Текст книги "Быль о полях бранных"
Автор книги: Станислав Пономарев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
– Значит, не выдашь этих? – Кудеяр-бей снова пренебрежительно кивнул на готовых разорвать его сторонников павшего в битве Араб-Шаха.
– Я уже сказал: Русь своих не выдает!
– Хорошо, – зловеще прищурился молодой и нетерпеливый татарский военачальник. – Ты горько пожалеешь о содеянном. – Кудеяр-мурза развернул коня и ушел в ленивый июльский поток реки Воронежа.
– И вот еще что! – крикнул ему вслед Олег Иванович. – Поспеши убраться с земли моей! А то, не ровен час, кто-нибудь из смердов моих аль дозорный удалой голову тебе оторвет! Где новую тогда возьмешь?
– И не такую глупую! – добавил свое слово Сагадей-нойон и злорадно расхохотался.
Молодой мурза из воды, держась одной рукой за луку седла, обернулся и только ощерился в ответ...
Достигнув противоположного берега, Кудеяр-бей ловко взлетел в седло и резко прокричал что-то своим. Воины Бегича разом вырвали луки, мгновенно разразились облаком стрел и погнали коней в степь.
Руссы успели прикрыться щитами и не замедлили ответить залпом. Впрочем, и те и другие использовали смертоносное оружие напрасно.
– Воевода, здесь стой с ратниками! – приказал князь Василию Савелу. – Я тебе сейчас еще тысячу конных богатырей пришлю. Да и татары эти тебе помогут, кто не ранен. Вот только окрещу их.
– Поможем! – вскочили татары на коней. – Умрем за тебя, коназ. Крести нас скорее!
– И еще, Василий. Коль сбеги[149]149
Сбéги – беженцы.
[Закрыть] из разбитого войска Арапши проситься к тебе будут, принимай всех. Бери с них клятву, крести в веру православную и ставь в полк свой. Священника для дела такого я пришлю к тебе немедля. Но... – глаза князя блеснули грозно, – тем, кто не захочет креститься, головы руби без пощады!
– Добро, – не очень-то охотно согласился воевода Савел, но спорить не решился – знал: великий князь Олег Иванович дважды не приказывает. Да иначе и не мыслилось на этой бранной, подверженной вечным тревогам, героической Русской земле.
Олег, теперь уже сопровождаемый недавними врагами, скорой рысью ехал к Забойной слободе. Из своих рядом сидели на конях только два ближних боярина – Геннадий Прошкин да Иван Застуда.
На виду слободы князь распорядился:
– Иван, веди татарских сторонников к церкви. Пусть священник окрестит их, и возвращайтесь назад, к воеводе Савелу. Да не забудь покормить их. Теперь это наши вои! А я с ним, – он кивнул в сторону боярина Прошкина, – в Пронск еду немедля.
– Не опасно вдвоем-та? Мож, в догон хоть с десяток комонников послать из местных слобожан?
– Пошли. Мы покамест неторопко поедем – догонят. Да пускай квасу захватят: во рту пересохло все...
Глава пятнадцатая
Согласие
Кудеяр-бей ниц пал перед троном. Руки его, простертые вперед, держали края огромного золотого подноса, на котором стояла отрубленная голова.
На троне из слоновой кости, похожем на ассирийскую боевую колесницу, спал, склонив безвольную голову набок, Мухаммед-Буляк. Хан по обыкновению был пьян. Полудетское одутловатое лицо его с оттопыренной нижней губой было безвольным и каким-то обиженным. Одежда хана сверкала вызывающей роскошью.
Но не перед ним лежал ниц начальник тумена. Рядом с троном стояла скамейка из резного красного дерева. На ней, скрестив ноги, сидел воин. Он не дремал. Умное лицо его с широкими скулами и раскосыми глазами было замкнуто и сурово. На широкой груди сверкала полированная дамасская кольчуга со стальными пластинами. На коленях – узкий кривой меч в ножнах, покрытых всего лишь серебряными бляхами. Рядом на скамье стоял железный шлем, ничем не украшенный.
Встретив такого человека в толпе вооруженных людей, вряд ли кто угадал бы в нем полководца, многомудрого властелина, тонкого дипломата. И тем не менее все эти три качества составляли основу его бытия. Это был эмир Эски-Крыма Мамай-беклербек, который вот уже четверть века безраздельно правил половиной Восточной Европы. Он ставил и смещал султанов, наносил смертельные удары по соперникам и успешно отражал притязания среднеазиатских ханов на власть в могучей степной империи.
Другой бы изумился: почему не он сидит на троне слоновой кости, почему там угнездилась безвольная пьяная тряпка. Политика! Кудеяр-бей знал: Мамай не был чингисидом, то есть ханом, и могущество свое освящал титулами других, ему послушных потомков Потрясателя Вселенной. А их в Золотой Орде развелось видимо-невидимо – было из кого выбирать...
Сейчас Мамай-беклербек пристально смотрел на отрубленную голову, стоящую в центре золотого подноса. Очи ее были закрыты, но тонкие губы, обрамленные черными усами и бородой, застыли в язвительной усмешке. И на всем мертвом лице застыла печать грозного спокойствия.
«Вот и еще один пал от моей руки, – думал всесильный эмир, – который по счету? – попытался вспомнить, но так и не вспомнил. – А ведь этот опаснее других был. Араб-Шах-Муззафар – гроза урусов. Чингисовой крови хан, потомок свирепого Джучи... Мечом дорогу к трону султана прорубил. Храбрый воин и умелый полководец...»
Мамай перевел взгляд на распростертого Кудеяр-бея и почти грубо толкнул в бок дремавшего Мухаммед-Буляка. Тот поднял тяжелую голову, открыл мутные голубоватые глаза, некоторое время бессмысленно поводил ими и, наконец, уставился на поднос.
– Что это? – хрипло спросил он. Потом вгляделся внимательнее и отшатнулся: – Зачем ты это принес?!
– Перед тобой, о Великий Султан Дешт-и Кыпчака, – почтительно заговорил Кудеяр-бей, – голова непокорного и ярого врага твоего Араб-Шаха! Я сам срубил голову мятежного хана и принес ее к твоим стопам. – Кудеяр-бей говорил все это Мухаммед-Буляку, но глядел на Мамая.
– Ну и что?! – окончательно пришел в себя и возопил «великий султан»: – На что мне эта голова? Убери ее!
– Погоди, – раздался рядом с ним спокойный голос. Хан сразу же поперхнулся и замолк, испуганно обернувшись к Мамаю.
А тот продолжал:
– Правителю Высочайшей Орды полезно видеть прах некогда великих полководцев. Араб-Шах, да пребудет он в садах Аллаха, был именно великим. Сейчас в Кок-Орде Аксак-Темир бьет всех подряд и нет сабли, которая могла бы остановить его. Этой саблей был Араб-Шах-Муззафар. Но если бы он склонил голову передо мной... то есть прости – перед тобой, он был бы не только жив, но и по-прежнему правил бы в Сарае ал-Джедиде. Однако он не слушался меня... извини – тебя, и вот...
По мере того, как эмир бесстрастно излагал свои мысли, Мухаммед-Буляк трезвел прямо на глазах и мертвенная бледность покрывала его лицо. При последних словах оно стало серым, а губы – пепельно-лилового цвета: он понял намек. И все же «ослепительный» нашел в себе силы сказать:
– Ты прав, о Учитель и Меч Султана! – Потом обернулся к Кудеяр-бею. – Ты... как там тебя зовут, совершил подвиг и заслуживаешь... – опять испуганно обернулся к эмиру. Тот утвердительно наклонил голову. Тогда Мухаммед-Буляк еще не совсем уверенно продолжил: – ...И заслуживаешь награды. Большой награды. Проси, чего хочешь!
– Только прощения за измену, о Грозный Султан, – поднял глаза Кудеяр-бей.
– Ты изменил нам?! – возмутился «грозный султан». – Ты поднял меч на меня и Мамая-беклербека?! Эй, тургауды! – и снова с опаской посмотрел на эмира. Мамай отрицательно покачал головой. Тогда Мухаммед-Буляк перестроился на ходу: – Эй, тургауды, вон отсюда!
– Если Великий разрешит, – равнодушно сказал беклербек, – я простил бы этого человека: тебе он изменял по моему велению и в интересах дела.
– Да-а?! – разинул рот «великий». – Тогда, что же с ним делать?
– Пусть возьмет наш лучший тумен и поспешит на подмогу мурзе Бегичу. Тот на Урусию пошел. И еще... наградим его ста тысячами динаров, ибо его стараниями повержен наш главный враг – могучий Араб-Шах-Муззафар.
– Да будет так... – не совсем уверенно утвердил «султан». – А что с головой делать будем?
– Ты встань, – сначала обратился Мамай к Кудеяр-бею. Потом хлопнул в ладоши. Вбежал огромный, увешанный оружием воин.
– Марат-батыр, – приказал ему беклербек, – воздень эту голову на копье, и пусть она красуется возле шатра Великого Султана. Пусть наши враги, глядя на нее, знают, что нет силы на земле, способной сокрушить нашу силу!
– Слушаю и повинуюсь, о Великий Беклербек! – проревел тургауд, взял поднос со страшным символом могущества Мамая и, пятясь, удалился.
Кудеяр-бей теперь уже стоял перед троном и почтительно молчал...
После встречи с великим князем Переяслав-Рязанским Олегом Ивановичем на берегу Воронежа Кудеяр-бей неделю не слезал с седла, меняя коней на заставах. В курджуме[150]150
Курджýм – подседельный кожаный мешок.
[Закрыть], наполненном медом, покоилась отрубленная голова мятежного кок-ордынского полководца. Только перед входом в шатер Мухаммед-Буляка Кудеяр-бей отмыл ее от тягучей сладости... Да и слукавил молодой туменбаши: не он отрубил голову поверженному в битве Араб-Шаху. Это сделал сам мурза Бегич, но... отказался от великой чести сообщить об этом Мамаю. На то были у него свои причины...
– Иди! Исполняй волю Великого! – резко приказал Мамай.
Кудеяр-бей попятился к выходу.
Беклербек помолчал некоторое время в раздумье, потом насмешливо глянул на «ослепительного»:
– Разреши и мне уйти.
– Да-да! О мой Учитель! – поспешно согласился Мухаммед-Буляк и уже вслед спросил: – Скажи, о беклербек, Идиге-хан все еще стоит перед нами? Следует ли ждать сражения?
Мамай обернулся и ответил снисходительно:
– То Аллаху одному ведомо. У Идиге-хана три тумена отборных воинов. У меня четыре было. Один Кудеяр-бею отдал. Может быть, Идиге-хан, узнав об этом, нападет на нас.
– Надо скорее уходить! – испугался Мухаммед-Буляк.
– Зачем? – приподнял брови Мамай. – Только что килича от него был. Идиге-хан хочет встретиться со мной. Наверное, мира хочет Идиге-хан.
– Дай-то Аллах!..
Мамай вышел. На воле яростно горело солнце. Вдали угадывались горы, оттуда веяло еле уловимой прохладой. Позади стана Мамаева угрюмо высилась башнями крепость Дербент – ключ к Железным воротам, причина раздора между Мамаем и Идиге-ханом. Три года воевали они между собой!
Странная это была война. Ни одного крупного сражения. Хотя войск у обоих в общем и целом по пять туменов сходились. Постреляют из луков, поскачут передовые дозоры друг перед другом с угрозами, поединщиков вызовут, поединщики сразятся, кто-то кого-то собьет с седла, а войска разойдутся. И то ясно: стоит только ослабнуть соперникам – а в крупном сражении без значительных потерь с обеих сторон не бывает, – как могущество их приберет к рукам кто-нибудь третий: Хаджи-Черкес, например, или Мухаммед-Урус. Все это хорошо понимали, и два врага желали примирения. Но не получалось: обоим хотелось твердой ногой стать в Предкавказье, в этом благодатном краю, на одном из главных торговых путей того времени, на мягких пастбищах с обильными водопоями...
Настало время встречи. Мамаю подвели коня. Серый в яблоках крупный иноходец взял спорой рысью. Эмир сидел на нем сгорбившись. Он был так же просто одет, как только что в шатре Мухаммед-Буляка. Мамай оглянулся: следом скакала личная охрана из сотни могучих тургаудов. А вдалеке степь клубилась до неба: то тумен Кудеяр-бея лихим аллюром летел тысячеверстным путем на север, на Русь, на подмогу темнику Бегичу...
Оставшиеся тумены стояли в боевом строю. Не слышно было обычного гомона ратного стана. Над полем нависла та предгрозовая почти тишина, которая всегда сопутствует сражению. Никто ведь не ведал: то ли сегодня как всегда поскачут передовые дозоры, красуясь, постреляют друг в друга и... А если именно сейчас сойдутся в смертельной схватке все шесть туменов вооруженных всадников. Ярость заполнит поле брани, падут в кровавом месиве тысячи здоровых и сильных людей. Заплачут в далеких юртах матери и жены...
Там, где проезжал Мамай, шум приветствий сопровождал его. Воины с надеждой взирали на своего предводителя...
Идиге-хан – высокий, поджарый воин – соколом сидел на золотистом ахалтекинце. Сверкала на нем самоцветами и золотом боевая одежда и оружие. Так же богато был убран конь.
Остановились посреди поля на равном удалении от своих войск. Сошли с коней, приблизились друг к другу, поклонились, приложив каждый правую ладонь сначала ко лбу, потом к сердцу. Помолчали.
Первым заговорил Идиге-хан:
– Готов ли славный батыр Мамай-беклер-бек выслушать меня? – Почтение угадывалось во всей позе гордого удачливого хана.
– Я слушаю сиятельного потомка Потрясателя Вселенной, – так же почтительно отозвался Мамай.
– Тогда присядем?
– Я в воле твоей.
– Эй, дастархан-баши! – крикнул Идиге-хан.
Из свиты его воинов выбежал человек в сопровождении двух юношей. Руки их были заняты.. .
Скоро в поле была расстелена скатерть для трапезы и уставлена немудреными яствами богатырей.
Идиге-хан, будучи хозяином застолья, первым попробовал от каждого блюда, хлебнул кумыса, чтобы показать добрые, без отравы, намерения.
Военачальники чинно поели, по обычаю разговаривая обо всем и ни о чем, запили трапезу перебродившим кобыльим молоком, помолчали, каждый думая о своем. После молитвы Аллаху за ниспослание хлеба насущного первым опять заговорил Идиге-хан:
– О Великий Беклербек, Аллах Всевидящий подсказал мне вчера во сне: «Зачем ты враждуешь с великим человеком? Разве мало на свете земли, которую может взять под свою руку смелый и дерзновенный?..»
– Мудрые слова, – обронил Мамай.
– Истину сказал, о Великий Беклербек. Так вот Аллах Предрекающий указал мне на эту землю – пространство от Итиля до Яика с побережьем Каспия.
– Ой-е! – удивился Мамай. – Но эта земля принадлежит Мухаммед-Урусу, и он ее так просто не отдаст.
– Просто, конечно, не отдаст, – согласился Идиге-хан. – Но ему не до этой земли: хан воюет с Аксак-Темиром, а Аксак-Темир не против, чтобы я там поселился.
– Ну, если так, – развел руками Мамай.
– И еще Аллах Примиряющий сказал мне такие слова: «Оставь земли Великого Беклербека, а лучше попроси у него помощи...»
– Поистине Аллах примиряющ. Я готов оказать тебе помощь. Но как ты пройдешь сквозь улус Асторкан? Эмир Хаджи-Черкес не пропустит тебя. У него много воинов.
– Пропустит. Он уже обещал. А если еще славный батыр Мамай-беклербек даст мне в помощь тумен своих неодолимых воинов, то я Хаджи-Черкеса вообще могу к шайтану послать. – Идиге-хан выжидательно посмотрел на всесильного собеседника.
Мамай задумался. Молчал долго, прикрыв глаза. Потом сказал твердо:
– Туменбаши Хайдар-бей будет с тобой на пути к славе. Он храбрый и преданный мне полководец, он исполнит мою волю и будет послушен тебе. Но... – Мамай поднял палец, – как только ты встанешь твердой ногой на земле, указанной Аллахом, то вернешь мне воинов, щедро вознаградив их.
– Да будет так!.. – обрадовался Идиге-хан.
Полководцы встали, обнялись, сели на коней и разъехались в разные стороны...
Тумены встретили Мамая ликующими возгласами, ударами мечей по щитам: гул стоял до неба. И как только воины проведали о мире? Наверное, тургауды эмира подали какой-то знак. Война ушла, отлегло от сердец...
На следующий день Мамай вызвал в шатер Мухаммед-Буляка Каракурт-бея, начальника над пятью тысячами батыров.
– Бери своих воинов, – приказал беклербек, – и на пути из Урусии к Эски-Крыму поставь сто караван-сараев с запасом еды и колодцами. По этому пути пойдут многие тысячи пленных урусов для продажи на невольничьих базарах... Мурза Бегич с пятью туменами на Рязань и Мушкаф пошел, – пояснил Мамай.
– Ой-я! – удивился и обрадовался Каракурт-бей. – Много добра возьмут воины Бегича. Урусы сильно богаты стали. Говорят, у них купола мечетей покрыты чистым золотом, – но, увидев, что Мамай хмурится, поспешно закончил: – Хорошо, хорошо, Великий Беклербек! Слушаю и повинуюсь.
Каракурт-бей поспешно удалился.
Мухаммед-Буляк на этот раз трезвым был: Мамай запретил пить. Выслушав разговор эмира с подчиненным, он спросил своего покровителя со страхом:
– А если Бегича разобьют?
– Кто? – усмехнулся Мамай. – Урусы? Шесть туменов неодолимой татарской конницы?
– Это верно. И все же урусы умеют драться. Коназ-баши Димитро не проиграл ни одного сражения, и он...
– Это так! – прервал его Мамай. – Но со времени Великого Узбек-хана на Урусию такое большое войско Не ходило. Потом... я следом еще с тремя туменами пойду. Урусии не устоять. Опять для нас настало время Батыево. Огню предам я урусские города, уничтожу Мушкаф, а коназа Митьку на аркане в Сарай ал-Джедид приволоку. По всей Урусии баскаков посажу и буду дань Батыеву брать. Когда это случится, кто остановит мои тумены на западе? Кто сможет сопротивляться на востоке – в Кок-Орде и Персии?!
Мамай внезапно замолчал, зло ударил ножнами меча по железному щиту. Влетел воин.
– Позови туменбаши Клыч-бея!
Воин исчез. Почти тотчас в шатер вошел плотный низкорослый воин с пайцзой темника на груди. Мамай глянул на него, приказал резко:
– Повелеваю седлать коней! В поход идем!
– Слушаю и повинуюсь, о Великий Беклербек!..
Мухаммед-Буляк с ужасом смотрел на своего «учителя»...
К полудню опустело поле. Исчезли шатры. И только копье с мертвой головой Араб-Шаха одиноко и страшно стояло посреди покинутого стана. К ней слетались вороны.
Глава шестнадцатая
Москва в доспехе ратном
Великий Князь Московский и Владимирский стоял на крепостной стене Лопасни – единственном своем опорном пункте на Рязанской земле. Крепость охраняла брод через Оку. Какие бы договоры ни заключались между Московскими и Рязанскими великими князьями во все времена, рязанцы одним из условий обязательно выставляли: «Да отойдет нам земля наша – Лопасня-твердь!»
Но москвичи на своем стояли, и условие это неизменно из договоров исключали.
В 1371 году, по зиме, Олег Иванович изловчился и одним махом захватил назойливый городок. Из-за этого целая война случилась между соседями.
Главное сражение произошло на Рязанской земле, в урочище Скорнищево. Московской ратью командовал тогда воевода Боброк, только что перешедший на службу к Дмитрию Ивановичу. Именно рязанцам первым суждено было узнать, что на Москве появился выдающийся полководец. Князь Олег Иванович решил сокрушить противника татарским манером, то есть легкой конницей, стрелами и, главное, арканами. Результат оказался плачевным для самоуверенных рязанцев. В двухчасовом сражении с тяжеловооруженной пешей ратью и конницей Боброка они были рассеяны. Многие в плен попали и повязаны были теми самыми арканами, на которые возлагали свою главную надежду. Лопасня осталась за Москвой...
К основной переправе на Оке Великого Князя Московского и Владимирского привела нынче весть о поражении и гибели очередного «великого султана» Золотой Орды, за которой последовал натиск кочевнических войск на южные русские земли. Дмитрий Иванович приказал поднимать дружины городские. Смердов в поход собралось мало: июль, хлеба созревают, вот-вот наступит уборочная страда. Поэтому селяне дали покамест только одного из четырех мужиков, способных носить оружие. Ремесленников подняли всех.
Олег Иванович, великий князь Переяслав-Рязанский, не очень-то обрадовался появлению напротив Лопасни большого московского войска: он еще надеялся своими силами справиться с Бегичем. С неохотой донес князь Дмитрию Ивановичу о движении к рубежам его государства ордынской конницы. О количестве вражеских воинов не сообщил, заметил только: не изгоном бегут, а походом наступают.
Но властитель Московский и сам уже знал все. Сотни соглядатаев, подкупленных ганзейских, сурожских да и ордынских купцов и просто доброхотов сообщили:
«Мамай-беклербек замирился с Идиге-ханом!»
«У Бегича теперь четыре темника: Кара-Буляк, Казибек, Ковергюй и Кострюк! А в запасе еще войско Кудеяр-бея!»
«Бегич от Гюлистана ал-Джедида облавной дугой идет на Русь. Крылья дуги нацелены на Муром, Шилово и Козельск!»
«У Бегича нынче не менее шестидесяти тысяч ратников и обоз агромадный, в коем мурза кандалы и путы для будущих русских пленников везет!»
«О-о, Бегич-мурза злой шибко. Он сказал: «На Мушкаф пойду. Жди меня там, о Талгат-сэвдэгэр[151]151
Сэвдэгэр – купец, торговец.
[Закрыть], сразу втрое разбогатеешь!» А зачем мне, о Могучий Султан Урусии, угли и зола на месте Мушкафа, а? Я здесь торговать хочу, а не ворон на пепелище считать!..»
Вскоре эти сведения подтвердили воевода Боброк из Шилова и окольничий Тимофей Вельяминов из Козельска.
Боброк доносил: «Тьма[152]152
Тьма – десять тысяч.
[Закрыть] татар обложила Муром и крепостцу Шилово. Воеводой у них Казибек. Подмоги не шли, княже. Ордынцы на стены не лезут, окружили только. Князь Володимир Красный-Снабдя из Мурома о том же вещает. Мыслю, Бегич норовит не пустить дружины наши на подмогу Рязани».
Тимофей Вельяминов и воевода Сокол с противоположного конца сообщили о том же. Только темник там был другой – Ковергюй.
– Учел ошибку Арапши-салтана мурза Бегич, – заметил Великий Князь.
– Вестимо, – отвечали воеводы. – У Бегича и ратников вдвое больше, и время для похода мурза выбрал самое подходящее. Сушь на дворе. Смерды на поля идут жито собирать.
А дозоры доносили:
– Князь Олег загородил дружинами своими путь ордынцам промеж засеками. Мурза Бегич норовит сбить его, а засеки те поджигает. Горят и леса. Рязанцы покамест крепко рубятся и не отходят. Олег-князь подмоги от тебя не желает.
– Он что, мыслит только своими полками остановить и разгромить несчетное множество татар ?
– Не ведаем...
И зримо встало перед глазами Дмитрия Ивановича дело стародавнее, летописное: вот так же сто сорок лет назад надвигалась на Русь смертоносная туча Батыева, и так же первой встретила ее Рязань, и полегли тогда все защитники порубежной земли. Другие князья русские в сторонке ждали. И дождались. Никого из них не минула чаша кровавая.
– Не бывать тому! – внезапно воскликнул Великий Князь Московский и Владимирский.
Воеводы вздрогнули и недоуменно обернулись к нему. А Князь, не объясняя ничего, приказал жестко и решительно:
– Войску московскому поспешать на выручку братьев-рязанцев! Повелеваю переходить Оку!
В полдень приказал. И тотчас сторожевой конный полк Семена Мелика прошел бродом напротив Лопасни и устремился в глубь Рязанского княжества.
Но с переправой основного войска Дмитрий Иванович все еще медлил. А к вечеру в крепость привезли тяжелораненого великого князя Рязанского. Неустрашимый полководец был без сознания и перевязан наспех. Две страшные раны – в грудь и в глаз – повергли русского витязя...
У властителя Москвы все необходимое при себе было. Нашлись и искусные лекари. Уже через час Олег открыл здоровый глаз и спросил, где он. Ему ответили.
– Слава богу! Я хочу видеть брата моего старшого – Великого Князя всея Руси Димитрия Иоанновича!
Властитель Московский и Владимирский подошел, погладил недавнего соперника по пыльным волосам, сказал ласково:
– Я здесь, брат. Сказывай думу свою.
– Помоги, княже, земле Переяслав-Рязанской. Кровию исходит народ святорусский, – внятно произнес Олег Иванович и впал в забытье.
Дмитрий Иванович порасспросил ратников, привезших раненого. Те поведали:
– Бегич прорвался к Пронску. Там в злой сече поражен был властелин наш. Во главе всех дружин теперь князь Даниил Пронский и воевода Василий Савел. Отбиваясь от бесчисленного множества степняков, отходят они с дружинами к Рязани. Даниил також от тебя, господин, подмоги просит, ибо давно, сколько себя помним, не бывало еще вражьей рати такой на Русской земле. Ежели мы падем, княже, тогда свирепый мурза Бегич на Москву пойдет!
Всевластный полководец русский приказал и всему остальному войску переходить реку. Двадцатитысячная тяжеловооруженная армия переправлялась бродами и на ладьях всю ночь. Дмитрий Иванович вполглаза передремал час-другой. Утром собрал воевод, приказал:
– Нам надобно занять Рязань раньше, чем ее возьмут и спалят татары!
После этого Князь вернулся на стену Лопасни, сопровождаемый ближайшими помощниками. Перед ними, внизу, последним переходил броды воинский обоз. Широкая Ока спокойно несла свои воды к востоку. Ни ветерка. Гладь речная, утренней зарей окрашенная, словно червонным золотом полита. Солнце вставало, птичьими голосами разбуженное. Не верилось в умиротворении этом, что где-то идет война, кровью людской хлещет. И дико смотрелись в вечной гармонии вселенской идущие бродами вооруженные люди.
И задумался князь: «А разве мы виноваты? Орда бурлит, все кровию никак не насытится. Вот и еще один салтан – Арапша – в собственной крови захлебнулся. У поганого эмира Мамая опять руки развязаны. И он сразу же устремил комонников своих на Русь. Но ныне не Батыевы времена! Кабы Бегичу тому за Арапшей-ханом вослед голову свою не потерять. Ну да Бог решит, кому – кущи райские, а кому сразу – ад...»
Задумчивый взор Князя ухватил занятную картинку на реке. Над гладью безветренной появились чайки. Они плавно кружились в воздухе. Большие, изогнутые крылья превосходно держали их в голубом мареве...
И позавидовала им ворона, сидевшая на краю обрыва, неподалеку от крепости. Сидела нахохленная и какая-то потерянная. То ли забыв, что она не чайка, то ли просто в задумчивости черная птица раскинула свои короткие, обдерганные крылья и шагнула в пустоту: в небе попарить захотелось, наверное...
Князь расхохотался, когда ворона бесформенным дергающимся комком стала стремительно падать в реку, неистово при сем вереща. Казалось, сами крылья мешают птице, потому что ей никак не удавалось выправить беспорядочный полет. Наконец, у самой воды страдалице удалось вырваться из штопора, и она, сполошно каркая, стала улепетывать к недалекой дубраве. И оглядывалась все время, как будто кто-то гнался за ней, страшный и неотвратимый.
– Как те ханы золотоордынские, – сказал Дмитрий Иванович ничего не видевшим и потому ничего не понявшим соратникам. – Они так же, как ворона чайкам, пытаются подражать великим предкам своим. Хотя и предки тоже мало чем отличались от ворон, только легенды татарские отмыли древних ханов добела... Сия зело хитрая птица ворона хоть у самой воды, а выправилась и тем жизнь себе спасла. А вот Арапша и иные властители ордынские, что до него на златом троне сидели, вовремя выправить полет свой не сумели и канули в реку мертвых. Как она у древних греков прозывалась, отче Михаил?
– Стикс-река, – подсказал Митяй.
– Вот именно: Стикс! То же ждет и Бегича, и иных прочих. Они тож по брегу реки той ходят и не ведают, что мертвая вода для находников – сама Русь Светлая! – И Князь рассказал воеводам о происшествии на реке.
Те рассмеялись и согласились с глубокомысленным выводом своего властелина.
А обоз уже перешел Оку. Дмитрий Иванович спустился со стены, сел на коня и, сопровождаемый соратниками, поскакал догонять полки. Его узнавали всюду, славу гремели. Радовались богатыри русские: Великий Князь Московский с ними – значит, опять к победе идут, ибо под водительством его самого они еще ни разу не отступили перед врагом и всегда повергали его в прах!
Дмитрий Иванович догнал большой полк, поехал впереди. К своим дружинам ускакали воеводы – князь Владимир Серпуховский, Федор Беклемиш, Лев Морозов и Назар Кусков. С хозяином Московско-Владимирской Руси остались подколенные князья: Андрей и Роман Прозоровские, Юрий Мещерский, Федор Белозерский, Андрей Ростовский; бояре: Дмитрий Монастырев, Михаил Челедня, Иван Собакин, Александр Белеут, Михаил Бренк. Это был своеобразный штаб русского полководца.
Рядом с Великим Князем ехал верхом и архиепископ Московский Михаил, в просторечии – Митяй.
Все, кроме священника, в броне с полным боевым вооружением. Жарко. Тучи слепней и мух колыхаются над войском. Пыль до неба. Размерен и тверд шаг пеших ратников. Говора не слышно – где-то смерть рядом!
Сурово смотрит на детей своих с чермного[153]153
Чéрмный – красный, багряный.
[Закрыть] великокняжеского стяга лик Христа Спасителя.
Вчера, перед переправой через Оку, Великий Князь Московский и Владимирский сделал смотр войску своему: придирчиво проверял снаряжение ратников, строго спрашивал с воевод за любую оплошность; улыбнулся счастливо, когда узнал, что весь большой полк вооружен теперь мощными самострелами, а это шесть тысяч богатырей! Приказал покамест спрятать грозное оружие в обозе, чтобы враг не прознал о нем до времени.
Боевой строй тогдашнего русского войска четко разделялся по полкам, тысячам, сотням и десяткам. Полк состоял, как правило, из двух тысяч ратников. Только большой полк, в зависимости от боевой задачи, мог быть составлен из двух, трех или даже пяти обычных полков. Иногда каждая войсковая единица действовала самостоятельно.
На этот раз Дмитрий Иванович не стал распылять силы, а держал их все при себе. Грозно и неотвратимо вел он могучую рать прямо на Рязань, которая ждала нашествия орды Бегича. Только сторожевой полк Семена Мелика рассыпался веером далеко впереди основной армии руссов...
Чем дальше углублялись москвичи в Рязанскую землю, тем больше встречали беженцев. Мужики-смерды и ремесленники присоединялись к войску, просили оружие. Их снаряжали для битвы и ставили в сводные боевые отряды...
Как только пал Пронск, ордынский полководец приказал осаждавшим Козельск, Муром и Шилово войскам идти на соединение с ним. Бегич уже не боялся ни дружин воеводы Боброка и князя Владимира Красного-Снабдя, ни ополчения Тимофея Вельяминова и воеводы Сокола. По его мнению, малоподвижные пешие ратники этих «урус-беев» просто-напросто не успеют к решающей битве, когда он превосходящими силами навалится на объединенное московско-рязанское войско.
– Мы разобьем урусов по частям, – говорил самоуверенный мурза своим темникам. – Впрочем, когда мы победим самого коназа Митьку, остальные урусские беи разбегутся подобно зайцам при виде беркута!
Но честолюбивый полководец ордынский одного не учел: Русь испокон века славилась мощным речным флотом. Воевода Боброк тотчас, как только из-под Мурома и Шилова ушел Казибек, посадил своих богатырей в ладьи и устремился к Рязани. Тимофей Вельяминов разделил свое войско. Воеводу Сокола он со всей пешей ратью послал в тыл Бегичу. А сам во главе конной дружины устремился вслед за ушедшими татарами, чтобы в нужный момент присоединиться к главным силам Князя Дмитрия Ивановича...
Июль иссяк. Ратники шли по нестерпимому зною во всеоружии, каждое мгновение ожидая нападения стремительной ордынской конницы. Первого августа к Великому Князю прилетел гонец из Рязани.
– Бегич обложил город со всех сторон, – хрипло доложил он. – Горит столица наша, государь. Данила Пронский не пускает татар на стены!
– Добро! – Дмитрий Иванович обернулся к главному своему помощнику, московскому воеводе Льву Морозову. – Прикажи полкам тут стать.
И прыскнули в разные стороны конные посланники.. .
До Рязани оставалось всего два перехода. Позади, в пяти верстах, осталась река Вожа – извилистый приток Оки. Гонцу Князь сказал:
– Передай мое слово Даниилу Пронскому: пускай сажает воев своих в ладьи и ночью, тайно, сюда поспешает.
– А как же стольный град Переяслав-Рязанский?! —возмутился гонец.
