Текст книги "Семья"

Автор книги: Симадзаки Тосон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Тоёсэ не в силах была продолжать разговор. К горлу ее подступил ком. Она заплакала, по щекам о-Танэ тоже покатились слезы.

Сёта пора было ехать домой. В день отъезда, оставшись с матерью вдвоем, он рассказал ей, как обстоят дела в его семье.

О-Танэ слушала и не верила ушам. Растерянно смотрела она на сына, не зная, что сказать. Да и было от чего растеряться. Оказывается, она теряла не только мужа, но и невестку.

Как только разнесся слух о бегстве Тацуо, от родных Тоёсэ пришла телеграмма. Ее звали домой под предлогом, что бабушка тяжело больна. Тоёсэ поняла, в чем дело: если она сейчас поедет к отцу с матерью, обратно ее не отпустят. Ей стало страшно. Но поехать все-таки пришлось. Ее опасения оправдались. Домашние не отпускали ее назад к мужу. А Тоёсэ любила Сёта. Жизнь в отцовском доме показалась ей невыносимой. И она решила на некоторое время уехать в Токио, пожить одной.

Рассказ Сёта обидел и возмутил о-Танэ. Оскорбление было действительно неслыханным: потребовать назад жену от живого мужа! «Рок тяготеет над семьей Хасимото, – не могла не подумать о-Танэ, – из поколения в поколение у мужчин рода Хасимото была одна слабость: пристрастие к женскому полу». И она не стала строго судить родителей Тоёсэ. « Яблоко от яблони недалеко катится, – так, верно, думали они, а им, конечно, было дорого счастье их родного чада. Хотя сын и обвиняет в семейных несчастьях дядю Минору, но, разумеется, дело не в нем, а в несчастном женолюбии Тацуо».

– Сколько раз я предупреждала его! – вздохнула о-Танэ. Она успела привязаться к невестке. И теперь с материнской нежностью и жалостью она думала о ней. «Что только с нами всеми будет? Что будет?» – повторяла про себя несчастная женщина.

О-Танэ вышла на галерею, огибающую второй этаж, и залюбовалась небом. Такой яркой, кристально чистой голубизны нет больше нигде на земле.

– Госпожа Хасимото! Что это у вас за прическа? Вас, верно, муж потому и бросил здесь, что вы так причесаны, – пошутил кто-то, проходя мимо.

О-Танэ обернулась. Это был господин Хаяси. Они с женой опять вернулись на воды. С тех пор как приехала Тоёсэ, о-Танэ было не до прически. Кое-как уложив утром волосы, она весь день больше не вспоминала о них. Но сейчас сказанные в шутку слова глубоко задели ее. «Вы все ошибаетесь, мой муж не бросил меня, я ни в чем перед ним не виновата, – подумала она, глотая слезы. – Неужели у меня такой вид, что можно подумать, будто муж бросил меня?..» Она не понимала, что Хая си сказал эти слова в шутку.

О-Танэ вернулась в комнату. Тоёсэ не было: она ушла принимать ванну. Невестка и свекровь старались не оставаться вдвоем, чтобы не касаться всех печальных событий последнего времени. Иначе они никак не могли удержаться от воспоминаний о доме, о семье, и обе начинали плакать. В свободное время они уходили в город или в рыбацкий поселок. Гуляли у развалин старинного замка в окрестностях Ито. У них появилось много знакомых в местечке, и они часто ходили в гости.

О-Танэ легла на постель, постланную на полу. Ей вспомнился случай, происшедший год назад. Тацуо сидел поздно вечером за столом и что-то писал. Неяркий свет лампы падал на лицо мужа. Оно показалось ей странным, каким-то чужим и встревоженным. О-Танэ сделала вид, что спит, а сама наблюдала за мужем. Наконец Тацуо кончил писать. Тогда она встала с постели и, подойдя к мужу, попросила, чтобы он дал прочитать ей письмо. Тацуо наотрез отказался. Тогда она пригрозила, что поднимет весь дом. И муж признался, что писал женщине, и тут же твердо обещал, что это последнее письмо и что он никогда больше с ней не встретится. Но через несколько дней от этой женщины пришла посылка, за ней другая. В посылках были письма. А Тацуо, по всей вероятности, посылал ей деньги.

Воспоминания – одно мучительнее другого – терзали о-Танэ. Она представила мужа рядом с какой-то гейшей. Та еще совсем ребенок, годится Тацуо в дочери, и все равно кокетничает с ним... Потом вспомнила прощание с мужем на берегу моря в Кодзу. И с тех пор ни одной весточки!

А время шло своим чередом. Наступил Новый год. О-Танэ с Тоёсэ встречали его вместе с семьей Хаяси. Сели за праздничный стол, ломившийся от яств: тут были икра, сушеные сардины, каштаны и много других вкусных вещей. Пили тосо – особо приготовленную водку. Накануне Нового года в гостиницу пришла парикмахерша. О-Танэ тоже решила причесаться и удивила всех: сев перед зеркалом после Тоёсэ, она попросила сделать себе такую же высокую прическу.

В ночь под Новый год о-Танэ не спалось. Чуть забрезжило, она уже поднялась. За ней встала и Тоёсэ.

– Мама! – удивилась невестка. – Вы пудритесь?!

– А что, мне разве нельзя пудриться? – смеясь, ответила о-Танэ, сидевшая перед зеркалом. – В молодости я всегда пудрилась. – Голос о-Танэ был возбужденный.

– В молодости – другое дело! Но здесь-то вы ни разу не пудрились!

– Ну, не сердись, Тоёсэ. Одевайся скорее и пойдем поздравлять Хаяси.

Все, кто жил в гостинице, участвовали в приготовлениях к празднику. Каждый старался придумать что-нибудь повеселее.

Тоёсэ приняла ванну и поднялась наверх, на второй этаж. Войдя в комнату, она в изумлении остановилась: свекровь подшивала подол у хакама, которое она неизвестно где раздобыла.

– Это ты, Тоёсэ? Посмотри, хорошо у меня получается? Мы тут с бабушкой Хаяси кое-что обдумывали!..

– Что вы делаете, мама?

– Костюм себе мастерю. Дай мне, пожалуйста, твое хаори!

Хаори у Тоёсэ было очень красивое с изнанки: на фоне восходящего солнца летящий журавль. О-Танэ взяла хаори, вывернула его и надела.

– Мама, что это вы придумали? – уже с беспокойством переспросила Тоёсэ. – Не делайте этого!

– Что ты волнуешься? Все уже готово. Мы будем провозвестниками добра. Посмотри, как хорошо: восходящее солнце, журавль!.. Великолепный получится маскарад.

Тоёсэ не знала, что ей делать: смеяться или плакать.

– И забудем печаль! – воскликнула о-Танэ. – Я буду веселиться сегодня, как веселятся дети... Пойди к бабушке Хаяси и узнай, готова ли она.

«Что такое с мамой? – думала Тоёсэ. – Ведь она всегда была олицетворением скромности».

Новогодний вечер устроили в большой гостиной на втором этаже. Народу собралось много, пришли и местные жители. Даже служанки сегодня принимали участие в празднике как равноправные гостьи. Входили в зал, кто робко, кто со скучающим видом, но веселье скоро захватывало всех. Начались игры, всюду слышался смех. Молодые девушки застенчиво перешептывались, конфузились и прятались друг за дружку. На середину зала стали выходить один за другим доморощенные артисты; кто пел, кто плясал, кто смешил гостей рассказами. Каждому артисту много и громко хлопали. Счастливые и возбужденные, они возвращались на свои места.

Тоёсэ посмотрела, посмотрела на это веселье, ей стало грустно до слез, и она пошла к себе в комнату. В коридоре она встретила жену Хаяси.

– Тетя Хаяси! – воскликнула молодая женщина. – Меня очень беспокоит мама. Уж не заболела ли она? – проговорила Тоёсэ, совсем расстроенная.

– Не надо тревожиться о наших старушках. Говорят, они такое выступление приготовили! – трясясь жирным телом, засмеялась Хаяси.

– Мама так волнуется о доме, а тут... Вот я и напугалась, уж не помешалась ли она. Я ее никогда такой возбужденной не видела.

– Хасимото-сан очень славная женщина! Добрая и простая. Вам все это кажется. Вон они, наши старушки, как стараются!

Хаяси жили в дальнем конце коридора. Сквозь раздвинутые сёдзи Тоёсэ увидела две фигурки: одна в старинном головном уборе, другая в капюшоне. Нарядившаяся пара приготовилась к выходу. О-Танэ, взяв под руку бабушку Хаяси, чинно прошла мимо стоявших в коридоре Тоёсэ и Хаяси. О-Танэ думала в эту минуту, что женщина всегда должна быть вот такой: веселой, интересной, умеющей занять гостей, и тогда муж никогда не разлюбит ее. Ей и в голову не приходило, какие мученья она доставляет невестке.

В гостиной громко захлопали, встречая новоявленных артисток, разыгрывающих веселую новогоднюю сценку. С удивлением и стыдом смотрела на происходящее Тоёсэ, не понимая, что происходит со свекровью. Рядом с Тоёсэ стояла Хаяси и весело смеялась.

Старушке Хаяси никогда не доводилось участвовать в подобных представлениях. Выйдя в круг, она застеснялась и уставилась в пол. О-Танэ храбро играла взятую роль до конца. Она делала вид, будто одной рукой ударяет по барабану, другой взяла за руку бабушку Хаяси и стала ходить по кругу, поздравляя всех присутствующих с Новым годом.

– Где и когда она выучилась этому? – недоумевала Тоёсэ.

– Наша бабушка? – спросила тетушка Хаяси.

– Да нет, свекровь моя. С ней что-то неладное творится! Я очень боюсь за нее.

– Да, пожалуй, Хасимото-сан немножко переигрывает.

Наконец о-Танэ поздравила всех присутствующих. Окончив представление, обе старушки весело рассмеялись и, придерживая рукой головные уборы, торопливо засеменили к выходу.

О-Танэ была так возбуждена, что и у себя в комнате продолжала смеяться. Тоёсэ помогала ей раздеться.

– Мамочка, мама, – успокаивала она ее, – что такое с вами?

– Ничего! – перестала смеяться о-Танэ. – Просто мы веселились, как все. Ну что ты такая расстроенная? Лучше похвалила бы старушку за выдумку.

Тоёсэ ничего не ответила. «Как это у людей может так быстро меняться настроение? – изумлялась она. – Еще вчера о-Танэ умирала от горя, а сегодня до упаду смеется!»

До глубокой ночи о-Танэ гуляла в саду со своими знакомыми. Легли обе женщины поздно и долго не могли уснуть: сказалось нервное напряжение дня. О-Танэ без умолку болтала, но в конце концов усталость сморила ее. Она закрыла глаза и уснула. Только тогда Тоёсэ немного успокоилась и тоже задремала.

Время шло, и Тоёсэ стала собираться в путь – не вечно же ей быть возле свекрови. Надо было ехать в Токио, устраивать новую жизнь. Для о-Танэ, привыкшей жить в семье, расставание с невесткой было мучительно.

– Пожила бы ты еще на водах, Тоёсэ, – просила она невестку. – Ты все волновалась из-за меня, а ведь тебе надо полечиться. Куда ты так торопишься?

Судьба мужа не давала покоя о-Танэ. Она чувствовала, что сын с невесткой многое утаили от нее. И она хотела, порасспросив невестку подробнее, узнать наконец, где ее муж. Вот еще почему ей так не хотелось, чтобы Тоёсэ уезжала.

– Знаете что, мама? Давайте напишем дяде Морихико и спросим его совета. Как он скажет, так мы и сделаем. Посоветует он мне остаться – яс удовольствием поживу здесь, – предложила Тоёсэ.

Ответ не заставил себя ждать. Морихико писал, что, по его мнению, Тоёсэ должна ехать в Токио и там на месте решать, как жить дальше, а о-Танэ пусть еще поживет в Ито и полечится. Морихико обещал непременно навестить сестру в ее уединении.

В конце февраля Тоёсэ наконец решила ехать. Вещи были собраны, корзина закрыта. Тоёсэ надевала дорожное кимоно.

– Я остаюсь совсем одна, тяжко мне будет, – поникла головой о-Танэ.

– Я рада была бы пожить с вами еще, – ответила невестка. – Но так уж, видно, суждено.

Провожать Тоёсэ пошли госпожа Хаяси с матерью и о-Танэ. Было очень рано. Дорога шла мимо горячих источников, затем по поселку на берег, где уже ждал лодочник, перевозивший пассажиров на пароход.

Был сезон заготовки раковин садзаэ. Пароход, на котором отплывала Тоёсэ, груженный раковинами, шел из Симода в Кодзу. О-Танэ стояла на берегу, задумавшись. Как не походили эти места на горный край, откуда она приехала! Погода, деревья, окрестные виды – все было другое. Неужели и весну ей придется здесь встретить?

День за днем прошла перед ней жизнь после расставания с мужем. У нее закружилась голова, и она чуть не упала.

– Мама, мамочка! – поддержала ее Тоёсэ. – Не думайте ни о чем! Я буду ждать вас в Токио... Я так хочу быть всегда вместе с вами. – Обняв свекровь, Тоёсэ поспешила к лодке.

Еще долго о-Танэ и ее приятельницы смотрели на пароход, увозивший Тоёсэ. Высоко над бухтой прогудел глухой, протяжный гудок, как бы посылая прощальное приветствие оставшимся на берегу. Вскоре перед глазами о-Танэ расстилалось только голубое безбрежное море.

Вернувшись в гостиницу, о-Танэ вошла в свою комнату. Она была теперь совсем одна. Печальные мысли не оставляли ее. Вот так в один день старый дом Хасимото поколебался до основания, и виноваты в этом не дети, а родители. О-Танэ чувствовала себя беспомощной и всеми покинутой. И сколько она ни думала, она не могла объяснить себе, как же все-таки это случилось.

В полдень она одна пошла принимать ванну. В комнате никого не было, кроме нее. И было совсем тихо, только слышалось журчание воды в источнике. Падающие в комнату лучи солнца освещали белые клубы пара. Положив голову на деревянный край ванны, о-Танэ погрузила увядшее тело в горячую воду и замерла без движения.

За окном накрапывал теплый не по сезону дождь. Частые, монотонные удары капель навевали воспоминания. О-Танэ мысленно перенеслась на много-много лет назад, когда она еще была молодой девушкой и жила в доме отца с матерью. Тогда были живы и мать, и отец, и даже бабушка. К ней посватался Хасимото. И хотя его хорошо знали в семье и даже любили, решено было молодому человеку отказать, особенно возражала бабушка, слово которой было законом в семье Коидзуми. И если бы не сама о-Танэ, которой очень понравилось красивое, мужественное лицо Тацуо, не бывать бы этой свадьбе. О-Танэ пробовала наложить на себя руки, и родные уступили.

Сильно любила мужа о-Танэ. Любовь не стала меньше после рождения двоих детей. Хроническая болезнь, мучившая ее долгие годы, была следствием слишком легкомысленного поведения мужа. Она никому не рассказывала об этом. И, превозмогая боль, часто скрывая ее ото всех, продолжала любить мужа, как и в дни молодости.

В голове застучало от воспоминаний. О-Танэ вышла из ванны и стала быстро растираться полотенцем, «Что воспоминания! – думала она. – Ведь воспоминаниями ему не поможешь! А ему, должно быть, очень трудно сейчас. И нет рядом близкого человека». Выйдя из ванны, она стала одеваться. Взгляд ее случайно упал на запотевшее зеркало. Она вытерла его полотенцем и увидела всю себя обнаженной. Ее бледное, немощное тело было точь-в-точь как у ее отца, умершего рт безумия.

Женщины, собиравшиеся уезжать с вод, говорили о-Танэ:

– Вам позавидуешь, Хасимото-сан. Деньги вам шлют из дому безотказно. Можно всю жизнь отдыхать.

– Это верно. Нет на свете человека, у которого было бы меньше забот, – пыталась она шутить и, глотая слезы, уходила к себе в комнату.

Скоро уехало и семейство Хаяси. Теперь о-Танэ лишилась своего последнего друга – бабушки Хаяси, у которой всегда было готово слово участия. Мало-помалу гостиница пустела. И о-Танэ в письмах к родным все чаще жаловалась на тоску и одиночество. Ей очень хотелось поехать в Токио к Тоёсэ. Писем она получала много, и все родные советовали ей пожить еще на водах, полечиться, привести в порядок нервы.

Наступил конец марта. Неожиданно перестали приходить деньги из Кисо. Теперь о-Танэ перешла на иждивение Морихико, посылавшего деньги регулярно. Он советовал ей пожить еще в Ито. И о-Танэ послушалась.

Стало совсем тепло. В горах поспели вараби. Несколько человек, живущих в гостинице, отправились за ними в горы. Пошла со всеми и о-Танэ. Яркое солнце заливало светом и теплом землю. О-Танэ шла бодрым шагом, любуясь окрестностями, и не переставая думала о муже. Вернувшись домой, она разложила вараби сушиться, а сама все думала, как бы переслать корни мужу, который, как говорят, живет вдали от родных, в Китае.

В первых числах июня о-Танэ вдруг решила ехать. Она поедет одна, провожатые ей не нужны. Сидеть в Ито у нее не было больше сил. Тацуо молчал по-прежнему, как в воду канул. А она все так же любила его.

Уложив вещи, о-Танэ простилась со всеми. И вот она стоит на берегу в Ито. Это уже не та о-Танэ, которая приехала сюда год назад. Она смотрит кругом: вот берег, которым она любовалась тогда, не ведая, что беда уже близко, – он стал другим, и море не похоже на то, какое было тогда, в Кодзу. И пароход, пришедший в Ито с грузом, тоже изменился. Печально глядела о-Танэ вокруг, и печально было у нее на сердце, как в момент расставания с Тацуо.

Пароход прибыл в Кодзу. Пассажиры – мужчины и женщины, торопясь и толкаясь, сходили в лодки. Высокая волна подхватила лодку, в которой сидела о-Танэ, и через несколько минут она ступила на ту самую землю, где год назад простилась с мужем. Так же бурлили и пенились набегающие на берег волны. На миг как живой воскрес перед ней Тацуо: стоит один на берегу и смотрит вслед уходящему пароходу.

Вода в заливе Сагаминада блестела, как зеркало, отражая лучи июньского солнца. О-Танэ шла по берегу, придавленная невыразимой тоской. Под ногами поскрипывает тот самый песок, который скрипел год назад под их с Тацуо ногами. Вот знакомая тропинка меж сосен. О-Танэ поднялась по ней и увидела гостиницу, где она с мужем провела последнюю ночь перед отъездом в Ито.

В полдень о-Танэ спустилась к хозяину гостиницы. Может быть, он что-нибудь знает о Тацуо. Но хозяин ничего не знал.

– Вы только теперь возвращаетесь домой? Долго же вы пробыли на источниках! – улыбаясь, приветствовал ее хозяин. О-Танэ ничего не стала объяснять ему, только заказала обед.

В Токио о-Танэ приехала засветло. Радостное волнение от близкой встречи с родными отвлекло ее ненадолго от грустных мыслей.

9

Тоёсэ, приехав в Токио, сняла себе комнату в центре города. По обеим сторонам узкой, пыльной улицы тянулись лавки, выстроенные, все по одному типу в соответствии с требованиями столичного градостроительства и поражавшие глаз безвкусицей. Тоёсэ выбрала этот район, потому что отсюда было рукой подать до бухгалтерских курсов, куда она поступила учиться. К ней прямо с вокзала и приехала о-Танэ.

Свекровь и невестка опять были вместе. Тоёсэ жила в маленькой невзрачной комнатушке на втором этаже. В первом этаже была квартирка хозяев и мелочная лавка, в которой они торговали всякой всячиной. Люди они были небогатые, но добрые и приветливые.

– А мне здесь нравится, – сказала о-Танэ, оглядывая комнату. – Лучше жить здесь с тобой и грызть черствую корку, чем иметь все и не знать ни минуты покоя в Ито. Я смотрю на тебя, и на душе становится легче.

Тоёсэ заметила, что свекровь стала гораздо спокойнее. Это ее порадовало. Женщины разговорились, и Тоёсэ сообщила, что сейчас в Токио гостит ее мать Тэрадзима: она приехала сюда полечиться, и ее положили в больницу. Но курс лечения скоро окончится, и она вернется к дочери.

– А я и не знала, что сватья моя здесь, – расстроилась о-Танэ, и взгляд ее сразу потух. – Я не могу видеть сейчас твою мать.

– Ну что вы, мама! Она будет рада повидать вас.

– Может, это и правда. Но скажи, как я могу глядеть в глаза твоей матери, когда ты живешь в такой конуре?!

Но не только поэтому не хотела о-Танэ видеть мать Тоёсэ. Она не одобряла поведения родных невестки, которые, узнав про банкротство Тацуо, потребовали ее телеграммой домой.

– Мы вот как сделаем: несколько дней, пока твоя мать здесь, я поживу у Морихико. А как она уедет, я тут же вернусь. Нет, нет, и не уговаривай меня. Я не могу ее сейчас видеть. И, пожалуйста, не думай, что у меня в мыслях что-нибудь плохое.

Тоёсэ, которой все это было неприятно, рассказала свекрови, как она жила в Токио одна.

– Мне было очень трудно. Когда приехала мама, я сидела совсем без денег... Не на что было купить даже почтовой открытки. Мама попросила меня пойти на почту и послать домой письмо, что она доехала благополучно. У нее не было мелочи, и она сказала, чтобы я заплатила свои. А у меня ни одного сэна. Я стою на пороге и не знаю, что сказать. Мама поняла. «Бедная, говорит, как же ты совсем без денег?..» И заплакала. Потом дала мне сто иен. Как выручили меня эти деньги!

– Да, тебе трудно приходится, —вздохнула о-Танэ. – Да и мне не легче. И у меня карманы пустые. Из дома денег не присылают. Там, видно, совсем дела плохи. Но я знаю, когда все наладится, Сёта не допустит, чтобы ты так жила.

О-Танэ ничего не понимала в практической стороне жизни. Хозяйственные заботы, ведение прихода и расхода – все лежало на приказчиках. А о-Танэ была только хранительницей домашнего очага.

На другой день о-Танэ переехала к Морихико, объяснив ему, что сейчас она не может жить у невестки. Пробыв у него две недели, она вернулась к Тоёсэ – мамаша Тэрадзима уехала наконец домой. Все последние дни не переставая лил дождь. Увязая в грязи, о-Танэ кое-как добралась до двухэтажного домика. Из окон лавки лился на улицу яркий свет. Пройдя вдоль фасада, о-Танэ открыла дверь, поднялась на второй этаж и вошла в комнату Тоёсэ. Там было душно, как в чулане. Тоёсэ еще не возвратилась с курсов. Свекровь, как в первый раз, оглядела комнату. Полка. Немного посуды, в которой Тоёсэ готовит; на бамбуковой вешалке – кимоно выделяется ярким пятном в почти пустой комнате. Вот на старости лет какое у о-Танэ пристанище, даже подушки нет, куда приклонить усталую голову.

Так и стали жить вместе о-Танэ и Тоёсэ. Теперь в их отношениях появилось нечто такое, чего не было раньше. О-Танэ узнала, что и Тоёсэ знакомы терзания, причиняемые изменами мужа. Глядела о-Танэ на невестку и вспоминала свою молодость.

>Как ни странно, но о-Танэ, которой с пеленок внушалось отцом, что супружеская верность – высшая добродетель человека, без памяти любила своего неверного мужа, причинившего ей столько горя. Многое испытав в жизни, о-Танэ учила невестку во всех подробностях искусству нравиться мужу, объясняла, как отвести от него женщину-обольстительницу, рассказывала, какие сети расставляют мужчинам опытные кокетки. Беседуя с невесткой лунными вечерами, о-Танэ посвящала ее в такие подробности своей семейной жизни, о каких не всякая свекровь расскажет невестке. Постепенно между ними установилась близость, как между матерью и дочерью.

Как-то однажды Тоёсэ сказала о-Танэ:

– Мама, до сих пор мы многое скрывали от вас. Я думаю, что пришло время сказать вам правду. Хотите знать, где сейчас ваш муж?

– Ты опять, опять обманешь старуху, – недоверчиво проговорила о-Танэ.

– Нет, мама, я расскажу все, как есть.

– Неужели я сейчас, сию минуту узнаю, что с моим мужем?.. А может, лучше не знать? Остаться в неведении?.. Меня бросает в дрожь от одного предчувствия того, что я услышу.

Оказалось, что Тацуо вовсе не уехал в Китай, он жил неподалеку от Токио. Его свела с ума одна молоденькая гейша из Симбаси. Он выкупил ее, и жил с ней, как с женой.

– Я, в общем, это и предполагала, – проговорила о-Танэ прерывающимся голосом.

Узнав всю правду о муже, о-Танэ еще продолжала надеяться, что Тацуо вернется.

В августе в Токио должен был приехать Санкити. О-Танэ очень ждала его. Они так давно не виделись, не говорили. В Токио с приездом Санкити соберутся, кроме Минору, все дети семьи Коидзуми. Тоёсэ еще ни разу не видала Санкити и все время расспрашивала о нем свекровь.

Вечерело. Сквозь стеклянную дверь лавки на улицу падал свет. К дому подошел Санкити.

– Здесь живет госпожа Хасимото? – спросил он громко, не входя в дом. Но ни о-Танэ, ни Тоёсэ дома не было: они вышли подышать воздухом и купить какой-нибудь еды, объяснила хозяйка.

Делать было нечего, и Санкити вернулся в гостиницу, сказав хозяйке, что завтра весь день будет ждать сестру у себя в гостинице.

Санкити решил повидать этим летом всю свою родню. Сперва он отправился в Токио, где жили братья и сестра, а оттуда, невзирая на расстояние, он намеревался поехать на родину жены, повидать семейство Нагура.

Весь следующий день Санкити провел в гостинице в ожидании гостей. Морихико пришел точно в назначенный час. Санкити встретил его внизу в холле и провел к себе на второй этаж. В номере уже была о-Ай, самая младшая сестра о-Юки. Санкити познакомил с ней брата.

– А как поживает семейство Нагура? И где теперь их дочь, что училась в Токио и летом жила у тебя?

– О-Фуку? Она давно кончила школу, уже замуж вышла.

– Как летит время! Не замечаешь, как дети становятся взрослыми. Дочь Минору уже барышня. И у меня старшая совсем большая. На следующий год пойдет в школу. Думаю учить ее здесь, в Токио.

Глядя на о-Ай, хорошенькую девочку, совсем еще ребенка, черные волосы которой были подхвачены голубой лентой, Морихико вспоминал своих дочерей, которые жили в деревне.

– Я думаю, о-Ай, тебе пора идти в школу. Только не забудь побывать у поручителя, чтобы он поставил печать, – сказал Санкити, обращаясь к девушке, зардевшейся от смущения.

О-Ай ушла в школу. Братья остались одни. Сняв хаори, Морихико сел на циновку возле окна. Начался невеселый разговор о Минору и Тацуо.

– Да, положение в семье нелегкое, – покачал головой Морихико..

– Послушай, Морихико, вся эта история с Хасимото не могла случиться в один день. Я хорошо помню, как они жили в Кисо. Очень хорошо жили. Дело процветало. И Тацуо показался мне человеком энергичным, серьезным...

– Это все так. Но они жили слишком на широкую ногу. Ты знаешь, во что Тацуо обошлась свадьба сына? В тысячу пятьсот рё! И так у них было во всем.

– Но о чем же думала о-Танэ?

– О-Танэ совсем не вникала в дела. Зато стоило ей чего-нибудь захотеть – пожалуйста! Приказчик немедля бежит в лавку, и у нее – то новый пояс, то кимоно. Тацуо был очень виноват перед ней, ну и замаливал грехи. О-Танэ, как я думаю, просто не представляла себе, как плохи дела. Она всегда беспокоилась о муже, но она и очень верила в его деловую хватку.

Время шло к ужину. Разговор затягивался, а Санкити хотелось еще узнать о делах самого Морихико, о Минору, выяснить кое-какие подробности о бегстве Тацуо. И он попросил служанку принести в гостиную ужин.

Гостиница, в которой остановился Санкити, находилась в центре города. Из окон его номера ничего, кроме стен какого-то склада и крыш соседних домов, не было видно. Комната, в которой сидели братья, выходила окнами во двор, уличный шум сюда не доносился, и тишина располагала к беседе.

– Как только Тацуо мог это сделать? Ведь он и мухи-то не обидит, – говорил Морихико. – Когда я узнал о его бегстве, я решил во что бы то ни стало разыскать его и поговорить. С господином М. мы поехали в Нагоя.

– А как ты узнал, что он в Нагоя? – удивился Санкити, наливая брату еще чашку чаю.

– О, мы даром времени не теряли! Из расспросов стало известно, что Тацуо из Кодзу приехал в Токио, взял в одном банке деньги, выкупил гейшу и скрылся с ней. Ту самую гейшу, что жила в Симбаси. Господин М. в этих делах... Ну, словом он был абсолютно уверен в своих предположениях. Вот мы за ними и отправились. Остановились в гостинице. Туда-сюда, Тацуо нигде нет. Решили поговорить с хозяйкой гостиницы. А она сама когда-то гейшей была, ей, конечно, известно, как это все бывает. Обещаем отблагодарить ее. «Ладно, говорит, подумаю». А дело такое, что тянуть некогда. У них так заведено, что, если мужчина попался, как, например, Тацуо, надо с него содрать побольше. Немного погодя, хозяйка говорит: «Дайте мне десять иен. Я что-то прихварывать стала. Неплохо бы мне на воды съездить. Да и Тацуо, если только он сюда заглядывал, непременно сейчас со своей гейшей на водах». Господин М. тоже с хозяйкой поехал... Проходит неделя, получаю телеграмму: «Выезжайте немедленно» . Я прямо туда, по адресу, который в телеграмме указан. Приехал рано утром. Москитная сетка еще не убрана. Под сеткой на постели с одной стороны хозяйка гостиницы, с другой – господин М., а посредине Тацуо собственной персоной. Это чтобы он не сбежал. Увидел он меня и так посмотрел, точно хлыстом его по глазам ударили.

Поговорили мы с ним, что называется, по душам. И ты знаешь, что он сказал? «Я, говорит, порвал со всем миром. Нет у меня больше детей. И жены нет. Мне теперь все безразлично. А дальше будь что будет». Так это на него не похоже. Если ты помнишь, Тацуо был всегда рассудительный, спокойный. Мы с тем и уехали. Что же еще оставалось делать?

– Н-да, дела! Странный способ уходить от мира. Ему бы в монахи постричься, а он с любовницей утешается, – заметил Санкити. И ему вспомнился дневник, который он нашел в одной из корзин в амбаре, когда жил в Кисо. Тацуо всегда тянуло к женщинам. И вот теперь эта несчастная страсть окончательно погубила его. Тяжелое чувство вызвал у Санкити рассказ Морихико. И все-таки ему было жалко Тацуо, когда он представлял себе, через какие унижения ему пришлось пройти и сколько пережить разочарований.

– Я тогда записал весь разговор с Тацуо. Пусть этот документ хранится в семье. Он сейчас у меня. Копию я послал Сёта.

– А сестре ты тоже обо всем рассказал?

– Нет, конечно. Этих подробностей она не знает, Мы решили сперва подготовить ее, чтобы удар был не так силен. Поэтому и старались удержать ее в Ито подольше. Ведь она и помешаться могла. Да и теперь, когда мы говорим с ней о чем-нибудь, стараемся не касаться того, что случилось.

Служанка внесла столик с кушаньями. Поблагодарив, Санкити отпустил ее. Братья опять остались вдвоем. Продолжая беседу, они принялись за еду,

– Ну, с чего начнем?.. – спросил Морихико и, оглядев столик, взял хаси. – А у Минору дела совсем плохи. Он в тюрьме, семья осталась без всяких средств. Недавно заходила ко мне о-Юки и сказала, что вы не можете больше посылать им деньги. Я понимаю, тебе тоже нелегко. У тебя большая семья. Так что и семья Минору оказалась на моих руках.

– Знаешь, почему мне сейчас так трудно? Школа, где я работаю, очень бедная, беднее не сыщешь. А недавно уездные власти постановили сократить и без того ничтожную субсидию. Учителей в школе не хватает. Посмотрел я на все это и отказался от части жалованья. Так что вряд ли мы теперь сможем помогать им. Но я могу взять к себе о-Танэ. Как ты на это смотришь?

– Это, пожалуй, будет хорошо. И о-Танэ обрадуется, – сказал Морихико и, поднявшись с места, надел хаори. Ужин был съеден, о делах поговорили, и ему пора было уходить.

– Побудь еще немного, сейчас придет о-Танэ, – попытался задержать брата Санкити.

– Не могу. Сегодня вечером жду одного важного человека. Так что я должен идти. Спасибо тебе за ужин. Кланяйся от меня мамаше Нагура и всем родным. – С этими словами Морихико, взяв соломенную шляпу, вышел из гостиной.

Очень скоро пришла о-Танэ. Она была не одна. Ее сопровождала Тоёсэ. С тех пор как Санкити уехал из Кисо, брат и сестра виделись только один раз на станции, когда о-Танэ ехала в Ито.

Санкити очень беспокоился о сестре, пережившей такое горе. Когда он увидел ее живой и здоровой, у него отлегло от сердца.

Познакомившись с Тоёсэ и обменявшись с ней приветствиями, Санкити сказал сестре:

– Пришли бы пораньше, застали бы Морихико.

– Я знала, что Морихико здесь. Но мне не хотелось мешать вашей беседе.

– Простите нас, дядя, что вы вчера напрасно к нам приходили, – сказала Тоёсэ. Слово «дядя», обращенное к Санкити, показалось ему странным в устах молодой женщины.