От них строго потребовали, чтобы они добились образцового порядка и организованности, чтобы каждый партизан точно и беспрекословно выполнял приказы командиров и комиссаров. Я предупредил, что, если мы не обеспечим железной дисциплины в отрядах, противник сумеет нас разгромить. После совещания командирами и комиссарами были проведены короткие партийные собрания по подразделениям.

Приняли решение – не дожидаясь вечера, начать переправу через Птичь. Первыми должны были форсировать реку бригады Юрковцева и Андреева и личный состав подпольных райкомов. После переправы на восточный берег они должны были занять там оборону и прислать ко мне связных, а я со своим отрядом должен был прикрывать переправу, пока не форсирует реку все соединение. Командиры и комиссары отправились разъяснять задачу партизанам.

В этот момент налетели бомбардировщики. Все залегли в высокую траву, в кусты. Вокруг разлетались брызги грязи от взрывов бомб, но жертв не было. После того как самолеты отбомбились и улетели, разведчики доложили, что обе переправы целы.

Партизаны начали переправляться. Они быстро переходили по кладкам плота. Партизаны Юрковцева переправились на восточный берег и сменили находившуюся там группу Усольцева. Она возвратилась назад. Свои заслоны мы выставили в главных направлениях: перекрыли дорогу из деревни Битень и подходы через болото.

Время шло. Противник не показывался. Посмотрел на часы. Переправа давно должна была закончиться, но связных от них пока нет. Подождал еще час и послал на переправу разведку.

Вернувшись, разведчики доложили, что ни на нашем берегу, ни на противоположном партизан нет. В деревню Битень прибыло шесть немецких танков.

Злость и досада охватили меня: выходит, Юрковцев и Андреев не сдержали своего слова, оставили нас? В это время из деревни по парому открыли стрельбу фашистские танки. Я дал команду под огнем противника переправляться через реку.

Разведчики с лошадьми переправились на другой берег на пароме. Козлов и Сермяжко остались руководить прикрытием на западном берегу, а я на восточном занял оборону.

Танки продолжали обстрел парома. Я послал Ларионова и Афиногентова взорвать его. Теперь остался только плот. Заминировали все подходы к нему. Последним переправился Усольцев.

После захода солнца мы выслали вперед разведчиков во главе с Ларченко. За ночь нужно было пройти около двадцати километров. Приказали снять с повозок оставшиеся боеприпасы, лошадей распрячь и пустить.

С наступлением сумерек, тяжело нагрузившись, мы двинулись на восток. Болото было топкое, заросшее высокой травой.

Вскоре мы напали на след наших бригад. В пути подобрали четырех раненых партизан из бригады Юрковцева, от них узнали, куда ушли бригады. Раненых взяли с собой, нести пришлось на носилках, это затрудняло и без того тяжелое продвижение по болотам.

В час ночи догнали ушедших вперед партизан. Пришлось выругать и строго предупредить их.

Договорились вместе двигаться на восток. С рассветом все наше соединение прибыло в Осиповичский район, расположенный южнее станции Талька, и остановилось в молодом сосновом лесу. Здесь решили обождать до вечера. Уставшие партизаны, пристроившись под соснами, быстро уснули.

На лесных опушках были выставлены секреты. Решив, что оккупанты теперь уже прочесали полуостров, я предложил возвратиться обратно. Все со мной согласились. Создали ударную группу прорыва в количестве восьмисот пятидесяти автоматчиков и пулеметчиков. В состав этой группы включили роту Сидорова. Командиром группы назначили Козлова.

С заходом солнца над болотами лег туман. Ночь была теплая. Воспользовавшись этим, мы пошли в обратном направлении. Вперед выдвинули сильную группу, за ней пошло все соединение. Подошли к нашей переправе, она оказалась целой. Скользя и спотыкаясь, переходили по трясущимся бревнам.

С рассветом туман рассеялся, мы вышли на полуостров и замаскировались. Распределили участки обороны. На окраины леса выслали разведчиков. Наш отряд занял оборону на северной опушке полуострова. В деревню я послал разведчиков во главе с Меньшиковым. Перед деревней они столкнулись с колонной гитлеровцев и, отстреливаясь, отошли на полуостров.

Скоро зашуршали кусты, и перед глазами замелькали продвигавшиеся перебежками фашисты.

– Подпустите ближе, – передал я по цепи.

Как только фашисты приблизились, партизаны дружно открыли огонь. Фашисты с разбегу бросались на землю. На месте убитых появлялись новые.

– Гранатами! – послышался громкий голос Малева.

И в тот же миг один за другим начали раздаваться взрывы. Враги не выдержали, повернули обратно. Я поднял свой отряд в контратаку. Партизаны, воодушевленные победой, преследовали бегущих гитлеровцев.

На опушке леса мы увидели Рахматула Мухамендярова и Андрея Ларионова. Оба тяжело дышали и руками вытирали пот с лица.

– У фашистского офицера длинные ноги, не мог его никак догнать, пришлось стрельнуть, – сказал Рахматул и, торопясь, подал мне планшетку офицера.

Вскоре мы дали команду отойти назад. На поле боя оказалось много убитых солдат противника. Партизаны быстро собрали оружие, боеприпасы и документы. Вернувшись на свои рубежи обороны, они опять залегли в кустах и замаскировались.

Мы с Сермяжко прошли по рядам. Партизаны рассматривали немецкие документы; рядом на земле лежало трофейное оружие и боеприпасы.

Вместе с Карлом Антоновичем открыли планшетку немецкого офицера. Из отметок на топографической карте можно было понять замысел гитлеровского командования. Потом вывернули бумажник. Карл Антонович прочитал письмо жены офицера:

«…Ганс, я очень недовольна, что ты выполняешь неблагодарную работу по борьбе с бандитами. Твои два лучших друга погибли от бандитов, и я боюсь за твою судьбу. Пришли ящик бобов, ибо мы последнее время в Берлине получаем больше камня от бомбардировок, чем продуктов».

– Нечего сказать, дожили, если жена просит хотя бы бобов, – пробормотал Карл Антонович.

В этот момент фашисты возобновили атаку на нашем участке. Мы следили за ожесточенным боем. Ни один из вражеских солдат не проскочил через нашу линию обороны. Стрельба начала ослабевать и вскоре совсем стихла.

После часа передышки немцы начали третью атаку на участке одного из отрядов 2-й Минской бригады. Противник, сосредоточив там сильнейший огонь, прорвал оборону.

Мы с Андросиком побежали в отряд и вместе с Кузнецовым повели его группу из сорока автоматчиков в контратаку. Партизаны сошлись с противником лицом к лицу. Стреляли почти в упор. После короткого, но ожесточенного боя немцы дрогнули и побежали. Прорыв был ликвидирован.

Вытирая пот, я вылез из душного камыша и увидел на бугорке лежащего Андросика. Кузнецов, наклонившись над ним, снимал с него гимнастерку, мокрую от крови.

– Погиб, прямо в грудь, – тихо сказал Кузнецов.

Партизаны, найдя сухое место, молча похоронили своего товарища.

Противник то в одном, то в другом месте атаковал нашу оборону. С пяти часов утра до полудня отбили двенадцать атак. В штабе собрались посоветоваться. Юрковцев предложил отходить обратно на восток.

– Без нужды вернулись обратно, – со злостью упрекал он.

Я молчал: вернулись мы по моему предложению… Но из того, что здесь нам снова приходится туго, вовсе не следовало, что в другом месте нам было бы лучше. Все дело в том, что сейчас почти везде в этих районах сосредоточены большие силы противника.

– Теперь поздно об этом говорить, лучше подумаем, что будем делать дальше, – перебил Юрковцева Лещеня.

Я предложил во что бы то ни стало продержаться до вечера, а потом прорваться на запад. С этим предложением все согласились.

Мы послали партизан разрушить переправу через реку, чтобы противник не мог ею воспользоваться. Теперь остался только один выход – прорываться на запад.

На командный пункт принесли первых раненых. Со связным я пошел к Козлову. Ему было явно не по себе из-за того, что он не участвует в бою.

Авиация не показывалась. Нам было видно и слышно, как она весь этот день бомбила Воронические болота, где ночью прошли бригады «Буревестник» и 3-я Минская. Мы направились в роту Усольцева.

В это время опять началась атака противника. Партизаны во время атак скосили кусты своим огнем, и теперь большое пространство впереди превратилось в чистое поле, что затрудняло наступление гитлеровцев.

Проползая вдоль линии обороны со связным, я прижался к станковому пулемету и взглянул в лицо пулеметчику. Это был Аркадий Оганесян. Он зорко наблюдал за своим сектором обстрела, ловко поворачивая ствол пулемета.

Вот в кустах слева показалась группа немцев. Вмиг повернулся пулемет Аркадия и заработал. Мы перебежками добрались до Усольцева, приказали ему перебросить на участок Оганесяна несколько автоматчиков.

Отбили и эту атаку. С Усольцевым прошли через цепь партизан. За своим пулеметом лежал с завязанной головой Аркадий Оганесян.

– Ты ранен? Иди к врачу, – ласково сказал ему Усольцев.

– Тяжело? – нагнувшись, спросил я.

– Через прорезы щита прошла и по затылку саданула, – Аркадий отвел воспаленные глаза.

– Приказываю идти к врачу, – сказал я и оторвал его руку от пулемета.

Приказание пришлось повторить. Наконец Оганесян встал, посмотрел на своего товарища и, с трудом размыкая пересохшие губы, проговорил:

– Смотри, Коля, не пропусти фашистов, я сейчас вернусь.

Мы повели его к врачу. Чиркин быстро перевязал рану. Ослабевший Оганесян сразу же заснул.

Приближался вечер. Противник больше часа молчал. С наступлением темноты мы решили идти на прорыв. Но не успело солнце спуститься за деревья, как вновь началась яростная атака. Противник подтянул новые силы и штурмом хотел захватить полуостров. Трудное создалось положение.

Мы приказали взять на носилки всех раненых. Чернова послали к Сермяжко с приказанием во что бы то ни стало отразить нажим немцев и после сигнала – красной ракеты – перейти в контратаку.

– Не будем ждать вечера? – глядя на мои приготовления, спросил Лещеня.

– Нельзя ждать, иначе враг раздавит нас, – ответил я и быстро направился к Козлову.

Он тотчас поднял группу истомившихся в бездействии партизан. Они бесшумно поползли к западному краю обороны полуострова. Из-за топких болот противник вел сильный огонь. Партизаны не отвечали.

– Начнем, – тихо сказал я Козлову и, поднявшись во весь рост, крикнул:

– За Родину! Смерть фашистам!

Мой голос слился с грохотом нашего огня. Соединение одновременно открыло огонь из всех видов оружия. Били минометы, пулеметы, автоматы и винтовки.

Неудержимой лавиной партизаны ринулись вперед. Кто-то обогнал меня, кто-то рядом упал, но поднялся и побежал; кругом трещали автоматы.

– Ура! Ура! Вперед!

Крики, стрельба – все слилось в сплошной гул. На километровом участке мы смяли и большей частью уничтожили противника. Сзади нас, на реке Птичь, переправа уничтожена – оттуда противник не придет. Перепрыгивая через трупы вражеских солдат, мы выбежали на сухое место.

По направлению нашего отряда в воздухе показалась красная ракета. Это Козлов с сотней автоматчиков зашел противнику в тыл и ударил, соединившись с Сермяжко.

Только теперь мы почувствовали смертельную усталость, но отдыхать было некогда, нужно было оторваться от врага. Вперед вышла разведрота во главе с Меньшиковым. Через полчаса поднялись все. За ночь прошли девять километров. Партизаны были сильно утомлены боями, в течение нескольких суток продвигались по труднопроходимым болотам, без питания. Раненых несли на носилках, что затрудняло движение. Нас сильно связывали примкнувшие к нам жители деревень, скрывающиеся от гитлеровцев: женщины с грудными и малолетними детьми, старики.

Несмотря на все эти трудности, боеспособность партизан была отличной. От партизан не отставали и партизанки. Они также мужественно переносили все невзгоды; те, которые имели оружие, отважно сражались наравне с мужчинами, а те, которые были безоружны, во время боев на самом переднем крае обороны готовили партизанам пищу, перевязывали раненых, выносили их с поля боя. Даже детишки и те не падали духом. После того как были прорваны цепи наступавших гитлеровцев и мы ушли с «полуострова смерти» – так прозвали его партизаны нашей группировки, – я во время марша ночью подошел к сбившимся в кучу ребятам и, стараясь говорить веселым тоном, спросил:

– Как живем, ребята?

В ответ на мой вопрос один из них спросил:

– Товарищ подполковник, вы нас не бросите? – В его голосе были слышны мольба и ужас.

Сердце сжалось… Я ответил, что ни при каких обстоятельствах их не оставят. Постарался успокоить ребятишек, заверив, что скоро мы выйдем из окружения.

Детишки повеселели, стали уверять, что марш они выдержат, а есть им вовсе не хочется.

Под утро 9 июня наша группировка остановилась на дневку в заболоченном лесу, в четырех километрах от деревни Лавы. Выставив группы прикрытия и наблюдения, мы расположились на отдых.

Восемь суток, проведенных почти без сна, дали себя почувствовать. Пристроившись, кто как сумел, прислонившись друг к другу, все сразу уснули. Бодрствовали только дневальные и дежурные.

Комбриг Андреев со своим комиссаром Петром Павловичем Ванкевичем подошли ко мне и предложили кусок хлеба с салом. От сильного переутомления не хотелось есть, несмотря на то, что все эти дни у меня почти ничего не было во рту. Как будто отвык от еды. Но когда съел бутерброд, то почувствовал такой голод, что сразу вспомнил поговорку: «Аппетит приходит во время еды», и даже пожалел, что только раздразнил желудок.

Андреев начал шутить, а Ванкевич вспомнил блокировку немцами 25 января 1943 года Воробьевского леса, Княжий Ключ.

– Тогда получилось хорошо, а нам с вами, Станислав Алексеевич, решительно не везет, третий раз в переплет попадаем.

– Ничего, Петр Павлович, выцарапаемся и на этот раз, – ответил я.

День был прекрасный, солнечный; партизанам удалось немного просушить одежду и обувь.

Разведку с утра решили не посылать: во-первых, чтобы не выдать себя, во-вторых, трудно было вести ее, так как в населенных пунктах населения не было. Спасаясь от гитлеровцев, все, кто мог, ушли в лес.

Для обсуждения дальнейшего плана действий пригласили комбрига Юрковцева. Приняли решение прорваться в Воробьевский лес, а под вечер произвести разведку в населенном пункте Лавы.

День прошел спокойно; авиация противника не появлялась. Вечером получили данные, что в Лавах и Щитковичах стоят какие-то немецкие части с пушками.

С наступлением темноты двинулись лесом на прорыв через Лавы. К часу ночи все отряды вышли на рубеж атаки.

Гарнизон гитлеровцев в Лавах оказал яростное сопротивление. В течение тридцатиминутного боя его боеспособность была подавлена. Гитлеровцы бежали в Старые Дороги. А мы двинулись вперед, в Воробьевский лес. В пути наша разведка выяснила, что немецкие войска снимаются, значит, карательная операция заканчивается.

В Гресском районе мы встретились с партизанами бригады имени Фрунзе, которые рассказали, что в ночь на 3 июня бригада отошла за шоссе Осиповичи – Бобовня.

На рассвете следующего дня с целью дезорганизовать противника и сорвать его планы бригада силами отрядов имени Буденного, Рокоссовского и Дзержинского перешла в наступление в районе деревень Обчее и Селец. Это наступление было неожиданным для гитлеровцев, и бригада, воспользовавшись растерянностью противника, оторвалась от него, зашла в тыл вражеской группировке, нанесла ей сильные удары.

Так, 9 июня группа партизан отряда имени Рокоссовского в районе деревни Жилин Брод отбила у противника большой обоз, взяла в плен нескольких гитлеровцев.

На следующий день рота партизан отряда имени Кирова напала на вражескую автоколонну на участке дороги Малитоново – Щитковичи в районе деревни Красная и уничтожила десять автомашин, при этом было убито и ранено восемнадцать гитлеровцев.

Подразделения бригады имени Фрунзе, оказавшись в тылу наступавших против партизан вражеских войск, дезорганизовали их своими смелыми и энергичными действиями.

Бригада имени Суворова прорвалась на запад в Воробьевский лес.

Задуманная немецко-фашистским командованием операция по уничтожению партизанских отрядов и бригад на территории четырех районов Белоруссии, как и предыдущие операции, провалилась.

Выяснив обстановку, мы распустили по домам всех местных жителей, примкнувших к соединению во время блокады и перенесших вместе с нами все невзгоды. Женщины, дети и старики благодарили партизан за то, что они спасли им жизнь. Многие плакали.

Я приказал Лысенко подготовиться к передаче радиограммы; написал, что блокада окончилась. В течение десятидневных боев отряд потерял пятерых убитыми, четверо были ранены. Какие потери понес противник, еще не выяснили.

Возвратились на старую стоянку. Лещеня и Машков передали радиограмму Минскому подпольному обкому партии, сообщив, что опять могут выпускать газету и установить связь с минским подпольем. Ко мне подошел Карл Антонович.

– Вот оперативная сводка ставки Гитлера за десятое июня. Только что приняли из Берлина. Послушайте: «На центральном участке фронта после десятидневных упорных боев большая территория очищена от советских банд. Разбито сто девяносто восемь дзотов, захвачены большие трофеи, несколько тысяч партизан уничтожено, основная группировка банд окружена на полуострове северо-восточнее Щиткович, изо дня в день кольцо окружения сжимается, ликвидация идет к концу…»

Я взял эту сводку. Кое-что в ней было интересно: противник подтверждал, что против партизан были брошены большие силы. Как впоследствии было установлено, в этой карательной экспедиции участвовало огромное количество регулярных войск, снятых с фронта и двигавшихся на фронт, танковая бригада, шесть эскадрилий бомбардировщиков, охранные и полицейские части. Им не удалось нанести нам большого урона.

10 июня 1944 года теплым солнечным днем мы прибыли в свой зимний лагерь. Уныло выглядели полуразрушенные минами землянки и сожженные трофейные грузовые и легковые автомашины.

Коско по-хозяйски все осмотрел.

– Землянки быстро восстановим, – решил он.

Мы перевели из болот семейный лагерь. Там никто не пострадал. Партизаны расположились возле единственного родника и сделали палатки из парашютов и шалаши из сосновых и еловых веток.

Сакевич наладил выпуск газеты «Минский большевик».

Мы с Сермяжко выслали разведчиков на наши старые места с задачей вести неослабное наблюдение за гарнизонами противника.

Вскоре вернулись в свои лагеря и остальные бригады.

За все дни блокады партизаны потеряли около ста человек убитыми и приблизительно столько же ранеными. Больше всего от фашистских извергов пострадало мирное население.

Некоторое время спустя узнали и о потерях противника. Валя Васильева и Ларченко в деревне Вороничи захватили полицейского с женой.