Текст книги "Мы никогда не умрем (СИ)"
Автор книги: София Баюн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)
– Ну же, это ведь не трудно.
– Ты думаешь, если я…если я тебе сейчас рассказала…
– Я прошу вас со мной потанцевать. Здесь нет никакого иного смысла, кроме танца. Давайте же, такая красивая песня, и она уже подходит к середине.
– О чем? – спросила женщина, подавая ему руку.
– Она о леди с зелеными рукавами, которую любил человек, который написал эту песню. О несчастной леди… – Он легко задвинул табурет ногой под стол, не позволив Галине запнуться. – О которой известно только то, что она носила одежду с зелеными рукавами, и ее отчаянно любил один мужчина.
Мартин улыбался. На его глазах эта женщина превращалась в кого-то совсем другого. Кого-то, кем она была когда-то. Даже ее глаза перестали казаться такими холодными.
Он почти физически чувствовал, как лопаются натянутые в ее душе нити. Немного. Несколько из сотен тысяч. Но она явно так привыкла к их натяжению, что освобождение даже от нескольких чувствовалось удивительно ярко. Ведь не было важно, что за слова она говорила. Важно было, зачем она говорила их.
– Ты думаешь, у меня никогда не было мужчин, которые умели танцевать или читали стихи? – опомнившись, сказала она, снова исказив только что посветлевшее лицо ледяной усмешкой. Песня замолкла, поперхнувшись последними аккордами.
– Хотите, я почитаю вам стихи? Готов поспорить, что таких не читал не один.
– О чем же? О любви?
Мартин почувствовал, как ее пальцы похолодели. Женщина остановилась и забрала у него руку. Она неотрывно смотрела на него, но ее взгляд больше не имел над ним никакой власти.
– Почти. Слушайте. Как зеркало своей заповедной тоски, Свободный Человек, любить ты будешь Море…
Он нашел это стихотворение в одной из немногих Ришиных книг. Темно-бордовая обложка, несколько золотистых стеблей – сборник стихов Шарля Бодлера. Там было много стихов. Разных. Странных. Жестоких. И иногда – удивительно прекрасных.
– Вы оба замкнуты, и скрытны, и темны. Кто тайное твое, о Человек, поведал?.. – горько спросил Мартин, задумчиво глядя перед собой и рисуя кончиками пальцев волны в воздухе. – Что ж долгие века без устали, скупцы, вы в распре яростной так оба беспощадны!..
Закончив, он на несколько секунд замер, глядя на собственную руку так, будто впервые ее видел.
– Я пойду. Передам Ире, что вы за нее волнуетесь, – будто опомнившись, сказал он, вставая.
– Приходи, когда Славу выпишут, – задумчиво сказала Галина, провожая его к двери. – Я… я с ним поговорю. Про театр и про колледж. Он отпустит Иру.
Она закрыла за ним дверь, не сказав больше ни слова.
Вик молчал, пытаясь осмыслить только что произошедшее. Мартин твердым шагом вышел за забор, опустился на колени и зачерпнул полную пригоршню снега.
«Мартин, да что же это за херня-то такая?» – наконец спросил Вик, глядя, как Мартин остервенело растирает лицо.
– Это? Очередная деревенская дура.
…
Через четыре дня Риша вернулась домой. Ее привезла Мари – раздраженная, мрачная и непривычно молчаливая. Риша выглядела лучше – немного растерянной, но почти здоровой. Кажется, у нее были подкрашены глаза, и кажется, Мари дала ей свою куртку. Когда Риша обняла ее у машины, Вику показалось, что Мари ее оттолкнет или сама отшатнется. Но она только бросила на Вика злой взгляд из-за ее плеча, прошипела что-то дружелюбное и поспешила уехать.
Вик видел, как машина скрылась за поворотом. Слышал, что мотор затих, а потом раздался частый, истеричный визг клаксона, будто Мари била по рулю кулаком. Из соседнего дома раздался раздраженный мужской голос и полный ненависти, далекий от изящных конструкций, ответ Мари. Наконец, мотор снова завелся и шины медленно зашуршали по снегу.
Все это слушал Мартин. Думал, как хорошо, что дорогу до станции стали чистить и что снега в этом году немного, иначе пришлось тащить больную девочку по сугробам или искать кого-то с более проходимую машину. Думал, чем это Мари так раздражена.
Вику было не до того – Риша что-то сбивчиво пыталась ему объяснить, но он не разбирал ни путаных объяснений, ни виноватого бормотания. Потому что она была жива, здорова, стояла рядом и глаза у нее были вовсе не как у матери.
У ее матери никогда не могло быть таких глаз.
Действие 13
Город
Какой позор! Была сама
Котенком я когда-то.
Тогда в соседние дома
Не лазили котята!
С. Маршак
Мари выглядела плохо. Для Вика это стало совершенной неожиданностью. Всегда бархатно-мягкая, холеная и самоуверенная Мари теперь напоминала выброшенную в подъезд кошку. Кожа ее посерела, под глазами залегли глубокие тени, а когда-то роскошные светлые волосы, которые она, кажется, даже не потрудилась расчесать, были просто завязаны в хвост.
– Все вернулись. Вы все здесь, – хрипло сказала она, не глядя на сидящую перед ней труппу.
Мари курила самокрутку, зажав ее пинцетом для бровей. Мундштук тоже куда-то делся.
– Значит так. Премьера состоится через три дня, в моем университете. Я договорилась о вашем выступлении на следующий день в Театре Современной Драмы. Ты, – она махнула рукой в сторону Риты, обсыпав невесомым пеплом ее воротник. – Должна знать обе роли, свою и ее, – следующая порция пепла досталась Рише. – А ты… – на этот раз указала она на Свору, – будешь заменять ее, – снова показала она на Риту. – А если ты, мальчик, решишь заболеть или нажраться до премьеры – я превращу твою жизнь в ад. Всем все ясно?
– А напутствующую речь? А «котяток»? – ядовито спросил Вик.
– Я не в настроении. Нам незачем ссориться. Отыграешь мне два спектакля и больше никогда меня не увидишь. Уж как-нибудь перебьешься без речи.
Мари явно не была настроена шутить. А вот Вик злился. Злился на Мари, на Ришу, но больше всего – на себя. Мартин задумчиво молчал, привалившись к косяку и вертел в пальцах мелкую серебряную монетку. Иногда он подбрасывал ее на ладони, и монетка исчезала, спустя несколько секунд появляясь там, где должна была упасть. Светящаяся рыбка лениво скользила где-то под потолком.
Риша сидела чуть поодаль, не поднимая взгляда от своих сцепленных, побелевших пальцев. Вик смотрел на расстроенную подругу и думал о том, как все же паршиво, что она ему не доверяет. В конце концов, не выдержав, он сел рядом и коснулся пальцами ее запястья.
– Я люблю тебя, – одними губами сказал он ей, чтобы не привлекать внимание Мари.
Риша улыбнулась и привычным движением взяла его за руку. У нее это движение выходило особенным, мягким и плавным. Руки у нее были такими же, как Вик помнил с детства – теплыми и нежными. Казалось, она касается не только руки, но и сердца. В очередной раз Вик удивился, как у кого-то возникала мысли о том, что девушка с такими руками может делать что-то отвратительное.
Никто из актеров воодушевленным не выглядел. Рита, снова спрятавшаяся за привычный образ, смотрела на Мари со странной брезгливостью. Вик так и не смог встретиться с ней взглядом. Он чувствовал, что Рите симпатизирует Мартин, и поэтому старался хотя бы вести себя вежливо. Впрочем, Рите, видимо, доставляли удовольствие их постоянные перепалки, поэтому он не стал их прекращать, только стал тщательнее подбирать слова.
– Завтра выезжаем… котяточки. И лучше бы вам не опаздывать, – на прощание бросила Мари.
Риша прерывисто вздохнула. Вик перехватил ее взгляд, обращенный к Мари – полный надежды и слепой мольбы. Он только фыркнул. Она на Ришу даже не посмотрела.
Мартин ничего смешного не видел. С Мари было что-то не так, и он находил это очень плохим поводом для веселья.
…
Вик сидел за столом в кухне Ришиных родителей. На стене оглушительно тикали старые часы. Галина сидела, низко опустив голову и вязала удивительно уродливый, ярко-оранжевый шарф. Ее поза напоминала ту, в которой обычно шила Риша. Вик думал, что, несмотря на такие мелочи, между женщинами нет никакого сходства, о котором все говорят. Разве что еще глаза.
Риши за столом не было.
Вячеслав Геннадьевич молчал. Он выглядел постаревшим и опустошенным. Несмотря на то, что Вик испытывал к нему глухое, тяжелое чувство, похожее на ненависть, ему было жаль этого человека. Он привык видеть его совсем другим – сильным, самоуверенным, почти надменным. Сейчас мужчина, кажется, был сломлен.
– Вы поедете на свой спектакль, – наконец сказал он.
Спицы сухо скрипнули у Галины в руках.
– Я не могу ехать с вами. Да в этом и не будет никакого толка. Послушай, мальчик. Я хочу, чтобы ты понимал – я не параноик. Там, в городе, на самом деле опасно. Вы отыграете свою пьесу и вернетесь домой. Я буду очень надеяться, что вы там опозоритесь, но сомневаюсь, что это случится, а убедить тебя испортить спектакль я не смогу. Поэтому, когда вы вернетесь, я сделаю все, чтобы моя дочь никогда больше близко не подошла к чертову театру. А если мне не удастся… что же, в конце года я помогу ей собрать вещи и отвезу вас обоих в город.
Его слова повисли в воздухе, словно золотящаяся на солнце пыль.
«Мартин!»
«Я слышал».
Очень давно Вик не ощущал такого искреннего, ничем не замутненного счастья. Собственная судьба так не волновала и не тревожила его, как сбывающиеся мечты Риши. И между ними больше ничего не стояло. Не нужно было сбегать из дома, и Мари со своими интригами больше не имела над ними власти. Ведь Вячеслав Геннадьевич только что практически отпустил Ришу в город. Сам.
Вик пойдет в колледж, который выбрал. Они будут встречаться, и может быть даже снимут комнату или маленькую квартиру…
Будущее рисовалось ему в бело-золотых тонах.
Мартин молча слушал, что говорил Вячеслав Геннадьевич. Он был почти счастлив, потому что Вик наконец-то получал все, чего хотел.
Но для Мартина это означало, что скоро ему придется сделать то, что он собирался сделать очень давно.
Когда Вик переедет в город, и все образуется, Мартин создаст дверь в проеме и закроет ее. Выйдет во вторую – ведущую в темноту. С детства он помнил, что темнота убивает его. Но может быть он сможет найти ее границу, и там будет что-то иное.
А может быть, он умрет. В любом случае его роль будет отыграна. В счастливой любви Риши и Вика ему места не было.
И впервые Мартин подумал о той, второй двери не как о смерти, которой он все еще страшился, а как об освобождении.
– Спасибо вам.
– Говори спасибо ей. Это она меня убедила, – сказал Вячеслав Геннадьевич, кивая на Галину.
Он смотрел на нее сухими, уставшими глазами. Она отвечала ему пустым, бесцветным взглядом голубых, как небо глаз.
И почему-то от этой сцены Вику вдруг стало страшно.
…
На станцию они прибыли рано утром, чтобы успеть на первую электричку. Утро было серым и промозглым. Сырой ветер проникал под одежду, вылизывая остатки тепла и оставляя липнущий холодный след.
Вещи собирать долго не пришлось. У Вика и вещей-то почти не было. Отглаженный костюм в чехле он нес, приподняв за вешалку, вместе с обоими Ришиными платьями. Старый полупустой рюкзак Вик забросил за спину, а во второй руке он держал сумку с вещами Риши. Судя по весу сумки, Риша, никогда не выезжавшая надолго из деревни, решила предусмотреть все, включая внезапную тоску по какому-нибудь дорогому ее сердцу сервизу.
Риша стояла рядом, зябко кутаясь в серое пальто, которое было ей явно большим. После каждого порыва ветра она вздрагивала и прятала лицо в воротник.
– Ты зачем эту тряпку нацепила, солнце мое?! – в конце концов не выдержал этого зрелища Вик.
Риша ответила ему страдающим взглядом.
«Она едет в город и выпросила у матери пальто, потому что ее обычная куртка кажется ей некрасивой, а ту она наверное вернула Мари», – пояснил проницательный Мартин.
Риша и так отличалась болезненным видом, а сейчас, не выспавшись и замерзнув, вовсе выглядела так, будто ее вот-вот сдует. Вик тяжело вздохнул, отдал Рише костюмы, поставил ее сумку на землю и снял рюкзак.
– Ты что делаешь? – спросила она, с изумлением глядя, как он раздевается.
– Форсирую события. Твой отец же наверняка думал, что тебя в городе обесчестят. Ну вот, я этим сейчас и займусь, – ответил он, улыбнувшись самой зловещей из улыбок Виконта.
– Знаешь, Вик, растлитель из тебя так себе, – проворчала Риша.
Он молча накинул ей на плечи свою куртку.
– Не надо, а ты… – попыталась вырваться Риша, пока он просовывал ее руки в рукава и застегивал молнию.
– А мне не холодно, – соврал Вик.
«Мартин, когда я в следующий раз назову тебя занудой за твои просьбы надеть два свитера – плюнь мне в лицо».
«Я даже при большом желании этого не смогу сделать. Могу во сне кинуть в тебя рыбкой», – предложил альтернативу Мартин.
– Вик, я боюсь, – подала голос согревшаяся Риша. – А давай… давай поедем домой?..
Он сделал глубокий вдох и медленно досчитал про себя до десяти.
– Риш. Ты хотела вот этого всю жизнь. Я еще маленьким совсем сидел с тобой, пока ты, навернувшись со своей проклятой елки, лежала и считала журавликов на подвеске. И уже тогда ты мне начала рассказывать про то, как ты понюхала эту несчастную занавеску и влюбилась по уши.
– Да, но я…
– Мы поедем в город, ты обнимешься с тамошним занавесом и будешь нюхать его сколько тебе влезет. А если мы хорошо выступим, а я лично собираюсь сообщать всем о своей божественности с полной отдачей, то ты там, в городе и останешься.
– А вдруг нет?..
– Тогда я сяду рядом со своим отцом пить самогон.
– А я?..
– А ты… ну будем пить самогон втроем.
Она смотрела так, словно собиралась заплакать. Потом улыбнулась и легко ткнула его в плечо.
– Дурак.
– Ага. Смотри, поезд идет… Наконец-то.
Забрать у Риши куртку он все равно бы не смог, но, судя по ощущениям – еще немного, и он упал бы на рельсы, да там и остался бы в той позе, в которой стоял.
В электричке Риша согрелась окончательно, и тут же уснула, положив голову ему на плечо. Вик, усмехнувшись, поправил у нее на плечах свою куртку. Всю дорогу он, рассеянно гладя ее по волосам, перечитывал свою роль. Он знал наизусть не просто каждое слово – каждую морщинку на распечатке. Но через два дня должна была состояться премьера. И он не собирался ошибиться хоть в чем-то.
– Молодой человек, а можно потише? – раздраженно спросила женщина, сидевшая на другом конце вагона.
– А если кто-то не верит, что я Бог – пусть посмотрит сначала в мои глаза, а потом – своему Богу, и признает, что единственная причина его неверия – малодушие! – патетически рявкнул Вик.
Риша даже не проснулась.
– А если ты, моя милая, моя-нежная-моя-ласковая, хочешь смотреть мне в глаза и не боишься обжечься, – страстно зашептал он женщине, промурлыкивая каждое слово, – то, быть может, будешь стоять справа от меня!
– Больной, – выплюнула женщина, отворачиваясь к окну.
«Мартин, слышал, я больной».
«Да, Вик, кажется мы выяснили это, когда тебе было лет шесть».
Риша во сне сползла с его плеча и положила голову к нему на колени.
«Опять не спала ночью», – сказал Мартин, глядя на лицо спящей подруги.
– Я удивлюсь, если она спала предыдущую, – проворчал Вик, проводя ладонью по ее волосам. – Так вот, Мартин, знаешь, что я тебе скажу? Люди не властны над своей судьбой, они падают в объятия рока, как в объятия страстной любовницы. Но я! Имею власть над собой – я сам убиваю себя, и счастлив этим!
«Надо же, как интересно», – скептически протянул Мартин, откидываясь в кресле.
…
Мари встречала их на перроне. Вик заметил, что выглядит она гораздо лучше, чем в прошлый раз – синяков под глазами не было видно, а волосы она затянула в сложный узел на затылке.
«Это косметика. Посмотри внимательнее, она либо очень больна, либо давно не спит», – указал на лицо Мари Мартин.
Приглядевшись, Вик признал его правоту. Косметики на ней было столько, что, кажется, эти количеством можно было бы нарисовать полноценную картину. Мари все еще была худой, с ввалившимися щеками и сухими, потрескавшимися губами, густо замазанными плотной, красной помадой.
– Ко-тя-точ-ки! – улыбнулась она, остановив на них тяжелый, оценивающий взгляд. – Ирочка! Как папа?
– Я сбежала, – быстро ответила она, сжав руку Вика предупредительным жестом.
«Какого она черта…»
«Хочет, чтобы Мари думала, что она сама приехала. Она знает, что Мари именно этого хочет от нее, – ответил Мартин. – Наверняка они о чем-то таком говорили, пока она лежала в больнице».
Риша ничего об их с Мари разговорах не рассказывала. Терялась и расстраивалась, когда Вик спрашивал, и он в конце концов перестал.
А сейчас Мари смотрела на них, и в глазах у нее было странное удовлетворение.
– Поехали. Поживете в общежитии колледжа, пообщаетесь с ребятами, – сказала она, разворачиваясь к вокзалу. – Познакомишься с будущими соседями.
Мари припарковала машину прямо в клумбе за вокзальной оградой. Садясь в машину, она показала средний палец возмущенной пенсионерке, которая пыталась остановить ее и воззвать к явно спящей у Мари совести.
– А быстрее шевелиться нельзя?! – вдруг рявкнула она на Вика, укладывавшего костюмы в багажник.
«А может, Риша права, и нужно было ехать обратно», – сказал Мартин, опередив эту мысль у Вика.
«Мы не можем… Риша…»
«Эта женщина больна. Она и раньше-то была, а теперь у нее, кажется, обострение».
«Она нервничает. У нее диплом…» – попытался найти удобный вариант Вик.
Мартин молчал. Он точно знал, что они совершают ошибку, когда Вик сел рядом с растерянной Ришей на заднее сидение.
…
Общежитием театрального колледжа оказался невысокий дом из желтого кирпича. Обаяние белых окон с веерными перемычками и небольшого дворика, утопающего в тенях тополей, странным образом подчеркивала нестройная музыка и патетический женский голос:
– Попробуйте для доброго найти
К хорошему – хорошие пути.
Плохой конец – заранее отброшен.
Он должен,
должен,
должен быть хорошим!
[8]
Прямо на пороге сидел парень в огромном розовом платье, похожем на торт со взбитыми сливками. Это было самое стереотипное розовое платье из всех, что Вик только мог представить.
– Моя Мельпомена! – обрадованно взвыл он, бросаясь к Мари.
– К хорошему – хорошие пути!
Плохой конец – заранее отброшен…
К платью прилагались стоптанные белые кроссовки. Сам парень был долговязым, лысым и имел совершенно неподходящий для своего узкого лица приплюснутый нос.
– Отстань от меня, – прошипела Мари, отталкивая протягивающего к ней руки ряженого. – Что это за цирк?!
– … должен,
должен быть хорошим!
– Один злой человек, не буду показывать пальцем кто, но все знают, что это наш комендант, позволяет себе оскорбительные инсинуации о моей ориентации. Я взял у той очаровательной особы с третьего этажа платье и устроил одиночный пикет…
– Помогите! – раздался другой, полный страдания голос. – Помогите!..
– Ты богов о помощи просишь, а не в подворотне воешь! – рявкнул третий голос, на этот раз мужской.
– Вадик, будь другом, завали хайло! – Мари смотрела на него со смесью презрения и брезгливого интереса. – Он позволяет себе такие инсинуации, потому что вы со Славиком поретесь так, что слышит весь этаж!
«Мартин, они реально такие, или просто выделываются?»
«К сожалению, они, кажется, и правда такие…»
Вадим, оскорбленно подобрав юбки, сел обратно на ступеньки и сделал вид, что не замечает Мари.
– А, кстати, это ваш сосед по комнате, – злорадно сообщила Мари. – Вадик, это твои новые соседи!
– Да почему он-то?! – возмутился Вик. Четыре дня торчать в одной комнате с этим фриком ему совершенно не хотелось.
– Потому что кроме него и Славы в этой комнате никто жить не может, они слишком громко трахаются. А еще потому, что я обещала ее отцу, что дочку будут окружать люди, которые точно ни за что на нее не посягнут. Вот, Вадика девочки совсем не интересуют. А вот ты, мальчик, надеюсь спишь чутко.
Вик смотрел на Мари так, словно в первый раз ее видел.
«Мартин, что за бред?»
«Она шутит», – обнадежил его Мартин.
Вадик в это время снова покинул свой пост и вернулся к Мари. Он внимательно посмотрел на Ришу, потом перевел взгляд на Вика.
– Это твои Офелия и Виконт? А где остальные? И куда ты разместишь их?
– Не твое дело.
Вик вдруг заметил, что лицо у Вадима грустное. Совсем лишенное прежней дурашливой манерности. А глаза – темно-карие и тоскливые, как у собаки.
– Мари, если это то, о чем я думаю… это ведь не из-за того разговора?
– Не лезь ко мне! Дети отыграют свои роли и вернуться в свой колхоз! Лучше иди, покажи им комнату. Котятки мои… Не слушайте его. И пользуйтесь ванной и уборной осторожно, – сладко улыбнулась она Вику с Ришей.
После этого она и правда развернулась и быстрым шагом отправилась куда-то в противоположную от общежития и припаркованной машины сторону.
– Ну что же. Пойдемте, детки, – устало сказал Вадим, протягивая им руки ладонями вверх.
Риша взяла его за руку, кажется, не зная, как ей реагировать. Вик молча встал рядом.
Они зашли в общежитие через боковой вход, оказавшись сразу на лестничной площадке.
– Давай мне костюмы, мальчик. Как тебя на самом деле зовут?
– Виктор. Я сам, спасибо.
– Виктор, очень приятно. Не слушай, что говорит Мари. Это платье… считай что я в карты проиграл. И к мальчикам я не пристаю, – устало сказал он, поднимаясь по лестнице.
– Я верю, – сдержанно ответил Вик.
– А как тебя зовут, Офелия?
– Ира.
– Отлично, Ира. Вот комната, – сказал он, толкая одну из дверей, серых, с размашистым номером «702».
Комната была небольшой и очень светлой. В ней почти ничего не было, только золотистые обои, две двухъярусные кровати вдоль стен, пара шкафов и ярко-розовые занавески на окнах.
– Мы недавно сделали ремонт, – как будто виновато сказал Вадим. – Милая, ты мне не поможешь?
Он повернулся к Рише спиной, слегка наклонившись, и указал на молнию на спине. Риша молча расстегнула ее. Вадим, словно забыв, что в комнате еще кто-то есть, снял платье.
Вик со сдержанным интересом разглядывал его выпирающие ребра. Риша стыдливо отвернулась.
«Печень увеличена», – скучающим голосом отметил Мартин.
«Я ему об этом не стану сообщать».
«А он сам прекрасно знает».
Между тем Вадим оделся в менее эпатажные джинсы и толстовку, а платье подобрал с пола и аккуратно повесил в шкаф.
– Осваивайтесь, ребятки. Постельное белье в шкафу. Общежитие закрывается в одиннадцать. Кухня…на кухню лучше не заходите. Славик придет вечером, не пугайтесь, он смирный.
С этими словами он вышел, а Вик остался стоять, думая, кто ему больше не нравится – Вадик, Мари, девушки, которые репетировали или мифический Славик.
– Какие замечательные люди! – звонко произнесла Риша, садясь на кровать.
Вик обернулся, чтобы ответить, и обнаружил ее спящей.
– Эй, Риш, хочешь я тебе хоть постелю? – спросил он, помахав ладонью перед ее лицом.
Вместо ответа она слегка наклонилась вперед и упала ему на руки.
– Она явно не спала и предыдущую ночь, Мартин, – тоскливо сказал Вик, укладывая ее на кровать.
Он достал из шкафа подушку и одеяло. Попыток постелить простыню он решил даже не предпринимать. Устроив Ришу, он задернул шторы и выключил свет.
Риша спала, обняв подушку. Под огромным одеялом она казалась совсем маленькой и удивительно беззащитной. Он присел рядом, провел рукой по ее волосам, и она во сне потянулась за его ладонью.
Нежность была почти болезненна. В такие моменты он явственно ощущал, как сильно нужна ему эта девушка. Сколько смысла она придает его жизни. Какой властью она обладает над ним. И как она удивительно хрупка и беззащитна.
Он лег рядом, притянул Ришу к себе, легко коснулся губами ее лба. Риша прижалась к нему где-то под одеялом, сжала тонкими пальцами его запястье. Вик и не заметил, как провалился в теплый и пустой сон.
И даже во сне он чувствовал, как совсем рядом мерно бьется ее сердце. Прямо у него под ладонью.
…
Мартин проснулся через несколько часов. Вик спал, уткнувшись Рише в макушку. Риша во сне обнимала его и чему-то улыбалась. Мартин не шевелился. Он чувствовал, как у него встают дыбом волосы на затылке.
В комнате кто-то был. Кто-то стоял прямо над ними и смотрел в упор.
– И правда, как котята, – сказал первый голос, мужской, высокий, но неожиданно мягкий.
– Девочка очень милая. Но она приехала с мальчишкой. Чем Мари думала? – ответил второй. Скорее всего, говорил Вадим.
– Может быть, она ни о чем таком и не думала?
– Эта сука только об этом и думает. Зачем ей еще столько времени торчать в этой дыре?
– Я вмешиваться не стану. Мне нужна эта рекомендация, как и Мари. Строго говоря, мы вообще ничего такого не должны знать.
– Я тоже не буду. Может, мы оба ошибаемся. Посмотри, они же совсем дети.
– Так и должно быть, – закончил высокий голос.
Мартин с трудом удержался, чтобы не дернутся, когда один из говоривших протянул руку и погладил Ришу по голове. Она застонала во сне и сильнее прижалась к Мартину. Он медленно прикрыл рукой место, до которого только что дотронулся незнакомец.
Мартин отлично видел в темноте. Он не оборачивался, но успел заметить на руке говорившего тонкое черное кольцо.
Этого было достаточно.
Спустя несколько минут раздался скрип на соседних кроватях, и комната погрузилась в тишину.
Мартин пролежал неподвижно еще час, но в конце концов позволил Вику уснуть.
Сам он до утра сидел в проеме, чутко прислушиваясь к любому доносящемуся снаружи звуку. Но ничего, на что стоило бы обращать внимание, так и не произошло.
Действие 14
Никогда не умрут
И годы проносились мимо,
Вот я зову тебя «любимым»
А ты смеешься, как тогда:
«Ты помнишь, в чем была игра?»
Пиф-паф, я застрелил тебя!
Cher
В ночь перед премьерой ни Вик, ни Риша даже не пытались спать. Они сидели в подвальной закусочной неподалеку от общежития и пили кофе, чашку за чашкой. Риша нервничала и рвала на мелкие кусочки салфетки с пластиковой подставки. Одну за другой. Белоснежные комочки, как снежинки, устилали стол перед ней.
Вик был напряжен. Премьера его не волновала, его тревожило то, что рассказал утром Мартин. Выслушав историю, он, недолго думая, подошел к спящему на нижней койке мужчине и бесцеремонно схватил его за руку.
На его правой руке темнел тонкий ободок кольца. Мартину не приснилось.
Мужчина даже не проснулся. Видимо, это и был обещанный Славик.
Мари была гораздо спокойнее, чем накануне. Она выглядела отрешенной, движения ее были плавными, голос – тихим, а зрачки привычно расширенными. За всю репетицию она не сделала ни одного замечания, хотя Рита переигрывала, Риша сбивалась, а Тора вовсе читала свою роль монотонно, просто повторяя слова, расположенные в определенном порядке.
«Она словно смирилась», – отметил Мартин в начале репетиции, и до ее конца не произнес больше ни слова.
До конца дня они гуляли по городу. Вик старался как-то отвлечь Ришу, и ему это даже удалось, но едва начало темнеть, в ее голосе опять зазвенели панические нотки. На предложение вернуться в общежитие и поспать перед премьерой Риша посмотрела на него с такой обреченностью, будто он предлагал ей утопиться. В конце концов они зашли в первое попавшееся круглосуточное кафе, сели за столик и стали ждать, когда наступит утро.
Вик чувствовал настроение Мартина – в нем словно была натянута гулкая, медная струна, готова зазвенеть от любого прикосновения.
А может, лопнуть.
– Читал газеты? Там, на тумбочке у кухни лежали? – неожиданно спросила Риша.
– Нет, даже не видел там газет.
– Какой-то человек в городе убивает… убивает женщин. Мучает их, режет а потом топит… Если папа узнает – нам конец.
Мартин смутно припоминал что-то о маньяке. Кажется, ему рассказывала женщина с вокзала, та, которой он передал бумажного журавля для дочери. Но волноваться еще и о маньяке у него никак не выходило.
Риша выглядела все такой же отрешенной. Словно в ней не осталось сил ни сопереживать убитым, ни тревожиться за себя.
– Это… немаленький город, здесь все время кого-то убивают. Я как-то в кафе работал, где по телевизору местная криминальная хроника постоянно крутилась, так тут трупов должно быть больше, чем живых людей… Но я не думаю, что это повод бояться города, в конце концов с нами и дома случалось достаточно дряни, – осторожно подбирая слова ответил Вик.
Риша только кивнула, сделала глоток из чашки и снова погрузилась в молчание, словно забыв о какой-то там статье в газете. Вику тоже было не до несчастных утопленниц.
Вик не знал, сообщать ли Рише о ночном разговоре. Он не мог понять, чего хотела от них Мари, только, как и Мартин, обострившимся чутьем чувствовал близкую ловушку. Он догадывался, чего могут хотеть от Риши, но этот вариант казался ему абсурдным – даже сделай Мари ставку на юную амбициозную провинциалку, готовую на все, чтобы получить место в колледже, она должна была бы учесть, что девочка запугана и забита.
Может быть, именно для этого Мари хотела, чтобы Риша поругалась с отцом? Чтобы ей стало некуда возвращаться?..
Единственная официантка остервенело протирала стол серой, замызганной тряпкой. Над верхней губой женщины вызывающе чернело родимое пятно. Оно-то и раздражало Вика сильнее всего.
Вик не верил, что Риша может согласиться на что-то подобное. Да и Мари вряд ли верила.
А может, потому она и злилась?
Нет, это был плохой вариант. Вряд ли Мари ищет кому-то молодых любовниц – это слишком сложно, ненадежно и попросту глупо.
У него не было ни тени сомнений – ни прошлое матери Риши, ни обстоятельства ее рождения, ни страстное желание попасть на сцену ее не заставят. Риша никогда не предала бы себя. Никогда бы не предала его.
Так не бывает.
Она выглядела уставшей и больной. Пепельно-серые волосы, еще влажные после душа рассыпались по спине. Риша отказалась досушивать их дома, завязала их в узел и убрала под шапку, сказав, что стены в этом общежитии давят на нее, и она сойдет с ума, если останется. Она ходила с мокрыми волосами весь день, и они до сих пор не высохли.
Премьера состоится в полдень. Им нужно быть в университете в десять часов. Но Риша явно не была готова. Ее пальцы дрожали так, что кофе из чашки постоянно проливался на скатерть и россыпь обрывков салфеток.
Официантка неодобрительно поглядывала на них, но Вик улыбался отрепетированной улыбкой Виконта и вопросительно вскидывал брови. Женщина так ни разу и не подошла к ним. Вик редко бывал благодарен своей эпатажной внешности и Мари, которая научила его строить злодейские мины, но сейчас этот момент настал.
Входная дверь была приоткрыта, и Вик видел их с Ришей в мутной темноте стекла. Иногда он встречался со своим отражением глазами и видел за своей спиной тень. Мартин.
Вдруг тишину нарушил металлический звон. Чашка в руках Риши опасно наклонилась, и ложка упала на пол. Вик резким движением схватил Ришу за запястье, чтобы помочь удержать чашку. Одновременно он поднял глаза к официантке, которая, кажется, собралась все же высказать им свое недовольство.
В следующую секунду чашка все же полетела на пол.
Вик не помнил, как вскочил со стула, с ужасом уставившись на свое отражение в двери.
Он держал Ришу так, словно собирался сломать ей руку. Его улыбка, его взгляд, полный презрения, поза полная агрессии – он видел в отражении другого человека. Того, кем хотела видеть его Мари.
