Текст книги "Быль о полях бранных"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
Глава четырнадцатая
В земле эрзя
Смерть султана Али-ан-Насира не очень-то взволновала Араб-Шаха. За свои тридцать два года жизни он едва ли не двадцать провел в боях и походах и повидал тысячи смертей и реки крови. Он ненавидел города, считая их гнездами разврата, клеткой для вольного человека и смертной западней. Поэтому-то хан и не откликнулся на зов великого Карачи Аляутдина. Араб-Шах считал безумием, не имея достаточно большого и надежного войска, совать голову в эту западню – Сарай-ал-Джедид, которая стоила жизни двум десяткам султанов только за последние двадцать лет.
Но он отговаривался иной причиной:
– Где в Сарае ал-Джедиде разместить конницу и как ее там прокормить, а? Все, что надо батыру, степь дает. Мы конями сильны и все нужное нам у врага берем!
Этот девиз когда-то провозгласил Потряса-тель Вселенной, завоеватель полумира Чингисхан. Но – а Араб-Шах, видимо, этого не учитывал – с тех пор прошло более полутораста лет и мир, то есть враг Завоевателей и Потрясателей, тоже кое-чему научился.
Кок-ордынский военачальник много знал о войсках и полководцах Востока и ничего о Русской земле. И тем не менее он бесконечно презирал этих «урус-медведей» и был уверен, что сокрушит любое их войско всего с одним туменом ордынской конницы.
Сагадей-нойон предостерегал его:
– Я встречался с урусами в битвах. Это храбрые и стойкие воины. И если они успевают встать стеной, то сломить их почти невозможно.
– Самый искусный полководец у них коназ-баши Димитро из Мушкафа, – поддакнул нойону Аляутдин. – Он покамест не проиграл ни одного сражения.
– Я громил тумены несокрушимой хорезмийской конницы самого Аксак-Темира! – смеялся Араб-Шах. – Что за воин, если он без коня? Ни напасть внезапно, ни отступить стремительно. А разве даже очень сильный человек способен сдержать всю тяжесть всадника с конем? Посчитай, насколько конный батыр больше пешего воина весит.
– Урусы научились опрокидывать самых тяжелых всадников, – не сдавался Сагадей-нойон.
– Посмотрим. Вот лето наступит, тогда пусть урусы меня опрокинут...
Невольно очутившись между двух огней – готовой к отмщению Русью и силой Мамаевой, – лихой потомок Джучи-хана не растерялся: в жизни его случалось и не такое. Главное – у него снова есть войско, а уж как им распорядиться, Араб-Шаха учить не надо.
Наступила весна, взбухли ручейки и реки. Земля мордвы-эрзя стала непроходима ни для пешего, ни для конного, и опасаться покамест было некого.
Хан размышлял: «Что делать? Никакие клятвы теперь не связывают меня, и я могу обрушить свой гнев на любой город Дешт-и Кыпчака. Повод достаточный: месть за смерть моего спасителя султана Али-ан-Насира. Но это потом. А сейчас мне большая победа нужна. Она позовет в мое войско много новых батыров...»
– А если все же на Гюлистан ал-Джедид напасть? – проговорил он вслух.
Город Гюлистан ал-Джедид, что значит «Новый златоцветный розовый сад», был летней ставкой Мамая-беклербека. Он стоял на берегу Ак-Идила, притока Северского Донца. Там работали три монетных двора, – значит, много серебра скопилось. Сам дворец эмира чуть ли не целиком из золота. И охраны – тысяч пять батыров всего.
«Гюлистан ал-Джедид можно захватить внезапным ударом, – соображал Араб-Шах. – Но тогда Мамай двинет на меня все свои силы. А бежать мне некуда».
Мысленный взор полководца устремился через Волгу, на богатый город Булгар ал-Махрусу.
«Для нападения на него надо переправиться через Итиль. Да и крепость обнесена высокой каменной стеной, а сил у меня до смешного мало – около восьми тысяч всадников. Не-ет... Надо на урусов напасть, – решил чингисид. – Но в Нижнем Новгороде меня ждут, – значит, надо ударить на Рязань. Там тоже много всякого богатства. Самое главное – большой полон захвачу. Рабы сегодня очень дорого стоят: много золота выручу...»
Солнце пригревало все жарче. Трава появилась. После зимней бескормицы кони крепли на глазах. Дичи в лесах появилось – видимо-невидимо. Татары повеселели. Мордовские князьки Пиняс и Куторкан снабжали Араб-Шаха и его мурз обильной едой.
И только спала вода в реках, ордынцы, перейдя Цну, внезапно вторглись в Рязанское княжество. Полководец Востока пробовал свой меч на неведомых ему воинах Восточной Европы.
В двух стычках Араб-Шах-Муззафар разбил отряды рязанских воевод и осадил город Пронск. На предложение сдаться защитники крепости сделали из тыквы весьма похожую копию головы наивного пришельца, снабдили ее мерзким шутовским колпаком, насадили на копье и, хохоча, стали размахивать ею, стоя на высокой деревянной стене. Рассвирепевший хан трижды посылал своих батыров на штурм. Но руссы, ловко работая луками, мечами и рогатинами, каждый раз сбрасывали их в ров.
А на утро следующего дня к Пронску подошел с силой бранной сам великий князь Рязанский Олег Иванович. Вот тут-то Араб-Шах и померялся с ним силами. С утра до вечера рубились враги. Ни тот, ни другой не смог перемочь. На второй день сражаться не стали: князь предложил откуп в тысячу новгородских рублей[81]81
Рубль – новгородский серебряный рубль весом 81,5 грамма введен в обращение с 1361 года.
[Закрыть]. Хан татарский взял дань и отступил за реку Цну. Из восьми тысяч его батыров назад вернулись чуть более шести, и почти половина из них была ранена.
На Востоке, если он терял столько воинов и не уходил с поля брани, победа его считалась непререкаемой. На Рязанской земле этого не произошло. Араб-Шах понял, что уподобился змее, попавшей на муравейник: страшна, сильна, но обречена на гибель, если стремительно не уползет прочь. Правда, татары успели захватить в плен около полутора тысяч мужчин, детей и женщин (стариков они перебили). Олег Иванович предложил за них еще триста рублей откупа. Араб-Шах подумал и согласился: на базарах Дешт-и Кыпчака ему бы дали за такой ясыр в пять раз больше, но высовывать нос из Мордовской земли было покамест рискованно...
Пока хан зализывал раны, разведка донесла ему: Мамай-беклербек опять сцепился с Идиге. Полководец стал спокойно готовиться к набегу на Нижегородско-Суздальское княжество. Со всей Великой степи сбегались к нему шайки бездомных кайсаков, отдельные роды нищих кипчаков и даже одиночные всадники. Известно, звон золота и серебра манит к себе неудачников и бродяг! А благородный металл у Араб-Шаха был: Аляутдин-мухтасиб из Сарая ал-Джедида сумел вывезти кое-что, да и дань рязанская по тем временам немало стоила.
Жестокими мерами Муззафар стал сколачивать из прибывающей вольницы грозную войсковую единицу – тумен...
Наступило лето. Мордовские охотники и пахари, втайне от своих князьков, принесли весть передовым русским дозорам:
– Идет на вас непобедимый и грозный хан татарский Араб-Шах!
– Спасибо, братки, за весть важную, – благодарили их русичи. – Устережем Арапшу, встретим у пределов земли Нижегородской.
Глава пятнадцатая
Араб-Шах-Муззафар
Мухтасиб Аляутдин чувствовал себя в боевом стане Араб-Шаха не совсем уютно. Полководец не жаловал разного рода чиновников, прока от которых в войске не видел никакого. Терпел как необходимое зло, не более того. А чиновников к нему набежало немало: Мамай-беклербек жестоко расправлялся с изменниками. Муззафар хоть и оставил за перебежчиками их прежние должности, но здесь, при войске, они ничего не значили.
Мурзы привыкли к праздности, изысканной пище, к дворцам и роскоши. Тут же, на земле нищих эрзя, ничего этого не было. Еда – прогорклый ячменный хлеб, сваренная без специй и соли дичина, полусырое конское мясо, вода из ручья, иногда – кумыс, и тот прокисший. Все сановники маялись животами.
И самое главное – никакого почтения. Неприхотливые и закаленные лишениями воины смеялись над ними, а хан не пресекал неслыханную дерзость простых кочевников. Мурзы терпели, ибо деваться им было некуда.
Но хотя сильные мира ордынского и утратили неприхотливость своих суровых предков, некогда прошедших под бунчуком Чингисхана три четверти обитаемого мира, в одном им отказать было нельзя – в хитром и изворотливом уме. Часто собирались они вместе, сетовали на горькое свое житье, говорили:
– Рядом, всего в трех конных переходах, город Гюлистан ал-Джедид стоит. Надо побудить Побеждающего захватить его и сделать столицей нового улуса. Убеди его, – втолковывали мурзы Аляутдину, единственному, которого более или менее благосклонно выслушивал суровый военачальник.
– Мамай не даст нам обосноваться в Гюлистане, – возражал бывший глава совета при султане Али-ан-Насире. – Город не имеет стен. Защищать его не просто. А у беклербека всегда найдется два-три тумена батыров, чтобы вышвырнуть нас оттуда.
– Что же делать? – стенали мурзы.
– Лучше Булгар ал-Махрусу захватить. Там нас Мамай не достанет, – подал мысль мухтасиб.
– Это так, – качали головами чиновники. – Но Итиль широк, и переправиться через него не просто, где столько лодок взять? К тому же на стенах Булгара ал-Махрусы пушки стоят. Да и Хасан-бей будет драться до последнего человека. Мы знаем его.
– Однако урусы не испугались пушек и высоких стен. И Хасан-бей с Мухаммед-Буляком вынуждены были большую дань заплатить коназу Димитро из Мушкафа.
– Урусы умеют брать крепости. А татарские батыры разучились делать это.
– Не сидеть же нам здесь вечно! – в гневе воскликнул один из самых нетерпеливых мурз.
– Хорошо, я попробую поговорить с Араб-Шахом, – пообещал Аляутдин.
Хан выслушал мухтасиба с неизменной скептической усмешкой, ответил ехидно:
– Что, бездельникам надоела грубая пища? Х-ха! Гюлистан ал-Джедид? Это хорошо. Там летние дворцы эмира. Там женщины, подобные луне. Там мягкие постели и сладкое вино. Там много золота и серебра. Это хорошо. Воинов у меня хватит взять город. А дальше что?
– Слух об этом прокатится по всей степи, – вкрадчиво стал убеждать его Аляутдин. – Тогда многие беи и зайсаны приведут к тебе своих воинов. Не все любят Мамая, ты это знаешь.
– Хорошо, – подумав, согласился Араб-Шах. – Объяви мурзам: я пойду на Гюлистан ал-Джедид. Тайны из этого делать не надо, пусть все знают.
– Слушаю и повинуюсь, о Поражающий, – склонился перед ханом мухтасиб. – Я думаю, как только ты захватишь Гюлистан, мы объявим тебя великим султаном Дешт-и Кыпчака.
– Да-да, – рассмеялся полководец. – Попробуйте, может быть, так оно и будет...
Слух о предстоящем походе Араб-Шаха на летнюю ставку эмира Мамая мгновенно разлетелся по Великой степи. Но ожидаемого притока воинов к хану не последовало. И Мамай, хоть и занятый войной за обладание Северным Кавказом, решительно вмешался в события. Через некоторое время дальняя разведка донесла: к северу стремительно движутся два тумена Мамаевых всадников во главе с Кудеяр-беем, недавним приятелем султана Али-ан-Насира и великого Карачи Аляутдина.
Араб-Шах отвел свое войско за реку Волчьи Воды, везде расставил дозоры и приказал следить за продвижением врага денно и нощно...
Муззафар приготовился к решительному сражению. Но Кудеяр-бей внезапно остановился в одном конном переходе от земли эрзя, оставив за спиной город Гюлистан, и дальше двигаться не спешил. Когда об этом доложили Араб-Шаху, он скривил губы в обычной своей усмешке, хмыкнул и ничего не сказал в ответ. Мало того, в ту сторону и смотреть перестал, только небольшой заслон оставил на бродах. Теперь он все чаще звал к себе мордовских князьков, спрашивал их:
– Не настало ли время ударить по Нижнему Новгороду?
– Нет, о Могучий Хан. Надо подождать, пока созреют хлеба. Урусы начнут скашивать поля, и тогда их легче будет захватить в полон.
– Но когда это будет?
– Мы скажем тебе. Думаем, дней через двадцать.
– Это хорошо. Подождем...
Но кто может предугадать деяния умного и опытного полководца? Наверное, он только говорит о Нижегородской земле, а ударит снова по Рязанской? Тем более через реку Цну открылось множество новых бродов. Олег Иванович послал гонцов в Нижний Новгород с предложением о совместных боевых действиях против изворотливого и стремительного врага. Полетел гонец от рязанцев к Кудеяр-бею. Этого перехватили нукеры Араб-Шаха, пытали зверски, казнили. Русс не сказал ни слова, но хан и сам догадался, к кому и с чем он спешил.
Июль перевалил за вторую половину. Всевидящая разведка принесла тревожную весть:
– О Поражающий, огромное войско урусов вступило в наши земли!
– Где оно?
– Остановилось в излучине реки Жея-су. В двух конных переходах от нас.
– Это хорошо. Кто привел войско?
– Иван, сын коназа Димитро Нижегородского.
– Он опытный полководец?
– Не знаем. Иван никогда раньше не водил столь много воинов. Говорят, очень любит хвастаться.
– Хвастаться? Это хорошо! – рассмеялся Араб-Шах, хотя ему было совсем не до смеха: против него стояли сейчас три могучие рати – Кудеяр-бея, Олега Рязанского и княжича Ивана Нижегородского.
«Три копья мне сразу не переломить, – думал хан. – Как бы ухитриться сломать их по одному... Если я двину тумен навстречу Ивану, Кудеяр-бей и с места не сдвинется. А вот коназ Олег наверняка ударит мне в спину. Подожду покамест...»
Любопытно было Араб-Шаху, кто первым из противников пришлет к нему послов для переговоров. От Олега Рязанского он никого не ждал: здесь все было ясно – в бою встречались.
Первым дал о себе знать Кудеяр-бей. И сделал он это не сам по себе: Мамай торопил.
– Наш дозор задержал Ачи-Ходжу и с ним еще двух мурз, – доложил басом немногословный начальник охраны Араб-Шаха Марулла-джагун.
Всегда невозмутимый хан кок-ордынский рот разинул от крайнего изумления: Ачи-Ходжа осмелился добровольно приехать? Может быть, ему послышалось?
– Нет, не послышалось, – возразил Ма-рулла. – Это в самом деле Ачи-Ходжа. Тот самый.
– Ладно. Запри его покамест в хижину с крепкими стенами. Стражу поставь и никого к нему не подпускай.
– Внимание и повиновение! – обрадовался силач, считая справедливость в этом мире превыше всего.
– А тех двоих, которые с Ачи-Ходжой приехали, ко мне тащи.
Сотник еще раз проревел о послушании и ушел исполнять приказ.
Двое чуть ли не догола раздетых стариков возмущенно верещали о неприкосновенности своих персон, когда их бесцеремонными тычками в шею пригнали и поставили на колени перед Араб-Шахом.
– Где ваши пайцзы? – насмешливо спросил их хан, отлично зная, где эти самые пайцзы теперь.
– С нас их сорвали твои разбойники! – брызгал слюной один из послов с морщинистым лицом и козлиной бородой.
– А где ваш ярлык киличей? – искрил глазами Араб-Шах, только что ознакомившийся с содержанием верительных грамот Ачи-Ходжи и его спутников.
– Тоже отобрали. Аллах накажет тебя за наше поношение! – кипятился тот же старик.
Другой только подвывал ему, слова не разобрать.
– Кто среди вас старший?
– Ачи-Ходжа. Он великий карача самого султана Дешт-и Кыпчака Могучего и Карающего Мухаммед-Буляка! – провизжал наконец и второй. – Но его уволокли куда-то!
– Это хорошо, – подвел итог Араб-Шах. – Говорите, чего вам от меня надо? Да взвешивайте ваши слова на весах осторожности! – вдруг рассвирепел хан. – Видите, сколько здесь деревьев?! На части разорву каждого! Говори ты! – ткнул он пальцем в козлобородого.
Старики враз перестали возмущаться, а козлобородый ответил грозному хану веско и торжественно:
– Великий Султан Дешт-и Кыпчака Могучий и Сильный Мухаммед-Буляк предлагает тебе пайцзу начальника над всеми своими войсками!
– Великий султан? – скривился Араб-Шах. – Может быть, пайцзу бакаула мне предлагает Мамай, а не султан?
– Конечно! – простодушно подтвердил второй посол, уверенный, что перед столь страшным именем рухнет дерзость этого маленького ростом человека.
– Пайцза бакаула и так у меня, – заметил Муззафар. – И получил я ее не от безродного бродяги Мамая, а из рук настоящего Султана Дешт-и Кыпчака, Потомка Потрясателя Вселенной Али-ан-Насира, убитого по приказу недостойного шакала, того же Мамая, нагло именующего себя беклербеком!
Послы склонили бритые головы. Вид стариков был жалким и униженным.
– Эй, Марулла! – позвал хан. – Тащи сюда Ачи-Ходжу.
Батыр буквально понял приказание и приволок высокородного сановника за воротник, едва не задушив его по дороге.
– Что скажешь ты? – спросил его Араб-Шах.
– Я должен говорить с тобой наедине.
– Нет!
– Тогда знай, кюряган, если мы не вернемся к Кудеяр-бею через три дня, он повесит тебя на первой попавшейся березе!
– На березе? Это хорошо. Все?
– Все покамест.
– Покамест не будет. Если есть, что сказать еще, говори сейчас. Или проси.
– Я прошу Аллаха, чтоб он дал тебе мучительную смерть! – заявил Ачи-Ходжа. – Ты нарушил закон гостеприимства!
– Урусы говорят: «Незваный гость хуже татарина». То есть хуже нас с тобой, – рассмеялся хан. – Даже нас хуже, понял? Как ты смел явиться передо мной?! Ты, убийца самого Султана Дешт-и Кыпчака, Светоносного Али-ан-Насира?!
– На то была воля беклербека Мамая.
– Он не судья Потомку Потрясателя Вселенной. Он раб его!
– Кто ведает, чьей рукой карает Аллах врагов Высочайшей Орды?
– Я ведаю! – повысил голос Араб-Шах. – Моей рукой он покарает тебя. Береза, говоришь? Это хорошо! Очень хорошо. Эй, нукеры! Повесьте его на березе за ноги! – Он кивком указал на Ачи-Ходжу.
– Пусть отпустят мои руки, – глухо проговорил тот. – Я должен помолиться перед смертью.
– Развяжите его! – приказал хан. – Пусть помолится.
Воины живо выполнили этот приказ.
Ачи-Ходжа потер запястья, поморщился, достал из-за пазухи янтарные четки...
Араб-Шах чутьем воина угадал в неторопливых движениях старика грозную опасность. Он кошкой прыгнул вперед и вырвал желтые камешки из рук коварного посла. Тот ощерился, словно волк, загнанный в западню, но не успел и шевельнуться, как Марулла скрутил ему руки.
Хан внимательно оглядел каждый обломок янтаря. В одном просвечивала пружинка и тонкая игла.
– Так вот чем ты жалишь, скорпион Мамая?! Теперь сам испытай свое жало! Держи! – Он направил острие иглы прямо в лицо старика и надавил чуть заметный выступ.
Игла впилась в щеку Ачи-Ходжи, тот дернулся и рухнул головой вперед. Могучий сотник Марулла отпустил его руки и отшатнулся.
– Не бойся, пехлеван. Скорпион подох от собственного яда. Теперь он уже никого не ужалит. – Араб-Шах спокойно уселся на свое место и удивленно указал пальцем на спутников Ачи-Ходжи: – А почему эти двое еще не на березе?
– Подожди, о Великий Хан! – в ужасе возопил козлобородый. – Прости, мы не виноваты в делах этого скорпиона, пусть Азраил унесет его в свое царство огня и мучений! Я должен сказать тебе Тайное!
– Хватит тайн. Эй, нукеры, поторопитесь...
Не было здесь ни одного мурзы, и некому было заступиться за обреченных. Казнь мог бы остановить Сагадей-нойон, но он с тысячей батыров сторожил броды перед войском Кудеяр-бея. А когда о расправе узнал Аляутдин и примчался к хану, спасать уже было некого: мурзы Мамаевы висели на деревьях.
– А-а, мухтасиб, – несколько смущенно встретил его Араб-Шах. – Мне нужно сказать тебе кое-что.
– Я у стремени твоего, о Поражающий, – только и смог вымолвить Аляутдин, ибо о помиловании послов говорить было поздно.
– Вот что, мухтасиб, – глянул ему в глаза непреклонный отпрыск Джучиева рода. – Езжай к Кудеяр-бею.
Аляутдин в ужасе попятился.
– Не бойся. Он ведь твой друг. Ничего он с тобой не сделает. Скажешь ему: я согласен. Пусть присоединяется ко мне в походе на Уру-сию. Вот читай. – Араб-Шах протянул караче крохотный рулончик кожи.
Аляутдин взял его, развернул, быстро пробежал глазами по тексту и недоуменно уставился на хана.
– У козлобородого старика из-за пазухи выпал, – пояснил тот. – Это когда его уже на березу вздернули. Оказывается, он тайный посланник Кудеяр-бея был и враг шакала Мамая. Жалко, не знал...
Мухтасиб с ужасом смотрел на своего нового повелителя...
– Да-да, – печально покачал головой Араб-Шах. – Ты прикажи похоронить козлобородого, как же его звали?.. А, Марат-мурза! Ты прикажи похоронить его с почестями. А родственникам отвезешь пять тысяч динаров, пусть простят меня.
Глава шестнадцатая
Река Веселая
Проведав, что при их приближении татары поспешно отступили, нижегородцы, суздальцы, москвичи и ярославцы возгордились. Спало напряжение перед, казалось бы, неминуемой сечей, и теперь все увереннее раздавались такие разухабистые возгласы:
– Да мы того Арапшу в пыль сотрем!
– Самого Хасанку-эмира не испужались, а энтого...
– Где он, тот Арапша? Догони теперича!
– Не надобно бы так шутковать, – опасались другие. – Татаровья сильны и коварны. Не накликать бы беды...
Таким отвечали:
– Под Булгар-градом их поболе было, да и мы ступали по чуждой земле. А тут почитай што Русь. Пущай только сунутся!
Княжич Иван Дмитриевич Нижегородский думал так же. Вместе с этими ратниками он сражался против татар под стенами Булгара ал-Махрусы. Тогда враг, разбитый наголову в трех сражениях, вынужден был откупиться двадцатью пятью пудами серебра!
Молодой воевода заранее утвердил себя в мыслях победителем Араб-Шаха, о котором доселе никогда не слыхал и уж совсем ничего не знал о нем как о полководце...
Не было сегодня во главе русской рати осторожного и удачливого в битвах организатора победы под Булгаром ал-Махрусой – великого князя Московского и Владимирского Дмитрия Ивановича. Не было здесь и отца княжича Ивана – великого князя Нижегородско-Суздальского Дмитрия Константиновича. Отец не был выдающимся военачальником, но дело ратное знал и ни за что не позволил бы расслабиться войску в походе.
Не было здесь и дяди княжича Ивана – искусного и смелого полководца, князя Городецкого Бориса Константиновича.
Правителей русских земель в Москву позвала весть о кончине их общего врага – великого князя Литовского Ольгерда Гедеминовича. В Литве назревала свара, и, чем она могла откликнуться на Руси, можно было только предполагать.
Борис Городецкий обиделся, что не его оставили старшим в войске, и, гневный, отъехал в свою отчину[82]82
Отчина, вóтчина – наследственное владение князя или боярина; наследственный удел.
[Закрыть].
Советником княжичу Ивану правители Московский и Нижегородский поставили Суздальского князя Симеона Михайловича. Воевода он был опытный, но стар уже. И еще по одной причине все войско в единоначалие старику не отдали: князем он был подколенным[83]83
Подколенный – подчиненный, зависимый.
[Закрыть] и Дмитрий Константинович опасался, как бы и он, подобно брату Борису Городецкому, не вознамерился посягнуть на великокняжеский стол. А посему Симеон ко всему происходящему был равнодушен.. .
Иван же, хоть и молод был, успел приобрести славу лихого воеводы, смелого и... бесшабашного. Он отличился в нескольких битвах, а особенно в последней – при Булгаре ал-Махрусе. Княжич командовал там пешим полком тяжеловооруженных ратников. Ордынцы, чтобы еще и напугать руссов, пустили на них кавалерию на верблюдах. Иван встретил необычных наездников и сумел первым же ударом опрокинуть их. Около крепости, на краю рва, образовалась свалка. Татары с большим трудом отстояли ворота столицы улуса Булгар. Несколько сот диковинных всадников попало в плен.
Великий князь Московский и Владимирский перед строем всех русских полков под могучее «ура!» обнял героя битвы и одарил его собственным мечом.
И теперь, волею случая став во главе восьмитысячной тяжеловооруженной рати, княжич Иван очень возгордился.
Руссы сделали привал в излучине реки у пределов Мордовской земли. А в воскресенье, 2 августа 1377 года, впервые за шесть дней похода ратники сняли с себя тяжелые брони, ибо о татарах ничего не было слышно: знали только, что Араб-Шах очень далеко.
– Татарву на сей раз на Русь мы не пустим! – уверенно вещал новоявленный полководец своим сподвижникам, хлебнув добрую порцию крепкой медовухи.
– Конешно, княже, а как же иначе, – беспечно отвечали те...
Питие с утра началось под руководством самого старшего по возрасту «дяди» Симеона. Тот уже спал у стенки шатра, не сумев одолеть молодых в застольном поединке.
– Васька! – Княжич строго глянул на ближайшего своего помощника и приятеля, боярыча Василия Соломатина. – Што там твои доглядчики бают?
– Да все хорошо. Арапша, как прознал про нашу силу, так сразу драпанул аж до Северского Донца. Захочешь – не догонишь. Эт-то и князь тутошный Пи-иняска глаголет.
– А где он?
– Да тут где-тось.
– Позови. С-сам желаю про то у-у-у него проведать.
– Эй, Гаврила, н-найди мордвина! – приказал Васька начальнику сторожевого полка.
– Счас, – еле поднялся хмельной Гаврила. – Счас я. – Он, шатаясь, выбрался из шатра.
Вокруг, сколько глазу разглядеть, делом мирным занимались руссы: кто в реке купался, кто неводом рыбу ловил. Другие чинили обувь, лапти плели. На кострах дичина пеклась, паром окутались артельные котлы. Солнце ярило нещадно. Многие лежали вповалку. Оружие и брони их в телегах свалены, щиты грудами возвышались то тут, то там. А между костров и шалашей разъезжали мордовские мужики, подгоняя хворостинами впряженных в волокуши вислозадых кобыл. На каждой волокуше покачивалась бочка с мутной брагой. Шел торг и обмен. Весело было...
– Чего тебе, воевода? – раздалось рядом с Гаврилой.
– А-а... где тута... энтот мордвин... Пи-пи-няска, а?
– Тут я, Гаврила, – возник, словно черт на погосте, князек мордовский. Улыбка растянула его лягушачьи губы, во рту – половина гнилых зубов.
– Ну и образина, – сплюнул воевода. – И-иди, к-князь Иван кличет.
Низко поклонившись, Пиняс нырнул в шатер, встал на колени. Следом ввалился Гаврила и со стоном упал на прежнее место.
– Скажи про Арапшу, Пиняс, – стараясь грозно глядеть, приказал Иван. – Што он за воевода?
– Э-э, – пренебрежительно сморщился мордвин. – Совсем плохой воевода, ть-фу воевода. Ростом мал и совсем дурак...
– Кто это дурак? – раздался от порога трезвый голос. – Это Арапша-то?
– Помолчи, Родион, – поднял тяжелую голову Васька Соломатин. – Тебя не спрашивают.
– Нет уж, послушайте, – твердо проговорил вошедший.
Его здесь знали все, ибо он был воеводой московского полка и звали его Родион Ослябя. Ростом велик. Могуч статью.
– Слушайте, – повторил богатырь. – Я кое-что слыхал про того Арапшу от Семена Мелика. Арапша – великий воитель. Он не раз бивал самогоТамерлана. Его и Мамай страшится...
– А пошто тот Арапша от нас убежал? – спросил Гаврила.
– Убежал ли? Послушай, княже Иван, брось пьянку и ратникам запрети...
– Неделя[84]84
Недéля – воскресенье, выходной день.
[Закрыть] нонче, – отмахнулся Иван, – пусть вои отдыхают после похода. Сколько ден в броне парились. Завтра все трезвы будут и к бою способны.
– Завтра может быть поздно, – продолжал увещевать Ослябя. – Будь осторожен. Собери всех в един кулак! Мне ведомо, что орды Арапши и Кудеяра...
– А-а... – махнул рукой главный начальник русского войска. – Мало ли чего там Арапша с Кудеяром не поделили, и Мамай твой мало ли от кого бегает. Мне ведомо...
– Дай же мне сказать, княже! – повысил голос москвич.
– Помолчи! Так вот, мне ведомо, что войска у Арапши мало. А тот Кудеяр за спиной у него стоит и готов напасть на злоумышленника татарского. Пущай ордынцы глотки друг дружке рвут, то нам только на пользу.
– Истина твоя, князь! – поддержал Ивана мордвин.
– А эт-то кто таков?! – изумился Ослябя.
– Это наш друг-побратим, – расплылся в улыбке Васька Соломатин.
– Д-да, и-и друг! – с упорством пьяного поддержал его Гаврила.
– Друг, значит, – недобро прищурился московский воевода. – По этому другу давно петля плачет. Дозволь мне, княже, я его поспрошаю кое о чем, а потом повешу. Право, он того заслуживает!
– Не дозволю! – заслонил Пиняса собой княжич Иван. – Ты хто такой, а?! Ты х-хто-о, а?! Штоб тут командовать, а-а?!
– Никто. Но дослушай вот что: орды Арапши и Кудеяра соединились три дня тому назад. И мордвин сей знает про то!
Пьяный княжич не сразу воспринял столь ошеломляющую весть. Васька Соломатин вмиг стряхнул с себя оцепенение.
Гаврила тупо смотрел на Ивана. Справа от него лежал вверх толстым брюхом старый Симеон Суздальский и храпел во всю мочь.
– Что-о?! – наконец-то дошел до княжича смысл сказанного Ослябей. – Что-о?! – начал он трезветь. – Как это «соединились»? Ты што тута мелешь, а-а?!
– Так и соединились, – подтвердил Родион. – И теперь у Арапши почти тридцать тысяч конных воев. Понял? Берегись, княже!
– Врет он! – быстро сказал Пиняс. – Я все время слежу за Араб-Шахом. Верные люди донесли мне, что хан готовится к битве с Кудеяр-беем. Мурзы толкают Араб-Шаха на золотой город Гюлистан. Что хану с нас взять, если ему золото нужно?
– Слыхал? – поднял белесые брови Иван. – Это-то вернее. В самом деле, чего тому Арапше от нас надобно? А в Гюлистане знаешь сколько богатства всякого? Вот ежели Арапша тот град возьмет, тогда и на нас пойти может. А пока... – Иван все-таки протрезвел малость, и синие глаза его чуть прояснились.
– Я не верю Пинясу! – стоял на своем московский воевода. – Его же мордвины, простые мужики, иное говорят.
– Кто эти люди?! – встрепенулся князек. – Скажи, мы их вместе спросим!
– Готовься к скорой встрече с ворогом, княже, – не удостоил Пиняса ответом Родион Ослябя.
– А-а... – опять расслабился Иван. – На вот лучше, выпей, – протянул он чашу с медовухой москвичу.
– Не до пития нынче. Лучше прикажи прогнать из ратного стана всю мордву и к битве готовься. Не то поздно будет.
– Ты кто такой, а?! – вновь взбеленился Иван. —Даты-и...
За полотном шатра раздался дробный перестук копыт, и на пороге возник воин в легкой кольчуге сторожевого всадника.
– Так што посол татарский к тебе, князь! – скороговоркой доложил он.
– Эт-то, а? – опешил Иван. – Кто-о? ! Зови его!
Гонец распахнул полог пошире. В шатер нырнул татарин в синем расписном халате, с чалмой на голове и кривой саблей на поясе.
– Чего тебе? – трезво спросил Иван. Татарин низко поклонился, сложив руки на груди.
– О-о! Ты и есть грозный коназ Иван? – изумленно-почтительно пропел ордынец, стремительно обшарив раскосыми глазами всех присутствующих в шатре. На Ослябе взгляд его задержался, рот осклабился в мимолетной улыбке: узнал, видать.
– Да. Это. Я! – раздельно ответил на вопрос главный русский воевода, стараясь хоть на время вытряхнуть хмель из головы.
– Могучий Хан Араб-Шах-Муззафар шлет тебе поклон и дары богатые! – Посол присвистнул.
Вошли еще два татарина, одетых поплоше, склонились низко и положили перед Иваном кривой арабский меч в драгоценных ножнах, круглый всаднический щит и позолоченный шлем с крупным изумрудом во лбу и султаном серебристых перьев на макушке.
Когда двое слуг и дозорный вышли, посол татарский сказал:
– Еще коня-птицу прислал тебе Могучий Хан! – Он поцокал языком: – Не конь, а ястреб, рассекающий воздух.
– Спа-си-бо! – по складам ответил Иван. Потом все-таки сумел взять себя в руки и спросил внятно: – Так чего Арапше-хану от меня надобно?
– Араб-Шах-Муззафар зовет тебя идти против Мамая!
– Че-его? – совсем протрезвел Иван. – Ты в своем уме, посол татарский?
– Почему нет? – спокойно возразил ордынец. – Араб-Шах-Муззафар – Чингисовой крови хан. Мамай – простой человек. Если ты поможешь хану сокрушить Кудеяр-бея и захватить Гюлистан, он сразу объявит себя султаном всей Высочайшей Орды. Тогда он тебя эмиром всей Урусии сделает, великим коназем.
