Текст книги "Быль о полях бранных"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Часть II
Русь Московская
Глава первая
Вести из Великой степи
Они чем-то походили друг на друга: оба высокие, широкоплечие, ладные. Лица их суровы, степными ветрами задублены, бурями ратными овеяны.
Первый, черноволосый и черноглазый, с широкой густой бородой, – Великий Князь Московский и Владимирский Дмитрий Иванович. «И Владимирский» означает, что он старший князь на всей Русской земле, что именно к нему стекается дань со всех княжеств, а уж он сам дает выход в Золотую Орду.
За честь быть «и Владимирским» упорно боролись Тверской князь Михаил Александрович и правитель Нижегородско-Суздальский Дмитрий Константинович. Не единожды татарские султаны присылали противникам Москвы ярлык на старшинство, но великий князь Московский силой ратной принуждал их отказаться от хитрой ордынской «милости».
Дмитрий Иванович был молод – ему едва минуло двадцать семь лет, – но деяния его пленяли воображение и равнялись подвигам древних былинных героев. Русь верила, что именно этот мудрый государственный муж и неустрашимый военачальник наконец-то совсем сломает уже обветшавшее ярмо рабства, которое надел на православных «безбожный царь Баты-га» сто сорок лет назад...
Рядом с ним стоял сейчас Владимир Андреевич, князь Серпуховский, – двоюродный брат, друг, талантливый полководец и ближайший сподвижник. В отличие от своего повелителя, Владимир был рус, глаза его в радости были схожи с весенним безоблачным небом, а в гневе излучали цвет холодной бранной стали.
Немало славных дел свершили князья вместе: принуждали к дани Суздаль, Рязань и Тверь, Псков копьем увещевали, смиряли гордость новгородской вольницы, мечом отражали литовскую силу от стен Москвы, жестоко били во чистом поле буйные ватаги ордынские.
Настроение Великого Князя нынче было хорошим – по-видимому, от вестей добрых. Он сидел в горнице за большим дубовым столом, когда пришел к нему Владимир Серпуховский.
– Садись, – указал хозяин на скамью слева от себя.
– Благодарствую... Что это ты держишь в руках, Митрий? – спросил Владимир с любопытством, продолжая стоять, упершись кулаком в столешницу.
– На и ты глянь, – улыбнулся Великий Князь. – Мож, видел где раньше? Признаешь?
Владимир взял в руки массивную золотую пластину, вгляделся, поднял стремительный взор на собеседника:
– Да то ж пайцза Джучи-хана! Аль нет?
– Она.
– Где взял?
– Досталась деянием досужих людей, сторонников Москвы.
– Вот эт-то да! По поверью, в чьих руках эта пайцза заповедная, тот будет властвовать над всей Великой степью. Так сами ханы ордынские толкуют.
– Слыхал и я про то. Да только мало верю в сказки всякие. А вот раз ханы татарские верят, то сие нам надобно обратить на пользу Руси.
– Слыхано, немало кровушки ордынской пролито из-за злата заповедного.
– Только ли ордынской! Помнишь, Арапша погубил откупленных полонянников русских?
– Прошлой зимой?
– Да. Так вот, из-за пайцзы этой полегли тогда братья наши. Да и к Пьяне-реке она причастна.
– А кто знает, что пайцза Джучи-хана в Москве, в деснице твоей, княже?
– Кто-то ведает. Арапша, к примеру. Да и Мамай прознал неведомо как.
– То-то послы ордынские ко двору московскому понаехали. А я-то мыслил: чего их сюда вдруг потянуло?
– Пайцза и манит. Пайцза Джучи-хана! Каждому охота быть царем в Золотой Орде. Каждому хочется править Великой степью безраздельно, как некогда правил ею Батый. – Дмитрий рассмеялся, спросил: – Я слыхал, свара какая-то на Посольском дворе случилась?
– Случилась, да еще какая, – улыбнулся и Владимир. – Болярин Федька Свибло поселил послов Мамая и Арапши на одном подворье: татары, дескать, поладят. А промеж них сеча возгорелась. С пяток порубленных до смерти на земле лежать остались. У Мамаева посла Усмана добрый рубец на башке, едва кровь уняли. И еще здоровенный синяк под глазом: это уж когда наши усмиряли.
– Кто ж его так угостил?
– Пересвет, кажись.
– Да-а, ежели этот даст кулаком, едва ли кто устоит. Вот только как Федька допустил такое? Спрошу с него по первое число за срам, учиненный на подворье Посольском. Стыд перед всем светом!
– Спросить надо, – согласился Владимир. – Однако ж и Федьке досталось, когда разнимал ордынцев. Рука на перевязи и тако ж синяк в пол-лица, смотреть весело. Какой-то Марулла-батыр саданул ему под глаз! Тож и Пересвету в силушке не уступит могут[86]86
Могýт – силач, богатырь, атлет.
[Закрыть] татарский.
– Уняли, стало быть?
– А как же. Уняли, повязали кое-кого, по разным дворам развезли, чтоб не встретились друг с дружкой ненароком и наново не подрались. Беда с ними... Скажи, княже, неужто ты хочешь пайцзу сию ханскую у себя оставить? – Владимир ткнул пальцем в пластину. – Прознают татаровья, обозлятся – жуть! Жди тогда большой войны.
– А что? —Великий Князь сделал шутливо-заносчивое лицо, задрал подбородок. – Аль не пристало мне быть царем всей Золотой Орды?
– Пристало, пристало! – расхохотался князь Серпуховский. – А я в помощниках у тебя буду. Веру Магометову примем, чалмы напялим, гаремы заведем. Живи – не хочу!
– Тебе Елена-то заведет! – рассмеялся Дмитрий.
– Вот только то и держит. У тебя Евдокия, у меня Елена. А так бы – чем не жизнь? Эхма!
– Ну хватит, посмеялись, – посерьезнел Великий Князь. – Что за вести прислал Семен Мелик с предела Нижегородского?
– А он за дверью.
– Когда примчался коршун наш, мысли быстрее летающий?
– Да только что.
– Позови его.
Владимир вышел из горницы, вернулся скоро в сопровождении сторожевого воеводы и недавнего посла в ставку почившего султана Али-ан-Насира. Великий Князь Московский и Владимирский встретил его строго, сесть не предложил, ибо не ведал еще, с какой вестью пожаловал беспокойный военачальник. Владимир Андреевич тоже остался стоять.
– Говори, – сухо приказал Дмитрий. – Сказывай, что там Арапша поделывает.
Семен Мелик коротко поклонился властителю Московско-Владимирской Руси, пожелал здоровья, заговорил:
– Арапша-хан захватил Булгар-град, Гюли-стан и крепость Мамаеву – Мукшу...
– Что-о?! – враз воскликнули Дмитрий и Владимир. – Арапша решился на войну с Мамаем?!
– Похоже на то, – подтвердил воевода. – Слыхано, Арапша-хан нацеливает полки свои на Сарай. Из Синей Орды, прослышав о делах в половецкой степи, много новых воев к хану сему удачливому набежало.
– Да-а, – покачал головой Дмитрий Иванович, – серьезный хан. И воевода отменный. Ан быть ему царем в Золотой Орде! И Мамай ему не помеха!
– В Булгар-граде Арапша, чай, всех купцов наших погубил. Или только по миру пустил? – спросил Владимир.
– Нет, – ответил Семен. – Повязать повязал, а крови русской на сей раз не пролил ни капли. И злато-серебро купецкое не тронул, и товары их целы остались.
– Чудеса-а! – развел руками Дмитрий.
– А когда же Арапша на Сарай пойдет? – полюбопытствовал Владимир. – Зима ведь на носу: ночь инеем землю красит.
– А тогда и пойдет, когда пайцза Джучи-хана на груди его снова засверкает.
– А ты откуда про то ведаешь? – изумился великий князь.
– Так я же встречался с Арапшей-ханом седмицу тому назад, – простодушно признался Семен.
Дмитрий и Владимир не поверили простодушию хитрого и ловкого сторожевого воеводы, к тому же потомку древней хазарской крови, но поступок его мгновенно оценили по достоинству.
– И что же поведал тебе Арапша-хан? – спросил Дмитрий Иванович.
– «Отдайте, – сказывает он, – пайцзу родовую, а я отпущу весь полон, взятый на Пьяне-реке, и купцам вольный торг дам по всем своим градам».
– Об этом стоит помыслить, – после некоторой паузы сказал великий князь. – Видать, посол Арапши-хана с тем же к нам прибыл?
– С чем же еще! – подтвердил Семен Мелик.
– Ты отдыхал ли? – спросил воеводу хозяин Москвы.
– Не до того было, – махнул рукой Семен. – Да не думай ты о том, княже. Привычный я. Не впервой. Говори, чего надо?
– Тогда оденься понаряднее и к обеду будь в стольнице. – Князь помедлил мгновение: – Нет, лучше сюда приди, как только стемнеет. Здесь посла Арапши-хана примем тайно, чтоб Мамаевы люди не прознали. И молчи об этом, ибо и моим болярам не все знать надобно: языки у иных почище помела. Разве что Алексия[87]87
Алéксий (конец XIII в. – 1378 г.) – митрополит всея Руси с 1354 года; фактический правитель Московского государства в отрочестве Дмитрия Ивановича Донского.
[Закрыть] позовем. Итак, к вечеру будь здесь. А теперь иди, отдохни малую толику.
– Все исполню, княже. Все, как ты повелел, – откланялся воевода.
– А ты, Володимир, посла Арапши-хана так ко двору моему приведи, чтоб ни одна душа про то не прознала.
– Понятное дело. А с Мамаевым мурзой как быть?
– Того явно зови. К полудню и доставь с почетом в большую стольницу. Думу болярскую позови, митрополита. Подарки Мамаю приготовь. Послушаем, что нам посол его пропоет. Видать, тож про пайцзу Джучиеву сказывать будет. Вон оно как Мамаю хочется быть всевластным повелителем юрта Батыева[88]88
Юрт Батыев – одно из русских наименований Золотой Орды.
[Закрыть].
– А что в подарок дать?
– Не скупись. Ибо не оскудела еще Русь мехами, каменьями самоцветными, златом да серебром. Однако ж по разговору видно будет, дадим мы татарам дары те или проводим несолоно хлебавши. Дань погодную Орде заплатили, чего еще?
– Добро. Пойду объявлю волю твою болярам...
Великий Князь, оставшись один, задумался: «Кому из двух противников отдать пайцзу Джучиеву, раз уж она так им обоим нужна? Мамай, он как скала, двадцать лет правит почти всей Ордой, сменяет и ставит салтанов. Все правобережье Волги до Днепра в его руках, и Таврия тоже. Не дай бог обидеть такого! Мамаю ничего не стоит двинуть на Русь несметное войско. А может, пусть нападает: пора настала померяться силой и сбросить с себя тяжкую опеку ордынскую?.. Нет! Рановато еще. Надобно разжигать усобицу среди татарских ханов. И Арапша, похоже, ныне самый подходящий человек для замятни[89]89
Замятня – свара, междоусобица.
[Закрыть]. Ежели ему отдать пайцзу, он вернет на Русь более десяти тысяч пленников, половина из которых к битве способна, а сам обещается силы свои ратные на стольный град ордынский обрушить. Мамаю тогда не до Руси станет... Только бы не обмануться. Ну, да воеводы мои да боляре себе на уме, в обман не дадутся!»
– Эй! Кто там есть?! – позвал Дмитрий. Дверь распахнулась, на пороге возник стражник.
– Найди воеводу Боброка. Пускай тотчас идет ко мне.
Дозорный молча поклонился и исчез за порогом, бесшумно притворив за собой дверь.
Плотный, коренастый русобородый военачальник средних лет не заставил себя долго ждать – был неподалеку.
– Приказывай, княже! – пробасил он почтительно.
– Вот что, Волынец! – встал ему навстречу Великий Князь. – Снаряжай дружину из тысячи конных ратников и езжай немедля в Нижний Новгород...
Боброк удивленно взметнул густые брови. Дмитрий Иванович понял немой вопрос:
– Зима на носу, ведаю. Да время не ждет. Арапша-хан хочет нам пленных передать, примешь их. Следом за тобой будет воевода Семен Мелик. Он объяснит, что к чему. Там примешь под свое начало дружину Родиона Осляби. Сей славный муж стоит в крепости Засечный Брод на реке Сереже.
– Когда выступать?
– Завтра поутру.
Глава вторая
Киличи Мамаевы
Сразу после полудня в княж-терем прибыли посланники всесильного эмира Мамая – Усман-Ходжа и военный советник тумен-баши Кара-Буляк, брат царствующего султана Золотой Орды Мухаммед-Буляка Гияс-ад-Дина...
Снаружи терем Великого Князя Московского и Владимирского не восхитил татарских мурз и их телохранителей: обширное деревянное строение с позолоченными маковками прилепилось к белокаменной стене Кремля, ограждавшей детинец со стороны Москвы-реки.
«По-видимому, урус-коназ Димитро может подняться на стену прямо из дворца», – подумал Кара-Буляк, определив такую возможность глазами военного человека.
Терем татар не восхитил, а вот сами стены детинца с четырьмя угловыми башнями и тремя окованными железом дубовыми воротами, широкий ров с водой и пятисаженный земляной вал перед ним изумили и заставили призадуматься.
Много раз подходили к этим стенам враги, но ступить силой на улицы Москвы не удалось никому...
Белокаменную ограду вокруг Боровицкого холма руссы воздвигли всего за три месяца – с января по март 1366 года. Было то сооружение немалой длины – более двух верст. Великому Князю Московскому и Владимирскому исполнилось тогда всего шестнадцать лет от роду. И такой размах в деяниях и мыслях! Ведь тем самым князь-отрок уже восстал против законов Золотой Орды...
– Если коназ Димитро поставит на стены пушки, этот город будет совсем неприступным, – заметил Кара-Буляку мурза Усман-Ходжа.
– А где он их возьмет? – скривился тот в пренебрежительной усмешке. – Пушечных мастеров у коназа нет. Они только в Бухаре да у генуэзцев. Кто из них сюда пойдет? Нет в Урусии и столько меди для такого сложного ремесла.
– Как нет мастеров и меди?! – возмутился более образованный и дальновидный Усман-Ходжа, и даже заплывший под синяком глаз его широко раскрылся. – А из чего коназ Димитро колокола льет для своих мечетей? И кто это делает, а?! Урусские ловкие мастера! Пушку легче отлить, чем колокол. Я видел у них на главной мечети в Ульдемере[90]90
Ульдемéр – татарское наименование города Владимира-на-Клязьме, где некогда находилась резиденция митрополита всея Руси.
[Закрыть] колокол весом в пятьдесят батманов[91]91
Батмáн – ордынская мера веса: около 65 килограммов.
[Закрыть], а может быть, и больше!
– Пусть. Но урусы не знают, как делать порох, – снисходительно заметил Кара-Буляк.
– Не знают?! Ха! В прошлом году урусы заставили Хасан-бея большую дань заплатить Урусии, пушку одну увезли в Мушкаф и оставили в Булгаре ал-Махрусе своих сборщиков дани. Порох от них тогда скрыли: сказали, что сожгли весь. А долго ли научиться смешивать селитру, серу и древесный уголь, скажи?
– И все-таки своих пушек у коназа Димитро еще нет, – упорствовал брат султана.
– Значит, они пока не нужны ему. А как понадобятся... А-а, чего с тобой спорить, – махнул рукой мурза Усман-Ходжа. Скажи лучше, как ты думаешь: отдаст нам коназ Димитро пайцзу Джучи-хана или нет?
– А есть ли она у него? – усомнился Кара-Буляк.
– Ты что-о?! – вытаращил глаза килича. – Разве стал бы Мамай-беклербек посылать нас в Мушкаф, если бы не был уверен в этом твердо? Вот только бы не отдал урус-коназ этот волшебный талисман паршивому недоноску Араб-Шаху.
– Если пайцза у коназа Димитро, он отдаст ее нам! – уверенно заявил простодушный вояка. – Для Урусии много надежнее милость Мамая-беклербека, чем какого-то степного разбойника из Кок-Орды. К тому же урусы злы на Араб-Шаха за то, что он порубил прошлой зимой урусских невольников и потом побил их пьяное войско на реке Жея-су.
– Может, и злы, – согласился Усман-Ходжа. – Разбойник, ты говоришь? У Араб-Шаха сегодня четыре тумена батыров.
– Ну и что? – поморщился военачальник. – Эти батыры вмиг разбегутся при первой же неудаче. У Араб-Шаха нет золота, чтобы удержать их. Бараны всегда идут за тем вожаком, который может привести их на сочные пастбища, – закончил Кара-Буляк татарской пословицей.
– Теперь у Араб-Шаха есть и золото, и много серебра, – помрачнел мурза Мамаев. – Он захватил крепость Мукши, Гюлистан ал-Джедид и Булгар ал-Махрусу вместе с их богатствами и монетными дворами.
– Откуда весть?! – сразу оживился Кара-Буляк.
– В охране посла Араб-Шаха я нашел дальнего родственника. Жаль только, убили его в сегодняшней стычке.
– А-а...
В этот момент они остановили коней у подножия высокого теремного крыльца. Подбежавшие княжеские слуги сначала почтительно склонили обнаженные головы перед татарскими мурзами, а потом помогли им сойти на землю. Нукеры спрыгнули с коней сами, но в терем сопровождать послов разрешили только четырем батырам. Кара-Буляк заспорил было, однако его вежливо и твердо осадили: в чужом доме поют песни хозяина! А хозяин – Великий Князь Московский и Владимирский – был в ранге эмира Золотой Орды, то есть самому Мамаю по чину равен!
Боясь, что очень важная встреча пусть и с данником, но с данником могущественным может сорваться, Усман-Ходжа на правах старшего в посольстве согласился с доводами руссов.
Небогатое убранство и лестницы, и наружного оформления великокняжеского дворца, его скромные внутренние покои вызвали на лицах ордынцев лишь презрительную усмешку: то ли дворец султана в Сарае ал-Джедиде, или летние хоромы Мамая в Гюлистане, или зимний дворец бек-лербека в Узаке, или... Да чего там сравнивать!
И почему-то не пришло в головы кочевых властителей, что дворцы из награбленного золота совсем недолговечны на этой земле. Почему-то не вспомнили они о предшественниках своих – гуннах, аварах, хазарах, половцах, занимавших некогда великие степи Восточной Европы. А ведь в главных городах этих племенных объединений тоже золотые дворцы стояли. И праха не осталось не только от дворцов, но и от крепостей каменных! И народы те тоже сгинули в беспощадном течении времени.
А русские деревянные дома, дворцы и города стоят испокон века. Сгорают от огня вражеского, отстраиваются заново и живут многие столетия. Оказывается, и дерево может быть крепче и долговечнее камня. Выходит, тает и самый крепкий камень от горючей слезы невольника: руки строят, а страдание разрушает!..
В стольницу татары вошли чередой – впереди безоружный Усман-Ходжа в богатом расписном халате из китайского шелка, в белоснежной чалме на остроносой голове. Был мурза тщедушен и рыж волосом, козлиная борода вперед торчит: так он от важности голову задрал... За ним, косолапя, как все исконные всадники, следовал надменный Кара-Буляк, положив левую ладонь на рукоять кривой сабли, ножны которой разбрасывали вокруг искры от драгоценных камней. На голове военачальника блестел стальной шлем, оправленный у основания мехом горностая. Наряд Кара-Буляка не отличался особым великолепием: синий добротного сукна чекмень, широкие кожаные штаны с разрезами по бокам нависали над красными сафьяновыми сапогами; под чекменем полированная дамасская кольчуга. Стражи мурз вообще одеты были просто и сурово...
Владимир Андреевич Серпуховский ввел опасных гостей в палату для приема иноземных послов.
Великий Князь Московский и Владимирский Дмитрий Иванович стоял на возвышении у стены, покрытой громадным персидским ковром, на котором висели иконы с ликами неулыбчивых православных святых и два великокняжеских стяга красного цвета с изображением Пресвятой Богородицы – покровительницы Московской Руси – и Христа Спасителя. Князь стоял, ибо в присутствии посла султана Золотой Орды он, данник его, сидеть не имел права. Дмитрий был одет в красный кафтан из царьградской парчи; на голове – шапка, отороченная соболем; на груди – золотая пайцза эмира татарского, только изображена на ней голова лошади. Достоинство высокородного данника вроде бы не попрано, ибо конь в понимании кочевника – главное богатство и чуть ли не обожествленное животное. И в то же время ведь конь на человеке не ездит, а совсем наоборот.
Рядом с Великим Князем сидел – только ему это разрешалось законами Орды – благообразный старец с пронзительными черными глазами и широкой белой бородой. На нем – черное одеяние и высокая белая шапка с белым же оплечьем. На груди этого старца не пайцза висела, а массивный серебряный крест с распятием. То был митрополит всея Руси Алексий.
Чуть ниже, по обеим сторонам от возвышения, утвердились нарядные бояре и «молодшие князья»[92]92
«Молóдшие князья» – правители земель, подвластных великому князю.
[Закрыть]. Среди них, ближе всех к трону, стояли Владимир Андреевич Серпуховский и окольничий[93]93
Окóльничий – придворный чин и должность в Русском государстве в XIII – нач. XVIII века, возглавлял приказы (канцелярии) и полки; воевода, ответственный за охрану государственных границ.
[Закрыть] Тимофей Васильевич Вельяминов в боевом облачении воеводы.
Усман-Ходжа задержал острый взгляд на этом боярине, и чуть заметная злорадная усмешка проявилась на тонком лисьем лице. Все знали, что племянник русского военачальника Иван Вельяминов переметнулся к Мамаю и вот уже три года вредит своему отечеству, обиженный на великого князя за отказ утвердить его тысяцким[94]94
Тысяцкий – военный предводитель городского ополчения на Руси до середины XV века; в мирное время – начальник города и главный судья. В 1374 году, после смерти тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова, великий князь Дмитрий Иванович упразднил эту должность в Москве.
[Закрыть] на Москве.
Сумеречное лицо именитого боярина не дрогнуло под ехидным вражеским взором: племянника-переметчика Тимофей Васильевич проклял, а Дмитрию Ивановичу служил верой и правдой...
Мурза опустил глаза и подумал о другом: «Нет Евдокии – жены коназа Димитро. Нет детей его. Значит, прием мне приготовили ниже по достоинству, чем некогда Ачи-Ходже – мир праху его».
И еще он заметил, что нет среди московской знати грозного полководца – князя Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского. То же отметил и Кара-Буляк, не раз битый «во чистом поле» хитроумным и смелым русским военачальником.
Татары насторожились. Их сюда, понятно, никто не звал – нужда Мамаева привела, и надо было сдерживать раздражение и даже на лицах благодушные улыбки строить. Минули те времена, когда ордынцы хозяевами хаживали на Русскую землю.
Послы подошли на положенное расстояние к возвышению и остановились, гордо подбоченясь. Все молчали, ибо первым, как данник, говорить должен был Великий Князь Московский и Владимирский. А он медлил... Пауза затянулась надолго. И Усман-Ходжа хотел было грозно напомнить «Митьке», кто он есть. Но Дмитрий Иванович опередил его, спросил с поклоном:
– Здрав ли и по-прежнему грозен господин наш и повелитель ста царств Мамет-салтан Могучий?
– Султан Мухаммед-Буляк Гияс-ад-Дин, да хранит его Аллах вечно, здоров и могуч. А трон Царя царей по-прежнему попирает полмира! – торжественно возвестил Усман-Ходжа.
– Здрав ли и славен старший брат мой эмир Мамай?
– Могучая рука беклербека Мамая тяжестью своей повергает ниц четыре стороны света! Владетельный эмир, Аллах его защитник, здоров и грозен, как никогда! – встал рядом с Усман-Ходжой туменбаши Кара-Буляк.
– Что привело в Московию мудрых послов моего повелителя Мамет-салтана и моего старшего брата Мамая? – с достоинством спросил Дмитрий Иванович.
В том, что в Золотой Орде «могучий и грозный султан» Мухаммед-Буляк и выеденного яйца не стоит, все здесь знали, как знали и то, что этот «царь царей» – очередная кукла в руках всесильного Мамая. Однако по этикету величать следовало сначала султана, а потом уж настоящего властелина, что и делалось сейчас в стольнице великокняжеской...
– Меня привело к тебе, коназ-баши Димитро, неотложное дело, – вкрадчиво ответил Усман-Ходжа. – Твоему повелителю, Великому Султану Высочайшей Орды, Царю царей и Защитнику правоверных, стало известно, что ты обманом захватил пайцзу Джучиева рода и владеешь ею не по праву.
– Да, не по праву, – как попугай, повторил за ним Кара-Буляк, и тоном тоже, как смог, вкрадчивым.
– Моего и твоего повелителя Мамет-салтана Могучего обманули, – назидательно сказал в ответ Великий Князь. – Посол грозного Царя татарского может убедиться сам, что на груди у меня родовая пайцза предка моего, названого сына Царя Батыя, грозного воителя Александра Невского![95]95
Батый назвал своим сыном Александра Ярославича Невского за военную помощь, которую князь оказал основателю и первому правителю Золотой Орды в борьбе за власть в Монгольской империи со своим двоюродным братом Хулагу-ханом.
[Закрыть] Пайцзу эту вручил Александру Ярославичу сам Покоритель мира в лето шесть тысяч семьсот пятьдесят пятое[96]96
В 1247 году.
[Закрыть] от сотворения мира.
Усман-Ходжа поперхнулся от неожиданности, но быстро овладел собой и сказал уже не так вкрадчиво:
– Разве я об этой пайцзе говорю? Я говорю о пайцзе Великого и почитаемого нами старшего сына Потрясателя Вселенной.– Джучи-хана, которую украл и вывез из Сарая ал-Джедида твой килича Семен Мелик.
Изумлены были этим требованием не только нукеры татарские, но и ближние советники Великого Князя Московского и Владимирского, которые тоже впервые услышали о том, что заветная пайцза находится в Москве. Только князь Владимир Серпуховский был извещен о том. Впрочем, в отличие от нукеров, русские бояре и князья ничем не выдали своего крайнего изумления.
– Могучий Султан Мухаммед-Буляк Гияс-ад-Дин был настолько разгневан, – продолжал между тем Усман-Ходжа, – что хотел двинуть на Мушкаф десять туменов. Но его почтительно отговорил от этого преждевременного шага мудрый и дальновидный Мамай-беклербек.
– Да, именно мудрый и дальновидный Мамай-беклербек отговорил Султана, – вторил ему Кара-Буляк, и тоже теперь не вкрадчиво.
– Поклон мой владетельному эмиру Мамаю за мудрый совет Царю царей, – невозмутимо ответил Дмитрий Иванович. – Но я, право, не ведаю, о какой пайцзе идет речь. – Он пожал плечами и посмотрел на митрополита, как бы ища поддержки.
Но старец строго смотрел на татар и никак не отреагировал на этот красноречивый взгляд.
– Мамай-беклербек почтительно посоветовал Султану Мухаммед-Буляку Гияс-ад-Дину не брать с Урусии дани три года, если мудрый коназ-баши Димитро вернет наследственную пайцзу Джучи-хана, – хитро прищурился Усман-Ходжа.
– Да, именно так сказал Мамай-беклербек, – эхом отозвался татарский военачальник.
– Я бы и без того почтительно положил у ног Царя царей злато то заповедное, ежели бы оно у меня было, – пожал плечами на выгодное предложение Великий Князь, помолчал мгновение и добавил неуверенно: – Не ведаю, мож, у кого из воевод моих пайцза та вдруг очутилась. Так я розыск велю учинить строгий.
– Может, и у воевод, – согласился килича. – Но Мамай-беклербек велел передать тебе: если пайцза отыщется, он отпустит в Урусию пять тысяч невольников.
– Так велел передать тебе могучий Мамай-беклербек, – монотонно повторил за ним Кара-Буляк.
– Я постараюсь найти эту пайцзу. Всю Русь перерою! – пообещал Великий Князь. – Но надо подождать.
– Мы подождем, – быстро согласился Усман-Ходжа. – Но ты должен порубить всех людей Араб-Шаха, приехавших в Мушкаф. Араб-Шах – разбойник и враг султана.
– Я уже выслал их вон из Москвы, – сообщил Дмитрий Иванович.
– Надо было порубить, – сожалеюще сказал килича и потрогал синяк под глазом.
– Хватит им и того, что я не стал их слушать и выгнал вон с земли моей! – чуть строже заявил Великий Князь, а карие глаза его смеялись.
Татары не заметили этого или не хотели заметить.
– А сейчас, гости дорогие, прошу вас в трапезную откушать, чем бог послал, – повел рукой хозяин Московской Руси в сторону боковых дверей, которые сразу распахнулись и впустили в стольницу вкусный аромат обильных яств.
