Текст книги "Семья"

Автор книги: Симадзаки Тосон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

О-Танэ говорила спокойно, и у Санкити отлегло от сердца.

– Вчерашнее происшествие сильно подействовало на мать. По-моему, она переменила свои планы. Очень она вчера испугалась, – сказал Сёта, когда они остались одни.

– Еще бы, только приехала, и сразу такое пережить. Ну и ночка была!

– У меня эта ночка отняла десять лет жизни.

– Помнишь главную аллею? Мы с тобой вышли туда после того, как чуть ли не час рыскали по всем городским закоулкам. Вечерами на этой аллее всегда полно народу, а тут все как вымерло. И мы с тобой разошлись: ты пошел в сторону Ситагая, а я решил еще раз обойти район Асакусабаси. Не могу тебе передать этого гнетущего состояния...

– У меня все время было такое чувство, что если я сейчас же, сию минуту не найду сестру, то будет поздно, и случится что-то непоправимое. «Держись!» – сказал я себе и пошел в сторону Уэно.

Глубокая ночь, сонная, вязкая тишина, едва слышные шаги – все это было еще свежо в их памяти.

Наказав о-Сэн сидеть дома, О-Танэ пошла в гости к младшему брату. О-Юки готовилась встретить гостью: переодевала детишек, убирала комнаты, вынимала чайную посуду. Она никогда не проявляла особого рвения, встречая гостей Санкити. Но о-Танэ она любила, и о-Танэ была старшая в доме.

Первое, о чем заговорили они при встрече, это об умерших детях.

– Вот, сестра, и не осталось ни одной из наших девочек. Помнишь, как ты с ними играла? – сказал Санкити.

О-Танэ вздохнула.

– Танэтян, – позвала о-Юки сына, – иди, поздоровайся с тетей.

– А мы с ним уже знакомы. Я ему и собачку его принесла.

– А это Синтян. – Санкити взял на руки второго сына, который еще ползал.

– Какой крепыш! – воскликнула о-Танэ, любуясь мальчиком. – А глаза какие большие и круглые, точь-в-точь как у Санкити в детстве. Ну-ка, милые дети, получайте от тетки подарки.

Танэо, крепко прижав к животу собачку, счастливый ходил по дому и всем показывал.

– А ну, о-Юки, неси сюда Гинтян, – попросил Санкити.

– Не трогайте его, он так сладко спит, – сказала о-Танэ и пошла взглянуть на спящего малыша.

– Это у нас шестой. Не так уж мало, а?

– О-Юки – здоровая женщина. У вас будет еще много детей.

О-Юки смутилась и пошла к чайному шкафу.

– Дом совсем другим становится, когда в нем дети растут, – вздохнула о-Танэ, вспомнив чистый, пустой и тихий дом своего сына.

О-Танэ старалась держать себя в руках, но время от времени в ее голосе слышались напряженные, болезненные нотки, выдававшие сильное душевное волнение. О-Юки замечала это, ей было и золовку жаль, и побаивалась она чего-то. О-Танэ не сиделось на месте, она ходила по комнатам, заглядывала во все углы, точно городской дом ей был в диковинку, хотела заглянуть на кухню. У о-Юки так сердце и оборвалось – там был ужасный беспорядок.

Санкити провел сестру на второй этаж. Сквозь пестрый, веселый городской шум откуда-то неслись негромкие звуки сямисэна.

– Ну как, изменился Токио? – спросил Санкити.

– Ты видел, – не отвечая на вопрос, заговорила о-Танэ, – у Сёта по всему дому развешаны старинные амулеты. И деньги он зарабатывает каким-то несерьезным занятием. Говорит, у биржевых маклеров это принято... В молодые годы он был другим.

– Возможно. Но у Сёта много хороших качеств. Если он постарается, дело у него пойдет.

– Должно бы пойти. Он ведь в отца, а у отца, знаешь, какая была хватка.

О-Танэ немного замялась и спросила, знает ли брат ту, другую женщину.

– Это ты о гейше?

– Да, о ней.

– Значит, Тоёсэ все еще не успокоилась. А мне показалось, с этой стороны вер улажено.

– Да нет, видно, не все. Это настоящая беда... Тоёсэ сказала, – о-Танэ улыбнулась, – что с дядей Морихико она может говорить обо всем, а вот с дядей Санкити не выходит.

Санкити тоже улыбнулся, но сдержанно.

О-Юки принесла на подносе закуску, заказанную в ресторане специально, чтобы угостить о-Танэ. О-Юки следила, чтобы дети не мешали у стола, и сама почти не участвовала в разговоре.

– О-Юки тебя боится, – пошутил Санкити.

– Этого не может быть! – воскликнула о-Танэ. – Мы ведь с тобой, о-Юки, знакомы со времен Синано, не правда ли? – сказала она вслед невестке, спускавшейся по лестнице – внизу заплакал маленький Гиндзо.

Санкити, что-то вспомнив, встал и подошел к шкафу. Он достал шкатулку с бумагами отца, которую отдал ему перед отъездом в Маньчжурию Минору. Вытерев пыль со шкатулки, он поставил ее перед сестрой. О-Танэ открыла ящичек и стала перебирать узкие длинные листки бумаги с рядами иероглифов – стихи Тадахиро. Среди бумаг были предсмертные записи отца. На одной из полосок о-Танэ прочитала: «Рыцаря, горящего справедливым негодованием, превращают в сумасшедшего. Разве это не прискорбно? » Дрожащая рука человека, стоявшего на краю могилы, казалось, не могла быть способна на такую каллиграфию – так ровно лежала тушь.

Санкити всегда с любопытством слушал о последних днях жизни отца. Сестра помнила больше, чем о-Кура.

– Как-то раз отец, – рассказывала о-Танэ, улыбаясь, – крупно написал иероглиф, обозначающий медведя, показал его из чулана и крикнул: «Что вы все, как на медведя, на меня смотрите!»

– Надо же такое придумать – медведь!

– У него часто менялось настроение. То ему становилось смешно, и он хохотал у себя в чуланчике так, что на ногах держаться не мог. Только порадуешься, что у него хорошее настроение, а он уже опять мрачный, угрюмый. Я как сейчас слышу его голос, как он нараспев читает стихи: «Стрекочут кузнечики. Холодной ночью, когда от инея все бело, как мне уснуть в этой грубой одежде!» И потом громко рыдает...

Голос о-Танэ задрожал. Строки старинного стихотворения, которое читал когда-то отец, были созвучны ее тоскливому одиночеству. Слушая сестру, Санкити видел отца как живого: стоит с безумными глазами, прислонившись к решетчатой двери своего чулана.

Санкити не сводил взгляда с лица сестры. Он ждал, что она заговорит о Тацуо. Но о-Танэ так и не заикнулась о муже, а стала рассказывать о переменах в Кисо.

Вошла о-Юки, держа на руках проснувшегося Гиндзо.

– А теперь взгляните на нашего маленького.

– Да он уже совсем большой! И в белом передничке. Какой славный мальчуган! – говорила о-Танэ, лаская малыша, как собственного внука.

– Я как-нибудь вечером выберусь к вам. Днем у меня нет ни минутки свободной.

– Обязательно приходи. Познакомьтесь с нашей о-Сэн.

Через неделю о-Танэ собралась уезжать. Родные один за другим стали приходить к Сёта. Санкити тоже пришел попрощаться. Он встретил у племянника о-Сюн, о-Нобу и о-Кину, младшую дочь Морихико. Она тоже приехала учиться в Токио.

– Прости, Санкити, что заставляю тебя ждать. Прическа вот-вот будет готова, – сказала вместо приветствия о-Танэ, сидя перед зеркалом. За ее спиной ловко работала руками парикмахерша в белом переднике.

– Я тоже собираюсь съездить ненадолго в Кисо, – сказал Сёта. – Мне нужно, дядюшка, перед отъездом поговорить с вами об одном деле. Я сам сегодня собирался к вам зайти.

Дядя и племянник поднялись наверх. По реке бежал катер, двери кают на нем были выкрашены в ярко-красный цвет. Отчетливо слышалось тарахтенье двигателя. Катер скоро скрылся из виду.

Глядя на мутную воду реки, Санкити задумчиво сказал:

– А ведь, пожалуй, сестра так и уедет, не повидав мужа... Да, Сёта, ты о чем-то хотел поговорить со мной?

Сёта долго мялся, не зная, как начать. Речь, само собой, опять шла о деньгах. Оказывается, один земляк мог бы ссудить ему две тысячи иен в качестве коммерческого капитала. Но при условии, если Санкити поручится за него. Надо только поставить печать на документ, и все.

– Эта мысль пришла мне в голову, – уговаривал дядю Сёта, – когда матушка сказала, что в Кисо есть человек, который дает деньги под надежное ручательство.

О-Танэ, красиво причесанная, поднялась наверх.

– Я уже повидалась со всеми, – сказала она, – и собираюсь домой. Как бы опять чего не случилось...

Пришла о-Сэн. Она глядела то на дядю, то в окно. Было видно, что ей совсем не хочется уезжать.

– Ну, вот ты и повидала дядю Санкити, – сказала ей о-Танэ. – Пора нам домой собираться. Как ты думаешь?

– Да... У нас в Кисо тише, чем здесь. Но и в Токио тоже хорошо. Здесь братец и сестрица. Но если надо... – О-Сэн обвела всех взглядом и вздохнула.

Санкити попрощался со всеми и вышел. В окнах домов уже стали загораться огни. Однако не прошло и получаса, как он снова появился в доме Сёта, на этот раз вместе с Морихико.

– Дядя Санкити вернулся вместе с дядей Морихико! – воскликнула Тоёсэ, встретив их в нижней гостиной.

– Не хотите ли принять ванну? – предложила она гостеприимно. – Мы сегодня приготовили ванну для отъезжающих.

– Что ж, пожалуй, – согласился Морихико.

Был вечер накануне отъезда, и в доме, как водится, все суетились.

После ужина Санкити и Морихико сели возле веранды, дожидаясь, когда Сёта выйдет из ванны. За окном было темно. Вошла о-Сэн проверить фитилек лампы.

– Брат еще в ванне? – спросил Морихико. Он сидел, поджав под себя ноги и упершись руками в колени.

– По-моему, уже вышел. Сейчас и мы пойдем мыться.

О-Сэн вышла на веранду. В неподвижном вечера нем воздухе дома на противоположном берегу казались очень далекими. Река была спокойной, как озеро. Полюбовавшись вечерним небом, о-Сэн сошла вниз.

С папиросницей в руках вошел Сёта. Глаза у него блестели. Морихико своим тучным телом подался в его сторону, но смотрел на Санкити.

– По дороге сюда я встретил брата, и он рассказал мне о твоей идее взять под его ручательство деньги. Я ему сразу сказал, еще не зная подробностей дела, что все это не так просто и легко. И решил сам поговорить с тобой.

– Ах, вот оно что, – кисло протянул Сёта. Санкити глядел на реку. Морихико, не выбирая выражений, напустился на племянника; он сказал, что не может равнодушно смотреть, как обирают брата, не дают ему спокойно жить. Да знает ли он, Сёта, какая это ответственность поручиться за другого?.. И Минору, и Тацуо – все шли по этой дорожке, опустошая карманы родственников.

– Хорошо, дядюшка, давайте к этому больше не возвращаться, – решительно сказал Сёта.

Когда вошла о-Танэ, Морихико уже достиг самых высоких нот. Он никогда не мог успокоиться, покуда не выскажется до конца. От семьи Хасимото только пух и перья летели, так он на этот раз разошелся. Сёта еще младенец в биржевых делах и не заслужил пока из этого звания – маклер– даже первого слога «мак», – говорил дядя, намекая на неопытность племянника. И это было еще не самое обидное, что он сказал в адрес Сёта.

Появились Тоёсэ и о-Сэн. Яростная речь дядюшки Морихико была, видимо, слышна не только бабке внизу, но и соседям. О-Сэн с ее добрым сердцем было не по себе: она подходила то к матери, то к брату и вопросительно смотрела на них.

– Я понимаю, Морихико, что ты имеешь право это говорить, – сказала о-Танэ. – И ты, Сёта, должен, –понимаешь? – должен прислушаться к тому, что говорит дядя. Возродить благополучие дома Хасимото – это твоя обязанность. Да, да, твоя! И думать об этом нужно все время.

Сильное волнение сдавило горло о-Танэ. Тоёсэ стояла возле свекрови, задумчиво глядя на дымок из трубки.

– По-моему, мы никогда не доводим до конца разговор о нашей семье, – тихо сказала она, подняв голову. – Давайте уж сегодня обсудим все, раз собрались все вместе.

Тут неожиданно для всех о-Сэн хохотнула. Ее простодушный смех подействовал как разрядка. Все сразу легко вздохнули. Даже Морихико заулыбался.

– Я понимаю, как трудно жить, когда нет к тебе доверия, – сказал он. – Возьмите хотя бы меня. Может показаться, что я совсем не думаю о мнении других людей, поскольку я хозяин крупного дела. Но это не так. Я все время начеку. Упаси бог потерять доверие. Из года в год я веду самый строгий образ жизни.

– Это верно. Сакэ ты не пьешь, не куришь. Ты лучше нас всех.

– Что там не курю! С тех пор как я приехал в Токио и поселился в этой гостинице, я только два раза бывал в ресторане, в таком, где есть гейши. Да и то за компанию. Один раз с господином М., другой...

– Вот это скромник! Всего два раза! Всего два раза! Да ты просто прелесть – рассмеялся Санкити.

– Я вам серьезно говорю, – сердито посмотрел Морихико на брата, но ему и самому стало смешно.

И он рассмеялся, откинувшись назад и заколыхавшись тучным телом.

– Да, сестра, – сказал он уже спокойно, переводя разговор на другое. – Я все хотел тебя спросить. Говорят, что, когда вы еще жили в Токио, о-Сэн упала со второго этажа и сильно ушиблась головой. А вы спали и ничего не слышали... Правда это?

– Все враки, – сердито ответила о-Танэ.

Санкити наклонился к Сёта:

– А такие семейные беседы очень полезны, неправда ли?

– Да, если изредка, – ответил тот.

– Ты, Санкити, – едва слышно проговорила о-Танэ, взглянув на младшего брата, – как будто говорил, что я приехала в Токио искать встречи с мужем?

– Да, говорил что-то такое, – улыбнулся Санкити. – Но ведь, сестра, мы должны думать не только о себе, но и о детях.

– Сейчас дело не в детях! – повысила голос о-Танэ.

Морихико несколько времени разглядывал профиль сестры, потом вдруг неожиданно бухнул:

– Неужели эта старая тетка еще может...

Все расхохотались.

– А ты что думаешь, и могу, – с вызовом ответила о-Танэ.

– Ветер, кажется, подул с другой стороны, – пошутил Санкити.

– Теперь на меня пчелы накинулись, – рассмеялась и о-Танэ.

О-Сэн махала руками и смеялась так, что у нее слезы на глазах выступили.

– Ну, ладно, шутки шутками, – посерьезнела о-Танэ, – но мы действительно очень редко собираемся все вместе. Может, и ты, Тоёсэ, хочешь что-нибудь сказать? Говори сейчас, когда мы все вместе, и дяди здесь.

– Да нет, мама. Мне нечего говорить, – ответила Тоёсэ, глядя вниз и прижимая руку к сердцу.

Когда Морихико и Санкити вышли от Сёта, накинув на плечи летние хаори, огни на другом берегу реки уже начали бледнеть.

– А мы, кажется, в самое время вмешались, – со вздохом проговорил старший брат.

Фейерверк начался еще днем.

В день праздника Реки в доме Санкити, как всегда, ждали племянниц. Из его окон были хорошо видны и фейерверк и гулянье.

Тоёсе пришла первая.

– Откуда, тетушка, у вас столько сил растить детей? – спросила она о-Юки.

– Не знаю, – пожала плечами о-Юки. – Я даже не могу сказать, что очень их люблю.

Тоёсэ весьма удивилась такому ответу. Она посмотрела на младенца, сладко спавшего под москитной сеткой. С улицы прибежал Танэо. За ним шла служанка, на спине у нее сидел второй мальчик – Синкити.

– Танэтян, Синтян, одеваться! Сейчас придут гости, – позвала детей о-Юки.

– Иди-ка сюда, Танэтян, тетя Тоёсэ поможет тебе, – поманила к себе старшего Тоёсэ.

Братьев одели в новенькие одинаковые кимоно. Пришел Санкити и принес детям золотых рыбок.

– А где Сёта? Он ведь уже вернулся из Кисо, – спросил он, увидев Тоёсэ.

– Он сказал, что придет позже, – улыбнулась Тоёсэ. – Где ему усидеть дома в праздник!

– Знаешь, что мне сказала только что Тоёсэ, – обратилась к мужу о-Юки, – фирма «Сиосэ» разорилась.

– Значит, все-таки разорилась... А ведь была такая солидная фирма. Сейчас Сёта нелегко...

– На бирже все растерялись. Никто не знает, что будет завтра. Когда мы жили за рекой, у меня в кошельке всегда иен сто лежало, – упавшим голосом проговорила Тоёсэ. – Хорошо, что Сёта послушался тогда дядю Морихико и не взял взаймы. Что бы мы сейчас делали?

Санкити с женой переглянулись.

– Печально у меня на сердце, хоть фейерверком полюбуюсь. Может, веселее станет.

Тоёсэ взяла у дяди папироску и, прищурившись, закурила. Санкити тоже закурил и поднялся наверх к себе.

Желтый дым фейерверка плыл по улицам. Санкити вышел на балкон и смотрел вниз из-за бамбуковой шторы.

«.. .Вы часто писали мне, что не станете женой другого. Может быть, вы уже вернулись к родителям. Но я пишу вам это письмо на всякий случай...»

Санкити не забыл этих слов из письма, которое когда-то давным-давно получила о-Юки от своего старого друга. С тех самых пор Санкити никогда не покидало ощущение утраты. Порой его охватывало болезненное ощущение, что жена не понимает его, да и сам он не понимает своей жены. Он приходил в отчаяние от этой мысли. Письмо, которое до сих пор было живо в его памяти, написал человек, совсем не похожий на него, Санкити. У него был другой характер, интересы, он принадлежал другому кругу.

Хлоп, хлоп – вспыхивали разрывы фейерверка. Дым повисал, как ивовые листья.

– Дядя! – По лестнице шумно поднимался Сёта.

Санкити стряхнул с себя оцепенение и улыбнулся вошедшему гостю. Дядя и племянник сели рядом.

– Что, прогорела контора Сиосэ?

– От Тоёсэ, конечно, узнали? – Сёта пристально посмотрел на дядю... – Честно говоря, дела у Сиосэ обстояли неважно, еще когда я первый раз появился на Кабуто-тё. Но ему удавалось до поры, до времени латать прорехи, так что даже конторщики и те ничего не замечали. Я понял, что дело плохо, только когда попал в старшие. В конце концов, как и следовало ожидать, фирма лопнула. Банк закрыл кредиты, клиенты требуют обратно деньги. Положение – хоть плачь. Хозяин как будто собирается закрыть контору и начать новое дело, совсем небольшое, на имя какого-то Хирота. Я еще пока выполняю свои обязанности, но, в общем, можно сказать, что я опять не у дел. Все мои мечты лопнули как мыльный пузырь, – вздохнул он. – Надо искать новые пути, чтобы стать маклером.

– А как дела у Сакаки? – поинтересовался Санкити.

– Ему еще больше не повезло. Уехал к себе на родину и от него уже давным-давно ни слуху ни духу. Видно, боится еще раз пытать судьбу.

Внизу послышался девичий смех. Пришли о-Сюн, о-Нобу, о-Кину и даже о-Ику – самая младшая сестра о-Юки. Одна из них, стоя на краю веранды, склонилась вместе с Танэо и Синкити над золотыми рыбками.

– О-Юки, – позвал жену Санкити, – давайте все сфотографируемся. Сначала вы с детьми, потом мы с Сёта.

О-Юки с радостью согласилась.

На улице неугомонно шаркали, шлепали, топали ногами прохожие.

Вечером распахнули все наружные двери и сели возле бамбуковой занавески, где было прохладнее. Всем подали летнее угощение – холодную лапшу с вкусной приправой.

– Были бы другие времена, купил бы я паром и сам бы его водил, – обмахиваясь белым веером, мечтательно проговорил Сёта, выходя вместе с Санкити за ворота.

– О-Сюн, девочки, идите сюда!

О-Юки, позвав сестер, вышла вместе с Тоёсэ в садик. Вынесли широкую скамейку, покрытую циновкой. Одни сели, другие стоя разглядывали наряды прохожих.

– Хорошо бы сделать о-Сюнтян прическу «симада». Она бы ей пошла, – сказала Тоёсэ, глядя на о-Сюн.

– Пробовали уже, и ничего не получилось. Сюнтян такая стала смешная, – сказала о-Кину.

– Какая ты, Кинутян, молодец, как быстро научилась говорить по-городскому, – заметила Тоёсэ.

– Я еще в деревне старалась говорить так, как говорят в городе, – чуть смутилась о-Кину.

– А о-Нобу совсем стала городской барышней, – сказала о-Юки.

Улицы были запружены нарядной толпой. Вместе с взрывами фейерверка слышался там и здесь громкий смех. Сёта и Санкити вернулись – они ходили на берег реки. Теперь туда собрались идти девушки.

– Какие щеголихи! – показала о-Нобу дядюшке стайку молодых девушек, шедших мимо дома.

О-Юки пошла в дом взглянуть на детей. Она скоро вернулась и принесла чай.

– О-Сюн просит у меня на свадьбу оби, – сказала она мужу.

– У нее же есть свой, – ответил Санкити.

– Говорит, что ее оби не подходит к свадебному платью.

– Ну, тогда, конечно, дай.

Тоёсэ позвала тетку, и обе направились погулять на набережную. На скамейке остались только Санкити и Сёта.

– Ну, что там слышно о Мукодзима? – смеясь, спросил Санкити. Племянник знал, кого под этим именем имеет в виду дядя.

– Не знаю, что и делать. Тоёсэ вся извелась.

– А что если их познакомить? – предложил не то в шутку, не то всерьез Санкити.

– Я уже пробовал. Ничего хорошего не получилось. Вы же знаете, дядя, какой у Тоёсэ характер. Я устроил встречу в том маленьком ресторанчике у плотины. Мукодзима не понравилось, что я пришел с Тоёсэ. Она не сразу вышла. А Тоёсэ хоть бы раз улыбнулась за весь вечер.

– Ишь чего захотел – улыбнулась! Ей было не до улыбок. Она ведь женщина.

– Мукодзима тоже хороша. Откуда и гордость такая взялась? Это с ее-то профессией! Наняла двух рикш. Одну коляску для меня с Тоёсэ. В другую села сама и немного проводила нас. Так Тоёсэ мне потом заявила: «Я думала, она куда шикарнее! И вот такие тебе нравятся?!» А я, отвечаю, нарочно себе выбираю поскромнее. Зато если надо угодить какому-нибудь важному лицу – то в моем распоряжении самые красивые женщины...

В ночном небе вспыхивали красные и голубовато-фиолетовые огни. Санкити время от времени уходил взглянуть на детей – прежние утраты сделали его очень беспокойным.

– Почему это с семьей так много волнений? – высказал он вслух свои мысли. – Моя жизнь могла бы сложиться куда удачнее!

В ярком свете газовых фонарей показались Тоёсэ и о-Юки. Женщины шли, держась за руки. Они были почти одного роста, одинаково причесаны. О-Юки чуть перевалило за тридцать, Тоёсэ приближалась к тридцати. У о-Юки были крепкие, округлые плечи, полная, налитая молоком грудь. Тоёсэ рядом с ней казалась худенькой и хрупкой. И все-таки они походили друг на друга – обе были в цвете лет.

Скоро вернулись девушки. На улице слышался шепот, приглушенный говор, негромкий смех. Мимо собравшихся в садике родных шли незнакомые мужчины и женщины.

Последний составленный из огоньков рисунок растаял в небе, когда Санкити и Сёта подходили к мосту. По реке плыли лодки, украшенные разноцветными фонариками, маленькими и побольше,„с фирменными и фамильными гербами. Санкити и Сёта насчитали и несколько гербов с Кабуто-тё. У Сёта вдруг упало настроение. Дядя и племянник повернули домой.

Было уже поздно, и гости остались ночевать: о-Нобу и о-Ику у Санкити, о-Сюн и о-Кину пошли к Сёта.

Наступила летняя ночь. В городе москитные сетки нужны дней двадцать – тридцать, не то что в деревне, где почти полгода спят под москитным пологом. Но в эту ночь москитов налетела тьма-тьмущая. Все забрались спать под сетку.

В полночь Санкити проснулся. Весь дом спал. Над самым ухом надоедливо-тонко жужжали москиты. И Санкити никак не мог уснуть. У изголовья, привлеченный запахом грудного молока, вился целый рой. Москиты нашли где-то щелку и набились под сетку. Санкити встал, нашарил свечку и коробок спичек и зажег свет. Жена и дети крепко спали.

– Куда же ты укатился, Танэтян? – прошептал Санкити, укладывая ребенка на место. – Беда с вами.

Москиты с легким треском сгорали в пламени свечи. Санкити подошел к спящей жене. Нагнулся. Никакие горькие мысли или печальные воспоминания не омрачали безмятежно-спокойного лица. Она лежала, вытянув руку, ее ладонь почти касалась головки младенца – в ней и во сне жил материнский инстинкт защиты детеныша. Санкити вглядывался в знакомое лицо, стремясь прочесть по выражению черт, чем наполнена эта душа. Ничего он не прочел. Глубокий сон пленил тело о-Юки. Все черточки лица спали. Даже белые руки видели спокойные сны. Санкити задул свечу и лег...

О-Нобу и о-Ику завтракали, усадив между собой Танэо. Служанка кормила Синкити.

– Нельзя, папочка, так пристально смотреть на человека, – с полным ртом проговорила о-Юки.

– Разве у меня такой страшный взгляд? – пошутил Санкити.

– Нет, не страшный, если хочешь – смотри сколько угодно, – ответила о-Юки. Девушки рассмеялись.

– Я сегодня ночью жег свечкой москитов. А вы все спали, и никто не проснулся. Я даже слышал, что Нобу говорила во сне.

– Я никогда не говорю во сне, дядя. И вы ничего не слышали, – засмеялась о-Нобу.

– А я слышала, как братец жег москитов, только я делала вид, что сплю, – сказала о-Ику.

Позавтракав, Санкити поднялся к себе. У него в кабинете стоял стол, привезенный из провинции. Сидя за ним, Санкити видел в окне крыши домов, кусок неба, смыкавшийся с водой. Голоса людей с улицы были слышны так, будто они говорили рядом. Когда работа шла, Санкити засиживался до поздней ночи. Окна во всех домах были уже темные, и только в его окне горел свет.

Голоса внизу вовсе не приносили ему успокоения. Слыша, например, как двое мужчин ссорятся из-за женщины, он раздражался, считал глупостью такие ссоры. Но он не замечал, что сам был недалек от этого. Сколько надо времени, чтобы души мужа и жены слились воедино? Санкити был верным мужем. Но разговаривать со своей женой он не умел. Он не мог и получаса высидеть возле нее. Ему становилось скучно... А тот, другой человек, простой и добрый, совсем не похожий на Санкити с его сложной душевной жизнью, приходил к нему в дом, что-то рассказывал, смешил всех. Каждый раз, когда Санкити, сидя за своим столом, слышал его оживленный голос, у него щемило сердце, он, не помня себя, сбегал вниз и уводил детей от этого человека.

«Как он смел называть в письме мою жену по имени? – негодовал Санкити – А о-Юки еще хвалила его, говорила, что он очень воспитанный и любезный человек». Но на жену Санкити не сердился, она говорила о Цутому просто и искренне. Видно было, что ей нечего утаивать.

У о-Юки был странный характер. Даже после небольшой размолвки она замыкалась в себе и уныло молчала. Тогда Санкити просил у нее прощения. «Ну, ну, не сердись, пожалуйста, улыбнись», – ласково уговаривал он.

К о-Юки приехала мать.

Большое семейство Нагура нуждалось в человеке, который бы все улаживал и всех мирил. Таким человеком была мать Нагура. «Моя сестрица о-Танэ и твоя матушка, – говорил нередко Санкити жене, – столпы семейства». Мать о-Юки заботилась обо всех своих детях, родных и приемных. Когда о-Юки стала женой Санкити, заботы этой пожилой женщины распространились и на него. Ее трудолюбие было поразительно: она ни минутки не сидела без дела – то шила что-нибудь внукам, то стряпала, то убирала.

Цутому, бывший в это время в Токио, то ли потому, что матушка Нагура гостила у Санкити, то ли по причине близкого соседства – его гостиница была рядом, – частенько заглядывал к ним. И в доме тогда ни на минуту не утихал веселый гомон.

Санкити становился мрачнее и мрачнее. Стараясь, чтобы проницательная старуха не заметила, что с ним творится, он в сумерки выходил из дому и брел, куда глаза глядят, смешиваясь с толпой прохожих. Обычно он шел к мосту, по которому ходил трамвай. Подышав воздухом, полюбовавшись вечерними огнями, тенистыми улицами, разбросанными безо всякого порядка старинными домами, он шел домой. Возле дома был небольшой театрик, у входа в который всегда толпились люди. Санкити нередко заходил посмотреть представление. Всегда было одно и то же: глупенькая любовная история или сатирические песенки. Представление не утешало Санкити, а только отвлекало от грустных мыслей. Он сидел позади всех, куря свои любимые папиросы, стараясь забыться среди незнакомых людей.

Мать Натура гостила у Санкити долго. О-Юки, оставляя на мать детей, побывала у Тоёсэ, навестила школьных подруг. Теперь она довольно часто отлучалась из дому, и у Санкити эти отлучки вызывали все большую тревогу.

Как-то вечером о-Юки сказала, что пойдет в гости к Наоки. Было уже начало одиннадцатого, а она все не возвращалась. Санкити не на шутку встревожился.

– Так поздно, а о-Юки все нет. Что могло с ней случиться? Выйду, может быть, встречу ее, – сказал он матушке Нагура и отправился на поиски жены.

Он шел в ту сторону, где жил Наоки. И у моста носом к носу столкнулся с женой.

– Папочка! – обрадовалась о-Юки. Санкити вздохнул с облегчением.

– Я очень беспокоился. Разве можно так задерживаться!

О-Юки шла рядом с мужем. Не часто они оставались вдвоем. Не торопясь, задумчиво брели они по темным улицам Токио.

– Папочка часто спрашивает меня, зачем я согласилась выйти за него замуж.

– Какие глупые мысли лезут ему в голову!

Вошел Цутому. Он пришел попрощаться: он съездил в Осака, закончил все дела в Токио, и назавтра отбывал домой. У него и у о-Фуку был уже сынишка, одних лет с Танэо.

– Папочка, к нам пришел Ямана проститься. Спустись вниз ненадолго, – позвала Санкити мать Нагура.

Любовь о-Юки и Цутому... С тех пор как Санкити, узнав об их взаимном чувстве, простил свою жену, прошло много лет. Познакомившись с Цутому и узнав его поближе, он почувствовал расположение к молодому человеку, охотно слушал из его уст всевозможные истории – Цутому много ездил, много видел и умел хорошо рассказывать. Те далекие отношения Цутому и о-Юки казались уже Санкити старинным, полузабытым преданием. И вот внезапно душевная боль, которая уже много лет не давала о себе знать, вспыхнула с новой силой. Пока они были с Цутому вдвоем, он спокойно разговаривал с ним, но стоило только войти о-Юки, как Санкити сразу поскучнел и не мог заставить себя даже улыбнуться.

– Вы, верно, очень много работаете, Коидзуми-сан? – спросил Цутому, увидев побледневшее лицо Санкити.

– День и ночь не выходит из-за стола, – тут же ответила за зятя мать Нагура. – Ладно уж, иди к себе, папочка, занимайся своим делом, не обращай на нас внимания.

Она заварила свежий чай, угостила приемного сына. Отнесла чай и Санкити; который, как известно, был до чая большой охотник.

Цутому попрощался со всеми и ушел. Немного погодя ушел куда-то и Санкити. Он скоро вернулся с подарками для сына Цутому.

– Это мне, да? – потянул отца за подол кимоно Танэо.

– Нет, нет, не тебе, это для мальчика дяди Цутому, – сказал Санкити сыну и прибавил, обращаясь к жене: – Отнеси, пожалуйста, подарки Цутому в гостиницу.

– Можно было бы и без подарков обойтись, – заметила мать о-Юки.

После ужина Санкити поднялся к себе в кабинет. «Дурак! Какой же я дурак! – ругал он сам себя. Ну не стыдно ли так мучиться!» Он пытался доводами рассудка успокоить себя. Но это ему не удавалось. Он невольно воображал, как о-Юки входит в комнату Цутому, что она ему говорит и что он ей отвечает.

«И в чем, собственно, дело? Неужели я...» – Санкити невидящими глазами обвел комнату. «Испытывал ли ты когда-нибудь ревность? » – вдруг вспомнилась ему строчка из книги какого-то француза. Он закрыл глаза. Мужчина ревнует – и это происходит с ним, Санкити! Какой стыд! Сколько раз он говорил себе, что простил о-Юки. А в действительности выходит – ничего он не простил ни о-Юки, ни Цутому.

Дети уже спали. О-Юки, по-видимому, уже одетая, подошла к лестнице и громко сказала:

– Так я пошла, папочка.

Он пристально смотрел, как жена отворяла дверь, как торопливо выходила она на улицу. Долго прислушивался к удалявшемуся стуку ее гэта.

Санкити чувствовал, что весь дрожит, ожидая возвращения жены. Видимо, в такие минуты и приходит человеку мысль о разводе. Думал, думал Санкити и вот что придумал: жизнь аскета, конечно, тосклива и холодна, – но другого способа избавиться от мук ревности он не видел. А ведь он должен работать, чтобы кормить жену и детей. Хорошо, он превратит свой дом в монастырь. Это единственный выход.