Текст книги "Быль о полях бранных"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Глава двенадцатая
Скорпион Мамая
Али-ан-Насир изумлялся, почему на последние события в Сарае ал-Джедиде никак не откликнулся Мамай-беклербек. Разведка донесла султану, что правителю Эски-Крыма сейчас не до него: схватились два соперника – Мамай и Идиге-хан – за обладание Железными воротами[74]74
Желéзные ворóта – проход между Кавказскими горами и западным побережьем Каспийского моря, кратчайший путь из Восточной Европы в Юго-Западную Азию.
[Закрыть]. И еще одна заноза сидела в сердце Мамая – крепость генуэзских купцов Тана. Колония, вопреки договору, расположилась в устье реки Дона, рядом с татарской твердыней Азаком. Трижды пытался беклербек овладеть городом вольных купцов, но железные генуэзские пехотинцы, вооруженные крепостными пушками и арбалетами, легко отражали натиск татарской конницы, разучившейся штурмовать крепости.
Так что всевластному эмиру до поры до времени не до Сарая ал-Джедида было: ставленник его – Али-ан-Насир – покамест ведет себя тихо. А это главное. Взволновало Мамая только то, на что иные просто не обратили внимания: потомок Джучи-хана, стремительный и умелый полководец Араб-Шах-Муззафар, сел на коня и с окровавленной саблей в руке носится сейчас по его улусу.
– Ну и что? – пожали плечами советники. – Пусть себе. Мало ли на твоей земле чингисидов кормится? Войска у Араб-Шаха – горсть всего. А если он урусские княжества беспокоит, так это нам только на руку.
Мамай им не ответил, а про себя подумал: «Громкая слава полководца может подвигнуть Араб-Шах-Муззафара на захват всех улусов Дешт-и Кыпчака. Это не Али, он слушаться меня не станет...»
Через своих людей во дворце султана Мамаю были известны все подробности о старинной пайцзе Джучи-хана. К великому князю Московскому Димитрию Ивановичу посол поехал торговаться. Золотой знак могущества беклербеку был нужен позарез для утверждения, то есть освящения собственной власти. Он, простой смертный, все чаще думал, как объявить себя ханом и самому «законно» усесться на высокий трон султана Дешт-и Кыпчака. Все у Мамая было, воинов – как песку в пустыне, золота – горы, а вот Чингисовой крови не текло в нем ни капли...
– О Великий! – стоя на коленях перед Али-ан-Насиром, вещал гонец. – К тебе по воле беклербека Мамая едет Ачи-Ходжа. Он уже близко!
Властелин побледнел. Случившийся рядом с ним Батай-кади невольно вздрогнул. Ачи-Ходжу называли скорпионом Мамая! Ачи-Ходжа ездил только по очень важным делам, где требовалось решительное вмешательство. Ачи-Ходжа всегда выражал недовольство всесильного беклербека.
Султан приказал найти и позвать к нему великого карачу Аляутдина.
– Ты тоже при мне будь, – остановил правитель Батая-кади.
Однако посол Мамаев по прибытии в Сарай ал-Джедид не сразу явился во дворец, а остановился у мурзы Якуба. Холодком обдало душу Али-султана: Якуб был родственником казненного Бахара. То, что грозный старик остановился именно у этого мурзы, говорило о многом. Например, о том, что беклербек решительно не одобряет казни своего человека. Или... об этом Даже думать не хотелось: такой султан, как Али-ан-Насир, на троне Высочайшей Орды уже не устраивает Мамая. Тогда...
Али-ан-Насир срочно вызвал к себе Сагадей-нойона.
– Я назначаю тебя помощником бакаула. В отсутствие Араб-Шаха ты заменишь его, – объявил султан. – Выдвинь оба тумена за реку Итиль[75]75
Итиль – река Волга.
[Закрыть] и стереги путь к нам от Эски-Крыма. Если увидишь войско в той стороне, тогда, не ожидая моих приказаний, прогони его!
– Слушаю и повинуюсь, о Великий! – проворчал угрюмый военачальник, не ведая, стоит ли благодарить повелителя за столь стремительное возвышение.
– К Аляутдину зайди, – приказал Али.– Мухтасиб тебе другую пайцзу даст, выше, чем пайцза темника.
Сагадей-нойон понял: благодарить надо. Он пал на одно колено и молча склонил голову.
– Иди, мой храбрый бей. Время не ждет! – напутствовал его Али-ан-Насир. – Да не давай и мыши проскользнуть сквозь твой заслон. Всех подозрительных гонцов и даже паломников хватай и вези во дворец. Мы здесь узнаем, куда они спешат и с какими вестями.
– Все будет так, как ты повелел, о Мудрейший! – Сагадей-нойон поднялся с колена и, пятясь, исчез за дверью...
Беспощадность Мамая была хорошо ведома султану, тут и родственные чувства не помогут: чего там говорить, если брат брата в борьбе за власть убивает, сын точит кинжал на отца. А Али-ан-Насир, приняв у себя Араб-Шаха, решился на открытое возмущение.
«В крайнем случае придется бежать из Сарая ал-Джедида, – думал молодой султан. – Потом вернусь с большим войском и отберу престол обратно»...
Ачи-Ходжа попросил встречи с властелином Дешт-и Кыпчака на следующее утро. Ему было велено прийти через неделю. Килича не высказал никакого неудовольствия, посетил несколько раз соборную мечеть, где молился истово, потом долго говорил с имамом Сафар-Аллой. Соглядатаи зорко следили за каждым шагом посла Мамаева. Однажды, когда он был в мечети, нукеры султана схватили мурзу Якуба, которого после непродолжительного допроса и нечеловеческих пыток еще живого спустили под лед реки...
Ачи-Ходжа никак не отреагировал на исчезновение приятеля, только мрачно усмехнулся чему-то.
Столица Дешт-и Кыпчака замерла в ожидании дальнейших событий. Иноземные купцы стали поспешно покидать город. Свои богатеи выставили вокруг дворцов усиленную стражу. Базары опустели. На улицах изредка появлялись редкие прохожие. Мурзы выезжали из своих домов-крепостей только в окружении сильной охраны.
Один Ачи-Ходжа вел себя так, как будто ничего не происходит. Часто выезжал на коне за город только с двумя почти безоружными слугами.
– Килича Мамаев встретился с урусским муллой Иваном и долго говорил с ним, – донесли султану. – Нашего соглядатая в чулан заперли. О чем шла речь, узнать не удалось.
– Мулла Иван жаловался, наверное, за погубленных Араб-Шахом урусов, – предположил Аляутдин-мухтасиб.
– Мне он тоже жаловался, – усмехнулся султан. – Но разве в содеянном моя вина? – И пожал плечами...
Ночью, перед встречей с посланцем Мамая, Зейнаб-хатын предостерегала любимого:
– Будь осторожен с этим стариком. Не подпускай его к себе ближе чем на десять шагов и не давай ему перебирать четки во время разговора. Ачи-Ходжа держит в них яд.
– Но я не собираюсь устраивать той в честь его и пить со старым ослом из одного ковша.
– Все равно. Ачи-Ходжа как-то незаметно поражает неугодных моему отцу людей на расстоянии... Если ты погибнешь, я умру от горя.
– Я не погибну. И тебе не дам ради нашего будущего сына!
Зейнаб улыбнулась, спросила:
– А как мы его назовем?
– Азиз-ханом в честь моего славного отца.
– Это счастливое имя. А если будет дочь?
– Твоим именем назовем...
Ачи-Ходжа явился во дворец в назначенный час. Он покорно склонился перед властелином Дешт-и Кыпчака и сел на указанное место, вдалеке от султана. В малой приемной зале рядом с Али-ан-Насиром были только великий карача Аляутдин, верховный судья Ба-тай-кади и десяток могучих телохранителей во главе с Маруллой.
– Здоров ли наш подданный Мамай-беклербек? – ровным голосом задал обязательный вопрос Али-ан-Насир. – Могуч ли, как прежде? Процветают ли его жены? Сыты ли его храбрые воины и быстрые кони?
– Много лет царствования тебе, о Великий и Ослепительный Султан Высочайшей Орды! – пропел старческим голосом Ачи-Ходжа. – Могучий эмир Мамай-беклербек, твой покорный раб...
При этих словах Али почувствовал, как у него заломило зубы: покорный?! Ха!
– ...был счастлив узнать о твоем бесценном здоровье, о благополучии твоего гарема, о процветании твоей торговли, о возросшем войске... – Тут Ачи-Ходжа остро глянул прямо в лицо Али-ан-Насира.
Тот смотрел в пространство перед собой равнодушно и отрешенно, не обратив никакого внимания на многозначительную паузу.
– ...о новом бакауле, – закончил посол чуть резче, чем начал.
– Благодарю, – ответил султан ровным голосом. – Старый бакаул Тагир-бей изменил мне. Эмир знает это. Изменника не я наказал. Он погиб по воле Аллаха от сабли верного нам Сагадей-нойон-бея.
– Эмир знает это, – подтвердил Ачи-Ходжа. – Против воли Аллаха не пойдешь. Но беклербек Мамай...
– В Дешт-и Кыпчаке только один беклербек! – прервал посла Аляутдин-мухтасиб. – Один владетельный полководец. Это Великий и Побеждающий Султан Али-ан-Насир!
Старик даже головы не повернул в его сторону.
– ...беклербек Мамай, – повторил он, – изумился и разгневался, когда узнал о казни карачи Бахара и его родственников.
– Они были в заговоре с изменником Тагир-беем! – повысил голос уязвленный Аляутдин.
Султан равнодушно смотрел поверх головы Мамаева посланника, не считая нужным отвечать за свои действия перед кем бы то ни было.
– У беклербека другие сведения. – В мягком голосе Ачи-Ходжи проявились звенящие нотки.
– От изменника Кудеяр-бея? – ехидно осведомился мухтасиб.
– Беклербек считает, что этих людей слеовало отдать ему на суд, и...
– Я сам волен распоряжаться в собственном дворце! – не сдержавшись, сказал Али-ан-Насир: наглость старика стала раздражать его.
– Это так, это так! – поспешно согласился Ачи-Ходжа. – Но... – он сделал многозначительную паузу, – стоило ли из-за врага друзей наказывать?
– О каком враге говоришь ты? – опять вмешался великий карача.
– О кюрягане Араб-Шахе говорит эмир Мамай. А я только тень могучего беклербека, – развел руками старик. – Беклербек покорно спрашивает: чем околдовал мудрого султана этот кок-ордынский разбойник, если Великий назначает его бакаулом? Если Блистательный подчинил врагу нашему все свои войска?
– Араб-Шах – непобедимый полководец! – зло ответил Али-ан-Насир, все более распаляясь оттого, что ему все же приходится отчитываться перед этим хилым, ничтожным старцем. – Араб-Шах на Коране поклялся быть верным защитником Высочайшей Орды!
– Это так, – согласился Ачи-Ходжа. – Мы наслышаны о его большой победе над безоружными урусскими пленниками. Кажется, Араб-Шах-Муззафар в том бою потерял более тысячи своих несокрушимых батыров? Очень славная победа! Очень!
Султан промолчал.
– Беклербек Мамай, – продолжал посол, нажимая на слово «беклербек», – доволен своим улусником коназем-баши Димитро и не желает раздражать его понапрасну. Говорят, урус-килича Семен Мелик богатую дань привез из Мушкафа?
– Обычную, – ответил до этого молчавший все время Батай-кади. – Пятьдесят тысяч динаров.
– Это хорошо! – воскликнул старик. – Но, – он многозначительно поднял палец, – хитрый урусский коназ Димитро вернул себе ровно столько серебра, сколько вам прислал.
– Когда? – быстро спросил султан.
– Недавно. Когда еще Семен Мелик тут был. Коназ с огромным войском осадил Булгар, разгромил тумен Хасан-бея, взял с него дань в пятьдесят тысяч динаров и спокойно ушел к себе.
Новость ошеломила Али-ан-Насира. Он спросил:
– Как это могло произойти? На каменных стенах Булгара ал-Махрусы мы установили пятьдесят пушек и три тысячи крепких батыров посадили на верблюдов. Урусы никогда не видели ни пушек, ни таких необычных и для них, должно быть, страшных всадников. Они, наверное, испугались и...
– Урусы не испугались. Верблюжье войско они встретили в пешем строю и длинными копьями опрокинули его. Над неповоротливыми зловонными пушками урусы все время смеялись... Мамай-беклербек полагал, что у Хасан-бея есть еще один тумен конницы, но ты, о Великий, оказывается, отозвал его в Сарай ал-Джедид. Беклербек почтительно спрашивает: почему?
– Мне пришлось отбивать натиск кок-ордынцев.
– А зачем? – удивился Ачи-Ходжа. – Надо было выдать Токтамышу полудохлого разбойника и вернуть пайцзу, которую он требовал. К чему было проливать кровь татарских воинов на смех врагам Дешт-и Кыпчака, на потеху данникам Орды?
В другое время Али-ан-Насир наверняка испугался бы и стал оправдываться, но сейчас он только презрительно скривил тонкие пунцовые губы.
Замолчал и Ачи-Ходжа, уловив резкую перемену в поведении султана.
«Силу свою чувствует, – думал беспощадный старик, перебирая сухими пальцами янтарные четки. – На Араб-Шаха надеется. Думает, что его поддержат воины. Это опасно. А значит...»
– Говори. Почему молчишь, килича нашего подданного? – резко прервал тишину Аляут-дин-мухтасиб.
– Я все сказал.
– Все ли?
– Кроме одного, – пронзительно глянул на султана посол Мамаев. – Аллах может наказать любого, если человек не следует советам сильного и мудрого. Надо помнить об этом всегда! Так велел передать покорный воле твоей, о Великий Султан, эмир Эски-Крыма Мамай-беклербек.
– Как смеешь ты, презренный старик и ничтожный червь, грозить самому Султану Высочайшей Орды?! – гневно воскликнул Аляут-дин-мухтасиб. – Ты, ослиный навоз на пыльной дороге, осмелился поучать Мудрейшего из мудрых?! Эй, стража, взять его! Бросьте безумца в зиндан[76]76
3индан – подземная тюрьма: яма с узким горлом.
[Закрыть]! Пусть подумает в темноте о своей никчемной жизни!
– Да, пусть подумает, – поддакнул Батай-кади. – В зиндане ему будет хорошо.
Султан отвернулся.
Марулла-джагун подбежал к старику, схватил его за шиворот и выволок вон. Ачи-Ходжа не сопротивлялся.
Все! Путь назад отрезан бесповоротно. Теперь Али-ан-Насиру предстояла открытая борьба с Мамаем.
– Аляутдин, пошли гонцов к Араб-Шаху! – приказал он. – Пусть Муззафар вместе со своими батырами спешит сюда!
– Внимание и повиновение!..
Вечером, переодеваясь в парадное платье, Али-ан-Насир почувствовал тонкий укол в спину.
– Что там?! – гневно обернулся он к слуге.
– Иголка, – сказал тот. – Портной, наверное, забыл.
– Пусть ему вобьют память ста ударами плети!..
Султан не придал этой незначительной истории никакого значения. Большие дела волновали его. После ареста Ачи-Ходжи на совете было решено: как только Араб-Шах прискачет в столицу, пополнить его войско и направить на Узак ал-Махрусу, где расположилась в этом году зимняя ставка эмира Эски-Крыма Мамая. Одновременно все согласились искать сближения с Идиге-ханом, который уже давно никого над собой не признавал. К нему поехало посольство с богатыми дарами и отпущением всех грехов перед Сараем ал-Джедидом.
– Пора показать безродному разбойнику Мамаю, кто такой Али-ан-Насир! Кто настоящий властелин Дешт-и Кыпчака! – заявил султан грозно.
– Разгромив Мамая, мы обрушим меч на Кок-Орду! – вещали сановники. – Подчиним воле твоей, о Могучий, все города Востока и. воссоединим весь улус Бату-хана!
– А потом мы направим бег своих коней на Урусию и снова поставим ее на колени!
– Веди нас вперед, о Побеждающий! – ревели военачальники в боевом восторге.
Али-ан-Насир был доволен, смеялся.
Кавказское вино и хмельная хорза будили воображение. В глазах завистливых мурз возникали дивные страны, где порхают средь слепящего света драгоценных камней сладостные непорочные девы и золото рассыпано прямо под ногами. Веселье кипело во дворце. Никто не чуял беды...
– За вас, мои мудрые советники! – поднял султан серебряный кубок и... внезапно рухнул головой в блюдо с пловом.
Мурзы кинулись к своему господину. Властитель Высочайшей Орды Али-ан-Насир Могучий и Побеждающий был мертв!
Грезы растворились в леденящем кровь ужасе...
Глава тринадцатая
Мазар[77]77
Мазáр – культовое сооружение над могилой святого мусульманина; мавзолей.
[Закрыть] святого Али
В суматохе и ожидании чего-то неведомого и грозного месяц прошел.
Али-ан-Насира похоронили наскоро, но при огромном стечении правоверных мусульман. И только тут, на высоком – холме у берега реки, мурзы поняли, что молодой султан был любим народом. Вспоминали с сожалением и грустью, что повелитель был незлым человеком, крови народной зря не лил, заботился о процветании Сарая ал-Джедида и других городов Орды, поощрял торговлю, сам был рачительным хозяином, ни разу никому не отказал в откупе родственников из ордынского плена.
Духовенство мусульманское вдруг стало возносить почившего, как никогда не возносило его при жизни. Оказалось, Али-ан-Насир за недолгое время своего царствования построил много мечетей и медресе[78]78
Медресé – мусульманское духовное училище.
[Закрыть].
И военные вдруг с изумлением вспомнили:
– Могучий Али шесть раз возглавлял войско и всегда побеждал врага малой кровью. Это был великий полководец!
И данники пожалели о кончине Али-ан-Насира, когда весть прилетела в их пределы: этот царь все же справедлив был, а вот какой на его место сядет!..
Поистине мы не видим блага тех, кто не льет крови людской. Скучно с такими. Нервы не щекочет. А ее Величество История возносит на самый высокий пьедестал только тех, кто сквозь груды истерзанной плоти карабкается, клопу подобный, на вершину гигантского храма посмертной славы.
Нет, История не равнодушна, у Истории тоже литавры есть. И она колотит в них что есть мочи, прославляя вампиров.
Примеры вопиют: «Вот они, самые упившиеся вурдалаки Истории: великий (!) Александр Македонский, плеяда римских мясников во главе с Юлием Цезарем, Атилла, Чингисхан, Тимур и...»
А теперь посмотрим, затмевают ли их славой великие гуманисты Гиппократ, Платон, Эпикур, Фирдоуси, Ибн-Рушд, Улугбек? Люди помнят их имена, а о деяниях их мало кто вспомнит из простых людей – это не разрушители государств. Улугбека зарезали по приказу его собственного сына Абдуллатифа. Практичные мусульмане говорили по этому поводу: «К чему человеку в небо глядеть и мечтать о несбыточном, когда вот-вот наступит Охыр Заман – конец света».
В ожидании судного дня мусульмане, христиане и люди иных религий не о всеобщем благе думали, а грешить продолжали и восхвалять вурдалаков.
– Страшный суд?! О-о! Хоть и ужас до костей пробирает, а все же любопытно! Да-а!
Но кто же назовет имя того пророка, который сквозь грядущие тысячелетия увидел адское пламя, готовое вырваться сегодня отнюдь не из волшебного кувшина и испепелить всю Землю – маковое зернышко разума в беспредельной Вселенной?!
У зла лемех глубоко берет, он могилы роет.
А добру плуг для хлеба животворящего нужен. И покамест колос жизнью наливается, добро непобедимо!
А когда все люди Земли станут великих завоевателей их настоящими именами называть, добро не умрет никогда! А вместе с ним и человек будет жить вечно!..
Али-ан-Насир величайшим благодетелем не был, но и злодеем тоже...
Великий карача Аляутдин хорошую весть получил. Прискакал гонец из войска, закрывшего путь от Эски-Крыма, и сообщил:
– Сагадей-нойон поклялся на Коране, что не нарушит договора. Он будет верен совету сановников до прихода в Сарай ал-Джедид хана Араб-Шаха.
Это очень обрадовало стоявших у трона. Но почему-то все не было и не было вестей из земли Мордовской от наследника власти Чингисовой...
«Поспеши, – мысленно торопил его мухтасиб. – Еще неделя – и будет поздно. Примчатся на лакомый кусок Токтамыш, Идиге-хан, Хаджи-Черкес, сам Мамай или еще кто-нибудь. Не мешкай, ибо я, сторонник твой, окружен врагами!»
Аляутдин с презрением к себе вспомнил, как увеличил число этих самых врагов. В тот вечер, когда внезапно умер Али-ан-Насир, всех словно палицей оглушило. Первым очнулся он – великий карача.
– Кто это сделал?! – в отчаянии возопил тогда Аляутдин. – Кто-о?! Ведь из кубка султан так и не успел выпить ни капли. Эй, стража! Схватить всех!
Всех и схватили, кроме самого мухтасиба да Батая-кади. Этим поспешным приказом Аляутдин и нажил себе еще десяток врагов. Правда, он скоро одумался и распорядился освободить сановников, но... уже было поздно.
А теперь все ждали развязки: должен же кто-то занять пустующий трон правителя Дешт-и Кыпчака? Хоть не было вестей от Араб-Шаха, ждали его в Сарае ал-Джедиде со дня на день. Люди на базарах шептались и с приходом свирепого чингисида предрекали чуть ли не конец света.
Безутешна была Зейнаб-хатын. Слезы не просыхали на ее дивном лице. Однако она не умерла, как обещала своему возлюбленному, только руки ломала да выла волчицей. Но кто услышит о страданиях женщины сквозь толстые стены царского гарема?..
Прошло еще десять тревожных дней ожидания. И однажды голубым безмятежным утром во дворец прилетели гонцы от Сагадей-нойона.
– Хан Мухаммед-Буляк встал с войском в одном конном переходе! – сообщили они ошеломляющую весть. – Воины наши не хотят сражаться с ним. Они говорят: если умер Великий Али-ан-Насир, а от Араб-Шаха и вестей до сих пор нет, за кого же тогда кровь проливать?
– Где сам Сагадей-нойон?! – спросил Аляутдин.
– С тремя тысячами преданных батыров он поскакал к эрзя, где Араб-Шах-Муззафар с войском стоит. Тумен-баши сказал, что он будет ждать вас в двух конных переходах вверх по реке Итиль.
Аляутдин-мухтасиб думал всего мгновение. Сторонники его немедленно сбежались на зов.
«Как быстро все переменилось, – подумал великий карача. – Миг – и мы окружены врагами».
Он обвел взглядом сподвижников:
– Где Калкан-бей?
– Исчез куда-то. Сел на коня и ускакал.
– Понятно... А где Марулла-джагун, Ку-варза-онбаши? Здесь ли ты, славный воин Сал-лах-Олыб?
– Я здесь, о великий карача! Все здесь. Приказывай!
– А где мой помощник Батай-кади?
– Наверное, домой пошел, в дорогу собираться...
– Хорошо. Зовите своих удальцов, всех преданных нам нукеров и тургаудов! Мы уходим к Араб-Шаху! Саллах-Олыб, не менее трех десятков лошадей надо навьючить золотом. Оно пригодится нам в борьбе с Мамаем!
– Слушаю и повинуюсь!..
На другой день, едва солнце встало, в столицу Высочайшей Орды ступил Мухаммед-Буляк – слабоумный выкормыш Мамая-беклербека. Горожане «восторженно» приветствовали его и силились получше разглядеть. Хан был безус – ему едва исполнилось шестнадцать лет. На детском безвольном лице нового «властелина» застыла глупая улыбка. Чингисида окружала хмурая неулыбчивая стража из личных телохранителей Мамая.
У основания дворцовой лестницы Мухаммед-Буляка коленопреклоненно встретили старый Ачи-Ходжа, молодой мурза Кудеяр-бей и главный судья прежнего султана Батай-кади. Вездесущий Кудеяр-бей держал в вытянутых руках огромную золотую пайцзу с изображением головы разъяренного тигра – личный знак правителя Высочайшей Орды, былая принадлежность несчастного Али-ан-Насира.
Только об одном спросил переметнувшихся к нему сановников Мухаммед-Буляк:
– Цел ли гарем и как чувствует себя ослепительная Зейнаб-хатын? Кто охраняет покой царственных жен?
Голос нового султана был тускл и бесцветен, как и он сам. Это отметили все столпившиеся около крыльца.
– Гарем цел! – заверил его Батай-кади. – Красавица Зейнаб-хатын плачет по умершему Али-ан-Насиру. Но женские слезы что капли росы на цветке – испаряются от первого луча солнца. Ты Солнце, о Великий Султан! Ты пришел! При взгляде на тебя слезы несравненной Зейнаб-хатын тотчас иссохнут и улыбка осветит ее дивное лицо! – Он склонил голову, помолчал в благоговейной тишине и закончил: – А охраняет пристанище божественных гурий строгий и неподкупный бохадур Калкан-бей!
Молодой хан только хмыкнул в ответ и неверным шагом пьяницы пошел во дворец...
Но оказалось, обманул повелителя переметчик Батай-кади: Зейнаб в гареме не оказалось. Исчез вместе с ней и личный страж почившего султана Али-ан-Насира, суровый и грозный Калкан-бей.
Ачи-Ходжа тотчас снарядил погоню...
Измученные нукеры вернулись через три дня, даже следов хатын не обнаружив.
– К отцу убежала, – решил Мухаммед-Буляк.
– А Калкан-бея не встретили? – спросил Батай-кади.
– Это высокий такой, с прищуренными глазами и черной густой бородой?
– Да, он бородат.
– Видели с каким-то отрядом кайсаков.
Однако почему-то эти слова никто не связал с исчезновением Зейнаб. А она именно в том отряде скакала, переодетая в мужскую одежду, и путь ее лежал в далекий Булгар...
Перед бегством из дворца хатын сказала Калкан-бею:
– Я проклинаю именем Азраила[79]79
Азраил – ангел смерти в мусульманской мифологии.
[Закрыть] Мамая-беклербека и больше не считаю его своим отцом! Он бешеный волк, если моего будущего ребенка лишил отца! О-о мой Али-и-и!..
Именем султана Мухаммед-Буляка Батай-кади приказал казнить около ста человек, якобы причастных к гибели Али-ан-Насира. Что делать: лес рубят – щепки летят! Почуяв настроение воинов и простого народа, коварный переметчик сообразил, что кровью казненных не так-то легко смыть с Мухаммед-Буляка и самого Мамая клеймо убийц «боголюбивого султана Али». Пришлось изворачиваться. О настроениях в городе он рассказал Ачи-Ходже. Тот поспешил к повелителю с такими словами:
– Неупокоенный дух Али-ан-Насира прилетал ко мне ночью. Он грозился наслать чуму на город и небесный огонь на твой дворец.
– Что сделать надо?! – сразу протрезвел от очередного обильного возлияния насмерть перепуганный Мухаммед-Буляк.
– Надо имама позвать. Он скажет.
– Зови скорей!
Благочестивый Сафар-Алла, заранее предупрежденный, явился и пояснил видение Ачи-Ход-жи так:
– Али-ан-Насир взывает к мщению. Дух его можно успокоить только под сенью мазара, освященного трехдневной молитвой перед праздником мирадж[80]80
Мирáдж – праздник вознесения пророка в мусульманской мифологии.
[Закрыть], причем третья молитва должна быть произнесена в сам праздник.
– Но этот праздник теперь только через год наступит, – испугался Мухаммед-Буляк, и младенческое лицо его стало серым, как у мертвеца.
– Я буду все это время молиться за тебя, о Великий Султан, – пообещал Сафар-Алла. – А потом, увидев, что строится мазар, дух Али-ан-Насира перестанет прилетать во дворец.
– Тогда стройте скорее!
– Но... – замялся имам, – для мазара деньги нужны.
– Ачи-Ходжа, пусть он возьмет из казны, сколько надо.
– Слушаю и повинуюсь, о Мудрейший, – склонился хитрый старик. – Только...
– Что еще?
– Из казны много золота украл этот разбойник Аляутдин...
– А разве его еще не поймали?
– Кудеяр-бей с тысячей батыров настиг беглецов, но в бою был разбит... Хорошо бы объявить в народе сбор денег на богоугодное дело.
– Я возьму это на себя, – сказал Сафар-Алла.. .
Деньги собрали, и немалые. А через год над могилой Али-ан-Насира возвысился роскошный мавзолей. За этот год много событий произошло. Переменчиво было время и для султана Мухаммед-Буляка.
Город же – блистательный Сарай ал-Джедид – продолжал шуметь своими базарами, пронзительными голосами муэдзинов, звоном молотков по металлу, возгласами погонщиков и водоносов, ревом ослов...
Месяцы с грохотом катились по его улицам.
