Текст книги "Мы никогда не умрем (СИ)"
Автор книги: София Баюн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)
И в душе росло предвкушение. Зуд в пальцах и ладонях, легкая тошнота в горле – навязчивое, мучительное желание. Дотронуться, дотянуться – мокрое, горячее, красное, красное, льется, льется по полу, по мятой ткани рубашки, неправильной ткани…
Но вдруг отец как-то странно обмяк. Исчезла угроза, краска схлынула с лица. Перед ним стоял рыхлый пожилой алкоголик, который никак не мог быть его противником.
– Ну что же ты, сынок, – жалостливо протянул он.
А потом развернулся и ушел, закрыв за собой дверь.
Вик, фыркнув, отложил нож, сел в кресло и развернул следующую газету.
…
«Вик, ты не должен ее избегать. Я понятия не имею, что ты там задумал и надеюсь, что мои догадки не верны, но ты сейчас нужен Рише. Не месть, понимаешь?»
Вик сидел на берегу озера, мрачно глядя на воду. Когда-то в детстве это озеро казалось ему далеким и огромным. Сейчас перед ним небольшой лесной водоем, полный чистой, зеленоватой воды. Если он нырнет, то больше не увидит в поросшем мхом пне остов корабля.
Волны озера больше не будут волнами моря, они не смоют с тела невидимую грязь и не наполнят душу.
Сказка кончилась.
Вик пришел к этому озеру утром и просидел несколько часов, почти не шевелясь. Он был готов здесь и уснуть, лежа на холодной земле, завернувшись лишь в тонкую куртку. Больше его не могла напугать темнота.
Мартин был в отчаянии. Он представлял себе, что чувствует девочка, хватавшая его за руки и говорившая ему, что Вик не примет ее. Он не мог понять причин его жестокости, и боялся привести его к Рише насильно. Да он и не был уверен, что ему бы это удалось.
– Я к ней не пойду. Не пойду пока… пока мне не будет, с чем к ней прийти, – внезапно отозвался Вик.
«Вик, я тебя умоляю, неужели ты не понимаешь, она напугана, ей больно, и она никому, кроме нас с тобой не может довериться! Прошу тебя, умоляю, ты же все эти годы не вел себя как дурак, сейчас самый неподходящий момент начинать за всю твою жизнь!»
Отчаяние Мартина отдавалось тоской и болезненно давило на виски.
Вик смотрел на берег и видел призраков. Их двое. Мальчики, одному шесть, а второму – двенадцать. На младшем голубая рубашка, большая, с закатанными рукавами. На втором – мятый темно-зеленый пиджак. Один беловолосый, кое-как подстриженный, а у другого вьющиеся каштановые пряди постоянно падают на глаза, и он раздраженно смахивает их кончиками пальцев. Это первая в жизни боль, ошеломляющая, горящая следами ремня на коже. Это не только побои, это предательство любимого отца.
И старший говорит, говорит, и слова его еще не имеют полной власти, но вот-вот обретут ее.
И младший думает…
Вик закрыл глаза. Он хорошо помнил, о чем думал в тот момент. Что он виноват, и что Мартину из-за него больно.
И что не любить никого – значит не страдать.
Что вина похожа на звонкую канарейку, бьющуюся в клетке.
И вот был бы способ накинуть на эту клетку тряпку, оставив птичку в темноте.
Что метель, которая обезличивает все окружающее пространство – самая прекрасная вещь на свете.
Что мальчик по имени Кай был счастлив только во дворце Снежной Королевы.
Кай… когда Вик потерял свою сестру? Сколько лет назад он разлюбил ее?
Он ведь разлюбил ее не просто так. Потому что эта любовь причиняла боль, еще одну жестокую и несправедливую боль. Почему же он не сделал того же самого с остальными? Зачем было любить Мартина, влюбляться в Ришу, чтобы теперь сидеть на проклятом берегу в надежде спрятаться в прошлом от того неизбежного, темного, в чем он вот-вот собирается захлебнуться?
Хуже всего, что и Мартин и Риша страдали. Прямо сейчас. Из-за него. Из-за своей любви к нему. Потому что он любил их.
Потому, что он повез Ришу в театр, заставил выступать на чертовой сцене, думая, что помогает ей осуществить мечту. На самом деле он помогал Мари показать товар. И он, Вик, этот товар выгодно оттенял своей злой, хищной страстью.
Он сжал кулаки так, что ногти глубоко впились в кожу.
– Что я ей скажу, Мартин?
«Не хочешь ты – дай мне! Вик, ее нельзя оставлять одну, ты представляешь, о чем она думает?!»
– Нет, Мартин. Не сегодня. Не в этот раз. Больше не будет сказок о справедливости и добре. И сопереживании. Посмотри лучше, что я нашел в журнале Веры.
Он держал в руках кусок глянцевой страницы. Интервью Мари.
Мартин пробежал глазами по строчкам, но он не искал то, что хотел показать Вик – эти слова и так словно были подсвечены красным.
«А если кто хочет об искусстве со мной поговорить, сказать, что таким, как я там не место – пусть придет ко мне и выскажет претензии вслух. Мой адрес…»
– Я теперь точно знаю, что должен делать. Наверное, впервые в жизни так отчетливо и ясно. Ты не сможешь мне помешать, Мартин, – грустно пробормотал Вик, складывая обрывок в карман. – А знаешь, почему? Потому что ты хочешь того же. И ты согласен со мной. Скажи правду, Мартин. Скажи, я узнаю, если ты солжешь. И если ты сможешь честно ответить «нет», я ничего не сделаю. Но ты ведь хочешь того же, чего хочу я?
Мартин закрыл глаза. Это была ловушка. Его собственная ярость и непримиримая борьба со злом загнали его в ловушку. И Вик цинично захлопнул ее.
«Да», – выдохнул он.
…
Близился вечер. Вик встал с земли, отряхнул одежду и в последний раз с тоской посмотрел на воду.
– Ну что же.
Он вышел из леса, и несколько минут стоял на опушке, закрыв глаза.
– Мартин, где живет Рита, ты помнишь? Она как-то говорила.
«Зачем она тебе?»
– Хочу попросить ее о помощи. Сейчас нам всем нужна помощь, и друзья должны поддерживать друг друга, не-так-ли? Ну же, Мартин, я сам могу вспомнить. Но я клянусь, что не собираюсь ничего с ней делать.
Мартин вздохнул. Он помнил дом, который она называла. В деревне вообще-то было не так много домов, Вик мог стучать по очереди в каждый, и скорее всего нашел бы ее быстрее, чем обошел половину.
«Идем».
Вик шел быстрым, размеренным шагом. Путь от леса до деревни теперь занимал у него около двадцати минут. Добежать он мог бы и быстрее, но он не собирался никуда нестись, сломя голову. Ему больше некуда было торопиться и некого спасать.
Дойдя до дома Риты, он постучал, прислушавшись к лаю собак. Что-то смутно знакомое брезжило в этом доме и во дворе, видневшемся сквозь забор.
Ему открыла немолодая, грузная женщина в цветастом халате. Вик с почти детским восторгом узнал ее – надо же, столько лет жить в одной деревне, и не узнать мать девушки, с которой дружил!
– Здравствуйте, уважаемая! Не волнуйтесь, мне не нужна ваша клубника, я хочу видеть вашу дочь! – весело сказал он.
– Ритку чтоль? – хрипло отозвалась она.
Не было цветных реек на огороде. О доме явно заботились, но на нем лежала неуловимая печать запустения. Словно люди иногда исчезают не несколько недель, а потом не слишком-то стараются устранить последствия.
– Ее. Могу я зайти во двор?
– Заходи, раз пришел, – коротко бросила женщина, заходя в дом.
Вик стоял во дворе и разглядывал грядки с клубникой. Он клубнику никогда не любил, а с того дня испытывал к ней какое-то инстинктивное отвращение.
– Вик! Ты на ягоды посмотреть пришел? Тебе нарвать? – весело окликнула его Рита.
Волосы она заплела в косу, а на ее лице совсем не было косметики. Было видно, что она не собиралась никуда идти.
Наверное, показаться ему в таком виде означало некое особое доверие.
Он вымученно улыбнулся ей:
– Прогуляемся?
…
Потребовалось три круга по деревне, чтобы Вик закончил рассказ. С каждым словом Рита становилась все бледнее, а под конец вырвала у него руку, за которую он ее держал и разрыдалась.
– Вот ведь мудаки! Ненавижу, твари!
Она подняла на него полные ярости черные глаза.
– Вот как, да?! Вот так оно происходит, вот такая вера в справедливую любовь?! Да в хер не упиралось такое искусство!
Вик невольно залюбовался. Рите шла злость. И именно в этот момент он отчетливо понял, что делать.
– Не кричи. Мне нужна твоя помощь, Рит.
– Что нужно?! Могу в окна влазить и глотки перегрызать!
– Было бы неплохо, но у меня решение поизящнее, театралы мы или быдло деревенское? Тебе не придется пачкать свои красивые ручки, – его тонкие губы сломала непривычная усмешка. Словно напряглись какие-то мышцы, которые он раньше не использовал.
А невидимый листок с ролью, с нарочитыми словами, все еще неслышно шуршал в кармане.
– И что же?..
– Сначала скажи мне, ты обещаешь мне, что мы доведем дело до конца?
– Вик, – внезапно улыбнулась ему Рита, и он с восторгом узнал знакомый оскал Виконта на ее лице. – Ты сейчас отнял у меня последнее, во что я верила. Вот теперь мне уже на все насрать.
– Чего же ты хочешь, Рит?
Она подошла к нему. Прижалась к нему, и он почувствовал, как ровно стучит ее сердце. Рита не боялась, выдыхая это слово. Не была во власти ненависти и злости.
– Боли, – коротко выдохнула она.
…
Вик все же зашел к Рише. Мартину пришлось приложить все усилия и даже прибегнуть к шантажу. И вместо того, чтобы ночевать в лесу, он отправился к Рише домой. Никто не говорил ему уйти, Ришин отец смотрел куда-то сквозь него. Вик заставил Ришу выпить снотворного и лечь спать. Он всю ночь просидел в углу ее комнаты.
Мартин видел образы, которые вспыхивали в его сознании особенно ярко, и его тошнило. Вик с мазохистским удовольствием прокручивал в голове одну сцену за другой, воображая, что происходило вчера в студии. И эти видения были почти осязаемо-липкими. Он не стеснялся додумывать подробности и даже уводить фантазии от основного сюжета – словно торопился отравиться, лишь бы не передумать.
«Вик, ты не хочешь поспать?»
«Нет».
«Послушай…»
«Я больше не стану тебя слушать, Мартин. Не теперь. Я становлюсь слабее, когда делаю, как ты говоришь. Я просто сойду с ума, если сейчас позволю себе верить в добро и справедливость. Для нее есть какое-то добро?»
«Сейчас ты для нее добро».
«И что этот ублюдок сделал с ней и моим добром? Ну уж нет».
И все же он ненадолго забылся сном, который мало отличался от яви – все видения остались с ним, только он потерял над ними всякую власть.
С первым проблеском рассвета Вик встал с кресла и подошел к кровати.
– Риша? Риша, проснись!
Она открыла глаза и слабо улыбнулась. Улыбка отдалась ударом тока где-то у сердца. В этот момент ничего не хотелось так сильно, как лечь рядом и остаться лежать. Говорить, слушать, а потом придумать жизни новый смысл и новую ложь, которой можно утешиться.
Но видения – видения были с ним.
– Риша, мне очень, очень нужна твоя помощь.
– Что мне сделать? – прошептала она, садясь на кровати.
– Запри дверь. И до вечера ее постарайся не открывать. Скажи, что я всю ночь тебя сторожил, а потом уснул. И ты не хочешь меня будить. Хорошо?
– Зачем?
– Поверь мне, мое солнце. Просто поверь, хорошо? Если понадобится – выходи из комнаты, но говори, что я там. Я вернусь, заберусь в окно, а потом выйду через дверь.
– Вик…
– Прошу тебя, девочка, солнце мое, любимая, мне очень нужно, чтобы ты сделала так, как я прошу.
– Хорошо. Хорошо, я сделаю.
Он, улыбнувшись, поцеловал ее, а потом неслышно выскользнул за дверь.
…
Вик сел на первую электричку, в самый конец вагона и всю дорогу смотрел в окно. Над городом, рассвет еще не брезжил. Он ехал, отставляя сероватый свет позади, в ночную темноту.
Все деньги, что он заработал, лежали у него в кармане. Ему нужно было сделать несколько незначительных покупок, и совершить мелкую кражу. Он старался не думать об этом, чтобы лишний раз не тревожить Мартина.
В электричке он снова ненадолго задремал. Он спал чутко и тревожно, часто вскидываясь. Если Мартин решит занять сознание и упереться…
Ему не хотелось думать, что случится тогда. Ему не хотелось бороться с Мартином, по крайней мере сейчас. Потому что настанет момент, когда Мартин сделает все, чтобы его остановить. И этот момент должен был наступить как можно позже.
А что если нет? А что если он поймет, если они смогут сделать это вместе?
Вик зажмурился. Эта мысль была сладкой, притягательной – но вместе с тем невозможной.
Ну уж нет, если кто-то сегодня и должен продать душу – это будет он. Не Мартин. Только так он мог отблагодарить его за все, что он сделал.
И Вик усиленно думал о том, как сильно хочет напиться. Мартин не верил ему. Он следил за ним, не спуская глаз, и впервые в жизни Вик понял, что тактичный и добрый, с детства знакомый Мартин может стать опаснейшим врагом.
А Мартин старался не подавать вида, что он понятия не имел, что делать. В проеме дрожала туманная дымка, смазывавшая картинку и заглушавшая эмоции Вика. Еще немного – и он окажется запертым и ничего не сможет исправить.
Приехав в город Вик зашел в крупный магазин и долго ходил между полок. В результате купил банку крема, ножницы и полотенце. Несколько минут разглядывал стенд с бигуди, потом добавил к покупке упаковку.
Только Мартин заметил, как он взял что-то с полки и незаметно сунул за пазуху. Оплаченное сложил в рюкзак.
После этого Вик вернулся на вокзал. Зал ожидания был почти пуст. Несколько человек, сидевших там, не обратили на него никакого внимания.
Зайдя в кабинку туалета и запершись изнутри, Вик достал из-за пазухи то, что украл в магазине.
«Вик, какого черта?!»
– Я же не хочу, чтобы нас узнали, – улыбнулся он.
Это была краска для волос. Русый, мышиный оттенок.
«Вик, ты совсем с ума сошел?!»
– Не дергайся раньше времени, – посоветовал он.
С каждым словом туман становился все гуще. Так недалеко и до решеток на проеме.
Мартин молча наблюдал, как Вик размешивает краску и на ощупь наносит на волосы. Рубашку он снял, смазал руки, лоб и виски кремом, надел перчатки.
«Надо же, он и волосы умеет красить, не иначе начитался Вериных журналов», – тоскливо думал Мартин.
Через полчаса Вик вытер крем полотенцем и, заперев дверь, быстро смыл краску в раковине и вернулся в кабинку. Вытер чистым краем полотенца волосы.
«Сколько движений, а ведь он еще не начал», – Мартин молча наблюдал, как Вик старательно завивает волосы на бигуди.
После этого Вик еще около получаса стоял, не прислоняясь к стенкам туалета и, брезгливо морщась, курил. Затем снял бигуди с волос, растрепал их.
Сложил бигуди в карман. И, наконец, вышел из кабинки.
Из мутного зеркала над раковиной на него смотрел русоволосый кудрявый мальчик. Его нос стал казаться короче, а черты лица намного мягче. Только белые глаза в ореоле угольно-черных ресниц не подходили этому лицу.
Усмехнувшись, Вик вышел из туалета и быстрым шагом, накинув капюшон куртки, ушел с вокзала. Купил карту города в ларьке.
Потом долго кружил по улицам, разглядывая вывески и, наконец, зашел в еще один магазин.
Это было темное, полуподвальное помещение. Оранжевая надпись на черной стене гласила: «Бар Korova».
– Бра-а-атишка-а! – с широкой улыбкой обратился он к сидящему за стойкой парню. – У вас тут и не совсем бар, а?
Движения его были нервными, а походка подпрыгивающей.
– Здесь магазин. Но мы еще и налить можем, – усмехнулся продавец.
Это был высокий, худощавый парень с длинными, давно не мытыми черными волосами. На нем была черная футболка с логотипом какой-то группы, о которой Вик понятия не имел.
Вокруг висели дешевые костюмы, на полках стояли фигурки вперемешку с томами комиксов с большеглазыми девочками. Мартин вспомнил, что Рита рассказывала о чем-то подобном. Кажется, упоминала о ребятах, любящих красить волосы в кислотные цвета, носить странную одежду и кошачьи уши. Правда Вик вряд ли пришел сюда за ушками.
Ну конечно. Куда еще пойти чудаковатому подростку, желающему что-то изменить в себе.
– Сеструха линзы просит. Такие, она у меня видит-то хорошо, но хочет ярко-голубые вот чтобы глаза были. Есть у тебя такие?
Вик выглядел обычным наивным дурачком, который пытается рисоваться и выглядеть «в теме», но слишком сильно нервничает.
Парень, фыркнув, выставил на стойку коробку.
– Выбирай. Молочка тебе налить не надо? У нас со знаком плюс, – со странной усмешкой предложил он.
– Молочка? Я молоко не люблю, дурно мне с него, – бесхитростно ответил Вик.
Только Мартин почувствовал скрытое злорадство. Вик прочитал все, что стояло у Веры на полках. И шутку про молоко со знаком плюс понял очень хорошо.
«Мне для старого и доброго… нужно нечто иное…» – думал он, копаясь в коробке.
Нашел ярко-голубые линзы. Долго разглядывал их, уточняя детали – перекрывают ли они цвет глаз, как долго их можно носить, как за ними ухаживать и можно ли давать их носить кому-то еще.
В конце концов парень не выдержал и попросил его оплатить покупку и убираться наконец.
Вик, послушно кивнув, сунул линзы в карман, отдал мятую купюру и вышел из магазина. Как только дверь у него за спиной захлопнулась, он выпрямился, согнал с лица глупую улыбку и твердым шагом отправился в ближайшее кафе.
Заказал у официантки кофе. Девушка не смотрела на посетителя, занятая своими мыслями.
Как только она отошла к стойке, Вик встал с места, пересек зал и зашел в туалет. Запер дверь. Потом тщательно вымыл руки, разложил на раковине несколько бумажных полотенец и вытащил кармана коробочку с линзами.
Открыл первый контейнер, подцепил пальцем невесомый лепесток и, глубоко воздохнув, поднес к глазу.
Мартин даже не надеялся, что у него не получится. Вик был в таком состоянии, что он бы раскаленный паяльник к глазу прислонил, не то, что линзу.
Повозившись, Вик вставил линзу. Несколько раз моргнул, чтобы она стала на место. Скривился – ощущение было таким, будто в глаз насыпали песка. Затем проделал тоже самое со второй.
У его отражения в зеркале были карие, почти черные глаза. Мартин даже не удивился. Не для того Вик так настойчиво махал у продавца перед глазами коробкой голубых линз, чтобы не взять вместо них линзы другого цвета.
«И красть не стал, чтобы он не обнаружил пропажу…»
В туалете, вместе с салфеткой, Вик выбросил бигуди. Сверху набросал мятой бумаги.
Все действия заняли у него минут пять. Он вышел из туалета, и одновременно с ним от стойки отошла официантка с его заказом.
– Уважаемая, нет ли у вас свежих газет? – спросил он, придержав девушку за руку и преданно глядя ей глаза.
Она только кивнула и спустя минуту положила перед ним свежий номер местного издания.
На первой полосе была фотография худого мужчины в милицейской форме, который смотрел в камеру усталым взглядом, и поднимал руку в отвращающем жесте. «Милиция бессильна», – гласил заголовок.
– Замечательно, – прошептал Вик, гладя фотографию кончиком пальца.
На коже осталась невесомая взвесь типографской краски.
«Вик? Поговори со мной», – тихо попросил его Мартин, поняв, что экспрессией он ничего не добьется.
«Чего ты хочешь?»
«Вик, послушай. Я честен с тобой, и ты это знаешь. Я тоже люблю Ришу, и я искренне ненавижу тех, кто это сделал. Но…»
«Что „но“, Мартин? Где эта грань, за которой ненависть превращается в „но“?»
«Там, где ты берешься вершить самосуд».
«А разве ты не сделал тоже самое с теми детьми, что нам угрожали?»
«Ты прекрасно знаешь, в чем разница. Те „дети“ домогались ребенка, а в тюрьму отправились за кражу и побои. И они отправились в тюрьму, прошу заметить».
«И ты никогда никому не желал смерти?» – усмехнулся Вик, отпивая кофе.
«Как ты думаешь, почему я ни разу никого не убил?»
«Что?..»
Мысль была неожиданной и абсурдной. Почему Мартин никого не убил? А разве мог Мартин кого-то убить? Честный и добрый Мартин?
И в тот же момент Вик понял – мог. И очень, очень хотел. С первого дня появления, с первого взгляда на его отца, с первых воспоминаний. Это он, Мартин, зарезал свинью, и Мартин представил на ее месте отца.
Если бы он хоть раз раскаялся в этих мыслях, Вик бы решил, что ему не дает страх перед муками совести. Но Мартин со всем своим гуманизмом никогда не раскаивался.
Когда Мартин зарезал свинью, на белой стене в комнате Вика появился черный потек. Мартин жил в бескрайней черноте, на которой не осталось следов.
Так почему?
Не хотел, чтобы Вика посадили из-за него в тюрьму? Не хотел клейма преступника?
Но никто не посадил бы в тюрьму ребенка. И Мартину хватило бы изобретательности скрыть преступление, особенно если бы он выглядел как трогательный, изможденный голодом белокурый мальчик.
Почему же Мартин никого не убил?
Он перелистнул страницу, чтобы занять руки. После криминальной хроники шел раздел мероприятий.
«Театр Современной Драмы представляет камерный спектакль по роману Набокова „Приглашение на казнь“ – для тех, кто скучает весенним вечером».
«Приглашение на казнь для тех, кто скучает весенним вечером».
Камерная казнь, только для своих.
«Вот видишь. Прикрой лицо газетой, я тебе покажу. Не бойся», – печально попросил Мартин.
Вик, кивнув, поднял газету и закрыл глаза.
Туман в проеме развеялся. У Мартина мелькнула секундная мысль, что нужно броситься в этот проем… Но что ему делать потом? Утопиться? Пристегнуть себя к батарее на всю оставшуюся жизнь? Провести всю жизнь в борьбе, рискуя потерять место и уступить его озлобившемуся Вику, который больше слушать его точно не станет?
И вместо этого Мартин открыл свою вторую дверь.
– Смотри.
Красные сполохи все росли в темноте. Тревожный свет заливал беседку и красил белые розы Мартина в кроваво-алый цвет.
– Это твое безумие, Вик. Тьма, которая живет в тебе. Осталось сделать шаг, и она прорвется наружу и утопит нас всех. Я в первый раз прошу тебя о чем-то для себя. Не хочешь для Риши, не хочешь для себя, так хоть не дай мне захлебнуться в этом.
В голосе Мартина не было угрозы, не было хитрости. Только тихая, поглощающая тоска и звенящая мольба. Все его чувства в этот момент были обнажены, и в них не было и тени фальши.
– Я никогда не убивал, потому что иначе я перестал бы быть тем человеком, который может кого-то спасти. Я сделал этот выбор десять лет назад и был ему верен. Твоя очередь.
Вик открыл глаза. Исчез Мартин с его открытой дверью и полными печали серыми глазами. И погасли алые сполохи в его собственных глазах.
К черту.
Они уедут. Сбегут, от всего, что причиняло боль все эти годы. От своего прошлого, каким бы оно ни было. Найдут место, где смогут обрести покой, и ничто не сможет им помешать.
Вик прикрыл глаза, позволяя себе согреться близким теплом этого будущего.
Мартин прав. Десять лет назад он сделал выбор и был ему верен. Спас его, Вика, от безумия и смерти.
Мартин прав. Мартин спасал его и теперь пытается спасти. Не человека, который надругался над Ришей, и даже не Мари.
А что у него, Вика, осталось? Что еще можно спасти? Может, спасать нужно вовсе не его?
И Вик вдруг отчетливо понял, зачем он это делает. Понял, что совершится сегодня и что будет потом. Пожалуй, это был правильный финал.
Он улыбнулся и провел ладонью по лицу.
А затем он открыл глаза.
«А ты лицемер, Мартин. Сколько еще девочек подложит под своего режиссера эта женщина?»
Невидимый листочек с ролью. Призрачный талисман.
«Так напиши заявление! Давай придумаем что-то другое… или дай мне это сделать».
«Тебе?.. И ты сделаешь?»
«Да».
Вик чувствовал, что Мартин не врет. Розовые капли ледяной воды падали в зеленую траву с его побелевших рук, а он все продолжал тереть их, смывая невидимые пятна. «Прочь, проклятое пятно!»[9]
Он помнил, чем закончилась та история.
«Нам не с чем идти в милицию. Нет, Мартин, сегодня будет по-моему».
Вик расплатился и вышел из кафе.
До улицы, где жила Мари, он доехал на автобусе. Улыбнулся пожилому кондуктору, помог молодой женщине вытащить коляску.
«Хочешь и дальше строить из себя доброжелательного дурачка? До каких, интересно, пор?»
«Пока за мной не закроется дверь ее квартиры».
Немного побродив по улицам, он нашел цветочный магазин и, подумав, толкнул дверь. Истерично звякнул колокольчик.
– Здравствуйте! Я хотел бы купить букет, – обратился он к девушке, обрезающей длинные, темно-зеленые стебли бархатных алых роз.
– Какой ты хочешь? Для кого?
– О, я большой поклонник одной дамы, живущей неподалеку. Она – актриса, потрясающая, талантливая женщина! – восторженно говорил он, медленно двигаясь вдоль рядов. – Я хочу, чтобы букет был большим. Я хочу, чтобы там были цветы всех оттенков, какие только у вас есть!
– Мальчик, а ты не хочешь подобрать для актрисы что-то более сдержанное? – скривилась девушка.
– Нет-нет, я уверен.
Девушка собирала букет, болезненно морщась, когда приходилось сочетать пушистые желтые хризантемы с нежными лилиями. А Вик ходил за ней и незаметно добавлял в букет по нескольку цветов. То, что цветы почти всегда были белыми, можно было заметить, только если специально обращать на это внимание, а девушка была слишком занята создаваемой ею безвкусицей.
Получив букет и оставив несколько купюр, Вик вышел на улицу.
– Простите, вы не подскажете мне, сколько сейчас времени? – обратился он к прохожему.
– Без четверти три, – коротко бросил он, не сбавляя шага.
«Превосходно», – подумал Вик.
От букета пахло медом и мертвыми цветами.
Рита ждала его неподалеку от подъезда Мари. Она сначала не узнала его и, к его немалому удовольствию, не стала ничего говорить, а только коротко кивнула.
– Рит, ты уверена? Предупреждаю, сейчас последний шанс развернуться и уйти.
Она смотрела на него без улыбки, сосредоточенно и серьезно. Потом молча покачала головой.
– Я предупредил, – пожал плечами он. – Слушай внимательно, это очень, очень важно. Заплети волосы, убери косу под воротник. Старайся ничего не трогать руками, если трогаешь – тут же вытираешь, ясно? Нас здесь не было.
– Я сестра насильника и торговца наркотиками, Вик, – горько усмехнулась Рита, заплетая косу. – Я знаю, как преступления остаются безнаказанными. А если там пусто?
– Развернемся и уедем домой, в следующий раз подготовимся лучше. Оставим букет под дверью.
– А мне подаришь цветочек?
– Выбирай любой, солнце мое.
Рита, улыбнувшись, вытянула из букета тонкую, почти незаметную фиалку.
– Violets, – задумчиво отозвался Вик. – Как «Violence».[10]
– Стишок почитай, Виконт, твою мать, – зло оскалилась Рита, прикалывая невидимкой фиалку к воротнику.
– Не потеряй, – глухо отозвался он, доставая из кармана тонкие кожаные перчатки.
…
Мартин сидел в кресле, развернув его к затянутому густым туманом проему. Снаружи доносились только обрывки фраз и несвязные звуки. Мартин не мог понять, что происходит. Он не слышал Вика, а Вик не слышал его. Зато Мартин отчетливо слышал стеклянный звон снаружи. Частый и оглушительный, будто взрывы фейерверков.
Туман появился неожиданно, когда к Вику подошла Рита. Именно в ту секунду, когда Мартин решил вмешаться, чувствуя, что сомнительная справедливость Вика грозит обернуться чем-то совсем уж паскудным. Но он не успел.
Вот и все.
Все, к чему он пришел за эти годы. Все, чего стоила его любовь, все его жертвы, все его несбывшееся море, которого он так и не увидел. Темнота. Изоляция. И по обе стороны проема царит ад.
Он не знал, сколько просидел так, напряженно вглядываясь в туман. Иногда ему удавалось различить лишь смутные тени, но он не мог понять, что эти тени делают.
И только одна фраза прозвучала отчетливо и горько:
– Ну что же ты, котенок…
Мартин не выдержал и закрыл глаза.
– Это конец, Орест, – печально сказал он рыбке. – Орест?.. Надо же. Какая удивительная метаморфоза. Раньше темнота не так давила на тебя, дружок? Что же, она нас всех изуродует. Дай ей немного времени.
В углу комнаты ярко светился белый огонек. Фонарик рыбы-удильщика, фальшивый свет, ведущий к гибели.
…
Мартин не знал, сколько он просидел так, почти без движения, пристально вглядываясь в туман. И когда он рассеялся, он медленно встал с кресла и выглянул наружу.
«Превосходно, Вик. Молодец. Просто прекрасно. У меня один, твою мать, вопрос, где Рита?»
Вик стоял на старом мосту. Внизу красивая блондинка в белоснежном венке смотрела пустым зеленым взглядом в высокое, звездное небо. По серой воде тянулся красный след.
Располосованный в вечной улыбке рот, раскинутые руки – не то распахнутые объятия, не то застывший поклон, не то распятие.
«Виктор, где Рита?! Где она, где, черт возьми?!»
Он улыбался. Мартин впервые назвал его полным именем.
«Виктор. Но меня так никто не зовет. Я еще не взрослый», – болезненно отозвались в памяти одни из первых слов, сказанных им Мартину.
Теперь взрослый.
Виктор чувствовал, как виски сжимает болью. Он уходил с моста, пряча в карман завернутое в тряпку окровавленное лезвие бритвы. Он только сдавленно хихикал, чувствуя, как смех давит ему на грудь и щиплет глаза. Но он не идиот, не станет патетически хохотать над жертвой.
«Где она?!»
Мартин истерически разметал его воспоминания, одно за другим, в поисках единственного нужного ответа. Они обжигают и пахнут железом, эти воспоминания.
Вик так старательно читал газеты, не пропускал ни одной детали, чтобы все сделать правильно.
«А я сразу поняла, что ты злой», – звучит голос Мари. Свежие воспоминания, темные подъезд, темная квартира – бесполезные, бес-по-лез-ны-е воспоминания.
Белые цветы, вытащенные из букета. Незаметно – остальной букет он оставляет вставленным в дверную ручку. Он не стал покупать только белые цветы, хотя и бела очень маленькая вероятность, что его запомнят. Но она была. Он не стал вытаскивать из букета все белые цветы. Была очень маленькая вероятность того, что кто-то заметит, что в пестроте букета не хватает белых. Но она была.
«Знаешь, в чем между нами разница, котенок? Я ее хотя бы жалею».
Не то. Все это – не то.
Ему не интересно, как он убедил Мари пойти с ним не этот мост. Не интересно, как он вплетал в ее волосы венок из белоснежных цветов, закрепляя его украденными вместе с краской заколками.
«И может, там я буду жить вечно!»
Наплевать. Ему наплевать на Мари, и с самого начала было наплевать.
Воспоминания. Яркие вспышки.
Мари кому-то звонит, и по ее спине змеятся влажные светлые пряди.
Мартин отчетливо слышит: «Да. Еще одна».
«Чем ты лучше?! Ты же клялся мне, что ничего с ней не сделаешь!»
«Тем, что мы с ней обо всем договорились заранее».
Одно воспоминание сменяется другим.
Кровь на руках – от себя, чтобы не было брызг. Пятна все равно останутся, у него в рюкзаке сменный комплект одежды, а эту он сожжет.
У него неприметная внешность, только белые глаза и волосы. Кто вообще запомнит мальчика, метавшегося по городу, где живут сотни тысяч людей, и купившего букет в неприметной лавке? Была очень маленькая вероятность, что его запомнят. Но она была. Кудрявый русый кареглазый парнишка, дерганный и бессмысленно улыбающийся – плохая кандидатура на роль маньяка. Но если решат искать – пусть ищут. Белоглазый и беловолосый Вик, отличающейся холодностью, к тому же проспавший весь вечер у Риши в комнате, не имеет к нему никакого отношения.
Подростки часто делают глупости. Через два дня вручение аттестатов – Вик поспорил с Ритой, он побреется налысо. Линзы, скатав между пальцев, выбросит на дорогу. Они останутся на колесах проезжающих мимо машин, никто никогда не найдет их. И не станет искать.
