Текст книги "Семья"

Автор книги: Симадзаки Тосон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Дядя, вы хотите знать, почему мне нравится бывать на кладбище?

Глядя на струи дождя, шелестевшего за окном, Санкити стал слушать о-Сюн. Ее история была коротка, как юность, и печальна.

Когда ей было шестнадцать лет, смерть отняла у нее друга. С тех пор она любит бродить между могил... Временами скорбь была такой безысходной, а мир казался таким безрадостным, что она стала думать о смерти... Но чувство долга взяло верх: ведь у нее были мать и младшая сестренка. Видно, ее удел – страдать.

– А теперь я хочу только одного, – говорила о-Сюн, – быть всегда сама собою. Самое страшное для меня – кривить душой.

Она снова задумалась, потом произнесла:

– Послушайте, дядя, я расскажу вам один случай, когда я изменила себе. Кроме матери, – добавила о-Сюн, – об этом не знает никто. Я так перед ней виновата.

Из ее рассказа Санкити понял только, что на ее пути встретился мужчина, что он родственник и что скандал был поэтому замят. Кто был соблазнитель, Санкити не мог себе представить.

– Словом,вы поняли, дядя.

– Ничего не понял. – Санкити покачал головой. – Может быть, ты сама ничего не поняла, перепутала облако с дымом?

О-Сюн закрыла лицо руками. Ей хотелось заплакать, но слезы не шли.

– Дядя, как вы относитесь... к Сёта? Вы верите ему?

Санкити уставился на племянницу.

– Так, значит, Сёта?

– Я хотела рассказать об этом, когда мне исполнится двадцать пять лет. Да ведь не он один. Бедная сестрица

Тоёсэ, если бы она слышала мой рассказ!.. Ох, как все противно!.. Я ненавижу его и буду ненавидеть всю жизнь.

– У тебя сегодня плохое настроение. Не надо было начинать этот тяжелый для тебя разговор.

– Вы же сами хотели знать.

Санкити промолчал, весьма озадаченный.

– Хотите, я покажу еще кое-что? – улыбнулась о-Сюн и, выйдя в светлую комнату, принесла оттуда письмо.

– Вам знаком этот почерк?

На белом листке было всего две строчки: «Я никогда не встречал такой необыкновенной девушки, как ты. Отныне я буду звать тебя Белая лилия». Подписи не было, но Санкити сразу узнал руку Наоки.

Санкити был многим обязан его отцу и относился к нему, как к родному сыну. Для детей Минору и Наоки, и Сёта были старшими братьями. К одному обращались «братец Сёта», к другому – «братец Наоки». И то, что Санкити узнал сейчас, было для него полной неожиданностью.

– Он ведь мой старший брат. А старшие братья должны, видно, именно так себя вести. Вот и все.

Это совсем детское «вот и все» рассмешило Санкити.

3

С тех пор как Санкити женился, Минору первый раз пришел в дом младшего брата. Старший сын и наследник старого Коидзуми, он испытал всевозможные превратности судьбы. Пока Минору отсутствовал, умер отец Наоки, с которым у него были общие дела. Тацуо, принадлежащий тому же поколению, разорился и поправить свои дела не надеялся.

Минору выглядел совсем неплохо. Он был высокий, выше других братьев, и крепким телосложением походил на отца Тадахиро. Из всех братьев он один унаследовал отличительную черту семьи Коидзуми – крупный с горбинкой нос, говоривший о честолюбии. Кожа лица его еще не поблекла.

Таким увидел его Санкити, когда Минору вошел в его дом. Девушек не было, Санкити сам приготовил чай для старшего брата и поставил перед ним чашку.

Минору, преследуемый неудачами, стеснялся братьев. С Морихико он еще не видался ни разу, с тех пор как вернулся, с Санкити встретился второй раз.

– А где Сюн?

– Поехала с Нобу в Синдзюку. Надо кое-что купить.

– Ну, как она хозяйничает?

– Прекрасно. Она очень мне помогает. Я решил сделать им к празднику подарки. Они пошли покупать себе материю на летние кимоно.

– Обрадовались, наверно? У тебя беда за бедой... Но, право, Санкити, ничего не надо принимать близко к сердцу. Таков мой принцип. Что бы ни случилось с женой, детьми или с самим собой – сохраняй спокойствие.

Минору говорил, стараясь по возможности не задеть младшего брата. Так человек, идущий по людной улице, старается не задеть прохожих, лавируя то вправо, то влево. Он не хотел возвращаться к прошлому, жаловаться и не оправдывался, что причинил всем столько забот. Он сидел против младшего брата с важным видом, как подобает главе старинного рода.

Гордость Минору больше всего ранили разговоры о деньгах. Ведь Содзо, беспомощный и больной, и по сей день жил у чужих, а теперь фактически на иждивении Санкити и Морихико. А содержать его должен был старший брат. И хотя Минору было очень неловко, он приехал опять просить денег.

– Я занял около сорока иен у господина К. Я ему сказал, что деньги вернешь ты. Пожалуйста, достань сорок иен.

Санкити даже растерялся от неожиданности, он хотел было что-то сказать. Но Минору, достав из кармана мелко исписанную бумагу, прервал его.

– Вот взгляни: все эти вещи заберут, если мы не отдадим в срок сорок иен.

В бумаге перечислялось: комод, обеденный столик, ковер, портсигар, фарфоровые бутылочки для сакэ, полоскательные чашки.

– Очень тебя прошу, достань деньги. – С этими словами, дождавшись, когда Санкити кивнул головой, он встал и ушел.

«Хотя бы спасибо сказал. Сколько ведь сделано для его семьи», – вздохнул Санкити. Но он понимал, старший брат не должен благодарить младшего, и он не сердился на Минору.

Скоро вернулись о-Сюн и о-Нобу со свертками.

– Смотрите, дядя, что мы купили. – Девочки разложили перед ним материю для кимоно. Им хотелось, чтобы дядя похвалил их. Они долго выбирали, глаза у них так и разбегались. Ткань была легкая, яркая, холодноватых тонов, как раз для лета. Но дяде она не понравилась.

– Чересчур пестрая, – поморщился он.

– А сестрица Тоёсэ тоже носит яркие платья, – сказала о-Сюн.

Санкити разразился вдруг потоком нравоучений: семья Коидзуми обеднела, а молодые не желают этого понять. Ходят в старых гэта, а тоже гонятся за модой, и все в том же духе.

– А мне только эта материя к лицу, – упавшим голосом сказала о-Сюн.

Санкити скоро успокоился и рассказал, что приезжал отец о-Сюн просить денег. О-Сюн заговорила о домашних делах. В день аукциона, когда все их вещи пошли с молотка, она как раз была дома. Самое необходимое удалось спасти: выкупил один знакомый. Судебный исполнитель, кредиторы, ростовщик – все эти тревожные слова, свидетели жизненного крушения, слетали с ее дрожащих губ.

Санкити шагал из угла в угол. Дом Коидзуми... Еще одна волна, и его смоет совсем. Банкротство за банкротством. И наконец полное разорение. Каждый раз не только вещи, но и одежда, которую мать любящими руками вязала в деревне для старшего сына, – все уплывало из дому. Когда арест с имущества был наконец снят, семья Минору перебралась в еще более дешевое жилище.

Рассказывая о доме, о-Сюн чуть не плакала.

– Знаете, дядя, я не могу попросить прощения у мамы, и все. На языке вертится: «Мамочка, прости...» – а сказать не могу.

Она рассказывала, как готовилась к экзаменам, а сердце точила мысль: виновата, во всем виновата сама. В этот вечер она многое рассказала дяде, глядя на него мокрыми от слез и совсем детскими глазами.

Поздно вечером о-Сюн одна вышла из дому.

– Дядюшка, куда ушла о-Сюн? – спросила о-Нобу.

– Наверное, пошла опустить открытку, – ответил Санкити.

О-Сюн скоро вернулась. Она закрыла входную дверь и медленно, как бы нехотя, вошла в комнату.

– Сестрица о-Сюн, ты плакала на улице, да?

– И не думала... А где дядя?

– Он все еще на веранде.

Девушки сели возле лампы и разложили шитье. Они готовились к праздничному вечеру. О-Сюн шила кимоно для о-Нобу. Глядя, как быстро подвигается шитье и кусок материи превращается в нарядное одеяние, о-Нобу радостно улыбалась. Скоро в новых платьях они пойдут к реке смотреть фейерверк, потом в гостиницу к дяде Морихико и к Наоки. Предвкушая удовольствия, девушки весело щебетали.

Санкити спустился с веранды. Сквозь редкие облака мягко лился на землю лунный свет. Санкити обогнул птичник, миновал рощу и спустился с холма. Потом пошел домой. Тени деревьев лежали и на светлой от луны дороге, и в саду, и возле веранды...

– Дядя, мы ложимся спать, спокойной ночи! – попрощались сестры и забрались под сетку от москитов. Все кругом объял покой. Свесив ветви, дремали деревья. Санкити один бодрствовал в притихшем сонном мире. Он тоже забрался было под сетку, но сон не шел. И он встал с постели. Было далеко за полночь, а он все стоял, прислонившись к створке окна...

Забрезжило. Короткая летняя ночь кончилась. Кончилось и лето. Сегодня, в первый день осени¹³, от о-Юки пришло письмо. Она беспокоилась, как Санкити переносит жару. В конце было несколько строк племянницам.

О-Юки просила хорошенько присматривать за домом, пока ее нет.

О-Сюн в этот день нездоровилось. Она прилегла на циновку в самой прохладной комнате, положив лед на сердце. О-Нобу туго повязалась платком. У нее болела голова.

Санкити ласково, словно своим детям, сказал:

– Вы меня очень расстроите, если будете хворать.

– Простите нас, дядя, – приподнявшись, сказала о-Сюн.

Санкити все еще не мог пойти на могилы детей. Какая-то пустота была у него в душе. Порой ему казалось, когда он оставался один, что дети играют в саду. Стоит выйти туда, и увидишь их. И он выходил в сад... Если бы девушки, жившие сейчас в его доме, были его детьми?.. Санкити вдруг смутила эта мысль, О-Сюн вместо о-Фуса... Разве может он посадить ее на колени, как родную дочь? О-Сюн уже совсем взрослая.

На улицу вышли соседи с лейками. Они стали поливать землю вокруг домов. О-Сюн сказала, что ей лучше, и пошла на кухню. После обеда Санкити поехал в город. Он вернулся с большим арбузом. Ему захотелось порадовать своих усердных помощниц. Настроение у о-Сюн, против ожидания, было бодрое, и он успокоился. Сидя в затененном углу веранды, Санкити, о-Сюн и о-Нобу, обмахиваясь веерами, ели арбуз.

О-Нобу пошла угостить арбузом учительницу.

– Какой смешной муж у нашей соседки, – сказала она, вернувшись. – «О-го-го! – говорит. – Хокото наш уже сам может влезть на Фудзи! Да и я – даром, что старик». И как начал смешить нас, я чуть не до слез смеялась...

О-Сюн улыбнулась.

Вечером лунный свет пробрался в сад. О-Нобу сказала, что хочет лечь спать пораньше, и одна залезла под москитную сетку. Вечер был чудесный, и Санкити решил, как и вчера, немного прогуляться. О-Сюн пошла вместе с ним.

Завтрак был готов. О-Нобу принесла из кухни деревянное ведерко с горячим вареным рисом. О-Сюн нарезала баклажаны, которые собственноручно засолила, разложила по тарелкам и внесла в комнату.

Санкити взялся за палочки не сразу. Сидел молча и мысленно ругал себя. Вот ведь ничтожный какой характер. Он даже поморщился.

– Ваш дядя обещает исправиться, – вдруг сказал он немного торжественным тоном и склонил голову перед племянницами.

О-Сюн и о-Нобу прыснули в ответ и церемонно поклонились.

Санкити понюхал аппетитно пахнущий суп из мисо. Сегодня дядю как подменили, он не смешил племянниц, не строил веселых гримас. После завтрака он говорил тихим, скучным голосом:

– Вспомните умерших девочек... В сущности, даже такое обыкновенное дело – завтрак в кругу семьи – счастье... Хорошо, когда есть родные. – И еще: – Если бы не Морихико, каково пришлось бы семье Минору... Не забывайте этого, дорогие племянницы, умейте ценить все, что дает вам жизнь...

Санкити было не по себе, и он не мог этого скрыть. Он подошел к окну и стал глядеть на играющих детишек и кур, копавшихся в земле. Ему вспомнился вчерашний вечер. Деревья и кусты стояли окутанные прозрачной дымкой. Вместе с о-Сюн они шли мимо птичника. Ночь была белая от лунного света. Неумолкаемо трещали сверчки. Он часто ходил по этой дороге со своими девочками, когда они были живы. Они рвали цветы или просто бродили, взявшись за руки. Повинуясь безотчетному порыву, он вдруг взял племянницу за руку. Он не мог с собой справиться. «Тебе, наверно, смешно идти так?» – неловко попытался он шутить. О-Сюн спокойно и доверчиво ответила: «Хорошо, когда есть дядя!» Вспоминая свои вчерашние слова, Санкити почувствовал стыд и отвращение к самому себе.

– Дурак! – прошептал он.

Сестры вынесли в среднюю комнату столик и разложили чистые листы бумаги. «Будем писать письма тетушке о-Юки». О-Сюн достала видовые открытки собственного изготовления.

– Сестрица о-Сюн, нарисуй и мне одну! – попросила о-Нобу.

Учиться рисовать посоветовал о-Сюн много лет назад Санкити. Ее мать, как ни были они бедны, понимала, что это важно для дочери, и все эти годы платила учителю. Сперва о-Сюн училась рисовать цветы и птиц. Когда Санкити переехал в Токио, он иногда беседовал с ней о живописи, учил ее видеть прекрасное. Но с течением времени такие беседы велись все реже и реже.

В ту осень долго еще цвела недотрога. Как-то о-Сюн сорвала один цветок. Он скоро увял. Но его прелестные очертания были запечатлены на открытке, Этот рисунок и восхитил О-Нобу. Подошел Санкити.

– Дядя, вам нельзя смотреть, – сказала о-Сюн и обеими руками прикрыла открытки.

Она стала рассказывать о своих друзьях, о школе. Вспомнила своего учителя, которого очень почитала. Учитель говорил, что в мире есть десять добродетелей. Если соединить их вместе, получится одна высшая добродетель. Семь добродетелей она отгадала сама, а три так и остались неразгаданные. Она до сих пор ломает голову... Еще о-Сюн сказала, что ее учитель очень похож на дедушку Тадахиро.

– Ну, они все-таки, наверное, разные люди, – заметил Санкити, до сих пор молчавший.

О-Сюн упрямо твердила свое. «Это твоя фантазия», – хотел было сказать Санкити, но передумал и, пожав плечами, ушел к себе.

Наступил вечер.

На улице, казалось, было светло, как днем. Фосфорическое сияние луны опять увлекло Санкити в рощу. И опять с ним пошла о-Сюн.

Было уже поздно, когда они возвращались. Двери в крестьянских домах были плотно закрыты. На улице возле своих домов лежали, растянувшись, здоровенные псы. Время от времени они поднимали морды, настораживали уши. Санкити осторожно обошел одного, загораживая собой племянницу. Узкой тропинкой между живой изгородью и окном прошли они в сад. В доме учительницы тоже все спали. Темное окно, обращенное к дому Санкити, походило на закрытый глаз.

Ночь текла, объятая безмолвием. Санкити сидел на веранде. Свет луны падал на его колени. О-Сюн пошла спать, но скоро вернулась в белом ночном кимоно и, сев рядом с Санкити, сказала, что не может уснуть.

Неожиданно во двор ворвалась свора собак. Они носились между деревьев, яростно размахивая хвостами. На улице залаяли другие псы. Услышав лай, одна из собак, изогнувшись под бамбуковой изгородью, исчезла, за ней тотчас последовали остальные. Под ночным небом раздавались их злобное рычание и лай.

– Жалко спать в такой вечер, – сказал Санкити, сидя возле задумавшейся о чем-то племянницы и слушая возню собак. Внезапно и его, как замерзшего пса, пробрал озноб.

– Дядя, вы не хотите спать?

– Не хочу. Да ты не смотри на меня. Иди ложись.

Санкити остался один. Дрожь не унималась.

На следующее утро во время завтрака он опять говорил, что обязательно переменится, станет другим, лучше.

«В чем дело? Что со мной происходит?» – спрашивал мысленно он себя и снова раскаивался, что и вчера вечером ходил гулять с о-Сюн.

Душевное волнение Санкити не утихало. Он встал, пошел к колодцу, погрузил в холодную воду руки и ноги, смочил сухие волосы.

– Эй, похлопайте-ка меня по спине! – крикнул он. Девушки со смехом подбежали к дяде.

– Изо всех сил?

– Изо всех. Не страшно, если кости треснут.

– Только чур потом не сердиться! – рассмеялась о-Нобу.

– Немножко повыше! Ниже! – командовал Санкити, заставляя племянниц изгонять ломоту, которую с утра чувствовал во всем теле.

Но вот наконец наступил день, на который был перенесен праздник Реки. Вскоре после полудня о-Сюн и о-Нобу стали собираться. После гулянья надо было поспеть в гости к дяде Морихико. Неожиданно приехала о-Кура, мать о-Сюн. Она приехала за деньгами, выпрошенными у Санкити ее мужем.

– Мама, прости меня, пожалуйста, что я оставляю тебя одну, – ласково обратилась о-Сюн к матери. – Пойду надену новое кимоно.

О-Нобу тоже надела новое кимоно, сшитое о-Сюн. О-Кура, сев напротив Санкити, разглядывала девочек.

– Какие хорошие подарки сделал вам дядя Санкити, – сказала она. – Видно, вы хорошо домовничаете. Вот и поживите у дяди, пока тетушки нет. Он у нас ученый, вы много от него узнаете...

Санкити поглядывал то на невестку, то на племянниц.

– О-Сюн плохая хозяйка. Ты уж, Санкити, заставляй ее все делать по дому. Ей это полезно.

– Мама, а как живет Цутян? – спросила о-Сюн, продолжая заниматься своим туалетом.

– Цутян каждый день сидит за уроками, – ответила о-Кура. Она помогла дочери завязать оби, потом пошла посмотреть кухню.

– Дядюшка, красивая у меня лента? – подбежала к Санкити о-Нобу.

– А мне идет моя лента? – полуобернулась к нему о-Сюн.

Санкити положил перед невесткой деньги. О-Кура спрятала их в складках оби и долго рассказывала о своей жизни. Оказалось, и этих денег было мало, пришло время вносить плату за содержание Содзо. Потом о-Кура посетовала на мужа, что тот долго не может найти занятие, поругала Сёта за его пристрастие к легкой жизни.

Девочки, казалось, уже слышали веселое хлопанье фейерверка. Сгорая от нетерпения, они ждали, когда о-Кура кончит свои жалобы.

– Я сейчас. Вот только покурю. Санкити, дай мне папироску.

О-Кура закурила и снова принялась болтать.

– А как поживает сестрица Хасимото? Я слышала, что старший приказчик Касукэ умер. Для Сёта было бы лучше, если бы Тоёсэ вернулась в Токио.

– Мама, пойдем скорее! – с досадой воскликнула о-Сюн.

– Идем, идем, – сказала о-Кура и посмотрела на брата.

– Я думаю, что уж эту историю муженек долго не забудет. Я его ругаю, а он смеется. Ты, говорит, стала невозможной, раньше, мол, была куда покладистей... А что если он будет таким же беспечным, ведь уж ниже пасть нельзя. Сколько нам пришлось вытерпеть! Даже представить трудно... Хорошо, что ты, Санкити, так тверд по части вина и женщин...

Санкити прижал ко лбу ладонь.

Наконец о-Кура поднялась и, попрощавшись, удалилась, не переставая уже на ходу чему-то поучать девочек.

За окном смеркалось. Санкити воображал шумную толпу у моста Рёгоку. Он сидел в полутьме, не зажигая света, и не мог унять дрожь. Он чувствовал, как его затягивает в пучину. Устоять, только бы устоять, внушал он себе. Он стал вспоминать о-Юки. Он не думал о ней в последние дни. В доме стало совсем темно. Издалека доносился треск взлетавших к небу огней.

«Яс радостью узнала, что в эту ужасную жару вы все здоровы и благополучны. Спасибо, что сразу прислали к нам Юкико, когда умерла бабушка. Поминки получились хорошие. Было много гостей. Это потому, что бабушка была очень добрая и ее все любили. Мы очень задерживаем у себя Юкико. Вам, наверно, это причиняет неудобства. Мне очень жаль Сюнко-сан и Нобуко-сан. У них сейчас много хлопот. Но в такую жару с маленьким ребенком на руках ехать тяжело. Прошу вас, пусть они останутся у вас, пока не спадет жара...»

Санкити получил это письмо от матери Нагура, когда в воздухе уже чувствовалось дыхание осени.

О-Сюн подошла к дядюшке, сидевшему за столом, и простодушно сказала:

– Дядюшка, мне сейчас нечего делать, если у вас болят плечи, давайте я вам их разотру.

– Не надо.

– Вы чем-то расстроены?

– Да нет, ничего. Не обращайте на меня внимания. Занимайтесь с о-Нобу своим делом.

У дяди редко бывал такой неласковый тон. Значит, она сделала что-то не так. О-Сюн смутилась и ушла на кухню.

– Сестрица о-Сюн! Братец приехал! – позвала ее о-Нобу.

Приехал Наоки. Молодой служащий компании был, как всегда, приветлив и оживлен. У него была строгая бабушка, которая присматривала за ним, поэтому у него всегда был опрятный вид, даже если он заходил на минутку в доставшемся ему от отца летнем хаори. Его любили и дети, и старики. Санкити он звал теперь «братцем».

Санкити позвал девушек в комнату, чтобы и они послушали, что будет рассказывать Наоки. Житель столичного пригорода, Санкити любил послушать, что говорит Наоки о переменах в старом купеческом Токио. Сегодня Наоки рассказывал, как меняется облик торговой части города: исчезают старые склады, из черных недр которых тянет затхлостью и сырым холодом, меньше становится синих штор в дверях лавок, хиреют когда-то богатые торговые фирмы, и только дома под высокими черепичными крышами, где эти фирмы помещаются, стоят незыблемо. Мать Наоки, когда-то известная своей деловитостью и энергией всему Токио, теперь совсем одряхлела. Санкити хорошо помнил, какая она была – ведь он жил когда-то в доме отца Наоки.

– Поди, Сюн, покажи Наоки сад, – предложил Санкити. В саду цвели любимые Наоки карликовые деревца, подвязанные к палочкам. О-Нобу тоже пошла в сад.

Среди деревьев звучали молодые смеющиеся голоса. Санкити вышел на веранду. Ему было приятно слушать их, смотреть на их беззаботное веселье. Он старался отвлечься, подавить в себе печаль и чувство стыда...

Нарвав в саду охапку недотрог, молодежь возвратилась на веранду. Девушки забавлялись, пытаясь раскрасить белые носовые платки соком цветов и листьев. Но в цветах было много воды, и у них ничего не получалось. Наоки из-под крыши сорвал несколько лепестков традесканции. О-Сюн подложила их под носовой платок о-Нобу и кольцами ножниц провела по нему. На платке появился четкий рисунок лепестков.

Уже стемнело, когда Наоки собрался домой. Санкити велел племянницам проводить его до Синдзюку.

– А где Сюн? – спросил Санкити, войдя на кухню однажды вечером. О-Нобу снимала кожицу с баклажанов, сидя возле мойки.

– Сестрица? Она еще не вернулась, – ответила девушка.

О-Сюн поехала домой. Было уже поздно, а она все не возвращалась.

– О-Сюн тебе говорила что-нибудь? – забеспокоился Санкити.

О-Нобу покачала головой и снова взяла в руки нож. Кожура баклажанов падала на кухонную доску.

Поужинали, зажгли лампу, а о-Сюн все не было.

– Она, видно, решила ночевать дома, – сказал Санкити и пошел запереть наружные ворота. Но он не стал задвигать засов. Вернулся в дом и стал ждать. Скоро одиннадцать, а о-Сюн все нет. Санкити, не на шутку встревоженный, пошел в комнату о-Сюн: все ее вещи – кимоно, книги, рисунки – лежали на обычных местах. У Санкити отлегло от сердца, и он вернулся к себе.

Медленно тянулась ночь, Санкити вспоминал последние дни. «Нет, – решил он, – о-Сюн больше сюда не вернется».

На стене висит в рамке большой портрет о-Фуса. Стекло отражает свет лампы. Санкити смотрит на огонь и представляет себе, что рассказывает сейчас о-Сюн матери... Честно говоря, дядя Санкити немногим отличается от двоюродного брата Сёта... Санкити вспомнил низкий, звучный голос о-Сюн. Что говорит сейчас этот голос о нем? Сердце у Санкити заныло.

«Сюн не поняла. Я совсем не так к ней относился». Санкити невесело улыбнулся. «Дядя, дядя», —доверчиво обращалась к нему о-Сюн. Растирала уставшие от ходьбы ноги. Вынимала из ушей серу. Доброе, простое сердце. И ему, Санкити, нужно было относиться к ней так же нежно и заботливо. «Никогда раньше со мной такого не было», – подумал он, ложась спать.

На следующее утро о-Сюн вернулась. Вид у нее был самый безмятежный.

– Что случилось? – спросил Санкити, радуясь в душе, что она опять дома.

– Ничего. Мне очень захотелось повидать папу и маму. Вот они удивились, когда я вошла в комнату! – рассказывала о-Сюн.

О-Нобу нежно держала ее руку. Глаза у о-Сюн были виноватые, она раскаивалась, что заставила их волноваться.

Санкити успокоился. В глубине души ему даже было жаль о-Сюн, которая так безропотно выполняет у него в доме всю домашнюю работу и считает это своим долгом.

С этого дня Санкити старался избегать племянницы. Но его тем сильнее влекло к ней. Когда он видел ее, он чувствовал нежность и вместе муку от сознания запретности. Его преследовал слабый запах ее волос, которые она сушила теплым полотенцем, аромат ее молодого тела внезапно будил его воображение. «Что будет, что будет? – лихорадочно думал Санкити по ночам. – Бежать – больше ничего не остается!» – Вот как плохо было Санкити.

Двое мужчин, в передниках, по виду торговцы, энергично толкнули решетчатую дверь и вошли. Один был Сёта, другой – его приятель Сакаки.

– Добрый день! – приветствовал Сёта сестер, и оба гостя прошли в комнату дяди.

О-Сюн достала из буфета курительный прибор. О-Нобу отнесла его мужчинам и вернулась к сестре.

– Нобутян, отнеси им и чай, – сказала о-Сюн, заваривая душистый напиток.

Санкити был давно знаком с Сакаки. Они познакомились лет десять тому назад, и Санкити даже как-то гостил у него. У Сакаки был в Мисима большой соевый завод и несколько складов. Санкити немало удивился, увидав Сакаки вместе с Сёта. С чего бы это хозяин крупного дела все бросил и поехал в Токио торговать фруктами?.. Услыхав, что жена Сакаки торгует в лавке, он подумал, что это шутка.

– Я тут как-то прихварывал. Валялся в постели, к захотелось мне чего-нибудь посочней. Позвал я служанку, а она рассказывает, что хозяйка фруктовой лавки совсем не похожа на обычную торговку. А зовут ее Сакаки-сан. Я часто слыхал это имя от дядюшки Коидзуми. Пойду, думаю, сам, посмотрю. Так и нашел вашего старого приятеля. Мы с ним скоро подружились.

– У нас с Хасимото-кун очень схожие характеры. Мы хотим одного и того же. Ко всему одинаково относимся, – заметил Сакаки. – Разве знаешь, где и когда найдешь Друга?

Сёта время от времени поглядывал на о-Сюн, пришедшую в комнату дяди.

– Я очень признателен вам, дядя, за вашу заботу. Но, к сожалению, из просьбы вашего соседа ничего не вышло. Зато я узнал, что есть место в другой фирме. Между прочим, Сакаки-сан тоже мечтает попасть на Кабуто-тё.

На Сёта было новое, скромное, но изящное летнее хаори. Выглядел он прекрасно. Твердый, упрямый взгляд говорил о желании скорее приняться за работу. Энергия била в нем через край.

Санкити смотрел на племянника, и вдруг ему почудилось, что он слышит суровый голос о-Сюн: «О-о! Что это с вами? Нельзя же так...»

■– Наши судьбы очень схожи, – говорил Сакаки, глядя то на Санкити, то на Сёта. – Прошу простить мне эти слова, но Хасимото-кун... у себя на родине вел большое дело, не правда ли?.. Я, можно сказать, нахожусь в сходном положении.

Сёта поправил на коленях передник. Руки у него были красивые, холеные, как и полагается человеку, воспитанному в хорошей семье.

– Положение у нас одинаковое, ведь верно, Хасимото-кун? – продолжал Сакаки. – Вдвоем мы многого добьемся. Я и с фруктовой лавкой разделаюсь – это ведь только первая ступень. Жену отправлю на родину.

■– Я уверен, Сакаки-сан скоро найдет себе подходящее место в солидной фирме, – вставил Сёта.

Дом Сакаки в Мисима был похож на замок. Санкити вспомнил комнату на втором этаже, где он спал, ванную, где мылся; амбары, огромные склады с бесконечными рядами бочек из-под сои. Что сталось со всем этим? Сакаки ни слова не сказал о своем доме. Он говорил только о будущем.

Наконец гости собрались домой. В прихожей Сёта, принимая из рук о-Сюн шляпу, спросил:

– Нобутян, как твоя голова?

– Давно уже не болит, – застенчиво улыбнулась о-Нобу.

– Когда врач сказал, что никакой болезни у о-Нобу нет, она заявила, что ей и лекарства-то пить теперь неловко, – не глядя на Сёта, усмехнулась о-Сюн.

– Стоит приехать из тихой деревни в этот огромный город, болезни так и посыплются на тебя одна за одной, – говорил Санкити, выйдя в сад проводить гостей.

Дядя, племянник и племянница чему-то громко смеялись. «Как они дружны», – подумал Сакаки, а о-Нобу решила, что смеются над ней, и прикрыла лицо рукавом. О-Сюн плотнее запахнула воротник кимоно.

Улицы предместья были усыпаны лепестками мирта. Перед домами в палисадниках еще цвели последние блеклые цветы, напоминая о знойном лете. В квартале, где жил Минору, сегодня был праздник. О-Сюн собралась домой с ночевкой и взяла с собой о-Нобу.

– Дядя, я приготовила вам ужин, – сказала о-Сюн.

– Ладно, поезжайте скорее. Я тут сам буду домовничать. Не беспокойтесь, управлюсь.

Санкити дал девочкам денег на мелкие расходы. Племянницы ушли, весело болтая об ожидавших их удовольствиях. Проводив их, Санкити затворил наружные ворота и задвинул засов.

Он подошел к окну. Посмотрел на красные увядшие цветы и наглухо закрыл ставни. В доме стало тихо, как в храме.

– Наконец-то я могу спокойно вздохнуть, – буркнул про себя Санкити и, потирая руки, пошел в комнату, смотревшую окнами в сад.

Закатные лучи солнца, напоминавшие о конце сентября, слабо освещали фотографию Футтян. Маленькая, худенькая девочка под белым пологом большими глазами смотрит с кровати на отца. Санкити подошел к снимку. Свет падал на стекло так, что на фотографию Футтян налагалось отражение Санкити. Как в темном зеркале, увидел Санкити собственную унылую фигуру,

Санкити ходил по комнате из угла в угол. Картины прошлого одна за одной сменялись в его памяти. Он походил на паломника в храме, которого ведут от стены к стене, показывая деяния первосвященников. Только его жизнь была не похожа на их жизнь. Он перебирал в памяти прожитые годы, и стыд жег его – в его сердце всегда было место для другой женщины. Это было плохо. Он удивлялся этому плохому в себе и ненавидел его. Хорошо было бы стереть в памяти все плохое. Этим летом, когда не было о-Юки, он глубоко почувствовал, что связывает мужа и жену... Послышались далекие раскаты грома. Видно, собиралась последняя гроза...

– Ну, вот и мы!

С Танэо на руках из коляски вышла о-Юки. Вслед за ней спрыгнула служанка.

– Дядя, тетушка о-Юки вернулась! – закричали племянницы и бросились за ворота. О-Юки расплатилась с рикшами. О-Сюн и о-Нобу взяли с двух колясок вещи с наклейками гостиниц и понесли в дом.

– Большое вам спасибо, девочки, – говорила о-Юки, разглядывая мужа и племянниц после долгой разлуки. – Сколько я вам хлопот доставила. А Танэо проголодался с дороги. Надо его покормить. – О-Юки достала грудь, и Санкити, слушая довольное причмокивание сына, подумал: «Да, о-Юки вернулась вовремя».

Сестры заварили чай. О-Юки, глотнув пересохшим ртом, стала рассказывать о путешествии.

– Будь добр, открой этот чемодан. Здесь гостинцы для девочек. Отец так крепко завязал, – сказала о-Юки.

Она привезла целую гору подарков от многочисленной родни.

– Вот это от старшей сестры Нагура, это от Маруна, а это от младшей Ямана¹⁴. – Маруна была старшей сестрой после о-Юки, Ямана – младшей, ее звали о-Фуку.

– Отец долго не выходил к нам, когда мы приехали, – рассказывала о-Юки. – Наконец он спустился, пошел на кухню, умылся и только тогда поздоровался. Посмотрел на меня – и слова сказать не может...

– Обрадовался сильно...

– Потом говорит: «Хорошо, что так быстро собралась». Оказывается, похороны отложили до моего приезда.

Провожать о-Юки пришла вся ее многочисленная родня: сестры с семьями и другие родственники. Младшая сестра о-Фуку проводила сестру на пароход и еще долго махала из лодки. О-Юки слегка замялась и прибавила, что с ними на пароходе ехал муж младшей сестры.