Текст книги "Мы никогда не умрем (СИ)"
Автор книги: София Баюн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 28 страниц)
– Мы ее перепишем заново. Все эти монологи, эта девочка, которая как приведение тут стенает – это же вообще никуда не годится! Нам нужна глубина сюжета, трагедия…
– По-вашему ребенок, севший на наркотики – не трагедия?! – прошипела женщина, подходя к краю сцены.
Мари все еще стояла на коленях рядом с Виком, и он кончиками пальцев чувствовал скользкое и холодное прикосновение бархата ее юбки. Она тоскливо посмотрела на Маргариту Николаевну. Поправила волосы. И улыбнулась.
– Нет, Маргарита Николаевна, это не трагедия, потому что вы не показываете зависимость. Здесь нет борьбы, нет безумия, динамики, драмы – ребенок просто повторяет подслушанные за взрослыми морали. И да будет вам известно, кокаин не вкалывают в вены и никто, никогда ничего не колет инсулиновым шприцом – у него тонкая игла, и он выпускает пену. Поэтому эту глупость о том, как он крал шприцы у матери, больной диабетом, точно нужно убрать. Над вами просто посмеются.
Риша слушала Мари, замерев от восторга. Годы ее стараний и преданной любви к театру наконец-то вознаграждались. Мари не назвала ее бездарью, она сказала, что из нее получится Офелия. Она принесла свежий взгляд на заученный, расписанный порядок.
Вик восторга ее не разделял. Мари не просто его раздражала – он безошибочно чувствовал в этом бархате, самоуверенности и пудровых духах липкую фальшь. Она вызывала у него брезгливое омерзение, и дело было вовсе не в подростковой ершистости – Мартин чувствовал то же самое.
Но сделать они пока ничего не могли, а вскоре им даже пришлось встать на сторону Мари.
Вечером Вик ужинал у Ришиных родителей. Отец уехал в город двое суток назад, и Вика такой порядок полностью устраивал. Если бы отец там без вести пропал – Вик был бы только счастлив. Он давно научился сам себя кормить, делать запасы на зиму и не позволять дому ветшать. Отец только мешал ему бесконечными пьяными выходками, запоями и конфликтами с покупателями из-за поднятых цен на самогон.
Вячеслав Геннадьевич симпатизировал Вику все откровеннее.
Женя уехал учиться в город сразу после того, как Сава попал в тюрьму, и родных не навещал. Риша, которую стало некому пугать дома, стала гораздо спокойнее.
За столом она без остановки рассказывала о сегодняшнем знакомстве. Вик только досадливо морщился – он видел, что Ришин отец все больше мрачнеет, и тема ему неприятна. Вик пытался ее сменить, но Риша не замечала его попыток, и упорно продолжала говорить о театре, о Мари и о своих будущих ролях.
– Ты бы чем дурью разной маяться, лучше бы за учебой следила. Скоро аттестат получать, и что дальше думаешь делать?! – не выдержал Вячеслав Геннадьевич.
– Поеду в город… поступлю в театральное училище… – прошептала она, на глазах превращаясь в испуганного ребенка.
– В театральное? Правда? Тебе мало того, что про тебя в деревне говорят?! Скажи спасибо что этот вот нашелся, который все это не слушает! – Вячеслав Геннадьевич бесцеремонно ткнул пальцем в Вика, не отрывая от дочери налитого кровью взгляда.
«Ах ты старый сводник!» – возмущенно выдохнул Мартин.
Причина многолетнего расположения стала ясна в один миг – он просто ждал, что Вик добьется чего-то в жизни и возьмет замуж его дочь. С ее дурной репутацией и дурными мечтами о театре.
Риша переводила беспомощный взгляд с отца на Вика, пока, в конце концов, не опустила глаза, не выдержав поединка.
– Мне говорили о твоих успехах. Маргарита Николаевна сказала, что у тебя нет ничего, чтобы быть успешной на сцене – ни внешности, ни голоса, ни таланта. Что ты собралась делать, когда тебя вышибут из училища? – безжалостно закончил разговор Вячеслав Геннадьевич.
«Мартин, ты знаешь, как сильно я это все ненавижу?»
«Что поделать, искусство требует жертв» – тяжело вздохнул Мартин.
Что он мог сказать? Заступиться, сказать, что у нее на самом деле есть талант, а Маргарита Николаевна – деревенская тетка, погрязшая в ханжестве и чопорности? Здесь слово подростка не стоило бы ничего, и для Риши – тоже.
Он снова не мог ее защитить.
После ужина он не пошел домой. Его больше не провожали – сначала он сам стал отказываться, потом этот вопрос просто перестали задавать.
Риша сидела за домом, под старой яблоней. На ее плечах лежали листья, серые в вечерних сумерках.
– Риш, ты зря слушаешь его, – сказал Вик, садясь рядом.
Земля была холодной.
– А по-моему, все правильно… взрослые же всегда все лучше знают, – вздохнула она.
– Что они знают, Риш? Что вообще ты от них хорошего видела или слышала? – огрызнулся Вик.
Разговор оставил тягостный осадок. Ему было противно от того, что Вячеслав Геннадьевич сказал дочери. Противно от того, что он сказал о нем. Противно, что он сам не смог ничего возразить.
– Мари сказала, что я смогу играть Офелию, – возразила Риша.
– Я тоже могу сказать, что ты можешь играть Офелию. Ты можешь играть Джульетту, леди Макбет, а если нужно – Титанию, потому что ты талантливая и можешь примерять разные образы. И поверь, я искренне так считаю. А теперь не плачь. Мне не нравится Мари, но, кажется, у нас с тобой скоро будет новая история и новые роли. Я этому рад бесконечно, потому что «Пожирающая меня изнутри белоснежная смерть, которую я сам впустил в свои вены вопреки воле родителей и наставлениям моих мудрых учителей» вызывает у меня тошноту каждый раз, когда я это произношу, – улыбнулся Вик.
– Да, ты прав… Что она обещала?.. Драму и настоящие чувства? – Риша слабо улыбнулась, вытирая слезы рукавом.
– Как-то так, я не слушал – духи ее душили, – проворчал он, привычно обнимая ее за плечи.
…
Шел четвертый день, как отца не было дома. От Леры пришло письмо, полное беспомощной тоски – мать больна и лежит в больнице. За ними с Оксаной следит ее подруга, она ничего не говорит, но Лера видела, как однажды вечером она ушла в любимом мамином платье. Она поняла, что это значит – подруга не верит, что мать вернется.
Вик начал всерьез подозревать, что отец поехал к бывшей жене. Он даже успел удивиться такому благородству, но тем вечером отцовский друг Мит пришел требовать денег – Анатолий уехал в город, заняв у него какую-то сумму, да там и пропал.
«Значит, он поехал не к матери», – безо всякого, впрочем, разочарования подумал Вик.
– Денег не будет. Отец приедет и сам с вами рассчитается. А сейчас – уходите, – твердо сказал он, стоя в калитке.
– Я знаю, где у твоего папки деньги лежат, пусти, я сам заберу, сколько он мне должен, – попытался он оттолкнуть Вика.
– Я сказал – проваливайте, – спокойно ответил он, отходя в сторону.
– Так-то, – предпочел не заметить его слов Мит, заходя во двор.
Вик только пожал плечами и запер за ним калитку. Пошел на другую сторону участка, не сказав ни слова. Спустя несколько секунд раздалось поочередно два щелчка. Мит успел обернуться, и даже собрался кричать – впрочем, это не имело уже никакого значения.
Боцман и Тень были уже не молоды. Жизнь на цепи погасила их бешеную злость, а заступничество Вика, который всегда вовремя их кормил сделало их куда лояльнее к чужакам. Но годы побоев, голода и унижений взметнулись кипящей, ядовитой ненавистью, стоило спустить их с цепи.
Отпустив собак, Вик не стал наблюдать за происходящим, а, забравшись на крышу будки перелез через забор и запер калитку снаружи. Он улыбался – собутыльник отца с мутными глазами и крысиными повадками давно вызывал у него глухое презрение.
Мартин молчал. Ему была понятна эта жестокость, и тревоги она не вызывала. Им обоим приходилось защищать себя всеми доступными способами. К тому же, и Мартин, и Вик точно знали, что если бы Мит забрал деньги, отец бы обвинил в этом сына. А ночевать несколько дней в лесу им обоим не хотелось.
Спустя пару минут Вик услышал грохот. Кажется, Мит смог перелезть через забор и броситься бежать. Вик торопливо отпер калитку и зашипел от злости – аккуратно перекопанные грядки были растоптаны вместе с несколькими кустами и высаженными цветами.
– Ах ты пропитая, старая паскуда!
«Вик, это лишнее!» – попытался остановить его Мартин, но было поздно.
– Взять! – приказал он, отходя от открытой калитки.
Собаки метнулись мимо него на улицу, оставив глубокие борозды на земле.
«Не стоило этого делать. К тому же собаки могут не вернуться», – осуждающе сказал ему Мартин.
– Пусть только этот ублюдок больше здесь не появляется, а собаки… что-то мне подсказывает, что они вернутся.
Собаки и правда вернулись к вечеру – грязные, у Тени было порвано ухо, а у Боцмана – морда. Вик только вздохнул, посадил их на цепь и долго отмывал водой из колонки. К тому времени в доме наконец-то появился нормальный водопровод, и колонка была почти забыта.
– Мартин, слушай, порез плохо выглядит. Я надеюсь, его не ножом полоснули?
«Нет, больше похоже, что он подрался с кем-то, смотри, края рваные».
– Может зашить?..
«Он от боли с ума сойдет, к тому же боюсь, что не смогу сделать это аккуратно и быстро. Залей перекисью, сверху мазь с антибиотиком – я в холодильнике оставил. Я потом заклею, чтобы он не разлизал».
Они еще несколько раз выбирались в город с Ришиным отцом, и оказавшись там снова, Мартин тут же нашел аптеку и купил лекарства по заранее заготовленному списку. Источником его знаний был двухтомный «Справочник врача», найденный среди книг на списание в библиотеке. Половину Мартин не понял без дополнительной литературы, которую ему было взять неоткуда, вторую половину понял очень поверхностно. Но и этого хватило, чтобы понять, что у него есть любовь и кроме моря, которое он никогда не видел. Медицина привлекала его, как Вика – математика. Если в математике Вик обретал власть над миром, умещая его в числа и значения, то Мартин понял, что может обрести власть над несчастьями, вступив в схватку со смертью.
Впрочем, мечта о медицинской карьере должна была так и остаться несбыточной. Даже если бы они поделили свое время, как Вик предлагал – ему бы не хватило половины жизни. К тому же Мартин не хотел соглашаться и красть у друга время, хотя сам признавался себе в том, что искушение каждый раз все труднее преодолевать.
До вечера Вик провозился с огородом, восстанавливая грядки. Мартин сменил его через три часа, покормил свиней и собак, проверил кур и, наконец добравшись до постели мгновенно уснул, успев только открыть окно – в доме было душно.
Его разбудил собачий вой. В окне что-то дрожало неверным, качающимся светом.
– Опять?! – успел выдохнуть Мартин, выбегая во двор через окно.
Горела крыша курятника. На самом краю он увидел кусок кирпича, обмотанный промасленной тряпкой.
– Серьезно?! – крикнул он через забор.
Мелкая, мелочная месть подростку, которого не удалось обокрасть показалась Мартину верхом бесчестия даже для Мита. Бросаясь к колонке за водой, он успел распахнуть калитку и отстегнуть собак.
«Не стоило этого делать, Мартин», – не удержался от подначки Вик.
– Как-нибудь переживу, – прошипел в ответ Мартин, заливая крышу водой.
Действие 2
Дожди
Я древний хаос, я друг твой давний,
Твой друг единый – открой, открой!
З. Гиппиус
В зале было душно. Никакого красного, бархатного занавеса, так очаровавшего Ришу когда-то у них не было, только темно-серая полупрозрачная завесь. И много, много пыли.
Несколько человек сидели вокруг сцены на деревянных стульях. Вик с Ришей сидели рядом, чуть дальше остальных. Ближе всего сидела Рита. Впрочем, она недавно завела себе дурную привычку требовать, чтобы ее звали Марго. Рита не отличалась красотой или талантом, зато была обладательницей на редкость гадкого характера и копны черных волос, которые она каждый день завивала в тугие, глянцевые кудри. Семнадцатилетняя Рита была «примой» их театра. Впрочем, нигде, кроме театра, она не блистала.
Вик прекрасно знал, что за скандал состоялся, когда ее застигли с одним из старшеклассников в пустом спортивном зале. Еще Вик слышал, как учитель математики, тот самый, с грустными глазами, орал на нее, стуча мелом по доске. Мел крошился, оставляя белоснежные пятна на черном грифеле, но он, казалось, этого не замечал. И Вик, и Мартин были крайне удивлены – до этого дня они вообще не подозревали, что он способен издавать звуки громче своего обычного полушепота.
Мари лежала на краю сцены и курила в потолок. Вик смотрел на нее с плохо скрываемым раздражением. В ее позе было слишком много манерности. Малахитовый мундштук казался ему нелепым, а вот почему вместо длинной сигареты в мундштуке короткая самокрутка, он догадывался очень хорошо. Он даже знал в лесу поляну, где росла конопля. Судя по тому, что ее не обирали налысо – ее нашел только он.
– В общем, я переписала вашу пьесу, – мягко сказала она, не глядя в зал.
Видимо, пауза предназначалась для восхищенных вздохов.
Риша сидела выпрямившись и наблюдала за Мари полными восторга глазами.
– Непедагогично себя ведете, уважаемая, – мрачно сказал Вик, которого Ришин восторг все больше раздражал.
К тому же у него начинала болеть голова.
– Что?.. – рассеянно переспросила она, по-прежнему не оборачиваясь.
Вик чувствовал на себе неодобрительные взгляды. Мари нравилась всем, кроме него.
– Голова болит. Потушили бы косяк, а?
– А ты и правда злой… уважаемый, – обиженно вздохнула Мари.
Но самокрутку все-таки потушила и даже села на край сцены. Обвела присутствующих мутным взглядом.
– Значит, так. Я прочитала тот ужас, что вы тут раньше играли, и он совершенно невыносим. Да, может быть это педагогично, но мы же здесь собрались, чтобы творить высокое искусство, не так ли?
«Не-так-ли». Она произнесла это как-то по особенному, одним словом, будто перекатила на языке и потом проглотила.
«Мартин, она тебе нравится?» – вдруг спросил Вик.
«Ты же знаешь, что нет», – отозвался он.
«Нет, в смысле… ну как женщина».
«Вик, ты же знаешь, что я стараюсь… не думать о женщинах», – осуждающе ответил Мартин.
«Да, но…»
«Нет, она мне не нравится. Ни как женщина, ни как человек», – вздохнул он.
Пока Мартин пребывал в меланхолии, а Вик размышлял о том, каким вообще мужчинам может нравиться вся эта бархатно-блондинистая липкость, Мари томным голосом продолжала:
– В общем, Виктору мы оставим его роль. Но я не вижу смысла делать героя старше. Я так понимаю, Маргарита Николаевна пыталась таким образом оправдать любовные отношения между персонажами. Но мы с вами люди искусства, а значит, должны быть выше всего этого ханжества. Все герои будут вашими ровесниками, нам с вами предстоит жить на сцене… Хорошо, что ты выглядишь старше своих лет… скажи мне, мальчик ты бывал… влюблен?
«Не-так-ли». «Влюб-лен». Словно плеснул камень, брошенный в воду. Вик поморщился. Десять пар глаз уставились на него с хищным интересом. Риша подвинулась чуть ближе, словно хотела его от чего-то защитить.
Вик уже открыл рот, чтобы сказать Мари, что это не ее дело, но услышал досадливое фырканье.
– Да что вы его спрашиваете? У него ведущие роли только потому, что он единственный мальчик в студии. Этот не считается, он у нас вот навроде пня, – процедила Рита, смерив Вика презрительным взглядом и ткнув пальцем в Матвея.
Пара девушек угодливо захихикали. Вик закатил глаза.
– Зато ты много знаешь о любви, милая. Ты столько знаешь о любви, что половина школы вообще узнали о ней благодаря тебе.
«Вик, девочкам хамить некрасиво», – раздался голос Мартина, впрочем, Вик явственно слышал в нем сарказм.
«Ой, что же я делаю».
Мари расстроенно всплеснула руками.
– Котенок, как можно быть таким циником? О, как тяжело. Ладно. В общем, наша пьеса будет не о зависимости, она будет о любви. О том, что любо-о-овь… – Мари хлопнула в ладоши. – Побеждает зависимость.
Она встала на край сцены и сделала по ее краю несколько уверенных шагов.
– Какая мотивация была у твоего героя, Виктор?
– Он подался на уговоры. «На слабо», – скучая ответил Вик.
– А как ты думаешь, почему сюжетно дела обстоят именно так? Зачем сюжету нужен такой герой?
– Чтобы он мог бубнить свои морали, – пожал плечами Вик. – К тому же… он слаб. Таким персонажем легко управлять, мы двигаем его по сюжету без всякого сопротивления.
– Что ты хочешь сказать?..
– Что разные прочтения есть у Гамлета. У того, кого я играю не то, что прочтений – у него даже имени нет. Нет, серьезно, у нас главного героя зовут «Н», его девушку – «Л», а мудрую наставницу, которая э-э-э… помогала мальчику звали «В». Если кто – то не понял – это Надежда, Любовь и Вера, по-моему, метафора дрянь.
– Отлично. А твоя героиня, Ира, какая у нее мотивация? – обратилась она к Рише.
– Она… ну… она просто его любит. Ну… потому что, нас поставили перед фактом. И ее роль заключается в том, чтобы страдать от того, что он себя убивает… и ничего не делать, да она и не может – у нее ведь нет характера…
– Замечательно. Ладно, Рита, а твоя «Мудрая наставница В» зачем нужна сюжету?
– Она наставляет героя на истинный путь, помогая бороться с пагубной зависимостью, – заученно ответила Рита.
– А «пагубной» это как? – не удержавшись, спросил Вик.
– Заткнись, – попросила его Рита.
«Кто-то, я вижу, не в духе».
«Это от травы, ее духов и ее „влюб-лен“. Нет, ну ты слышал?!»
«Слышал», – вздохнул Мартин, рассеянно протягивая ладонь подплывшему Оресту.
Рыбка привычно скользнула вокруг его пальцев, сделала несколько кругов вокруг запястья, словно обвязав его холодной, светящейся лентой, и взвилась под потолок.
– Не ссорьтесь, котяточки. Если мы все не будем дружить, я могу дать вам какую-нибудь плоскую пьеску, отчитаться и уехать в следующую деревню.
Вик в этом здорово сомневался. Он догадывался, что выбор Мари был обоснован относительной близостью города и благоустроенностью деревни, куда даже приезжали на фотосессии и провести выходные подальше от привычных урбанистических пейзажей жители соседних городов. Вслух он говорить ничего не стал.
– Значит так, у нас тут гораздо больше ролей. Мы не будем называть героев «Эн», «Эл», и даже «Цэ». Но и делать своих персонажей Колями, Васями и Наташами мне тоже не хочется. Поэтому… у героев будут прозвища. Их я предлагаю вам выбрать самим, до завтрашнего вечера. Далее… Я раздам вам текст пьесы, отметив в афише ваши роли…
– Вы раздадите нам пьесы… без имен? – удивилась Рита.
– Справедливый вопрос. Пока что я подготовила распечатки со старыми именами, а новые персонажи по традиции названы произвольными буквами, без метафор. Их не так много, я думаю, вы разберетесь. Теперь… Со следующей репетиции мы не будем обращаться к друг другу своими именами. Вы будете своими персонажами. Вы будете не просто так называться, вы будете вести себя так. Вы будете ими. Выходя за двери зала, вы будете снова становиться собой. Все ясно?
Несколько человек кивнули, остальные пробормотали что-то утвердительное.
– А как вас будут звать? – неожиданно спросила Риша.
– Меня? – улыбнулась Мари. – Меня будут звать де Мертей.
«Ну потрясающе, просто прекрасно», – скучающим голосом отозвался Мартин.
«Что?..»
«Не обращай внимания, это я так».
Ему не понравился выбор прозвища. Не понравилось то, что Мари выбрала неясный, как она думала, для детей образ. Словно она скрыла лицо за прозрачной маской, рассчитывая, что никто не заметит.
Мари чем-то его тревожила. И если Вика раздражала ее манерность, и он неосознанно ревновал Ришу, то Мартин чувствовал в ней реальную угрозу.
У нее были странные глаза. Неподходящие к ее поведению. За томным, липким и выверенным, в этой зелени таилось что-то колючее и ледяное.
«Значит, де Мертей? Мария де Мертей, любишь оксюмороны?.. Пусть так», – рассеянно подумал Мартин, проводя рукой по косяку.
…
Вик с Ришей решили читать пьесу вместе. Они расположились около небольшого лесного озера. Мартин посоветовал развести костер – вечерело, а осень уже расплескала в воздухе свою прохладу.
Теперь огонь весело потрескивал на сухих ветках, вокруг них был осенний лес, перемешавший золото, алые вспышки на кронах и наполняющееся синими сумерками небо.
Вик держал в руках распечатку, и ему почему-то хотелось бросить ее в огонь. Не от тревожных предчувствий. Просто был костер на берегу озера, Риша, положившая голову ему на плечо и растирающая замерзшие руки в его перчатках, и Мартин, сидящий на краю проема и смотрящий в огонь.
Все было как надо. Правильно. Наверное, в этот момент он был по-настоящему счастлив.
– Открывай давай! – поторопила Риша.
Он, вздрогнув, нехотя перевернул первую, чистую страницу.
На второй странице посередине было единственное слово, напечатанное крупными буквами посреди страницы.
«Дожди».
– Что, «Наркотики или жизнь» в прошлом? Отлично, – усмехнулся Вик.
– Не ерничай, – серьезно сказала Риша и сама перелистнула следующую страницу.
– Монолог?! Серьезно?! – возмущенно выдохнул Вик, уставившись на страницу.
«Ах, до чего свежая аналогия, бесподобно», – раздался скучающий голос Мартина.
– Быть… или не быть, вот в чем вопрос. Мы задаем его себе каждый день. Закрывая ночью глаза мы погружаемся в темноту и перестаем «быть»… О, я знаю, кто бы с этим поспорил… А каждое утро, проснувшись, мы принимаем решение… продолжать. Или нет? Уснуть, забыться… однажды это манит каждого из нас. Мы все носим в сердце свою маленькую смерть, и иногда, прежде чем открыть глаза, мечтаем выпустить ее наружу… Риш, Маргарита Николаевна заставит Мари сожрать все экземпляры, а потом задушит ее нитками, которыми они были сшиты.
– А вот и нет. Я разговаривала с Мари. Она – волонтер. К тому же она пишет о нашей школе, и директор уже получил деньги на покупку какой-то мебели… Она говорит, что она хочет показать по-настоящему авангардное искусство, и считает, что чистые типажи есть только вдали от городских условностей. Я читаю, что она пишет в журнал, – похвасталась Риша.
– Замечательно. Авангардное искусство и прочие, мать их, перформансы, – проворчал Вик, опуская глаза к тексту.
Герой дочитал монолог, упал на колени и начал кричать что-то о своей вине. Когда он закончил и с трудом поднялся на ноги «два Тени тащат его в темноту». Тени, забравшие героя, станцевали короткий вальс.
Следующей на сцене появилась девушка в сером платье.
– Спорим – Офелия?
– Ну Вик…
– Ладно, прости. «Меня зовут Л, и я верю, что любовь все преодолеет»… Звучит, как признание в клубе анонимных алкоголиков…
– Вик, хватит издеваться! А ну отдай сюда! – возмущенно воскликнула Риша, забирая распечатку.
«Мартин, почитай с ней пьесу? Я не могу сдержаться, это слишком смешно, но не хочу Ришу обижать», – взмолился Вик.
Пожав плечами, Мартин шагнул в проем.
– Ладно, не обижайся. Прости, я просто нервничаю. Давай мне текст, – как можно мягче попросил он, забирая у нее листы и тут же кладя их себе на колени.
Потом он снял с нее перчатки, сжал ее руки в своих ладонях и осторожно подышал на ледяные пальцы. Почувствовав, как они потеплели, он вернул обе перчатки на место и снова взял в руки распечатку.
Пробежался глазами по пьесе и понял, что ему тоже хочется ерничать. Перелистнул несколько страниц.
И понял, что желание пропало, будто его сдул ледяной ветер.
– Голос за сценой – в… темноту. «Встать, суд идет… мы сегодня судим… Ложную Надежду… убедившую Н и Л, что любовь все преодолеет… Любовь не преодолеет ничего, ни зависимости, ни жестокости, ни смерти… Она позволила этому мальчику увериться в том, что он… Бог. И будет так, ведь давно Бог умер… и когда мы наконец-то…»
«Мартин… может лучше бы мы продолжали читать морали о вреде наркотиков?»
– И если я – Бог, на земле никто не будет святым… Привкус горелых строк зиме добавляет дым… Горят мосты и сердца – Я! Себе и икона, и гимн! Но за миг до конца я хочу быть святым… А вот это…
– И если ты – Бог, то я не хочу быть святой… – прочитала Риша. – Вик, мне кажется или Мари слегка увлеклась?
Мартин молчал. Он перелистывал страницы, быстро читая текст наискосок.
Главному герою было пятнадцать. Наркотики он начал принимать, решив, что либо он отличается от остальных, и ему можно все, либо жить ему незачем. Наркотики пробудили в нем темные стороны, его девушка, не выдержав такого жестокого разочарования в первой любви покончила с собой, и дальше участвовала в действии в виде призрака, старающегося воззвать к спящей совести персонажа.
В конце пьесы герой лежал на сцене, не то мертвый, не то полностью опустошенный, и голос за сценой читал монолог, названный «молитвой мертвому Богу».
Одновременно действию некие «Тени» ведут суд над «Ложной Надеждой», названной в пьесе «Эспуар».
«Видимо для того, чтобы избежать ассоциаций женским именем. Впрочем, она не забывает по тексту напоминать, что этот персонаж – именно надежда. И именно ложная… Что странно, ведь имя ее означает просто надежду», – рассеянно подумал Мартин.
Эспуар говорила голосом девушки главного героя, но всегда стояла к залу спиной и была укрыта плащом с капюшоном. Она доказывала, что не погубила ни девушку, ни ее горе-возлюбленного, а вывела их к свету из тьмы заблуждений. От высокопарных метафор Мартина начинало мутить. В конце пьесы объяснилось имя этого персонажа – Тени ее оправдали, признав, что надежда была не ложной. Через текст проходила сквозная метафора о дожде, которым небо оплакивает людские грехи.
– Риш, если честно… Мне кажется, что Мари не очень понимает, что такое постановка пьесы в школе, – осторожно сказал он.
Ему не хотелось, чтобы она в этом участвовала. Не хотелось, чтобы участвовал Вик. Пока он разыгрывал перед пустым залом неубедительно кающегося наркомана, это было простой игрой. Но сейчас, когда им предлагали участвовать в каком-то перформансе о смерти, ницшеанских идеях, зависимостях и самоубийстве, Мартин больше всего хотел бы, чтобы они втроем отказались от участия. Потому что есть грани, которые незачем переходить тем, кто за них даже не заглядывал.
– Я тоже… тоже так думаю, – неожиданно согласилась она.
Риша давно мечтала о серьезной роли. О настоящем искусстве. Она хорошо понимала, что играть не то утонувшую, не то утопленную Офелию, заколовшуюся кинжалом Джульетту или задушенную Дездемону – необходимая часть. Риша, в отличие от Риты, серьезно увлекалась театром, и с классическими пьесами была уже хорошо знакома. Вера, тайком от ее отца, выписывала для нее журналы о театре, которые числились как «Пособия для школьной студии». И она хорошо видела разницу между самоубийством Джульетты и этой декадентской мутью.
– Слушай, Риш, давай… давай откажемся. Пока не поздно, – неожиданно для самого себя попросил Мартин. – Я чувствую, что у этой истории есть… власть. Несмотря на то, что в ней много излишне пафосных оборотов и ненужных метафор.
– Я тоже чувствую… но Вик, я не могу отказаться. К тому же, – вдруг улыбнулась Риша, – это неважно. В конце концов эту… Эспуар, и пока неназванную девушку будет играть Рита, а у меня будет роль на несколько слов, может быть одна из Теней… А тебе, мне кажется, ничего не страшно, тебя с пути никто не собьет.
Мартин был в этом не уверен. Сам он прекрасно осознавал, что при виде жестокости и несправедливости теряет над собой контроль и испытывает совсем не добрые чувства. Вик же казался ему впечатлительным. И, кажется, его было легко разочаровать, а проверять, во что выльется разочарование в мире и его фантазии о холодном мире без любви, Мартину совсем не хотелось.
Впрочем, должно было произойти явно что-то более серьезное, чем постановка пьесы, даже такой тяжелой.
Но дурное предчувствие, из тех, которым Мартин привык доверять, его не покидало. Он протянул руку к Ришиной распечатке и открыл страницу с афишей.
Напротив «Л» вызывающе краснело выведенное изящным почерком имя «Ирина».
Посмотрев Рише в глаза, он понял, что все безнадежно. Она не сможет отказаться от своей первой в жизни серьезной роли.
…
– Слушай, Мартин, какое должно быть прозвище у героя? – спросил Вик вечером.
Спать не хотелось. От чего-то, может быть от прочитанной пьесы, в которой ему предстояло играть, может от тревоги Мартина, а может от чего-то еще, его мучила тошнотворная тоска. Мартин, попытавшись понять причины, быстро сдался, предложил выбраться на крышу через чердак.
Вик лежал на спине и смотрел в небо. Небо напоминало ему темноту в его детстве – непроглядная чернота, в которой кто-то зажег белоснежные огоньки.
«Я не знаю. Слушай, Вик, мне вообще вся эта затея не нравится, лучше бы мы все-таки играли в детских сказках, это хотя бы просто было полчаса позора… Но раз Мари хочет играть так… назовись Виконтом».
– Что?..
«Она выбрала себе образ маркизы де Мертей – персонажа романа Шодерло де Лакло „Опасные связи“. Ее…антагонистом был виконт де Вальмон. Вообще-то он был ее другом, но в конце у них возникли… разногласия».
– Я не помню, чтобы мы читали такой роман.
«Я его читал один. Тебе было бы не интересно, он в письмах, и про интриги на тему отношений. Он валялся в коробке на списание у Веры».
– Виконт… Ну что же, мне нравится, и сокращается до «Вик», – улыбнулся он.
Мартин хмыкнул и замолчал. Его не успокаивало черное осеннее небо, его не успокаивали все разумные, весомые доводы.
Кажется, сегодня его ждала еще одна ночь на чердаке.
В пятнадцать лет рано было начинать играть в такие игры. Рано было играть наркомана с комплексом Бога в «Дождях». Мартину казалось странным, что Мари не выбрала для своего диплома что-то менее циничное, что-то педагогичное и позитивное, чтобы встретить одобрение широкой общественности.
Кажется, она ставила какой-то эксперимент, причем с чьего-то согласия и при чьей-то поддержке. Играла в свою игру, и Мартин понятия не имел, какие правила у этой игры.
Действие 3
Фокстрот с манекеном
Пусть думают о нас все, что им угодно —
Мы только потанцуем и уйдем.
Шекспир
Сегодня Мари, видимо поддавшись осенней меланхолии, оделась в серое. Даже волосы завязала широкой серой лентой. Но перчатки так и не сняла, только сменила на более короткие.
Она сидела на краю сцены. Увидев, что подопечные начали собираться, приветливо помахала рукой, приглашая подойти ближе.
– Прежде всего, мы должны снова познакомиться. На прошлой встрече мы договорились, что вы…
– Почему?! – Рита осталась стоять.
Она зашла позже остальных, и Вик видел, как дрожат от бешенства ее пальцы. Он сидел, подогнув под себя ногу, чтобы в случае, если она бросится на Ришу, успеть встать и удержать ее. Риша явно боялась этого скандала, и по испуганному вздоху за спиной он догадался, что она не ожидала, что он начнется так рано.
– Потому что я проводила прослушивание и пришла к выводу о способностях каждого из вас, – невозмутимо ответила Мари.
Ее явно не напугала взбешенная капризная школьница. Но Рита пережила бы это, если бы не видела проблему куда более страшную и унизительную для себя – Мари было смешно. Она почти не пыталась этого скрывать, и уголки ее губ в бордовой помаде то и дело подрагивали, распуская едва заметные лучики морщинок.
