Текст книги "Семья"

Автор книги: Симадзаки Тосон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Минору еще долго рассказывал Санкити о невесте и ее семье.

– Вот, Санкити, пришла и тебе пора жениться... Быстро бежит время, – сказал он, смеясь.

Минору сидел на татами, скрестив ноги, перед массивным столом, сделанным из павлонии.

Обойдя сзади мужа, о-Кура выдвинула ящик. Послышался звон серебра. О-Кура взяла несколько монет и пошла на кухню.

– Неудобно заводить семью раньше старшего брата. Что-то Со-сан скажет.

– Не думай о нем, – раздраженно проговорил Минору. – Он должен понимать, что его песенка спета. О какой семье может мечтать эта развалина? Нужно смириться и достойно доживать свои дни. Сколько раз я говорил ему это... А он все не может понять.

– Как с ним могло такое случиться?

– Расплата за разгульную жизнь.

– Надо же ему было встретиться с такой женщиной...

– Сам во всем виноват. Ему винить, кроме себя, некого. Если бы он понял это. Но сердцевина у него с гнильцой от природы, вот что. Много нас, братьев. Да вот паршивая овца все стадо портит. Так часто бывает.

Минору не скрывал, какая тяжелая для него обуза больной и капризный брат Содзо. Этот распутник, упрямый, своевольный, вернулся домой, только когда где-то подцепил болезнь. У Минору были свои причины такого отношения к брату. Содзо явился после долгих скитаний совершенно опустившимся человеком. Минору как раз в то время был в тюрьме. Дом охраняли мать и о-Кура. А ведь о-Кура тогда еще была молода.

– Что может быть страшнее презрения братьев, – с тяжелым вздохом сказал Минору. – Если бы нашелся человек, который согласился бы взять к себе Содзо, я, не колеблясь, отдал бы брата на попечение.

Итак, жизнь вынудила Санкити расстаться с профессией литератора. Чтобы содержать семью, нужны были деньги, постоянный источник дохода. Санкити решил поискать место учителя.

Как-то раз Минору позвал Санкити к себе в кабинет: он хотел что-то показать ему. Вдруг на пороге появилась жена Инагаки.

– Санкити, – сказала она. – Мне надо поговорить с твоим братом. Это займет немного времени, разреши мне первой.

Вместе с Санкити она вошла в кабинет к Минору. По озабоченному лицу женщины Минору понял, что разговор будет серьезный.

– Я не хочу вмешиваться в ваши дела, – затараторила жена Инагаки. – Но сколько же еще, скажите на милость, мы должны ждать? Я не верю больше ни одному слову моего муженька.

– Ты о чем это? О нашей новой машине? – откашлявшись, прервал ее Минору. – Вот уж о чем можно не волноваться. Инженер нас не подведет.

– Машина, машина! Дело не в ней. Я только и слышу от мужа: фабрика, банк, Минору. Он с утра до ночи занят вашими делами. Надеется, что рано или поздно денежки к нему рекой польются. Но, по-моему, он уже и сам перестал в это верить. Мать к нему из деревни приехала, спрашивает его, что и как... Он выкручивается, придумывает всякие небылицы, а иногда и плачет...

– Если вам нужны деньги, берите в банке, там еще есть деньги. Я говорил Инагаки.

– За это большое спасибо. Но дальше-то как жить будем? Когда дело начнет приносить доход? – не успокаивалась жена Инагаки. – Вот что я пришла узнать! Если Инагаки узнает, хороший мне будет нагоняй. Ну да я не боюсь. Ведь все насущные заботы лежат на нас, женщинах.

Жена Инагаки, видя-, что Минору нахмурился, поговорила еще немного об о-Сюн, о своей дочери, и ушла в другую комнату к о-Кура.

На письменном столе лежал свадебный подарок. Осталось только перевязать его бело-красной праздничной лентой и отправить невесте. Минору развернул перед братом подарок.

– Ну, каков? Настоящий атлас! С подарком пойдет учитель Осима. Я сам выбрал.

– Зачем такой дорогой подарок! – запротестовал Санкити. Минору ничего не ответил, но взгляд его говорил: «Я все сделаю, как должно быть. Старший брат – хранитель фамильной чести».

С болью в сердце Санкити думал о том, что вводит брата в большие расходы. Он считал, что свадьба должна быть как можно скромнее. Обременять себя долгами во имя пресловутого понятия чести? Но Минору, конечно, и слышать об этом не хотел.

Как раз в это же время о-Сюн кончала начальную школу. В семье Минору только и было разговоров, куда определить о-Сюн учиться дальше. Санкити тоже подыскивал себе школу. Он узнал, что есть место в одной из гимназий в Киото. А тут пришло письмо от его бывшего учителя английского языка. Он приглашал Санкити преподавать у него в гимназии. Нужно было ехать в глухую провинцию, где жалованье учителя было совсем маленькое. Но Санкити решил ехать туда.

Когда до начала учебного года осталось несколько дней, Санкити стал собираться в дорогу. С той поры, как он вернулся из Сэндая, прошло около двух лет. И все это время он жил в семье старшего брата. И вот опять сборы. На этот раз он навсегда прощался с домом Коидзуми. Теперь у него будет своя семья. Он понимал, что нелегко ему придется, но с радостью смотрел в лицо будущему.

4

Через месяц после отъезда Санкити, Минору получил от учителя Осима телеграмму: Нагура вместе с дочерью выехали пароходом в Токио. Нагура звали отца девушки, которую сватали Санкити.

– Учитель Осима уверял меня, что они вот-вот приедут. Но я все не верил, пока своими глазами не увидел телеграмму. Теперь все в порядке... А то я очень волновался, – говорил Минору жене о-Кура, позвав ее в гостиную. Немедля послали за Инагаки. Через минуту тот был в доме Минору.

– О! К нам едет Нагура-сан? Пароходом, говорите? Нелегкое дело покрыть такое расстояние! – без умолку трещал Инагаки, едва переступив порог.

Радостная суета воцарилась в доме.

На столе Минору лежал листок с распорядком свадьбы: в каком ресторане устроить банкет, кого пригласить, какие нужно заказать блюда, сколько приготовить сакэ для гостей, сколько пригласить гейш.

– Знаешь, Инагаки, – озабоченно проговорил Минору, – я хотел было попросить тебя, чтобы ты взял на свадьбу свою дочь. Они бы вместе с о-Сюн наливали сакэ новобрачным. Но потом я передумал, лучше позвать девочек из школы гейш.

– Конечно, меньше забот, – вставила слово о-Кура. – Сколько времени уйдет, пока растолкуешь нашим девочкам, что должны делать на свадьбе мальчик и девочка в роли бабочек.

– Ты это правильно решил, Минору, – прервал Инагаки. – Мы с женой тоже об этом думали. Так, значит, из всей моей семьи вы приглашаете на свадьбу только одного меня. Пусть все будет попроще, попроще... Вот когда разбогатеем, закатим пир всем на удивление. А сейчас еще не время, верно, сестра?

– Конечно, пусть будет попроще, – смеясь, ответила о-Кура. – Я тоже не буду участвовать в церемонии – мне нечего даже надеть.

– Ну, это пустяки. Ты не должна так говорить, – шутя погрозил ей пальцем Инагаки. – Найти платье – дело простое. Было бы лишь желание пойти на свадьбу. Вот возьми дочь нашего соседа: она была на смотринах в кимоно своей подруги. Можно и на прокат кимоно взять. Времена теперь такие пошли.

– Все и будет очень просто, – категорически заметил Минору.

Инагаки скоро ушел. Дел у него было по горло. Надо зайти к хозяину ресторана, договориться о банкете, послать телеграмму Санкити и еще сделать кучу всяких дел.

– Содзо! Ты бы пожил несколько дней у Инагаки, – попросил Минору больного брата.

Проклиная все на свете, Содзо выполз из своей комнатушки и, едва волоча парализованные ноги, перебрался в дом Инагаки.

Наступил день свадьбы. Едва забрезжил рассвет, как Минору был на ногах. Вымели, убрали двор. Навели порядок в комнатах. Пуховой тряпочкой тщательно вытерли мебель в гостиной. Вокруг жаровни с тлеющими углями разложили циновки. Принесли лакированную коробку с папиросами и табаком, на татами поставили пепельницы. На токонома красовалось яркое павлинье крыло. Когда все было готово, Минору остался один в гостиной. Здесь только что накурили благовониями, и комната была полна легким, душистым дымом. Сидя за столиком, он пил чай и думал, что теперь здесь не стыдно будет принять отца невесты.

Пришло поздравление и от Морихико. В письме он писал, что живет в гостинице, но приехать на свадьбу, к сожалению, не сможет. Письмо заканчивалось пожеланиями здоровья братьям Минору и Санкити.

В комнату вошла о-Кура, только что вернувшаяся вместе с дочерью из магазина.

– Минору! Посмотри, какие сандалии мы купили для о-Сюн, – сказала она.

– А ну-ка покажи. – Минору взял деревянные сандалии. Они были ярко-красные и очень высокие, поперечные дощечки были гораздо выше, чем у обычных сандалий. – Что ты сделала, о-Кура! Разве можно в таких сандалиях показаться на людях! Ты что, не знаешь, что это обувь для девчонок из школы гейш? – возмутился Минору.

– Это о-Сюн виновата. Пристала ко мне: купи да купи вот эти. Никакого с ней сладу нет, – оправдывалась о-Кура.

– Где только были твои глаза, – разошелся Минору. – Иди и немедленно обменяй их. О-Сюн должна ходить в некрашеных и без колокольчика.

– Я тоже так думаю, – горько улыбнулась о-Кура.

– Мамочка! Мы пойдем и сейчас же обменяем эти сандалии, – схватила о-Сюн мать за рукав кимоно.

Гнев Минору так же быстро улегся, как и вспыхнул. Глава семейства был очень рад и счастлив сегодня. «Пусть процветает и множится славный род Коидзуми» – пело в его душе. Скорее бы уж совершилась церемония свадьбы.

Приехавшие в Токио мать и брат невесты остановились в гостинице. Минору и Инагаки в назначенный час отправились к ним с визитом.

В доме остались о-Кура и ее родная сестра о-Суги, пришедшая помочь. Первым делом они одели о-Сюн; девушка была в нарядном кимоно, подвязанном широким, красивым поясом. Пришла и бабушка Наоки, одетая в праздничное монцуки.

«Поздравляю!», «Поздравляю!» – то и дело слышалось со всех сторон. Скоро в доме собрались и все мужчины. Приехал из своей деревни и виновник торжества. Солнце уже клонилось к закату, когда веселая компания двинулась в ресторан.

Оставшиеся в доме занялись уборкой: кто прибирал раскиданные повсюду вещи, кто подметал комнаты. В этот вечер в доме зажгли все керосиновые лампы. Стало светло даже в прихожей, где обычно царил полумрак. Дом сразу преобразился.

– Добрый вечер, – раздалось с улицы. В гостиную вошла дочь Инагаки и села. Она расположилась возле матери. Скоро сюда пришли о-Кура и о-Суги. Все расположились вокруг большой жаровни с углями.

Вот жена Инагаки поднялась, вышла в соседнюю комнату, взглянула на часы, висевшие на стене, опять вернулась в гостиную.

– Они, наверное, уже в ресторане, – сказала она.

– Ну что вы, тетя? Конечно, еще нет, – улыбнулась о-Кура. – Им надо сначала зайти в гостиницу, нанести визит матери невесты, а уж потом в ресторан.

– Сейчас они наверняка сидят там и пьют сакэ, – добавила о-Суги.

– Я слышала, с невестой приехали мать и брат? – спросила жена Инагаки. – Ваш муж наговорится там вдоволь. А мамаше Нагура все-таки нелегко, все ведь приходится делать самой: и хозяйство на ней, и дочку замуж выдавать – хлопот много.

Дочь Инагаки внимательно слушала, что говорят взрослые, стараясь представить себе, как празднуют свадьбу.

Чуть потрескивали горячие керосиновые лампы. Глядя на пламя одной из ламп, видневшееся из-под круглого абажура, о-Кура заговорила:

– Сколько воды утекло с тех пор, как меня вот так же выдали замуж за Коидзуми... Я не могла удержать слез, когда шагнула за порог отцовского дома, навсегда расставаясь с родной семьей.

– И... и... дорогая. Со всеми так было, – откликнулась жена Инагаки. – Ничего нет печальнее женской доли...

– А я не прочь еще раз такими слезами поплакать, – засмеялась о-Суги, облизнув пересохшие губы. – Да кому я теперь, старуха, нужна... Остается только годы считать...

– Что с тобой? – спросила жена Инагаки, поглядев на дочь. – Ты дрожишь как лист.

– Даже мне твоя дрожь передается, – опять рассмеялась о-Суги, обняв девушку.

Стоял тихий вечер. Издалека, со стороны Уэно⁵, доносились тугие удары колокола. Оставшиеся дома женщины, ожидая возвращения гостей и родных, делились воспоминаниями .

Часы пробили десять, послышался шум подъезжающих колясок. Дом сразу наполнился громкими голосами.

– Ну и мамаша Натура. Вот это женщина... Какой характер! – говорили почти в один голос Минору и Инагаки.

Свадьба продолжалась. Появились столики с закусками, сакэ. Жена Санкити знакомилась со всеми, кто был в доме.

– Ну вот, о-Сюн, теперь у тебя будет еще одна тетя, – сказала дочь Инагаки, обращаясь к подруге.

– Да, тетя о-Юки, – ответила о-Сюн и засмеялась.

– Ну, Инагаки-сан! Спасибо тебе за все, век не забуду, что ты для меня сделал, – сказал Минору, поднося Инагаки очередную рюмку.

– Я ни рюмки больше не выпью, – замахал руками Инагаки. – Никогда столько не пил.

– А я еще никогда так не веселился, – в какой уже раз повторял Минору. – Если никто больше не хочет, я буду всю ночь пить один.

На другой день после свадьбы Минору, занимаясь каким-то делом, как бы между прочим сказал:

– Вот какое дело, Санкити. Возьми Содзо с собой в деревню.

У Санкити и в мыслях не было, что ему в первые дни новой жизни придется решать такой сложный вопрос. Здесь, в доме Минору, за Содзо едва успевали ухаживать две женщины: о-Суги и о-Кура. Если взять Содзо с собой, все заботы лягут на плечи о-Юки. А ведь у них толком еще и дома нет, все придется начинать сначала. Хотя Минору сказал это как бы вскользь, но тон у него при этом был категорический. Санкити ничего не ответил брату, решив поговорить о Содзо перед самым отъездом.

Санкити нельзя было задерживаться в Токио: его ждала работа. Оставалось познакомить жену с братьями Морихико и Содзо.

На другой день утром из гостиницы, где остановились мать и брат о-Юки, привезли несколько больших корзин с приданым о-Юки. «Гм, сколько вещей», – удивился Инагаки и пошел таскать вместе со всеми корзины.

Когда приданое было внесено в дом, Инагаки пригласил Санкити с женой к себе. Содзо все еще пользовался его гостеприимством.

Потирая иссохшие руки, Содзо приветствовал жену брата. Он не сводил восхищенного взгляда с девушки, решившейся на такое дальнее путешествие.

– Вот ты и познакомилась с Содзо. Теперь поедем к Морихико, – покидая дом Инагаки, сказал Санкити.

– А кто он? – почтительно спросила о-Юки у мужа.

Морихико долгое время жил в Корее, внимательно следя за событиями в Восточной Азии. У него были знакомства среди людей самых различных званий и профессий. Одно время он торговал с заморскими странами. Вот и все, что знали родные о жизни Морихико в те годы. Вернувшись из Кореи, Морихико с головой ушел в работу. Как будто опять стал ходатаем по делам владельцев горных лесных участков. Он был из тех, кто не жалеет сил для процветания своего края. Но чем он занимается, точно никто не знал.

– Как тебе сказать! Вот пойдем к нему и увидишь, – ответил жене Санкити.

Вместе с ними навестить дядю пошла и о-Сюн, дочь Минору.

Морихико жил в гостинице. Гости поднялись на второй этаж и вошли в комнату Морихико. На полу лежала большая шкура медведя. У окна стоял шахматный столик. В углу гости заметили чемодан из добротной китайской кожи. В комнате был образцовый порядок, и все ее убранство говорило, что постоялец поселился надолго.

– Рад, рад, что пришли, – приветствовал гостей Морихико. – Я хотя и послал Минору поздравительное письмо, но чувствовал себя очень неловко, что не повидался с Нагура-сан. Зато сегодня я вас буду угощать европейскими кушаньями.

Расставив на столе чашки с блюдцами, Морихико хлопнул в ладоши.

– Что угодно господину Морихико? – проговорила вошедшая в комнату хозяйка гостиницы.

– Познакомьтесь, пожалуйста. Жена моего брата... – сказал Морихико, указывая на о-Юки. – И принесите чего-нибудь сладкого к чаю – конфет, печенья.

– А мне, пожалуйста, папирос, – добавил Санкити.

– Ты, Санкити, что-то много стал курить, – заметил Морихико, нахмурившись. Сам Морихико не курил и за всю жизнь не выпил, кажется, и рюмки спиртного.

В полдень все четверо пошли в европейский ресторан. Заняли столик на втором этаже, где было мало народу и поэтому тихо. Морихико много рассказывал о жизни в провинции, о своей семье.

«Вот и с Морихико повидались. Теперь не мешает подыскать жене приятельниц», – подумал Санкити. Он решил пойти к одной своей знакомой, по имени Сонэ, которая приходилась дальней родственницей школьной подруге о-Юки. О-Юки с радостью согласилась.

Как только стало смеркаться, Санкити и о-Юки отправились к Сонэ, жившей в семье старшей сестры. В этот вечер у Сонэ были гости, среди них один известный музыкант. В комнатах, обставленных просто и со вкусом, был идеальный порядок. Возле каждого гостя стояла небольшая фарфоровая жаровня с тлеющими углями. В семье были маленькие дети – иногда за стеной вдруг слышался детский плач. В гостиной шел оживленный разговор, когда в комнату, неслышно ступая, вошла девочка лет шести с бледным личиком и волосами, падающими в беспорядке на плечи. Подойдя к Сонэ, она старательно поклонилась Санкити и о-Юки.

– Какая милая девочка, – сказала о-Юки. Девочка засмущалась и выбежала из комнаты. Сонэ была старше о-Юки. Но о-Юки она показалась совсем юной, хотя лицо у нее было печальное. Когда она поднимала на собеседника глаза, казалось, что она не видит его. Во весь вечер она ни разу не улыбнулась. С детских лет Сонэ видела много горя, может быть, это сделало ее характер угрюмым.

Санкити и о-Юки недолго задержались у Сонэ – она была занята гостями. Вернувшись домой, Санкити спросил жену, понравилась ли ей Сонэ.

– Я, право, не знаю, – смутилась о-Юки. Ей нечего было сказать, ведь она видела Сонэ первый раз.

Супруги решили ехать на следующий день. Им еще надо было сделать кое-какие покупки, собрать и упаковать вещи, – словом, забот было хоть отбавляй. Но прежде всего Санкити хотел поговорить с Минору о Содзо. Войдя в комнату брата, он без обиняков заявил, что Содзо взять с собой не может.

– Да, да, конечно... Ты прав. Это было бы очень тяжело для вас. Я потом уже передумал, – улыбнулся Минору брату.

Пришли попрощаться мать и брат о-Юки. Они принесли деньги – около двадцати иен, – чтобы молодые купили себе комод.

Сказаны последние слова прощания. И в три часа дня о-Юки и Санкити были уже на вокзале Уэно вместе со всеми своими пожитками. Пассажиров было много – на перроне была теснота.

На другой день, когда совсем стемнело, Санкити и о-Юки добрались наконец до своего нового дома. В пути им пришлось заночевать на одной станции. Они и сами не очень спешили: им хотелось попасть домой к вечеру, так что назавтра они собрались в дорогу только после обеда. Когда они сошли с поезда, было уже совсем темно. До самого дома о-Юки ни на шаг не отходила от мужа: место было незнакомое, и ей было немного не по себе.

Вошли во двор. Еще несколько шагов, и о-Юки очутилась в комнате. У небольшого очага сидел мальчик. Он ожидал гостей. Это был ученик школы, в которой преподавал Санкити. Он жил у своего учителя и помогал ему

по хозяйству. Низким поклоном приветствовал мальчик о-Юки.

– Я знал, что сегодня вы обязательно приедете, ведь завтра понедельник. И решил вас встретить, – сказал он Санкити.

– Да, мы немного задержались, – ответил Санкити, садясь к огню.

О-Юки развернула узелок, вынула несколько пряников и протянула мальчику.

– Так вот какой у нас дом, – сказала она, внимательно осматриваясь. Возле стены, у которой был сложен очаг, стоял буфет, рядом – большой, грубой работы, стол, потолки были темные от копоти.

– Говорят, когда-то в этом доме жили самураи, – проговорил Санкити. – Вот там, сзади, был парадный вход. Теперь он закрыт и там кладовая. Дверь, через которую мы вошли, пробита недавно – ее сделал хозяин, который жил здесь до меня. Ну и грязи осталось после него! Пришлось заново оклеить все стены, постелить новые татами... Да и очаг был сложен заново, уже когда я здесь поселился.

Мальчик принес из кладовой зажженную лампу. Санкити взял ее и повел жену на кухню. Кухня была довольно просторная, с дощатым полом: раковина для мытья посуды, кое-какая утварь – вот все, что в ней было. Налево в стене виднелась закопченная дверь. Санкити открыл ее.

– Здесь я храню уголь и дрова, – объяснил он жене и поднял лампу над головой, чтобы о-Юки было получше видно. Но в кладовой было так темно, что о-Юки ничего не разглядела. – А это твоя комната, – сказал Санкити, входя в небольшую комнатушку, куда вела дверь из столовой.

Неровный свет лампы упал на коричневые обои, озарил довольно высокий потолок. В открытую дверь была видна еще одна комната – там стоял стол, на нем учебники. В ней жил мальчик. Дом показался о-Юки достаточно большим, но на всем лежал отпечаток глухой провинции.

Привезли багаж, оставленный Санкити на вокзале. А молодым все казалось, что они в поезде. На какой-то станции к ним в купе подсели муж с женой. Они то и дело поглядывали на Санкити с о-Юки и шептались. У женщины были огромные глаза, а глаза мужчины смотрели тоскливо. Даже сейчас, вспоминая эти взгляды, супруги чувствовали неловкость. А когда они ехали, то от стыда, что путешествуют на людях, Санкити и о-Юки робели даже взглянуть друг на друга.

Рассвело. Сквозь бумагу, которой была оклеена дверь в комнату, лился мягкий свет. О-Юки пошла на кухню и принялась за работу. Дверь из кухни вела прямо во двор. О-Юки открыла ее и вышла наружу. Полной грудью вдохнула молодая женщина чистейший прохладный воздух раннего утра, каким она никогда не дышала. Она огляделась по сторонам: домики, составлявшие улицу, так же как и дом, в котором она провела эту ночь, покрыты тростниковыми крышами. За тутовым полем выстроились хижины деревни, дальше в стороне темнела небольшая роща. Между поселком и рощей виднелись синеватые горы, цепь за цепью уходившие к самому горизонту. О-Юки прошла по двору и остановилась в том месте, откуда горы были особенно хорошо видны. Было тихо, тихо, слышался только какой-то мерный однообразный стук. О-Юки догадалась – это водяная мельница. За домом журчал небольшой ручей, затененный плакучей кроной дерева гуми. О-Юки подошла к самому берегу, наклонилась и зачерпнула рукой холодную воду. Ручей бежал из бамбуковой рощи неподалеку, вымывая себе ложе между камней и играя водорослями. О-Юки умылась в ручье. Все казалось ей таким необычным.

С бадьей в руке по двору к калитке шел мальчик. Воду брали в колодце, которым пользовалось несколько семей. К нему вела тропинка, вытоптанная вдоль забора, заросшего китайской сосной.

Беспорядок и запустение, царившие в доме Санкити, утром еще больше бросились в глаза. Комнаты в родительском доме о-Юки были уютные и нарядные, здесь же не было ни одной красивой вещи, от которой уютно в доме. О-Юки принялась за уборку. Мальчик взялся с рвением помогать ей. Он принялся старательно подметать двор, а молодая хозяйка начала с кухни. Поставив кушанья на огонь, о-Юки с ведром пошла на веранду мыть пол. Было то время года, когда цветут азалии. Лиловым ковром покрыли они землю возле забора, а в саду под яблонями распустились другие, белые, азалии. Чувство умиротворения наполнило душу молодой женщины. Дом, в котором цветут цветы, благословен. За забором слышалось лязганье: кто-то мыл кастрюли. С одной стороны дом был обнесен белой стеной, которая казалась особенно белой под яркими лучами солнца.

Подошло время завтрака. О-Юки накрыла стол в столовой, принесла кушанья собственного приготовления. Она накормила мужа, поела сама, выпила немного мисо – кисловатого, освежающего сока – из невзрачной деревянной миски. Мальчик ел рис, радостно улыбаясь о-Юки. Так прошел первый завтрак на новом месте. В одной из корзин у о-Юки была дорогая, лакированная шкатулка с хаси – палочками для еды, – которую подарили ей на свадьбу. Были в ней и другие красивые вещи, но они как-то не подходили к простой, даже бедной обстановке этого дома.

Санкити и мальчику надо было идти в школу. Жизнь в деревне проста и непритязательна. Из дому выходят в обычном платье, лишь бы оно было чистое. Санкити не стал переодевать кимоно.

Провожая мужа, о-Юки не забыла дать ему большое бэнто. Так началась ее семейная жизнь. Дома она жила в роскоши, многочисленные слуги спешили выполнить любое ее желание. Теперь надо было привыкать к иной жизни. Но о-Юки этого не боялась. Она была молода, здорова, полна сил, и мысль, что она может быть помощницей мужу, делала ее счастливой.

Санкити попросил деревенского кузнеца выковать ему мотыгу. Возвратившись из школы, Санкити брал мотыгу и шел на огород. У хозяина дома он снял небольшое поле, начинающееся прямо за забором. Это был невозделанный каменистый, заросший сорняком участок, примыкавший к забору. Чтобы превратить его в огород, Санкити предстояло выбрать камни и хорошенько его перекопать.

В углу, возле забора, рос особенно упорный сорняк – трава, цветущая желтыми цветами, которую в народе называют «железнодорожник». Санкити приходил в отчаяние от ее живучести. Хуже всего было то, что одним «железнодорожником» дело не ограничивалось. У некоторых сорняков корни щупальцами расходились под землей во все стороны, давая тут и там новые побеги. Тяжелого труда стоило Санкити его поле.

Санкити решил заниматься сельским хозяйством, еще когда гостил в Кисо у сестры о-Танэ. Он обратил внимание, что труд на земле делает людей более здоровыми духовно и физически. И вот он сам взял в руки мотыгу. С непривычки руки и ноги ломило у него так, что он готов был бросить свою затею. Время от времени он устало распрямлялся, потягивался и, опершись на мотыгу, отяжелевшую от налипшей земли, вдыхал полной грудью свежий воздух. Чтобы солнце не било в глаза, он повязал голову полотенцем, как делают крестьяне, низко надвинув повязку на лоб.

– Я вижу, работа спорится – любо посмотреть! – крикнул через ограду проходивший мимо человек. Это был школьный сторож. Он тоже арендовал клочок земли, дававший ему некоторый доход, что было важным подспорьем к его крохотному жалованью. Санкити давно собирался поближе познакомиться с ним, поговорить о хозяйственных делах, попросить его помочь вскопать и засеять огород. У него же Санкити думал занять семян.

Санкити работал на огороде каждый день. И сегодня, вернувшись из школы, Санкити сразу же взялся за мотыгу. Скоро из дома вышла о-Юки, за ней прибежал мальчик.

– А ну-ка, нечего бездельничать! Беритесь помогать! – напустил на себя строгость Санкити.

– А мы и пришли помогать! – засмеялась о-Юки.

– Собирайте камни и бросайте вон в ту кучу, – приказал Санкити и добавил, улыбнувшись: – К физическому труду надо привыкать с детства, а то в самом деле, какой из меня теперь крестьянин! – Усмехаясь, он долго пыхтел, пытаясь разбить мотыгой большой ком земли.

Повязавшись полотенцем и подоткнув подол кимоно, о-Юки принялась за работу. Вместе с мальчиком они собирали в корзину камни и таскали к ручью. Сорняки, вырванные с корнем, относили к забору. Трава была тяжелая от прилипшей к корням влажной земли. О-Юки скоро устала, но виду не показывала. Ласково светило солнце. Все трое точно купались в его лучах и работали все с большим воодушевлением.

– Ты правильно сделал, что повязался. Только очень смешно – повязка из полотенца и очки, – рассмеялась о-Юки, остановившись возле мужа. Мальчик тоже улыбнулся. Санкити посмотрел на жену, вытер испачканной в земле рукой пот, выступивший на лбу, и тоже рассмеялся.

Трудовой день кончился. Санкити, умывшись в ручье и почистив мотыгу, присел у калитки на скамью и затянулся папиросой, испытывая во всем теле приятную усталость. О-Юки, вымыв ноги, села рядом с мужем. Мимо проходили, здороваясь, крестьянки с мешками через плечо. Они возвращались с полей – в этом краю женщины работали наравне с мужчинами. О-Юки видела их сильные фигуры, их усталые, но говорящие о здоровье лица, и она поняла, что женщина, если нужно, может выполнять любую физическую работу.

У о-Юки было еще много девичьего в характере и в привычках. Весь ее облик, напоминавший, что она из богатого дома, не подходил для жены бедного сельского учителя. И уже меньше всего шел ей этот красный, пламенеющий пояс-оби, когда она таскала на огороде камни.

И Санкити решил постепенно отучать о-Юки от ее прежних привычек. Тоном наставника он говорил ей, что нехорошо появляться в деревне в оби, подвязанном так высоко, что цвет пояса должен быть не такой яркий, что нельзя носить на руке сразу два золотых кольца. А самое лучшее, советовал Санкити, снять все украшения и убрать их в шкатулку. О-Юки очень расстраивали поучения мужа.

– Значит, я должна носить только голубой пояс? – недовольно говорила она. – Если сейчас не носить красное, то когда же еще? Старые женщины красное не носят.

И все-таки она послушалась: сняла с себя все украшения и стала одеваться, как должно жене сельского учителя. О-Юки отдала Санкити все свои деньги.

– Перед отъездом отец подарил мне сто иен, – сказала о-Юки, положив перед мужем деньги, завязанные в шелковый платочек. – «Трать их только в крайнем случае», – сказал он, когда провожал меня из родного дома.

Она рассказала Санкити, что, напутствуя ее в дорогу, отец строго-настрого запретил ей и думать о возвращении под родительский кров: раз ты вышла замуж, так хоть с голоду умри, но оставайся с мужем. Слушая жену, Санкити представлял себе старого Нагура. Видимо, это был человек решительный, даже крутой, но справедливый.

– Кому морской капусты, кому морской капусты! – раздалось на улице. Почти у самых ворот дома остановилась группа молодых женщин и девушек. Они пришли издалека – из самой провинции Этиго. Глядя на их крепкие фигуры в запыленной дорожной одежде, о-Юки вдруг тоже почувствовала себя в пути. С ручья доносилось кваканье лягушек, стук мельничного колеса... Мимо, дребезжа, проехала телега...

За домом Санкити, который находился в старой части деревни, проходил тракт. Однажды Санкити решил вместе с о-Юки пойти в гости к директору школы. Тропинка повела их через долину, заросшую деревьями. Возле тутовой рощи о-Юки увидела большое здание, окна которого горели на солнце. Это была школа, в которой работал ее муж: Санкити иногда ходил в школу по этой дороге, но чаще он шел вдоль ручья; тропинка выводила его к шоссе, возле железнодорожной станции. Он пересекал его и попадал на другую тропинку, бежавшую между рощей и каменной стеной. Возле железнодорожного переезда он встречал стайки учеников, спешивших в школу. В их окружении Санкити подходил к воротам школы, утопавшим в зарослях акации. По рассказам мужа, о-Юки знала, что их дом стоит на склоне большой горы, примерно на полпути к вершине. Санкити всегда добавлял, что он совсем не чувствует, что живет в том же краю, что и его сестра о-Танэ. Ведь отсюда до Кисо было всего несколько десятков ри. Но о-Юки ничего не говорило название городка, где жили Хасимото. Она даже не представляла себе, в какой стороне он находится.