Текст книги "Быль о полях бранных"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Глава десятая
Дань московская
Русского посла принимали в Большой зале дворца султана, называемой Золотой. Она и была таковой на самом деле: стены, потолок и даже пол были инкрустированы драгоценным металлом. Дворец строился еще в языческие времена, и изощренный орнамент залы выдавал искусство китайских мастеров. Крылатые драконы, грифоны с львиными туловищами, диковинные хищные птицы зло разглядывали сапфировыми и рубиновыми глазами людей в зале, готовые, казалось, наброситься на все живое и растерзать в клочья.
Отблеск сотен свечей и дневной свет, проникавший в залу сквозь разноцветие стекол в огромных стрельчатых окнах, как бы одухотворяли всю эту великолепную нечисть, и любой невольно ощущал в ней живое воплощение демонических сил.
Но и ислам проник в эти стены. Может быть, на первый взгляд неброско, но явно и решительно. Тут и там тонко и соразмерно отчеканены изречения из Корана[64]64
Корáн – священная книга мусульман.
[Закрыть], знаки полумесяца. Причем мусульманские святыни располагались на самом куполе и на стенах – в двух саженях от гранитных плит пола. Чудища летали и скалились, как бы зажатые между ними. Расположение исламского орнамента утверждало: если бы не воля Аллаха, эта древняя языческая нечисть давно бы все изничтожила. Но она не может подняться в небо, боясь святых заклятий на куполе дворца, и не в силах низвергнуть зло на землю, ибо страшится слететь вниз сквозь броню всезащищающей молитвы.
С умыслом было сделано и другое: прием дани с покоренных народов. Этот ритуал потому проводился здесь, что самые богатые дары и самоцветы, золото и серебро меркли перед драгоценным великолепием и казались ничего не стоящей мишурой. Данник чувствовал свою бедность, ничтожество и невольно сопоставлял виденное с богатством своего государя. И то верно: мало кому в мире сущем удалось так ограбить множество народов и стран, как это сделали татаро-монголы...
Войдя, посол великого князя Московского и Владимирского снял соболью шапку, преклонил колено и опустил голову. Однако и в этот короткий миг Семен Мелик успел оглядеть залу. В центре, на некотором возвышении, сидели десятка два разнаряженных мурз. Над ними, на высоте человеческого роста, в сиянии разноцветных сполохов восседал на золотом троне сам Великий Султан Дешт-и Кыпчака, Царь над царями, Властелин полумира, Могучий и ослепительный Ал и-ан-Насир – Защитник правоверных и Опора Ислама! Огромный зеленый тюрбан с алмазным полумесяцем венчал его голову. Кафтан из серебряной царьградской парчи искрился самоцветами. Султан сидел, гордо откинувшись на спинку трона. Левая рука его опиралась на рукоять широкого кривого меча, обнаженное лезвие которого вонзилось острием в пол перед троном. Чуть ниже, слева от трона, стоял высший сановник государства – великий карача Аляутдин-мухтасиб.
Вдоль стен круглой залы истуканами замерли высокорослые воины с обнаженными мечами в руках. Было их не менее двух сотен. Цвет одежды и покрой ее, вооружение и стальная броня были изукрашены так, чтобы они гармонировали с великолепием стены. Среди всех, здесь присутствующих, только один султан выделялся, и как бы только он один был здесь, а остальные – скрытая беспощадная сила.
Русский посол, по сравнению с этим великолепием, смотрелся бедно. Конечно, и у него нашлась бы парчовая одежда и вся остальная драгоценная мишура, но он следовал раз и навсегда заведенному здесь распорядку: ничто, ни в одежде, ни в позе, не должно было показывать самостоятельности правителя народа, подвластного Золотой Орде. Даже малое нарушение установленных почти полтораста лет назад правил немедленно каралось смертью посла и жестоким нашествием на земли его господина. Только покорность признавалась в этих стенах!
Никакого оружия у Семена Мелика не было. И все же русскому послу предоставили одну привилегию – стоять на одном колене, – тогда как все остальные послы должны были испытывать унижение на обоих. Этого послабления Семен удостоился за то, что оказал исключительную услугу султану Али-ан-Насиру в его столкновении с Токтамышем.
Когда о великой чести было сообщено руссу, он подумал: «Ежели бы вы знали, что пайцза Джучи-царя у меня, то...» Можно только догадываться, какой жестокой казни подвергся бы дерзкий.
Боярин еще вчера через доверенных людей передал подарки султановым женам. А от блистательной Зейнаб-хатын в отдарение получил перстень, некогда принадлежавший Мухаммеду Алла-ад-Дину[65]65
Мухаммéд Аллá-ад-Дин (? – 1220) – последний шах Хорезма. Потерпел сокрушительное поражение от Чингисхана. Убит в изгнании.
[Закрыть]. Этот перстень сейчас красовался на безымянном пальце левой руки русса, и он не побоялся надеть его, потому что знал: подарок передан ему с ведома самого султана.
– Кто ты, бохадур? Чьей земли посланец? – раздался громкий голос мухтасиба. – Как смел ты явиться перед лицом Царя царей, Светоносного и Могучего Али-ан-Насира?!
Семен Мелик поднял голову и ответил, как было принято:
– Я посол Великого Князя Московского и Владимирского Димитрия Иоанновича, послушного воле Царя царей – Могучего и Непобедимого салтана Алима! Да продлит Всевышний дни его на сто лет, а славу царствования присно[66]66
Присно – истинно, вечно, всегдашне.
[Закрыть] и во веки веков!.. Вот грамота Великого Князя Руси. – Посол двумя руками протянул перед собой свиток с висячей золотой печатью.
К нему приблизился один из сановников, тоже двумя руками взял пергамент и, склонившись, отнес его к подножию трона.
Султан наступил на грамоту правой ногой. Это тоже был ритуал, введенный еще Бату-ха-ном – основателем Золотой Орды.
И все же горячее сердце Семена дрогнуло от возмущения. Будь он просто человеком или воином, то вряд ли сдержался бы. Но на плечах посла лежал тягчайший груз ответственности за судьбу всего народа русского. Приходилось смиряться.. .
– Что еще велел передать нам раб наш, коназ-баши Димитро? – спросил Аляутдин-мух-тасиб.
– Великий Князь Московский и Владимирский Димитрий Иоаннович велел мне сначала поднести подарки тебе, царь царей и великий салтан татарский. – Он поднял руку.
– Внимание и повиновение! – раздался возглас тургауда за спиной русса.
– Разрешаем внести бакшиш от данника нашего, коназа-баши Димитро, царю царей, светоносному и могучему султану Али-ан-Наси-ру! – объявил великий карача.
Первым вошел советник русского посла боярин Андрей Одинец с драгоценной парчовой на соболях шубой. Он держал ее на вытянутых руках. Советник встал на колени справа от Семена Мелика. Следом явились четверо молодцов с двумя большими коваными сундуками, поставили их перед послом и, пятясь, склоненные чуть ли не до земли, удалились.
– Прими, Царь царей, Могучий Салтан татарский Алии, эту шубу, сделанную для тебя златошвеями русскими! – сказал посол.
Али-ан-Насир молча и неподвижно сидел на своем высоком троне, и ни один мускул не дрогнул на его бесстрастном белом лице.
Тот же сановник подошел, взял драгоценную шубу из рук боярина и отнес ее к подножию трона.
– Принесите сундуки! – приказал мухта-сиб воинам стражи.
Те подхватили дарственную ношу и поставили ее там же.
И снова спросил великий карача Аляутдин посла:
– Привез ли ты, урус-килича, обязательную дань – откуп за жизнь и безопасность твоего народа?
– Подожди, мурза, – не ответил на вопрос Семен Мелик.
Татары нахмурились, осуждая дерзость данника. Но русс продолжал, как будто и не заметил этого:
– Прости, что прервал твою мудрую речь, о славный советник салтана. Но еще один подарок я не успел вручить могучему Царю царей, Владыке над ста народами Алиму справедливому... Эй, кто там! – обернулся он.
Раздался цокот копыт по каменному полу. Двери распахнулись. Стражи отступили. И два конюха в красных шелковых рубахах ввели в залу поджарого белоснежного коня в драгоценной сбруе. И не сдержались высокородные татары, ахнули от восхищения. Даже воины охраны подались вперед, и жадный огонек сверкнул в сотнях глаз...
Султан Али-ан-Насир невольно встал с трона и шагнул вперед. И враз померкло все великолепие дворца: казалось, почернели, сморщились драконы, грифоны и иные сказочные твари. Только дивная живая красота может затмить великолепие. И это произошло. Произошло потому, что красота была именно живой – трепещуще живой и буйной. Произошло и другое, никогда доселе не слыханное в стенах этого дворца, да еще на официальном приеме: сам султан заговорил с данником.
– Ты растопил лед моего сердца, о храбрый килича урусов! – воскликнул Али-ан-Насир. – Ты тронул самые тонкие струны моей души. Мы довольны подарком. Ой-е! Марулла-юзбаши, подведи Сэтэра[67]67
Сэтэр – в монгольской языческой мифологии белоснежный крылатый конь бога войны Сульдэ.
[Закрыть] сюда!
Польщенный таким вниманием, силач подошел к конюхам, принял повод и подвел пританцовывающего диво-коня к возвышению перед троном. Властелин прыгнул в седло. Акбар встал на дыбы, но царственный всадник умелой рукой осадил его.
– Отныне только на этом троне, – султан хлопнул ладонью по седлу, – я буду принимать дань с покоренных народов!
– Ты Велик!
– Ты Мудр!
– Ты Могуч! – наперебой загалдели сановники, и каждый восклицал так, чтобы всевластный султан услышал именно его и заметил.
Но властелин не обратил на мурз никакого внимания.
– Разрешаем киличе коназа Димитро встать! – вдруг приказал Али-ан-Насир. – Этот человек храбрый и умный воин, – пояснил султан свой неслыханный приказ. – Он помог нам раздавить скорпиона Токтамыша. Отныне ему разрешается всегда стоять перед нашими ясными глазами!
– Да будет так, как повелел Мудрейший и Сиятельный Али-ан-Насир! – объявил великий карача Аляутдин.
– Воля Султана – воля Аллаха! – грянули воины стражи.
– Нет большей мудрости, чем у нашего Ослепительного и Могущественного Султана Али-ан-Насира! – вторили им мурзы.
Семен Мелик встал с колена, почтительно поклонился правителю Золотой Орды.
Некоторое время стояла тишина. Потом великий карача Аляутдин начал вкрадчивую речь:
– О мудрый и храбрый килича земли Мушкаф, ответь перед лицом Могучего и Грозного Султана Дешт-и Кыпчака, ослепительного Али-ан-Насира: прислал ли коназ-баши Димитро положенную дань? Или он настолько беден, что решил откупиться дарами? Говорят, ему нечем накормить досыта свою единственную жену и малых детей.
– Великий Князь Московский и Владимирский Димитрий Иоаннович не последнее съел, – с достоинством ответил посол. – Он прислал дань в четыре тысячи соболей, три тысячи бобров и семь тысяч белок! Кроме того, как было оговорено, Москва шлет тебе, Великий Царь татарский Алим, еще пятьсот тысяч денег серебра!
Глаза мурз и воинов охраны вспыхнули, как у голодных волков, увидевших раненого оленя.
– Этого мало, – возразил, однако, великий карача Аляутдин. – Султану Джанибеку конази Мушкафа платили вдвое больше дани.
– Так когда это было? – пожал плечами Семен Мелик. – С тех пор серебро вдвое подорожало, да и новый уговор был. Ты ж его, мурза, и подписывал.
– Не помню, – поморщился Аляутдин-мухтасиб. – Но я не забыл, что дани с вас должно быть вдвое больше. Этого мало!
– Да, этого мало! – хором поддержали великого карачу сановники.
– Этого достаточно! – вдруг громко объявил султан.
Мурзы насупились. Аляутдин-мухтасиб протестующе поднял руку.
– С Мушкафа этого достаточно, – спокойно повторил Али-ан-Насир. – Недостающее заплатят нам коназ Олег[68]68
Олег Иванович (?—1402) – великий князь Рязанский с 1350 года, соперник Москвы.
[Закрыть] и коназ Михалла[69]69
Михаил Александрович (1333—1399) – великий князь Тверской с 1368 года, непоколебимый противник Москвы.
[Закрыть].
– О-о! – сразу заулыбались татары. – Ты велик!
Им все равно было, с кого шкуру содрать, лишь бы в шубах щеголять!
– Ты справедлив и великодушен, Могучий Царь татарский! – низко поклонился султану Семен Мелик. – Живи и царствуй многие лета! Ныне люд русский тебе славу воздаст!
А про себя подумал посол московский: «С рязанцев да тверичей не так-то просто лишний клок шерсти урвать. И Олег и Михаил умеют рати водить и меч в руках держать приучены. А мы тож в сторонке стоять не станем. На-ка вот выкуси, «великий царь татарский»! Мож, подавишься Джанибековой-то данью...»
Все молчали. И Семен Мелик сделал ловкий ход, сообщив «простодушно»:
– Мне ведомо, что великий князь Литовский Ольгерд Гедиминович увел свои дружины в Ляхскую землю[70]70
Ляхская земля – Польша.
[Закрыть]. В Вильно[71]71
Вильно (совр. Вильнюс) – столица средневекового великого Литовского княжества, противника усиления Москвы.
[Закрыть] и тысячи ратников теперь не наберется.
– Ой-е! Это хорошо! – сразу откликнулся молодой порывистый туменбаши Ковергюй.
Султан обернулся, военачальник тотчас замолчал.
Соблюдая порядок, заговорил великий карача Аляутдин:
– Какую милость хотел бы получить урус-килича у Царя царей, Щедрого и Справедливого Султана Дешт-и Кыпчака Али-ан-Насира?
– Дозволь, Могучий Царь татарский, выкупить из Орды русских невольников.
– Сколько надо? – спросил мухтасиб.
– Три тысячи.
Султан кивнул.
– Победоносный Властелин Дешт-и Кыпчака разрешает тебе выкупить столько невольников, сколько ты просишь!
Семен Мелик поблагодарил.
– Но... – Великий карача многозначительно помолчал. – Справедливый Султан Али-ан-Насир гневается...
Русский посол быстро глянул на властителя Золотой Орды и никакого гнева на его лице не увидел.
Аляутдин продолжал:
– Твой коназ Димитро непослушен. Он посылает своих воинов на земли Дешт-и Кыпчака и грабит наших подданных.
– Не было этого! – искренне возмутился посол.
– В прошлом году воины коназа-баши Димитро вторглись на землю эрзя[72]72
Эрзя – одно из мордовских племен.
[Закрыть]. Людей побили, много пленных и скота увели в Мушкаф. За это Могучий и Карающий Царь царей хочет наказать твоего господина. Пусть коназ-баши Димитро вернет убыток в нашу казну.
– Пусть вернет, – поддакнули мурзы. Семен Мелик улыбнулся и ответил тотчас, не раздумывая:
– Мордовский князь Пиняс наказан за непочтение к Золотой Орде. Я сам слышал, как этот недоумок надсмехался над Могучим Царем царей Алимом, тогда еще только севшим на золотой трон Батыев. За это и наказал его крепко Великий Князь Московский и Владимирский Димитрий Иоаннович.
– Правильно наказал! – громко провозгласил султан. – Мы этого паршивого ублюдка Пиняса еще свирепее накажем. Туменбаши Сагадей-нойон, ты должен пройти с огнем и саблей по земле эрзя, а дурака Пиняса приволочь ко мне на аркане. Я сам придумаю ему казнь!
– Слушаю и повинуюсь, о Справедливейший!..
– Что до добычи, – снова заговорил Семен Мелик, – то по пословице нашей так понимается: «Что с воза упало, то пропало!»
– Правильно! – одобрил султан. – Хорошая пословица! Надо ее запомнить. Что упало, то пропало! И искать не надо, все равно не найдешь. Коназ-баши Димитро правильно поступил. Все! Больше не задерживаем храброго урус-киличу!.. Я тебя еще позову, Семен Мелик.
Глава одиннадцатая
На острие междоусобицы
Араб-Шах поправился настолько, что уже мог садиться на коня, чем он и воспользовался незамедлительно. Рана еще болела, но закаленный в боях и походах военачальник умел смирять боль. И уж во всяком случае, ни один человек из его окружения ни разу не видел своего повелителя удрученным. Из Кок-Орды к нему бежали сторонники. Первым делом хан заставлял их дать присягу на верность султану Али-ан-Насиру и только после этого принимал в свой растущий не по дням, а по часам отряд.
Свирепый полководец после происшедшей с ним встряски стал приветливее с людьми, благожелательность все чаще освещала его суровое, неулыбчивое лицо. И те, кто знал Араб-Шаха достаточно хорошо, приятно изумлялись перемене в характере гордого чинги-сида.
Однако султан с тревогой наблюдал за притоком в Сарай ал-Джедид монголов, которых давно в таком количестве не видывали в столице, где войско и подданные Али-ан-Насира были в основном кипчаками. К тому времени отношение к Чингисхану – основателю Монгольской империи, к его сыновьям и внукам-язычникам в мусульманской Золотой Орде существенно изменилось. Через сто лет после смерти Потрясателя Вселенной татарский поэт Хисим Кятиб с презрением говорил о великом завоевателе, что труп того лежит в грязи из конского навоза и человеческой крови. А другой татарский писатель, Кутб, в поэме «Хосров и Ширин» сказал устами одного из героев:
Как монгол: пустишь в дом – хочет меда.
Отнимет душу, если она распахнута...
Али-ан-Насир был чингисидом кипчакской ветви. Его прапрабабка, внучка половецкого хана Котяна, стала женой внука Чингисова – Берке, четвертого правителя Высочайшей Орды, при котором его государство фактически обособилось от Монгольской империи.
Араб-Шах тоже чистокровным монголом не был. Он происходил от славной ветви туркменского бунтаря Джелал-ад-Дина, плененная монголами сестра которого стала женой старшего сына Чингисхана – свирепого Джучи...
Испугались за свои кошельки богатеи Сарая ал-Джедида, содрогаясь под взглядом раскосых монгольских глаз. И то сказать, ежегодный годовой доход немалого числа феодалов и купцов составлял до двухсот тысяч динаров[73]73
По современному курсу – около полутора миллионов золотых рублей.
[Закрыть]!
До Али-ан-Насира тревогу богатеев доносил великий карача Аляутдин:
– Купцы боятся выкладывать на прилавки дорогой товар.
– Почему?
– Воины Араб-Шаха могут отобрать.
– Но ведь они сейчас мои подданные и пока никого не трогают.
– Пока! – тревожными глазами глядел великий карача на султана...
Уехало из ставки правителя Золотой Орды русское посольство. Подались на родину выкупленные Семеном Меликом три тысячи русичей. Из них же был составлен вооруженный отряд для защиты каравана от бродячих татарских шаек, неведомо кому подчинявшихся.
Доброхоты из купцов и духовенства, жившие в Сарае ал-Джедиде, снабдили освобожденных из плена соотечественников кое-какой одеждой, обувью и скудным харчем на дорогу.
Люди русские двинулись вверх по льду Волги, чтобы к весне достигнуть родной земли. Шли как только можно скоро, ибо полагаться на слово переменчивых, словно весенний ветер, султанов Золотой Орды было бессмысленно. Тем более что освободившему их правителю в любой миг могли снести голову его же нынешние приспешники. И молили православные бога своего во здравие избавителей от ордынского плена.
И весна была не за горами..
Однажды Араб-Шах потребовал у Аляутдина свою родовую пайцзу. Великий карача принес ее сам. Чингисид внимательно вгляделся в золотую пластину и заявил гневно:
– Это не она!
– Ка-ак?! – не поверил мухтасиб. – Не хочешь ли ты сказать...
– Я ничего не хочу сказать! – перебил его хан. – Я только говорю, что это не та пайцза. На моей вот здесь, слева, был еще тайный знак. Смотри – его тут нет. Да и золото иного цвета. Вес моей пайцзы ровно два с половиной кадака. Взвесь эту. А цепь так вообще другая.
Аляутдин приказал принести весы. Подделку взвесили. Она оказалась значительно легче оригинала.
Великий карача поспешил к султану: дело нешуточное, если из-за этого куска золота еще недавно пролилась кровь многих сотен воинов, большие люди на предательство решились. И кто знает, как поведет себя этот кок-ордынский выкормыш, если злополучная пайцза не будет найдена.
Али-ан-Насир растерялся. Молчал долго. Потом спросил:
– Где мурза Латып?
– Внимание и повиновение! – тотчас прогромыхал Марулла-джагун, который стал тенью султана, и тяжелым шагом пошел за начальником дворцовой канцелярии.
– Аляутдин! – Властитель подозрительно смотрел в лицо своему ближайшему помощнику. – Распорядись схватить всех резчиков печатей в городе. Пытай их до тех пор, пока они не скажут, кто изготовил подделку.
– Слушаюсь и повинуюсь, о Великий! – дрожа под пристальным взором султана, хрипло проговорил великий карача и сделал знак своему известному в народе подчиненному, главному судье Батаю-кади.
Тот мгновенно исчез за дверью.
– Где Араб-Шах-Муззафар? – спросил повелитель.
– Он в своей юрте, за городом.
– Пригласи его к нам.
– Да будет на то воля твоя! – склонил голову мухтасиб.
Великий карача сам сел в седло и в сопровождении сотни нукеров помчался в стан Араб-Шаха.
Тем временем пред очи Али-ан-Насира поставили старого мурзу. Латып, узнав, в чем дело, пал перед повелителем на колени и опустил повинную голову...
Султан зловеще молчал до тех пор, пока не приехал хозяин пайцзы.
– Брат мой, – встал ему навстречу властитель Дешт-и Кыпчака. – Ты волен сам допросить всех, кто мог свершить злодеяние. Вот этот, – он указал пальцем на коленопреклоненного Латыпа, – хранил знак великого рода Джучи. Он будет в твоем распоряжении. Виновных, которые обнаружатся, я отдаю на твой суд.
Али-ан-Насир обнял Араб-Шаха, вздохнул тяжело и вышел из комнаты, где застала его неприятная весть...
Всколыхнулся Сарай ал-Джедид. Араб-Шах проводил расследование скоро и жестоко. Уже к вечеру стало известно, что пайцза была в руках казненных Бахар-мурзы и Асат-кятиба. Но куда она подевалась? Великий карача Аляутдин узнал от рабов бывшего писаря султана об исчезновении Талгата. А старый доносчик База-нищий за три динара рассказал, что видел во мраке, как этого раба и еще одного оборванца схватили какие-то всадники.
– Кто эти всадники? – удостоился нищий личного допроса самого начальника дивана.
База почесал затылок и неуверенно заморгал трахомными глазами.
– Десять динаров получишь еще, если вспомнишь.
– Больно уж темно было...
– Сто!..
– Я проследил их путь. Давай серебро. Пойдем, покажу дом...
Хозяев указанного доносчиком дома схватили. Под пытками те подробно описали главного из похитителей рабов.
– Урус-килича! – узнал Аляутдин. – Семен Мелик! Но зачем ему пайцза Джучи-хана?!
– А затем, что с ее помощью хитрый коназ Димитро будет сеять раздор в Дешт-и Кып-чаке, – сказал Али-ан-Насир. – Затем, чтобы переманивать на свою сторону чингисидов.
– Например, коназ Димитро может посулить пайцзу Токтамышу, – заметил мрачный Араб-Шах. – А этот ублюдок только и ждет, чтобы захватить Сарай ал-Джедид и угнездиться на троне султана.
– Что делать теперь? – растерялся великий карача.
– Надо догнать урусов, пока они не достигли своей земли! – решительно заявил Араб-Шах. – Семен Мелик при караване, наверное?
– Хорошо! – согласился султан. – Если хочешь, сам можешь встать во главе погони.
– Я догоню их! – пообещал хан.
...Пятитысячный татаро-монгольский отряд настиг изнуренных дальней дорогой бывших невольников неподалеку от границы Нижегородско-Суздальского княжества.
Ордынцы, как всегда, напали без предупреждения. Руссы приняли их в колья. Неравный бой был отчаянным и беспощадным. К вечеру все до единого русса были порублены. Но и Араб-Шах, к великому изумлению своему, не досчитался почти тысячи батыров.
Среди павших Семена Мелика не нашли. В ярости свирепый чингисид хотел ворваться в земли врага. Его едва отговорили опытные тысячники, хорошо знавшие несокрушимую мощь русских боевых дружин.
Ждать весны Араб-Шах остался здесь же, в лесах мордовских. Хозяев он не обижал, за все платил серебром. Вскоре местный правитель Пиняс, вопреки оскорбленной воле султана Али-ан-Насира, стал лучшим другом кок-ордынского хана. Искусный восточный полководец ждал раннетравья, по которому, как он полагал, сбегутся к нему многочисленные отряды свободных ордынцев: прицел был – захватить Нижегородско-Суздальское княжество и утвердиться в нем. И султан обещал ему подмогу. Да и рад был властитель Золотой Орды держать подальше от себя опасного чингисида.
Прослышав о делах Араб-Шаха у границ Руси, сами татары говорили о нем:
– Поистине бешеный волк, крови жаждущий!
