Текст книги "Мы никогда не умрем (СИ)"
Автор книги: София Баюн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)
«У меня есть ты, мне больше не нужно».
«Это неправильно. И у меня такое ощущение, будто я отбираю у тебя…»
«Ты ничего не отбираешь. Давай ей поможем, ладно?»
«Конечно…»
– Вик, ты меня слышишь?
Кажется, Риша обратилась к нему не в первый раз.
– Прости, я задумался. Что ты сказала?
– Я сказала спасибо. Если ты не против, давай вечером его похороним? Мне нужно домой, папа рассердится.
– Хорошо. Встретимся здесь? Когда?
– В семь.
Мартин кивнул. Подошел к растущей неподалеку ели и отломил две нижние ветки, широкие и пушистые. Положил одну на землю, на нее – собаку. Вторую ветку он положил сверху.
– Спасибо тебе, – слабо улыбнулась девочка. – До вечера!
Она развернулась и бросилась бежать так, будто за ней гнались. Только ярко-красный шарф сполохами мелькал на фоне белого снега. Скоро она совсем скрылась из вида.
«Вик, тебе неприятна эта девочка?» – спросил Мартин, привычно устаиваясь в проеме.
– Нет, она вроде хорошая…
«Давай тогда ты придешь сюда вечером и поможешь ей похоронить этого несчастного пса?»
– Нет, не пойду. Ты… ты иди. Друзей тебе можно иметь.
«А тебе?..»
Вик почувствовал тревогу Мартина, и пожалел, что сболтнул лишнего. Нужно было сказать, что девочка ему неприятна, и он не хочет ее больше никогда видеть.
– А мне нельзя, ты что, не понимаешь?! Нельзя! Ты тогда… умрешь.
«Кто тебе сказал такую глупость?»
– Я… смотрел… там женщина сказала, что вымышленные друзья уходят, когда появляются настоящие. А мне не нужно настоящих!.. – предательские слезы обожгли глаза.
Он никак не мог их сдержать. Перспектива потерять Мартина слишком сильно пугала. Вик привык к его любви, к его обществу и его советам.
«Вик, эта женщина ничего не понимает. И не ты ли мне говорил, что мы вместе умрем? Я что, в конце концов, воображаемый друг?»
– Нет… наверное… она сказала… обц… обсце… я не помню, какая-то болезнь…
«Я тут надолго, Вик. Я уже построил дом, постелил коврик и завел рыбку. Не бойся, я всегда буду с тобой».
Мартин, прикрыв глаза, представил, как тянется в проем. Через свет, через темноту, через все законы и пространства, чтобы провести ладонью по щеке Вика. Он не сможет вытереть слезы, ну и пусть.
– Это ты? – спросил Вик, касаясь щеки кончиками пальцев там, где только что почувствовал прикосновение.
«Да. Видишь… я никуда не денусь, правда. Не заставляй меня чувствовать себя виноватым, Вик, это страшно, особенно если никак не исправить. Не хочу заставлять тебя от всего отказываться…»
– Я все равно боюсь с ней дружить.
«А хочешь?»
– Наверное… наверное хочу.
«Хорошо, давай оба с ней подружимся. Не будем говорить, что нас двое, но будем оба с ней общаться. Если это будет твой и мой друг, она меня не заменит».
Мартин очень надеялся, что Вик не заметит очевидных нестыковок в его предложении. Но он очень хотел, чтобы Вик подружился с кем-то еще. Чтобы не сидел целыми днями дома, рисуя себе какие-то фантастические картины или разговаривая с голосом у себя в голове. О том, что дружить он сам ни с кем, особенно с девочками не хотел и боялся, Мартин заикаться не стал. Хотя мысль о посторонних привязанностях вызывала у него панику.
– Давай! – кажется, Вик правда обрадовался.
«Вот и хорошо. Идем домой, думаю до вечера прогулок достаточно», – улыбнулся ему Мартин.
Уже дома, заваривая на кухне чай, Мартин отчаянно гнал от себя тревогу. Она была безотчетной и какой-то далекой. Будто ненастоящей.
– Чем займемся до торжественного погребения? – спросил Вик.
Мартин был рад, что Вика не напугала смерть. Он чувствовал, что Вику жаль пса, но столкновение со смертью он принял естественно. С другим отношением жить в деревне ему было бы очень трудно. А вот Рише, потерявшей своего друга, он очень сочувствовал.
«Хочешь я тебе почитаю?»
– Конечно!
Вик, сжимая горячую кружку, устроился на кровати, завернувшись в старый, растянутый свитер.
Мартин, улыбнувшись, начал новую главу.
…
– Франц очутился в полной темноте. Вместе с огнями исчез и шум, словно тот же порыв ветра унес с собой и крики. Слышен был только стук экипажей, развозивших маски по домам; видны были только редкие огоньки, светившиеся в окнах. Карнавал кончился.
Мартин закрыл книгу. За окном стемнело, но они пока не зажигали лампу, ограничившись торшером. Его свет сейчас не привлек бы внимания, к тому же волшебство керосиновой лампы ничем не хотелось нарушать.
К сожалению, теперь не получалось выходить на улицу через окно – оно замерзло, и снаружи нарос сугроб.
Вику удалось проскользнуть мимо кухни, где что-то жарил себе только что проснувшийся отец. Если раньше Вик отчаянно искал его любви и внимания, то теперь старался как можно меньше попадаться ему на глаза.
– Мартин, а как мы в темноте куст-то найдем?
«Я помню дорогу, иди налево», – ответил он.
Мартин запомнил дорогу, когда бежал. Потому, что он помнил забытое Виком. А еще потому, что боялся, что ему придется звать на помощь взрослых.
– А Риша нас как найдет?
«А ведь и правда. Давай костер разведем?»
Куст они нашли быстро. По прикидкам Мартина они пришли минут на десять раньше назначенного времени. В рюкзаке у него лежали несколько кусков сухих досок, березовое полено, тряпка и перелитый в маленькую бутылку керосин. Все это он еще днем нашел в сарае и сложил в освободившуюся с лета сумку.
– Слушай, Мартин, я до земли снег не расчищу. Как мы будем…
«Нужно два бревна. Вон одно валяется, тащи его сюда. Второе за елкой видел днем».
Вик положил два бревна рядом и уступил Мартину, который быстро соорудил какую-то конструкцию из жердей, уложил обломки досок, под них засунул смоченную керосином тряпку.
– Придется жечь собаку. Я не подумал днем, прости. В любом случае вы вдвоем не выкопали бы могилу достаточной глубины.
Язычки пламени весело заплясали по доскам. Их не обидело соседство с промерзшими бревнами, кое-как очищенными от снега.
Костер еще не успел разгореться как следует, когда из-за кустов вышла Риша. Она тащила что-то завернутое в тряпку.
– Спасибо, я бы без тебя не нашла! – улыбнулась она, садясь к костру и протягивая к огню руки.
Оказалось, она принесла с собой еще дров.
– Риша, я думаю, нам лучше… сжечь, – впервые обратился к ней Вик, которому уступил Мартин.
– Я согласна. Сегодня попробовала копать, и поняла, что не смогу. Летом-то я огород копаю, но сейчас земля совсем промерзла… И ты, наверное, не сможешь… Кстати, сколько тебе лет?
– Семь. И у нас нет огорода.
– Мне девять, и у нас он есть, к сожалению… все лето там копаюсь, а зачем? Все равно всю зиму мы каши едим! Полный погреб каких-то солений, варенья… кому копят – непонятно… – тихо говорила она под нос, растирая руки.
– У тебя… большая семья?
– К сожалению, – поморщившись, повторила она. – Мама, папа, брат есть младший и старший…
– Здорово! Тебе, наверное, не бывает одиноко.
– Да нет, Вик, знаешь, у меня никого не было, кроме Власа. Все работают. С Нисом, ну который младший, мы не ладим, а Женя, старший, меня бьет.
Вик не знал, что ей сказать. Риша говорила задумчиво, и часто будто обращалась сама к себе. Но Вику казалось, что это еще страшнее, чем слезы. Так буднично… «Бьет». Как будто так и надо.
«Мартин, напомни мне, за что нужно любить этот мир?»
«За то, что здесь красиво, есть много хороших людей. И девочка Риша, которой ты можешь помочь».
– Давай… давай разожжем посильнее, и…
Риша молча переложила дрова себе на колени и протянула Вику тряпку. Он встал, подошел к еловым веткам, завернул собаку в ткань и понес обратно.
«Мартин, давай…ты, а?» – беспомощно попросил он, представив, что ему сейчас придется в уютный костерок складывать собачий труп.
Мартин, кивнув, шагнул в проем.
– Расскажи мне про Власа, – попросил он, укладывая собачку.
– Он веселый был. Хороший такой… Зимой к нам прибился, ну мама и разрешила его взять. Замерзал… я его всему научила! Он мне палку приносил и ключи искал, и мелочи всякие, а один раз сережку нашел. Меня когда спрашивают, откуда, я всегда отвечаю, что Влас подарил.
Риша стянула шапку и повернулась к Мартину левым боком. Волосы у нее оказались такими же серыми, как собачья шерсть, только очень пушистыми и мягкими даже на вид.
В ухе у нее поблескивала сережка – серебряная капелька с синим камнем.
– Красивая, – улыбнулся он Рише.
Она, улыбнувшись в ответ, подошла и, не стесняясь, взяла за руку. У нее были очень теплые и очень мягкие пальцы.
– Мы очень с ним дружили, с Власом. Он у меня в ногах спал. И мышей ловил. Я знаешь, как мышей боюсь?! А теперь вот… его нет…
Всхлипнув, она прижалась лицом к его плечу. Мартин сжал ее руку и слегка обнял за плечи.
– Он есть. Смотри, видишь… Сегодня пасмурно, но ты поверь мне, я тебя не обманываю. Там есть такое созвездие, называется Большой Пес.
Мартин протянул руку к небу и начертил контур созвездия прямо на тучах. Вику он показал бы огоньками, но с Ришей пришлось по-простому.
– Я верю, что там, в этом созвездии – собачий рай. Им там никогда не бывает холодно. И больно. У них много-много чистой воды, еды и игрушек. Большие там не обижают маленьких, щенки навсегда остаются щенками, никто не болеет и не умирает. Только они скучают по хозяевам. Когда приходит время, они чувствуют это, и бегут. Бегут по звездной тропинке, чтобы броситься в объятия своему человеку.
– Я хотела бы тогда быть собакой… я была бы маленькой, рыжей дворнягой. И я там бы и осталась – не хочу ни к кому бросаться в объятия.
– Я был бы большим, черным псом. И я знаю, что однажды я пришел бы к своему человеку. Наверное, везде лежал бы снег, – улыбнулся ей Мартин.
В костре почти ничего не трещало. Мартин держал у лица Риши ее шарф, чтобы она не чувствовала запаха паленного, но сам не очень верил, что это помогает. В высоту уносились танцующие искры и гасли где-то в темноте. Вик молча смотрел, радуясь, что ему не пришлось неловко обнимать плачущую девочку и сочинять историю про Созвездие Пса. А еще он радуется, что есть Мартин, который может отвлечь ее от грустных мыслей.
Риша молчала, глядя в огонь и сжимая его ладонь.
Наверное, Мартин ей помог. И, наверное, они подружатся.
И все будет хорошо.
И все будет правильно.
Действие 9
Настоящая новогодняя ель
На всех путях – вы встретите только самого себя. Метерлинк
На следующий после погребения день Риша уже с утра стояла у забора Вика и стучала по калитке. Тень надрывалась захлебывающимся лаем, Боцман глухо рычал. Лай разбудил Мартина, который, опасаясь, что собаки потревожат отца, выбежал на улицу, накинув куртку и замотав горло шарфом.
Увидев хозяина, собаки замолкли и приветливо завиляли хвостами – они знали, что мальчик если не покормит, то, по крайней мере погладит их. Но сейчас ему было не до собак.
Риша стояла у калитки и улыбалась ему. Сегодня, когда было светло, и когда она не плакала, Мартин заметил, что у нее приятное лицо, острый вздернутый нос и открытый взгляд.
– Привет! Я так и поняла, что ты сын мужчины со свиньями, я бы тебя давно в деревне увидела. Пустишь?
Мартин вспомнил, что отец запретил Вику водить гостей, опасаясь кражи. Хотя скорее он просто не хотел, чтобы его сон тревожили голоса.
– Прости, папа против гостей, – с сожалением сказал он.
Его голос не дрогнул на слове «папа». Мартин хорошо научился лгать.
Ему очень не хотелось заставлять Ришу ждать на холоде у забора, но подвергать Вика опасности очередной порки хотелось еще меньше.
– Не страшно, у меня папа тоже строгий. Вот, это за то, что я Власа хоронила – сказал надо было оставить, где валялся и не шататься в темноте по лесу…
С этими словами девочка расстегнула куртку и две пуговицы на вязанной кофте. Оттянула ворот зеленого платья.
Мартину показалось, что ему на голову вылили ведро ледяной воды. От ключицы, к плечу и груди тянулись знакомые бордовые полоски. Только эти были тонкими и частыми.
Он молча подошел к ней, убрал ее пальцы от ворота. Застегнул кофту и куртку.
– Простудишься, Риш. Мне очень жаль…
– Да ладно, большое дело. Пройдет скоро, главное ничем его не злить, пока старое не заживет. Эй, да ты сам замерз – смотри, белый весь. Иди, оденься, я подожду. Я тебе показать хочу кое-что.
«Ну доброе утро, Мартин, почему ты стоишь тут полуодетый и скрипишь зубами от злости?»
«Я… хотел успокоить собак».
– Да, я быстро, – ответил он вслух.
Он зашел в дом, подавив желание что-нибудь разбить, и начал одеваться.
– Прости, я думаю нам нужно сходить с ней куда она хочет. Я… не смог ей отказать. Мы скоро вернемся, я приготовлю завтрак, идет?
«Конечно. Я помню, ты боишься чужой боли. Но я не собирался тебя просить отказываться».
– Отлично. Поменяемся?
Вик, подумав, кивнул.
Мартин приветствовал взмахом руки Ореста, встречающего его в проеме. Огонь в камине горел ярко, и комнату заливал уютный полумрак, отражающийся в золотых стеклах. Ему вдруг показалось, что там, за окнами, стало чуть светлее. Впрочем, времени приглядываться не было – Вик вышел из дома. И даже надел шарф.
Риша, перегнувшись через забор, гладила Боцмана, вставшего на задние лапы. Тень лежала, положив голову на передние лапы и тихо ворчала.
– У тебя хорошие собаки! Наши цепные совсем злые, хоть папа их и кормит каждый день.
– Моему лень каждый день, – проворчал Вик, вспомнив, как с непониманием смотрел, как отец бьет собак.
У него тогда еще были вопросы, как это бывает.
Риша улыбнулась и взяла его за руку. Несмотря на то, что девочки ее возраста обычно были гораздо выше, она была с Виком почти одного роста. Прикасаться у нее получалось так естественно, будто они выросли вместе, тогда как Вик испытывал безотчетное смущение.
Она вела его куда-то вдоль опушки, в сторону деревни.
– Расскажи про себя! Ты давно приехал?
– Летом…
– А почему я тебя не видела до сих пор? Вик, ну Новый год скоро, ты что, серьезно?! – в ее голосе слышалась обида, будто они условились встретиться, а он обманул.
– Я сидел дома. Я не очень люблю… гулять.
– А что ты делаешь дома?
«Мартин, как ей не говорить, что дома ты мне читаешь и картинки показываешь?»
«Ну скажи ей, что ты читаешь, это даже не будет неправдой».
– Я читаю книги.
– И…все? – удивилась она.
– А что не так? – Вик тоже был удивлен.
В книгах оживало то, что отвергал настоящий мир. Там как раз все было правильно. Как можно менять иллюзии с книжных страниц, на сомнительное удовольствие носиться и орать дурным голосом, как это делали другие дети?
– Но это же скучно…
Вик остановился и отпустил руку Риши. Внимательно на нее посмотрел, отошел к краю дороги и зачерпнул ладонями снег. Она сделала движение, чтобы отбежать, думая, что он бросит в нее снежком. Но он подбросил снег над головой, позволив ему падать, кружась и сверкая в лучах чистого зимнего солнца.
– Что видишь?
– Снег…
– Да нет же! Иди сюда, – он потянул ее за рукав и подбросил еще одну горсть снега.
– Это пыльца. Она волшебная, видишь, как она искриться? Если волшебство подействует, мы с тобой сможем летать! Как Питер Пен и Венди, никогда не повзрослеем! Никогда не умрем! Ну, ты чувствуешь? А хочешь…
Он снова подбросил снег так высоко, как только смог.
– А хочешь, это будут лепестки яблонь?! Забудь, что это маленькие снежинки, посмотри, как они опускаются на землю! Они розовые, мягкие, сквозь них светит солнце! Ну же, ты видишь?..
Он остановился, с легкой тревогой заглядывая в ее лицо. Вик прекрасно понял, что, если Риша не проникнется настроением – он будет выглядеть дураком.
– Я вижу, – с восторгом прошептала Риша, ловя на руку в красной перчатке одну, запоздавшую снежинку. – И ты всегда… так? Ты так видишь, да? Будто все время играешь?..
– Я не играю. Я правда так вижу.
Он отряхнул перчатки от снега и засунул руки в кармане. Мартин пришил-таки воротник к свитеру, на улице было тепло, но все равно его пробирал странный, зябкий озноб.
– У тебя есть братья или сестры? – сменила между тем тему Риша.
– У меня есть две младшие сестры. И… и старший брат, – подумав ответил Вик.
И подумал, что он бы стучал во все двери, каждого дома в их деревне, а потом поехал бы в город, и стучал бы в двери там, повторяя раз за разом эти слова. Только бы его каждый раз обжигало таким чувством благодарности.
– Вик, ты опять задумался?
– Прости, что ты говорила?
– Я спрашиваю, где они? Почему вы не вместе?
– Мои сестры остались на Севере… Младшая, Оксана, совсем маленькая. А Лера… Лера на два года меня младше. Я очень ее люблю. И очень скучаю, – грустно закончил он и подумал, что непременно напишет Лере письмо.
Даже мелькнула мысль написать про Мартина. Но он побоялся. Письмо могли найти взрослые, несправедливые взрослые, ничего понимающие. И не прощающие.
– А брат?..
– Брат он… всегда со мной, – неопределенно прошептал Вик, вкладывая как можно больше двусмысленности в свои слова.
– Вы хорошо ладили? Дрались, наверное? – сочувственно спросила Риша.
Она или не заметила намека, или предпочла не заметить. А может, просто относилась к смерти с детским цинизмом.
– Нет, ты что, он… хороший. И сестру я никогда не стал бы обижать. Она девочка, младшая, я ее люблю, и она меня тоже – зачем мне делать ей больно? – перевел он тему.
– У тебя, кажется, правда хорошая семья, – вздохнула Риша. – Вот, погляди. Мы пришли.
Ель была огромной. Темно-зеленая, высеребренная снегом, словно нарисованная поверх лесного пейзажа. Снизу, как оборки широкую юбку, ее охватывали разноцветные искорки.
– Что это? – спросил Вик, подходя ближе.
– Это игрушки, – улыбнулась Риша, приподнимая ветку.
Игрушки были простые. Какие-то деревянные фигурки, обклеенные фольгой орехи и замерзшие фрукты, дешевые бусы. Кое-где виднелись мутные флаконы из-под духов, плотно прикрученные проволокой к ветвям.
Нижние ветки были украшены целиком. Но чем выше, тем меньше становилось игрушек.
– Вот, смотри, видишь… там… – Риша, задыхаясь от восторга, показывала ему на фигурку птички, оклеенную чем-то вроде осколков елочных шаров.
Птичка была прикручена к ветке почти посередине дерева. Она победно сияла на солнце, будто бросая вызов всем остальным игрушкам и заодно искрящемуся снегу вокруг.
– Это Рас. Он залез туда, посадил птичку и спустился обратно!
– Надо же, – вежливо удивился Вик, нисколько не впечатленный самоубийственным подвигом какого-то мальчишки.
Риша, впрочем, не заметила его равнодушия.
– Хочешь, я тебе еще что-то покажу? Это тайна. Детей с деревни, всех. Иди сюда.
Она нырнула под ветки и начала расчищать снег под елью. Вик подошел к ней, опустился рядом на колени и заглянул ей через плечо. Риша держала в руках что-то большое, красное, завернутое в плотную пленку.
– Смотри…
Под пленкой оказалась большая, фанерная звезда. Ярко-красная, оклеенная маленькими золотыми звездами из фольги. Позади не было звезд, зато лучи соединяла белая веревка.
– Зачем она?
– Когда-нибудь кто-то повесит ее на самую верхушку! И это будет настоящая, новогодняя ель!
– Зачем? – настойчиво повторил Вик.
Идея лезть на дерево с фанерной звездой на спине, рискуя упасть и покалечится ради того, чтобы дерево стало новогодним, казалась ему невероятной глупостью.
Он может представить себе ель украшенной целиком. И любую звезду на ее макушке. Для этого не нужно рисковать собой.
– Этот человек станет героем!
«Мартин, а хочешь быть героем? Представь, что это мачта».
«Если бы я не знал, что ты шутишь – тебя ждала бы самая нудная лекция о самосохранении, какую только способен вынести детский разум», – проворчал Мартин, с легкой тревогой разглядывая восторженную девочку, завороженно разглядывающую звезду.
«Может ей прочитаешь?»
«Ей не поможет. Но, если ты не против, я правда хотел бы с ней поговорить».
– А кто-то уже пытался? – с деланым интересом спросил Мартин, проводя рукой по шершавой поверхности звезды.
– Пытался. Его зовут Крот.
– Почему «Крот»? – поинтересовался Мартин, надеясь, что не услышит подтверждения своей догадки.
– Потому что он слепой, – Риша посмотрела на него так, будто очень удивлена его недогадливостью.
– И слепой мальчик… полез на елку, высотой в пятиэтажный дом?..
– Ага. Его все в деревне дразнили, и он полез, чтобы доказать, что он тоже… может. И он добрался до вершины!
– Значит, мечта исполнилась и можно больше не геройствовать? – осторожно спросил Мартин, заворачивая звезду в пленку.
– Неа, он сорвался, когда крепил звезду и чего-то себе сломал. Он теперь редко выходит из дома. Я иногда прихожу к нему, книжки ему читаю. Мама у него добрая.
«Мартин, если ты еще раз спросишь меня, почему я не хочу гулять и с кем-то общаться – я тебе вот это припомню».
– Риша, мне показалось – только показалось, – что ты тоже хочешь закрепить эту звезду.
– Конечно, – удивленно вскинула она глаза. – А ты не захотел?
– Героями делаются не от самоубийственной смелости.
– Если бы ты не пришел вечером в лес хоронить Власа, я бы решила, что ты трус.
Мартин почувствовал, как нехорошо кольнула тревога. Вот только бы Вик не решил что-то доказывать!
Но Вик, к его большому удивлению, рассмеялся.
«Пусть трус, зато живой. И стесняться этого не стану, не бойся».
– А зачем становиться героем? О чем ты на самом деле думаешь, когда представляешь, как повесила бы эту звезду на макушку?
– Ну ты и глупый. Меня бы тогда любили. Может быть даже родители – знаешь, это ведь очень старая елка. И это – звезда нашего поколения. А у наших родителей, говорят, была другая. И они тоже когда-то мечтали…
Риша стояла и смотрела на то место, где они спрятали звезду тоскливым взглядом, нервно теребя рукава.
– Меня не любят, Вик. У меня в деревне нет друзей, зовут шлюхиным отродьем. Мама моя им не нравится, она в городе жила, потом дом купила… Ты просто не знаешь. Такое не прощают. Ты тоже не простишь. Просто ты не общаешься с деревенскими, не знаешь, как у нас принято.
– Плевать мне, как у вас принято, Риш. Я хочу быть твоим другом, и мне все равно, как твоя мать купила дом. Людей любят не за готовность залезть на елку и не за то, сколько их родители работали в огороде. Например мой папа алкаш, думаешь, мне стыдно?
– А за что любят?
– За то, какие эти люди есть. За то, что отличает их от других людей. А еще просто так. Я очень хочу быть твоим другом, но вряд ли эта дружба тебя порадует, если ты расшибешься, упав с елки.
– Вик, а ты правда хочешь…
– Правда, Риш. Только ради всего святого, пусть эта звезда лежит себе на земле, хорошо?
– Хорошо, – неожиданно светло улыбнулась Риша.
И подала руку, впервые будто застеснявшись.
…
Мартин, как и обещал, жарил на кухне блины, тревожно прислушиваясь к звукам сверху. Впрочем, отец спал, и судя по пустой бутылке на столе, спать он будет еще долго. В бутылку вмещалось полтора литра, и вчера она была полной.
«А знаешь, Мартин, кажется, у тебя судьба такая – с какими-то несчастными детьми дружить», – отметил Вик, глядя, как растет стопка блинов на тарелке.
– Не худшая судьба. А вот то, что твой отец сожрал весь мед – плохо, – ответил Мартин, задумчиво вертя в руках пустую банку, покрытую жирными отпечатками.
«Что ты вообще о ней думаешь? Ну, о Рише?»
– Думаю это несчастная девочка, и она может найти себе серьезных неприятностей. Но она хорошая. И, наверное, будет тебе верным другом.
«Нам. Мы решили – вместе», – напомнил ему Вик.
– Да, ты прав. Нам… отличным другом.
«Как думаешь, может, выберемся ночью из дома, да сожжем эту несчастную звезду?» – предложил Вик.
– Нет. Во-первых, плохая идея идти ночью в лес зимой. Во-вторых, ты же слышал – это местная легенда. Они себе сделают другую, и будут лезть на эту елку, пока не родится какое-то странное поколение не авантюрных детей.
«Авантюрных…»
– Безрассудных.
«Слушай, как думаешь, а если кто-то залезет и звезду туда прикрутит – они же перестанут об этом мечтать? Им незачем станет».
– Вик, мы с тобой не станем думать за всю деревню детей. В лесу достаточно деревьев, с которых можно упасть, рек, в которых можно утонуть и диких зверей, которых можно встретить. Не то что бы я призывал тебя к равнодушию, но лезть на елку не нужно… Слушай, а к блинам у нас ничего и нет, но я тебе чаю заварил.
«Да мне и не нужно ничего. Хотя меда жалко… Слушай, Мартин, а, Мартин. Я знаю, о чем ты подумал, когда Риша рассказала про Крота».
Мартин молча домыл сковороду, вытер руки полотенцем и уступил Вику место. Он забрал чайник и тарелку и тихо прошел в комнату.
Он тогда подумал, что ему очень повезло, что Вик не занимается такой чушью.
– Все-таки хорошо, что я не стал дружить с другими детьми. Доказывать им еще что-то, а потом одному сидеть…
Мартин только вздохнул и покачал головой.
Он не мог требовать от Вика не делать выводы, к которым пришел сам.
Действие 10
Тени деревьев
Людей погибель – в похвальбе,
В уверенности их в себе.
Шекспир
На следующее утро произошло именно то, чего так боялся Мартин с самого лета – Вик проснулся больным.
Мартин тревожился не просто так. Во-первых, он помнил, что Вик болеет тяжело, может бредить при температуре и страдает от сильных головных болей. Во-вторых, Мартин припрятал банку меда и лекарства на такой случай. Еще летом ему удалось достать парацетамол и анальгин, что было нетривиальной задачей, ведь все лекарства покупались в городе. Отец запаса не имел, предпочитая лечиться алкоголем.
Но Мартин прекрасно понимал, что Вику нужна забота и нормальное лечение, а не дешевые таблетки, мед и его утешения.
Проем словно заволокло туманом. Мартин впервые не смог сам шагнуть в него, словно встретив непреодолимое препятствие.
«Вик, ты меня слышишь?..»
– Будто через вату, – просипел он в ответ.
«Не говори вслух, ладно? Береги горло. Помоги мне занять твое место. Судя по тому, что я чувствую себя сносно, ты в своей комнате не будешь болеть».
«Нет, не надо… Не хочу, чтобы тебе было плохо».
«Так этот туман здесь, потому что ты меня не выпускаешь?» – прошептал Мартин.
Снова безотчетный страх и липкая тревога сдавили горло. Он сделал шаг назад от порога и упал, запнувшись о кресло.
«Ты в порядке?» – раздался встревоженный голос.
«Да, прости», – пробормотал Мартин, вставая с пола.
Он сам не понял, что его так напугало. Впрочем, со своими чувствами он все равно предпочитал разбираться в свободное время.
«Дай мне хоть чай тебе сделать, согреешься», – предложил он, прислушиваясь к надсадному кашлю.
Вик, подумав, все-таки кивнул. В этом момент туман в проеме рассеялся.
Мартину не требовалось искать градусник, чтобы понять, что температура очень высокая и ее нужно сбивать. Мир качался и плыл перед глазами, с каждым движением у него возникало чувство, что он возвращается в проем – мир словно опрокидывался, он не чувствовал опоры и никак не мог заставить себя думать. Мысли расплывались раскаленным маревом.
Он подполз к краю кровати. Очень медленно встал, опираясь ладонями на кровать. Каждое движение требовало невероятных усилий и полуминутных передышек.
«Мне кажется, или тебе не стоит ходить на кухню за чаем?»
«Я сейчас выпью таблетки, подождем, пока они подействуют, хорошо?»
Он дошел до шкафа и достал со дна нижнего ящика завернутые в платок лекарства. Две таблетки парацетамола ему пришлось разгрызть и проглотить, потому что запить было нечем. После этого он лег обратно в кровать. Его била частая дрожь, одеяло казалось ледяным. Стоило закрыть глаза пришли разноцветные круги, лопающиеся, как мыльные пузыри и возникающие снова. В висках пульсировала тупая боль.
И вместе с болью все сильнее нарастал страх.
Что-то приближалось к нему. Черное, вязкое и холодное. Что-то страшное. Чужое. Опасное и неумолимое. Тянулось, заставляя горло сжиматься спазмом, и обжигая глаза. Оно тянется не из темноты, нет. Его страх живет в метели.
В белоснежном, воющем пространстве, кружащем крошку битого стекла. И оттуда…
Он провалился в спасительный сон раньше, чем успел понять, что ему не справиться с наступающей паникой.
Мартин проснулся через несколько часов. Горло по-прежнему болело, и ужасно слезились глаза. Но комната сохраняла очертания, и никакой метели и монстров в метели не было.
Вик спал. В комнате было тихо и темно, но с кухни доносились расплывающиеся звуки – кажется, проснулся отец. Мартин слышал звон посуды, хриплые ругательства, и с трудом различал густой запах чего-то жарящегося. Он чувствовал лук, чеснок и сливочное масло.
Будь Мартин один – он бы скорее перемотал себе горло колючей проволокой, чем пошел бы сейчас на кухню. Но его душил сухой, надсадный кашель, обжигающий горло. Его знобило и шатало от слабости, когда он пытался встать. Бросить Вика в таком состоянии он не мог.
Пришлось вставать, натягивать свитер и выходить из комнаты. Что-то смутно, безотчетно тревожило его, и Мартин быстро понял, что именно.
Ему предстояло впервые с самого лета заговорить с отцом. Последнее слово, которое он ему сказал, было: «Десять». Впрочем, он явно не скоро расстанется с этим человеком. Ему и так удавалось избегать отца месяцами.
Но, если он снова пьян и снова решит его избить – Вик может не пережить. Если им не удастся встать с постели, если он не сможет выпить воды, поесть, принять таблетку…
Нет никакой надежды, что отец что-то заметит и спасет его. По крайней мере, Мартин не стал бы на это полагаться.
Он почувствовал, как кашель сворачивается в легких в тугой, игольчатый клубок.
Нет, нужен чай. И лучше бы еще кусок сливочного масла, если оно не все в сковороде осталось.
– Здравствуй, папа, – ровно произнес он, стоя в проеме.
Отец сидел спиной и заслонял стол почти целиком.
– Ты хрипишь чего? – неожиданно спросил он.
– Простыл, – так же спокойно ответил Мартин, ставя чайник на плиту.
– Молока тебе вскипятить?
– Что?..
Если бы отец накинул себе на плечи скатерть как шаль, и сплясал бы ему канкан, Мартин точно удивился бы меньше.
Впрочем, он не повторил своего предложения. Он смотрел на стол совершенно пустыми глазами, и редкий проблеск сознания скорее был случайностью.
Мартин тихо, не делая резких движений, чтобы не потревожить алкогольной медитативности отца, открыл холодильник. Сливочное масло и молоко там, к счастью, нашлись.
Кухню словно обволакивал мягкий туман. Мысли становились теплыми и сонными, руки слушались все хуже и хуже.
Мартин отчетливо понимал, что силы его покидают, и что вот-вот он согнется пополам от приступа кашля, потом ляжет на пол и уснет. И утром, скорее всего, не проснется.
Он вылил стакан молока в чистый ковш, добавил кусок сливочного масла и ложку соды.
– Не скрипи, твою мать, – донеслось из-за стола.
Мартин, прикрыв глаза, представил, как выливает кипящее молоко отцу на голову.
Когда молоко прогрелось достаточно, он вылил его в кружку, быстро ополоснул ковш и расставил на подносе чашки и чайник.
– Разобьешь – убью, – донеслось ему в спину.
Без угрозы. Без единой эмоции. Но Мартин точно знал, что если он разобьет хоть одну чертову чашку – отец не поленится его выпороть. И не пожалеет, несмотря на болезнь.
