Текст книги "Семья"

Автор книги: Симадзаки Тосон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

– Я уж теперь и не знаю, хорошо это или плохо, что мы вот так всю жизнь тянем этот воз, помогаем родным. Ты как считаешь?

Морихико ничего не ответил. Санкити продолжал:

– Все, что мы сделали для братьев, все пошло впустую... Никаких плодов! Для чего мы поместили Сюн в педагогическое училище? Чтобы она стала учительницей и помогала матери. А что оказалось? У нее, видите ли, нет склонности к педагогической работе. И с ее сестрицей то же самое. Мы все жалели ее: «слабенькая, слабенькая», вот и вырос слабый человек. Одному мы их действительно научили – надеяться на нас. А вот Натура считает, что помогать родственникам нельзя, только плодишь бездельников. Давать родным в долг – последнее дело: и себе, и им хуже делаешь.

– Гм, а в этом, пожалуй, есть смысл, – рассмеялся Морихико. – Старый Нагура – человек умный. Видимо, не зря говорят, что у него сильный характер. Поэтому его семья и процветает. А может, еще почему? О чужой семье трудно что-нибудь сказать. О себе я скажу, что считаю свою жизнь правильной. Говорят, что вот я всю жизнь скитаюсь по гостиницам, неизвестно чем занимаюсь. А я за все время у старшего брата и гроша не попросил. Да еще его семье помогал. Я не помню, чтобы кому-нибудь когда-либо причинял неприятности или беспокойство.

– Это верно, конечно. Но до каких пор можно помогать? Ну, месяц, два, а то помогаешь всю жизнь, и конца-края этому нет. Нелегко ведь...

– Ты прав. Другой раз просто не знаешь, как выкрутиться.

Выговорившись, Санкити почувствовал, что ему стало легче. Он решил, что денег где-нибудь найдет. А пока есть на свете слабые люди, помогать надо. «Дадите есть – поем, а нет – ну и весь разговор», – вспомнились ему слова прикованного к постели Содзо. Что ни говори, а характер у братца есть.

– Мне очень жаль, что я ничем не могу сейчас помочь тебе, – говорил Морихико, провожая брата.

О-Сюн торопливо шла к дяде Санкити. Жених о-Сюн, так же как и она, принадлежал к старинной семье. Человек он был мягкий, нерешительный. И о-Сюн пришлось приложить немало старания, чтобы помолвка состоялась. Однажды переговоры прервались, потом снова возобновились. Дяди, стараясь уладить дело по всем правилам, забывали порой о ее сердце. «Делайте, как вам угодно», – заставляла себя отвечать о-Сюн, но ей очень хотелось, чтобы скорее сыграли свадьбу.

Некоторые действия дяди Санкити повергали ее в изумление. Однажды Санкити выступил с публичной лекцией. О-Сюн вместе с о-Нобу пришли послушать и сидели на отведенных для женщин местах. Она до сих пор помнит дядины слова: «Пусть наконец у женщин откроются глаза, и они будут относиться к мужчинам, как они того заслуживают». Но как сделать, чтобы у женщин открылись глаза, этого Санкити не объяснил. А сам всю жизнь думал только о себе, потакая всем своим желаниям.

Но сильнее всего о-Сюн огорчало то, что дом Коидзуми день ото дня хирел. Она не могла думать без слез о разорении семейного гнезда.

У ворот с Танэо на руках стояла о-Юки, показывая сыну проходивший мимо оркестр.

– Хорошо на спине у мамы, а, Танэтян? – спросила о-Сюн.

Санкити был наверху. Сегодня ему работалось. О-Сюн тихонько вошла и поздоровалась. Санкити нахмурился и сделал строгое лицо.

– Дядя, вчера к вам приходила мама... – начала о-Сюн.

– Да, да, я ждал тебя, входи, – пригласил племянницу Санкити.

Как изменился дядюшка с того лета, когда они с о-Нобу жили в его доме. Какой он был веселый тогда, любил строить смешные рожи, морщил нос, кривил губы, – словом, вел себя, как маска в старинных драмах Но²⁰. Теперь он почти никогда не улыбался ей.

Санкити и сам это понимал. Ему было неловко, что, разговаривая с о-Сюн, он говорил противным ханжеским голосом. Ему резала ухо фальшь собственных слов, но побороть себя он не мог. Ему хотелось спокойно, неторопливо обсудить предстоящую свадьбу. Но язык у него не поворачивался... Он боялся, что в ответ на все его советы о-Сюн вдруг скажет: «А когда вас не было, тетушка, дядя Санкити любил брать мою руку в свою». Представляя себе это, Санкити уже ничего не мог сказать своей племяннице. С озабоченным видом он вынул приготовленные деньги и положил их перед о-Сюн. Он походил сейчас на побитую собаку.

«Что с ним такое?» – подумала о-Сюн, беря деньги.

В комнате о-Юки лежало начатое шитье. Тетка расставила поближе к жаровне чашки чая, принесла на блюде бататы в мундире и стала говорить с племянницей о родственниках, живших в Уэно и Мукодзима.

– Папочка, чай готов! – крикнула о-Юки снизу. Санкити спустился в комнату жены. Глядя, как весело смеются тетка с племянницей, он и сам несколько приободрился.

До самого ухода о-Сюн ни словом не обмолвилась о вчерашнем разговоре матери с дядей. И только прощаясь, она с досадой заметила:

– Я решительно против, чтобы дядя Содзо жил с нами.

Санкити грустно улыбнулся. Он подумал, что ведь сказал это в шутку, у него и в мыслях не было навязывать Содзо семье Минору. Но в голосе о-Сюн прозвучал такой вызов, что он ей просто ничего не ответил.

Когда о-Сюн ушла, Санкити вздохнул.

– Что это сегодня с Сюн? – спросил он у жены.

Нет, не понимала его племянница, а он не понимал ее.

В семье Минору случилось несчастье. Как-то вдруг к Санкити прибежала встревоженная о-Нобу и сказала, что нужно скорее везти о-Цуру в больницу.

В больнице о-Цуру с неделю промучилась и умерла. У нее оказался менингит.

Уже облетали сережки ив, росших на берегу реки, когда Санкити шел к о-Кура, чтобы провести ночь у гроба несчастной девушки. О-Юки пошла туда немного раньше, оставив детей на попечение служанки. В доме Минору собралось много народу: пришли Морихико, Сёта с женой, дальние родственники семьи Коидзуми, родня о-Кура.

– Бедняжка Цутян, как это могло случиться! – говорили друг другу собравшиеся. На кухне хлопотали женщины.

– Здесь, кажется, все синтоисты. Надо бы пригласить священника, – предложил Морихико.

– Я знаю одного священника. Он приятель Содзо, – сказала о-Кура. – Когда жива была мама, его часто приглашали.

– Пойди, Сёта, сходи за ним.

– Я пойду с тобой, – подошел Санкити к племяннику.

Священник жил далеко. Когда Санкити и Сёта вернулись, в доме остались самые близкие родственники. У о-Кура все валилось из рук. О-Сюн сидела в стороне одна, ни с кем не разговаривая, молча переживая горе. Все заботы о похоронах лежали на ней.

– О-Юки, – обратился Санкити к жене, – тебе пора идти домой!

– Я тоже думаю, что вам надо быть дома, тетушка, – сказала о-Сюн.

Сидевший за столом Морихико обернулся:

– Конечно, у кого дома остались дети, тот должен безо всяких разговоров возвратиться. Я тоже уйду, вот только напишу эту открытку. Надо всех известить... Сюн, кому еще надо написать? Из деревни пусть пришлют курений. Как можно больше.

И все несколько оживились, как будто Морихико сказал что-то смешное.

Когда совсем стемнело, оставшиеся у гроба о-Цуру сели потеснее друг к другу. Тоёсэ прижалась к мужу.

– Люди говорят, что я у жены под башмаком, – улыбнувшись, сказал Сёта и посмотрел на Санкити и о-Кура. Тоёсэ опустила глаза.

О-Кура пошла взглянуть, не выгорело ли в лампадках масло. Вернувшись, она сказала:

– Я слышала, Сёта-сан, что вы переехали поближе к Санкити.

– Да, – кивнул головой Сёта. – Вам сейчас очень тяжело, тетушка, так приходите к нам в гости почаще. Мы теперь живем на этой стороне реки. Совсем рядом с дядей Санкити.

– Дядя Санкити уже был у нас.

– У Сёта сейчас хороший дом. – Санкити взглянул на племянника. – Из окон прекрасный вид на реку.

– И ты, Нобутян, приходи к нам в гости с сестрой. Слабый огонек в глиняной лампадке последней тоненькой ниточкой связывал о-Цуру с живыми, с семьей. Теперь о-Цуру навечно должна была стать хранительницей фамилии Коидзуми. Родные печально смотрели на о-Кура. У этой несчастной женщины ничего не осталось в жизни, кроме воспоминаний. Да, о-Кура хорошо помнила прошлое...

Когда дед, тот самый, что создал благополучие семьи Коидзуми, принял от своего отца бразды правления, в шкатулке для денег было всего сто монов, а в амбаре два мешка рису. Дедушка и бабушка сидели и смотрели друг на друга, не зная, что им делать, как жить дальше. Как раз в это время мимо их дома проезжал богатый князь со своей свитой. И остановился гостем в доме деда. Тогда и началось процветание дома Коидзуми. Скоро у бабушки родилась дочь – первая красавица во всей округе. О-Кура хорошо ее помнила.

– Какая у вас прекрасная память, тетушка, – тепло заметил Сёта. Он любил, когда вспоминали старые времена.

Потом о-Кура стала рассказывать о последних годах Тадахиро – отца Минору, Содзо, Морихико и Санкити.

Перед смертью старый Коидзуми помешался в уме. Его постоянно преследовал хитрый, неуловимый враг. Он боролся с ним как мог. Грозился сжечь его, в порошок стереть. Один раз даже поджег сёдзи в храме. Только тогда Минору, который всегда был самым почтительным сыном, решился принять меры. Посоветовавшись с соседями, он низко поклонился отцу и сказал:

– Не пристало сыну связывать отца. Но что поделаешь, когда такая хворь вас одолела.

Минору связал отцу за спиной руки и запер его в чулан в деревянной хибарке, стоявшей на заднем дворе рядом с амбаром, за которым начиналась бамбуковая роща. Тадахиро почитали в деревне отцом, и каждый вечер односельчане приходили к нему, «посидеть с больным сэнсэем», как они говорили. Для матери в этой хибаре устроили отдельную комнату: она находилась с больным неотлучно. То и дело кричал Тадахиро жене сквозь решетчатую дверь: «Пойди ко мне на минутку!» Когда она отворяла дверь, он хватал ее за руку и тянул в комнату, чуть не отрывая руку. В полутемном чулане Тадахиро исписывал многие листы бумаги своими сочинениями и стихами. Ведь он был почитателем японской поэзии. А однажды он, как в древности Масасигэ²¹, подождав, пока высохнет кал, которым удобрял землю у себя в чулане, забросал им посетителей. Мать, родственники, односельчане представились ему вдруг жестокими силами Асикагэ. Все рассмеялись.

– Я плохо помню отца в последние годы, – заметил Санкити. – А какой он был, когда был здоровый?

– Здоровый-то? Это был золотой человек! Добрый и умный. Правда, и тогда на него находило. Содзо был в детстве большой проказник, и отец часто наказывал его. А то еще руки у него начинали дрожать. Тогда он просил: «Эй, кто-нибудь, подержите, подержите скорее мои руки! » А вообще он был хороший, детей любил и со слугами был добр.

– Наверное, при таком благонравии он и по женской части был очень строг?

– Ну, само собой... Хотя, помню, изредка в него ровно бес вселялся. У нас была служанка, по имени о-Суэ. В такие минуты она прибегала ко мне или к маме и пряталась у нас...

– Значит, и у него была эта слабость...

Санкити и Сёта переглянулись. Кто-то хихикнул. Всю эту ночь Санкити, Сёта и Тоёсэ не спали.

О-Кура, измученная и несчастная, легла вместе с дочерью. Но сон не шел. Она думала о муже, уехавшем куда-то на край света, о дочери, которая скоро покинет родительский кров и заживет своей семьей. Тоска сдавила ей сердце, и она прижалась к дочери.

– Вот умерла наша Цутян, и не на кого мне больше надеяться. Совсем одна я осталась на свете.

– Не говори так, мама, – утешала ее о-Сюн.

После похорон племянницы Санкити пригласил Сёта к себе. Оба поднялись на второй этаж. О-Юки принесла чай, до которого ее муж был большой любитель. Раскрыв настежь сёдзи, Санкити сел против Сёта.

– Мы, тетушка, уже привели дом в порядок. Заново оклеили обоями. Приходите к нам в гости.

– Я слышала, что из ваших окон чудесный вид на реку.

– Да, вся река как на ладони. А сколько улиток! Как проползут, так серебряная дорожка остается. Улитки – это наша достопримечательность. Так мы с Тоёсэ ждем вас на днях. Это ведь совсем близко. Да и прогуляетесь.

Вечерние лучи осветили комнату. Они падали со стороны реки, лакируя крыши домов, полыхая огнем на огромных стеклах окон какой-то фабрики. О-Юки вышла на балкон полюбоваться закатом, но, услыхав плач ребенка, поспешила вниз.

– У нас тут между женщинами вышел спор о семье Минору, – начал Санкити. – Дочери-то ведь рода не продолжают. Минору, когда уезжал, надеялся, что о-Цуру приведет мужа в дом. А что делать теперь? Уйдет о-Сюн, и род прекратится. Одни считают, что о-Сюн должна остаться в доме родителей, другие говорят, пусть выходит замуж. Что ты об этом думаешь?

– Я считаю, что помолвку рвать нельзя. Молодые обручены, это просто невозможно...

– Вот и я так же думаю.

– В конце концов могло же случиться так, что о-Цуру умерла бы после свадьбы о-Сюн...

– По-моему, лучше всего спросить у самой о-Сюн, как она считает. Хорошо, если ее жизнь удачно сложится, а если нет... Ну ладно, это одна сторона. Но есть и другая. Ты подумай: о-Сюн выйдет замуж, о-Цуру умерла, брат неизвестно когда вернется – да и вернется ли он вообще? Это значит, что древняя семья Коидзуми погибла. Сошла на нет.

Несколько времени дядя и племянник молча глядели на закат.

– Ты, я или Сюн, мы все побеги на стволе старого дерева. Дерева, которое засохло. И мы должны дать начало новым семьям.

– Ты говоришь, новым семьям? А ведь очень похоже, что семья Хасимото закончится на мне, – задумчиво проговорил Сёта.

– Говорят, что люди в старину и безвольны-то были, и слабодушны... А чем лучше молодое поколение?

– Ничем не лучше.

На лестнице послышалась возня. Крепко держась за ступеньки и пыхтя, наверх выполз Танэо. Он появился так неожиданно, что Санкити вскочил со стула.

– Смотреть за ребенком надо! – крикнул он так, чтобы о-Юки внизу его слышала.

– Да ведь Танэтян уже давно сам наверх забирается, – откликнулась снизу жена.

– Здравствуй, Танэтян, – улыбнулся сыну Санкити.

– Смотри, какой молодец, сам поднялся наверх, – засмеялся Сёта.

День шел на убыль. Крыши домов постепенно тускнели, только стеклянные окна фабрики отражали еще слабые розовые блики. Служанка внесла лампу. Санкити чиркнул спичкой, засветил огонек. Сёта подумал, что и у него в доме сейчас зажигают свет.

6

Сёта получил письмо от матери, что она с дочерью едет в Токио. О-Танэ обычно по полгода собиралась в дорогу и о своем намерении сообщала сыну еще в июле.

«Наконец настал день, которого я так ждала, – писала мать. – Мы усыновили приказчика Косаку и жену ему нашли. Теперь он живет с нами, как родной сын. Я могу спокойно оставить на него дом и погостить в Токио. Как вы живы-здоровы? Не проходит дня, чтобы о-Сэн не вспоминала всех вас. Я хочу показать ей Токио. Пусть она повидается с дядей и тетей...» Письмо было длинное и все в том же духе.

Сёта вышел из дому и спустился по каменным ступенькам. Утреннее солнце освещало каменную ограду перед домом. Сёта представил себе, как мать и сестра собираются в дорогу. Как-то не верилось, что мать, считавшая своим долгом вечно хранить домашний очаг, теперь вот сама едет в Токио. Он понимал, как тоскливо текла ее жизнь под крышей старого дома.

Сёта в тот день объездил на конторском рикше чуть не весь город, улаживая, всякие дела. По дороге заглянул к дядюшке Морихико. Последним был визит к Санкити. Когда Сёта подъехал, Санкити был внизу. Сёта сел на циновку и сразу стал рассказывать о себе. Он сделал какой-то промах на бирже и теперь не знал, как выпутаться. А тут еще мать с сестрой едут. Их надо хорошо встретить. Словом, Сёта опять был на мели.

– Так сестра и Сэнтян взяла с собой? Зачем она едет? Ей нечего делать в Токио, – произнес Санкити, склонив голову набок.

– Конечно, нечего! – воскликнул Сёта. – По-моему, матушка хочет увидеть отца. Скорей всего она надеется выбрать удобный момент и пригласить его в какую-нибудь загородную гостиницу для переговоров. И все-таки я никак не могу представить себе, что мама едет в Токио!

Сёта рассказал, что получил недавно письмо от Коса-ку, который тоже считает, что о-Танэ едет в Токио, чтобы повидать мужа. Еще он прибавил, что мать и отец тайком переписываются.

– Что пишет мать, я не знаю, – продолжал Сёта, – отец же посылает письма матери через Тоёсэ. И я их иногда читаю.

– Что же пишет отец?

– Лучше не спрашивайте! Пожилые люди – и такие сочиняют послания! – Сёта вздохнул. – Нет, видно, детям никогда не понять отцов.

– А что будет, если Тацуо-сан вернется домой?

– Что будет? Он опять займет место в округе среди самых почтенных людей. Их теперь не так много осталось. Поживет некоторое время спокойно. А как только все станет на место, примется за старое. Я все это наперед вижу.

Разговор с Санкити несколько приободрил Сёта. Но Санкити почувствовал, как его одолевает беспокойство.

– Сестре и самой бы не мешало обо всем этом подумать, – проговорил он.

– Да, и поэтому я постараюсь удержать маму от неверного шага, – жестко сказал Сёта.

– Ты решил правильно. Невозможно сейчас допустить эту встречу, которая неизвестно чем может кончиться.

– Когда матушка приедет, потолкуйте, пожалуйста, с ней об этом.

«Сколько же лет ждет о-Танэ мужа, – подумал Санкити. – Может быть, когда Тацуо увидит о-Сэн, в нем пробудятся отцовские чувства. И вся семья опять соберется вместе, под одним кровом – и супруги, и дочь с отцом...» Санкити все больше утверждался в мысли, что о-Танэ только за тем и едет, чтобы разыскать мужа и обрести его на этот раз навсегда.

У ворот ждал рикша. Тревога не покидала Сёта все время, пока он ехал домой.

На третий день по приезде матери и сестры, Сёта опять заглянул к дядюшке.

– Мама приехала в добром здравии, чувствует себя хорошо, – несколько официально сообщил Сёта, остановившись в садике у входной двери.

– Слышишь, о-Юки? Сестра с племянницей приехали.

О-Юки держала на руках третьего, совсем еще крошечного сына. Она вышла на порог и улыбнулась Сёта.

– В начале месяца приходите к нам в гости, – сказал Сёта. – Матери хочется повидаться с вами. Сейчас она еще не вполне оправилась после дороги, хотя уже сегодня чувствует себя хорошо...

Но Санкити решил навестить сестру в тот же день. Он велел о-Юки получше одеть Танэо. И, взяв сына на руки, поехал трамваем в Комагата. Газовый фонарь над каменной оградой уже был зажжен. На нем темнела надпись: «Дом Хасимото». Санкити, держа сына на руках, поднялся по крутой каменной лестнице.

– Кто к нам пришел! Добро пожаловать! – встретила гостей Тоёсэ.

– Посмотрите только, какой славный мальчуган! – воскликнула старуха служанка.

– А какие крохотные сандалии, – умилилась по-прежнему бездетная Тоёсэ.

Санкити радостно глядел на сестру и племянницу. Любопытный Танэо, освоившись на новом месте, побрел осматривать дом. В комнатах было чисто и нарядно. О-Танэ поманила к себе маленького племянника.

– Я твоя тетя. Мы приехали из Кисо. Это далеко отсюда. У тебя были сестренки, и тетя любила играть с ними, носила их на руках. О-Сэн, – обратилась она к дочери, – дай-ка вон ту собачку.

О-Сэн сняла с комода игрушечную собачку и дала ее Танэо.

– Пойдемте наверх, – пригласил Сёта.

– Наверх так наверх, – сказала о-Танэ и взяла на спину Танэо. – Сэнтян, идем-ка вместе.

– Осторожнее, мама. – Тоёсэ с зажженной лампой в руках шла по лестнице позади всех.

Санкити как-то назвал второй этаж этого дома старинным павильоном над водой. Отсюда река была видна во всю ширь. Огни города на другом берегу зыбко отражались в темной, спокойной воде. О-Сэн, высокая, похожая на брата, то выходила на балкон и, стоя у перил, слушала, что говорят мать и дядя, то возвращалась в комнату, подходила к Санкити и наклонялась к нему, заглядывала в лицо – так она с детства выражала радость, не умея выразить ее словами. Ей было уже двадцать пять лет, а выглядела она значительно моложе.

– Ты рада, о-Сэн, что видишь дядю Санкити? – спросила ее мать.

О-Сэн прикрыла рот тонкими белыми пальцами и простодушно рассмеялась.

– Она очень рада, – сказала о-Танэ. – Каждый день она вспоминала всех вас... О-Сэн словно впервые в Токио. Да и не мудрено. Ее увезли отсюда в деревню, когда ей было шесть лет.

Танэо ни минутки не мог посидеть спокойно. В убранстве комнаты чувствовался вкус Сёта: здесь было много красивых, дорогих безделушек, статуэток, картин, и мальчик хватал все, до чего мог дотянуться.

– Танэтян, иди ко мне. Пойдем погуляем с тетей. – Тоёсэ взяла Танэо на спину и сошла с ним вниз. Скоро с улицы донесся ее голос. Она звала о-Сэн пойти посмотреть вечерний город.

Сёта изо всех сил старался угодить матери и дяде. Он то и дело бегал вниз. Принес курительный столик, поставил его поближе к веранде. Санкити сел напротив о-Танэ. Широкий лоб сестры прорезали глубокие морщины. Но Санкити ожидал, что сестра в худшем состоянии, и теперь он немного успокоился. С тех пор как брат и сестра расстались, утекло так много воды, произошло столько событий, что они не знали, о чем и говорить.

– Я часто вспоминаю моих девочек, – начал Санкити. – Одно только утешение, что Танэо растет крепким и здоровым. Как трудно растить детей...

– Это верно... Но Танэо все-таки худенький...

Разговор не ладился. Вошел Сёта, остановился возле лампы и сказал:

– Мама, пришла Тоёсэ и сказала, что куда-то пропала о-Сэн.

Исходив все ближайшие кварталы в поисках о-Сэн, Санкити вернулся в дом Сёта. Здесь никого не было, только старуха служанка одиноко сидела в гостиной.

– О-Сэн не возвращалась? – крикнул еще из сада Санкити и вошел в нижнюю гостиную. Танэо, которого перед его уходом уложили спать, тоже исчез.

– А где Танэо? – спросил Санкити.

– Малыш-то? Он открыл глазенки, и матушка нашего хозяина взяла его с собой.

Был теплый летний вечер. От реки тянуло свежестью. Санкити подошел к застекленным сёдзи, задернутым светло-голубыми шторами. Откинул штору, стал смотреть на людей, проходивших мимо каменной лестницы, на огни в окнах домов, на вечернее небо за рекой. Вот уже час ищут о-Сэн. Куда она могла деться?

Санкити вернулся к старухе.

– Пойду еще поищу.

– Куда это барышня запропастилась? Пора бы ей вернуться, – прошамкала старуха.

– А как она потерялась-то?

– Госпожа зашла в лавку. Хотела что-то купить. Знаете, на трамвайной улице есть галантерейная лавка. Госпожа показывала что-то малышу. Она ведь с ним пошла. Потом оглянулась, а молодой барышни нет. Туда – сюда. Нет и все – как в воду канула. И всего-то госпожа на минутку отвернулась.

Дослушав старуху, Санкити опять вышел на улицу.

Возвращаясь обратно и подходя к каменной лестнице, Санкити увидел в окне встревоженное лицо о-Танэ.

– Нашли о-Сэн? – с улицы спросил Санкити.

– Нет, не нашли!

Санкити не на шутку забеспокоился.

– Ты можешь сегодня остаться у нас? – спросила о-Танэ, когда Санкити вошел в дом.

– Конечно, только отвезу сынишку домой.

– Это правильно, а то о-Юки будет волноваться. Возьми его собачку. Хотя не надо, тебе будет неудобно нести. Я сама потом привезу.

Санкити взял сонного ребенка из рук сестры.

– А куда деть сандалии? – спросила старуха.

– Заверните в газету и суньте мне в карман, – ответил Санкити. – Мы идем домой, Танэтян, слышишь?

Мальчик привалился к плечу отца, руки его слабо повисли. Он засыпал.

– Бедненький, совсем его сон сморил, – заохала старуха.

Санкити отвез ребенка домой и скоро вернулся в Комагата. Улица и переулки были полны народу. Вовсю звонил пожарный колокол. Санкити обомлел: о-Сэн пропала, а тут еще и пожар. Огонь бушевал за несколько домов от дома Сёта.

Санкити взбежал наверх. Следом за ним поднялась о-Танэ. Они открыли сёдзи и увидели огромное пламя, полыхавшее на месте складов на берегу реки. Огонь уже шел на убыль. Соседним домам опасность не грозила.

– Ну, теперь все в порядке, – сказал Сёта, поднявшись в комнату.

Они еще немного посмотрели втроем на пожар. Потом задернули шторы и спустились вниз. На улице была тьма народу. Соседи обсуждали подробности пожара, отчего загорелось, не пострадал ли кто...

– Дядя, может, вы сходите в полицейский участок Ситая? В полицию Асакуса²² я только что заявил.

Сёта был очень встревожен, но старался этого не показывать.

– Вы ведь знаете о-Сэн, она ходит как во сне, – сказала о-Танэ. – В любую секунду может вернуться как ни в чем не бывало.

– А помнит она номер дома? – спросил Санкити.

– Навряд ли, – покачала головой о-Танэ.

– Рикшу она, конечно, не догадается взять. Да у нее и денег нет, – заметил Сёта.

– Вы все идите в конец той аллеи и караульте ее там, а я пойду в полицию, – распорядился Санкити.

Было уже очень поздно. Переполох, вызванный пожаром, улегся. Стояла такая тишина, что звенело в ушах. Улица, по которой ходили трамваи, была слабо освещена бледными огоньками фонарей. Прохожих почти не было. В густой тени ивовой аллеи стояли Сёта, Тоёсэ и старуха служанка. К ним подошел Санкити.

– Не вернулась?

– Нет. Что же теперь делать? – с тревогой спросила Тоёсэ.

– Идемте домой. Составим план действий.

Тяжело ступая, Тоёсэ пошла следом за Санкити. Бабка молча тянулась последней.

– Который час? – спросил Санкити.

– Скоро двенадцать, – ответил Сёта, взглянув на карманные часы. Он походил немного по комнате, подошел к окну, постоял там, разглядывая ночное небо. Затем присоединился к остальным. Иногда он сердито поглядывал на жену.

– Я так боялся за сестру, как бы с ней чего не случилось в Токио. И вот пожалуйста.

– Это я виноват. Мне не надо было брать с собой Танэо, – примирительно заметил Санкити.

– Если уж искать виноватых, то настоящая виновница – это я. Приехала сюда и привезла с собой о-Сэн. Да что толку обвинять кого-то. Такая уж у о-Сэн судьба. Я к этому привыкла. И каждую минуту жду самого худшего. Меня гораздо больше тревожат другие, те, кто может работать и жить, как живут все люди. Надо всегда стараться работать как можно лучше, а женившись, стать примерным семьянином.

– Что касается работы, – сказал Сёта, бросая взгляд на дядю, – то я люблю работать. А чем больше я работаю, тем яснее у меня становится голова. Но что касается чувств – тут я пасую.

– Ну, это не так сложно. Здесь пасовать не следует, – наставительно сказала о-Танэ.

– Нет, мама, не скажите. Впрочем, мне сейчас не до чувств. От моей смекалки, от моих действий зависит сейчас судьба целой фирмы. А завтра к тому же «день скорби» – конец месяца. Жду всяких неприятностей.

– Не принимай свои неудачи близко к сердцу. – О-Танэ поправила воротник юката и посмотрела в окно. – Что поделаешь, раз так случилось. А сейчас отдохните все часок, а потом я попрошу Санкити и Сёта еще раз пойти поискать о-Сэн, хотя я и вижу, что вы оба очень устали. Ты, Санкити, может, поспишь немного? Бабушка, и ты ложись.

Но уснуть никто не мог. Да и сама о-Танэ не спала. Мало-помалу даже те, кто прилег, опять присоединились к общему разговору.

Пробило час. Санкити и Сёта снова вышли из дому искать о-Сэн. Санкити надел теплую рубашку и рейтузы Сёта, чтобы не простудиться.

– Значит, о-Сэн нашлась? Ну и прекрасно, прекрасно! Мне сейчас только что сказали об этом в полиции, – сказал, входя в комнату, Санкити.

– О-Сэн, поблагодари дядю за хлопоты, – сказала о-Танэ. О-Сэн, слегка покраснев, коснулась пальцами пола. Девушка была сконфужена и переминалась с ноги на ногу.

– Могло случиться несчастье, – сказала Тоёсэ. – Какой-то тип привязался к ней и стал водить ее по городу. Их задержал полицейский. И о-Сэн все это время провела в полицейском участке.

Пришел и Сёта.

– Ну и, доставила ты нам хлопот! Теперь ни за что одна на улицу не пойдешь. – Сёта с облегчением вздохнул. – А я уж решил – убью свою женушку, если сестра не найдется.

– Не надо так шутить, – сказала Тоёсэ, вытирая слезы. – Если бы о-Сэн не вернулась, я бы сама на себя наложила руки.

О своих злоключениях о-Сэн рассказывала сбивчиво, с трудом вспоминая, как все произошло. Она махала руками и даже двигала туловищем, чтобы понятнее рассказать.

– Вдруг ни с того ни с сего какой-то мужчина подошел ко мне и спросил, откуда я. Я сделала вид, что не слышу. Он все приставал и приставал и так надоел, что я взяла и сказала, что я из Кисо.

– Так прямо и сказала? – рассмеялся Санкити. – Вот парень, наверное, удивился. Но, насколько я могу судить, сама о-Сэн ни капельки не испугалась.

– Я очень боялась за мой сверток, – продолжала о-Сэн. – В нем была пудра. Мне ее сестрица купила. Я крепко держала сверток, вот так. А мужчина мне говорит: положи сверток в рукав кимоно. Я и положила. Тогда он хвать меня за этот рукав. И не отпускает...

– Ты думала, он хотел пудру у тебя украсть?

– Да, – улыбнулась о-Сэн. – Потом мы все ходили с ним в темноте. Потом вышли, где светло. Там еще много деревьев. Он сказал мне: «Ты, наверное, очень устала. Так присядь, отдохни...» И я села.

– Так, значит, ты была в парке. Туда мы не догадались заглянуть...

– Он спросил, не курю ли я, и дал мне папиросу. Я один раз затянулась и бросила. Он говорит: давай поженимся и всякие другие глупости...

– Это хорошо, что вы не поженились, – сказала о-Танэ. Все рассмеялись. О-Сэн смеялась вместе со всеми.

– Ну, пойдем наверх. Давно пора спать. Сёта завтра на работу надо.

Санкити не спалось. Он вылез из-под москитной сетки и закурил. О-Сэн тоже не спалось. Поднялась и Тоёсэ. Санкити вынес на закрытую веранду курительный столик, и все трое расположились там. Скоро в белом ночном халате пришла о-Танэ.

– А Сёта крепко спит, – сказал Санкити.

– Пусть спит. У него завтра хлопотный день, – понизив голос, проговорила о-Танэ.

Тоёсэ подошла к окну, из которого была видна река.

– Я открою окно, дядюшка, – сказала она. – Уже светает.

Долго потом все помнили исчезновение о-Сэн. О-Танэ боялась брать ее с собой, когда отправлялась по делам или так просто погулять по городу. Впрочем, больше всего мать и дочь любили сидеть дома, смотреть на реку, коротать с родными теплые, уютные вечера.

В августе у Сёта выпадали свободные дни, и он оставался дома. Дом оглашался веселым смехом, болтовней. О-Танэ вспоминала далекое, невозвратное и такое счастливое время, когда вся семья Хасимото жила вместе в Кисо.

Окна нижней гостиной выходили на крошечный цветник, за которым о-Танэ любовно ухаживала – он напоминал ей сад ее родного дома.

На следующий день после той бессонной ночи она сидела на корточках перед грядкой и тщательно выпалывала сорняки, когда в конце аллеи показался Санкити. О-Танэ, не замечая брата, выпрямилась и с видимым удовольствием оглядела свою работу. Санкити подошел сзади к сестре. Она все еще не замечала его. Обеими руками он закрыл ей глаза, О-Танэ вскрикнула и выронила тяпку. В окне показались головы Сёта и Тоёсэ. Санкити не выдержал и расхохотался.

– Как ты меня напугал! Я и подумать не могла, что это ты. – Оправившись от испуга, о-Танэ тоже рассмеялась.

– Мне велено сказать тебе, сестрица, – начал Санкити, входя в дом, – что завтра мы ждем тебя в гости.

– Спасибо. Я и сама собиралась. Очень хочу посмотреть на твоих мальчишек. Да и о-Юки повидать буду рада, ведь мы несколько лет с ней не виделись.